Текст книги "Ковыль-трава на Куликовом поле"

Автор книги: Никита Хотинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Дело в том, что леса эпохи бронзы несколько отличались от современных. Некоторое усыхание климата привело к их изреживанию, расширению открытых пространств, занятых травянистой растительностью. Этот процесс частичного обезлесения наиболее активно проявлялся на отдельных территориях, перекрытых плащом лёссовидных суглинков. Примером может служить древнейший малолесный район центра Русской равнины – Владимирское ополье. Об этом удивительно интересном «черноземном» крае Северо-Восточной Руси, имеющем отношение к эпохе Куликовской битвы, мы расскажем подробнее в дальнейшем.

Теперь лишь отметим, что черноземовидные почвы эпохи бронзы образовывались под разреженными лесами и травянистой растительностью местного происхождения, а но под «пришедшими» с юга степями. Новый облик ландшафтов южной части лесной зоны позволил скотоводческим племенам проникнуть сюда и освоить эти территории. Конечно, это был не простой и безболезненный процесс, так как им надо было приспособить степное скотоводство к новым условиям лесной зоны. Но выбора не было: смертельная засуха в степи гнала кочевников на север.

Следы этих миграций степняков отмечаются на Куликовом поле. Они выявляются с трудом, так как долговременных поселений, а также могильников эпохи бронзы здесь не обнаружено. Однако частые находки каменных сверлильных топоров, фрагментов сосудов и других предметов этой эпохи свидетельствуют о том, что район не был безлюдным. В то время произошло понижение уровня воды в Непрядве и Доне. Весенние паводковые воды почти не заливают пойму, где начала формироваться луговая почва.

Особенно сильно пересохли реки в районе Куликова поля 1000–2500 лет назад, когда накопление пойменных отложений Непрядвы по существу прекратилось. По этой причине пока не удается обнаружить на пойме ни археологических, ни палеоботанических данных, соответствующих этому временному интервалу. «Пыльцевая летопись» восстанавливается только около одной тысячи лет назад.

В то время на пойме Непрядвы продолжалось формирование темноцветной луговой почвы. В верхней ее части археологи обнаружили культурный слой средневекового древнерусского селища XIII–XIV веков нашей эры. Здесь найдены остатки наземного жилища с глинобитным очагом, хозяйственными ямами, скоплениями белоглиняной керамики с линейным и волнистым орнаментом. Исключительный интерес вызывает находка железных наконечников стрел-срезней. До монгольского нашествия эти стрелы не были известны на Руси. Символично, что рядом со стрелами лежало мирное орудие древнерусского землепашца – коса-горбуша, применявшаяся на Руси для сенокоса и уборки зерновых. Не исключена возможность связи всех этих находок, как и самого средневекового селища на Непрядве, с временем Куликовской битвы.

^{Ландшафтная карта Куликова поля в эпоху средневековья (XIII–XIV вв. н. э.)}

Более крупное селище такого же типа было обнаружено позднее М. И. Гоняным на вершине высокого правого берега Дона, примерно в одном километре от устья Непрядвы. Отсюда открывается чудесный вид на равнины левобережий Непрядвы и Дона. Древнерусское поселение располагалось на площади около одного гектара, являясь, вероятно, центром сельской местности. По остаткам глинобитных печей, концентрации керамики и другим признакам здесь найдены следы трех наземных жилищ.

Среди находок фрагмент литого браслета, железные ножи, костяная рыболовная блесна, обломки дужек от ведер, цилиндрические замки и т. д. Найдено кольцо от кольчуги, относящееся, возможно, к эпохе Куликовской битвы.

Жители селища думали не только о хлебе насущном, о чем говорят частые находки обломков красивых стеклянных браслетов оливкового, бирюзового и зеленоватого цветов. Эти украшения (по всей вероятности, киевского происхождения) относятся к концу XII – началу XIII века.

В верховьях Дона М. И. Гоняный обнаружил в последнее время несколько десятков древнерусских селищ и шесть городищ XIII–XIV веков. Следы этих поселений отмечались археологами и ранее, но их относили к более позднему времени – XVI–XVII векам. Непосредственно в районе Куликова поля – в долине Непрядвы и на прилегающих участках верховьев Дона – найдено 20 селищ и 1 городище. Большинство селищ – небольшие поселения хуторского типа, но встречаются и крупные, коллективные – площадью до 30 тысяч квадратных метров, на 10–15 усадеб-дворов. Непосредственно на Куликовом поле, в районе балки Смолки, обнаружены остатки четырех небольших селищ, исследование которых только началось.

Первые древнерусские земледельцы появились в районе Непрядвы еще до монголо-татарского нашествия. К рубежу XII и XIII веков относится, вероятно, сооружение городища в районе села Краснобуйцы. Оно было основано на высоком мысу левого берега Непрядвы и служило оборонительным целям: в нем скрывалось местное население во время половецких набегов. В мирное время древнерусские земледельцы жили в незащищенных селищах, одно из которых располагалось в 300 метрах от городища.

Со стороны Непрядвы подступы к городищу защищались крутыми склонами мыса, укрепленными деревянным частоколом. С тыльной стороны, где не было естественных преград, городище опоясывали ров и вал с частоколом. Внутренняя сторона вала укреплялась дубовыми конструкциями, служившими одновременно жилыми клетями. Было обнаружено три таких клети, в каждой из которых находился очаг. Городище Красные Буйцы просуществовало около 150 лет. Естественно, что такие небольшие укрепленные пункты не могли противостоять монголо-татарским ордам и были разрушены в середине XIII века.

Менее ясна судьба древнерусских селищ в районе Непрядвы. Можно предполагать, что они не были полностью разрушены и некоторые из них дожили до эпохи Куликовской битвы. В период относительного затишья после нашествия Батыя отмечается приток русского населения, видимо из Рязанского княжества. Новые поселенцы просуществовали здесь более века, во всяком случае до 60-х годов XIV века, о чем свидетельствует находка ордынской керамики соответствующего времени на одном древнерусском селище.

В 1986 году на селище Монастырщина-V (левый берег Непрядвы) археологами был обнаружен гончарный горн XIII – первой половины XIV века. Это массивное сооружение из обожженной глины достигает двух с половиной метров в длину и примерно полутора метров в ширину. Полностью сохранился под и частично сушильная камера для обжига керамической посуды. Следы деревянных опор близ горна свидетельствуют, что он находился под специально сооруженным навесом. Эта интересная находка определенно указывает на развитие керамического производства в районе Непрядвы до эпохи Куликовской битвы. На высокий уровень хозяйственной деятельности древнерусских земледельцев края указывают также обнаруженные на том же селище следы металлургического производства.

В районе Непрядвы открыто несколько грунтовых могильников. Один из них раскопала в 1957 году археологическая экспедиция исторического факультета Московского государственного университета на восточной окраине села Монастырщина, в слободке Грызловка. Эти по существу первые профессиональные раскопки на Куликовом поле выявили 15 погребений, залегающих на глубине около одного метра. Здесь найдены серебряная серьга, стеклянный бисер, стеклянные городские браслеты XII–XIII веков. Обнаружены остатки воротника из византийского шелка. Среди обнаруженных позднее грунтовых могильников в долине Непрядвы обращает на себя внимание погребение вятичской женщины, похороненной по смешанному, христианско-языческому обряду.

Все эти археологические открытия неопровержимо свидетельствуют о заселении и освоении района Непрядвы древнерусским населением в XIII–XIV веках.

Находки пыльцы растений из отложений соответствующего времени показывают, что на Куликовом поле существовали влаголюбивые остепненные луга с небольшими дубравными перелесками. Следы антропогенного изменения растительности становятся все более ясными и многочисленными. Резко возрастает количество растений, связанных с выпасом скота, таких, как василек (луговой, шероховатый, фригийский), щавель (малый и кислый), короставник полевой, мак и другие виды, не поедаемые животными.

Однако наибольшее значение имеют находки пыльцы культурных злаков. Они начинают встречаться в пойменных отложениях Непрядвы несколько ниже средневекового культурного слоя XIII–XIV веков, т. е. несомненно раньше эпохи Куликовской битвы. Здесь была обнаружена пыльца ржи, пшеницы и ячменя, а также пыльца сорной растительности, сопутствующей пашенному земледелию. Посевы были сильно засорены вьюнком посевным, горцом вьюнковым, представителями семейства крестоцветных. Наиболее часто встречался василек синий – типичный сорняк озимой ржи.

Вся эта «пашенная» пыльца появляется как бы внезапно и в довольно большом количестве. Это указывает на то, что земледелие здесь не развивалось постепенно, на местной основе, а было принесено русским населением, уже хорошо владевшим навыками сельскохозяйственной обработки земли и распахавшим значительные территории. Пашня этого времени располагалась, вероятно, на пойме и прилегающих участках долины Непрядвы, где находились плодородные и легкие в обработке почвы, дававшие хорошие урожаи зерновых культур.

На высокий уровень пашенного земледелия указывает находка железного плужного ножа, обнаруженного в 1985 году М. И. Гоняным на крупном селище, расположенном на левом берегу Непрядвы, к западу от села Монастырщина. Наряду с этим прогрессивным методом обработки земли, сохранялись элементы древней, подсечно-огневой системы земледелия. Об этом свидетельствуют частые находки спор папоротника-орляка, споровое возобновление которого активизируется после пожара, по золе.

Подсечное земледелие осуществлялось следующим образом: «Деревья сначала подрубались (подсекались) топором и сохли на корню несколько месяцев. Затем высохшие деревья на этом участке сваливались на землю и поджигались, древесина прогорала, превращаясь в золу, верхний слой почвы разрыхлялся. В результате земля оказывалась хорошо удобренной золой, относительно рыхлой, а семена сорняков погибали. Поэтому урожай первого года был очень высоким, гораздо выше урожаев при переложной или трехпольной системах земледелия. Однако уже на второй-третий год сбор зерна резко падал, почва «спекалась», ее структура была резко нарушена. При таком хищническом методе земледелия повое поле могло служить не более нескольких лет, а затем его забрасывали, и лишь через несколько десятилетий можно было после проведения подсечных работ сжигать выросший за это время лес и вновь засевать этот участок. Подсечная система требовала огромных трудовых затрат, обширных массивов леса, она не способствовала улучшению обработки земли и росту техники»[47]47
  Дулов А. В. Географическая среда и история России (конец XV – середина XIX в.). М., 1983. С. 61.


[Закрыть].

Эта малоэффективная система земледелия вряд ли получила широкое распространение в лесостепных ландшафтах района Непрядвы, богатого плодородными черноземными почвами. Однако существование здесь в XIII–XIV веках очагов подсечной системы свидетельствует, что в это время не произошло еще «полного отказа от подсеки» за счет повсеместного перехода Северо-Восточной Руси к пашенному земледелию[48]48
  Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси конца XIII – начала XVI в. М.; Л., 1965. С. 98.


[Закрыть].

Впервые отдельные участки целинных степей края были вспаханы, вероятно, в XII веке. Об этом свидетельствуют радиоуглеродные даты, полученные в разрезе упомянутого ранее Березовского болота. Первое появление пыльцы культурных злаков фиксируется здесь в отложениях, имеющих возраст 930 ± 30 лет. В течение сравнительно короткого времени, предшествовавшего монголо-татарскому нашествию, долина Непрядвы интенсивно заселялась и осваивалась древнерусскими хлеборобами.

Время опустошительного набега орд Батыя отмечается по исчезновению пыльцы культурных злаков. Пашня на короткое время забрасывается, но затем снова восстанавливается. Не исключено, что она просуществовала вплоть до эпохи Куликовской битвы. Во всяком случае некоторые древнерусские селища существовали еще в 60-х годах XIV века, о чем свидетельствует находка на одном из них ордынской керамики этого времени.

Комплекс археологических и палеогеографических данных ясно показывает, что район Непрядвы в XIII–XIV веках нельзя относить к «дикому полю», как считали раньше. Более того (судя по находкам), можно говорить не о каком-то захолустье, а о высокоразвитом – по тому времени – крае с широкими экономическими и культурными связями. Новые археолого-палеогеографические свидетельства дополняют историю заселения южных окраин Северо-Восточной Руси в XII–XIV веках. Они служат примером возможности восполнения «пробелов» в летописных и иных письменных материалах.

В свете этих данных становится ясным происхождение названия Куликова поля. Можно предполагать, что оно произошло от слова «кулига». Это слово, по В. Далю, означает вид кулика и одновременно «ровное место, чистое и безлесное, отличное растительностью, травою, ягодами, урожаем хлебал, а также «пожню» – покос, сенокос на низменных, нередко пойменных лугах, по речкам. Ясно, что у В. Даля речь идет о пойменной кулиге: «…река дала кулигу, колено, образовав по одну сторону сухую кулигу, мыс, по другую – морскую заводь, пойменный лужок»[49]49
  Даль В. И. Толковый словарь. Т. II. М., 1955. С. 216.


[Закрыть]. Ясно, что под «коленом» надо понимать речную меандру, а под «заводью» – старичный водоем, т. е. два элемента ландшафта, типичных для древней истории долины Непрядвы.

Таким образом, название Куликова поля имеет не «птичью», а ландшафтно-сельскохозяйственную основу, связанную с рельефом местности и деятельностью поселившихся здесь древнерусских хлеборобов. Первоначально оно, вероятно, относилось к низинным косимым лугам и пашне на пойме Непрядвы, а в дальнейшем – после битвы – было перенесено на водораздельную, ранее безымянную часть правобережья реки, для обозначения района сражения.

После Куликовской битвы происходит отток русского населения из района Непрядвы. Пашня забрасывается, что подтверждается исчезновением пыльцы культурных злаков. Позднее русские земледельцы поселяются не только в долинах, но и на водораздельных территориях края, где они начинают распахивать целинную степь. Этот этап отмечен следами интенсивных рубок леса и частых пожаров.

Уровень паводковых вод в Непрядве и Доне резко повышается. Пойменная луговая почва прекращает свое существование: она быстро перекрывается негумусиронанными суглинками, которые продолжали накапливаться до настоящего времени. В этих суглинках зафиксирована история растительности Куликова поля за последние 200–300 лет. Пыльцевые спектры отмечают заметное сокращение количества дубов и исчезновение вяза. Сохранившиеся участки степей представляли собой, как и ранее, остепненные луга, из состава которых почти полностью исчезла полынь.

На интенсивное развитие животноводства указывает увеличение не поедаемых скотом растений. В большом количестве появляются различные виды подорожника – свидетеля существования разветвленной сети пешеходных троп, дорог и т. д. Существование на Куликовом поле пашни отмечается по пыльце культурных злаков, при этом количество сорняков уменьшается, возможно, в связи с совершенствованием агрокультуры.

По историческим источникам, переломным этапом в хозяйственном освоении района был XVII век, когда резко возросла заселенность территории и водораздельные пространства были распаханы. Вместе с тем пыльцевые спектры отмечают близкие к нашему времени периоды запустения Поля, когда пашня здесь резко сокращалась или даже исчезала. Возраст этих периодов может быть установлен дальнейшими палеогеографическими и историческими исследованиями.

Волны кочевников

тепная зона Евразии простирается широкой полосой от «восхода солнца» (тихоокеанских окраин Китая) до Дуная. По этой степной дороге с глубокой древности прокатывались следовавшие друг за другом волны кочевников-скотоводов, часто сметавшие бывшие на их пути местные племена. Эти миграционные потоки вызывали великие переселения народов, резко менявшие этническую картину огромных территорий Евразийского суперконтинента.

Наиболее мощные и частые миграционные цунами зарождались в континентальных глубинах Центральной Азии. Отсюда они распространялись в основном на запад и, достигая южно-русских степей, затухали лишь на придунайских равнинах, где степная зона выклинивается. Но иногда направление пути скотоводов менялось. В эпоху бронзы (2-е тысячелетие до нашей эры) отчетливо прослеживается волна перемещения южных степных племен на север, в лесные районы Русской равнины и Сибири.

С VII века до нашей эры в причерноморских степях господствовали скифы, которые были вытеснены сарматами, разгромленными в свою очередь гуннами в VI веке нашей эры. Гунны дошли до придунайских степей, совершая до середины V века нашей эры глубокие вторжения в Западную Европу. Позднее, в VII–XII веках нашей эры, в степи Причерноморья вторглись новые кочевники: торки (гузы) из Приаралья и кыпчаки (половцы) из западносибирской Барабы. Северный Прикаспий в этот период был заселен тюркоязычными племенами, объединявшимися в Хазарский и Огузский каганаты.

Киевская Русь, охватывавшая в основном лесостепные районы, издавна стояла на пути движения кочевых племен на запад. С востока, из Приаралья, сюда неоднократно вторгались тюркские племена: печенеги – в X веке и в первой половине XI века, а затем (с 1055 года) – вытеснившие их в Венгрию половцы. В начале XIII века половцы-кыпчаки занимали земли от Днепра до Иртыша. С тех пор летописцы стали называть южнорусские степи половецкими или кыпчакскими. Борьба со степняками-половцами, то обострявшаяся, то затухавшая (вплоть до возникновения зыбких союзнических отношений), велась в целом успешно вплоть до вторжения на Русь монголо-татарских орд.

Эта мощная и страшная сила кочевья накопилась в континентальном ядре Азии. В начале XIII века здесь образовалась огромная Монгольская империя Чингис-хана, в течение 15 лет захватившего и опустошившего Китай, Среднюю Азию, Иран и Афганистан. В 1222–1223 годах монголо-татарские войска через Иран и Закавказье проникли в степи Северного Кавказа, впервые явив свое лицо Европе.

Первое столкновение русских с монголо-татарами произошло в 1223 году на небольшой степной речке Калке (ныне Кальчик), впадающей в Азовское море. Здесь объединившиеся перед лицом грозного врага русские и половецкие войска потерпели полное поражение. От этого времени все древнерусские летописцы начинают отсчитывать время монголо-татарского владычества на Руси. После битвы на Калке победители дошли до Дона, но дальше не пошли и, повернув обратно, ушли в заволжские степи. В войне 1229–1230 годов монголо-татары сломили сопротивление восточноевропейских степных кочевников – половцев и аланов. В 1237 году, преследуя их остатки, они вторглись в Северо-Восточную Русь, находившуюся в ту пору в стадии экономического и культурного расцвета.

Княжеские междоусобицы, феодальная разобщенность, недооценка масштабов надвигавшейся грозы – все это ослабило Древнюю Русь, и она не смогла противостоять жестко централизованной, «неведомо откуда появившейся» и невиданной доселе великой силе новоявленных кочевников. Нашествие 120-тысячной орды возглавлял Батый – внук Чингис-хана, унаследовавший от своего предка жестокость, организаторские способности, стремление к химерической цели – мировому господству.

«Считая себя сильнее всех, он стал выступать против царств, намереваясь подчинить себе весь мир… Он одолел самих куманов (половцев. – Н. X.) и подчинил себе их страну». Так свидетельствует венгерский монах Юлиан – современник эпохи нашествия Батыя – и далее продолжает: «Ныне же находясь па границах Руси, мы близко узнали действительную правду о том, что все войско, идущее в страны запада, разделено на четыре части. Одна часть у реки Этиль на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю. Другая же часть в южном направлении уже напала на границы Рязани, другого русского княжества. Третья часть остановилась против реки Дона, близ замка Воронеж, также княжества русских. Они, как передавали нам словесно сами русские, венгры и булгары, бежавшие перед ними, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разграбить всю Русь, всю страну русских…»[50]50
  Письмо венгерского монаха Юлиана // 3а Землю Русскую. М., 1983. С. 404.


[Закрыть]

Не зная бродов и торных дорог на Русь, войско Батыя действительно должно было ожидать зимних холодов. Зима 1237–1238 годов выдалась, вероятно, малоснежная, и татарские кони, приспособленные к стуже, могли, как обычно, добывать себе прокорм «из-под копыт». О собственном пропитании кочевники не беспокоились, уповая на скорую и богатую добычу. Как только холодный панцирь прочно сковал землю и реки, орды Батыя ринулись в глубь Северо-Восточной Руси.

Один за другим пали цветущие русские грады: Рязань, Коломна, Москва и, наконец, 7 февраля 1238 года Владимир – центр Северо-Восточной Руси. Четырнадцать крупных городов лежало в развалинах и пепелищах[51]51
  Черепнин Л. В. Монголо-татары на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977. С. 198.


[Закрыть].

Из Торжка Батыевы орды двинулись к Великому Новгороду, но, не дойдя 100 верст, повернули обратно, уйдя летом 1238 года в половецкие степи. Но уже вскоре, в 1240 году, монголо-татары нанесли свой новый сокрушительный удар, сровняв с землей Киев и опустошив русские земли. Связь формировавшегося Русского государства с южными морями и с Византийской империей была полностью прервана на многие столетия.

Выжженная и опустошенная земля, руины городов, почти полное уничтожение населения – все это поражало воображение даже современников сурового нравами средневековья. Плано Карпини – посол папы Иннокентия IV, посетивший поверженную Русь в 1245 году, писал о великом «избиении земле Руссии». Он поражался количеству костей человеческих, усеявших поля русские[52]52
  Карпини П. История монголов. СПб., 1911.


[Закрыть].

Здесь мы временно прервем рассказ о последствиях Батыева нашествия на Русь и обратимся к поиску причин, вызвавших частые и грандиозные перемещения кочевых племен по степным дорогам Евразии. Вопрос этот, занимавший умы многих ученых – философов, историков, этнографов, археологов, природоведов, остается до сегодняшних дней окончательно не выясненным. Причина в том, что данная комплексная проблема не освещалась, как правило, в целом, а рассматривалась обычно под узкопрофессиональным углом зрения различными исследователями. Обычно подчеркивались и противопоставлялись друг другу либо социальные, либо экологические аспекты проблемы.

Социально-экономическая сущность хозяйства кочевников-скотоводов определяла их высокую подвижность, способность преодолевать большие расстояния. Эти перемещения происходили не в абстрактном пространстве или «безвоздушной» среде, а по вполне определенным местностям, ландшафтно-климатический облик которых в прошлом неоднократно менялся. Эти изменения могли сильно влиять на степень подвижности кочевников.

Современные исследования палеогеографов, археологов, этнографов и других специалистов показывают, что характер процессов в системе «природа – общество» определялся сложным переплетением по крайней мере трех главных факторов: социальных, экологических, биологических. Между ними нет четких рубежей, и они взаимосвязаны. Каждый из них играл важную, хотя и неравноценную, роль на различных этапах истории развития человечества.

Подобная позиция была, в частности, представлена на первом в СССР совещании но проблеме «Природная среда и первобытный человек в плейстоцене и голоцене», организованном Институтом географии АН СССР в 1973 году и собравшем подавляющее большинство отечественных экспертов в области истории древнего человека. Подводя итог этому важному совещанию, академик И. П. Герасимов призвал к отказу как от доктрины «географического детерминизма», так и «социального догматизма» и к необходимости всесторонней оценки проблемы палеоэкологии человека с позиций самых различных научных дисциплин (см. кн.: «Первобытный человек и природная среда». М., 1974. С. 311).

Социальный фактор с его экономическими, политическими, демографическими и культурными аспектами, как это установлено классиками марксизма-ленинизма, выдвигается на первый план. Это главная сила, определявшая и определяющая не только развитие общества, но и «осмысленность» характера взаимосвязей в системе «природа – общество».

Только достигнув определенного социального уровня развития, первобытные племена, населявшие степную зону Евразии, смогли совершить великий экономический скачок: перейти от присваивающего хозяйства (охоты, рыболовства, собирательства) к производящему (кочевому скотоводству и отчасти земледелию). Современными экономическими исследованиями установлено, что экономика всегда стремится к функционированию в соответствии с принципами оптимальной стратегии. В соответствии с ними древние племена и народы в любом случае стремились выбрать такую хозяйственную стратегию, которая обеспечивала бы их выживание с минимальным риском и минимальным расходом собственной энергии. Это достигается с помощью информации о природных ресурсах[53]53
  Долухакев П. М. Развитие природной среды и хозяйства первобытного населения Восточной Европы и Передней Азии: Авто-реф. дис. д-ра геогр. наук. М., 1984. С. 9.


[Закрыть].

Ландшафтно-климатическая специфика степной зоны Евразии способствовала реализации этих принципов в виде развития кочевого и полукочевого скотоводства на протяжении огромного временного интервала: начиная со 2-го тысячелетия до нашей эры до 70-х годов XVIII века[54]54
  Кириков С. В. Человек и природа степной зоны. М., 1983. С. 108.


[Закрыть].

Система кочевого скотоводства сложилась не сразу. Корни ее находятся в эпохе бронзы, отмеченной грандиозными перемещениями племен в степной, лесостепной и лесной зонах Северной Евразии. Однако как рентабельная хозяйственная структура кочевое скотоводство сформировалось лишь в XI веке[55]55
  Марков Г. Е. Кочевники Азии: Автореф дис. д-ра ист. наук. М., 1967. С. 4.


[Закрыть].

Кочевничество – тип экономики, при котором основой производящего хозяйства является экстенсивное скотоводство с круглогодичным выпасом скота и участие в кочевании вместе со стадами подавляющей части населения[56]56
  Плетнева С. А. Кочевники средневековья. М., 1982. С. 5.


[Закрыть]. Изобретение колеса, перевозных цельных и складных юрт, наличие массы лошадей и волов как тягловой силы – все это открыло небывалые ранее возможности для относительно быстрого перемещения кочевых племен. Кочевое хозяйство вырабатывало у степняка-скотовода подвижность, выносливость, ловкость и смелость.

«Татары рождаются и вырастают в седле. Сами собой они выучиваются сражаться. С весны до зимы они каждый день гоняются и охотятся. Это и есть их средство к существованию. Поэтому у них нет пеших солдат, а все конные воины»[57]57
  Чжао Хун. Полное описание монголов // 3а Землю Русскую. М„1983. С. 392.


[Закрыть]. Так свидетельствовал китайский посол Чжао Хун, посетивший Монгольское государство.

Спартанский, военизированный образ жизни кочевников-скотоводов определялся и причинами политического характера. В своих бесконечных странствиях они неизбежно вторгались на земли чужеродных племен, которые в свою очередь могли появиться на их собственных территориях. Конфликты такого рода решались, как правило, силой, что способствовало усилению военизации и объединению отдельных кочевых групп в многочисленные орды. Для управления такими сложными объединениями кочевников потребовалось создание жесткой, строго иерархической системы руководства с вытекающими отсюда социальными неравенствами.

Разбив противника и испытав развращающее влияние захвата плодов чужого труда, победитель начинал утверждаться в своем мнимом превосходстве над другими племенами и народами. Сравнительно мирные кочевья экономического характера все чаще сменялись поработительными, грабительскими нашествиями. Основная часть военной добычи попадала в руки хана и его приближенных, а риск был уделом простого воина-кочевника. В таком извращенном виде принцип оптимальной экономической стратегии «выдерживался» и в данном случае.

Апогея эти милитаристские тенденции достигли в период смены родового строя у степных племен Евразии эпохой «кочевого феодализма». В это время, но Ф. Энгельсу, «война и организация для войны становятся… регулярными функциями народной жизни»[58]58
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 164.


[Закрыть]. Переход к классовому обществу в Центральной Азии в XIII веке вызвал настоящий взрыв поработительных нашествий, потрясших весь континент Евразии. Центробежные междоусобные силы в этот период еще не успели разрушить предшествовавшие им процессы концентрации власти в одних руках.

Поразительный на первый взгляд факт: монголо-татары, общее количество которых не превышало двух миллионов человек, смогли сокрушить государства с гораздо более многочисленным населением. Опустошив Русь, орды Батыя вторглись в страны Центральной Европы и прошли по территориям Польши, Чехии, Венгрии, не потерпев ни одного крупного поражения. «Польско-немецко-моравская армия у Легницы и 60-тысячное венгерское войско на реке Шайо были разбиты монголами, выступавшими даже не в полных составах»[59]59
  Егоров В. Л. Историческая география Золотой Орды. М., 1985. С. 26.


[Закрыть]. Только после смерти великого хана Угедея и безуспешного штурма мощных крепостей на побережье Адриатики орды отхлынули на восток, уйдя в причерноморские и прикаспийские степи.

Кроме высокой централизации власти и жесточайшей дисциплины, сковывавших орду «железным обручем» в единый кулак, действовали и другие факторы. Особенности скотоводческого хозяйства позволяли монголо-татарам постоянно находиться как бы па военном положении, в стадии боевой готовности. Высокая подвижность орды позволяла ей быстро перегруппировывать и концентрировать свои силы на решающих ударных направлениях, создавая численный перевес в свою пользу. Мобилизационные возможности оседлого земледельческого населения были ограниченны. Сам тип хозяйства, не требующий значительных перемещений в пространстве, определял их меньшую подвижность. Лошадь древнерусского хлебороба, например, была менее приспособлена к военным действиям, чем ордынская. На определенном уровне развития производительных сил скотоводство являлось эффективной формой хозяйства в степной зоне Евразии. Накапливаемый и передаваемый из поколения в поколение опыт кочевий способствовал выработке здесь устойчивых хозяйственных традиций. Утверждался своеобразный хозяйственный стереотип, долгое время наиболее соответствующий природным условиям степных ландшафтов. Этот стереотип глубоко укоренялся в сознании кочевых племен. Он был консервативен и не мог быстро меняться, если только к этому не вынуждали какие-либо катастрофические обстоятельства. Именно поэтому широкомасштабные перемещения скотоводческих племен не выходили, как правило, за пределы аридного пояса Евразии. После каждого военного вторжения в лесные районы кочевники должны были возвращаться в степи. Они не могли, да и не хотели изменять традиционный тип скотоводческого хозяйства.

Ярким примером может служить поведение гуннов – степных кочевников, вторгшихся в Западную Европу в V веке нашей эры. Они дошли до степей Дуная и остановились там, так как дальше, на западе, простирались неведомые им ранее ландшафты, где они не могли вести привычный кочевой образ жизни. И все же их вождь – Аттила организовывал долгие и дальние походы в глубь Европы. Но эти набеги «не были уже направлены на завоевание земель. После походов он, как правило, возвращался «на свои стойбища»»[60]60
  Плетнева С. А. Кочевники средневековья. М., 1982. С. 45.


[Закрыть]. То же самое можно сказать о периоде монголо-татарского владычества. «Русь никогда не интересовала Золотую Орду с точки зрения приращения территории. Ее природные условия не соответствовали привычным нормам кочевого хозяйства»[61]61
  Егоров В. Л. Указ. соч. С. 230.


[Закрыть].