Текст книги "Высоцкий. Спасибо, что живой."

Автор книги: Никита Высоцкий

Соавторы: Рашид Тугушев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава пятая
СЕРЫЙ ПИДЖАК

В здании ОВИРа зал для получения паспортов и виз был переполнен. Высоцкий сел в отдалении, написав на руке номер своей очереди—39. Ждать нужно было не меньше двух часов. Володя тоскливо оглядел душное помещение и собрался было выйти на улицу покурить, как вдруг распахнулась дверь и его окликнула пожилая паспортистка:

–    Владимир Семенович! Пройдите, пожалуйста!

Очередь неодобрительно загудела.

–    Тут у вас какая-то неточность в анкете. Вас просят зайти.

–    Кто просит? – Володя вошел в длинный коридор вслед за женщиной.

Паспортистка скользнула в одну из дверей:

–    Сюда, пожалуйста.

Она пропустила Высоцкого в небольшую комнату, где кроме стола и двух стульев ничего и никого не было. Окно было занавешено. Сзади послышался ка-кой-то шорох, и Володя оглянулся. Перед ним стоял мужчина лет пятидесяти в сером пиджаке.

–    Владимир! А мне говорят, что он в очереди стоит. – Мужчина радушно протянул руку. – Привет!

–    Здравствуйте.

–    Мы чего же с тобой на «вы»? Садись. Сейчас чай принесут, садись, я прошу тебя.

Действительно вернулась паспортистка и принесла чашки и вазочку с печеньем.

Володя сел на один из стульев.

–    Я принес характеристику с места работы, а мне говорят: какие-то проблемы с анкетой.

–    О! Все про всех всё знают! Режимное предприятие! Давай свою характеристику.

Мужчина в сером ухмыльнулся и расшнуровал пашу с документами. Высоцкий заметил в ней бланк загранпаспорта и несколько исписанных листов.

–    Это твое заявление на выезд и анкета. – Он вынул из папки два листа. – Рву при тебе, – порвал их и бросил в корзину для мусора.

Володя опешил.

–    На машинке теперь требуют... Я перепечатал. Подписывай тут и тут. И здесь еще.

Володя пробежал глазами по бумаге и расписался в указанном месте.

Серый пиджак положил перед ним совершенно чистый лист бумаги.

–    Подпиши.

Володя удивленно поднял брови.

–    Жене на день рождения напиши два слова. Я вас знакомил. Ты уж и не помнишь, наверное.

Володя все прекрасно помнил, но сближаться с этим человеком ему не хотелось.

–    Почему же! Оксана. В ВТО мы сидели. Ты бы сказал, я бы подарок какой-нибудь придумал.

–    Просто поздравь, ей будет приятно. Ну и память у тебя...

Володя повертел в руках больничную ручку, соображая, что бы написать.

–    Чувствую, после того, что скажу, тебя как товарища потеряю, – продолжал чиновник, пока Володя писал. – Вчера по Ижевским концертам вашим двоих арестовали, оба сдают тебя. Думают, ты их вытащишь. Круто сдают.

Володя оторвался от листка.

–    Говорят, если бы не Высоцкий, не было бы ни билетов фальшивых, ни концертов левых. Так что твоя поездка в Париж может расцениваться как попытка укрыться от следствия!

–    И что делать?

–    Не наживать себе новых неприятностей. – Серый пиджак вальяжно откинулся на спинку стула. – В Узбекистан ехать не надо, наверное... Воздержись от концертов. Тем более от левых. Хотя бы на год.

–    А жить как? – Володя не мог понять, куда движется разговор. Уже в третий раз за день ему напоминали об Узбекистане.

–    Компенсируем! – Серый пиджак придвинулся ближе к столу и продолжил деловым тоном: – Не прогадаешь! На «Мелодии» две пластинки твои уже несколько лет не издают... Как шарахнем миллиона полтора – вот тебе деньги! Подготовь что-нибудь к печати... Напечатаем. А эта партизанщина плохо кончится. Ты поешь нелитованные песни? Поешь. И говоришь бог знает что на концертах. Это же разлетается по всей стране. «Голоса» тебя крутят все чаще.

Серый пиджак снова откинулся на спинку.

–    Время изменилось, Володя! Олимпиада на носу... Все напряжены. Мы сейчас со многими беседуем...

–    У нас официальная беседа? – Володя встал.

–    В общем да. Ты под следствием. Сегодня-завтра возьмут с тебя подписку о невыезде – и все!

–Тогда присылайте повестку

–    Тебе загранпаспорт больше не нужен? – Серый пиджак подошел к Володе. – Володя, ты реальность перестал чувствовать. Сейчас любой следователь в провинции тебя прихлопнет, и никто не вступится.

Володя развернулся лицом к чиновнику и отчетливо произнес:

–    Никто меня не тронет. Поэтому ребят запирают, а меня нет. И паспорт выдают. И о неприятностях предупреждают.

–    Паспорт, между прочим, тебе не отдают, – не унимался чиновник. – Анкету и заявление твое я, конечно, приложу к делу прямо сейчас, но нужны еще визы и МВД, и комитета. А будут они теперь визировать? Я не знаю. – Серый пиджак дружески положил руку на плечо Высоцкого. – Володь, не провоцируй!

–    Я не провоцирую! – мрачно ответил Володя.

–    Весь Узбекистан обклеен афишами. Все билеты уже проданы...

–    В Узбекистан я не еду, – оборвал его Высоцкий. – Я еду в Париж!

–    Вот это хорошо! Приходи послезавтра, я думаю, все будет готово. И спасибо тебе!

–    За что? – не понял Володя.

–    За понимание.

* * *

Остаток дня Володя не мог избавиться от неприятного ощущения после разговора в ОВИРе. Под вечер ныло сердце, болела голова. «Как же его имя?» – он все не мог припомнить имени этого серого чиновника из ОВИРа. Жену, как это ни странно, вспомнил сразу же, а вот его... Уж больно неприятная личность. Всегда норовит прилюдно обняться, как будто они старые знакомые...

«Мерседес» летел по пустой ночной Москве, не обращая внимания на светофоры. Проносясь мимо поста ГАИ, «мерседес» проскочил на красный свет. Сзади раздался свист постового. И тотчас вслед за нарушителем помчался старенький мотоцикл «Урал». «Мерседес» выехал на набережную возле Кремля и только здесь сбросил немного скорость.

В зеркале заднего вида замаячил желтый мотоцикл. Погоня началась. Володя улыбнулся – это его забавляло. Он вывернул на Садовое кольцо и до упора нажал на педаль газа. Стрелка спидометра запрыгала вокруг отметки «сто сорок».

– Ну и где же ты? – спросил Володя у зеркала.

Притормозив у высотки на Красной Пресне, «мерседес» резко развернулся, пересек сплошную линию и рванул на брусчатку в сторону зоопарка. Попетляв немного по переулкам, он аккуратно встал напротив разрушенного католического храма.

Выйдя из машины, Володя услышал кашель приближающегося мотоцикла и прищурился от одинокой фары.

Мотоцикл встал вплотную к бамперу. Инспектор нарочито медленно стянул с себя краги и шлем и слез с мотоцикла. Двигатель глушить не стал.

–    Старшина Улыбкин! – представился он, – Ваши права, пожалуйста, и документы на транспортное средство.

–    Я что-нибудь нарушил?

Улыбкин ошарашенно взглянул на Высоцкого:

–    Да! Вы превысили допустимую скорость... вы проехали на запрещающий сигнал светофора... вы пересекли сплошную...

–    Слушай, старшина! Город пустой, задумался я... Ну извини. – Высоцкий протянул документы.

–    О! У вас уже две дырки? Придется права задержать. – Старшина неторопливо обошел «мерседес».

–    Старшина, ну что ты, в самом деле? Мне же завтра права вернут. А над тобой все смеяться будут...

–    Смеяться будут не надо мной, а над законом. Я выполняю свою работу.

Улыбкин достал из планшетки пачку протоколов и стал заполнять один из них.

–    Ладно, – выдохнул Высоцкий, – валяй! Двигатель только заглуши – люди спят.

–    Номера я тоже сниму, – произнес старшина, не отрываясь от протокола.

–    Делай как полагается. – Володя взглянул исподлобья на Улыбкина, подошел к мотоциклу и повернул ключ зажигания. Кашлянув напоследок, мотоцикл заглох.

Улыбкин не верил своим глазам:

–    Он же не заведется теперь.

–    Толкну – уедешь. Работай – я тороплюсь.

Улыбкин растерянно смотрел то на Высоцкого, то на мотоцикл.

–    Как же теперь-то? Если я права заберу – вы же меня толкать не станете.

–    Почему? По закону водитель обязан помогать инспектору.

–    Да? —совсем растерялся старшина. – Нехорошо получится.

–    Зато по закону.

–    Вообще-то я могу ограничиться устным предупреждением, – неуверенно предложил Улыбкин. – Имею такое право.

Володя не смог сдержать улыбку.

–    Попробуй.

Улыбкин официальным тоном отчеканил:

–    Пожалуйста, Владимир Семенович, больше не нарушайте. Возьмите! – он протянул документы Высоцкому, надел шлем и краги, оседлал мотоцикл. – Ну, давайте?

Высоцкий уперся в коляску, и они медленно покатились по улице.

–    Как же ты меня на такой колымаге догнал-то? – спросил Высоцкий, справляясь с дыханием.

–    Так я же понял, что вы домой возвращаетесь. Грузинская, двадцать восемь, каждый постовой знает.

–    Учту.

Мотоцикл зарычал и помчался, отстреливаясь выхлопной трубой. Володя пошел к подъезду, однако Улыбкин развернулся и подъехал к нему.

–    Что-то еще, старшина?

–    Да нет. Вроде все в порядке. Просто на живого на вас посмотреть. Извините.

–    А чего на меня смотреть? Меня слушать надо. Сейчас, погоди.

Высоцкий открыл машину и достал из магнитофона кассету.

–    На! Держи. – Он протянул кассету Улыбкину. Обалдевший старшина взял кассету и, лишь отъехав метров десять, притормозил и крикнул:

–    Спасибо, Владимир Семенович!

Высоцкий, махнув рукой, направился к дому. Возле подъезда стояла машина скорой помощи.

–    О! В тридцатой опять шалман собрался! – отсыревшим голосом пробубнила консьержка.

–    Продолжайте наблюдение! – заговорщицки ответил Володя и нажал кнопку лифта.

«Кто ж мог прийти кроме Татьяны?»—недоумевал он, поднимаясь на лифте.

Глава шестая
ТАТЬЯНА

28 июля 1980 года

Сразу несколько человек сжалились и, чтобы она не рыдала, дали успокоительного. Причем давали кто по две таблетки, кто по три: седуксен, димедрол, элениум. Татьяна не спала несколько суток. Пыталась заснуть, но от такого количества снотворного пришла в возбуждение. Голова – как воздушный шар. Ей казалось, что она не дышит, а хрипит на весь дом. Скрип дивана – словно ломающееся дерево. Сил не оставалось даже крикнуть. А крикнула бы—все равно никто не придет. Всё. Его нет. А больше не нужен никто. Никто.

Руки не слушались. Подобранный вчера котенок топал и громыхал на кухне, потом улегся и захрапел. Нет, это кажется. Он маленький. Тень метнулась через всю комнату, и котенок лизнул упавшую на пол руку.

– Не бойся, маленький. Со мной все хорошо. Не бойся!

*    *    *

Весь день – в театре, на кладбище и потом около подъезда – она пряталась. К ней подходили, что-то говорили, но сразу же спешили к тем, с кем можно было горевать открыто. Целовать его ледяной лоб. Плакать. Произносить слова соболезнования.

Она даже не купила цветы. У нее не было повода подойти к гробу. Кто-то из знакомых взял ее за руку, отдал свой букет и повел, приговаривая: «Иди! Сейчас унесут». Она вырвалась – ей нельзя! Теперь он принадлежит другим. Плохим ли, хорошим, но другим. А у нее—свой Володя... И его уже нет—он ушел от нее. А этот—пусть с ними...

Несколько раз подкатывала такая тоска, что она выла в голос. На нее оборачивались, успокаивали, давали воды и таблетки...

* * *

Примерно в это же время, в конце июля, год назад, неожиданно позвонил Паша Леонидов и велел приехать на Грузинскую и привезти продуктов. Володя ушел из больницы.

Татьяна весь день прибиралась, готовила еду, стирала. Хоть Володи не было всего дней пять, соскучилась ужасно. Она хотела навестить его в больнице, но Володя запретил. То ли стеснялся ее, то ли не хотел, чтобы она видела, как он мучается, какой он слабый и небритый.

И вот когда все было прибрано, приготовлено и выглажено – тут-то все и началось. Сначала условный сигнал: один звонок по телефону и тишина, а через минуту нормальный звонок. Мол, свои – бери! Татьяна взяла трубку—там гудки.

Через полчаса в дверь вошли Володина мама и отец. Ну, с мамой она хоть немного, но была знакома, а вот отец... Он с порога рявкнул: «Кто такая? Почему в доме?» – и сразу на «ты»: «Давай чаю, что ли, если уж ты здесь...»

Родители были в разводе уже лет тридцать пять, говорил Володя, но созванивались по пять раз в день. Отец, полковник в отставке, работает на почтамте. Мать – тихая, но временами жесткая. Татьяну она игнорировала—даже не здоровалась. У нее был свой ключ, и за порядком она следила строго. Таня пробовала было сблизиться, но та отрезала: «Я не ваша свекровь—я Володина мать!» И стала перемывать за Таней посуду.

Почти сразу же за родителями явилась бригада скорой помощи и знакомый врач Евгений Борисович, которого Татьяна видела как-то в театре на «Гамлете». Они стали шептаться в гостиной, а ее попросили сделать еще чаю, лишь бы не мешала. Володи все не было. Пришел Паша. Посидел в гостиной, зашел на кухню.

–    Зачем ты их пустила? – спросил он у Тани.

–    Я? У мамы же свой ключ.

–    Ключ... Надо было на «собачку» закрыть. Ладно. Сейчас начнется... веселье.

–    А что они хотят?

–    Здесь все хотят одного и того же – Володю. – Паша вышел, хлопнув дверью.

с места в любой момент. Володина мама плакала. Таня остановилась посреди комнаты, боясь даже предложить бутерброды.

Показывая на бумаги, лежавшие на невысоком журнальном столике среди тарелок и чашек, Евгений Борисович почти кричал:

–    Это можете сделать только вы! Надо просто его спасти. Сейчас! А потом уже думать: простит – не простит. Дайте нам возможность помочь ему.

Семен Владимирович разглядывал бумаги – два желтых листка с напечатанным текстом.

И тут открылась дверь, и вошел Володя.

–    Ничего себе компания! – Он улыбнулся Татьяне и весело оглядел присутствующих.

Его появление вызвало небольшое замешательство, как будто он застал всех за чем-то неприличным. Пауза явно затянулась. Семен Владимирович, оторвавшийся было от чтения, снова наклонился к столику и заворчал:

–    Вот так, сынуля. Дожили мы с матерью. Спасибо тебе. – Он щелкнул авторучкой: – П*е подписать?

Евгений Борисович указал:

–    Сначала вот тут – фамилию, имя, отчество, паспортные данные, а подпись и число – вот здесь.

Он вдруг стал говорить очень тихо, как будто в комнате, кроме него и Семена Владимировича, никого не было.

–    Что ты пишешь? – Володя шагнул к столу.

Трое санитаров вскочили: один подошел к двери, двое других встали чуть сзади Володи.

–    Это согласие на вашу госпитализацию. Принудительную, – отчеканил Евгений Борисович.

Стоявший рядом с Высоцким санитар аккуратно взял Володю под локоть и забасил:

–    Володь, сейчас наколем тебя, заснешь – и обратно к нам, в «Склиф». Подержим тебя на аппарате, почистим кровь, ну и денечка через три – к Евгению Борисовичу.

–    Нет уж, теперь в госпиталь МВД. Там работают мои ученики. И оттуда нельзя сбежать. Извините. – Евгений Борисович горько улыбнулся.

Татьяна увидела, как один из санитаров открыл медицинский чемоданчик и начал набирать лекарство в шприц.

–А я-то думаю: к кому скорая? Вязать меня будете, Лень? – Володя недобро посмотрел на санитара, который не выпускал его и не ослаблял хватки.

–    Может, ты лучше сам? – примирительно ответил тот.

–    Я тоже надеюсь, что нам не придется прибегать к крайним мерам, – добавил Евгений Борисович.

–    А-а-а... Так это, значит, не крайняя мера? Ввалиться ко мне в дом, застращать пожилых людей, вызвать Леню с ребятами... Это плановое такое мероприятие? – Володя весь трясся, но говорил спокойно.

–    Наверное, это нарушение врачебной этики, – смутился Евгений Борисович.

–    Наверное?..

–    Володя, может, ты послушаешься их? – осторожно вступила мать.

–    Прекрати, Нина! – взорвался Семен Владимирович. – Когда он кого-то слушался? Собери ему вещи с собой. Ты сам еще спасибо скажешь, – добавил он, обращаясь к сыну и снова решительно склонился над бумагой.

–    А если я в больнице окочурюсь? – прищурился Высоцкий.

–    Как это? – Семен Владимирович беспомощно завертел головой. – Он что? Может и в больнице?.. Как же, Евгений Борисович?..

–    Гарантий никаких никто вам не даст, но так хоть есть шанс.

Володя едва сдерживался, чтоб не перейти на крик:

–    Папа... Мамуля... Это безумие... Я двадцать лет слышу: вот сейчас помрешь, вот прямо сейчас! Мне что, сдохнуть, чтобы успокоить всех?

–    Прекрати, Володя, не надо. – Нина Максимовна всхлипнула.

–    Что «не надо»? Ну, подлечите вы меня, выйду я через месяц, это же не я буду! С чужой кровью... Больше двух килограмм не поднимать! Всего бояться... Что я буду делать?

Семен Владимирович тяжело поднялся, держа в руках бумагу.

–    Пойдем, Нина. Пусть сами разбираются. – Он подошел к сыну, протянул ему подписанный бланк согласия. —Твоя жизнь. – И направился к двери.

Володя двинулся вслед за отцом.

–    Я разберусь. Спасибо, пап, возьми такси. – Он протянул отцу деньги.

–    На такси у меня самого есть.

–    Извини.

–    Что прикажешь делать с твоими извинениями? Солить?

Семен Владимирович нажал кнопку лифта. Нина Максимовна задержалась возле входной двери.

–    Володя, я там котлетки принесла, еще кое-что вкусненькое. – Она поцеловала сына. – Эта твоя, Таня, она хоть скорую вызвать может?

–    Мамочка, не волнуйся.

Дверь лифта за родителями закрылась.

–    Мы тоже поехали. – Санитары прихватили с подноса несколько бутербродов и поплелись из квартиры. – Через сорок минут смена. Всего доброго, Евгений Борисович. Счастливо, Володя.

Выпустив их, Володя снял туфли, надел тапки.

Евгений Борисович сидел на прежнем месте и явно не собирался никуда уходить. Паша встал, как бы приглашая его к выходу. Евгений Борисович продолжал сидеть.

–    Я отвечаю за каждое свое слово. У вас предынфарктное состояние. – Он обращался только к Володе и говорил медленно и тихо, как будто что-то диктовал. – Шумы, аритмия, изношенная задняя стенка. Все это на фоне, извините, постоянного медикаментозного допинга. Вы понимаете, о чем я? Ваш товарищ, – он указал на Леонидова, – обмолвился сейчас, что вы собираетесь на гастроли в Узбекистан. Жара, концерты, перелет. Вы просто не вернетесь оттуда. —И только высказавшись, он встал и, медленно проходя к двери, бросил: – Что мог, я сделал.

Глава седьмая
«ВСЕ ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ»

Володя закурил и вышел на балкон. Он увидел медленно бредущих от подъезда родителей. Их обогнала скорая, сорвавшаяся с места со включенной мигалкой. Затем из под ъезда быстро вышел Евгений Борисович и направился к новеньким «Жигулям».

Володя нервно передернул плечами и затянулся. Он почувствовал, что его знобит, хотя вечер был теплый.

На балконе появился Леонидов со сковородкой котлет. Он с аппетитом надкусил одну и довольно причмокнул.

– Володь, я им про Узбекистан сказал, чтобы отстали. Чтобы поняли—не можешь ты сейчас в больницу, – начал Паша. – Ну и Фридман звонил при них раз пять, прям плакал. Говорил, если не приедем, кирдык ему. Предлагал, только не падай, четыреста пятьдесят – только тебе! Ну и нам удваивал. Я тебя не уговариваю. Просто было бы странно, если бы он звонил, а я тебе не сказал...

– Ты слышал, что в Ижевске арестовали кого-то после наших выступлений? – перебил его Володя.

Паша удивленно вскинул брови:

–    Не бери в голову, они сами подставились. Нас это не касается. Нигде ни подписей... ничего. Я же не дурак.

–    Я разве сказал, что ты дурак? Я сказал: «Люди сидят». – Володя вернулся в комнату.

На кухне уже несколько минут свистел чайник, раковина была полна посуды, стол тоже заставлен грязными тарелками и чашками. Татьяна сидела на лавке спиной к плите. Володя несколько секунд постоял на пороге кухни, затем снял чайник и ласково начал:

–    Он прекрасный врач. Я сам надеялся больше вас всех, но не получилось у него... со мной... – Володя выбросил в ведро под раковиной скомканный бланк. – И он это знает, и я. Вот он всех собрал и давай стращать. – Володя подбирал слова, стараясь говорить весело и беззаботно. – Я—его творческая неудача. Понимаешь?

Он заметил, что Таня прячет лицо, и попытался развернуть ее к себе. Она беззвучно плакала.

–    Ты чего?

–    Воды горячей нет.

–   Танюш, ты из-за этого?

Он указал на гору посуды, взял первую попавшуюся тарелку, вытащил из-под раковины помойное ведро и бросил в него тарелку. Затем сгреб со стола чашки – тоже в ведро. Стал хватать грязную посуду и беспорядочно швырять в мусор. Посуды было много, вся она не помещалась, и он начал давить ее ногой.

Таня поняла: происходит что-то неладное.

–    Перестань, порежешься.

–   А? Да.

Володя схватил топорик для отбивания мяса и принялся колотить им по посуде – в ведре, в раковине, на столе. Осколки разлетались по всей кухне. С Татьяны спало оцепенение, она вскочила и попыталась забрать топорик, но, поняв, что это невозможно, обхватила Володю обеими руками, мешая ему крошить посуду.

–    Володя, остановись! Володя!.. – закричала Таня. – Паша!

А Володя все топтал посуду, не обращая внимания на Танин крик.

–    Из-за этой ерунды...

Вбежал Леонидов со сковородкой в руке.

–    Вы чего? – растерянно спросил он, озирая разгром.

–    На счастье, – задыхаясь, ответил Володя и упал на лавку.

Не успел он перевести дыхание, как зазвонил телефон.

–    Фридман опять. Будешь говорить? – Паша поставил сковородку на плиту.

–    Скажи, меня нет, извинись...

–    Ну да, поверит он мне – тебя нет, – пробубнил Паша, доедая на ходу остатки котлеты. – Подвели мы людей!

Татьяна прикрыла дверь, взялась собирать осколки.

–    Если бы я была твоим отцом, я бы подписала...

В дверном проеме возник Леонидов с телефонным аппаратом в руках, протянул трубку Володе:

–    Возьми.

–    Я же сказал: меня нет.

–    Возьми. Париж, —немного помявшись, добавил Леонидов.

Володя мгновенно подобрался. Он ждал этого звонка последние несколько дней. Ему следовало объясниться с женой. Сказать ей, зачем он срочно летит в Париж. Он легко поднялся, забрал телефон у Леонидова и вышел в гостиную. В кухню доносились обрывки разговора. Леонидов вытянул шею и прислушался. Он тоже ждал этого звонка.

–Алле... Здравствуй, родная... Только-только вошел. .. Как у вас? Как ты?.. Ну конечно соскучился... Да, я люблю тебя... Еще раз?.. Как?.. Громче? Я люблю тебя... Да ты что!

Татьяна резко закрыла кухонную дверь и нарочно шумно, чтобы Паша не смог разобрать ни одного Володиного слова, стала подметать разбитую посуду. Леонидов от досады скрипнул зубами:

–    Не могу, какие же деньги уходят!

–    Сволочь... – прошипела Татьяна.

–    Что?!

–    Доишь его, доишь!.. Когда же тебе хватит?

Паша внимательно посмотрел на Татьяну.

–    О, что я слышу? Ты рот начала открывать... Запомни, ты здесь никто...

Татьяна, резко развернувшись, запустила намыленной губкой в Леонидова. Тэт едва успел закрыться руками и в полном изумлении прошептал, обтирая лицо:

–    Соплячка.

Он поднял губку, медленно подошел к Тане и с демонстративной аккуратностью положил губку в раковину.

–    А с кем это он разговаривает? Ты случайно не знаешь?

Татьяна молчала.

–    А куда это он собрался? Правильно. В Париж. «Оу! Шанз-Элизе!» – вдруг запел Паша и, изобразив руками крылья самолета, «полетел» из кухни.

У двери он обернулся. Татьяна стояла на том же месте с веником в руках, готовая разрыдаться.

–    Не отвлекайтесь, девушка. Подметайте.

Войдя в гостиную, он с удивлением обнаружил, что там никого нет. Трубка лежала рядом с аппаратом, из нее слышались короткие гудки. Паша положил трубку на рычаг и огляделся. Володина куртка висела на вешалке.

Он открыл двери в туалет и ванную – Володи не было. В спальне горел свет, но тоже пусто. Дверь в кабинет была закрыта. Паша толкнул ее – темно. На ощупь он подобрался к столу и включил настольную лампу. Володя лежал на небольшой кушетке, отвернувшись к стене.

–    Володя! Володя, тебе плохо?

–    Хорошо.

Паша облегченно вздохнул и уселся в кресло.

–    Ну что, поговорили?

–    Да. – Володя не поворачивался.

–    Ты сказал ей?

–    Не смог.

–    Погоди, как это – «не смог»? Она же тебе больницу должна устроить! Как же она это сделает, если ты ей ничего не сказал?

Паша озадаченно разглядывал Володин затылок.

–    Ладно... – задумчиво произнес он. – Я сам с ней поговорю, если ты не можешь. Завтра позвоню и... Делов-то...

–    Я не поеду.

Володя сел на кушетке.

Паша не верил своим ушам. Он встал, прошелся по кабинету, опять сел, ожидая объяснений. Володя не моргая смотрел перед собой. Зазвонил телефон. Володя снова лег и накрылся пледом.

–    Меня – нет.

Паша давно привык к Володиным фокусам. У того могло измениться настроение за одно мгновение. Могли стремительно возникнуть новые планы. Однако сейчас Пашу просто взбесил Володин тон. Володя не только не извинился, не посоветовался, ничего не объяснил – он попросту отмахнулся от Паши. И особенно это последнее: «Меня – нет!» Так даже с денщиками не разговаривают, тем более с друзьями, тем более с ним, с Пашей, который... А, ладно!

Паша подошел к телефону, надрывающемуся междугородними длинными звонками. «Опять изворачиваться? Врать? А ради чего? Понятно, если ради работы, ради его здоровья, ради заработка... А сейчас-то зачем? Ведь он даже не сказал: „Возьми трубку“ или: „Ответь, Паша“... Нет! „Меня – нет“».

Паша схватил аппарат и поставил его на кровать прямо перед лицом Володи.

–    Наверняка Фридман. Сам с ним разговаривай! Надоело! «Буду – не буду! Еду – не еду!» Мы все отменили, мы людей подвели! Я неделю с твоими документами бегал, только чтобы ты лечиться поехал! Что?! Все псу под хвост?! А знаешь что? Ищи себе кого-нибудь другого – я не буду с тобой больше работать!

–    Паша! – Володя попытался прервать Пашину тираду.

–    Что – «Паша»? Ну Паша! А это, – он указал на надрывающийся аппарат, – Леня! Он теперь десять лет не отмоется. Что я ему скажу?

–    Скажи, что едем.

Паша замер. Ему стало мучительно стыдно. Как он мог? Володя отказался лечиться, чтобы работать. Это его главное лекарство. Панацея от всех бед. Его броня. Работа! Как Паша смел даже подумать плохо о Володе? Орать и не дослушать самого главного? Едем! – вот что главное. Конечно, конечно едем! Паша схватил трубку.

–    Да-да, соединяйте! – Он закричал, как будто хотел докричаться до другого берега реки. – Алло, Леня! Ну что тебе сказать... Володя согласен!

Из трубки донесся странный звук: не то кашель, не то ворчание.

–    Делаем все так, как договорились.

На некоторое время трубка замерла, затем разразилась длинным монологом. Паша только периодически поддакивал.

В кабинет вошла Татьяна. Она села на корточки перед Володей. Подоткнула плед, чтобы ему было теплее. Взяла его ругу. Испугалась—какие холодные у него руки! Стала растирать его ладони, будто он обморожен. Володя вяло улыбнулся:

–    Съезжу погреюсь.

–    Добился своего Пашка...

–    Не знаю, кто чего добился. Все так, как должно быть.

–    Я в Узбекистане никогда не была...

Володя нежно обнял Татьяну за плечи:

–Танюша, это же не отдых. Там переезды, жара... Не надо.

Приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Леонидов с зажатой в руке телефонной трубкой.

–    Володя! По сколько ставить, по три или по четыре?

–    Решайте сами.

Паша, даже не успев снять руку с микрофона трубки, прокричал:

–    Ставь по пять.

Трубка опять издала невнятный хрип.

–    СТАВЬ ПО ПЯТЬ! – опять закричал Паша. – УСПЕЕШЬ ПРОДАТЬСЯ-ТО?

Он опять прикрыл трубку рукой и перешел на шепот:

–    Володя, давай Толика возьмем на всякий пожарный.

–    Валяй.

–    Значит, гостиница. – Паша опять повысил голос. —Я, Володя, Сева Кулагин и, запиши еще, Анатолий Нефедов. Делать ничего не будет, он Володин врач. Ну не мне же платить. Не жмись. Меня тоже нет на сцене. И не кричи, я тебя хорошо слышу. При встрече, всё при встрече. Не по телефону. Не экономь на спичках. Мы чуть не сгорели. Пока! – Леонидов положил трубку и, потирая руки, вошел в кабинет.

–    Володя, я умею работать! Я эти гастроли два месяца готовил. Потом отменил. Это было непросто. А сейчас за пять минут все назад вернул. Фридман счастлив! Вылетаем завтра. В девять заезжай за мной. Я поехал. Ты это, Володь... ты извини меня...

Володя добродушно кивнул.

Леонидов бодро прошел в гостиную, обулся и вышел из квартиры. Вслед за ним выбежала и Татьяна.

–    Паша!

–    Что «Паша»? Раз уж ты с ним, дурой быть нельзя. – Паша нажал кнопку лифта. – Он не просто Володя. Он актер, он гениальный человек. Ему нужна публика, успех, деньги. Да, деньги, а не сопли твои.

Открылись двери лифта. Леонидов зашел в кабину, нажал кнопку первого этажа.

–    Позвони мне, пожалуйста, что у вас все в порядке, – только успела сказать Татьяна.

–    Он сам тебе сто раз позвонит. – Дверь лифта захлопнулась, и Леонидов исчез.

Татьяна вернулась в квартиру и увидела странную картину. Володя стоял перед зеркалом в гостиной и тщетно пытался застегнуть джинсы.

–    Как же я разжирел! – Он сопел, как ребенок, и, набирая воздух, стягивал на себе пояс. – Как же меня разнесло!

Татьяна прыснула:

–    Это мои джинсы. Давай лучше я тебя соберу. Расстегни – порвешь.

Володя послушался. Дышать ему стало легче, но теперь он расстроился еще больше.

–    А я смотрю – лежат. Думал, в них на сцену.

Татьяна пошла на кухню, но перед дверью оглянулась. Володя стоял в расстегнутых штанах и хитро улыбался. Татьяна, поняв, что он разыграл ее, подошла к нему, обняла, взлохматила волосы:

–    Тебе сколько лет?

–    Я тебе письмо написал. Прочтешь, когда уеду.

–    Где?

–    В кабинете на столе.

–    Ага, буду я дожидаться.

Она помчалась в кабинет и увидела на столике лист бумаги, придавленный плетеной ручкой: «Таня! Все будет хорошо! Не сразу, но обязательно. Обещаю!!! Вовка».

* * *

июль 1979 года, Ташкент

В кабинете за большим столом для совещаний сидели человек двадцать руководителей различных подразделений КГБ Узбекистана. Вдоль стен на стульях разместились более молодые и подтянутые офицеры. Во главе стола – сам заместитель председателя комитета товарищ Исраилов.

Исраилов, полный пожилой узбек, говорил медленно и тихо, как Сталин, только с узбекским акцентом, не глядя на людей, а лишь изредка вскидывая на них глаза. Трубку ему заменяла толстая золоченая авторучка. Он все время как будто взвешивал ее на ладони или ловко вертел между пальцами.

–    Зачем все так сложно? В отчете один концерт, а на самом деле пять. А афиши-мафиши по всему городу? А свидетелей – табуны?

–    ...Единственным доказательством реальности концертов являются корешки билетных книжек, которые остаются в кассе после продажи билетов, – объяснил Виктор Михайлович. – Это документы строгой финансовой отчетности.

–    Ну и заходи в кассу, бэри их. Чего еще? – Исраилов прокрутил ручку между пальцами.

–    Если зайти в кассу и взять—они концерт покажут в отчете, товарищ генерал. Поэтому в конце концерта корешки билетов жгут. Концерт кончился – доказательств, что он был, нет. Нами завербован администратор Ташкентской филармонии. В материалах дела он фигурирует под оперативным именем Сибиряк. Он организовал гастроли Высоцкого.

Он же изымет корешки и передаст нам, а также даст необходимые следствию показания.