Текст книги "Загадка архива"

Автор книги: Николае Штефэнеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Пойдём со мной! У меня есть для тебя сюрприз! – сказал Эмиль и потянул её на боковую улочку, где был вход в здание.

– Не хочу больше никаких тайн! – воспротивилась Ана.

– Не бойся! Пошли! – настаивал он с той же загадочной улыбкой.

– Ну, готово! Теперь-то уж мы поймаем убийцу!

Девушка из библиотеки

– Они вошли в огромный холл, отделанный чёрным мрамором. Здание было старое, из тех, что построили ещё накануне второй мировой войны.

Эмиль остановился перед списком жильцов и, найдя то, что искал, коротко объявил:

– Четвёртый этаж.

Это известие не слишком обрадовало его сотрудницу, ибо на кабинке лифта висело красноречивое объявление: «Лифт испорчен».

Они начали покорно подниматься по лестнице. Рядом с ними шёл какой-то старичок, задыхающимся голосом произнося бурные проклятия по адресу кооператива «Лифт»:

– С тех пор, как они сделали капитальный ремонт, он больше стои́т, чем движется! Чтоб им пусто было! Двадцать лет ходил, а как только отремонтировали – встал, и ни с места! А деньги за обслуживание, небось, берут!

На втором этаже старик остановился, чтобы передохнуть, и Эмиль с Аной продолжали подниматься, не сопровождаемые больше «комплиментами» по адресу кооператива «Лифт».

На четвёртом этаже они остановились.

– И в самом деле, как тут не начнёшь браниться – воскликнул Эмиль. – Впрочем, мне движение необходимо. Меня подстерегает склероз!

– Кто здесь живёт? – с любопытством спросила Ана.

– Ещё минуточку – и ты всё поймёшь! – ответил Эмиль, нажимая на кнопку одного из звонков.

Им открыла пожилая женщина.

– Мадам Флорика Аиоаней? – спросил Эмиль.

Ана не сдержалась, чтобы не бросить ему укоризненного взгляда:

– Ага, вот как!.. и ты молчишь?!..

– Да, – дрожащим голосом ответила женщина.

– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – начал Эмиль. – Но мы хотели бы вас кое о чём расспросить… мы из милиции…

– Пожалуйста… входите! – пригласила их женщина.

Они прошли прихожую, и женщина впустила их в небольшой холл.

Флорика Аиоаней была женщина лет семидесяти, худенькая, низкая, одетая в простое чёрное платье. Её поседевшие волосы имели голубоватый оттенок: как видно, когда-то они были блестящего чёрного цвета. Сзади волосы были собраны в огромную шишку. Казалось, что женщина их никогда не подстригала.

– Садитесь! – пригласила она их, всё тем же дрожащим голосом.

«Гости» сели. Ана огляделась. Это была двухкомнатная квартира, чистая, хорошо обставленная. Одного хозяйского взгляда было достаточно, чтобы определить, что в этом доме всего вдоволь. Радиоприёмник, маленький проигрыватель. И повсюду вязаные салфеточки, кружева, вышивки. Всё сделано искусно, со вкусом. «Она вышивает, – подум Ана, – и, как видно, следит за модой».

Женщина взглянула на них вопросительно. Её голова по-прежнему слегка тряслась, что выдавало, однако, не страх, а удивление. Эмиль отметил это про себя. Не зная, с чего начать, он бросил на Ану умоляющий взгляд. Девушка его поняла и завела рассказ о научном исследовании, о «дипломной работе»… Женщина смотрела на них, как огорошенная; казалось, она не могла поверить, что через столько лет кто-то ещё интересуется этой историей и не находила слов для того, чтобы выразить своё удивление. Она буквально застыла на месте, но голова затряслась ещё сильнее. Увидев всё это, Ана впервые подумала, что, может быть, плохо сделала, вмешавшись в эту кампанию по «откапыванию мертвецов».

– Извините, пожалуйста, что мы вас побеспокоили, – попытался успокоить женщину Эмиль. – Если вы не можете нам помочь, мы уйдём.

– Нет… Нет… вы можете остаться! – возразила она.

Эмиль глядел на неё молча. Он даже забыл те вопросы, которые собирался задать. Опять начинать всё сначала? Старуха, казалось, свалилась с того света. Эмиль уже было решил не спрашивать её ни о чём. Ана отплатила ему за это решение тёплой, утвердительной улыбкой.

Эмиль откашлялся.

– Нет, мы больше ничего от вас не хотим, – решительно заявил он и взглядом попросил у Аны поддержки.

– Мы пришли скорее для того, чтобы повидать вас! – подхватила она.

– Мы раскопали эту печальную историю, и нам захотелось посмотреть, как живёт дочь актрисы… то есть Дойна…

Женщина сидела, склонив голову, словно пытаясь собраться с мыслями. Ана и Эмиль, не сговариваясь, оставили её на какое-то время в покое. Наконец, пронзив их острым взглядом, женщина резко заговорила:

– Дойна – моя дочь….

Потом так же резко остановилась и испуганно спросила:

– Который час?

– Двенадцать!

Женщина облегчённо вздохнула:

– Дойна придёт в час… Прошу вас не говорить ей ни о чём… она не знает… ведь ей тогда было два года… Она даже и не помнит матери… Она… она думает, что я – её мать… Прошу вас… чтобы она не узнала…

– Она не узнает! У нас нет никаких оснований говорить ей об этом… Успокойтесь, пожалуйста! И повторяю: если вам не хочется говорить с нами, мы уйдём… Пусть будет… пусть будет так, словно мы и не приходили… – попытался пошутить Эмиль.

– Нет, погодите… теперь погодите… раз уж вы пришли… По правде… по правде говоря, мне нечего сказать… Я почти ничего не знаю…

– Если вы согласны, я вас кое о чём спрошу.

– Да, пожалуй, так будет лучше.

– Вы родственница бывшей танцовщицы Беллы Кони?

– Нет… я ей не родственница… Я её даже и не знала…

– А почему вы взяли девочку? – вмешалась Ана.

– Почему? Потому что… Я жила одна, муж погиб на фронте, в Чехословакии… Сын тоже… Я подумала, дай возьму ребёночка, усыновлю… После смерти матери Дойну отправили в приют, потому что родственников у неё не было… Там мне её и предложила директорша. Когда я туда пришла, понимаете….

– Да, да… конечно!

– Тогда все только и говорили что о той печальной истории. Я и взяла девочку… Их дом опечатали… Когда её взяла, мне дали оттуда мебель, постельное бельё… Потом я переехала на другую квартиру. Та была слишком большая… Ох, боже мой!

– И вы растили Дойну одна?

Тень беспокойства прошла по лицу женщины, или, по крайней мере, так показалось Эмилю.

– Одна! – проговорила она наконец.

– На деньги, заработанные вышиванием?

– Да, вышиванием, – послышался, как эхо, голос хозяйки. – За вышитые вещи платят хорошо, – добавила она немного живее.

– И они такие красивые! – воскликнула Ана, поглаживая скатерть.

– Я ведь уже шестьдесят лет этим занимаюсь… – просто сказала женщина и снова задумалась.

Эмиль взглянул на Ану, спрашивая, не пора ли им уходить. Казалось, что они больше ничего не вытянут из этой доброй, спокойной женщины. Но она вдруг начала сама:

– Моя Дойна… она хорошая девочка… Очень хорошая…

– Она учится? – спросила Ана.

– Конечно. В медицинском, на пятом курсе, – гордо ответила женщина. – Первая на курсе. Получает стипендию! Лишь бы бог дал ей удачи!

Ана вздрогнула, почувствовав, что из кухни доносится запах горелой еды.

– Вы забыли что-то на огне?

– На огне? – удивлённо спросила старуха и потом, испуганно: – Ах да! Мясо! Господи, наверное, сгорело!

Она встала и быстрыми мелкими шагами направилась на кухню.

– Можно, я вам помогу? – предложила Ана и тоже встала.

Женщина не ответила, и Ана вошла с ней в кухню.

Оставшись один, Эмиль внимательно огляделся.

Две-три фотографии молодой девушки – конечно Дойны. Эмиль внимательно рассматривал портрет. В девушке было сходство с матерью, насколько Эмиль помнил её по фотографиям.

Другой снимок привлёк его внимание. Молодой человек в униформе сержанта румынской армии. В его чертах какое-то сходство с хозяйкой. Вдоль рамки шла чёрная ленточка. «Это её сын» – подумал Эмиль. На стене, в широкой золочёной раме – фронтовая фотография. Группа солдат и несколько офицеров на площади в Праге. Один из них, должно быть, муж хозяйки.

Он уже готов был сесть на своё место, когда что-то привлекло его внимание. Что-то неясное… исходившее от этой фотографии. Казалось, он её уже где-то видел или знал кого-то из стоявших перед фотографом людей, счастливых оттого, что наконец-то, после стольких боёв и километров, они находятся в городе… Эмиль застыл перед фотографией, как пригвождённый. Он не мог бы сказать, что именно заставляло его сделать это. «Может быть, я кого-нибудь здесь знаю…» – подумал он.

Он опять уселся и обвёл комнату взглядом.

Мебель была новая. Не могла же она быть тогдашней, то есть двадцатилетней давности. Всё было новое, устроенное со вкусом и с явным достатком. Конечно, за вышитые вещи платят хорошо, но если учесть возраст Флорики Аиоаней, казалось если не невозможным, то очень трудным содержать такой дом рукоделием.

Почти о том же самом думала на кухне и Ана. Холодильник, стиральная машина, газовая плита – неужели всё это куплено на заработок старухи?

Хозяйка погасила огонь.

– Ничего… только соус чуть-чуть подгорел…

Они вернулись в маленький холл. Ана и Эмиль понимающе переглянулись. Можно было уходить. По правде говоря, они и не рассчитывали сделать здесь какие-нибудь сенсационные открытия. И желание нарушать спокойствие этой женщины, напомнив ей о драме, происшедшей двадцать лет тому назад, пропало у них окончательно. Ведь старуха даже не была замешана в «дело Беллы Кони». Как она призналась им сегодня, она и не знала актрису. Просто – осталась одна, ей захотелось вырастить ребёнка, она пошла в приют и случайно выбрала Дойну Коман, дочь актрисы.

«Пора уходить» – говорил взгляд Аны.

Старуха посмотрела на них умоляюще: «Чтобы девушка ничего не узнала!»

Эмиль кивком головы подтвердил своё обещание. Они встали. Но как раз в этот момент открылась дверь на лестницу.

Из прихожей послышался весёлый голос девушки:

– Мамочка! Готово! Каникулы!

И в тот же момент в холл вошла Дойна. Это была красивая, стройная девушка, хорошо, даже очень хорошо одетая: замшевая юбка, красный шерстяной, застёгнутый у горла свитер и куртка, тоже замшевая. Пара высоких, изящных сапог из мягкой кожи. В руках она держала портфель и свёрток из модного магазина «Ромарта».

Дойна хотела продолжать свой весёлый щебет насчёт каникул, но присутствие посторонних заставило её остановиться.

– Добрый день, – сказала девушка, вопросительно глядя на мать.

– Мы пришли по поводу обмена квартиры… – Ана пустила в ход запасной вариант.

– Да… да… – пробормотала старуха, в то время как девушка её обнимала. И, обращаясь к гостям: – Хорошая девочка… очень хорошая…

– Мама, что ты хвалишь меня, как на смотринах? – засмеялась Дойна и, чтобы переменить разговор, вручила старухе свёрток. – Один подарок для тебя и один для дяди…

– Хорошо, хорошо… – поспешно сказала старуха.

Она хотела её прервать? Или это только показалось Эмилю?

– Ведь скоро его день ангела… А накануне таких дней ничего не найдёшь, – оправдывалась Дойна.

– Да… да… – бормотала старуха.

– Мама, ты не рада?

– Рада, конечно, рада… – прошептала старуха со слезами на глазах.

– Мы пошли… – сказала Ана.

– Ох, извините меня… – прервала её Дойна. – Я так обрадовалась, что хорошо сдала все экзамены и…

– Ничего, это ведь мы – непрошеные гости…

– Нет, что вы, что вы… – убеждала их Дойна, обеспокоенная тем, что они уходят, может быть, из-за неё.

– Когда вы появились, мы как раз собирались уходить. – Уверила её Ана. – И, обращаясь к старухе, добавила: – Благодарим вас за сведения, которые вы нам дали…

– Да… да… ничего… ничего… – повторяла старуха.

Ана хотела добавить ещё что-то, но вдруг резко остановилась. Она внимательно поглядела на Дойну. Вроде бы она её где-то видела. Но где?

Дойна тоже смотрела теперь на Ану и тоже пыталась вспомнить, где встречалась с этой девушкой, потому что видеть её она наверняка видела. Сама того не желая. Дойна сказала:

– Кажется, мы знакомы.

И Ана вдруг вспомнила Библиотеку Академии. Дойна была той девушкой, которая читала интересовавшие её газеты. Газеты, открытые на той странице, где говорилось о смерти Беллы Кони – матери Дойны…

– Да, – просто сказала Ана – Мы встретились в Библиотеке Академии.

– Да, да, – поспешно подтвердила Дойна и бросила на мать обеспокоенный взгляд.

Было ясно, что ей не хотелось продолжать разговор на эту тему.

Эмиль чувствовал, что происходит что-то необычное, но не знал, о чём идёт речь. Год тому назад Ана ещё тоже была студенткой и они могли встретиться, где угодно… Он и забыл, что Ана рассказала ему о подшивках газет, которые были выданы какой-то студентке.

Девушки смотрели друг на друга несколько смущённо. Дойна выглядела так, словно её застали за каким-то неблаговидным делом. Это не ускользнуло от внимания Аны. Но оставаться больше не было смысла.

– Ещё раз, спасибо, – сказала она.

– Не за что! – ответила старуха.

Дойна проводила их до двери и закрыла её за ними.

Когда они вышли на улицу, Эмиль спросил:

– Это твоя бывшая соученица?

Ана взглянула на него очень серьёзно.

– Бывшая соученица? Разве ты не слышал? Мы встретились в Библиотеке Академии.

Эмиль ударил себя ладонью по лбу.

– Ох я, растяпа. Ладно ещё – не видеть, но не…

– Значит, Дойне известно, что она дочь актрисы Беллы Кони, – сказала Ана.

– Ты думаешь? Возможно… Хотя это может быть и простое совпадение… – без убеждения выдвинул Эмиль новую гипотезу.

Впрочем, он и сам понимал, как нелепо было бы предположить, что через двадцать лет после смерти матери Дойна случайно наткнулась на подшивку газет, писавших как раз об этом случае.

– Да… конечно… ты права.

– Дойна знает тайну своего происхождения, но не хочет говорить об этом старухе. Чтобы не ранить её, – тихо продолжала Ана. – Это доказывает, что старуха права, когда говорит, что Дойна – хорошая девушка…

– И она узнала об этом именно сейчас? Именно сейчас, когда исполняется двадцать лет? – спросил Эмиль тоном, таившим возможность самых разных предположений.

– Оставь… оставь, теперь не до следствия… – прошептала Ана, под впечатлением недавней встречи.

– Хорошо! Ты права! Предлагаю перерыв и обед у нашего «комиссионера».

Ана не ответила. Она думала об этих двух женщинах, которые вот уже двадцать лет живут одни, друг для друга, и таятся друг от друга, чтобы ни одна не узнала тайну, которую знали обе, но которая, признанная обеими открыто, может быть, разрушила бы их счастье.

У Аны дома

Хотя, предлагая обед в ресторане у Космы, Эмиль преследовал и профессиональные цели, Ана не могла принять его предложения.

– Нас ждёт мама! – заявила она. – Она сказала, чтобы я не приходила обедать без тебя.

Эмиля уже дважды приглашали к Ане. И он каждый раз шёл туда с удовольствием, хотя ему и трудно было выносить грустный взгляд госпожи Войня. Со смерти мужа мать Аны была, казалось воплощённым страданием. Правда, своё горе она переносила стоически, никогда не жаловалась на приключившееся с ней несчастье и даже не заговаривала о смерти мужа. Но довольно было взглянуть ей в глаза, чтобы понять, что она всё время только об этом и думает. Приходя к ним, Эмиль шутил, рассказывал анекдоты, стараясь хоть немного развеселить подавленную горем женщину.

– Я знаю, что обед у нас – дело не слишком весёлое… но… как же быть? Мы не можем отказать в этом маме – сказала Ана, возможно, уловив лёгкое колебание Эмиля.

– Нет! нет! Это неправда! – возразил он. – Я люблю у вас бывать… Хотя и огорчаюсь, видя твою маму всегда такой грустной, и это напоминает мне дело, которое мы расследовали два года тому назад… То есть, не то что огорчаюсь… это не то слово…

– Ладно… Пока мы дойдём… ты найдёшь слово! Вдохновишься – и найдёшь, – пошутила Ана, явно бравируя.

– Давай что-нибудь купим, – быстро сказал Эмиль и оглянулся – так, словно это «что-то» лежало прямо там на бульваре Каля Викторией, и достаточно было протянуть руку, чтобы взять его.

– Мама приказала не покупать ничего! Ни цветов, ни шампанского! У неё всё есть. Так она велела тебе передать.

– Прекрасно… Это с её точки зрения… А с моей…

Со «своей точки зрения» Эмиль вихрем ворвался в цветочный магазин и купил букет огромных красных тюльпанов.

– Какое чудо! – не удержалась Ана. – Словно их только что срезали…

– Их привезли из Голландии, так мне сказала продавщица.

Эмиль вынул из букета один тюльпан и немного неуклюже (в таких ситуациях он был до ужаса неловким) протянул его Ане:

– Этот – для тебя, остальные для мамы…

Ана улыбнулась про себя, отметив выражение Эмиля. Он не сказал ни «для госпожи Войня», ни «для твоей мамы». Что же касается Эмиля, то он произнёс это слово просто и естественно, сам не заметив, что вложил в него какой-то особый смысл. Он уже много лет скучал о слове «мама». Его родители жили далеко от Бухареста. А теперь они оба умерли. Единственный брат жил в Крайове. Отец, бывший рабочий-нефтяник, погиб во время аварии, вызванной неожиданным взрывом. Эмиль жил один и учился почти без постоянной помощи. Поэтому, когда он бывал в домах своих друзей и сослуживцев и видел дружные семьи, у него слегка сжималось сердце.

Иоана Теодору, которая вот уже много лет убирала раз в неделю его квартиру, часто ворчала по поводу его холостяцкой жизни и каждый четверг приносила ему новое «предложение», связанное с «приличной девушкой», которая могла бы сделать его счастливым мужем.

Репертуар Иоаны был неизменным, и она «выступала» с ним каждый раз, принимаясь мести, вытирать пыль или мыть посуду. «Нет, такого я ещё не видела, – начинала она.

– Чтобы молодой человек жил один-одинёшенек, со своими кофейными чашками да бумажками! Ишь, валяются по всему дому! И всё пишет, всё что-то пишет, будто чудеса Богородицы описывает. – При этих словах Иоана Теодору осеняла себя крёстным знамением. – Слыхано ли дело? – продолжала она. – В городе столько девушек, красавиц да хозяек! Вот, например, Руксандра, та, что живёт возле меня, я её с малолетства знаю. Тоже учёная, слава богу, столько лет в школу ходила. Я слыхала, что ещё год, и она выйдет учительницей. Господи, ну и красавица же!.. Правда, она тоже любит сидеть, уткнувшись в книгу, но это у них быстро проходит… Как увидит себя хозяйкой целого дома, некогда будет и дух перевести… Ничего, батюшка, женишься, ведь не сглазили же тебя… Такой красавец-парень, а живёт один-одинёшенек, словно кукушка…» По времени репертуар Иоаны точно совпадал с хозяйственными делами, так что, заканчивая своё «выступление» (которое было всегда одно и то же, менялись лишь имена девушек: Флорика, Дорина, Корнелия), она кончала и работу.

Как обычно, Эмиля страшно смущало то, что он не знал, как держать цветы. «Я несу их, как веник» – подумал он про себя. Ана, лукаво следившая за ним краешком глаза, наконец решилась его спасти:

– Дай их мне!

– Фу-у-у! – облегчённо вздохнул Эмиль. – Как я тебе признателен!

Обед прошёл мирно, «по-семейному». Мама Аны приготовила им жаркое.

– Жаркое великолепное! – единственное, что нашёлся сказать Эмиль.

Хозяйка дома была, вероятно, в курсе их дел, потому что, заведя речь издалека, она заговорила о старых историях, которые лучше всего просто забыть… Зачем к ним возвращаться и – опять то же выражение! – «откапывать мёртвых?..» Конечно, она не сказала ничего конкретного, но было ясно, что речь идёт о проводившемся ими расследовании. Ана, казалось, думала о чём-то своём. Время от времени она взглядывала на Эмиля, как бы прося его о снисхождении. Впрочем, в этом не было необходимости, потому что Эмиль прекрасно понимал душевное состояние мадам Войня. Всё же он сказал:

– Нужно восстановить справедливость…

– Справедливость восстанавливаем не мы, – прошептала старуха.

Новый умоляющий взгляд Аны, и снова – без особой необходимости. Подав кофе, мать оставила их в небольшой гостиной. Всё здесь казалось Эмилю знакомым и близким. Ему не хотелось нарушать домашнюю атмосферу профессиональными «проблемами», но Ана начала первая:

– Итак, каковы наши планы на вечер?

– Прежде всего, твои впечатления…

– В связи со старухой, Флорикой Аиоаней?

– Именно!

– Она любит Дойну… и Дойна её – насколько я понимаю… Но…

– Но? – повторил Эмиль.

– Но в доме всё так благоустроенно… Я сказала бы даже… слишком благоустроенно! Такой дом требует много денег…

– Вышивание хорошо оплачивается… – заметил Эмиль, больше для того, чтобы проверить своё впечатление.

– Всё равно… этой женщине ведь уже не сорок, чтобы столько работать.

– Есть ещё дядя, – снова заметил Эмиль.

– Да… Я и забыла… Дядя…

– Что ты о нём думаешь? – спросил он.

– О дяде? – удивилась Ана и вдруг поняла: – Ах да, «дядя»! То есть кто-то, кто интересуется ею, девушкой, и, конечно, старухой… Кто-то, кто, вероятно, даёт им деньги… Кто-то…

– Кто-то! – повторил Эмиль. И добавил: – Флорику Аиоаней спрашивать бесполезно, из неё мы не выжмем ни словечка.

– Похоже, что она относится к тем людям, которые уносят доверенные им тайны в могилу.

– Мы могли бы провести расследование, собрать сведения от соседей, от друзей; может, что-нибудь бы и узнали. Но делать этого нельзя по двум причинам: примо – у нас нет времени; секундо…

– Если это секундо заключается в том, что мы пообещали старухе ничего не говорить девушке, я согласна! – сказала Ана.

– Тогда можно и не голосовать! – пошутил Эмиль, вытирая очки.

– Понимаешь? Спрашивать об этом нельзя! Люди не умеют молчать… Не привыкли к сдержанности, деликатности… Слух быстро разнесётся и может нарушить равновесие этой семьи, – взволнованно сказала Ана.

– Да… да… да, конечно!.. Несомненно! – поспешил, уверить её Эмиль…

Для Аны разоблачение этой тайны, которую она называла про себя святой, было бы настоящим святотатством. Ведь это была тайна старухи, связанная с её желанием, чтобы Дойна считала её матерью… а девушка поражала её своей деликатностью: узнав правду, она хранила её про себя, по-прежнему любя свою неродную мать.

Эмиль понял мысли Аны и был с ней совершенно согласен. Он никогда не совершит ничего, что может принести горе в этот тёплый, гостеприимный дом.

– Но это не мешает нам продолжить разговор, – сказал он. – Чтобы прийти к какому-нибудь выводу ради нашего собственного спокойствия…

– Да, конечно, не мешает… – согласилась Ана.

– Итак, этот дядя о, котором говорила Дойна, мог иметь прямое отношение к интересующей нас драме.

– Так же, как мог и не иметь к ней никакого отношения! – сказала Ана. – Нужно остерегаться делать выводы, исходя из предвзятых идей.

– Нет, здесь нет никакой предвзятой идеи… Логическая нить наших наблюдений даёт нам право на такой вывод. Есть кто-то, кто интересуется этой семьёй и о ком старуха предпочитает не говорить. Этот кто-то мог сыграть какую-нибудь роль в драме, происшедшей двадцать лет тому назад. Конечно, Дойна об этих событиях ничего не знает, старуха же знает прекрасно, но приняла все меры для того, чтобы не узнала девушка.

– Может быть, она всё же узнала… – прошептала Ана.

– Что узнала? – с любопытством взглянул на неё Эмиль.

– То есть, я хочу сказать, что если исходить из предположения, что есть кто-то, сыгравший в той драме определённую роль, кто-то, кто сегодня интересуется этой семьёй, то, может быть. Дойна узнала, какую роль играет он в её жизни.

– Как так?

– Может случиться, что сейчас, по прошествии двадцати лет, этот «кто-то» почувствовал себя обязанным открыть девушке всё, связанное, теми событиями. Так могла возникнуть тайна между Дойной и этим человеком, который сказал ей: «Ты должна знать, но старухе говорить не нужно!»

– Как ты пришла к этому выводу? – поинтересовался Эмиль.

– Этот таинственный персонаж должен быть, всё же, хорошим человеком! Погоди, не прерывай меня, – оставила Ана Эмиля, заметив, что у него есть по этому поводу возражения. – Если этот «дядя» существует на самом деле и если он причастен к тайне, мы должны сделать следующее включение: при обстоятельствах, нам пока не известных, от человек совершает… хм… да… я хочу сказать, убийство… скажем, из ревности. Потом им овладевают угрызения совести. Он начинает интересоваться дочкой актрисы, можно сказать, посвящает себя её воспитанию. Двадцать лет подряд он заботится о ней, покупает ей всё необходимое; ему удаётся проникнуть в их дом, как некому «дяде», о котором никто ничего хорошенько не знает; он становится, близким другом дома, потом, постепенно, родственником.

Ана остановилась и взглянула на Эмиля, чтобы проверить его впечатление.

– Да, продолжала она. – Чем больше я думаю, тем яснее мне становится, что других возможностей просто нет, и тем чётче складывается в моём представлении образ доброго дядюшки, которого, вероятно, мучают угрызения совести, в конце концов заставляющие его открыть девушке правду – может быть, несколько переиначенную. Дойна принимает это сообщение к сведению, но, изучив «дело Беллы Кони», продолжает называть его «дядей», а старуху «мамой», из признательности и глубокой любви к женщине, которая вырастила её с младых ногтей.

Эмиль вспомнил рассуждения Аны в связи с делом её отца. Та же добрая, гуманная интуиция, та же чуткость, благодаря которым и рождается этот особый «субъективный вариант».

Ход рассуждений Аны казался безупречным – без сучка, без задоринки! Оставалось его проверить. И прежде всего следовало установить, кто такой этот «дядя», в связи с которым у Эмиля было только одно желание: чтобы он всё же не был замешан в убийстве актрисы.

– Итак, что мы будем делать вечером? – повторила Ана.

– Можно мне позвонить? – спросил Эмиль, направляясь к телефону.

Он набрал номер и ждал.

– Господина Филипа Косма! – попросил он.

– Минуточку! – послышался женский голос.

«Неужели этот “кто-то” – как раз Косма»? – подумала Ана, в то время как Эмиль ждал, прижав к уху трубку.

Через несколько секунд послышался приятный мужской голос:

– Косма слушает!

– Добрый день, господин Косма… Я хочу побеспокоить вас одной просьбой. Мне хотелось бы заказать столик на две персоны, внизу, в полуподвале.

– Да… конечно… это можно… На который час?

– Часов на семь… – ответил Эмиль, вопросительно глядя на Ану, которая согласно кивнула головой. – Да, в семь часов, – повторил он.

– Извините… но мне хотелось бы…

– Ах, да… – понял Эмиль. – Буня… Эмиль Буня. Вчера мы с вами говорили о дузико!

– Да, да, да! Конечно, припоминаю. Я жду вас. Добро пожаловать, господин Буня!

Эмиль повесил трубку.

– Вначале я думал пригласить его в Главное управление, но, пожалуй, так лучше.

Ана кивнула, соглашаясь.