Текст книги "Русский флот на чужбине"

Автор книги: Никита Кузнецов

– Мы увели судно из России, мы должны и возвратить его туда!

Мичманы же Рукша и Непокойчицкий выразили свой протест тем, что потопили эту канонерскую лодку. За это их посадили в тюрьму, а на допрос водили по городу закованными в цепях. В ответ на такое издевательское обращение оба мичмана покончили жизнь самоубийством» [61]61
  Моисеев С. Военные корабли и суда, похищенные интервентами у молодой Советской республики // Пропагандист и агитатор. 1951. № 5. С. 48.


[Закрыть].

Нельзя не упомянуть один небольшой эпизод из жизни молодых моряков эскадры. Из отрывка письма М.А. Беренса В.И. Дмитриеву от 16 августа 1923 г.: « Наша молодежь последнее время занимается парусным спортом, выкраивая из старой парусины и рваных чехлов и тентов паруса на все могущее держаться на поверхности воды. Я страшно этим доволен, т. к. это занятие полезнее, чем пить ordinaire [62]62
  В одиночку (фр.).


[Закрыть]. Несколько гардемарин начали сами строить маленькую яхту из старых ящиков и прочей рухляди, но к несчастью нигде не оказалось никаких чертежей…» [63]63
  ГАРФ. Ф. р-5903. On. 1. Д. 461. Л. 29.


[Закрыть]Далее Беренс просил Дмитриева прислать ему какие-нибудь чертежи; впоследствии просьба была выполнена. Этот маленький эпизод говорит о том, что, несмотря на труднейшее положение эскадры, в душах моряков все равно сохранялась тяга к своему истинному призванию и любовь к морю.

Финансовое положение Русской эскадры постоянно ухудшалось. В течение 1923 г. командование эскадрой выделяло Монастыреву на издание «Морского сборника» по 100 франков в месяц (хотя и нерегулярно). Но издание пусть и малобюджетного журнала оказалось, увы, непосильным бременем для эскадры. Поэтому к осени 1923 г. и эти скудные дотации прекратились. 11 октября Беренс писал Дмитриеву: « Монастыреву на продолжение Сборника я ничего больше не дам; у него это просто способ выманивать деньги. Сборника же уже никто больше не читает…» [64]64
  Там же. Л. 69.


[Закрыть]Увы, не мог предугадать Михаил Андреевич Беренс, что благодаря выцветшим страницам ротаторного издания многие эпизоды истории флота дойдут до сегодняшнего дня. Впрочем, нельзя и осуждать его за данное решение, продиктованное крайне тяжелым положением эскадры.

Наличие за границей организованных антибольшевистских сил, естественно, не давало покоя советскому правительству. В этот период (скорее всего, и не только в этот) Русская эскадра являлась объектом внимания со стороны ОГПУ. Возможно, что среди ее личного состава имелись и осведомители, работавшие на Советскую Россию. В анонимном агентурном донесении (судя по тексту, автором его является бывший офицер флота), посвященном положению русскою флота и датированном 30 апреля 1923 г., указано: « Настроение в массе безусловно в пользу РСФСР. Для выполнения определенного задания людей на месте найти можно будет. (…) Настроение масс, как офицеров, так и солдат, всецело на стороне сов[етской] России» [65]65
  Русская военная эмиграция 20-40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М., 2001. С. 258, 260.


[Закрыть]. Однако ни в 1921 г., ни в дальнейшем (особенно после ликвидации эскадры) желающих уехать в Советскую Россию не нашлось. Следовательно, мнение о полной поддержке новой власти чинами эскадры все же сильно преувеличено. Хотя отдельные моряки, вероятно, действительно возвращались в Россию, не в силах перенести тоски по Родине или разочаровавшись в Белом движении.

К 1 ноября 1923 г. на эскадре оставалось 468 человек (72 офицера; 138 унтер-офицеров и матросов; 70 человек преподавательского состава, включая семьи; 80 кадетов – воспитанников Сиротского дома и 6 матросов при нем; 93 человека из числа семей русских беженцев, живших на «Георгии Победоносце»; 9 человек в Морском госпитале).

К концу 1923 г. надежд на боевое использование кораблей в новом походе против большевиков уже почти не оставалось. Тем не менее корабли и суда поддерживались в рабочем состоянии. Вот строки из отчета: « Жизнь на эскадре к концу года сводилась, главным образом к самым необходимым работам по поддержанию судов, особенно не потерявших еще своего боевого значения, как „Генерал Алексеев“, „Генерал Корнилов“, миноносцы „Дерзкий“, „Пылкий“, „Беспокойный“ и 4-х подводных лодок, насколько это позволила численность личного состава. За 1923-й год суда в док не вводились. В течение года были осмотрены на всех судах механизмы и котлы, причем там, где были найдены, признаки утечки воды из котлов, эти последние были вновь заполнены по положению, но надо сказать, что доливать котлы пришлось очень немного в пределах естественной утечки воды. Была осмотрена и артиллерия. Как состояние артиллерии, так и механизмов было найдено вполне удовлетворительным».

Хотя за истекший год эскадра и уменьшилась на десять вспомогательных судов, но ее морякам положение еще казалось достаточно стабильным. Французское правительство утвердило бюджет на следующий год, причем в несколько увеличенном по сравнению с прошлыми годами варианте, да и «политический барометр» не предвещал, казалось, близких перемен.

Однако уже в начале следующего, 1924 г., стало ясно, что, скорее всего, Франция признает правительство большевиков, о чем командование эскадрой неоднократно предупреждал бывший морской агент России в Париже В.И. Дмитриев. Вскоре большинству русских моряков стало очевидно, что долго эскадре не продержаться.

Все большее число из них стремилось найти себе работу на берегу. По французским законам они не могли занимать командные должности даже на судах каботажного плавания, поэтому им приходилось выполнять самые разные работы – служить землемерами, лесниками, писарями, корчевать деревья и т. д. Но и при поиске подобных занятий их ожидала жестокая конкуренция со стороны местных жителей.

В июле 1924 г. на эскадре оставалось 220 человек (из них 60 женщин и детей). Кроме того, около 100 воспитанников продолжали обучение в Сиротском доме (бывшем Морском корпусе). Многие матросы, числившиеся на кораблях, являлись инвалидами военного и морского ведомства, принятыми Беренсом на эскадру просто из жалости. По словам В.И. Дмитриева: « Фактически личного состава нет, а есть только сторожа».

В мае французское правительство начало переговоры с СССР, а 28 октября 1924 г. Франция признала законность существования советского правительства и установила с ним дипломатические отношения. После этого существование эскадры под Андреевским флагом стало невозможно юридически. О том, как завершилась эпопея эскадры, доложил в своем рапорте вице-адмиралу Кедрову (который продолжал оставаться командующим) контрадмирал Беренс. Приведем цитату из этого документа: «29 октября днем заместитель бывшего в кратковременном отсутствии Морского Префекта Контр-адмирал [Буисс] прислал ко мне Начальника Штаба с важными известиями. Не застав меня дома, он не решился передать их Офицеру для Связи Старшему Лейтенанту Соловьеву и пригласил его лично проехать к Адмиралу. Адмирал [Буисс] объявил Ст[аршему] Лейтенанту Соловьеву о том, что получено официальное известие от Морского Министерства о признании Фратрией Советской России и спросил его, нельзя ли ожидать каких-либо демонстраций со стороны чинов Эскадры, на что получил успокоительный ответ.

30 рано утром я получил собственноручное письмо Морского Префекта Вице-адмирала Эксельманс, вернувшегося срочно из Туниса, с просьбой собрать на одном из кораблей в кратчайший срок возможно большее число офицеров, с которыми он хочет лично поговорить по поводу текущих событий.

В 10 час[ов] утра он прибыл на э[скадренный] м[иноносец] „Дерзкий“, где к этому времени были собраны все Командиры и свободные от службы офицеры и корабельные гардемарины.

Адмирал Эксельманс объявил о признании Францией С.С.С.Р., выразил свое соболезнование и развил свою точку зрения о том, как должны в данном случае поступить Русские Морские Офицеры.

Выло ясно у что он опасается повторения случая с кан[онерской] лод[кой] „Грозный“. Затем он заявил, что он не желает нас ставить в положение, при котором нам могут предложить немедленно покинуть суда, а потому предложил личному составу перебраться на берег в казармы авиационного парка в Сиди-Ахмет – в 7-ми километрах от Бизерты.

После этого Адмирал Эксельманс спустился ко мне в каюту, где опять выразил опасения повторения случая с „Грозным“ и сравнительно успокоился после моего ручательства, что подобного случая не будет, и ликвидация эскадры пройдет совершенно спокойно. Официально я просил Адмирала Эксельманса назначить Комиссию, которая перед съездом нашим с судов установила [бы] их состояние и [то], что они поддерживались в исправности по мере наших возможностей. Неофициально я просил его оказать содействие по переправке нашему Агенту в Париже Капитану 1 ранга Дмитриеву реликвий и серебра, хранящихся на Эскадре [66]66
  На крейсере «Адмирал Корнилов» хранились запечатанные ящики с серебряными приборами с различных кораблей Черноморского флота, штаба командующего флотом и Морского собрания г. Севастополя (ГА РФ. Ф. р-5903. On. 1. Д. 464. Л. 72). Впоследствии серебро и другие реликвии эскадры были доставлены на линейном корабле в Тулон. Архив штаба эскадры передали на хранение в префектуру Бизерты и затем – в Морской исторический архив Франции, где он хранится до сих пор. Сведениями о судьбе серебра автор не располагает.


[Закрыть]. Относительно отправки серебра и реликвий Адмирал заявил, что берет это дело на свою ответственность и уверял, что я могу быть совершенно спокойным, что это будет сделано; Комиссию же назначил немедленно, чтобы не задерживать переборку [так в тексте, правильно – „переброску“. – Н.К.] личного состава на берег. С последней Адмирал очень торопил, почти не скрывая, что он опасается случаев потопления и порчи судов.

Морской Корпус и „Георгий Победоносец“ Адмирал Эксельманс обещал сохранить возможно дольше. Первый, чтобы дать возможность окончить еще одному выпуску, а второй, пока все семейные офицеры не найдут себе занятий.

По отъезде Морского Префекта, мною были собраны Командиры, которым я объявил о предстоящей ликвидации, объявил очередь сдачи судов, приказал оставшиеся расходные материалы, могущие пригодиться Морскому Корпусу и [линкору] „Г[еоргий] Победоноceц“, передать на последний, ручное оружие и штурманское имущество передать на „Алексеев“, упаковать имеющиеся реликвии и архивы, но обстановки не трогать.

С заходом солнца были спущены Андреевские флаги, с тем, чтобы более не подниматься. В полночь был спущен мой флаг.

1 ноября утром ко мне прибыла Комиссия для осмотра судов, с целью сговориться относительно ее работы. Было условлено, что она, не вдаваясь в детали, должна установить, как сохранялись суда и их настоящее состояние. После осмотра судов личный состав их сейчас же покидал их» [67]67
  ГА РФ. ф. р-5903. On. 1. Д. 468. Л. 1—1об.


[Закрыть].

Французское командование неофициально дало понять, что русские моряки беженцы должны решить свою судьбу до 1 января 1925 г. Морской префект Бизерты контр-адмирал Эксельманс очень сочувственно относился к русским морякам и, возможно, в душе не был согласен с решением своего правительства. Однако, занимая официальную должность, он не мог уклониться от выполнения приказа. Когда стало ясно, что для осмотра кораблей в Бизерту прибудет советская комиссия, Эксельманс в неофициальном порядке обратился к морскому министру Франции с просьбой об отчислении его от должности морского префекта. Его просьбу удовлетворили, и вскоре он отправился в трехмесячный отпуск «по состоянию здоровья». Советских специалистов принимал вновь назначенный префект – контр-адмирал К. Клеман.

В октябре 1924 г. закончили обучение и были произведены в гардемарины кадеты очередной роты, начавшие обучение еще в Севастополе (58 человек). Они разместились на жительство в лагере Сфаят. В 1925 г. корпус закончили две последние кадетские роты, набранные уже в Бизерте. 25 мая приказом по Морскому корпусу № 25 он ликвидировался окончательно.

Для всех офицеров флота ликвидация эскадры оказалась великой трагедией. Дело было даже не только в том, что теперь им предстояло нести нелегкую ношу эмигрантов и зарабатывать на хлеб насущный тяжелым трудом. Со спуском Андреевского флага, которому они служили верой и правдой, рушился весь смысл их жизни. Особенно ярко свои чувства выразил неоднократно упоминаемый Монастырев: « Моя карьера морского офицера закончилась. Не об этом мечтал я в своей юности, выбирая жизненный путь. Я мечтал о далеких морях, о дальних походах, о радостных лицах друзей, о славе своей Родины и ее флота, о славе Андреевского флага.

Но судьба распорядилась иначе. (…)

Андреевский флаг спущен! Для многих из нас навсегда. (…) У меня на душе холодно и пусто. Теперь я окончательно потерял все, что мне было дорого…»

Необходимо сказать несколько слов о том, как сложилась судьба кораблей эскадры после ее ликвидации. Советское правительство очень надеялось увеличить мощь своих морских сил за счет кораблей бывшей Русской эскадры. Требования вернуть корабли большевики начали выдвигать с августа 1921 г., однако в тот момент юридического обоснования у подобных претензий не имелось. Уже в октябре 1924 г. «Морской сборник», издававшийся в Москве, писал: « Мы не можем сомневаться, что возвращение судов – вопрос ближайшего будущего, так как по самому существу вопроса судьба эскадры ни в коей мере не может быть предметом будущих переговоров, тем более в плоскости экономической. Возвращение судов есть первый шаг, вытекающий из логики вещей, логики момента, из самой сущности факта признания де юре. (…)

Мы не знаем их [кораблей эскадры. – Н.К] действительного технического состояния, но судя по имеемым точным данным, большинство из судов было приведено в состояние долговременного хранения, побывало в доках и имело ремонт механизмов. И хотя развал личного состава эскадры вначале сопровождался хищениями и попытками распродажи судового имущества и инвентаря, однако, нужно думать, наличие некоторой организации на эскадре (появившейся вскоре после прихода в Бизерту) не дало развиться этому явлению.

Во всяком случае, долгие годы бесхозяйного существования не могли не отразиться на материальной части судов. С этим придется считаться. Но в длинной череде трудов, намеченных з а к о н н ы м х о з я и н о м [разрядка в оригинале. – Н.К.]в деле восстановления морской мощи Республики рабочих и крестьян найдутся место, силы и средства для приведения в должный боевой вид и этой части достояния народа и Красного Флота».

Как видим, представители Красного флота имели весьма достоверную информацию о жизни эскадры и даже признавали наличие на ней «некоторой организации». Скорее всего, такую осведомленность можно связать и с определенной разведывательной работой, и с тем, что в этот период существовала еще относительно свободная почтовая связь с заграницей.

20 декабря 1924 г. командование советским флотом назначило М.В. Викторова «начальником отряда судов Черноморского флота, находящихся в Бизерте с оставлением его в должности начальника гидрографического управления» у комиссаром отряда был назначен А.А. Мартынов. Для буксировки кораблей в Одессе сформировали отряд в составе ледокола «С. Макаров» и ледореза «Федор Литке».

В конце 1924 г. из Парижа в Бизерту прибыла техническая комиссия из Москвы. В ее состав входили брат адмирала М.А. Беренса Е.А. Беренс – военно-морской атташе в Англии и Франции (капитан 1-го ранга Императорского флота), выдающийся русский кораблестроитель А.Н. Крылов, инженеры А.А. Иконников, П.Ю. Орас и Ведерников.

Члены комиссии первоначально опасались, что корабли эскадры могут быть заминированы. Однако еще в июле 1924 г. бывший военно-морской агент в Париже В.И. Дмитриев сообщил Е.А. Беренсу: « Я вполне понимаю необходимость безболезненного разрешения Бизертского вопроса и разделяю Баш взгляд на возможность двух выходов – личному составу остаться на своих кораблях или мирно уйти, сделавшись беженцами. Я не допускаю возможности третьего, т. е. попытки уничтожить суда, – слишком она нелепа и бессмысленна. Мне лично кажется, что за исключением отдельных лиц – все уйдут с кораблей».

После приезда комиссии в Бизерту французские власти подтвердили слова Дмитриева, заявив: « Адмирал Беренс дал честное слово, что никто из его состава ничего не сделал, а ему мы верим как честному человеку». Отношение французских морских властей к членам советской комиссии в целом казалось довольно доброжелательным Однако французы очень опасались какой-либо большевистской пропаганды со стороны прибывших из СССР, и все предполагаемые работы по подготовке кораблей к переходу в советские порты желали осуществлять лишь собственными силами (разумеется, на платной основе). С еще оставшимися в Бизерте чинами Русской эскадры советские моряки и инженеры контактов никаких не имели, да и французы старались оградить их от таковых. Более того, командующий эскадрой адмирал М.А. Беренс на все время пребывания комиссии в Бизерте (с 28 декабря 1924 г. по б января 1925 г.) покинул город, не желая компрометировать родного брата, которому предстояло возвращаться в страну, где свирепствовал чекистский террор.

Осмотр кораблей и судов показал, что большая их часть была подготовлена экипажами к долговременному хранению. В целом состояние кораблей оставляло желать мною лучшего. Е.А. Беренс писал: « Впечатление от поверхностного осмотра довольно пессимистичное. Суда в отношении их внешности все в ужасном виде, все, что можно заржаветь и быть легко попорчено – проржавело и поломано, во внутренних помещениях – в общем то же самое, что же касается корпусов и механизмов, то тут судить трудно, после такого беглого осмотра. Затем заметна разница в состоянии, в особенности мелких судов: три „Новика“ в приличном виде и даже с исправной артиллерией и аппаратами, другие же два и строившийся „Цериго“ – плохи, и их придется капитально ремонтировать. Линкор, за исключением верхних надстроек и шлюпок, видимо, хорош, артиллерия в башнях закрыта после смазки, и французы говорят, что из пушек можно стрелять хоть сейчас; в каком виде трубопроводы и вообще проводки на судах, сказать трудно, они требуют более тщательного осмотра, на который у нас нет ни людей, ни средств». На некоторых кораблях обнаружились даже экземпляры журнала «Красный флот», присылавшихся из Советской России в обмен на бизертинский «Морской сборник».

О том, что, несмотря на неприятие советской власти, большинство моряков эскадры не только не было склонно к тому, чтобы уничтожать корабли, а с определенным пониманием отнеслось к тому, что они вновь попадут в Россию, свидетельствовала записка бывшего командира эсминца «Цериго» с перечнем книг и корабельной документации, адресованная « первому красному командиру „Цериго“». Комиссия работала в Бизерте с 28 декабря 1924 г. по 6 января 1925 г.

Члены комиссии составили перечень кораблей, намечавшихся для возвращения в СССР: линкор «Генерал Алексеев», крейсер «Генерал Корнилов», 6 эсминцев типа «Новик» и 4 подводные лодки. Остальные корабли и суда, находившиеся в ветхом состоянии, решили продать на слом.

Однако идея передачи кораблей советской стороне не встретила поддержки французского Сената и общественности, усматривавших в этом факте « угрозу французским колониальным владениям от общих замыслов Советского правительства». Также против передачи эскадры выступили и многие государства (прежде всего прибалтийские и причерноморские), не желавшие усиления Красного флота. Их активно поддерживала и «владычица морей» Великобритания. Острая дискуссия по вопросу возвращения кораблей развернулась и в Лиге Наций. Не возражали против усиления советского флота только Швеция и Италия.

Кроме того, конструктивному решению вопроса мешали и взаимные претензии СССР и Франции по возмещению долгов Российской империи и ущерба от интервенции. Решение вопроса затянулось, но первые годы советская сторона все еще надеялась усилить флот с помощью кораблей бывшей Русской эскадры. Так, в сводке сведений о составе сил Рабоче-Крестьянского Красного флота на 1 апреля 1926 г. указывалось: « …Особенно реально встает вопрос о необходимости скорейшего возвращения Бизертской эскадры, техническое состояние которой позволяет рассчитывать на возможность введения кораблей в строй, путем их ремонта, стоимость которого является значительно меньшей по сравнению со стоимостью новых кораблей» [68]68
  РГВА. Ф. 7. Оп. 10. Д. 106. Л. 12.


[Закрыть]. К концу 1920-х г. ситуация окончательно зашла в тупик; состояние кораблей, продолжавших стоять на якоре без экипажей, становилось все более и более плачевным. В итоге в 1930–1936 гг. оставшиеся у Франции русские корабли пошли на слом…

Весьма необычной оказалась судьба у орудий главного калибра флагмана эскадры – линкора «Генерал Алексеев». На нем было установлено 12 орудий калибра 305-мм, расположенных в четырех трехорудийных башнях. Эти башенные установки конструкции петербургского Металлического завода с 12-мм орудиями, изготовленными Обуховским сталелитейным заводом, являлись одними из наиболее мощных артиллерийских систем за всю историю отечественного флота. На кораблях они использовались вплоть до середины 1950-х гг., а в береговой артиллерии – до середины 1990-х (!).

В 1928 г. «Генерала Алексеева» продали на слом французской компании «Клиагин» (названной так по фамилии ее владельца, русского инженера А.П. Клягина), но следующие три года он продолжал стоять в Бизерте. В этот период линкор, набрав забортной воды, сел на грунт на своей якорной стоянке. После подъема корабль отбуксировали в бухту Себра и там разобрали на металл. Его двенадцать 305-мм и восемнадцать 130-мм орудий в 1935 г. выгрузили на берег для хранения в арсенале в бухте Сиди-Абдалла.

В 1939 г., с началом «Зимней войны» между СССР и Финляндией, фирма «Клиагин», по согласованию с французским правительством, решила продать двенадцать 305-мм орудий финнам. Первые восемь удалось достаточно быстро доставить в Финляндию, где они использовались, в частности, в составе батарей на островах Макилуото, Куйвассари и Исосаари.

Двухорудийная батарея на Исосаари (близ Хельсинки) была закончена постройкой лишь к 1960 г. Через 20 лет одну из установок разрезали на металл, вторую сохранили как музейный экспонат.

Запасные стволы и орудийные станки использовались финскими военными для восстановления артиллерийских установок на железнодорожных платформах, взорванных советскими войсками при эвакуации с полуострова Ханко в 1941 г. После заключения перемирия с СССР в 1944 г. железнодорожные орудия, возвращенные советской стороне, несли службу до 1960 г. Впоследствии одна из установок стала частью мемориального комплекса береговой обороны, организованного на форте Красная Горка в окрестностях Ленинграда. После расформирования войсковых частей, расположенных на Красной Горке, ликвидировали и экспозицию. В результате железнодорожная установка оказалась просто брошенной на произвол судьбы. Еще двум аналогичным арт-системам повезло больше – они находятся в музеях Москвы (Центральный музей Великой Отечественной Войны 1941–1945 гг. на Поклонной горе) и Санкт-Петербурга (Музей железнодорожной техники на Варшавском вокзале).

Однако речь шла о благополучной доставке в Финляндию лишь восьми орудий; что же случилось с остальными четырьмя? Их судьба сложилась еще более замысловато. Эти четыре орудия перевозили на пароходе «Нина», прибывшем в воды Норвегии 11 марта 1940 г., т. е. за день до подписания мирного договора, положившего конец «Зимней войне». По каким-то причинам пароход оставался в норвежских водах еще некоторое время, вплоть до момента вторжения в Норвегию германской армии. Немцы, захватив пароход с орудиями, включили их в состав батареи, сооруженной на острове Гернси (Нормандские острова в проливе Ла-Манш).

Батарея первоначально получила название «Нина» (по названию парохода, перевозившего орудия), а в августе 1942 г. батарею переименовали в честь капитана 1-го ранга Рольфа Мируса – известного деятеля военно-морской артиллерии Германии, погибшего в ноябре 1941 г. – «Мирус». В течение войны русские орудия неоднократно открывали огонь по кораблям союзников в Ла-Манше.

О последнем эпизоде, связанном с «батареей Мируса», образно написал известный современный историк фортификации и береговой артиллерии В.И. Калинин в предисловии к переводу английской книги по истории батареи: « Даже 8 мая 1945 г. экспедиционные силы англичан, готовившие высадку на острова, вынуждены были в спешном порядке удалиться от них, получив от немцев уведомление, что их корабли будут потоплены огнем батареи, если подойдут к островам ранее 0 часов 9 мая – даты общей капитуляции Германских вооруженных сил. Разумеется, не было ничего хорошего в том, что столь мощные русские орудия оказались во вражеских руках. Тем не менее, вся история создания и боевой деятельности батареи „Мирус“ свидетельствует, по крайней мере, о том, что русские инженеры и артиллеристы по праву могли гордиться созданными ими 305-мм/52 кал [иберными] пушками».

После вступления на остров английских войск гарнизон батареи попал в плен, часть оборудования демонтировали и увезли в Англию. 305-мм орудия первоначально были открыты для всеобщего обозрения, но в 1946 г. власти острова решили их уничтожить, что и было сделано. Как видим, не только у людей и кораблей, ставших эмигрантами, по-разному складывалась судьба – необычной она бывает даже у артиллерийских орудий.

Несмотря на то что эскадра перестала существовать, ее судьба болью отозвалась в сердцах русских эмигрантов, причем не только моряков. Память русского флота решили увековечить, построив православный храм, в котором были бы установлены памятные доски с начертанными на них названиями кораблей. Была образована специальная комиссия под председательством контр-адмирала С.Н. Ворожейкина, занимавшаяся организационными вопросами и прежде всего сбором пожертвований. Идею активно подержали эмигрантские военные журналы – на страницах пражского «Морского журнала» и брюссельского «Часового» постоянно печатались обращения с призывом присылать пожертвования на строительство храма. Деньги поступали со всех уголков мира. Инженер-коммерсант А.П. Клягин, занимавшийся скупкой у французов имущества бывшей эскадры, передал в храм много предметов – люстры, якоря, мраморные плиты. Церковь строилась по проекту и под руководством военного инженера полковника Н.С. Сухоржевского. Многие иконы и настенная роспись выполнил художник Г. Чапега. Торжественное освящение храма в честь Святого Благоверного князя Александра Невского состоялось 10 сентября 1938 г. Первым настоятелем церкви стал священник Иоанникий Полетаев. Вместо алтарной завесы на царских вратах повесили Андреевский флаг с корабля «Георгий Победоносец», на стенах висели иконы Христа Спасителя, Богоматери, святого Константина и святой Елены, взятые с того же корабля.

В период Второй мировой войны храм сильно пострадал в результате авианалетов на Бизерту. В 1949 г. под руководством игумена Феодосия, организовавшего сбор средств, его восстановили. В 1950 г. в храме установлена мраморная доска, на которой высечены названия всех кораблей, пришедших в Бизерту в 1920–1921 гг. Французское правительство выделило на ремонт 975 тысяч франков, остальные суммы, около полутора миллионов франков, были собраны среди верующих. Этот храм существует и по сей день, олицетворяя собой духовную связь между русскими эмигрантами и Россией.

Часть чинов эскадры и членов их семей осталась жить в Тунисском протекторате. До Второй мировой войны в Тунисе существовала кают-компания офицеров русского флота под председательством контр-адмирала М.А. Беренса. Моряки входили и в отдел Общества русских офицеров – участников войны, возглавлявшийся к 1930 г. капитаном 2-го ранга А.П. Кублицким. Но постепенно число русских людей редело: кто-то уезжал из Северной Африки, кто-то уходил в мир иной. Много русских, имевших французское гражданство, покинуло Бизерту после обретения независимости Тунисом в 1956 г., в т. ч. и в первой половине 60-х гг.

К настоящему моменту в Бизерте из представителей русской морской эмиграции живет Анастасия Александровна Манштейн-Ширинская, дочь старшего лейтенанта Александра Сергеевича Манштейна, командовавшего эсминцем «Жаркий», входившего в состав Русской эскадры. Именно благодаря этой женщине удалось сохранить и увековечить память о русских моряках не только в Бизерте, но и в России. Анастасия Александровна всю жизнь работала школьным преподавателем. Многие из ее учеников продолжили образование в СССР и создали там свои семьи. Даже в 1970-1980-е гг. Манштейн-Ширинская общалась с приезжавшими для работы по контракту в Республику Тунис советскими гражданами.

С 1987 г., после начала «перестройки», она смогла наладить более тесные связи с Россией, от которой она всегда считала себя неотделимой. В 1989 г. в газете «Советская культура» появилась статья С.В. Жданова под названием «Сквозь пелену времен». В ней автор на основе бесед с Анастасией Александровной впервые попытался рассказать правду о бизертинской эскадре. После этого стали появляться новые статьи и телепередачи. На место последней стоянки русского флота стали приезжать журналисты, воинские почести могилам моряков отдавали экипажи заходивших в Бизерту кораблей. В 1990 г. благодаря Анастасии Александровне удалось перевести под юрисдикцию Московской патриархии храм Святого Александра Невского, благодаря чему там вновь начались богослужения. Двумя изданиями вышла в России книга Манштейн-Ширинской, озаглавленная «Бизерта. Последняя стоянка». Она неоднократно бывала в России и с целью сохранить, спасти для потомков все то, что осталось на месте пребывания эскадры, добивалась приема на самом высшем уровне. Энергия, которую проявляет эта замечательная Русская Женщина в деле восстановления памяти об Исторической России, потрясает и вызывает глубочайшее восхищение.

Таким образом закончилась, возможно, одна из самых скорбных, но и гордых страниц истории Русского флота. В течение четырех лет оторванная от России эскадра существовала на чужой земле. За это время ее командованию удалось не только спасти тысячи людей, дав им приют и «твердую почву» под ногами для дальнейшей эмигрантской жизни, но и подготовить новую смену моряков – питомцев Морского корпуса. Правда, им не удалось послужить под Андреевским флагом, но воспитание в традициях Русского флота в дальнейшем оказало влияние на всю их жизнь.

В качестве заключения к данной главе нельзя не привести стихотворение замечательного петербургского барда, посвятившего свою лиру Белому движению, К.И. Ривеля. Думается, оно очень точно отражает трагедию последней эскадры России.

 
Африканское солнце Бизерты.
Средиземного моря лазурь.
Занесли нас российские ветры
В край, далекий от классовых бурь.
Отгорели года роковые,
И снаряды разбили мосты…
Над последней эскадрой России
Голубые трепещут кресты.
Вновь кострами в сердцах огрубевших
Память высветит черные дни,
Где артурский герой поседевший
Умирал на штыках матросни,
Где для нас не жалели патронов,
Но пред тем, как тела убивать,
Золотые срывали погоны,
Чтобы честь и присягу отнять.
Пережившие гибель Державы
Корабли на приколе стоят.
Им уже не вернуться со славой
В Гельсингфорс, Севастополь, Кронштадт!
Отданы якоря становые,
Звоны склянок печально чисты…
Над последней эскадрой России
Голубые трепещут кресты.
Ждут напрасно невесты и жены,
Мы успели сродниться с тоской,
Только жаль, к материнской ладони
Не прижаться, как в детстве, щекой…
Отгорели года роковые,
И снаряды разбили мосты…
Над последней эскадрой России
Голубые трепещут кресты.