Текст книги "Высоцкий. Спасибо, что живой."

Автор книги: Никита Высоцкий

Соавторы: Рашид Тугушев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава десятая
«ЛЕКАРСТВО»

Две «Волги» неслись по безлюдной трассе, пролегающей через барханы, на фоне заходящего солнца. В песчаных дюнах юлой закрутился аджинабадак– небольшой песчаный вихрь, вкручивая, как в мясорубку, сухие кустарники...

Мимо проплывали древние захоронения кочевников, высохшие деревья с разноцветными ленточками на ветвях. В небе одиноко кружил пернатый хищник, высматривая добычу. Перед лобовым стеклом машины вилась синей лентой трасса, разрезая желтое покрывало пустыни.

В приоткрытое окно врывался раскаленный воздух. Спасаясь от жары. Сева расстегнул рубашку и расслабленно откинулся на сиденье.

Володя не смотрел на дорогу. Прикрыл ладонью глаза и тяжело дышал. Нефедов в открытое окно попытался на камеру снять парящего ястреба.

– Толя, закрой, – попросил Володя.

Огорченный Нефедов закрыл окно и упаковал камеру в чехол.

Кулагин задремал. Поежившись, Володя передернул плечами и ладонью смахнул пот со лба.

Красный диск солнца, наполовину утонувший в песке, окрашивал бесконечные холмы в оранжевый цвет.

Вдруг Володя увидел на дороге, где-то далеко впереди, быстро идущего спортсмена с факелом над головой. Володя прищурился:

–    Скороход, что ли? Что-то далеко забрался... – «Волга» неслась со скоростью сто двадцать километров в час, однако путник не становился ближе. Он то появлялся, то исчезал в дымке испарины.

–    Мираж! – не отвлекаясь от дороги, буркнул водитель.

Стемнело мгновенно. Теперь был виден только небольшой кусочек несущегося навстречу асфальта.

Володю знобило. Хотелось остановиться, размять ноги, покурить, но он знал – станет только хуже. Надо быстрее доехать. А сейчас немного отвлечься, подумать, помечтать... заснуть—как ребята... Но не получалось.

Он погружался в тяжелую зеленую муть. Вместе с темнотой она заполнила салон машины и теперь пропитывала каждую клеточку его тела. «Ничего, это закончится. Главное – не останавливаться».

Наклонившись к нему, Паша негромко ответил:

–    Иди к себе, я приду. Все будет хорошо.

Володя резко встал и направился к лестнице. Девушка-портье выскочила из-за стойки и протянула Володе раскрытый блокнот:

–    Распишитесь, пожалуйста.

–    Не сейчас! Паша, скорее!

Он быстро поднялся по ступеням. Прошел по коридору мимо спящей за столом дежурной по этажу. Открыл дверь, вошел в просторный номер, поставил гитару на одно из кресел, упал на кровать лицом вниз и застонал.

* * *

Ожидая лифта, Паша подбрасывал в руке ключи от номера. Он с досадой процедил сквозь зубы:

–    Началось!

–    Что началось? – не понял Кулагин.

–    Ну а как ты хотел? – не обращая внимания на Севу, сказал Нефедов. – Чудес не бывает.

* * *

Вслед за расселившимися гастролерами в холле гостиницы появился Михалыч. Всю дорогу он сопровождал бригаду москвичей, следуя за ними на двухкилометровой дистанции. После пятичасового переезда ныла спина, хотелось спать, но он решил сделать обход и первым делом отправился на «прослушку».

На коммутаторе гостиницы дежурили связисты– Геннадий и Сергей. На столе стояли два магнитофона, один был подключен к телефонной панели.

–    Докладывай! – кивнул Михалыч Геннадию и взял журнал для оперативных записей.

–    Пока не спят. Было два звонка.

–    Они звонили? Куда?

–    В Ташкент, в филармонию. И еще скорую вызвали, – отрапортовал Геннадий.

–    Зачем скорую? Кому?

–    В номер к Высоцкому. Сказали, что у него колика почечная. Вот слушаем, – он указал на Сергея, сидевшего в наушниках, – пока не приехали.

–    Дай мне. – Михалыч стянул с Сергея наушники.

* * *

Володя нервно расхаживал по люксу, не находя себе места.

Постучали в дверь. Вошел Леонидов.

–    Ну что? – метнулся к нему Володя.

–    Все, сейчас будет...

–    Давай, Павел, давай... А то случится что-то страшное.

–    Тебе отдохнуть надо... перед концертами.

–    Это не твоя забота. Ты делай свое дело...

Леонидов прошелся по номеру.

–    Хороший номер. С ванной? Ух ты, у тебя еще и приемник стоит.

Высоцкий упал на диван и бессмысленным взглядом уперся в потолок. Леонидов покрутил приемник, пытаясь поймать нужную волну.

–    Не ловит, сука...

В номер опять постучали. Леонидов вздрогнул и кинулся открывать. За дверью стояли дежурная по этажу и врач скорой помощи с медсестрой.

–    Здравствуйте! Вызывали?

–    Да, проходите, пожалуйста.

–    Что случилось?

Леонидов растерянно развел руками:

–    Да вот, видите, острая почечная колика... была... У нас с собой вообще-то врач, но...

–    Ну, давайте посмотрим...

Врач подсел к Высоцкому на диван, пощупал пульс, раскрыл саквояж, достал прибор для измерения давления. Высоцкий зло смотрел на Пашу.

Паша сделал вираж вокруг врача:

–    Вы не могли бы просто оставить нам лекарство, все уже прошло, но вдруг снова...

В номер без стука вошел Нефедов.

–    Здравствуйте! Нефедов! – Он протянул руку доктору. – Можно вас на минуту в эту комнату?

Он отвел доктора в соседнее помещение. Леонидов двинулся вслед за ними. Володя мрачно глядел в потолок.

Медсестра приставила стул к дивану и начала заполнять вызывной лист.

–    Фамилия?

–    Высоцкий Владимир Семенович, 1938 года рождения, Москва, Малая Грузинская, двадцать восемь, тридцать, – процедил он сквозь зубы.

–    Завтра на концерте будет первый секретарь обкома, мы не можем сорвать...

–    Такие лекарства очень строго учитываются... Запрещено, это подсудное дело.

–    Ну, давайте не будем формальничать... Завтра мы вас тоже приглашаем. С женой и детьми. А главное, не беспокойтесь! Мы заплатим!

–    Что?!

–    Сколько скажете. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Слушая разговор в наушниках, Михалыч вдруг заметил, что магнитофон не записывает.

–    Пленку экономишь? – обратился он к технику Сергею.

–    Да нет, мы записываем только телефоны.

–    Кто приказал?

–    Да всегда так.

–    Вот это, – Михалыч постучал по наушникам, – тоже пиши. Все пиши!

–    А думает, тварь, что он принципиальный... – поддержал его Нефедов.

Володя повернулся к ним с перекошенным от боли лицом.

–    Павел! Твою мать!.. Ты же обещал, что будет...

–    Володя! Не горячись, что-нибудь придумаем...

–    Что ты можешь придумать?

–    Володя! Потерпи, дорогой... клянусь тебе...

Нефедов протянул Высоцкому стакан воды и таблетки.

–    Володя, выпей.

–    На хрена мне твои таблетки?! Ты понимаешь, что я умираю? У меня сейчас... жилы лопнут!

Володя вскочил и заметался по комнате. Распахнул раму. Казалось, он вот-вот выскочит в окно. Перепуганные Леонидов с Нефедовым схватили его за руки.

–    Володя, милый, все билеты проданы, мы не можем отказаться...

Вдруг Нефедов свистнул в два пальца. Повисла пауза. Паша и Володя замерли.

–    Сейчас я все сделаю... – Он с азартом потер руку об руку.

–    Да что ты сделаешь? – заорал Леонидов. – Ты уже сделал! Какого хрена ты ничего не взял?! Что ты вообще можешь?! Приехал!.. Турист!..

У Нефедова глаза блестели как у сумасшедшего.

–    Пошли! – Он схватил Леонидова за рукав. – Володя! Еще десять минут.

–    Толик, помоги мне! – простонал Володя и рухнул на диван.

Нефедов выскочил из номера и побежал по коридору. Леонидов едва догнал его.

–    Ты почему ничего не взял с собой? – спросил он на ходу.

–    Я что, дурак – с собой такие препараты таскать?

Они задыхались – разговаривали на бегу.

–    Ты врач, тебе можно.

–    Врач – значит, срок в два раза больше. В Москве осталось что-нибудь?

–    Полным-полно! Я дома спрятал!

–    Звони Татьяне, пусть везет!

–    Если Володя узнает – он меня убьет!

–    А он доживет? – Нефедов резко остановился. И, не получив ответа, бросил: – Звони!

Перепрыгивая через ступеньки, Нефедов спустился на первый этаж, пересек холл и выскочил на площадь перед гостиницей. Уазик с красным крестом уже тронулся с места. Нефедов бросился было следом, но, поняв, что не догонит, схватил с клумбы сухой ком земли и швырнул в машину. Уазик затормозил, из него выскочил водитель, здоровенный узбек, и направился к Нефедову. Оттолкнув водителя, Нефедов подбежал к пассажирской дверце, сорвал с себя часы, сунул врачу.

–    Хотя бы одну!..

Подоспевший водитель схватил Толика за шиворот и потащил прочь от машины. Нефедов отбивался, и водитель быстрым, уверенным ударом отправил его на асфальт. Но Нефедов упорно поднялся и снова метнулся к врачу.

–    Засунь ты свои принципы в задницу! – Нефедов почти рыдал. – Он же умереть может! Да врач ты или коновал?..

Врач швырнул часы Нефедова на асфальт. Повернулся к водителю:

–    Поехали!

Водитель опять отпихнул Толика, обошел машину и плюхнулся за руль. Машина тронулась с места. Нефедов подскочил к задней дверце уазика. На ходу распахнул ее, запрыгнул внутрь. Медсестра, сидевшая там возле пустых носилок, при виде обезумевшего Нефедова в ужасе забилась в угол и завизжала. Нефедов сразу нашел чемоданчик с препаратами и одним движением распахнул его. Машина снова резко затормозила, и Нефедова бросило вперед, однако он упорно продолжал шарить в чемоданчике. Врач и водитель выволокли его из машины за шкирку, бросили на землю и принялись бить ногами. Уворачиваясь от ударов, Нефедов все же успел подобрать свои часы.

–    Все, все! – кричал он. – Ребята, я понял. Все! Извините!

Убедившись в том, что с медсестрой все в порядке, водитель и врач вернулись на место.

–    Может, вызвать милицию? – никак не мог успокоиться водитель.

–    Не надо, – отмахнулся врач. – А то полночи здесь простоим.

Машина отъехала от гостиницы. Нефедов продолжал сидеть на асфальте. Медленно, очень медленно разжал руку, проверяя, не раздавил ли ампулу, которую успел вытащить из чемоданчика.

–    Триста восемнадцатый, Леонидов.

–    Дай послушать.

Сергей перекоммутировал наушники Михалыча, чтобы он мог слушать телефонный разговор.

* * *

Фридман и Сева сидели на диване в напряжении. Леонидов кричал в телефонную трубку:

–Танюша! Слушай меня внимательно! Под кроватью в кабинете коробка. Бери ее и вылетай. – Он повернулся к Фридману: – Куда ей лететь?

–    Пусть летит в Ташкент, оттуда до Бухары, – зашептал Леня. – Сюда завтра рейсов не будет.

–    Ближайшим рейсом в Ташкент, оттуда доберешься до Бухары... на такси или на автобусе... – продублировал Паша и, опять повернувшись к Фридману, прошептал: —А если поездом?

–    С поездами связываться не надо.

–    С поездами связываться не надо, – послушно повторил Паша. – Билеты? Подойди во второе окно в Домодедово, скажи, что из театра, отстала от группы... Едешь на гастроли в Ташкент. Кассир Лидия Семеновна, запиши. Так! Если билетов нет—иди на подсадку... Места всегда есть, поверь мне... Давай, голубушка, а то случится что-то страшное... Чувствую – подведем мы людей.

Паша положил трубку. Все молчали.

Первым пришел в себя Кулагин:

–    Как она приедет? А если ее с этим дерьмом задержат? Ты соображаешь, что делаешь?

–    А ты что предлагаешь? – спросил Леонидов, глядя в пустоту.

–    Надо с Володей поговорить. Пусть он себя в руки возьмет.

Паша криво усмехнулся:

–    Я бы не советовал сейчас говорить с Володей. А потом, зная Танюху, могу сказать определенно: она уже в дороге, нам ее не остановить.

Дверь в номер распахнулась, ввалился взъерошенный, избитый Нефедов. Леонидов изумленно уставился на него:

–    Ты чего здесь? Где Володя?

–    Спокойно, спокойно. Я решил проблему. Спит Володя.

–    Ну, ребятки, я к себе – полежу. Отдыхайте. Выезд в восемь ноль-ноль, —устало вздохнул Фридман, как будто подвел итог. – До завтра.

–    До завтра дотянем. А завтра... – Нефедов неопределенно развел руками, всем видом давая понять, что завтра он ни за что не отвечает.

для которых и предназначались препараты, которыми он пользовался.

Когда-то давно, еще в другой жизни, он успокаивал себя тем, что в любой момент волен остановиться. Делал паузы, сначала на месяцы, потом на недели. Но паузы сокращались, и вот он уже не может без лекарства.

Выбор простой: или жить как сейчас, или не жить вообще. Несколько раз он решался: «лучше умру», но решимость быстро таяла. И главным был не страх смерти, а обреченное желание жить. И все продолжалось по кругу: «Зачем жить? Это не жизнь. Я все сделал. Уйду—никто и не заметит». И снова: «Нет, я смогу! Я выскочу!» И в жутких бессмысленных мучениях проходило еще несколько дней.

Но иногда, в самые отчаянные часы, вдруг ненадолго, как будто где-то приоткрывалось окно, появлялись слова, строчки, строфы, за которые потом не было стыдно. Только желание снова услышать далекую музыку и, подчиняясь ей, записать неуловимое, но так хорошо знакомое; только это желание и давало силы остановиться и круглосуточно мучиться невыносимой болью, тревогой, стыдом.

Но сейчас даже это окно не открывалось. Музыки не было. Он чувствовал, что обречен.

мы? Вы что, в первый раз на гастролях? Как так можно?»

Леня был в отчаянии. У себя в номере он, не разуваясь, повалился на кровать. Еще днем, после разговора с Володей, он воспрял духом. Поверил, что все обойдется. «Ну действительно, кто такой этот Бехтеев? И кто такой Высоцкий? Что, Бехтеев – главный в республике? Что, нет людей, которых он боится? Володя – двери ногой в любой кабинет! Володя – звезда! Не по зубам он вам, Виктор Михайлович! Он с вами сам разберется!»

Но теперь Леня понял, что рано расслабился. Зря понадеялся на Володины возможности. Володя – просто актер, больной, несчастный, одинокий человек. А сам он, Леня, – гнида и стукач! И нечего себя обманывать и оправдываться. Самая настоящая гнида!

В дверь постучали. Леня открыл не спрашивая. Он знал, кого увидит, и не ошибся. На пороге стоял Бехтеев.

–    Не приглашаешь?

–    Проходите, – Леня посторонился.

Бехтеев вошел. Огляделся, куда бы присесть. Леня убрал с кресла свой дипломат, но гость садиться передумал. Несколько секунд он постоял, рассматривая свои ботинки, и, подняв глаза на Леню, тихо и совсем буднично спросил:

–    Леня, что за лекарства?

–    Не понимаю.

–    Он болен?

–    Чем?

–    Это я тебя спрашиваю – чем?

–    Виктор Михайлович, я же не доктор! – уныло протянул Леня.

Михалыч произнес, упирая на каждое слово:

–    Он принимает наркотики?

–    Як этому никакого отношения не... – Леня осекся, но было уже поздно.

Михалыч улыбнулся:

–    Ладно. Работай.

Он повернулся, собираясь уходить. Леня схватил его за рукав:

–А когда вы их?.. То есть нас... Ну, чтобы я знал... Когда билеты будем жечь, наверное?.. Как мне-то быть? Вы же задержите?

Михалыч отстранил от себя Фридмана:

–    Леонид, меньше знаешь – крепче спишь!

–    Но его тут на день рождения зовут. Ехать?

–    Много вопросов. Делай все как обычно.

Михалыч вышел в коридор. Фридман закрыл дверь на ключ и с ужасом уставился на телефон. Затем осмотрел весь номер, сел на кровать и схватился за голову...

* * *

Михалыч не спеша возвращался на коммутатор. Ему хотелось бежать, немедленно начинать действовать. Однако он специально шел медленно, почти торжественно, стараясь успокоить дыхание и замедлить биение сердца. Теперь он точно получит признательные показания от гастролера.

«Его надо задержать за употребление и хранение наркосодержащих препаратов. Подержать в камере пару суток, а потом помахать перед носом ампулой – и будет любое признание. Только бы не сорвалось! Только бы эта Татьяна приехала!»

Михалыч заглянул на коммутатор гостиницы:

–    Гена, а ну выйди.

Геннадий послушно выбрался к нему в темный предбанник.

–    Слушай меня, – заговорил Михалыч. – Возьми двоих ребят потолковее, машину и езжай в Ташкент. Самолет из Москвы садится где-то в обед. Пассажирка —Татьяна, лет двадцати, думаю красивая. Захочет ехать на машине до Бухары. Все, больше ничего не знаю. Вычислишь ее, задержишь с багажом, и сразу—звонок мне. Работай.

Гена кивнул. Михалыч наконец отправился в свой номер – спать.

Глава одиннадцатая
«ЕГО ВСЕ ЛЮБЯТ»

Последние месяцы Татьяна была счастлива. Не просто влюблена – такое случалось с ней и раньше, – а именно счастлива. Она – с ним. Ничего специального она д ля этого не делала. Просто вдруг поняла: ей нужно быть с ним. И он то ли разрешил, то ли попросил... Она не могла вспомнить, как это произошло. Все вдруг откатилось даже не на второй план, а вообще за кадр. Учеба, друзья, семья, мечты о будущем. Она ждала каждого следующего дня, а когда этот день наступал, жила только им. То его нет! То он здесь. То он болен, то счастлив удачной строкой, то сломалась машина, то отключили воду, то уехал, то вернулся... И все становилось огромным, существенным, драматичным – и в то же время легко решаемым, смешным, а главное—безумно интересным.

Она не сразу поняла, что это любовь – то, во что превратилась ее жизнь. А когда поняла, пришел страх. Сначала она боялась соперниц, ревновала к друзьям, к театру, боялась, что это все вот-вот закончится. Но очень скоро страх сконцентрировался и заострился. Она стала бояться за него. Его смерть неминуема. Прямо сейчас или через год – но смерть была рядом с ним всегда. Его тенью, кругом китайского желтого абажура, пустым гитарным футляром, остановившимися часами. И он это знал, и она. Знали и ждали. Разница только в том, что она боялась, а он нет.

Едва лишь зазвонил телефон, Татьяна поняла: вот оно, то, страшное. Спросонок из разговора с Пашей не запомнила почти ничего. Кроме одного: надо ехать и взять с собой коробку. Но этого оказалось достаточно. Главное – он жив. И значит, необходимо оказаться там – рядом с ним. Его жизнь в этой обувной коробке с надписью «ZЕВО-ZЕВО».

Татьяна положила ее в сумку, сверху бросила вещи, тетрадки. «Больничной» ручкой аккуратно черкнула на записке, которую оставил Володя: «Лидия Семеновна. Окно № 2».

Зашла в гостиную, выдвинула из комода ящик и из груды бумаг и квитанций извлекла внушительный конверт с надписью «Дача». Из конверта вытянула три сотенные купюры, но потом одну вернула. На конверте надписала: «Минус двести – Узбекистан».

И только поймав машину до Домодедово, она попыталась сообразить, что же ей теперь делать. В свои девятнадцать лет она только один раз, два года назад, летала на самолете в Кисловодск с мамой. Это была единственная дальняя поездка в ее жизни. Дальше Подмосковья она больше никогда не выбиралась.

Почему Паша не взял лекарство с собой? Как же они могли, зная, что Володя болен, не позаботиться о лекарствах? И неужели эти препараты нельзя достать там?.. Наверное, нет.

Ничего... все обойдется. Уже сегодня вечером она увидит Володю и обнимет его крепко, и будет с ним.

Однако войдя в здание аэропорта, она растерялась. Вся ее уверенность куда-то улетучилась. Таня увидела огромную толпу людей с чемоданами, коробками, тюками и колесами, баулами и детьми. И очереди... очереди... очереди.

Пометавшись немного, она вспомнила: «Касса номер два, Лидия Семеновна».

Татьяна почти бежала по аэропорту мимо стоек регистрации. Здесь принимали багаж. Она смотрела на знаки и стрелки, указывающие туалеты, буфеты, милицию, медпункт.

–    А кассы, где кассы? – кинулась она к каким-то людям.

–    Пройди мимо контроля и налево – коридор. Там кассы.

Некоторые пассажиры торопились, нервничали и толкались, некоторые спали: кто на лавках, кто рядом со стоящими вещами на полу. Татьяна плотнее прижала к себе сумку. Она увидела идущего навстречу милиционера. За ним тащился мужчина лет шестидесяти с открытым чемоданом, из которого торчали вещи. Таня бросилась к милиционеру.

–    Где здесь кассы?

Мужчина загородил собой милиционера, не позволяя тому отвлекаться на какие-то мелочи:

–    Извините, девушка! – И продолжил волнительный разговор с блюстителем порядка: – Где написано, что нельзя? Это мое!

–    Покажите хоть что-нибудь – чек, накладную! – равнодушно возражал милиционер.

–    Вы же видите – это не оружие, не горючая жидкость, не наркотики! —Теперь пассажир указывал на большой плакат, исписанный мелкими буквами под крупным заголовком: «Запрещается».

–    Если б было оружие, ты бы уже сидел в кутузке. Двести игл для машинки. Двести! У тебя фабрика, что ли, швейная? – Туг милиционер наконец обратил внимание на Татьяну: – Что вам, девушка?

–    Я кассовый зал ищу.

–    Он у вас за спиной.

Татьяна изумленно проводила взглядом удалявшихся спорщиков и обернулась.

Все кассы, в том числе и вторая, были закрыты. Но около окошка старшего кассира собралась толпа с какими-то записками и бланками. Стряхнув с себя оцепенение, Татьяна вклинилась в эту группу, после долгих маневров пробралась к окошку и оттолкнула от него какую-то крупную женщину.

–    Ты что ж делаешь, нахалка? – возмутилась женщина, подбоченясь и готовясь к схватке.

–    Мне только спросить. Я стояла, – пролепетала Татьяна.

–    Стояла она! Где это ты стояла? Знаю я, где ты стояла! В очередь!

–    Где вы здесь видите очередь?

Держа в руках записку «Лидия Семеновна. Окно № 2», Татьяна обратилась к старшему кассиру:

–    Мне нужна Лидия Семеновна. Мне... билет до Ташкента.

–    Она не работает сегодня.

–    Я из Театра на Таганке. Мне заказано. Хотя бы на подсадку...

–    Не знаю ничего.

Татьяну оттеснили от окошка, но в ней уже проснулась отчаянная решимость. Тяжело дыша, она осмотрелась и увидела еще одну открытую кассу – «Для военнослужащих». Рядом никого не было. Татьяна подошла, вставила в паспорт сотню и тоном, не терпящим возражения, произнесла:

–    На Ташкент, ближайший рейс, один.

Не глядя на нее, кассирша отрезала:

–    Нет билетов.

–    Я из Театра на Таганке, мне необходимо, я везу лекарство Высоцкому.

–    Я-то тут при чем? Это воинская касса, – не поднимая глаз, ответила кассир.

Татьяна просунула в окошко паспорт с сотенной бумажкой.

–    Вот, можно без сдачи. Возьмите.

Кассир посмотрела на паспорт со вкладышем, подняла длинные ресницы и холодно произнесла:

–    Отойдите, не мешайте работать.

Таня поняла, что уперлась в бетонную стену. Все ее тело непроизвольно затряслось. Задыхаясь, она медленно опустилась на пол.

–    Девушка! Что вы тут устраиваете? – высунулась из окошка кассир.

Татьяна поднялась и почти залезла головой в кассу, по лицу ее потекли слезы.

–    Вы понимаете, что я говорю? Человек без лекарства, он умереть может! Как это – билетов нет?

Должна быть бронь на такие случаи! Пожалуйста, помогите!

Кассир с любопытством посмотрела на Татьяну.

–    На Ташкент? Борт будет сейчас грузовой. Можно попробовать договориться. Согласятся – я тебя оформлю. Давай вместе сходим.

Она закрыла окошко, вывесила табличку «Перерыв 10 минут» и вышла к Татьяне.

–    Нам в комендатуру. Сюда.

Вытирая слезы, Таня последовала за кассиршей. Они прошли по коридору, и кассирша толкнула дверь с надписью «Военная комендатура».

В небольшой комнате сидело несколько солдат, а чуть поодаль – майор с опухшим, красным лицом. Кассирша окликнула его:

–    Майор, а подь-ка сюда.

–    Не возьму, – офицер даже не посмотрел в ее сторону.

–    Сюда иди, я сказала.

Майор неохотно встал.

–    Очень нужно. Девушка – с «Таганки», – зашептала кассирша.

–    Ты что, не знаешь, что у меня за груз?! – взорвался он.

Татьяна поняла, что это ее единственный шанс.

–    Да это ничего, я могу посидеть на ящиках, – вытирая слезы, произнесла она. – Вы поймите, я везу лекарство для Высоцкого. Без него он может умереть...

Майор недоверчиво оглядел Татьяну с ног до головы.

–    Ну уж прямо для Высоцкого...

–    Вы мне не верите? Вот мои документы.

–    Возьми, майор, – подмигнув, поддержала кассирша.

–    Ладно. Сто рублей.

Татьяна вытащила из паспорта сторублевую бумажку.

–    Да не здесь... Давай документы. Я оформлю тебя в сопроводительных. Если кто будет спрашивать, скажешь, что родственница Худякова... Сопровождаешь груз. Запомнила?

–    Запомнила! А Худяков – это вы?

Майор удивленно посмотрел на Татьяну.

–    Худяков – это груз.

* * *

В кабине пилотов было очень тесно, и Татьяна попросилась лететь в грузовом отсеке. Собственно, весь самолет, кроме кабины, и был огромным грузовым отсеком. В нем не имелось ни сидений, ни иллюминаторов и светила только одна лампочка над входом в кабину. Татьяне выдали воняющий бензином грязный ватник.

Когда самолет разгонялся по полосе, ее чуть не снесло с ящика, на котором она сидела. Она вцепилась в ремни, которыми ящик был закреплен почти в центре самолетного брюха. Ногами уперлась в такой же зеленый ящик, закрепленный рядом. Сразу же заложило уши и стало холодно. Стуча зубами, Татьяна завернулась в спасительный ватник. Одной рукой она прижимала к себе сумку.

Из темноты, шатаясь, явился знакомый майор в приличном под питии и со стаканом в руках. Пред-дожил выпить, чтоб согреться. Татьяна отказалась. Перекрикивая шум моторов, майор заговорил с ней:

–    Вильченко знаете?

–    Кого? – не расслышала Татьяна.

–    Вильченко!

–    А кто это?

–    Ну там, один... Он в Москве всех знает. То есть артистов там, хоккеистов... Такой мордатый, рыжий, даже не рыжий, а вообще... Золотой.

–    Ну, может быть... Я просто не всех помню, я недавно в театре работаю.

–    Не-ет, он не в театре. Он там два года в академии учился, жил. Ну, с детьми, с женой. Как же его – Вильченко... Вильченко... О! Герман! Герман Вильченко!!!

–    Нет, вряд ли...

Майор, не обращая внимания на Таню, продолжал кричать, глядя куда-то в пустоту.

–    Он говорил, короче, что эта... худая такая, из балета... заболела чем-то, как ее... ну – лебедь!

–    Нет-нет, с ней все в порядке. Плисецкая.

–    Во, да! Плисецкая! А говоришь – не всех знаешь. Чего с ней?

Татьяне тоже приходилось перекрикивать шум двигателей.

–    Она... танцует. Она лучше всех. То есть, может, что-то и было, но давно. А сейчас все в порядке.

Майор мечтательно улыбнулся пустоте.

–    Во-о... В Москве... Вы все, конечно, здорово... Все про всех знаете. А у нас – ни хрена! Только «Красная звезда». Да я и не читаю вообще. А Высоцкого я знаю. Он, когда я в Полтаве служил, приезжал туда. Я его, знаешь, люблю... Сердцем. Ну, то есть очень уважаю! Везет тебе, конечно. Как тебя зовут?

–Татьяна. Да, я тоже... его люблю. Его все любят.

Татьяне вдруг стало хорошо и радостно. Она поняла, что первый раз вслух сказала, что любит Володю.