Текст книги "Ковыль-трава на Куликовом поле"

Автор книги: Никита Хотинский

Трудно переоценить личный вклад Великого князя Дмитрия Ивановича в победу на Куликовом поле и в дело консолидации русских земель вокруг Москвы. Нельзя серьезно воспринимать мнения некоторых дореволюционных историков, упрекавших его в нерешительности, и даже… трусости[190]190
  Костомаров Н. И. История России в жизнеописаниях ее главных деятелей. Кн. 1. Т. V. 1915. С. 195.


[Закрыть]. Грешат и современные художники, рисующие его этаким сухощавым атлетом с волевым, устремленным вдаль всевидящим и всезнающим взором. Художественный символ возможен, но он не должен заслонять истинного образа выдающегося деятеля нашей истории.

Образ Дмитрия Ивановича более сложен. Вот как описывает его летопись: «Сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист, и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело»[191]191
  Сказания и повести… С. 67.


[Закрыть]. С юных лет «добродетельне и воздержне во всем целомудренно живяши, пустотных бесед не творяше, глумления, играния не любляше, срамных словес отбегаше, злонравных человек отвращащеся; …отечество свое, державу свою, мужеством своим крепко держаше… а умом совершен муж бяше; во бранех же храбр воин и врагом всем страшен являшеся, многия ж враги, возстающие на пъ, победи; град же свой Москву стенами каменными огради, и во всех странах славно имя его бяше; княжения Белозерское, Галич, Кострому и Ярославль, а от Рязанския земли град Коломну державе своей приобсчи, град Серпухов и ины построй»[192]192
  Татищев В. Н. Указ. соч. С. 172–173.


[Закрыть]. Могут заметить, что церковный автор смягчает, приглаживает образ Великого князя, делая из него символ живущего «во Христе» человека. Однако никто не писал о мягкости характера Ивана Грозного, хотя у церковных деятелей было куда больше оснований заискивать перед ним.

Сочетание мягкости и твердости – особая черта характера Дмитрия Ивановича. Он умел сострадать и был решителен в бою. Его храбрость на Куликовом поле и в других военных походах не подлежит сомнению. Великий князь московский не смог в полной мере развить успех Куликовской битвы, так как время еще не пришло. Он еще не обладал той полнотой власти, которая дала бы ему возможность быстро реагировать на действия Орды.

Стремительный бросок конницы Тохтамыша к стенам Москвы застал русских князей врасплох. И дело здесь не в какой-то личной медлительности, неповоротливости Дмитрия Ивановича. Главная причина – военно-политическая и даже экономическая. Северо-Восточная Русь представляла в ту пору систему более или менее самостоятельных княжеств. Ведущая роль Москвы только еще начинала проявляться и укрепляться. Многое еще зависело от желания местных князей и характера их личных отношений с Великим князем московским. Даже в походе на Куликово поле некоторые князья не приняли участия.

В этих условиях еще не сложилась эффективная система мобилизации общерусского войска. Профессиональные воинские соединения княжеских «дворов» были еще малочисленны и не могли в одиночку противостоять ордынцам. Основная тяжесть борьбы в крупных сражениях ложилась на плечи простых людей: земледельцев и городских ремесленников. Для их мобилизации и приведения в «боевые порядки» требовалось немало времени.

Важную роль играл и географический фактор. При подготовке походов значительное время уходило на переговоры между князьями, удаленными друг от друга на большие расстояния. Многие дни и недели уходили на мобилизацию и сбор войска с огромных пространств Северо-Восточной Руси. Пехота – основа русского воинства – не могла, естественно, быстро преодолевать большие расстояния[193]193
  Проблема влияния географического фактора на характер боевых действий на территории России подробно рассмотрена в книге А. В. Дулова «Географическая среда и история России (конец XV – середина ХIХ в.)» (М., 1983).


[Закрыть].

Иначе обстояло дело у ордынцев. Все время на боевых конях, они быстро объединялись в воинские соединения, готовые выполнить любую волю хана. Его воля никем не оспаривалась: все подчинялись железной дисциплине. Для успешной борьбы с таким противником Русь должна была объединиться вокруг Москвы. На это ушло еще 100 лет. Еще больше времени потребовалось, чтобы преодолеть наследие монголо-татарского ига – континентальную изолированность Руси от морских просторов.

Дмитрий Иванович, подчеркивая независимость от ханской воли, в духовной грамоте-завещании передал право на великое княжение владимирское своему старшему сыну Василию. С тех пор независимый способ передачи верховной власти в Северо-Восточной Руси становится наследным правом московской княжеской семьи. В этой же грамоте он пророчески предсказывал: «А переменит бог Орду, дети мои не имут давать выходы в Орду, и который сын возмет дан на своем уделе, тому и есть»[194]194
  Собрание государственных грамот и документов. М., 1819. Ч. 2. С. 16–17.


[Закрыть].

Дмитрий Иванович уповал, конечно, не только па всевышний промысел. Будучи дальновидным политиком, он ясно уловил, что междоусобные центробежные силы уже начали подтачивать и разрушать некогда неколебимый ордынский монолит.

Этот наказ был хорошо усвоен его сыном Василием, который при первой возможности прекращал выплату дани. В послании к нему ордынский правитель Едигей пишет: «…а вы послов и купцов на смех поднимаете, великую обиду и истому им чините – это недобро. А прежде вы улусом были царевым, и страх держали, и пошлины платили, и послов царевых чтили, и купцов держали без истомы и без обиды». Далее он осторожно упрекает Василия Дмитриевича, который с начала своего княжения «у царя в Орде не бывал, царя в очи не видел и князей его, ни бояр своих, ни иного кого не присылал, ни сына, ни брата, ни с каким словом». В конце послания Едигей буквально выпрашивает, чтобы дань была отдана «по старине и по правде…»

Еще более отчетливо вырисовывается величие Куликовской победы в дальней перспективе. Образ этой победы сопутствовал всей последующей истории нашей страны, которая постоянно обращалась к нему в наиболее тяжелые периоды своей истории.

Связь времён

 в ту пору на Рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в поле не кличут, лишь вороны часто каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было это слышать тогда; и трава кровью залита была, а деревья от печали склонились», – свидетельствует «Задонщина»[195]195
  Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 135.


[Закрыть].

После битвы на Куликовом поле пошли затяжные осенние дожди. Они смывали пятна запекшейся крови с земли. Окровавленные ковыли снова становились желтовато-седыми. Заморозки все крепче сковывали землю. Наступившая тишина прерывалась лишь волчьим воем и карканьем воронья, справлявшего свое страшное пиршество. Куликово поле как бы погружалось в вековую тишину, уходило в небытие.

Летописец – спутник митрополита Пимена, проходившего на стругах по Дону мимо Куликова поля через девять лет после битвы, так описывает эти края. Всюду они видели печальную картину запустения: нигде не было видно «ни града, ни села». Там, где еще недавно стояли цветущие русские селения, «нигде бо видети человека, точию пустыни велия и зверей множество, козы, лоси, волцы, лисицы, выдры, медведи, бобры, птицы орлы, гуси, лебеди, жаравли и протчая»[196]196
  Татищев В. Н. История Российская, Т. V. М.; Л., 1965. С. 166.


[Закрыть].

После битвы русское население покидает район Куликова поля. Это отчасти можно объяснить чисто психологическими причинами: воспоминаниями о страшном побоище и представлением о возможности его повторения. Сейчас еще трудно установить, насколько продолжительным был перерыв в заселении района Куликова поля после битвы. История края в XV веке не зафиксирована в известных к настоящему времени письменных и археологических материалах. Исходя из общей политической ситуации и последующей истории, можно думать, что русские земледельцы не могли сюда скоро вернуться. Москва, занятая делом объединения земель Северо-Восточной Руси, еще не в силах была обеспечить безопасность столь дальних заокских территорий. Здесь, как и во многих других лесостепных районах (по крайней мере с XII по XVI век), существовала как бы «ничейная» зона, в которой усиливалось влияние то русских земледельцев, то степных кочевников.

Центробежные силы внутренних и внешних усобиц уже подточили и разрушили к XV веку мощный организм некогда монолитной и могущественной Золотой Орды. «К середине века в нескольких больших улусах утвердились свои ханские династии, и Золотая Орда как единое целое окончательно прекратила свое существование»[197]197
  Каргалов В. В. Конец ордынского ига. М., 1984. С. 68.


[Закрыть]. Началась длительная борьба между Крымским ханством и Большой Ордой, образовавшейся в 30-х годах XV века в степях между Волгой и Днепром.

Однако ордынцы были все еще сильны. Их набеги в южные пределы Руси продолжались. Только после великого «стояния на Угре» осенью 1480 года, ровно через 100 лет после Куликовской битвы, Русь окончательно сбросила с себя монголо-татарское иго. После этой победы активно формировавшееся в ту пору Русское государство переходит к решительным действиям по расширению и укреплению своих южных рубежей.

Но на этом борьба за спокойствие степной границы Руси не кончилась. В XVI веке происходили многочисленные опустошительные набеги «крымских людей», продолжавшиеся многие десятилетия. После разгрома крымских татар под Тулой в 1552 году и взятия Казани в том же году границы Русского государства стали стремительно продвигаться в южном и восточном направлениях. В заокскую полосу были двинуты значительные силы «украинского разряда»[198]198
  Разрядная книга 1475–1598 гг. М., 1966.


[Закрыть]. Они были призваны обеспечить безопасность селившихся здесь русских земледельцев. Для этого, например, в 1556 году был создан новый укрепленный центр – Дедилов.

Примерно в это же время возникает Епифанский уезд, на территории которого располагалась большая часть Куликова поля. Создавая укрепления и заселяя территорию края, русское правительство стремилось блокировать традиционный путь набегов кочевников – Муравский шлях. Впервые Епифанский уезд упоминается в писцовой книге 1571–1572 годов.

Изучение этих и более поздних письменных материалов позволило тульскому историку-краеведу Н. К. Фомину представить следующую картину заселения края в XVI–XVII веках. В середине XVI века земли Епифанского уезда принадлежали князю Мстиславскому, пытавшемуся собственными силами заселить и укрепить район. Помимо строительства Епифани он создал вблизи этого города восемь слобод, в которых поселилось 500 казаков. Холопы князей и пришлые крестьяне «сажались на 10-летней льготе на диком поле», т. е. на целинных землях или издавна заброшенных пашнях.

Освоение края осуществлялось с большим трудом. Основная масса редкого населения концентрировалась около Епифани, в то время как большая часть уезда оставалась необжитой. Существовала лишь редкая сеть слободок и починок, «что стоят на поле с приходу от Крымских людей и крепостей у них никаких нет, затем их дети боярские в поместья не имали, а селились те люди и крестьяне при князе Иване Федоровиче Мстиславском на льготе на диком поле»[199]199
  Писцовые книги XVI века. Отделение II. СПб., 1977. С. 1588.


[Закрыть].

Естественно, что подобная доморощенная система укрепления края не могла явиться существенным препятствием для продолжавшихся набегов кочевников. Ростки новой жизни Епифанского уезда были сметены страшной бурей нашествия крымских татар, прорвавшихся в 1571 году в центр Русского государства. Писцовая книга 1571–1572 годов свидетельствует о том, что в Болахнинской слободе, расположенной в 20 верстах от устья Непрядвы, «старцев всех Крымские люди побили, а иных в полон поймали, осталось в монастыре 1 келья да бойница дубовая рублена… а крестьянских дворов 9 и 13 селищ дворцовых сожгли Крымские люди»[200]200
  Там же.


[Закрыть]. Эту цитату приводил в своей работе 1890 г. Н. И. Троицкий, восклицая: «И если в XVI веке от монастыря осталась одна келья да бойница, то что же здесь могло остаться в XV веке?»[201]201
  Троицкий Н. И. Берега Непрядвы в историко-археологическом отношении // Труды седьмого Археологического съезда в Ярославле. М., 1890. С. 86–87.


[Закрыть]

По данным Н. К. Фомина, после опустошительного набега 1571 года вотчина князя Мстиславского была конфискована и пущена в поместную раздачу. При царе Федоре Ивановиче в конце XVI века 300 казаков, набранных еще князем Мстиславским, было «поверстано» в помещики с целью активизации процесса освоения края. Новоявленным помещикам отводились дачи без крестьян на значительном удалении от их слобод. Помещикам-казакам Шевыревской слободы близ Епифани отводились, например, «пустыни Дикого поля на речке на Непрядве и на речке Буйце пашни перелогом и дикого поля добрые земли»[202]202
  ЦГАДА, ф. 1209, кн. 140, с. 290–315.


[Закрыть].

Анализ писцовых книг Епифанского уезда приводит Н. К. Фомина к выводу, что в атом крае до 60–70-х годов XVI века не было земледельческого русского населения. Это тем более касается районов Куликова поля и реки Непрядвы, которые, таким образом, оставались незаселенными после Куликовской битвы около двух веков.

Перевод епифанских казаков в помещики не дал желаемого результата. Новые владельцы поместий не смогли привлечь на свои плодородные земли крестьян, еще опасавшихся переселяться к границам страшного Дикого поля. Эти опасения имели веские основания. Новый смерч набега «Крымских людей» в 1609 году (в эпоху Смутного времени) буквально стер с лица земли Епифанский уезд. Епифань и большинство казацких слобод были уничтожены. Население уезда было в основном перебито или угнано в рабство.

С большим трудом возрождалась жизнь на епифанских пепелищах. Для укрепления края у южных окраин Куликова поля в 1637 году была возведена крепость Ефремов, которая блокировала Муравский шлях. Не успели ростки жизни набрать силу, как они вновь были сметены новой бурей набега. В 1659 году Крымская орда прорвалась через укрепления Белгородской черты и разграбила ряд южных уездов России, в том числе Епифанский. Истощенное продолжительной войной с Польшей (1658–1667 годы), Московское государство еще не в состоянии было выделить достаточно сил для постоянной охраны своих южных границ.

Но общее соотношение сил явно изменилось в пользу Москвы. С того времени татарские набеги уже никогда не достигали района Куликова поля. К ускорению процесса заселения и освоения края привлекаются силы и средства могущественной церкви. В 1674 году на Непрядве выделяются земли митрополиту Ростовскому и Ярославскому, митрополиту Сарскому и Подонскому, архиепископу Коломенскому и Каширскому и другим церковным иерархам. В 1675 году была дана послушная грамота царя Алексея Михайловича тульскому Предтечеву монастырю: «…в Епифанский уезд в пустош Дикое поле промеж Епифанского и Ефремовского уездов, что в Куликовых полях за речкой Непрядвой по обе стороны речки Ситенки» на 200 четей[203]203
  Четь – половина десятины.
  ЦГАДА, ф. 281, д. 4672.


[Закрыть].

Интересно заметить, что «Куликовы поля» упоминаются здесь во множественном числе и располагаются «за речкой Непрядвой», т. е. на ее правом берегу. Таким образом, несмотря на многочисленные набеги и опустошения края, в памяти народной всегда хранилось представление о географическом положении Куликова поля – поля Великой победы.

Сохранилась память и об освоении края во второй половине XVI века, В челобитной тульских граждан, поданной царям Петру Алексеевичу, Иоанну Алексеевичу и царевне Софье Алексеевне, сказано, что в прошлых годах «до московского разорения (Смутного времени. – Н. X.), в Королевичев приход, прадеды и деды наши на ваших государевых службах, а иные от ран померли, и те прадеды и деды поселены были в Епифанском уезде, на Диком поле, что дано по указу отца вашего… царя и великого князя Алексея Михайловича… и те крестьяне ту землю Дикое поле распахали и дворы на той земле построили»[204]204
  Троицкий Н. И. Указ. соч. С. 89–90.


[Закрыть].

С 70-х годов XVII века начинается интенсивный и непрерывный процесс мирного заселения района Непрядвы. Осуществляется массовое переселение крестьян со старых монастырских и иных земель. Новые поселенцы энергично осваивают край: возводят деревни и села, распахивают «дикую» степь, строят мельницы. С этого периода начинается интенсивное, все более усиливающееся изменение ландшафта Куликова поля. Таким образом, всего три века отделяют нас от времени, когда ландшафт ноля Великой битвы еще сохранял свой девственный облик![205]205
  Эта фраза написана в 1985 году, до открытия М. И. Гоняным четырех древнерусских селищ XIII–XIV веков в средней части балки Смолки, в районе Зеленой дубравы. Селища небольшие: одноусадебные (около 2 тыс. кв. м) и двухусадебные (4 тыс. кв. м). Здесь найдены Многочисленные фрагменты белоглиняной древнерусской посуды, аналогичной той, которая была обнаружена на селищах и городищах в долине Непрядвы. Археологи только приступили к раскопкам, и пока еще рано говорить о хозяйственном назначении смолкинских селищ. Их находка не зачеркивает вывода, что большинство стенных участков правобережья Непрядвы сохранялись в первозданном виде вплоть до конца XVII века.


[Закрыть]

В 80-х годах XVII века на Куликовом поле возникают села Рождественно (Монастырщина) и Куликовка, В начале XVIII века Тождественно было домовой вотчиной архиепископов Сарских и Подонских. В дальнейшем, после секуляризации церковных земель в 1764 году, оно перешло во владение Коллегии экономии, а позднее было приписано к московскому Донскому монастырю и получило название Монастырщина. В письменных документах конца XVII – начала XVIII века земли района Куликова поля характеризуются следующим образом: «…земля – черная, хлеб – средственный, покосы – хороши, лес строевой и дровяной дубовый, березовый, осиновый»[206]206
  Сообщение С. Р. Долговой на конференции по Куликову полю, проведенной Государственным Историческим музеем в 1985 году.


[Закрыть].

Безопасность и плодородие почв района привлекли к нему внимание крупных феодалов. По данным Н. К. Фомина, в конце XVII века Епифанский уезд, включая Куликово поле, был почти весь заселен. К началу XVIII века на землях уезда появляются владения крупнейших боярских фамилий: Голицыных, Милославских, Нарышкиных, Прозоровских, Черкасских.

К концу XVII – началу XVIII века местное население края относило название «Куликово поле» к правобережной территории Непрядвы и Дона, т. е. к району Куликовской битвы. Вместе с тем в письменных и картографических документах этого и более позднего времени размеры Куликова поля увеличиваются, в частности в «Книге большому чертежу».

«Словарь Географический Российского государства» дает следующее определение географических рамок Поля: «Куликово поле – урочище Тульской губернии, в Епифанском уезде, простирающееся от вершин рек Упы и Зуши к востоку даже до Дона и вмещающее в себя кроме оных рек множество других рек, вершины и все течение реки Непрядвы со впадающими в нее реками»[207]207
  Словарь географический Российского государства. М., 1804. Ч. 3. С. 9б2.


[Закрыть]. Из этого текста следует, что границы Куликова поля расширяются как в западном, так и северном направлениях, охватывая не только правобережье, но и левобережье Непрядвы.

По свидетельству историка Е. Д. Маркиной, в отделе редкой и рукописной книги библиотеки Академии наук СССР хранится карта Епифанского уезда второй половины XVIII века с надписью: «Поле Куликово». Если начало и конец надписи, нанесенной параллельно течению Дона, принять за границы Поля, то его протяженность в меридиональном направлении составит около 40 километров[208]208
  Гоняный М. И., Зайцев А. К., Маркина Е. Д., Фоломеев Б, А. Куликово поле и его археологические памятники // Археологические памятники европейской части РСФСР. 1985 С. 49.


[Закрыть]. При этом северная граница Куликова поля проходит примерно по реке Ручей – правому притоку реки Сукромы, впадающей в Дон выше устья Непрядвы. Южная граница располагается за пределами Епифанского уезда, несколько южнее реки Рыхотки.

К началу XIX века на Куликовом поле располагались поместья и дачи графа Бобринского, графа А. В. Олсуфьева, С. Д. Нечаева, Афросимова и других помещиков. К этому времени, по свидетельствам С. Д. Нечаева и М. Н. Макарова, память народная твердо связывала Куликово поле, как место знаменитой битвы, с правобережьем Непрядвы.

Грозные события Отечественной войны 1812 года оживили интерес к древнерусской истории в широких кругах русской общественности. Взоры многих лучших людей того времени, естественно, обратились к эпохе Куликовской битвы, когда возрождавшейся молодой Руси также грозила смертельная опасность. М. И. Кутузов первым провозгласил связь этих двух драматических этапов русской истории. Собрав армию для контрнаступления в Тарутинском лагере на реке Наре, он воодушевлял своих воинов: «Река Нара будет для нас так же знаменита, как Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные полчища Мамая»[209]209
  Куликово ноле. М., 1980. С. 38.


[Закрыть].

Большой интерес к эпохе Куликовской битвы проявляли декабристы – наиболее искренние и бескорыстные радетели о будущей судьбе России. Они хорошо понимали значение прошлого для настоящего. Декабрист А. А. Бестужев писал в 1833 году журналисту Н. А. Полевому: «Вы пишете, что плакали, описывая Куликово побоище. Я берегу как святыню кольцо, выкопанное из земли, утучненной сею битвой. Оно везде со мной, мне подарил его С. Нечаев»[210]210
  Бестужев-Марлинский А. А. Соч. Т. II. М., 1958. С. 651.


[Закрыть].

Здесь мы вновь встречаемся со Степаном Дмитриевичем Нечаевым – членом Союза благоденствия, директором училищ Тульской губернии, чудом избежавшим царских репрессий. Его дача – сельцо Куликовка – находилась на землях Куликова поля, в балке Средний Дубик. Он первым привлек внимание общественности к полю Великой битвы как к вполне реальному, существующему в природе географическому объекту, а не какой-то абстрактной, сказочной земле. Его статьи, опубликованные в начале XIX века в «Вестнике Европы» и в «Московском телеграфе», показывают нам автора как всесторонне образованного, талантливого человека с научным складом мышления. Этим работам еще предстоит сыграть выдающуюся роль в изучении эпохи битвы. Ведь многое из того, что успел сообщить С. Д. Нечаев, безвозвратно исчезло.

Затерявшийся в прошлом образ С. Д. Нечаева воссоздан благодаря усилиям историка С. Л. Мухиной[211]211
  Мухина. С. Л. Безвестные декабристы (П. Д, Черевин, С. Д. Нечаев) // Ист. зап. М., 1975. Т. 96; Мухина С. Л. Современник декабристов С. Д. Нечаев // Вопр. истории. 1983. № 10.


[Закрыть]. Она по крупицам собрала материал, касающийся жизни этого прогрессивного историка, писателя, поэта и общественного деятеля первой половины XIX века. По ее данным, Степан Дмитриевич Нечаев родился 18 июля 1792 года в семье предводителя дворянства Данковского уезда Рязанской губернии. Окончив Московский университет, он недолго служил в канцелярии рижского военного губернатора Я. И. Лобанова-Ростовского.

Во время нашествия Наполеона в 1812 году С. Д. Нечаев по состоянию здоровья не был зачислен в действующую армию, но участвовал в формировании войск ополчения. С 1817 по 1823 год являлся директором училищ Тульской губернии, активно содействуя распространению популярной среди декабристов ланкастерской системы обучения для разночинцев и крепостных. В Туле он пытается создать тайное общество – Союз благоденствия – и публикует в это время ряд статей в «Вестнике Европы», созвучных настроениям передовой общественности России. В них он сравнивал крепостное право с «внутренней змеей» и «солитером», разрушающим живой организм страны, и призывал к тому, чтобы «наши писатели, отвергнув предрассудок высших сословий, более общались с простым народом и внимательно изучали его нравы, обычаи, мнения, чувствования».

С этими идеями и настроениями С. Д. Нечаев переезжает в 1824 году в Москву и становится чиновником по особым поручениям при московском генерал-губернаторе князе Д. В. Голицыне. Круг его знакомств расширяется. На заседаниях Общества любителей российской словесности он встречается с поэтами П. А. Вяземским, Д. В. Давыдовым, декабристом Ф. Н. Глинкой, а также с В. Л. Пушкиным – дядей великого поэта. Среди его друзей и знакомых – В. К. Кюхельбекер, Е. А. Баратынский, Н. А. Полевой, А. С. Грибоедов.

Кстати, в 1832 году А. С. Грибоедов жил в имении своего друга Степана Никитовича Бегичева, близкого к кругам декабристов. Имение находилось на юго-восточной окраине Куликова поля, в низовьях балки Рыхотки. Здесь он написал отдельные страницы «Горя от ума». По устному преданию, А. С. Грибоедов приезжал к С. Д. Нечаеву в его имение Сторожево (ныне совхоз Полибино), расположенное в восьми километрах от имения С. Н. Бегичева. В Полибино до сих пор сохранился барский особняк Нечаевых, построенный в конце XVIII века.

Особенно трогательна дружба С. Д. Нечаева с декабристом А. А. Бестужевым, который жил в его московской квартире. Не только приятельские, но и деловые отношения связывали его с декабристами А. Н. Муравьевым, А. И. Якубовичем, В. Ф. Тимковским. Многие произведения С. Д. Нечаева печатались в декабристских изданиях: «Полярной звезде», «Мнемозине» и др. Его известное в те годы стихотворение «Застольная песня греков» заканчивалось следующими строками:

 
Исчезнут мрачны препинанья,
Замолкнет грустный звон цепей.
И совершатся ожиданья
Отчизны истинных друзей.
 
 
Свободы песнь благословенна
Помчится по родным полям,
С землей забытой примиренна
Астрея возвратится к нам.
 
 
Тогда мы братский круг составим
И, разогнав тиранства тень.
Отчизны светлый день прославим,
Как славим ныне дружбы день!
 

Во время восстания декабристов в 1825 г. Нечаев находился в Москве и к следствию по их делу привлечен не был, хотя долгое время находился под подозрением. Важную роль сыграло, вероятно, покровительство князя Д. В. Голицына, который, «стараясь уверить царя, что в веренном ему граде все тихо и спокойно, затушевывал некоторые факты деятельности декабристов», проживавших в Москве[212]212
  Мухина С. Л. Указ. соч. 1983. С. 185.


[Закрыть].

Этим, возможно, объясняется его дальняя командировка в 1826 г. в Пермскую губернию, в помощь графу А. Г. Строганову для изучения жизни и хозяйства уральских рабочих.

В последние годы жизни С. Д. Нечаев продолжал активно заниматься историей, археологией, литературной и общественной деятельностью. В 1838–1839 годах он был вице-президентом Общества истории и древностей Российских, а в 40-х годах – одним из главных инициаторов построения памятника на Куликовом поле в честь павших здесь воинов. Любуясь величественными мемориальными памятниками Куликова поля, мы не должны забывать имя Степана Дмитриевича Нечаева – яркой, незаурядной личности, так много сделавшего для увековечения памяти о выдающемся событии древней истории нашей страны.

Особый интерес вызывают свидетельства С. Д. Нечаева о находках оружия и других предметов эпохи битвы на Куликовом поле. Они позволяют ответить на вопрос: почему до пас дошло столь мало вещественных доказательств сражения?

Действительно, сейчас известно немного предметов, которые можно уверенно связать с Куликовской битвой. В экспозиции музея на Куликовом поле имеются четыре наконечника копья и три креста-энколпиона, найденных недавно в районе места битвы. Два наконечника копья, обнаруженные вблизи деревни Хворостянки в 1956 и 1983 годах, находятся в школьном музее в селе Михайловском. В областном Тульском краеведческом музее куликовская коллекция еще беднее: один наконечник копья и несколько медных образков. Кроме того, широко известна кольчуга XIV века весом 10 килограммов 300 граммов, найденная при неизвестных обстоятельствах на Куликовом поле и хранящаяся в Государственном Историческом музее. Здесь же имеется крест XIV века, вставленный (видимо, в XIX веке) в серебряную оправу с надписью на французском языке: «Крест найден на Куликовом поле, где московский князь Дмитрий разбил татар в 1380 г.». К этому перечню можно добавить несколько татарских стрел-срезней и звеньев кольчуг, обнаруженных недавно при археологических раскопках на Куликовом поле.

Вот и все, что сохранилось в государственных коллекциях нашего времени. Эти следы битвы действительно немногочисленны, хотя со всей очевидностью указывают на реальность и место сражения. Раньше они были более частыми и значительными, но стерлись временем и нерадивым нашим отношением к прошлому.

История вопроса такова. Стоя восемь дней «на костях», русские воины не только хоронили павших и залечивали раны, но и, несомненно, собирали по всему Куликову полю оставшееся после битвы оружие. Металл в то время ценился очень высоко, и все изготовленные из него вещи представляли ценность. Несмотря на сборы оружия непосредственно после битвы, в начале XIX века на Куликовом поле, по свидетельству. С. Д. Нечаева и М. Н. Макарова, еще выпахивались многочисленные копья, пики, мечи, бердыши, наконечники стрел, а также медные и серебряные нательные кресты, нагрудные образки и перстни. Значительное количество куликовских реликвий собрал С. Д. Нечаев, описавший некоторые из них в «Вестнике Европы». В частности, он опубликовал рисунок татарской стрелы-срезня, не учтенной еще современными исследователями эпохи Куликовской битвы.

По свидетельству М. В. Фехнер, некоторые свои находки С. Д. Нечаев подарил декабристу А. А. Бестужеву, писателю Н. М. Карамзину, скульптору И. П. Мартосу, президенту Академии художеств А. Н. Оленину, тульскому губернатору В. Ф. Васильеву и др. Из этого можно сделать вывод о размерах коллекции С. Д. Нечаева, который, конечно, не мог раздавать своих «последних» вещей. Основные куликовские находки С. Д. Нечаев хранил в домашнем музее в своем имении Сторожево. Эта коллекция, как и подарки С. Д. Нечаева, бесследно исчезла.

Другие куликовские помещики также смогли создать коллекции из находок на своих землях. Значительное количество вооружения, древнерусской медной, пластики, перстней находилось у графа А. В. Олсуфьева, владевшего землями на Непрядве, в районе села Буйцы. Часть этих вещей была передана в дар тульскому губернатору и в дальнейшем затерялась. Во всяком случае в областном краеведческом музее следов олсуфьевской коллекции не обнаружено.

Аналогичный путь проделала и другая куликовская коллекция начала XIX века. По свидетельству М. Н. Макарова, в 1826 году «некто Бергольц, распоряжавшийся богатейшим имением наследников покойного графа Бобринского, собрал все древнейшие сокровища, находимые на поле Куликовом… и подарил тульскому губернатору графу В. Ф. Васильеву»[213]213
  Макаров М. Село Рождествено-Монастырщина и поле Куликово. М., 1826. С. 21.


[Закрыть].

Затем сообщения о находках на Куликовом поле прерываются. В 1890 г. Н. И. Троицкий сообщает о «еще одном бердыше», найденном и описанном археологом И. П. Сахаровым в 1819 году. Близ села Монастырщина он обнаруживает несколько складней и нательных крестов, а также серебряную золотоордынскую монету XIV века с надписью на лицевой стороне: «Султан Великий Узбек-хан»[214]214
  Троицкий Н. И. Указ. соч. С. 86.


[Закрыть].

Все эти предметы, переданные Н. И. Троицким в Тульское древлехранилище, не сохранились. Утрачены и два перстня с Куликова поля – золотой перстень XII века с изображением архистратига Михаила и архангела Гавриила и бронзовое кольцо-печатка, хранившиеся в Государственном Историческом музее.

Даже в 30-х годах текущего столетия, но словам местных жителей, трактором выпахивали на полях бывшего имения Олсуфьева предметы вооружения и нательные кресты. Эти вещи никто не собирал, и они не описаны в научной литературе. Вещественные следы Куликовской битвы могли еще недавно сохраняться в небольшом музее Епифани, который был закрыт в 50-х годах. Часть епифанской коллекции попала позднее в Тульский областной музей, где она до сих пор тщательно не исследована.

При рассказе об истории находок с Куликова поля приходится, к сожалению, часто повторять слова: «утрачены», «потеряны», «исчезли». Но эти слова дают ясный ответ на вопрос, почему так мало предметов, относящихся к Куликовской битве, дошло до нашего времени. Сражение оставило множество вещественных следов, частично стертых нашим пренебрежительным отношением к прошлому, частично еще хранящихся в земле Куликова поля. Особый интерес в этом плане представят балки района, земли которых еще не распахивались.

Народная память о Куликовской победе запечатлена во многих историко-архитектурных памятниках прошлого. В память о погибших на Поле еще при Дмитрии Ивановиче в XIV веке в Москве была построена церковь Всех Святых «на Кулишах». Перестроенная в XVII веке, она сохранилась до наших дней. В ХIХ веке были воздвигнуты «поминальные» храмы: Рождества Богородицы – в Симоновой монастыре в Москве и Дмитрия Солунского – в Новгороде. Сооружение последней церкви является косвенным подтверждением факта участия новгородских воинов в Куликовской битве[215]215
  Шкурка А. О подвиге народном // Наука и жизнь. 1980. № 9. С. 32.


[Закрыть].

В 1792 году в Троицкой лавре установлен обелиск в честь подвига Перссвета и победы на Куликовом поле, «положившей основанием свержение и конец ига татарского»[216]216
  Ашурков В. Н. На поле Куликовом. Тула, 1980. С. 70–71.


[Закрыть]. Созданный в середине XIX века скульптором А. В. Логановским горельеф с изображением главных героев Куликовской битвы перед выступлением в поход существовал в храме Христа Спасителя в Москве.