Текст книги "На грани"

Автор книги: Никки Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 10

Он вскинул руки. Чтобы защищаться или напасть? Я стояла, вызывающе вскинув подбородок. Но он опустил руки и попятился.

– Какого дьявола? – негромко, но холодно спросил он. Глаза стали ледяными. Красивое лицо отяжелело, поглупело, стало злым. Из ноздри, рассеченной кольцом, струилась кровь, на которую я смотрела с удовольствием.

– Я знаю, инспектор Стадлер.

– Что?

– Все.

– О чем ты?

– Это тебя возбуждало?

– Что? Что? – повторил он, вытер кровь с носа и уставился на испачканные пальцы.

– Да, теперь вижу. Ты заводился, трахая женщину, которая скоро умрет.

– Истеричка, – презрительно выплюнул он.

Я ткнула его в грудь пальцем:

– Дженнифер Хинтлшем – это имя тебе что-нибудь говорит?

Он изменился в лице, постепенно он начал понимать, что происходит.

– Надя... – произнес он, шагнул ко мне и поднял руку, словно боязливо пытаясь погладить дикого зверя. – Надя, пожалуйста...

– Не двигайся, ты... – По-настоящему жестко обругать его мне не удалось. – О чем ты думал? Как ты мог? Ты считал, что я уже мертва?

Он нахмурился.

– Я же объяснял: к таким угрозам надо относиться серьезно, – бесстрастно ответил он.

– Проклятый лицемер! – Я хлестнула его по щеке. Мне хотелось избить его, изувечить, стереть в порошок. – Не могу поверить, – призналась я, – не верю, что сошлась с тобой. – Я смерила его презрительным взглядом. – С женатым человеком, которого возбуждает только секс с теми, кого он якобы защищает.

– Мы вправду защищаем тебя.

Неожиданно я разразилась слезами.

– Надя... – начал он мягко, но торжествующе, – дорогая, прости. Надо было сказать тебе сразу...

Он коснулся моей руки, я свирепо отдернула ее.

– Отвали! – выкрикнула я сквозь слезы. – Я плачу не из-за тебя. Мне страшно, понимаешь? Так страшно, словно в груди у меня дыра!

– Надя...

– Заткнись. – Я выхватила из кармана платок и высморкалась. Взглянула на часы. – Линн вернется через час. Нам надо поговорить. Только сначала умоюсь.

– Подожди... Обещаю, я тебя и пальцем не коснусь, но давай просто все забудем, ладно? Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь... – Он умолк, глядя на меня подобострастно и виновато. Теперь он боялся меня.

* * *

В ванной я умылась, вымыла руки и почистила зубы. Во рту сохранялся стойкий и мерзкий привкус. Посмотрела на себя в зеркало. Я ничуть не изменилась. Разве так бывает? Я улыбнулась, и отражение радостно улыбнулось мне.

Гнев иссяк. Я была холодна, спокойна и страшна в своей ненависти. Камерон сник. Мы сели за стол друг напротив друга, как чужие. Мне не верилось, что всего два дня назад он прижимал меня к себе, как самое дорогое, бережно снимал с меня одежду. От этих воспоминаний меня передернуло.

– Как ты узнала? – спросил он.

– Северный Лондон тесен, – ответила я. – Особенно престижные кварталы. Я познакомилась с одной няней. С Линой. – Он промолчал, но кивнул, узнав имя. – Она рассказала про письма. И про вас. Вы уверены, что письма от того же человека?

Он отвел глаза:

– Да.

– Он писал той женщине такие же письма, как мне, а потом убил ее.

– Да.

– И вы не охраняли ее?

– Охраняли. Но положение осложнилось...

– А он все-таки пробрался в дом и прикончил ее?

– В тот момент нас не было рядом.

– Почему? Вы не принимали угрозы всерьез?

– Наоборот, – возмутился он. – Мы знали, что он не шутит, ведь... – Он оборвал себя.

– Продолжай.

– Не важно.

– И все-таки?

– Надя, пойми: мы делаем все возможное, чтобы защитить тебя.

– Тогда договаривай.

– Мы понимали, что письма миссис Хинтлшем – это очень серьезно, – пробормотал он так тихо, что мне пришлось напрячь слух.

– Почему? – Он заглянул мне в глаза, и я все поняла. От ужаса у меня перехватило дыхание. Я широко раскрыла глаза. Голос враз осип. – Она была не первой?

Камерон кивнул.

– Кто еще?

– Молодая женщина, Зоя Аратюнян. Она жила в Холлоуэе.

– Когда?

– Пять недель назад.

– Как?

Камерон покачал головой:

– Прошу тебя, Надя, не спрашивай. Мы не спускаем с тебя глаз. Доверься нам.

Я саркастически рассмеялась.

– Я понимаю, каково тебе сейчас, Надя.

Я обхватила голову ладонями:

– Нет, ничего ты не понимаешь. Я сама не понимаю, тебе-то откуда знать?

– Что же будет дальше?

Я вскинула голову и впилась в него взглядом. Он хотел знать, не проболтаюсь ли я. Детский сад. Жестокое дитя.

– Я выживу.

– Конечно, конечно, – слишком поспешно и слащаво заверил он. Как врач у постели умирающего пациента.

– Думаешь, я погибну?

– Ну что ты! Ни в коем случае.

– Сумасшедший, – выпалила я. Страх подкатил к горлу, как желчь. Кровь зашумела в ушах. – Убийца.

В дверь позвонили. Застенчивая, улыбчивая, лживая Линн. Камерон сразу понизил голос:

– Прошу, о нас – никому.

– Отцепись. Я думаю.

Глава 11

Как ни странно, приходу Линн я почти обрадовалась. Она попыталась расспросить Камерона о планах на следующую неделю, но он отвечал отрывисто и не сводил глаз с меня. И поглаживал себя по щеке, словно пытаясь определить, не осталось ли на ней отпечатков моих пальцев. Потом пробормотал, что ему пора.

– Завтра поговорим, – заявила я.

– О чем? – сразу струсил он.

– О планах.

Он пожал плечами и ушел. А я осталась наедине с Линн и растерялась. Как вести себя дальше, я еще не придумала.

– Хотите выпить? – спросила я.

Обычно я не пью, но сейчас мне бы не помешало.

– Чаю, если можно.

Я засуетилась, поставила чайник. В последние дни я только и делала, что поила ее чаем, как бабушка. Для себя я разыскала в глубине шкафа бутылку виски, купленную кем-то в аэропорту мне в подарок. Плеснув немного виски в стакан, я доверху долила его холодной водой из-под крана. Мы с Линн вышли в сад. Уже вечерело, но жара не унималась.

– Ну, будем здоровы. – Я легонько стукнула стаканом о кружку Линн и глотнула виски. Оно обожгло мне горло, скатилось прямиком куда-то в глубь живота. Сад, конечно, безобразно запущен, зато похож на убежище, хотя сюда и доносятся шум транспорта и музыка из соседнего дома. Мы забрели в угол, где разросся какой-то куст. Он был весь покрыт метелками лиловых цветов. Над ними вились белые и бурые бабочки – как обрывки бумаги, подхваченные ветром.

– Люблю постоять здесь вечером, – сказала я, Линн кивнула. – Летом, разумеется. И не в дождь. Люблю смотреть на цветы и думать, как они называются. А вы знаете? – Линн покачала головой. – Жаль. – Я сделала еще глоток. Ну, пора. – Я должна извиниться перед вами, – продолжала я как раз в ту минуту, когда она поднесла кружку к губам, проверяя, не остыл ли чай. Линн озадаченно подняла брови:

– За что?

– Вчера я спрашивала, не слишком ли много шуму из ничего, – я имею в виду всю эту охрану и так далее. Мне хотелось узнать, зачем это вам. Теперь я знаю.

Линн замерла, не донеся кружку до рта.

Я продолжала:

– Знаете, все получилось даже забавно. Вчера на детском празднике я разговорилась с одной из нянь. И случайно кое-что узнала. Эта няня служила у некоей Дженнифер Хинтлшем. – Надо отдать Линн должное: она ничем себя не выдала. Просто не смотрела мне в глаза. – Вы слышали о ней?

Линн ответила не сразу.

– Да, – наконец тихо сказала она.

У меня вдруг мелькнула мысль, точнее, ощущение. Мне вспомнилось, как я где-нибудь бывала с Максом и вдруг понимала, что сюда же он приходил раньше с другими девушками. И как я себя ни успокаивала, мне сразу становилось тошно и противно.

– Значит, и с ней так было? С Дженнифер? С ней вы тоже стояли в саду и пили чай?

Линн затравленно отвела взгляд. Бежать ей было некуда. Ей приказано следить за мной.

– Простите, – пробормотала она. – Надо было все рассказать вам сразу, но, понимаете, приказ... Мы не хотели травмировать вас...

– А Дженнифер знала, что она не первая?

– Нет.

У меня отвисла челюсть. От ужаса перехватило горло.

– Так вы ей тоже врали! – прохрипела я.

– Все было не так, – возразила Линн, не глядя мне в глаза. – Решение было принято с самого начала. Чтобы не пугать вас понапрасну.

– И Дженнифер?

– Да.

– Если я правильно поняла вас, она не знала, что человек, который шлет ей письма, уже кого-то убил?

Линн не ответила.

– И решения за нее принимали другие?

– Нет, не так, – поправила Линн.

– Что «не так»?

– Я тут ни при чем, – заявила Линн, – но я знаю, что все хотели как лучше. Они думали, что спасут ее.

– Но тактика защиты Дженнифер и Зои не сработала. – Я глотнула виски и закашлялась. К спиртному я не привыкла. Мне стало страшно. – Простите за неприятный разговор, Линн, но мне тяжелее, чем вам. Речь идет о моей жизни. Это меня грозят убить.

Она шагнула ближе:

– Вы не умрете.

Я отпрянула. Не хочу, чтобы эти люди прикасались ко мне. Их жалость мне не нужна.

– Объясните еще одно, Линн. Вы уже несколько дней торчите у меня. Сидите в доме, пьете чай, не отказываетесь перекусить. Я рассказываю вам, как я живу. Вы видели меня босиком, на диване, полураздетой. Понимали, что я верю и доверяю вам. И о чем же вы все время думали?

Линн молчала. Я ждала ответа и потягивала виски.

– По-вашему, я дура? Все вокруг знают мою подноготную, а я – почти ничего. Интересно, как бы вы почувствовали себя на моем месте?

– Не знаю.

Я отхлебнула еще глоток. Спиртное начинало действовать. Чтобы напиться, мне нужно немного. И неудивительно: тело у меня сильное, а голова слабая. Мне становилось все труднее сдерживать ярость, которая пульсировала где-то в глубине. Алкоголь распространился по всему организму, краски стали мягкими, размытыми, лучи заходящего солнца приятно согревали.

– Вы охраняли и первую?

– Зоя? Нет. Я видела ее только однажды. Незадолго до...

– А Дженнифер?

– Я постоянно была при ней.

– Какие они были? Похожие на меня?

Линн допила чай.

– Простите. Мне жаль, что вас держат в неведении. Но разглашать такие подробности нам запрещено. К сожалению.

– Вы что, не понимаете? – Я повысила голос. – Этих женщин я никогда не видела. Я не знаю даже, как они выглядели. Но у нас есть кое-что общее. Я хочу знать про них все. Это мне поможет.

Линн замкнулась в себе. Стала похожа на бюрократа-чиновника.

– Обратитесь к инспектору Линксу. А я не имею права раскрывать тайну следствия. – На ее лице опять отразилось человеческое участие. – Послушайте, Надя, это вопрос не ко мне. Документы по делу я даже не видела. Я здесь сбоку припека, как и вы.

– Я-то нет, – возразила я, – а жаль. Я в самом эпицентре. Значит, вы просто хотели, чтобы я доверяла вам и считала, что скоро все образуется?

«Будь она проклята, – думала я. – Чтоб им всем провалиться!» Мы вошли в дом, не глядя друг на друга. Линн сделала сандвичи с остатками ветчины, мы сели перед телевизором. На экран я не смотрела. Сначала я с досадой вспоминала недавние события, разговоры с Линн, Линксом, Камероном. Припомнила, как лежала в постели с Камероном, как он смотрел на меня. Наверное, это особое удовольствие – заниматься любовью с женщиной, которая скоро умрет, но еще не знает об этом. Единственный соперник – убийца! Да, удачный сценарий для экстремального секса. Чем дольше я об этом думала, тем сильнее меня тошнило: казалось, крысы обглодали мне грудь и между ногами.

Раньше я никогда и ничего не боялась. Я не из пугливых. Я легко влюблялась, быстро вскипала и так же быстро отходила, волновалась, радовалась. Кричала, плакала, хохотала. Все эмоции у меня почти на поверхности, их легко вызвать наружу. А страх спрятан на дне. Сейчас мне страшно, но страх не заглушает другие чувства так, как ярость или похоть. Это все равно что перейти из света в тень: зябкая прохлада, призрачный свет. Иной мир.

Я не знала, к кому обратиться. Подумала о родителях, но тут же отвергла эту мысль. Они уже пожилые, нервные люди. Встревожатся, не дослушав меня до конца. Зак – милый унылый Зак. Или Дженет. Кто из моих знакомых силен духом, спокоен и надежен как скала? Кто выслушает меня? Кто меня спасет?

Неожиданно мои мысли перескочили на погибших женщин. Я знала только их имена, да еще то, что у Дженнифер Хинтлшем трое детей. Младший сын – вылитый херувим с воинственным личиком. Две женщины. Зоя и Дженни. Какие они, что с ними было? Наверное, тоже лежали без сна в темноте, как я сейчас, охваченные тем же леденящим ужасом. И были так же одиноки. Их уже не две, а три – три женщины и один безумец. Зоя, Дженни и Надя. Надя – это я. Но почему? Я думала и прислушивалась к ночным звукам. Почему они и почему я? Именно я?

Свернувшись под одеялом, глотая слезы, я поняла, что должна выйти из состояния слепого и бесполезного ужаса, когда бешено колотится сердце. Нельзя прятаться и ждать, что кто-нибудь придет и спасет меня от этого кошмара. Рыдать под одеялом бессмысленно. Во мне включился некий механизм готовности к действиям.

Я уснула уже под утро, а когда проснулась, утомленная тревожными снами, смелее или решительнее не стала. Но паника отступила. В десять я попросила Линн выйти: мне надо позвонить. Она ответила, что подождет в машине, а я заперла за ней дверь и позвонила Камерону на работу.

– Я в отчаянии, – признался он, едва взяв трубку.

– Вот и хорошо. Я тоже.

– Ты считаешь, что я предал тебя. И мне тяжело.

– И правильно. Но ты можешь мне помочь.

– Всем, чем могу.

– Я хочу посмотреть материалы по этому делу. Обо мне и остальных.

– Это невозможно. Материалы дела мы никому не показываем.

– Знаю. Но я хочу их видеть.

– Даже не проси.

– Выслушай меня, Камерон. По-моему, ты вел себя отвратительно. Как извращенец. Ты упивался сексом с потенциальной жертвой. Впрочем, мне тоже понравилось, я уже совершеннолетняя и так далее. Мстить мне не интересно. Я просто хочу кое-что прояснить. Если ты не принесешь мне дело, я съезжу к Линксу, расскажу о нашей связи, может, поплачусь немного, объясню, что ты воспользовался моей слабостью...

– Нет!

– А еще позвоню твоей жене и обо всем расскажу.

– Нет, это же... – Он закашлялся. – Умоляю, только ничего не говори Саре! У нее депрессия, она не выдержит.

– А мне плевать, – отрезала я. – Пусть мучается. Или принеси мне документы.

– Ты этого не сделаешь, – задушенно просипел он. – Ты не такая.

– Слушай дальше. Где-то в городе есть человек, который уже убил двух женщин и хочет убить меня. Поэтому мне нет дела до твоей карьеры и чувств твоей жены. Хочешь проверить – попробуй. А мне завтра же утром нужны материалы всех трех дел и время, чтобы изучить их. Потом можешь увезти обратно.

– Но я не могу!

– Тебе решать.

– Ладно, попробую.

– Только привези все.

– Сделаю что смогу.

– Уж постарайся. Подумай о своей карьере. И о жене.

Я думала, что расплачусь или буду сгорать от стыда, положив трубку, но я только переглянулась со своим отражением в зеркале над камином. Хоть одно дружелюбное лицо.

Глава 12

Я убрала хлам с большого стола в гостиной, но места все равно не хватило. Камерон отделался от Линн и в три приема перетащил груз в дом. Два раздутых пакета и две коробки. Три папки – красная, синяя и бежевая. Папки на столе не поместились. Камерон тяжело отдувался, побледнел и взмок. Кожа у него на лице стала сероватой.

– Это все? – насмешливо осведомилась я, когда к моим ногам легла последняя папка.

– Нет.

– Я же сказала: привези все.

– Мне понадобился бы фургон, – возразил он. – Часть документов нельзя выносить из кабинета, к другим у меня нет доступа. И вообще не знаю, зачем они тебе. Ты все равно не разберешься. – Он сел на неудобный венский стул. – У тебя два часа. Но если ты кому-нибудь проболтаешься, я лишусь работы.

– Подожди, – отмахнулась я. – В каком порядке смотреть?

– Только ничего не перепутай, – попросил он. – В серых папках – показания, в синих – наши отчеты и протоколы. В красных – заключения экспертов и материалы с места преступления. Все в беспорядке. Кстати, папки подписаны.

– А где фотографии?

– В альбомах. Они перед тобой.

Я посмотрела, куда он указывал. Странно: полицейские хранят фотографии с места преступления в альбомах, в которые обычные люди вклеивают семейные снимки. Меня пробрал озноб. Кому это могло прийти в голову?

– Найди. Хочу посмотреть, какими они были. Камерон подошел к столу и начал листать бумаги в папках, чертыхаясь вполголоса.

– Вот, – показал он, – и вот.

Я потянулась к папке, Камерон взял меня за руку.

– Прости... – начал он.

Я высвободилась. Времени было мало.

– Уматывай, – велела я. – Иди в сад. Когда закончу – позову.

– А если не уйду? – устало спросил он. – Позвонишь моей жене?

– При тебе я не могу сосредоточиться.

– Надя, тебе будет тяжело.

– Я сказала: выйди!

Медленно и нехотя он покинул комнату.

Я помедлила над первой папкой, осторожно коснулась ее, словно боясь, что меня ударит током. Мне предстояло увидеть то, что невозможно забыть. Все вокруг станет другим. Я сама изменюсь.

Наконец я открыла папку. И увидела ее. Снимок был приклеен к листу бумаги. Зоя Аратюнян. Родилась 11 февраля 1976 года. Я долго рассматривала фотографию. Наверное, ее сделали в отпуске. Зоя сидела на невысоком парапете, на фоне ярко-синего неба. Она щурилась от солнца, держала в руке темные очки и смеялась, что-то пытаясь сказать фотографу. Она была в зеленой майке и просторных черных шортах. Белокурые волосы свисали до плеч. Хорошенькая? Пожалуй. По снимку точно не определишь. Веселая – это точно. Такие фотографии обычно пришпиливают к пробковой доске в кухне, рядом со списком покупок и телефоном вызова такси.

В той же папке нашлись отпечатанные на машинке листы. Именно то, что я искала. Парни, подруги, работодатели, ссылки, контактные телефоны, адреса. У меня наготове лежал блокнот. Я быстро переписала несколько имен и номеров, то и дело оглядываясь и убеждаясь, что Камерон не следит за мной в окно. Перерыла всю папку. Нашла еще один снимок – черно-белый, как для документа. Да, прелесть. Худенькая, с милым округлым личиком. Совсем юная на вид. Серьезная, но где-то в глазах мерцает смешинка – наверное, пока ее фотографировали, она изо всех сил старалась сдержать улыбку. Интересно, какой у нее был голос? Фамилия иностранная, но родилась Зоя неподалеку от Шеффилда.

Я закрыла папку и отложила в сторону. Теперь вторая. Дженнифер Шарлотта Хинтлшем, год рождения 1961, внешне ничем не напоминала Зою. Снимок был студийный. Наверное, стоял на туалетном столике в серебряной рамке. Дженнифер выглядела эффектнее, чем Зоя. Не красавица, но из тех женщин, вслед которым оборачиваются. Огромные темные глаза, высокие скулы на длинном узком лице. В ней было что-то старомодное, ее сняли в свитере под горлышко, с жемчужным ожерельем. Темно-каштановые волосы блестели. Эта женщина напомнила мне забытых английских кинозвезд пятидесятых годов, которые уже через десятилетие оказались не у дел.

Зоя была моложе меня, Дженнифер Хинтлшем – намного старше. Но не старее. Когда я встаю после бессонной ночи, старее меня выглядят разве что мумии двухтысячелетней давности. Дженни просто была взрослой. Наверное, с Зоей мы бы поладили. С Дженнифер – вряд ли. Я пролистала бумаги. Муж и трое детей, имена и даты. Черт! Я переписала кое-что.

Мне в голову вдруг пришла мысль. Я заглянула в ту же коробку, откуда Камерон достал обе папки, и нашла еще одну – с моей фамилией на обложке. Я открыла ее и увидела собственную фотографию. Надя Элизабет Блейк, 1971 года рождения. Меня передернуло. Через несколько недель эта папка переполнится, в полиции заведут новую.

Я взглянула на часы. Что же дальше? Какой в этом смысл? Утолить любопытство? Когда мне было одиннадцать лет, я ходила в местный бассейн с пятиметровой вышкой. Однажды я забралась на нее, ни о чем не задумываясь, встала на самый край пружинящей доски и прыгнула. То же самое я сделала и теперь.

Я придвинула к себе первый альбом в ярко-красной пластиковой обложке. В таком ожидаешь увидеть снимки девчушек, задувающих свечи на торте, и загорелых людей, играющих в мяч на пляже. Я открыла альбом и машинально перелистала. И ничего не поняла. Вернулась в начало. Да, это снимки с места убийства Зои Аратюнян. Ее квартира. А вот и она. Она лежала лицом вниз на ковре. Одетая, в трусиках и тенниске. Мертвой она не выглядела. Как будто просто уснула. Ее шея была туго перетянута какой-то лентой или галстуком, фотограф снял ее в нескольких ракурсах. А я все смотрела на трусики и тенниску. Тем утром она одевалась, даже не подозревая, что снимать одежду ей уже не придется. Дурацкая, но привязчивая мысль.

Я отмахнулась от нее и взяла второй альбом. Место смерти Дженнифер Хинтлшем, ее дом. Я принялась листать страницы, как в предыдущем, и вдруг замерла. Снимки были совсем другими. Одна фотография ошеломила меня: выпученные глаза, проволока на шее, разодранная или разрезанная одежда, раскинутые ноги, что-то вроде железного прута, втиснутого внутрь, – рассматривать я не стала. Я отшвырнула альбом, он отлетел к раковине. Я добежала до нее как раз вовремя: меня уже начало выворачивать. Желудок в муках опустошался. Я не сразу заметила, что в раковине полно грязной посуды. Теперь она стала еще грязнее.

Я умылась холодной водой и впервые в жизни вымыла посуду с омерзением, а ведь в колледже мне пришлось жить в одной квартире с подругой и двумя парнями. Возня с посудой меня слегка успокоила. Я сумела вернуться к столу и захлопнуть альбом, не заглядывая в него.

Мое время истекало. Смотреть все подряд было некогда. Я перерыла папки, быстро просматривая их содержимое. Увидела план квартиры Зои и дома Дженнифер. Пробежала глазами показания свидетелей. Показания были длинными, путаными и почти бессмысленными. Парень Зои, Фред, что-то бормотал о том, как она боялась, а он пытался успокоить ее. Подруга Луиза была в шоке. Когда Зою задушили, Луиза ждала ее под окном в машине. Показания свидетелей по делу об убийстве Дженнифер заняли десять пухлых папок. Я только успела убедиться, что свидетелями были преимущественно те, кто работал в доме. Очевидно, у Хинтлшемов имелась многочисленная прислуга.

Чуть подробнее я просмотрела заключения патологоанатомов. С Зоей все было довольно просто: смерть наступила от удушения поясом ее халата. Небольшие ушибы – следы борьбы с душителем. Мазки из вагины и ануса указывали, что в сексуальный контакт убийца с ней не вступал.

Заключение о причинах смерти Дженнифер было гораздо длиннее. Я заметила только некоторые детали: удушение тонкой проволокой, оставившей глубокий рубец на шее, резаные и колотые раны, кровоподтеки, лужицы крови, засохшие мазки и струйки, разрыв промежности, следы урины. Она обмочилась.

Целая папка была посвящена анализу писем. К ней прилагались копии всех писем, присланных Зое и Дженнифер, и я прочла их с ужасом и чувством вины, словно чужую любовную переписку. И вправду, любовную: в письмах обещали и клялись. Я увидела изображение изувеченной Зои из детского альбома. Как ни странно, только этот примитивный рисунок заставил меня расплакаться. Он недвусмысленно указывал на то, что один человек твердо решил уничтожить другого. Я полистала многостраничный анализ документов. В нем кто-то пытался увязать письма со знакомыми Зои: с ее парнем Фредом, бывшим парнем, риэлтором, потенциальным покупателем квартиры. Но резаные раны на рисунке (в отчете они сравнивались с такими же ранами на теле Дженнифер Хинтлшем) указывали, что убийца – левша. А все подозреваемые были правшами.

В отчетах с места преступления упоминались пробы пыли, волокон, волос и многого другого. Технические подробности я пропускала, не понимая в них ни слова. Но сообразила, что анализ проб почти ничего не дал. Итоговый отчет занимал всего одну страницу и был подписан Линксом, Камероном и прочими. В нем напрямик говорилось, что никакой связи между двумя убийствами не установлено. На одежде Зои, на ковре, постели и других вещах были найдены волосы недавних обитателей квартиры – а именно ее парня Фреда и самой Зои. Анализ волос и тканей из дома Дженнифер Хинтлшем был более подробным. В доме появлялось столько людей, что пробы пришлось брать несколько раз. Но два убийства связывали только медальон Дженнифер, найденный в квартире Зои, и снимок Зои, обнаруженный в доме Дженнифер. Ничего утешительного.

Я пролистала и служебные записки, подготовленные на разных стадиях следствия, в том числе протокол допроса под грифом «Строго секретно». Из него я узнала, что Дженнифер Хинтлшем перестали охранять потому, что ее мужу Клайву предъявили обвинение в убийстве Зои Аратюнян. Я выругалась.

Я уже собиралась позвать Камерона, когда наткнулась на еще одну ничем не примечательную папку. Графики дежурств, собрания, отпуска. Мое внимание привлекла приписка к копии какого-то отчета. Отчет был подготовлен Линксом для доктора Майкла Гриффена, а подписан Стадлером, Грейс Шиллинг, Линн и еще десятком незнакомых фамилий. По-видимому, вначале составители отчета отвечали на жалобы доктора Гриффена, что оба места преступления, особенно в квартире Зои Аратюнян, серьезно пострадали по вине первых полицейских, прибывших по вызову:

«Мы предпримем все меры, чтобы в дальнейшем доступ к местам преступлений был надежно и незамедлительно закрыт. Мы отдаем себе отчет, что из-за трудностей охраны это дело может быть раскрыто только с помощью экспертов. Постараемся оказать вам всемерное содействие».

Я позвала Камерона, и он тут же влетел в комнату. Подглядывал в окно? Да какая разница!

– Смотри, – я протянула ему отчет. – «В дальнейшем»? Вы что, настолько не верите в себя?

Он отложил папку.

– Ты просила привезти тебе все материалы дела, – отозвался он. – Мы готовы к любому исходу.

– А с моей точки зрения это выглядит иначе, – возразила я. – Речь идет о будущем месте смерти. Моей смерти.

– Ты видела их?

– Это ужасно. Хорошо, что теперь я все знаю.

Камерон начал собирать папки, складывать их в коробки и распихивать по пакетам.

– Все мы разные, – произнесла я.

Он замер:

– Что?

– Я думала, мы принадлежим к одному типу. Да, по фотографиям трудно судить, но все-таки ясно, что мы совершенно разные. Зоя была моложе и гораздо симпатичнее меня. Работала по-настоящему. Дженнифер выглядела как принцесса. До меня она бы не снизошла.

– Может быть, – грустно согласился Камерон, и я ощутила укол ревности и зависти. Он видел ее, разговаривал с ней. Знал, как звучал ее голос. Помнил характерные жесты, которые не опишешь в протоколе. – Все вы маленькие, – добавил он.

– Что?

– Невысокие ростом и худенькие, – пояснил он. – И живете в Северном Лондоне.

– Все ясно, – подытожила я. – За шесть недель погибли две женщины, а ты знаешь только, что убийца избегал рослых культуристок и не мотался по всей стране.

Камерон закончил складывать папки.

– Мне пора, – сказал он. – Скоро подъедет Линн.

– Камерон...

– Что?

– Я ничего не скажу твоей жене, Линксу и остальным.

– Вот и хорошо.

– Но могла бы.

– Так я и думал.

Теперь мы немного стеснялись друг друга. Мне было неудобно разговаривать с человеком, который видел меня голой, он стал мне противен. А еще меня смущало желание броситься в спальню, разрыдаться и долго лежать в постели, думая о смерти.

– Надя...

– Да?

– Прости за все. Все было так... – Он умолк, потер щеку ладонью, резко обернулся, словно боясь, что Линн уже пришла. – У меня есть еще кое-что.

– Что? – По тону я поняла, что новости не из приятных.

Он вынул из внутреннего кармана два сложенных вместе листка бумаги. Развернул их и распластал на столе.

– Мы перехватили их за последние несколько дней.

– Как?

– Одно прислали по почте. Второе бросили прямо в почтовый ящик.

Я уставилась на письма.

– Это пришло первым. – Камерон указал на листок, лежащий слева.

«Дорогая Надя, я хочу затрахать тебя до смерти. Подумай об этом».

Я ахнула.

– А это – два дня назад.

«Дорогая Надя, не знаю, что болтают тебе полицейские. Им не остановить меня. И они это понимают. Через несколько дней, через неделю или две ты умрешь».

– Я же обещал быть честным с тобой, – сказал Камерон.

– Знаешь, а я так радовалась, что письма больше не приходят. Думала, что он выбрал другую жертву.

– Прости. – Он снова оглянулся. – Надо перетаскать папки в машину, и поскорее. Мне очень жаль.

– Я умру, да? – спросила я. – Скажи правду.

Он уже подхватил коробку.

– Нет, что ты, – отозвался он, шагая к двери. – С тобой все будет в порядке.