Текст книги "Загадка архива"

Автор книги: Николае Штефэнеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Они вышли из кабинета и, поймав такси, прибыли по назначению.

Обмен квартиры

Сведения Николау были точными: Ирина Добреску, в замужестве Нягу, жила на улице Десяти столов в одноэтажном доме с двором. Когда Ана и Эмиль прибыли к ней, Ирина была в саду; нагнувшись над грядкой, она пропалывала цветы. Ану поразила разница между Ириной Добреску, которую она знала по фотографиям, и Ириной Добреску-Нягу, стоявшей сейчас перед ней: это была преждевременно состарившаяся женщина, толстая и морщинистая, но не забывшая, что некогда была молодой, да сверх того и красивой. Остатки кокетства – слишком броско накрашенное лицо, выцвеченные соломенные волосы и яркий капот – её не красили.

– Госпожа Нягу? – обратился к ней Эмиль.

– Да, это я…

– Урождённая Добреску?

– Да, – повторила женщина, на этот раз удивившись.

– Мы из милиции, – Эмиль показал удостоверение.

– Боже мой, что такое? – испугалась мадам Нягу. – Несчастный случай?

– Нет, нет… – поспешил успокоить её Эмиль. – Мы хотели бы вас кое о чём расспросить… Это старая история… разумеется, если вы не возражаете.

– Да, да, конечно… – с облегчением вздохнула хозяйка.

– Но пожалуйста… войдите… Господи, как я испугалась… Пожалуйста, входите, барышня, – настаивала мадам Нягу, пришедшая наконец в себя.

Они пересекли большой холл и вошли в столовую. Новый мебельный гарнитур «Дунэря» ещё источал запах леса; стоявший в углу телевизор «Дачия» смотрел на посетителей своим большим глазом, а маленькая библиотека, состоявшая в основном из книг коллекции «Знаменитые женщины», выдавала литературные пристрастия хозяйки. Повсюду царила образцовая чистота. Казалось, что хозяйка целый день не выпускает из рук тряпку.

– Сварить вам кофе? – вежливо предложила мадам Нягу.

– Нет, спасибо, мы только что пили, – ответила Ана, сгорая от нетерпения увидеть, как хозяйка начнёт распутывать нить, запутанную два десятилетия тому назад.

– Тогда – варенья! – снова предложила хозяйка.

– Нет, не беспокойтесь! – отказался на этот раз Эмиль.

– Какое же беспокойство? – возразила женщина. – Как же это, вы приходите ко мне в дом, и я вас ничем не угощу?

И, чтобы не получить нового отказа, она быстро направилась к шкафчику и вынула из него банку варенья.

– Это из инжира, – с гордостью сказала она. – Я сама сварила, из плодов с того дерева, которое вы видели во дворе.

Эмиль смущённо пожал плечами: по правде говоря, он его не заметил.

– Да… я видела, – быстро сказала Ана, чтобы доставить хозяйке удовольствие.

– Это одно из немногих инжирных деревьев Бухареста, – так же гордо продолжала хозяйка.

– А зимой что вы с ним делаете? – счёл своим долгом поинтересоваться Эмиль.

– Ох, и не спрашивайте! У корней наваливаю большую кучу земли, ствол обвязываю соломой, а сверху обматываю мешковиной. И всё же, когда стоят большие морозы, дрожу от страха, чтобы оно не замёрзло.

Говоря всё это, хозяйка положила варенье на блюдечки и, расположив их на серебряном подносе, поставила перед гостями. Затем наполнила стаканы водой из холодильника и наконец уселась за стол, вопросительно глядя на посетителей. Теперь, когда обязанности хозяйки были выполнены, мадам Нягу вспомнила, что она имеет дело с представителями милиции.

– Как я вам уже сказал, мы пришли, чтобы поговорить об одной старой истории, – попытался подготовить её Эмиль. – О старой истории, которая, однако, интересует милицию. Так что пусть вас не удивляют вопросы, которые я буду вам задавать.

– Чего же мне удивляться? – возразила хозяйка, уже теперь очень удивлённая.

– Помните ли вы танцовщицу Беллу Кони?

– Господи! Как же мне её не помнить! – воскликнула женщина. – Слыханное ли дело! Мадам Дина, бедняжка… Но как это вы о ней вспомнили?

– Вы были к ней привязаны? – спросил Эмиль, не отвечая на вопрос.

Эмиль и Ана пристально смотрели на хозяйку. Ирина Нягу колебалась. Она опустила глаза, но Эмилю показалось, что он успел заметить в них следы злобы. Может быть, женщине не слишком приятно было вспоминать времена, когда она вынуждена была обслуживать танцовщицу и выполнять все её прихоти.

– Да, – ответила Ирина после длинной паузы. – Я была привязана к мадам Дине… Она была ко мне добра…

«Почему она колебалась? – думала между тем Ана. – Ведь она могла бы просто “сыграть” сцену, как делала это раньше.»

– Варенье великолепное, – заявил Эмиль, ставя блюдечко на поднос. Но у хозяйки пропала всякая охота говорить об единственном в своём роде инжирном дереве Бухареста. Её мысли улетели назад, к тем временам, когда она была камеристкой танцовщицы, когда восхищалась ею и завидовала её шикарной жизни или – ненавидела её за капризы избалованной женщины.

– Бедная мадам Дина! – пробормотала, словно про себя, Ирина Нягу.

– Это вы нашли её… – Эмиль остановился. Он хотел спросить, она ли первой обнаружила смерть хозяйки, но раздумал. Вопрос показался ему неудачным, и он решил спросить об этом окольным путём. Но Ирина Добреску поняла.

– Да, я…

– В котором часу? – спросил Эмиль.

– Утром, в пять часов.

Казалось, она на минуту усомнилась, но потом продолжала: – Да, я помню… Девочка была больна, у неё поднялась температура… Я испугалась и решила разбудить госпожу. Стучу в дверь – никакого ответа. Сначала я удивилась: я знала, что она спит очень чутко. Постучала снова, потом приоткрыла дверь… И увидела госпожу, распростёртую на ковре. Я испугалась, окликнула её. Потом подошла и вижу: у неё вся грудь залита кровью. Господи, и сейчас не могу забыть! Не знаю, сколько раз она мне снилась так, вся в крови…

И Ирина Добреску, со слезами на глазах, перекрестилась.

– Вы сообщили об этом в полицию?

– Да… я позвонила в полицию.

– Сразу же?

– Нет! – ответила она после короткой паузы. – Сначала я позвонила господину… Ах, я забыла, как его звали… друг госпожи, офицер…

– Господин Серджиу Орнару? – напомнил ей Эмиль.

– Да, да! – воскликнула Ирина, довольная. – Он самый. Я боялась, как бы к телефону не подошла его жена. Но в конце концов не ответил никто.

– Почему вы решили позвонить именно ему?

– Сейчас я даже и не помню…

– Конечно, ведь прошло столько лет, – согласился с ней Эмиль. – Но в конце концов вы всё же сообщили в полицию?

– Да! В наше отделение полиции.

– В ту ночь вы не слышали какого-нибудь шума в комнате госпожи? Может быть, выстрелы?

По лицу Ирины Нягу прошла тень боли или страха. Она снова заколебалась, и наконец ответила:

– Нет… ничего не слышала…

– Ваша комната находилась близко от спальни хозяйки?

– Нет… не слишком близко… призналась мадам Нягу. – Но я ничего не слышала! Я спала в одной комнате с девочкой. Ухаживала за ней всю ночь и устала…

– Не заметили ли вы чего-нибудь особенного в поведении Беллы Кони накануне её смерти?

– Насколько я помню, ничего. Обычно она возвращалась в час ночи. Иногда звала меня, чтобы помочь ей раздеться, иногда – нет. В ту ночь она знала, что я усталая, так как накануне не спала из-за девочки. Так что не разбудила меня. Потом… но как я могу вспомнить всё это через столько лет?

– Да, конечно, – согласился Эмиль.

– Тогда я сказала всё… И подписала свои показания. Да, да, я сказала всё, что знала… – И вдруг: – Но как это вы вспомнили об этом по прошествии стольких лет?

– Ана, которая работает у нас служащей, учится на юридическом факультете, – попытался выкрутиться Эмиль. – И, среди прочих дел, изучает «дело Беллы Кони».

– Да, да, – подтвердила Ана, не переставая с едва скрываемым любопытством наблюдать за Ириной Нягу.

– Господи, я надеюсь, вы не собираетесь писать об этом в какой-нибудь газете?! – испугалась Ирина. – Знаете, теперь ведь другие времена, у меня взрослые дети. И потом, газетчики… Боже, сколько я вынесла из-за них после смерти мадам Дины… Они меня просто на куски рвали…

– Не беспокойтесь, – прервал её Эмиль, – теперь такого не будет. Всё это уже давно умерло. Мы просто собираем данные для научной работы.

– У вас есть дети? – поинтересовалась Ана.

– Конечно… два мальчика и девочка!

– Они ходят в школу?

– Старшему сыну восемнадцать лет, он работает электриком в кооперативе «Лифт». Дочь учится в школе медсестёр.

– Дети хорошие, послушные? – поинтересовалась Ана.

– Да, слава богу… хорошие. Самый младший, который учится сейчас в четвёртом, очень способный. Даже на рояле играет, – похвалилась бывшая камеристка.

– А муж? – продолжала Ана.

– Он мастер-осветитель в театре Джулешть. Когда мы познакомились, он работал электриком в «Альхамбре». – Ирина на минуту остановилась, потом заверила их: – Мы познакомились, когда шло следствие… То есть после смерти госпожи…

Эмиль вздрогнул. То, что Ирина Нягу поспешила уточнить время и условия, в которых она встретилась со своим мужем, показалось ему странным. У него было ощущение, что он за что-то ухватился. За что-то неопределённое, заключённое, может быть, в одном слове или в одной мимолётной фразе…

Ирина, как видно тоже недовольная собой, продолжала:

– Тогда нас вызвал господин следователь. Он знал мадам Дину.

– Кто, Пауль Михэйляну? – удивился Эмиль.

– Да, он самый… И Ирина Нягу опять остановилась, соображая, не допустила ли она новый промах. Потом всё же продолжала: – Он познакомился с госпожой по случаю другого расследования.

– Какого именно? – Эмиль притворился, что не знает в чём дело.

– Из уборной госпожи исчез браслет, – не слишком охотно продолжала Ирина. – Сообщили в полицию, и господин комиссар Михэйляну начал следствие.

– Вещь была ценная?

– Не знаю, – быстро ответила Ирина. Последовала новая пауза.

Эмиль смотрел прямо на неё. Он был более чем уверен, что бывшая камеристка недовольна собой за то, что ответила слишком быстро. Как могла она не знать цены браслета, если вещи актрисы были знакомы ей, как свои собственные? Результат этого подозрения сказался незамедлительно.

– То есть, погодите… дайте вспомнить… Да, да, это был золотой браслет с брильянтами. Очень дорогой. Она получила его от одного богатого грека. Не помню его имени. Кстати, его тоже подозревали в убийстве госпожи…

Видя, что Ирина Нягу пытается переменить тему, Эмиль вернул её к истории с браслетом:

– Когда произошла кража?

– По правде говоря, она даже не была уверена, что его украли. Может быть, она его потеряла, так же как за несколько месяцев до того потеряла золотой крестик.

– А когда примерно пропал браслет? – настаивал Эмиль.

– Да… за несколько месяцев до её смерти. Месяцев за пять-шесть… что-то в этом роде…

– Кого обвинила сама Белла Кони?

– Сначала свою костюмершу, очень острую на язык молдованку. Говорят, она даже грозила госпоже. Потом в театре разнёсся слух, что молдованка убила её, чтобы отомстить за то, что она назвала её воровкой. Ещё она подозревала Нягу, – неохотно продолжала Ирина, стараясь показать, что её нисколько не волнует лёгшее на её мужа подозрение.

– Какого Нягу? – Эмиль хотел, чтобы Ирина уточнила свои слова.

– Моего мужа. То есть, тогда мы ещё не были женаты.

– Эмиль переглянулся с Аной.

– У госпожи Беллы Кони было много… друзей? – задал Эмиль следующий вопрос.

Ирина Нягу засмеялась.

– Понимаю, что вы хотите сказать… Не думайте, что госпожа была из тех, которые… Нет, боже упаси! Но она была артистка, и к тому же красивая. Мужчины по ней с ума сходили. Правда, она и сама, будучи довольно-таки сентиментальной, часто влюблялась. В то время она любила Филипа Коему. Его я хорошо помню. Он всегда приносил целые охапки цветов. И каких дорогих!.. После смерти госпожи я встречала его ещё несколько раз. Шесть месяцев тому назад он даже заходил сюда, ко мне. Случайно проходил по улице, увидел меня и узнал. Я пригласила его, и он вошёл. Очень симпатичный человек, и такой деликатный…

Новый взгляд, которым обменялись Эмиль и Ана, запечатлел в их памяти эту «случайную» встречу.

– И вы, конечно, вспомнили обо всём, что тогда произошло? – Эмиль продолжал нащупывать почву, а Ана сгорала от нетерпения.

– Да… Конечно… Поговорили о том, о сём, вспомнили и смерть госпожи. Бедный господин Филип даже спросил меня, не интересовался ли кто-нибудь этой печальной историей.

– А, вот оно что! – прошептал как бы про себя Эмиль.

– Да, и мы посмеялись, потому что через столько лет – кому придёт в голову этим интересоваться?.. И вдруг вы приходите сегодня и спрашиваете меня… Вот ведь как бывает…

– То есть, о чём же вас спрашивал господин Филип? – поинтересовался, как бы между прочим, Эмиль.

Ирина бросила на него подозрительный взгляд.

– О чём ему спрашивать?.. Да, помню, он сказал: «Помните ли вы ещё бедную Беллу?.. Мы все её позабыли… Или, может быть, вас кто-нибудь о ней спрашивал?» Вот и всё, – отрезала Ирина, снова подозрительно глядя на гостей и следя за их впечатлением.

Что-то неопределённое плутало в воздухе, какое-то недоверие… Это подозрение смешивалось у Эмиля с впечатлением, что они говорят уже не о старом случае, а о деле, происшедшем несколько дней тому назад. Он был уверен, что больше хозяйка ничего не скажет. Замкнётся в себе, постарается запутать то, что не хотела открыть и двадцать лет тому назад. Воспоминание о смерти танцовщицы вдруг стало для неё слишком ярким, и это пробудило в ней инстинкт самозащиты. И в самом деле, Ирина Добреску молчала, думая, вероятно, о вопросах, которые за этим последуют, и об ответах, которые она должна будет дать.

– О дочери госпожи Кони вы что-нибудь знаете? – спросила Ана в надежде вытянуть из Ирины ещё хоть что-нибудь.

– О Дойне? Нет.

– Вы не видели её с тех пор?

– Нет! – ответила Ирина, думая о другом.

– Я слышала, что она живёт у какой-то родственницы, – снова попыталась завязать разговор Ана.

– У родственницы?

Ирина начала собирать блюдечки, явно пытаясь выиграть время, чтобы понять, рискует ли она чем-нибудь, отвечая на этот вопрос. Потом решилась:

– Я не думаю, чтобы эта женщина была её родственницей. Это портниха или что-то в этом роде. Говорят, что родственница, но я не думаю… У госпожи Дины не было близкой родни.

– Вы сразу же ушли из дома танцовщицы?

– Да. Я больше не могла там жить. Она мне всё время мерещилась, распростёртая на ковре… мёртвая… Я помню, что на какое-то время в доме поселилась так называемая родственница из провинции. Я считаю, что она приезжала, чтобы что-нибудь урвать из мебели или одежды. Вы знаете, так всегда бывает в подобных случаях. Ирина сделала невольную паузу и решительно добавила: – Я унесла только свои вещи, не взяла даже ни одного платья из тех, что мне подарила госпожа. Потому что не хотела, чтобы меня заподозрили в краже. Я и так боялась того комиссара, который вёл дело.

– Михэйляну? – снова напомнил ей Эмиль.

– Да, господина комиссара Михэйляну, который, по правде говоря, и привёз эту «родственницу из провинции». Он заявил, что всё, что находится в доме, принадлежит девочке, то есть Дойне. И не разрешил унести даже иголки.

– А отец девочки? – спросила Ана.

– Ох, отец! Я его никогда и не видела. Мадам развелась с ним ещё до того, как родилась Дойна. Он был, кажется, моряком, капитаном парохода или чем-то в этом роде. И всё время в отъезде, так что они не часто виделись.

– А у этой женщины, которая содержит девочку, есть деньги?

– Бог её знает… Честно говоря, я этим даже и не интересовалась. Я думаю, что есть, раз она взяла на себя такую обузу. Ведь её никто не заставлял.

У Эмиля было ощущение, что женщина может сообщить в связи с дочерью танцовщицы что-то важное, но колеблется. Он решил не торопить событий и не осаждать её вопросами, которые могли бы её испугать.

– Я задал вам этот вопрос, так как думал, что вы любили Дойну. Ведь даже при жизни матери девочка была больше с вами.

Эмиль попытался применить другую тактику и, кажется, не ошибся.

Хозяйка начала проявлять признаки беспокойства. Волнение, которое она больше не могла скрыть, овладевало ею всё сильнее. Вдруг во дворе послышался шум мотоцикла.

– Это муж! – воскликнула Ирина, подбегая к окну.

На улице стемнело. Они лишь сейчас заметили, что пролетело много времени, и в комнате наступили сумерки.

– Пожалуйста, не говорите ему, зачем вы пришли… – быстро сказала женщина и добавила: – Не следует откапывать мёртвых.

В комнату вошёл муж Ирины, высокий мужчина лет пятидесяти пяти. Он в недоумении остановился в дверях, потом, вспомнив о хороших манерах, сказал «добрый вечер» и слегка поклонился. На нём был кожаный пиджак и облегающие вельветовые брюки, вероятно, привезённые из какой-нибудь заграничной поездки. Снимая мушкетёрские перчатки, в которых он водил мотоцикл, он вопросительно смотрел на гостей беспокойными чёрными глазками.

Эмиль и Ана поднялись, и Эмиль обратился к хозяину:

– Извините, пожалуйста. Мы получили неправильные сведения в связи с обменом квартиры…

И они быстро вышли, уверенные в том, что Ирина Нягу, урождённая Добреску, успешно разовьёт предложенную ими версию.

Хозяйка проводила их до дверей, и Эмиль успел сказать:

– Если со временем вы вспомните что-нибудь важное в связи с тем, о чём мы говорили, прошу вас отыскать меня в Главном управлении милиции на улице Штефан чел Маре. Спросите у вахтёра капитана Эмиля Буня.

– Что мне вспоминать? – испуганно прошептала Ирина, оглядываясь, чтобы проверить, не идёт ли за ней муж. – Я сказала вам всё, что знала… больше мне говорить нечего.

– Ну что ж… – согласился Эмиль. – Делайте, как считаете нужным… Ещё раз, простите за беспокойство…

– Пожалуйста, – поспешно ответила хозяйка, запирая за ними ворота.

Днём в городе было очень жарко. Теперь по улицам гулял ветер; внезапно похолодало. Эмиль и Ана шли рядом, не замечая перемены погоды. Ана была поражена теми переменами, которые время произвело в чертах этой некогда красивой женщины. Эмиль думал о том, что, может быть, не слишком удачно сформулировал свои вопросы.

Он должен был внимательно прочесть прежние показания камеристки, задать ей новые вопросы и сопоставить заявления, сделанные ею во время первого следствия, с теми, которые она сделала теперь.

На первом же перекрёстке они расстались. Ана хотела сесть на автобус, чтобы поспеть на встречу со своей матерью. У них были билеты в театр.

– В какой театр вы собираетесь? – спросил Эмиль.

– В Городской. Идёт «Смерть коммивояжёра».

– И… не играет ли там случайно Джордже Сырбу?

– Случайно!.. Нет, не думаю. Насколько я знаю, он играет в этом спектакле закономерно. К тому же, разрешите сообщить вам, товарищ начальник, что Сырбу – моя слабость… Мне самой интересно, какими глазами я буду смотреть на него сейчас, когда знаю, что он замешан в это «таинственное» дело, распутав которое мы сможем соперничать с героями знаменитого телефильма «Мстители». Согласны, господин Стид?

– Согласен, госпожа Пил, но в таком случае, я завтра же приобрету зонтик! – отшутился Эмиль.

Показания подозреваемого, который между тем умер

Оставшись один, капитан Буня раздумывал, куда ему идти. Однако «дело Беллы Кони» притягивало его, как магнит, и в конце концов он направился к своему кабинету. Капитан чувствовал, что ему нужно вновь увидеть досье и перечитать показания Ирины Нягу, урождённой Добреску, чтобы сравнить их с тем, что она показала сегодня. Он шёл задумавшись, погружённый в предположения и догадки.

Пересекая один из перекрёстков, он вдруг очнулся перед автомобилем, который его чуть не задавил; хотя он и совершил акробатический прыжок, машина всё же задела его и теперь удалялась так быстро, что он даже не успел расслышать брань шофёра.

– Убил бы меня, несчастный, и моя помощница занесла бы тебя в число подозреваемых по «делу Беллы Кони»! – пошутил сам над собой Эмиль.

Войдя в кабинет, он вынул из шкафа досье «Белла Кони» и открыл его. Тонкие листы бумаги, плотно заполненные машинописью, показались ему теперь не такими жёлтыми. Он машинально подул на них, разгладил ладонью, сел в кресло и погрузился в чтение.

Заявление, сделанное Ириной Добреску в то самое утро, когда был обнаружен труп танцовщицы, совпадало в общих чертах с тем, что она показала по случаю их недавнего визита к ней. Конечно, то что было сказано двадцать лет тому назад, поражало броскими деталями и преувеличениями.

Первые вопросы следователя имели целью установить обстоятельства, при которых бывшая камеристка нашла танцовщицу, умершую в своей комнате. Тогдашнее заявление Ирины Добреску – её ощущения, час, рассказ о болезни девочки – полностью совпадали с тем, что она сказала сегодня.

В допросе следователя особое внимание привлекал следующий диалог:

«– Вчера кто-нибудь искал госпожу по телефону?

– У нас телефон звонит целый день.

– Всё же, в то время, когда она была в театре, спрашивал её кто-нибудь?

– Когда она была в театре, никто не искал её дома. Все её друзья знали, где её найти.

– Она вернулась домой одна?

– Не знаю… я не слышала, когда она вошла…

– А обычно она возвращалась одна?

– Никогда… Её всегда кто-нибудь провожал – знакомый, друг, который ждал её в театре.

– В комнате госпожи нашли две чашечки с остатками кофе. Это значит, что за несколько часов до смерти её кто то навещал.

– Я никого не видела.

– Кто варил кофе?

– Обычно, когда у неё были гости, кофе варила я. Она не любила кухню, просто ненавидела её. Но кто варил кофе в тот вечер, я не знаю.

– И всё же, в вечер смерти госпожи в её спальне было выпито две чашечки кофе.

– Я не знаю, пили ли там кофе и кто его варил.

– Может быть, какой-нибудь её приятель?

– … Да … Возможно, но лишь в одном случае. Господин Оресте Пападат никогда не бывал доволен кофе, который ему подавали. “Приготовление кофе – дело тонкое!” – говаривал он. И варил его сам».

Но следователь почему-то не пошёл по этой дорожке. Резко и неожиданно свернув с неё, он перешёл к другим вопросам.

«– Как расположена ваша комната по отношению к комнате госпожи Дины?

– То есть, как это – как расположена?»

Эмиль остановился. Камеристка не поняла вопроса или пыталась выиграть время, чтобы подготовить ответ, – трюк, который часто используют допрашиваемые.

«– То есть – уточнил комиссар, – расположена ли она близко или далеко от спальни вашей госпожи?

– Моя комната была отделена от спальни госпожи гостиной и небольшим коридорчиком.

– И вы не слышали никакого шума?

– Нет.

– Всё же выстрелы вы должны были услышать…

– Я ничего не слышала.

– И не видели, чтобы кто-нибудь входил или выходил из дому?

– Не хватало мне в час ночи торчать у окна, чтобы увидеть, кто входит и кто выходит из дому…»

Ответ был, конечно нахальный, но следователь не обратил на это внимания. Может быть, он ещё надеялся вытянуть что-нибудь из камеристки и не хотел её пугать. Он вернулся к своему вопросу:

«– Значит, вы никого не видели?

– Господин комиссар, если бы я кого-нибудь видела, я сказала бы вам это с самого начала…»

Несмотря на все свои усилия, больше следователь не смог выудить из Ирины Добреску ни одной детали.

Эмилю захотелось тут же, на месте, проверить алиби Оресте Пападата, который «сам варил себе кофе».

Он перелистал досье и отыскал допрос Пападата. Вспомнив, что он уже умер Эмиль хотел было пропустить его показания. Но раздумал: как бы то ни было, остальные ведь живы! А он хотел узнать правду. Поэтому он начал читать протокол допроса Оресте Пападата.

«– Извините, господин Пападат, что мы вас беспокоим… но… – попытался извиниться комиссар.

– Вам нет необходимости извиняться. Я готов ответить на все ваши вопросы.

– Если хотите, вы можете потребовать присутствия вашего адвоката.

– Такого желания у меня нет, так как я не испытываю чувства вины.

– Вам и не предъявляют никакого обвинения.

– Я имею в виду выдумки репортёров. Они вот уже два дня с лупой в руках обследуют спальню бедной Беллы, кабаре, все её связи…

– Нескромный, но необходимый вопрос: вы были близки с Беллой Кони?

– Если вы имеете в виду прошлое, мой ответ: да.

– Что вы понимаете под прошлым?

– Вы прекрасно знаете, что после того скандала с браслетом мы встречались очень редко.

– Не говорили ли вы с ней по телефону позавчера?

– Позавчера? Нет… Не говорил. Я не видел её целую неделю.

– Когда вы в последний раз были у неё в доме?

– Десять дней тому назад… Я пошёл по привычке… Ведь мы остались друзьями…

– Камеристка Беллы сказала, что, посещая танцовщицу, вы сами варили себе кофе.

– Я узнал об этом из газет… Эта история с двумя кофейными чашечками… Да, это верно, что я сам варю себе кофе. Так я поступаю и в клубе, и дома, и… у друзей. Иду прямо на кухню и варю кофе! Эту мою привычку знают все официанты и повара Бухареста. Но чтобы это стало предлогом для тайных подозрений…

– Продолжайте…

– Мне больше нечего сказать. Можете задавать мне вопросы.

– Значит, вы утверждаете, что не были позавчера у госпожи Беллы Кони?

– Нет, не был. И разве я – единственный любитель и знаток кофе в этой стране?

– Что вы делали позавчера между двенадцатью и двумя часами ночи?

– Я был дома.

– К вам кто-нибудь заходил? Какой-нибудь знакомый?

– Никто кроме доктора. Он пришёл ко мне в одиннадцать часов, потом позвонил в час ночи, поинтересовался, как я себя чувствую. Впрочем, он может сам подтвердить это.»

Эмиль отыскал заявление доктора. Оно подтверждало алиби Попадата:

«Вечером 13 февраля меня вызвали к господину Оресте Пападату, у которого была температура 39,5°. Я установил, что вышеупомянутый болен гриппом – результат простуды. Я прописал ему аспирин, горячую ванну и компрессы из намоченных в уксусе простынь для снижения температуры. Около часа ночи я снова позвонил, чтобы поинтересоваться, как здоровье моего клиента. Состояние, в котором находился господин Пападат (температура и лихорадка), не позволяло ему выходить из дому без серьёзных последствий для его здоровья».

Эмиль улыбнулся. Наивное заявление! Явное стремление к «точности», диктуемое сложившимися обстоятельствами. Доктор был другом дома и, разумеется, не мог не помочь своему приятелю в трудный момент. Он снова взял допрос Пападата.

«– Признаёте ли вы, господин Пападат, что, несмотря на 39 градусов, вы всё же могли пойти к госпоже Бёлле Кони, дом который находился от вас в двух шагах?

– Признаю. Болезнь ведь была не смертельная. В тот вечер я мог зайти к Бёлле, так же точно как это могла сделать моя жена.

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– Я хочу сказать, что если полиция непременно хочет найти убийцу, его нужно искать и среди жён друзей Беллы Кони. Например, в моём случае убийцей мог быть я, но точно так же им могла быть и моя жена, Аспазия Пападат, которая знала о моих отношениях с Беллой и могла бы захотеть отомстить. Сенсационно, не правда ли?»

Ещё один человек, говорящий с комиссаром почти издевательски! Хотя Михэйляну явно получил некоторые указания на то, что Пападат мог быть убийцей, он не попытался прояснить дело до конца. К тому же, Пападат предлагал ему ещё один вариант – виновность своей жены. Странно! Как видно, следователя всё же смутило огромное богатство и множество связей Пападата.

То, что Пападат отказался от вызова адвоката, не произвело на капитана особого впечатления. Богатый делец уже знал из газет, что окажется одним из главных подозреваемых, а его деньги позволяли ему нанять целую армию адвокатов, так что он в любой момент мог вступить в противоборство и со следствием, и с правосудием, и с печатью.

Эмиль вспомнил о жалобе комиссара Пауля Михэйляну, что рвение жаждущих сенсаций репортёров чаще всего мешает следственным органам. Кажется, комиссар был прав. Последний вопрос следователя, адресованный Оресте Пападату, звучал следующим образом:

«– Намерены ли вы подать в суд на газеты, которые включают вас в список подозреваемых?»

Эмиль остановился, поражённый. Что это ещё за вопрос? Что хочет узнать следователь?

«– Нет, – ответил Пападат. – Я не собираюсь этого делать. Ведь если бы я затеял судебное дело против журналистов, мне пришлось бы всю жизнь провести в разных судебных инстанциях. Правда, при этом у меня всё же было бы одно преимущество: я стал бы знаменитостью и шёл бы первым номером в отделе “Скандальных происшествий”».

Эмиль закрыл досье. Пападат был или очень умён или очень хорошо подготовлен.

Было двенадцать часов ночи. Эмиль покинул свой кабинет и, несмотря на сильную усталость, пошёл домой пешком.