Текст книги "Высоцкий. Спасибо, что живой."

Автор книги: Никита Высоцкий

Соавторы: Рашид Тугушев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава четырнадцатая
ШЕСТИЧАСОВОЙ

Нефедов и Кулагин почти втащили Высоцкого в гримерную.

–    Все! Он больше на сцену не выйдет. – Кулагин уложил Володю на кушетку.

.. .А людей уже запускали в зал. С улицы валили все новые зрители.

Кулагин подбежал к билетерам, закрыл входную дверь прямо перед носом у очередной группы зрителей и заявил:

–    Не будет шестичасового. Отменяется. Не пускайте никого!

–    Задерживается? – не поняла билетер.

–    Отменяется, я же говорю!

Под напором зрителей дверь снова открылась.

–    Объявляйте со сцены, а то нас тут сметут! – сказала ему женщина-билетер и вернулась к работе. Люди шли и шли, а она все продолжала надрывать билеты.

Кулагин заметил Фридмана, окруженного какими-то важными персонами, и бросился к нему:

–    Леня! Леня!..

–    Невозможно сейчас, Севочка! – Фридман недобро зыркнул на Кулагина и тотчас с улыбкой повернулся к своим чиновным спутникам: – Пожалуйста, идемте... проходите, пожалуйста! – На миг он обернулся к Севе: – После, после... всё после.

Неожиданно Кулагина окликнули сзади:

–    Вы Кулагин? Всеволод?

–    Да. Кулагин, Кулагин, Всеволод.

Молодая симпатичная девушка протянула ему билет и ручку.

–    Ну, если вам это нужно... – Сева слегка смутился.

–    Вы же будете выступать?

–    Да нет, конечно!

Девушка рассмеялась. Ее подруга тоже протянула бумажку. Около Кулагина стали останавливаться люди, кто-то щелкал фотоаппаратом, кто-то просто глазел...

* * *

Фридман вышагивал впереди солидных гостей по проходу.

–    Резервный ряд... Прошу, вот он!

Однако в этом ряду уже разместилась компания каких-то молодых людей.

–    Встаньте! Кто вас сюда посадил?! – прикрикнул на них Фридман.

Те вскочили и бросились искать другие свободные места. Гости Фридмана сели.

–    Душновато здесь...

–Да-да. Вера Павловна. Немного душновато. – Леня замахал руками, словно отгонял комаров от Веры Павловны. – Но... Начнется концерт, и вы всё забудете, поверьте мне! Блестяще работает Владимир Семенович, блестяще! Приятного вечера.

Кланяясь, он пошел по проходу обратно, пожимая руки важным зрителям.

* * *

Вновь увидев Фридмана, Кулагин вернул девушкам ручку и бросился к нему.

–    Отмена! Леня, отмена! Володя не может... – умолял он.

–    Невозможно! Только не сейчас! – зашипел Леня.

Сева крепко взял Леню под локоть и потащил за кулисы.

–    Выйдем вместе на сцену и скажем, что перенос... Или нет, что деньги вернем!

–    Какие деньги, Сева? Кто их вернет?! Не безумствуй!

* * *

Леонидов и Изабелла закрылись в директорском кабинете. Услышав внезапный стук, Изабелла поднялась, чтобы открыть дверь.

Кулагин ввалился в кабинет.

–    Простите, нам надо два слова друг другу сказать, – обратился он к Изабелле.

–    Вообще-то мы работаем, – недовольно отозвался Леонидов и проглотил кусочек лимона.

–    Все! Он же не может, ему плохо, отменяй концерт. Его надо в Москву, в больницу. Ему плохо.

–    Ему плохо, потому что нет лекарства, – невозмутимо отрезал Паша. – А если он не будет работать, начнется вообще бог знает что! Так его держат публика, обязательства хоть какие-то. Толя дает ему препараты шведские. Ты знаешь, сколько я за них заплатил? Говорили, расслабляют, снимают тягу. Да ни хрена они не снимают! Долбаные шведы.

Сева набрал воздух в легкие, чтоб не закричать от досады, затем выдохнул, успокаиваясь. Насколько он сейчас вообще мог успокоиться.

–    Павел, ты не понял... Выйди сейчас на сцену и скажи, что концерт отменяется. Все люди, поймут.

–    Нет, это ты выйди и работай, – так же невозмутимо продолжил Паша. – Ты зачем сюда приехал, артист? Артист – играй! Пока ты работаешь, Володя отдыхает.

Паша вытолкнул Кулагина из кабинета.

* * *

Сева выскочил на сцену, и публика захлопала.

Он поклонился, отбежал к кулисе и. краснея от натуги, выкатил на сцену рояль.

Затем снова убежал и вернулся со стулом. Зрители наблюдали, как он забрал со сцены стойку с микрофоном. сет за рояль, взял несколько аккордов... Зал затих. Продолжая наигрывать. Сева обратился к публике:

–    Добрый вечер. Потушите свет в зале. Добрый вечер! Вы все пришли на концерт Владимира Высоцкого. Но ведь когда мы приходим на концерт, скажем, Моцарта, мы же не ждем, что он сам к нам выйдет. Мы с удовольствием слушаем его произведения. И сейчас – никакого обмана. Будут звучать песни Владимира Высоцкого! – Сева начал играть ритмичней. – Кому не понравится – в конце мы вернем деньги.

И Сева запел:

 
Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а так...
 

Примерно до середины песни ошарашенные зрители молча слушали Севино исполнение. Затем зал неуверенно загудел, послышались крики:

–    Халтура!

–    Высоцкого давай!

Люди поднимались с мест, свистели. Первые ряды кидали на сцену скомканные билеты и фантики от конфет.

Сева мужественно продолжал:

 
Если парень в горах – не ах,
Если сразу раскис – и вниз...
 

Вдруг шум в зале стих. Сева увидел, что на авансцене стоит Володя. Кулагин перестал играть и опустил голову.

Володя очень тихо, но отчетливо заговорил в микрофон:

–    Это, наверное, очень удобно – вот так в темноте свистеть, топать ногами... вроде и себя показал, и не увидел никто. Пожалуйста, включите свет в зале.

Он дождался, пока свет включат, и продолжил:

–    Всеволод Кулагин – мой друг, прекрасный актер. Он пел мою песню. Давайте дослушаем.

Он повернулся к Севе и кивнул ему. Севе ничего не оставалось делать, как закончить начатое:

 
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шел...
 

Зрители, затаив дыхание, смотрели на сцену. Все понимали, что происходит что-то необычное, незапланированное. И когда Сева, закончив петь, встал у рояля—публика приветствовала его как триумфатора. Слабо кивнув, Сева побрел за кулисы.

Володя вновь обратился к публике:

–    Спасибо, что вы пришли на мой концерт. Я вышел с гитарой, чтобы у вас не было сомнения, кто к вам приехал. Но петь сегодня я вам не буду. Я потерял голос – может, от жары, может... не знаю, одним словом, от чего. Но раз вы пришли, встреча состоится, что бы ни случилось, при любой погоде. Я расскажу вам о Театре на Таганке, о себе, поговорим так. Знаете, есть такая форма – творческий отчет. Вот отчитаюсь, значит.

Зал ловил каждое слово Высоцкого. В резервном ряду солидные люди из местного руководства тоже внимательно слушали.

В кулисах за Володей наблюдали Леонидов, Нефедов и Сева. К ним присоединился Фридман.

–    Ребятки, здесь такого никогда не было. Все пришли! Вон – шестой, седьмой ряд.

–    Шел бы ты... – Сева недобро посмотрел на Фридмана.

–    Да-да, конечно, вы здесь сами... – Фридман ретировался.

Было видно, что Володя в предобморочном состоянии. Мокрая футболка, блуждающий взгляд, неоправданные паузы.

– Знаете, как у нас говорят: уважительная причина неявки артиста на спектакль – смерть. Слышали? А мы живем, и, значит, никаких изменений в репертуаре. Начнем сначала, если хотите, пишите записки, я отвечу. А так часто спрашивают: «Зачем вы пишете песни? Вы же артист». Действительно, зачем писать, петь, когда можно и не писать? Когда есть композиторы, певцы, поэты... Но я, в общем, думаю, что пишут не зачем-то, а просто потому, что не писать не могут, когда рвется что-то из души, из сердца...

* * *

Прижимая к себе сумку, в забитом до отказа стареньком пазике Татьяна въехала в Бухару.

Она сидела около окошка в окружении женщин, детей и даже нескольких баранов. Ее соседка кормила грудью маленького черноволосого ребенка. От жары, пыли и бессонной ночи Татьяну охватило странное безразличие. Несколько раз она ненадолго проваливалась в сон.

Наконец автобус остановился. Пассажиры оживились, с криком и хохотом повалили на улицу. Татьяна вышла последней.

Осмотрелась. Площадь выглядела пустой и заброшенной. Пассажиры, вышедшие из автобуса, исчезли, будто растворились в воздухе. Внезапно перед Татьяной вырос коренастый милиционер. Он вяло отдал честь:

–    Сержант Файзиев. Ваши документы, пожалуйста.

Татьяна достала паспорт и протянула его сержанту:

–А где здесь концерт Высоцкого? Вы не знаете?

–    Там, – он махнул рукой в сторону. – Дворец культуры «Фарход». Пройдите со мной, пожалуйста.

–    Зачем?

–    Проверка документов.

Татьяна пошла рядом с сержантом к зданию автовокзала. Несколько женщин и детей, сидя на корточках у стены, прятались от солнца.

Сержант открыл дверь и пропустил Татьяну в темное помещение автовокзала. На самом деле это был длинный одноэтажный барак с надписью «Бухара». Внутри было прохладно и темно.

Милиционер открыл дверь с надписью «Комната матери и ребенка». Внутри за пеленальным столиком сидел плотный мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами. Файзиев отдал ему паспорт Татьяны и удалился.

Михалыч раскрыл паспорт и посмотрел на дату рождения. Девятнадцать лет. Это ж кем надо быть, чтобы отправить в такое путешествие ребенка, да еще и с «препаратом»?.. Михалыча охватила невероятная жалость к этой ничего не понимающей красивой девочке. И – злоба, жгучая, до тошноты, по отношению к гастролерам. Несколько секунд он глядел на фото в паспорте.

–    Татьяна Петровна, сумочку откройте, пожалуйста.

Помедлив, Татьяна открыла замок, поставила сумку на стол и отступила на шаг. Неторопливым, уверенным движением Михалыч извлек коробку с надписью «ZЕВО-ZЕВО».

–    Ничего не хотите мне сказать? – поинтересовался он.

–    Нет.

Он снял с коробки крышку, достал небольшой сверток и развернул его на пеленальном столике. Тамоказалось четыре упаковки ампул и металлическая коробочка. Михалыч раскрыл коробочку. В ней на марле лежали два шприца.

–    С какой целью прибыли из Москвы? – спросил он.

–    У меня здесь друзья.

–    Друзья? – Михалыч обошел стол и присел на стул перед Татьяной. – Это для них?

–    Это лекарство... Мое лекарство.

Неожиданно он схватил ее за руку и быстро задрал рукав. Помедлив, Татьяна высвободилась. Он взял ее за вторую руку. Она опять попробовала дернуться, но теперь он держал крепко. Нарочито медленно закатал ей второй рукав. Посмотрел Татьяне в глаза.

–    Нет. Не ваше. – Он указал на упаковки ампул: – Это лекарство внутривенное.

–    Я забыла выложить... В Москве.

–    «Забыла выложить...»Ну ты хоть понимаешь, что решается судьба твоя? Приобретение, хранение и транспортировка наркотиков – пять-семь лет.

Татьяна молчала.

–    Женские зоны в основном за Уралом... Ты покрываешь кого-то? Они забудут тебя завтра же. Ну так как? «Забыла выложить»?

–    Да.

–    Город Анадырь знаешь?

–    Я там родилась, – неожиданно зло сказала Таня и с вызовом посмотрела на Михалыча.

Помолчали. Он вдруг увидел абсолютно взрослого человека, вполне отдающего себе отчет в том, что происходит. Во взгляде Татьяны читались неприкрытая злость и презрение. Михалыч понял, что разговаривать с ней бесполезно, а жалеть глупо.

–    Ну что ж... Значит, ошибся я. Пиши.

–    Что писать?

Михалыч положил перед Таней лист бумаги и ручку и стал диктовать, медленно прохаживаясь по комнате. Татьяна послушно начала писать.

–    «Объяснительная. Медицинские препараты, которые я привезла с собой из Москвы, принадлежат мне». Укажем количество: сорок ампул по два кубических сантиметра. Название препарата «Омнопон». Число, подпись. А здесь я напишу, что составлено в моем присутствии.

Он взял объяснительную, пробежал глазами, сунул ее в папку.

–    Все. Иди.

–    Куда?

–    Куда шла. Я же говорю: ошибся. Могу я хоть раз ошибиться?

–    А я могу забрать? – она указала на ампулы.

–    Конечно. – Он взял одну из ампул, повертел в руке и положил обратно. – Мне-то зачем столько «Омнопона»?

Татьяна быстро сложила все в обувную коробку и сунула ее в сумку.

–    До свидания?

–    До свиданья.

–    Спасибо.

Она повернулась и вышла из комнаты, забыв забрать паспорт.

Михалыч проводил ее взглядом. «И девицу эту вместе со всеми... Ей уже не помочь!» – решил Виктор Михайлович. Стало легче.

* * *

Татьяна влетела во Дворец культуры. Дождавшись, пока она исчезнет в глубине здания, Михалыч вышел из машины и направился к служебному входу.

–    Кибиров! Людей на служебный вход. Быстро. Я буду через минуту, – приказал он в рацию.

* * *

Зал был забит до отказа, люди сидели в проходах, на корточках перед сценой, даже в ложах освещения. И все внимательно слушали Высоцкого, очень тихо говорившего со сцены. Он читал монолог Гамлета:

 
Что человек, когда его желанья —
Еда и сон? Животное, не боле...
 

Слезы не давали возможности хорошо разглядеть Володю. Но Тане достаточно было голоса: «Он здесь».

– Например, сочинительство, – доносилось со сцены. – Тоже дело тонкое. Я занимаюсь этим двадцать лет, и я буду обязательно продолжать писать для вас песни, но, знаете, с каждым разом как-то трудней и трудней. И тут не годы, не усталость, а, знаете, как в шахте угольной. Все выбрали, а слой все глубже уходит и тоньше становится. Доставать уголь все сложнее и опаснее. И тогда они взрывают породу. Бывает так, что и впустую. Выбрали после взрыва все, а слоя-то больше и нет—кончился! А бывает, что вот он—уголек, только бери...

Глава пятнадцатая
«Я ВЕСЬ В СВЕТУ – ДОСТУПЕН ВСЕМ ГЛАЗАМ...»

На улице возле служебного входа Михалыч вполголоса давал указания Кибирову и нескольким оперативникам:

–    Значит, так. Он заканчивает, уходит. Сразу вы двое – к дверям, встаньте туда и никого посторонних в коридор не пускайте. Остальные – на заднюю лестницу. Ждите моей команды и входите. Всех, кто в коридоре, – по комнатам. Порезче, погрубее. Кому не нравится – можно в рыло. Никаких объяснений. Ждать меня. Еще понятых – два человека.

–    Все ясно, Виктор Михалыч. Исраилов здесь.

–    Где?

–    Сидел в зале, а сейчас в буфете чай пьет.

–    Что это он? Война началась? Ладно, я к нему. Да... вот еще что. В раздевалке у гастролера будет дорожная коричневая сумка. В ней ампулы—несколько упаковок. Когда войдете, найди их и держи у себя, пока не приду. Всё, работайте.

Михалыч развернулся и направился к главному входу.

Стараясь не мешать зрителям, Татьяна прошла по центральному проходу, протиснулась между сидящими на ступеньках людьми. У самой сцены она наклонилась и скользнула к левому порталу. Уже в самом углу зала она выпрямилась и проскочила за кулисы. На нее никто даже внимания не обратил – все не сводили глаз с Высоцкого.

Паша был поражен. Сколько раз доводилось ему видеть, как Володя пением гипнотизирует публику, но такого не случалось еще никогда. Простым рассказом о работе он держал в оцепенении зал уже больше часа. И сам Паша не мог оторваться от сцены.

Однако, заметив Татьяну у противоположной кулисы, Паша сразу же бросился к ней, огибая сцену за задником.

–    Танечка, золотце, привезла? Давай! – Он забрал у Ткни сумку. – Знаешь что? Он в жутком состоянии. Он тебя сразу в Москву отправит. Давай-ка я тебя в гостиницу сразу.

–    Паша, я...

–    Увидитесь. Потом, – Леонидов потащил Татьяну к выходу.

Они пошли по коридорам в фойе.

–    Поселишься сейчас в номер к Володе. Мы будем минут через тридцать. Не говори ему, зачем приехала! Он меня убьет. Скажи, просто соскучилась.

–    Паша, у меня паспорт забрали.

–    Кто? – Паша резко остановился.

–    Проверили документы, спросили, кому лекарство везу.

–    А ты?

–    Сказала, для себя... или... даже не помню... А про паспорт вообще забыла с перепугу.

–    Дальше.

–    Сюда пришла.

–    Отпустили тебя?

–    Конечно.

Паша опять повлек Таню к выходу.

–Ты в рубахе родилась. Сумасшедший дом. В гостиницу без паспорта еще хоть как-то можно... А вот в самолет – не посадят. Где это было?

–    На автовокзале.

–    Я завтра схожу, попробую забрать.

Они вышли на улицу и направились к машине. Среди выстроившихся в ряд, начищенных до блеска черных «Волг-24» выделялась старенькая «двадцать первая».

Паша усадил Татьяну на заднее сиденье и обратился к водителю:

–    Отвезешь ее в «Зарафшан», поселишь в двести одиннадцатый, к Высоцкому. Все, Танюха, мы скоро.

* * *

В полной тишине, покачиваясь на ватных ногах, Володя подошел к небольшому столику на сцене, на котором стоял графин. Налил себе воды, сделал несколько глотков. Он почти ничего не видел. Только ощущал присутствие тысячи зрителей.

Ноги подкашивались. В ушах гудело. Чтобы не упасть, он оперся о стойку микрофона.

–    Я обязательно вернусь в ваш город и буду петь, а вы, если захотите, придете... Прощайте... То есть простите... Что сегодня вот так... Спасибо, что слушали.

Он двинулся за кулисы. Народ безмолвствовал. Проходя мимо рояля, Володя уронил стул, оставленный Севой. Зал охнул. До кулис оставалось несколько шагов.

–    Володя, сюда, сюда, – услышал он шепот Пяти Леонидова.

Из последних сил Володя рванулся вперед и упал на руки Паши и подоспевшего Нефедова.

–    Мне что-то нехорошо... Голоса нет. Присесть бы...

Нефедов и Леонидов понесли Володю по коридору в грим-уборную. И вдруг со сцены вслед им зазвучала песня:

 
Я весь в свету – доступен всем глазам,
Я приступил к привычной процедуре,
Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно к амбразуре...
 

–    Кто это придумал? – еле слышно спросил Володя.

–    Хрен его знает, как-то само, – ответил Леонидов.

Михалыч вошел в зал на последних словах песни. Раздались аплодисменты, и к одиноко стоящему микрофону зрители понесли цветы.

Из радиорубки за происходящим наблюдали Сергей и Байрам. Фонограмму запустили они. Песня кончилась – Байрам выключил магнитофон.

Михалыч не верил своим глазам. Люди продолжали подниматься на сцену, с цветами и просто так. Кулисы заполнились народом. В коридор, куда увели Высоцкого, людей не пускали два оперативника.

–    Туда нельзя. Актеры отдыхают.

–    А мне только автограф взять!..

–    Нельзя!

Фридман протолкнулся сквозь толпу поклонников. Заметив оперативников, замер, затем повернулся, выскочил из толпы и побежал сломя голову в фойе.

* * *

Тем временем к грим-уборным пыталась приблизиться пожилая супружеская пара.

–    Я врач. Может быть, нужна помощь? – с достоинством говорил мужчина.

Чуть подумав, оперативник отозвался:

–    Вы вдвоем? – Он окинул их взглядом. – Не могли бы обождать?

–    Ну конечно, мы ждем, – сразу согласились они.

–    Хорошо. Может быть, вы будете нужны.

Нефедов и Леонидов уложили Володю на кушетку. Пошарив в сумке Татьяны, Леонидов вытащил сверток с ампулами.

–    Никого не впускай! Никого! Слышишь? – всполошился Нефедов.

–    Так никого ж нет.

–    Дверь закрой на ключ.

Леонидов подчинился.

Нефедов как-то воровато оглянулся на Володю. Тот тяжело дышал.

–    Володя, все будет хорошо, я сейчас.

Он осторожно извлек одну ампулу из коробки – так, чтобы Володя не заметил, сколько добра привезла Татьяна. Начал набирать «лекарство» в шприц.

* * *

Фридман побежал через фойе к билетной кассе и принялся отчаянно колотить в дверь. Открыла Нуртуза. Отодвинув ее в сторону, Фридман вытащил из тайника на шкафу газетный сверток с билетными корешками, пред назначенными для Михалыча, сунул его в свой портфель и вылетел из кассы.

* * *

Вместе с несколькими оперативниками Кибиров стоял на темной лестнице. На часах было 19.40.

–    Все готовы? Пошли!

Оперативники открыли дверь и с задней лестницы быстро зашли в коридор. Один из них заглянул в туалет – проверить.

Кибиров толкнул дверь гримерки, но она не поддалась. Он постучал.

* * *

Нефедов уже готовился сделать укол. Услышав стук, застыл на месте. Леонидов не растерялся ни на миг. Зычным голосом прокричал, обращаясь к двери:

–    Минуту! Артист переодевается.

Кибиров жестом остановил здоровенного оперативника, который приготовился было ломать дверь: «Ладно, подождем».

* * *

Фридман залпом проглотил стакан коньяка. Бросил буфетчице на стойку пять рублей, несколько секунд постоял, успокаивая дрожь в руках, и наконец вышел из буфета. Он не обратил внимания на Исраилова, который с аппетитом вкушал за столиком булку, зато сразу заметил идущего навстречу Михалыча. Тот подмигнул ему, сложил пальцы решеткой и сквозь них посмотрел на Фридмана. Леня показал Михалычу портфель:

–    Вот... Всё у меня... Это кому? Мне-то что делать? – сбивчиво забормотал он.

–    Тебе-то? – ухмыльнулся Михалыч. – Тебе – ждать и бояться.

Фридман застыл в нелепой позе. Михалыч прошел мимо него и остановился рядом с Исраиловым.

–    Здравия желаю, товарищ генерал. С приездом.

–    Почему он не поет?—продолжая жевать, осведомился генерал.

–    Болен.

–    Болен? Лечи! Какие гости в зале, видел? А в Ташкенте – Первый с семьей на концерт ожидается! Что делать будешь?

–    Сейчас задерживаем его.

–    Как – «сейчас задерживаем»? – генерал чуть не поперхнулся.

–    Не успел доложить. Кроме левых концертов туг еще... Они наркотики с собой привезли. – Михалыч искоса взглянул на Фридмана, стоящего неподалеку. – Извините, товарищ генерал.

Михалыч отошел от генеральского столика, надвинулся на Фридмана:

–    Что встал как памятник? Памятник администратору Фридману? Пошел отсюда.

Фридман попятился.

Михалыч вернулся к столу.

–    Ты хорошо подумал? – Исраилов продолжал жевать.

–    У нас есть все основания, – пожал плечами Михалыч.

–    Ты делать умеешь, а думать – нет! А ты попробуй! А то зачем тебе голова твой! Может член ЦК преступника и наркомана слушать и хлопать потом? А вон сидят и хлопают. Я видел. А в Ташкенте – Первый сидеть будет и тоже хлопать будет! – Вдруг генерал перешел на крик, и изо рта у него полетели остатки булки: – Кто пригласил руководство области? Ты куда смотрел? Ты о чем думал? Или ты специально – меня подставить захотел? Научил тебя кто так делать?!

–    Я выполняю ваш приказ.

–    Я приказывал тебе руководство дискредитировать? Ты что сказал такое? – побагровел Исраилов.

–    Товарищ генерал!

Буфетчица с интересом прислушалась к разговору. Но генералу до нее не было никакого дела, он расходился все больше:

–    Молчи давай! Информацию собирай – и про наркотики, и про левые их дела незаконные. Может, и надо будет сказать кому-то: «Ты куда ходишь? Ты что смотришь-хлопаешь?» Но это я буду решать! И говорить я буду! Когда надо будет! Веди его! И чтоб волос с него не упал! Охраняй! Чтобы никакой скандал не был! Ишь какой: «Задерживаем!» Отбой давай! И делай, как я говорю, а то я тэбе сдэлаю.

Михалыч стоял, оплеванный Исраиловым в прямом и переносном смысле. Как только генерал замолчал, он невозмутимо достал из кармана рацию и, прикрыв ее рукой, скомандовал:

–    Внимание всем! Стоп на задержание. Кибиров, уводи людей.

Рация зашипела в ответ:

–    Кибиров на связи. Повторите.

–    Уводи людей!

* * *

Оперативники снова вышли на заднюю лестницу. Кибиров вернулся к двум сотрудникам, которые стояли рядом с пожилой парой у выхода на сцену.

–    Всё. Снимаемся.

Все вместе они направились к служебному выходу.

–    Мы можем пройти? – спросил пожилой врач.

–    Конечно, – ответил на ходу Кибиров.

Пожилая пара зашла в коридор.

Из гримерки выглянул Леонидов.

–    Простите, а где Владимир Семенович? – учтиво обратился к Паше пожилой мужчина.

–    Переодевается, – так же учтиво ответил Паша.

–    Ох! Как вас охраняют...

–    Да это какие-то важные люди в зале были, – махнул рукой Леонидов.

–    Да, да, мы видели.

–    Что с Владимиром Семеновичем? – вмешалась в разговор женщина. – Он был страшно бледный. Вы мерили давление?

–    Да, да, – поддержал ее муж. – Я врач, нас попросили подождать. Может, нужна помощь?

–    Прошу вас, не нужно паниковать. С ним сейчас доктор, и это, скорее всего, аллергия.

Тут дверь гримерной открылась, и в проеме появился Володя.

Перемена, произошедшая с ним, удивила и Леонидова, и пожилую пару. Он был абсолютно нормален.

–    Все хорошо, Паша? – голос осипший, но бодрый.

Мимо него, ни на кого не глядя, протиснулся Нефедов:

–    Пойду покурю.

Володя кивнул Леонидову:

–    По твоим делам все в порядке?

–    Да и по твоим, я смотрю, тоже. А то вот нам помощь предлагают. – Паша показал подбородком на пожилую пару.

–    Материальную, я надеюсь... – Володя улыбался.

–    Я врач, – повторил пожилой мужчина растерянно, – я думал...

–    Да, да, мне под конец совсем нехорошо было, – признал Володя. —То ли духота, то ли жара.

–    Вы позволите? – Мужчина взялся пальцами за запястье Высоцкого. – Подождите-ка, вам надо лечь. Немедленно! У вас...

–    Не беспокойтесь. Это всегда так после сцены. Волнение. Я после спектакля часов до четырех-пяти утра не сплю. Сердце колотится. Профессиональное. Как вас зовут?

–    Александр. Кира, – представились супруги.

–    Очень приятно – Владимир. Спасибо, что побеспокоились. Но у меня все хорошо. Даже очень хорошо. – Он повернулся к Леонидову: – Паша, есть хочу умираю. Поехали в гостиницу. Поужинаете с нами, ребята?

–    Спасибо, мы дома.

Александр и Кира отошли в полной растерянности. То ли оттого, что их назвали ребятами, то ли просто потому, что, будучи медиками, поняли, в чем дело.

Высоцкий вернулся в гримерную, а Леонидов остался в коридоре – прогуливаться.

Он расхаживал по коридору, когда из-за угла появился Фридман.

–    Кто там? – он ткнул пальцем в дверь гримерной.

–    Володя.

–    И всё? – удивился Леня.

–    И всё.

–    И больше никого? – настаивал Леня. Глаза у него бегали.

–    А кто тебе еще нужен?

–    Никто.

–    Лень, у тебя здесь знакомые в милиции есть?

Леня вздрогнул:

–    У меня?

–    У тебя.

–    Зачем ты спрашиваешь? Я никогда... Почему у меня должны быть знакомые там? Я многих знаю, но чтоб близко или дела какие-то... Да никогда! – Он вдруг весь покрылся красными пятнами и завизжал: – Ты за кого меня держишь? Я что тебе, стукач? Ты это хочешь сказать?

Паша в недоумении захлопал глазами:

–    Ты чего орешь на меня? У Татьяны паспорт забрали в милиции.

–    Татьяна? Она что, приехала?

–    Приехала. Сейчас в гостинице. Паспорт у нее забрали. Я думал, может, ты знаешь кого-то. Странный ты какой-то, дерганый.

–    Это я-то странный? – Леня уже успокоился. – Чем же это, интересно?

–    Леня!

–    «Леня, Леня»... Вот поехали бы к Сулейманову, там многие будут...

–    Какой еще Сулейманов?

–    Большой человек, из местных. У него день рождения сегодня, я же говорил тебе. А ты еще отмахнулся: «Мало ли что там, Леня»...

–    Так поехали.

–    Там Володя нужен. А он не сможет теперь.

–    Теперь-то как раз сможет, поговори с ним. Про Татьяну ни слова, а так – мол, поехали, отдохнем. А мы с тобой, может, и решим вопросы наши.

Фридман поправил рубашку, пригладил волосы и нырнул в гримерную.

–    Володя! Блестяще! Было руководство местное. Знаю, тебе это не очень важно, но очень всем пришлось по душе. – Он сделал круг по комнате, зачем-то коснулся гитары. —Тут вот еще какое дело... Нас всех пригласили, прямо сейчас, мотануться за город. На воздух. Шашлык, плов... Здесь плов, я тебе доложу... – Он изобразил лицом восторг. – Интеллигенция местная. Чего они здесь видят? Ты же праздник сюда привез! Вот... Может, поедем? Поужинаем... Тут в гостинице еда не очень... А там все по-настоящему. И очень ждут.

Володя с улыбкой посмотрел на Фридмана:

–    Пообещал уже?

–    Если не хочешь, я все назад отмотаю.

–    Да ладно, если обещал – поедем.

Фридман засиял:

–    Конечно, конечно. Володя, ты... ты – настоящий... ЧЕЛОВЕК!!! Серьезно. Спасибо! Мне здесь, может, еще работать придется. И это очень здорово, что ты вот так... согласился. Здесь люди настоящие, они помнят добро.

Всей компанией они вышли через служебный вход на улицу.

–    По машинам, ребятки! Нас ждет шикарный ужин. Гитарочку давай в багажничек, – суетился Фридман. – Если захочешь, Володь, споешь.

Уже устроившись на переднем сиденье «Волги», Володя заметил Севу. Тот стоял в стороне, уже переодетый. Концертный костюм на вешалке держал, закинув на плечо. На асфальте стояла сумка с вещами.

–    Едем ужинать? – окликнул его Володя.

–    Я не поеду, Володь. Я, знаешь, домой...

–    Как – домой?

–    Домой, в Москву. Я сорвался, не подумал, а у меня репетиция, потом запись на радио... Поеду я.

–    Севка!..

–    Да ладно... Меня вон и в афише-то нет – даже не заметит никто. Что мне тут делать? Смотреть, как ты себя гробишь?

Володя вышел из «Волги»:

–    Ты прекрасно работаешь! Если бы не ты, я бы не дотянул сегодня.

–    Володь, не надо, – оборвал его Сева, – не говори ничего.

Он поднял сумку и прошел мимо друга, задев его вешалкой с костюмом.

–    Сева! Я прошу тебя!

Сева открыл багажник «Волги» и бросил туда сумку.

–    Ну вещи-то я могу положить? Или мне их так и держать? – Он хлопнул багажником и сел в машину. Опустил стекло.—Мы едем ужинать... или как?– крикнул он Володе.