Текст книги "На грани"

Автор книги: Никки Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава 24

Наступили холода. Небо стало льдисто-голубым, тротуары покрыла корка льда. У рта клубился пар, глаза слезились, нос покраснел, подбородок утыкался в кусачий шерстяной шарф. Свистел ветер. Я быстро шагала, опустив голову.

– Надя? Надя! – послышался голос.

Я обернулась и прищурилась:

– Джош?

И вправду он. Со стайкой ровесников, мальчишек и девчонок. Все они кутались в толстые куртки, пересмеивались, толкались. Джош уже бежал через улицу ко мне.

– Не ждите! – крикнул он друзьям. За время, пока мы не виделись, он пополнел, уже не казался таким бледным и слабым. Мы неловко заулыбались друг другу.

– А я вспоминала тебя, Джош, – радостно объявила я.

– Ну, как ты?

– Жива, как видишь.

– Здорово, – откликнулся он так, словно убеждал меня. Он огляделся. – Я хотел позвонить... не мог. Я ведь дружил с Моррисом. Ну и все такое.

Пять месяцев назад он сидел у меня на диване – жалкий, костлявый. Я не знала, что сказать ему: между нами горой возвышались ужас и утрата.

– Может, выпьем кофе? – Он стащил шапку, и я увидела, что волосы у него выкрашены в ярко-оранжевый цвет, а ухо проколото.

– А твои друзья?

– Ничего с ними не сделается.

Мы зашли в итальянское кафе. Внутри было темновато, жарко и накурено, кофеварка шипела и плевалась.

– Блаженство! – Я разделась, размотала шарф.

– Я угощаю, – предупредил Джош и зазвенел мелочью в кармане.

– Ладно, раз такой богатый. Мне капуччино.

– И все? – Он был разочарован.

– И миндальный круассан.

Я села за столик в углу, наблюдая за ним. Старший сын Дженни с оранжевыми волосами, совсем мужчина, демонстрирующий мне уверенность. Ему лет пятнадцать. Да, взрослый. Еще несколько лет – и окончит школу.

Он поставил передо мной кофе и круассан. Себе он заказал горячий шоколад и пил его медленно, слизывая сладкие усы с верхней губы. Мы улыбались друг другу.

– Надо было позвонить, – повторил он.

Мы помолчали, глядя друг на друга поверх чашек.

– Я слышал, ты здорово отделала Морриса.

– Или он – или я.

– Утюгом, да?

– Точно.

– Наверное, ему было больно.

– Само собой.

– Я мог бы и позлорадствовать. Слышала про японских якудза? Они убивают своих жертв, пока те без сознания. Вытаскивают на улицу и ездят по ним на машинах, ломая кости. Говорят, боль чувствуешь даже в коме и когда умираешь.

– Да? – Я нахмурилась.

– Одно время мне хотелось убить Морриса. Он дружил со мной. И убил маму.

– По-моему, он все продумал заранее.

– И я так считаю. Или совпадение.

– Из тюрьмы он выйдет дряхлым стариком.

– С негнущимся коленом, – с усмешкой подхватил Джош.

– Надеюсь. Фред освободится раньше. Линкс рассказывал. Судить их будут в следующем году. Но удушить подружку за то, что она тебя отшила, – это пустяки, дадут лет восемь – десять.

Джош поставил чашку и провел большим пальцем по верхней губе, собирая шоколадную пенку.

– Не знаю, о чем еще тебя спросить, – с досадой признался он. – Я столько думал, а теперь растерялся. И больше об этом не хочу слышать. – Он нахмурился и уставился на меня глазами Дженни. Стал таким, как летом, когда мы познакомились.

– Ты считаешь, что я должна что-то тебе рассказать.

– Вроде того. – Он сгребал в кучку крупинки сахара на столе. Помню, примерно то же я спросила у Грейс несколько месяцев назад, в Хите. Я перевела дух.

– Моррис убил твою мать ради забавы. Потом выбрал меня, и, если бы не мое везение, я была бы его следующей жертвой. Никаких мотивов у него не было. На моем месте мог оказаться кто угодно. Извини, – добавила я после паузы.

– Ничего, – пробормотал он, не поднимая головы.

– Как дела в школе?

– Теперь я учусь в другой. Не захотел оставаться в прежней.

– Ясно.

– Там лучше. У меня есть друзья.

– Отлично.

– И еще кое-кто.

– Подружка?

– Нет. Не подружка. Близкий друг.

– Тоже неплохо. – Я беспомощно смотрела на него.

– А что у тебя?

– У меня?

– Чем ты занимаешься?

– Да так...

– Значит, как раньше?

– Нет, – решительно возразила я и указала на свою сумку: – Знаешь, что там?

– Что?

– Пять жонглерских мячиков.

Он ничего не понял.

– Пять, – повторила я. – Теперь ясно?

– Клево! – просиял он.

– Вообще-то я хочу сменить работу, но пока не могу.

– Покажи, – попросил он.

– Прямо здесь?

– Ага. Давай.

– Ты правда хочешь?

– Я должен увидеть.

Я огляделась. В кафе было почти пусто. Я достала мячики, взяла три в одну руку, два в другую. Встала.

– Внимательно смотришь?

– Ага.

– Сосредоточься.

– Уже сосредоточился.

И я начала. Сначала все шло хорошо, но уже через секунду мячи разбежались. Один попал в Джоша, второй – в мою пустую кофейную чашку.

– В общих чертах понятно, – заключила я и полезла под стол за мячом, ускакавшим в угол.

– И все? – Джош улыбнулся.

– Думаешь, это так просто?

– Нет, здорово. – И он вдруг расхохотался. Это был мой подарок. Прощальный. Клоунесса Надя, которая выжила, жонглирует пестрыми мячиками в маленьком темном кафе. У меня вырвался всхлип. Я сложила мячики в сумку.

– Пойду я.

– И я.

Мы поцеловались в дверях кафе и вышли на холод. Когда мы расходились в разные стороны, Джош сказал:

– Знаешь, я ношу на ее могилу цветы.

– Молодец.

– Я все помню.

– Джош, кое-что можно и забыть, – сказала я. – Это всем позволено.

* * *

Я спустилась к тропе вдоль канала и побрела домой. Нет, я ничего не забыла. И не могла забыть. Зоя и Дженни. Иногда я понимала, что их уже нет. Они не вернутся, сколько ни жди. А иногда ловила себя на мысли, что я сейчас увижу их за углом, в переполненном автобусе, и я начинала вглядываться в толпу, будто разыскивая знакомых. Иногда они приходили ко мне в ярких, как реальность, снах.

Я хорошо знала их лица – лучше, чем все другие, даже лица родителей и любимого, на которого я когда-то смотрела со страстью и надеждой. Я знала их, как свое отражение в зеркале. Смотрела на них, вглядывалась, умоляла помочь. Нос, подбородок, морщинка на щеке, блеск зубов. Я помнила, как они хмурятся, как между бровями возникает складочка. Я знала каждую веснушку, морщинку, впадинку, пятнышко и царапину.

Мы никогда не встречались, но я скучала по ним. Теперь-то я их узнала, но было уже слишком поздно. Лучше меня их не знал никто. А они – меня. Мы были разными, но оставались сестрами, их страх был моим страхом, стыд – моим стыдом. Мы ощущали одну и ту же ярость, панику и ужас, вместе замирали, понимая, что опасность уже близка, Я понимала их. Все это я пережила сама.

Остальные постепенно их забыли или позволили себе забыть. Так всегда бывает. Их близкие говорят слова любви кому-то другому. И это нормально, только так мы можем выжить. Мы сойдем с ума, если будем помнить все и цепляться за воспоминания. Они мало-помалу ускользают. Забываются изъяны и привычки, умершие превращаются в бесплотные, блеклые тени. Слишком правильные, чтобы быть людьми. Глянцевые снимки, лакированные поверхности. На могилы приходят все реже, только в годовщины. Но о них часто вспоминают – нам нравится быть причастными к значительным событиям. О них говорят почтительно и негромко: «Да, это было ужасно! Помнишь, что стало с Зоей? А с Дженни? Какая трагедия!»

Но я не могу просто забыть их. Я беру их с собой повсюду, всю жизнь я возвращаюсь к ним. Дарю им непрожитые годы, всю любовь, все утраты и все перемены, которых лишились они. Каждый день я повторяю им: «До свидания».