Текст книги "На грани"

Автор книги: Никки Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Идемте.

– Знаете, а я ведь выставила Мэри.

– Вот как?

– В доме осталась я одна. Ну, еще Крис и Клайв. Но они не в счет.

– Вы о чем?

– Разве помощи от них дождешься? От мужчин? Нет, надеяться можно только на себя.

– Будете тост?

– Можно и тост. Мне все равно... Господи, какая грязища на кухне! Не дом, свинарник. Везде бардак. Ну скажите, как мне справиться одной?

Глава 10

Что было потом, я помню смутно. Кажется, я сказала, что мне нужно за покупками, и даже начала искать плащ. Но найти не смогла, а люди вокруг принялись отговаривать меня. Их голоса слышались отовсюду, царапали меня изнутри, жалили, как осы, проникшие сквозь череп прямо в мозг. Я раскричалась, велела им убираться прочь и оставить меня в покое. Голоса утихли, но кто-то вцепился мне в руку. Вдруг я очутилась у себя в спальне, а доктор Шиллинг сидела так близко, что я чувствовала ее дыхание. Она что-то втолковывала мне, но я не понимала ни слова. У меня болела рука. Потом все вокруг очень медленно потемнело, и я погрузилась во мрак и тишину.

Я как будто провалилась на дно глубокой черной ямы. Иногда я выбиралась оттуда и видела лица, мне говорили то, чего я не понимала, и я валилась обратно, в уютную темноту. Пробуждение было совсем другим. Серым, холодным и жутким. У постели сидела женщина-констебль. Посмотрев на меня, она поднялась и вышла. Мне хотелось снова уснуть, забыться, но не удалось. Я задумалась о том, что натворила, потом начала отгонять мысли. Не знаю, что со мной случилось, но вспоминать об этом было бессмысленно.

В комнату вошли доктор Шиллинг и Стадлер. Оба явно нервничали, словно их вызвали к директору школы. Я молча потешалась над ними, пока не поняла, что они, должно быть, опасаются моих новых выходок. Наверное, мне уже стало лучше, потому что присутствие посторонних в моей собственной спальне невыносимо раздражало. Я обнаружила, что на мне моя зеленая ночная рубашка. Кто же переодел меня? Кто при этом присутствовал? Об этом тоже было лучше не думать.

Стадлер остался у двери, а доктор Шиллинг подошла к кровати, держа в руках одну из моих французских керамических кружек. Вообще-то я покупала их для детей. Люди ничего не смыслят в таких вещах. Кухня миссис Хинтлшем – это операционная, в которой командую только я. Неизвестно, что там творится теперь.

– Я принесла вам кофе, – сообщила доктор Шиллинг. – Черный. Как вы любите. – Я села и взяла кружку обеими руками. Двигать перевязанной рукой было неудобно, зато кружка не обжигала пальцы. – Дать вам халат?

– Да, будьте добры. Шелковый.

Отставив кружку на тумбочку, я с трудом влезла в халат. Мне вспомнилось, как в тринадцать лет я извивалась, влезая в купальник прямо на пляже, под полотенцем. С тех пор я не поумнела. Никому нет дела до меня. Доктор Шиллинг придвинула к постели стул, Стадлер подошел к ней. Я решила не раскрывать рта. Мне не за что извиняться – пусть просто уйдут отсюда. Но молчание вскоре стало тяготить меня, и я заговорила.

– Вы как будто решили проведать меня в больнице, – заметила я, не скрывая сарказма. Оба промолчали. Они просто смотрели на меня с отвратительной смесью настороженности и сострадания на лицах. Чего не могу терпеть, так это когда меня жалеют. – А где Клайв?

– Утром уехал. Сегодня вторник. Ему надо было на работу. Сейчас позвоню ему и скажу, что вы проснулись.

– Наверное, я вам уже осточертела, – сказала я доктору Шиллинг.

– Забавно, – отозвалась она, – я как раз думала о том же. То есть наоборот. Мне казалось, это я вам уже осточертела. Мы ведь говорили о вас.

– Не сомневаюсь.

– Не подумайте ничего плохого: мы просто спорили... точнее, обсуждали... – Она оглянулась на Стадлера, но он возился с узлом галстука, старательно отводя глаза. – Я... то есть мы поняли, что были недостаточно откровенны с вами, и решили исправить свою ошибку. Дженни... – Она помедлила. – Дженни, сначала я хочу попросить прощения за назойливость. Вы знаете, что я психиатр, что мне каждый день приходится иметь дело с душевнобольными пациентами. Но сейчас моя задача – помочь полиции поскорее поймать опасного преступника. – Она говорила со мной мягчайшим тоном, как врач с тяжелобольным ребенком. – Вы стали чьей-то навязчивой идеей. Один из способов вычислить преступника – понять, что привлекло его внимание. Поэтому мне и пришлось так настойчиво расспрашивать вас. Но мне известно, что у вас уже есть прекрасный врач, и я ни в коем случае не пытаюсь заменить его. И не мне учить вас жизни.

Я приподняла бровь – саркастически, если такое возможно. Значит, теперь эти двое сговорились обращаться со мной бережно, проявлять «понимание». Заботиться об этой смешной Дженни Хинтлшем, которой так недостает человеческого тепла.

– Надо полагать, вы поняли, что я окончательно свихнулась, – подытожила я. Мне хотелось оскорбить их, задеть побольнее, но не вышло.

Доктор Шиллинг не улыбнулась.

– Вы имеете в виду – вчера? – уточнила она. Я не ответила. Вдаваться в подробности мне совсем не хотелось. – Вы просто не выдержали напряжения. Но теперь все мы рядом. Мы постараемся помочь вам. И все же вам придется нелегко. Мы прекрасно понимаем, в каком вы положении.

Я осмотрела свою перевязанную руку. Почему-то она начинала болеть сильнее, стоило взглянуть на нее, а может, так мне только казалось.

– И чувствуете мою боль? – с горечью спросила я. – В вашем сочувствии я не нуждаюсь. – И добавила тихо: – Только хочу, чтобы все было как раньше.

Я думала, доктор Шиллинг разозлится или покраснеет, но она осталась невозмутимой.

– Понимаю, – кивнула она. – Инспектор Стадлер как раз хотел поговорить об этом.

И она отодвинула стул в сторону. Стадлер подступил ближе. Он смахивал на добродушного местного констебля, который пришел в начальную школу научить детишек правильно переходить через улицу. Смущение казалось особенно нелепым на его лице сластолюбца. Он придвинул второй стул.

– Как вы, Дженни? – спросил он.

Такая фамильярность меня слегка шокировала, я молча кивнула. Он сидел совсем рядом. Я впервые разглядела ямочку у него на подбородке – из тех, к которым так и тянет прикоснуться.

– Вы наверняка не понимаете, почему мы до сих пор не поймали преступника. Вы правы, это наша работа. Не буду ссылаться на специфику работы полицейских, просто скажу, что большинство преступлений можно раскрыть без труда. Потому, что обычные преступники редко обдумывают свои действия. Они бьют жертву, выхватывают у нее сумку, кто-нибудь видит это и запоминает подробности. Нам остается только найти этого очевидца. Но ваш случай совсем другой. Человек, который вас преследует, отнюдь не гений, но он продумывает каждый шаг – это его хобби. С таким же успехом он мог бы совершить любое преступление. Но он выбрал вас.

– Вы хотите сказать, что не можете поймать его?

– Это нелегко.

– Но он приходил сюда. Прямо у вас на глазах.

– Дайте нам время, – с виноватой улыбкой попросил Стадлер.

– Но это же вопрос жизни и смерти, – вмешалась доктор Шиллинг. – Он может напасть в любую минуту. Для него главное – показать власть и ум.

– Плевать мне на его психологию! – разозлилась я.

– А мне – нет, – возразила доктор Шиллинг. – Зная психологию этого человека, мы сумеем быстрее поймать его.

Мы его перехитрим. А чтобы понять, как он мыслит, надо разобраться в том, какой он вас видит. Но боюсь, вам это будет неприятно...

– Без вас мы не справимся, – вступил в разговор Стадлер. – Но вам придется взять себя в руки, как следует все обдумать и вспомнить, не случалось ли с вами чего-нибудь необычного.

– Этот преступник не просто местный вуайерист, – подхватила доктор Шиллинг. – Скорее всего вы не раз встречались с ним на улице. Он может оказаться одним из знакомых, который вдруг зачастил к вам – или, наоборот, пропал. Он стремится продемонстрировать свою силу, поэтому главное для него – во всех подробностях знать, как вы живете. Возможно, у вас в доме что-то появилось или очутилось на неожиданном месте. Так он дает вам понять, что он всесилен.

Я фыркнула.

– Не столько появилось, – ответила я, – сколько исчезло.

Стадлер насторожился:

– О чем вы?

– Вам это не поможет. Вы когда-нибудь переезжали из дома в дом? Вещи с трудом удалось впихнуть в два фургона. И еще один понадобился бы для хлама. Для старой обуви, сломанных миксеров, изношенных, но любимых блузочек и так далее.

– Все эти вещи пропали во время переезда? – спросил Стадлер.

– Чепуха, – отрезала я. – Чтобы увезти их все, понадобился бы грузовик и четверо грузчиков. Которых мы сразу бы заметили.

– И все-таки... – начал Стадлер и задумался. Он придвинулся к доктору Шиллинг и что-то оживленно зашептал ей. Потом повернулся ко мне: – Дженни, вы сделаете нам одолжение?

* * *

Мне казалось, я попала на гаражную распродажу, которую устроил слепой. После звонка оба собеседника повезли меня в участок, предупредив, что в особой комнате я увижу самые разные вещи. Доктор Шиллинг взяла меня за руку жестом, от которого меня пробрал озноб, попросила посмотреть на эти предметы и сказать все, что придет мне в голову. Мне же пришло в голову только одно: меня ждет какой-то идиотский фокус.

При виде предметов, разложенных в комнате, я чуть не расхохоталась. Расческа, поношенные розовые трусики, пушистый плюшевый мишка, камешек, свисток, несколько карт с порнографическими снимками.

– Честное слово, – не выдержала я, – не понимаю, чего вы от меня...

И вдруг меня словно двинули ногой в живот и одновременно ударили током. Вот он. Симпатичный медальончик. В голове закружились воспоминания. Сутки в Брайтоне на первую годовщину свадьбы. Мы поездили немало, но так хорошо, как в Брайтоне, нам нигде не было. Мы бродили по грязноватым улочкам у набережной, смеялись, заходили в сувенирные лавки, высмотрели у ювелира эту вещицу, Клайв купил ее. И еще одно глупое воспоминание всплыло откуда-то из глубины. Той ночью в отеле Клайв раздел меня донага, а медальон не снял. Он висел у меня на груди. Клайв поцеловал сначала его, а потом грудь. Невероятно, как прочно врезаются в память такие моменты. Я вспыхнула и чуть не расплакалась. И схватила медальон, ощутив на ладони его привычную тяжесть.

– Милая вещица, правда? – спросил Стадлер.

– Он мой, – ответила я.

Такое идиотское выражение у него на лице я видела впервые. Удержаться от смеха было почти невозможно.

– Что? – выдохнул он.

– Этот медальон подарил мне Клайв, – объяснила я как во сне. – А потом он потерялся.

– Но... – Стадлер замялся. – Вы уверены?

– Конечно. Застежка вот здесь. Внутри прядь моих волос. Видите?

Он вытаращил глаза.

– Да, – промямлил он. Доктор Шиллинг словно онемела. Они переглянулись, разинув рты. – Подождите, – выпалил Стадлер. – Подождите. – И выбежал из комнаты.

Глава 11

Я ничего не поняла. Ничегошеньки. Будто смотрела на экран, на очередную мерзкую компьютерную игру, при виде которых унылое лицо Джоша светлеет, но не могла уразуметь, что к чему. Вместо привычного алфавита – точки, тире да еще какие-то символы. Я повернулась к доктору Шиллинг, надеясь услышать объяснения, но она только рассеянно улыбнулась, и от этой улыбки у меня по спине побежали мурашки. Сидя в окружении нелепых вещей, я снова уставилась на медальон. Положила его на ладонь, осторожно дотронулась пальцем, точно боясь, что он взорвется.

– Я хочу домой, – произнесла я. Мне требовалось сказать хоть что-нибудь, нарушить зловещую тишину.

– Скоро поедете, – пообещала доктор Шиллинг.

– Хочу есть. Очень.

Она кивнула рассеянно и отчужденно, не переставая хмуриться.

– Не помню, когда я ела в последний раз. Умираю с голоду. – Я попыталась припомнить последние несколько дней, но их затопила чернильная темнота. – Мне кто-нибудь объяснит, как сюда попал мой медальон?

– Разумеется, мы...

Ее прервал Стадлер, вернувшийся вместе с Линксом. Явно взволнованные, они уселись напротив меня. Линкс поднял медальон за цепочку:

– Вы уверены, что он ваш, миссис Хинтлшем?

– Ну конечно! У Клайва где-то сохранился даже снимок – для оформления страховки.

– Когда он потерялся?

Я задумалась.

– Трудно сказать. Помню, я надевала его на концерт. Это было... да, девятого июня, накануне маминого дня рождения. А через пару недель я опять хотела надеть медальон на вечеринку на работе у Клайва, но не нашла.

– Когда это было?

– Загляните в мой ежедневник. В июне, в конце июня.

Стадлер сверился с блокнотом и удовлетворенно кивнул.

– Объясните наконец, в чем дело? Где вы его нашли?

Стадлер заглянул мне в глаза, и я заставила себя выдержать этот пристальный взгляд. Я уже ждала объяснений, но прошла минута, и Стадлер как ни в чем не бывало уткнулся в блокнот, с трудом погасив довольную улыбку.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Я повысила голос:

– Так что же все-таки происходит? – Но настаивать у меня не хватило духу. Злость куда-то улетучилась. – Ничего не понимаю...

– Миссис Хинтлшем, – заговорил Линкс, – мы только что установили...

– Еще рано, – вдруг прервала его доктор Шиллинг и встала. – Я отвезу Дженни домой. Она перенервничала. Все объяснения – потом.

– Что вы установили?

– Идемте, Дженни.

– Не люблю секретов. Мне не нравится, когда обо мне кто-то знает то, чего не знаю я. Вы поймали его, да?

Доктор Шиллинг взяла меня под локоть, и я встала. Какого черта я напялила эти брюки? Я же сто лет их не носила, они мне вовсе не идут.

* * *

Все вели себя как-то не так. Дом наполнился новой энергией, словно шторы раздвинули, а окна распахнули. Конечно, мне ничего не объяснили: доктор Шиллинг отвезла меня домой и сдала скучающей женщине-констеблю. Вскоре подъехали Линкс и Стадлер. Они то и дело отходили в сторону и перешептывались, поглядывали на меня, но отворачивались, стоило мне перехватить взгляд. Доктор Шиллинг выглядела озабоченно.

– Вы могли бы позвонить мужу, миссис Хинтлшем? – спросил Стадлер, выйдя со мной на кухню.

– Позвоните сами.

– Нам надо поговорить с ним. Мы думали, начать лучше вам.

– Когда звонить?

– Прямо сейчас.

– Зачем?

– Надо кое-что прояснить.

– Сегодня мы приглашены на коктейль. Очень важное событие.

– Чем быстрее вы позвоните ему, тем раньше он освободится.

Я взяла трубку.

– Он разозлится, – предупредила я.

Он и вправду мгновенно разозлился.

* * *

Зазвонил телефон. Джош и Гарри из Америки, где сейчас было раннее утро. Слышно было так хорошо, как будто они звонили из автомата за углом. Гарри порадовал меня известием, что поймал в озере судака – не знаю, что это такое, – и учится управлять серфером. Джош ломающимся баском спросил, как дела дома. У него всегда срывается голос, когда он волнуется.

– Отлично, дорогой.

– Полицейские все еще там?

– Да, работа продвигается. – От этих слов во мне тоже вспыхнула надежда.

– А нам обязательно торчать здесь две недели?

– Дорогой, вам необходимо отдохнуть. Денег хватит?

– Да, но...

– А как с одеждой? Ничего не забыли? А, вот что: передай Гарри, что запасные батарейки для плейера у тебя в рюкзаке.

– Ага.

Я положила трубку, недовольная разговором. Мимо прошлепал Кристо, волоча за собой одеяло. С острым чувством вины я увидела, что он недавно плакал.

– Кристо! – окликнула я. – Хочешь обнять мамочку?

Он обернулся.

– Я не Кристо, а Александер, – заявил он. – А ты мне не мамочка. – Послышался мелодичный голос Лины, и Кристо вскинул желтоволосую голову. – Иду, мама! – откликнулся он и метнул в меня торжествующий взгляд.

* * *

Я сменила брюки на желтый сарафан с заниженной талией, вдела в уши сережки. Посмотрела в зеркало. Сегодня я не накрасилась. Лицо было осунувшимся и бледным, волосы встрепанными, глаза болезненно блестели, кожа напоминала сухую бумагу, на щеке выделялась длинная яркая царапина. Откуда она взялась? Я перестала узнавать саму себя.

* * *

Доктор Шиллинг велела мне съесть омлет, который сама приготовила, добавив зелени, припасенной к ужину. Ну и ладно. Я проглотила несколько кусков, почти не жуя, заедая их черствеющим хлебом. Только теперь я поняла, как проголодалась. Доктор Шиллинг наблюдала за мной, подперев ладонью подбородок, с таким видом, словно я ее озадачила. «Ничего, – думала я, – скоро я опять буду здесь хозяйкой, вычищу дом, позову рабочих, садовника, уборщицу, соберусь с духом и снова стану прежней Дженни Хинтлшем. Завтра. Начну прямо завтра». Но пока мне нравилось, что обо мне заботятся. Дом перестал быть моим, я просто сидела здесь и чего-то ждала. И все ждали, когда что-то случится.

Я открыла глаза. Повернулся ключ в замке, гулко хлопнула дверь, в холле послышались тяжелые шаги.

– Дженни! Дженс, где ты?

Мы с Грейс Шиллинг вскочили одновременно. Стадлер и Линкс опередили нас. Мы встретились с ними у лестницы.

– В чем дело? – нахмурился Клайв. От этого громкого, отрывистого голоса у меня сразу разболелась голова. Вдруг Клайв заметил на полу в холле коробку со своими драгоценными бумагами. Я увидела, как у него на лбу сердито запульсировала вена.

– Спасибо, что приехали, мистер Хинтлшем, – отозвался Стадлер. Ростом он был гораздо выше Клайва, а тот рядом с ним казался почти квадратным и злым.

– Ну?

Клайв обращался с ним как с подчиненным самого низкого ранга.

– Поговорим в полиции, – ответил Линкс.

Клайв широко раскрыл глаза:

– Что вы имеете в виду? Почему не здесь?

– Нам нужны показания. Удобнее взять их в полиции.

Клайв бросил взгляд на часы:

– Как угодно. Но если речь о пустяках, вам это так не пройдет.

– Прошу. – Стадлер придержал дверь. Клайв повернулся ко мне.

– Позвони Джан и объясни что-нибудь, – приказал он. – Что угодно, только не выставляй нас на посмешище. Предупреди Бекки. Поезжай на вечеринку и веди себя как ни в чем не бывало, ясно? – Я положила ладонь ему на плечо, но он злобно стряхнул ее. – Как мне все это надоело! Осточертело до тошноты.

Грейс Шиллинг последовала за ним, решительно застегнув длинный пиджак.

* * *

Я позвонила в офис и сообщила Джан, что у Клайва разболелась спина.

– Опять? – язвительно переспросила она.

Я ничего не поняла. Бекки Ричардс я сказала то же самое два часа спустя, и она сочувственно закивала:

– Мужчины – вечные ипохондрики.

Я огляделась. Все женщины были в черных платьях, мужчины – в темных костюмах. Почти всех я знала, хотя некоторых – только в лицо, но вдруг поняла, что мне не хватит сил поддерживать светский разговор. Мне нечего сказать. Я опустошена.

Глава 12

Клайв так и не подъехал. Чувствуя себя не в своей тарелке, я мялась на одном месте, вертела в руке бокал, разглядывала картины, переходила из комнаты в комнату, делая вид, что кого-то ищу. Почти с ужасом я осознала, что мне недостает присутствия мужа. Я и не подозревала, что настолько привыкла к нему. Иногда я шутила, что на вечеринки обычно зовут только Клайва, а меня воспринимают как обязательную нагрузку к нему.

Поэтому я не смутилась, а наоборот, вздохнула с облегчением, когда Бекки сказала, что меня ищут.

– Какой-то полицейский, – добавила она деликатно, умело маскируя удивление.

Все мы знаем, что означает для обычных людей появление полицейского: аварию, смерть, исчезновение близких. Но к категории обычных людей я уже не принадлежала. К двери я подошла, не испытывая волнения. На пороге стоял Стадлер с незнакомым офицером в форме. Бекки, судя по всему, уходить не собиралась. Офицер молчал, я вопросительно посмотрела на Бекки.

– Если понадобится, я буду неподалеку, – предупредила она и нехотя отошла.

Я посмотрела на офицера.

– Простите за беспокойство, – начал он. – Мне поручили сообщить, что ваш муж не приедет. Мистер Хинтлшем все еще занят.

– Да? А в чем дело?

– Мы пытаемся кое-что прояснить.

Мы стояли на пороге дома Бекки, глядя друг на друга.

– Здесь мне делать нечего, – сказала я.

– Если хотите, можем отвезти вас домой, – предложил Стадлер, добавил «Дженни», и я густо покраснела.

– Только возьму плащ.

В пути со мной никто не разговаривал. Стадлер и полицейский пару раз невнятно переговаривались. Стадлер проводил меня до двери дома. Пока я поворачивала ключ в замке, у меня вдруг возникло нелепое ощущение, что мы вернулись со свидания и сейчас попрощаемся.

– А Клайв сегодня вернется? – спросила я решительно, пытаясь образумить себя.

– Точно не знаю, – ответил Стадлер.

– О чем вы его расспрашиваете?

– Нам необходимо выяснить некоторые подробности. – Стадлер беспокойно оглядывался. – Да, еще одно... В интересах следствия нам понадобится завтра утром провести тщательный обыск в доме. Вы не возражаете?

– А разве у меня есть выбор? Но вы уже обшарили весь дом. Где будет обыск?

Стадлер небрежно пожал плечами:

– В разных местах. На верхнем этаже. Может, в кабинете вашего мужа.

* * *

Кабинет Клайва. Комната, которую мы первой привели в порядок в новом доме. Щедрый подарок Клайву, поскольку в комнату больше никто не заходил. Где бы мы ни жили, Клайв всегда заявлял: его комната – его крепость. Помню, когда мы распределяли комнаты, я со смехом пожаловалась, что своего угла у меня нет, а Клайв возразил, что мне и так принадлежит весь дом.

Клайв не запирал кабинет, да в этом и не было нужды. Мальчишки с раннего детства знали, что доступ в отцовскую комнату им строго запрещен. Запрет распространялся и на меня. Правда, когда Клайв составлял отчеты или писал письма, я иногда заглядывала к нему, и он не злился и не гнал меня прочь. Но он оборачивался ко мне, брал чашку с кофе, терпеливо выслушивал все, что я говорила, дожидался, когда я повернусь к порогу, и снова погружался в работу. Клайв часто повторял, что в моем присутствии работать не может.

Сознавая, что нарушила запрет, я зашла в комнату мужа, одетая в ночную рубашку и халат. Включила свет и сразу почувствовала себя виноватой. Я поспешила задернуть шторы, в кабинете воцарилась ночь.

Эта комната была точным отражением самого Клайва. Аккуратная, чистая, полупустая. На стенах висело несколько картин. Размытая акварелька с яхтой – наследство от матери. Гравюра с изображением здания школы, которую окончил Клайв. Групповой снимок: Клайв с коллегами на праздничном ужине. Все с сигарами и бокалами, краснолицые, сияющие, обнявшиеся. У Клайва вид какой-то затравленный и неловкий. Он терпеть не может, когда к нему прикасаются посторонние мужчины.

Кабинет моего мужа. Что понадобилось здесь полиции? Конечно, рыться в вещах Клайва я не собиралась. Само появление в этом кабинете в отсутствие мужа – кощунство. Но мне хотелось просто заглянуть сюда. Возможно, мне понадобится давать показания. Этим я и пыталась оправдаться.

В кабинете стояли два шкафа для бумаг – один высокий, коричневый, второй – приземистый, широкий, из серого металла. Я открыла оба, начала было перебирать папки, но вскоре это занятие наскучило мне. Закладные, инструкции, бесконечные счета и гарантийные письма, накладные, бухгалтерские отчеты. Во мне вдруг проснулась нежность к Клайву. Мне не приходилось возиться с нудными бумагами, потому что ими ведал он. Клайв оставил мне интересную, творческую работу, а себе взял рутину. Порядок в шкафах был идеальный. Все бумаги подшиты, счета оплачены, письма собраны и помечены. Что бы я делала без Клайва! Перебирать бумаги я не стала. Мне просто хотелось найти среди них хоть что-нибудь интересное.

Я закрыла второй шкаф. В сущности, все это глупо. Зачем полиции наши бумаги – разве что узнать условия закладной? Опять потратят время впустую. Лучше бы спросили совета у меня.

Я выкатила из-под стола тумбу. И нервно вздрогнула от скрипа. Если в дверь вдруг позвонят, я в считанные секунды сделаю все, как было. На столе ничего примечательного не нашлось. Клайв регулярно убирал со стола хлам. Он придерживался строгого правила: на столе должны быть только карандаши, ручки, резинки, дорогая точилка для карандашей, скрепки – все на своих местах. Рядом – подставки для конвертов, бумага для записей, визитки, наклейки. Полицейские будут поражены этим безупречным порядком.

Осталось только заглянуть в ящики. Я присела за стол. В первом ящике я увидела открытки – чистые, ненадписанные. Новенькие чековые книжки. Рекламные проспекты зимних курортов. Целая охапка брошюр из компании Мэтсона Джеффриса, где работал Клайв. Все разложено аккуратными стопками.

С правой стороны в ящиках обнаружилось несколько пухлых коричневых конвертов. Я заглянула в верхний. Ворох написанных от руки писем. Один и тот же почерк. Первым мне попалось длинное письмо, на целых три страницы. От Глории. Я прекрасно помнила, что читать чужие письма, да еще тайком, совершенно недопустимо. «Подслушивать, как тебя хвалят, не к добру», – вспомнилась мне давняя поговорка. Я понимала, что не должна читать эти письма, надо положить их на место, покинуть кабинет и обо всем забыть. Но мне вдруг вспомнилось, что утром полицейские прочтут эти письма по другим причинам. Значит, и я могу полюбопытствовать.

В качестве компромисса я стала перебирать письма, прочитывая в одном строчку, в другом несколько слов. Фразы путались, смысл терялся, но слова бросались в глаза: «дорогой», «отчаянно скучаю по тебе», «думала всю ночь», «считала минуты». Как ни странно, я не злилась – ни на Клайва, ни даже на Глорию. Банальность, шаблонность писем поначалу вызвала у меня легкую брезгливость. Неужели все тайные любовники изъясняются слюнявыми, избитыми выражениями? Клайв мог бы придумать что-нибудь посвежее. Потом я вспомнила, как увидела Глорию у нас на ужине, как она что-то шептала Клайву, как смотрела на него через стол, и у меня запылали щеки. Я сунула письма обратно в конверт. Последнее пришло совсем недавно. Нет, нельзя читать его – мне ни к чему лишние боль и унижение.

Только пару слов. Абзац или строчку. Дам Глории еще один шанс. Письмо написано несколько дней назад. Надо же узнать, как там у них дела.

«Пора закругляться, милый. Пишу на работе, скоро ухожу домой. Не видеться с тобой невыносимо. Но в сентябре мы уже будем в Женеве». Женева. Деловая поездка. О ней Клайв еще не упоминал. «Ужасно признаваться в этом, но порой я ненавижу ее так же, как ты».

Я отложила письмо и с трудом сглотнула. Проглотить ком, вставший в горле, не удалось. «Ненавижу ее...» Значит, он меня ненавидел. Не любил. Не был привязан. Не относился равнодушно – ненавидел. Я перевела взгляд на письмо. «Но так нельзя. Мы все уладим и будем вместе. Мы найдем выход, я верю, что ты сможешь. С нежнейшей любовью, Глория».

Я свернула письмо и осторожно засунула его поглубже в конверт, на прежнее место. Посмотрела на содержимое ящика стола и содрогнулась от безысходности и отчаяния. В верхнем конверте нашла фотографию – женщины, но не Глории. Наверное, ее сняли на вечеринке. Она держала бокал, лихо салютовала им фотографу и смеялась. Забавно. Миниатюрная, тоненькая, совсем юная. Темно-русые волосы, короткая юбка, какая-то замысловатая, совершенно не сочетающаяся с ней блузка. Вид довольно небрежный. У меня мелькнула мысль, что девушка славная, что мы могли бы подружиться с ней, и тут я разозлилась. К горлу подкатила тошнота. Швырнув фотографию в стол, я захлопнула ящик. И вышла из кабинета, забыв потушить свет.