Текст книги "Ковыль-трава на Куликовом поле"
Автор книги: Никита Хотинский
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Монголо-татарам не удалось сломить политический строй Северо-Восточной Руси, основанный на совершенно иных формах ведения хозяйства. Созданная ими система ярлыков, сбора дани, баскаков-надзирателей не смогла обеспечить полный контроль над страной. Не только весенняя распутица, бездорожье и бескормица остановили Батыя в 100 километрах от Великого Новгорода. Его орды слишком далеко оторвались от степей – экономической базы кочевников. Конечно, решающее значение в освобождении Северо-Восточной Руси сыграло героическое сопротивление ее населения захватчикам, но и географический фактор нельзя не учитывать.
Некоторые исследователи считают, что «при переходе к скотоводству на каждого человека потребовалось в 20 раз меньше площади, чем при охотничьем промысле, а при освоении земледелия необходимая площадь сократилась еще в 20 раз»[62]62
Федоров Е. К. Ресурсы биосферы и развитие человечества // Ресурсы биосферы на территории СССР. М., 1971. С. 31.
[Закрыть]. Эта интересная формула (в части, касающейся скотоводства) не вполне точна. В его кочевом (не придомном) варианте конкретное пространство приобретает несколько неопределенный характер. Находясь в постоянном движении, кочевник на коне мог охватывать своей деятельностью большие территории, чем пеший охотник.
Активизация перемещения скотоводов-кочевников в пространстве даже при относительно небольшом росте их численности вела к возникновению в степной зоне Евразии очагов своеобразных демографических «взрывов», имевших серьезные политические последствия.
Эти процессы особенно обострялись при возникновении в прошлом крупных экологических кризисов. Они активизировались в первую очередь при усыхании степной зоны Евразии и падении ее биологической продуктивности. И все же возникавшие здесь демографические «перегрузки» имели относительный, очаговый, а не абсолютный и повсеместный характер. Объясняя «великие переселения» в 1-м тысячелетии до нашей эры, некоторые ученые считают, что «неудержимый рост численности кочевников и их стад стал все чаще приводить к несоответствию между количеством домашнего скота и размерами пастбищ. Это повлекло за собой перевыпасы и даже полное уничтожение пастбищных угодий», которые «из-за неразумного хозяйничанья сменявших друг друга кочевых орд превратились в бесплодные пустыни и почти полностью обезлюдели»[63]63
Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984. С. 170.
[Закрыть]. В результате этих социальных причин, усугубленных усыханием степей, кочевникам якобы требовалось все новое «жизненное пространство».
С этим никак нельзя согласиться. Миграции степняков типа нашествий орд Чингис-хана и Батыя никак невозможно объяснить «неудержимым ростом» их численности. Напротив, историки единодушно свидетельствуют о малочисленности этих орд. «Этот народ (монголы. – Н. X.) общей численностью не более двух миллионов человек в середине XIII века сумел завоевать Китай с его 50-миллионным населением, создать крупнейшее в мировой истории государство, простиравшееся от Черного моря до Тихого океана»[64]64
Борисов Н. С. Комментарии // 3а Землю Русскую. М., 1983. С. 390.
[Закрыть].
Взгляните на карту: разве огромные просторы степей Евразии не могли поглотить любые демографические «взрывы» и удовлетворить хозяйственные нужды многих миллионов скотоводов? Безусловно, могли, тем более что никакого усыхания степей в XIII веке не отмечается. Не следует преувеличивать и масштабы возможного превращения степей в «бесплодные пустыни» из-за уничтожения растительности при выпасе скота (скотобоя). В этом случае выявляется некоторая односторонность принципа актуализма, по которому масштабы различных явлений прошлого оцениваются по современным меркам.
Надо отказаться от представления о кочевниках как о примитивных дикарях, не отдававших себе отчета в результатах своей хозяйственной деятельности. Встречающиеся иногда в литературе рассуждения о неумеренном выпасе скота, уничтожавшего растительный покров степи на огромных территориях, превращавшихся в пустыню, вряд ли соответствуют действительности. Располагая многовековым опытом предшествовавших поколений, кочевник-скотовод вполне ясно осознавал последствия действий, подрывающих основы его дальнейшего существования.
Сам факт существования кочевого скотоводства на протяжении нескольких тысячелетий свидетельствует о том, что данная экономическая система учитывала нужды не только текущего, но и будущего времени. «Этот тип хозяйства по своему характеру был экстенсивным, он достаточно жестко зависел от особенностей природно-географических условий… Эта зависимость осознавалась народами Центральной Азии как необходимость целесообразной, планомерной и строгой регламентации… в использовании пастбищных угодий, очень тонкого подхода к бережному их использованию[65]65
Грач А. Д. Центральная Азия – общее и особенное в сочетании социальных и географических факторов // Роль географического фактора в истории докапиталистических обществ. Л., 1984. С. 117.
[Закрыть]. Подобный вывод подтверждается не только современными исследованиями, но и «голосами» из прошлого.
Посланец французского короля Людовика IX монах Рубрук, посетивший монголо-татар в 1253–1255 годах, в книге «Путешествие в восточные страны» писал о них следующее: «Они поделили между собой Скифию, которая тянется от Дуная до восхода солнца; и всякий начальник знает, смотря по тому, имеет ли он под своей властью большее или меньшее количество людей, границы своих пастбищ, а также где он должен пасти свои стада зимой, летом, весной и осенью. Именно зимой они спускаются к югу, в более теплые страны, летом поднимаются на север, в более холодные»[66]66
Рубрук Г. Путешествие в восточные страны//3а Землю Русскую. М., 1983. С. 431.
[Закрыть].
О хозяйственном разделе зоны степи свидетельствует и папский посол Плано Карпини, посетивший в 1246 году бывшие половецкие земли: сам Батый в это время кочевал в низовьях Волги, а его приближенные – возле Днепра, Дона и в степях по Яику[67]67
Карпини, П. Указ. соч. С. 48.
[Закрыть].
Таким образом, в периоды мирного кочевья стада скотоводов более или менее равномерно распределялись по огромным пространствам степей, что, несомненно, резко уменьшало скотобой. В военное время, когда отдельные табуны объединялись в единое громадное стадо, положение менялось. Антропогенная нагрузка на степной ландшафт резко возрастала. Но она была кратковременной, так как после военных походов единое стадо снова рассредоточивалось по бескрайним степям. Специалисты-биогеографы утверждают, что в Х – XV веках степная зона европейской части СССР «была занята степью», а «выпас скота был умеренным и поэтому не мог превратить степь в скотобой. Умеренный выпас скота, вероятно, благоприятно влиял на состояние степной травянистой растительности, как бы омолаживая ее и препятствуя образованию бурьянистой растительности»[68]68
Кириков С. В. Человек и природа степной зоны. М., 1983. С. 10.
[Закрыть].
Конечно, антропогенные ландшафты возникали в степной зоне в периоды активизации кочевий. Но, как правило, они были ограниченными и приуроченными лишь к отдельным участкам (к водопоям, на традиционных путях сезонных миграций или военных походов) и не нарушали естественного облика степей вплоть до середины XVIII века. Поэтому скотобой никак нельзя оценивать как серьезную причину, определявшую крупные перемещения степных народов.
Дыхание природы
кологический фактор всегда играл существенную роль в определении взаимосвязей и взаимозависимостей между обществом и природой. Географическая среда является не просто пассивной стороной этого двустороннего процесса – сферой материальной деятельности человека; «слепая» сила природы обладает собственной активностью, часто выступающей на первый план. Даже на современном уровне развития человечества природа постоянно напоминает о своем могуществе. Свидетельство тому – катастрофические извержения вулканов, грандиозные засухи и наводнения и т. д.
Кризисные последствия пренебрежительного отношения к экологическому фактору на основе представления о возникновении особой, якобы независимой антропогенной среды хорошо известны. Интенсивно изменяя естественную природу, человек попадает в еще большую зависимость от созданной им самим антропогенной среды, которая часто оказывается ему противопоказанной по своим физико-химическим, биологическим свойствам и даже по психоэмоциональным воздействиям.
В советской этнографии трудами Б. В. Андрианова, Н. Н. Чебоксарова, М. Г. Левина и др. разработано понятие хозяйственно-культурных типов. «Хозяйственно-культурные типы – это исторически сложившиеся комплексы хозяйства и культуры, типичные для народов, различных по происхождению, но обитающих в сходных географических условиях и находящихся примерно на одинаковом уровне социально-экономического развития. Это могут быть народы, далеко удаленные друг от друга, но имеющие сходные комплексы культуры, которые возникают в процессе исторического взаимодействия общества с географической средой»[69]69
Андрианов Б. В. Неоседлое население мира. М., 1985. С. 18.
[Закрыть]. До сих пор еще встречаются такие хозяйственно-культурные типы, например в некоторых развивающихся странах, где основу хозяйства составляют охота, скотоводство, земледелие и другие виды деятельности, зависящие в большой мере от окружающей природной среды[70]70
Хотинский Н. А. Следы прошлого ведут в будущее. М., 1981. С. 89.
[Закрыть].
Характер природных условий и их изменения всегда оказывали, особенно в прошлом, существенное влияние па тип хозяйства и способ производства, а через них и на миграционные процессы и образ жизни народов Земли. «Вот этот-то аспект зачастую умалялся, нивелировался, затушевывался советскими исследователями, когда в послевоенный период вновь возросла интенсивность изучения проблемы взаимосвязи природы и общества. Но пренебрежение этим аспектом вело к одностороннему осмыслению идей классиков марксизма-ленинизма. Боязнь сползти на позиции «географического детерминизма» обернулась иной формой упрощенного понимания диалектичности данного процесса – чисто словесным признанием принципов детерминизма при исследовании вклада природы в развитие исторического отношения общества и природы, в превращение отношения почти что в односторонне ориентированную связь этих сфер объективной действительности»[71]71
Астапов О. Д., Боряз В. П., Мещеряков В. Т. К проблеме полифинальности географической среды в общественном развитии // Роль географического фактора в истории докапиталистических обществ. Л., 1984. С. 52.
[Закрыть].
Напомним, что представители зародившегося в XVIII веке механистического «географического детерминизма» считали, что разнородность природных условий в различных частях Земли – главная причина, определявшая специфику общественно-исторического развития населения отдельных регионов. Географическое положение, почвенно-растительные условия, климат, реки и т. д. могли, по их мнению, непосредственно определять общественно-историческую сущность различных племен и народов, политику их государственных объединений, характер и чувства людей, сам «дух народов».
Различаются два главных направления «географического детерминизма»: от английского историка и социолога XIX века Бокля и от французского мыслителя-энциклопедиста XVIII века Монтескье. Первое направление, связанное с эпохой расцвета колониального владычества Англии, выродилось в дальнейшем в концепцию геополитики, обосновывающую географическими факторами расовое неравенство, превосходство одних народов над другими. Ядовитым плодом геополитики явилась, например, вторая мировая война, развязанная требовавшими себе «жизненного пространства» фашистами.
Второе – относительно прогрессивное – направление географического детерминизма развивалось в трудах русских историков С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, географа Л. И. Мечникова и др. Несмотря на методологические ошибки, в их работах приводятся интересные факты и обобщения, касающиеся влияния природной среды на различные стороны хозяйственной деятельности восточных славян. В их трудах указывается на необходимость бережного отношения к природе, на важную роль климата в развитии хозяйственной деятельности человечества.
Еще А. С. Пушкин писал: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу»[72]72
Пушкин А. С. Соч.: В 1 т. М., 1984. С. 489.
[Закрыть].
Не отрицая непосредственного влияния природной среды на психологию и физиологию человека, Г. В. Плеханов подчеркнул и выдвинул на первый план ее опосредованное влияние «на состояние общественных производительных сил и, через них, на все вообще социальные отношения людей, со всеми их идеологическими надстройками»[73]73
Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. М., 1956. Т. I. С. 436.
[Закрыть]. «Зависимость человека от географической среды из непосредственной превращается в посредственную. Географическая среда влияет на человека через общественную», развивающуюся «по своим собственным внутренним законам»[74]74
Там же. С. 688–689.
[Закрыть].
Это, конечно, не означает полного исчезновения прямого влияния природной среды на общество, что иногда утверждается на основе представления о несопоставимости темпов относительно быстрого развития социальных процессов и медленных темпов изменения некоторых природных явлений. Ведь иногда природа демонстрирует ускоренное, даже скачкообразное развитие. Например, климатические колебания, вызывающие резкие похолодания или потепления, переувлажнения или усыхания обширных территорий, бывают столь быстрыми, что общество не всегда успевает на них отреагировать должным образом. Если подобные явления мы наблюдаем сейчас, то можно представить, насколько более значительное воздействие оказывала динамика природы на общество в прошлом.
У читателя может возникнуть мысль, что автор слишком далеко отходит от основной темы книги. Но это не так: рассматриваемые здесь вопросы имеют прямое отношение не только к миграции кочевников, но и к самой Куликовской битве. Классики марксизма-ленинизма, выдвигая на первый план социальный фактор, всегда учитывали географическую среду не только как материальную основу и предпосылку, но часто и как причину определенных общественных явлений. На конкретных примерах они выявляли ее важную роль в развитии социально-политических, экономических, этнических и других процессов.
Вскрывая причины замедленного развития Германии в прошлом, Ф. Энгельс писал в книге «Революция и контрреволюция в Германии»: «Причин такой отсталости германской промышленности было много, но достаточно указать две из них, чтобы ее объяснить: неблагоприятное географическое положение страны, ее отдаленность от Атлантического океана, который превратился в большую дорогу для мировой торговли, и непрерывные войны, в которые вовлекалась Германия и которые с XVI века и до последнего времени велись на ее территории»[75]75
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С. 8–9.
[Закрыть].
Если положение Германии в центре Западной Европы, удаленной от Атлантики всего лишь на несколько сот километров и имевшей широкий выход к Балтийскому морю, тормозило ее экономическое развитие, то для Северо-Восточной Руси географический фактор имел гораздо более серьезное значение. Расположенная в континентальной лесной глуши Восточной Европы, она была в значительной мере отрезана от активных путей мировой торговли и обмена информацией. После монголо-татарского нашествия Русь надолго потеряла всякую связь с южными морями, с такими важными центрами культуры того времени, как Византия.
К. Маркс в статье «Поражение правительства по финансовому вопросу. – Извозчики. – Ирландия. – Русский вопрос» писал, что «стремление подчинить себе Византийскую империю», относящееся еще к политике Киевской Руси X века, «обусловлено ее историческим прошлым, ее географическим положением, необходимостью для нее иметь открытые гавани в Архипелаге, как и в Балтийском море, если она хочет удержать свое верховенство в Европе»[76]76
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 238–239.
[Закрыть]. Вот яркий пример влияния географического фактора на политику Русского государства, издавна стремившегося вырваться из континентальной изоляции к морским путям развития мировой торговли и культуры.
Вначале интуитивно, а затем все более осознанно к этому стремились и кочевые народы, населявшие изолированную от морей и океанов степную зону Евразии. На протяжении многих веков и даже тысячелетий их путь на восток, к манящим морским берегам, был блокирован могучими китайскими государствами и империями. Покорить оседлое, крепко державшееся за землю население этих районов удалось лишь Чингис-хану.
Сравнительно более легким представлялся путь на запад, по привычным кочевникам степным просторам Евразии. Обитавшие здесь местные скотоводческие племена не могли серьезно противостоять движению более организованных орд из Центральной Азии. В кровавых битвах они сметались с пути или вовлекались в общее направление потока. Но и здесь кочевников ждало разочарование. Дойдя до западного предела степей, выклинивающихся на Дунайских равнинах, они не достигли заветной цели. До манящего края земли, где волны «последнего моря» отражают лучи заходящего солнца, было еще далеко. Идти дальше па запад кочевники не могли, так как они не в силах были далеко и надолго оторваться от степей – пищевой базы своего скотоводческого хозяйства. В этом отношении государства Западной Европы оказались в более выгодном положении по сравнению с Киевской и Северо-Восточной Русью, расположенными вблизи степных дорог воинственных кочевников.
Хозяйство скотоводов прямо зависело от природных, прежде всего климатических, условий и изменений, определявших биологическую продуктивность степной зоны. Особую опасность для кочевников представляли периоды пересыхания степи, вызывавшие резкое падение биомассы растительной и животной пищи. Бесплодность выжженной степи, пересыхание рек и озер – все это грозило неминуемой гибелью кочевникам. Но они обладали высокой подвижностью и способностью (с учетом опыта предшествовавших поколений) перемещаться в более благоприятные районы. Обычные хозяйственные миграции – летом на север, зимой на юг – сменялись в направлении к ближайшей спасительной прохладе и влаге лесных равнинных и горных территорий. Характер реакции кочевых племен на климатические изменения зависел от их масштаба и продолжительности.
Во время экологических кризисов, подрывавших экономическую основу скотоводства, темпы перемещения степных племен, несомненно, активизировались. Иногда эти миграции, вызванные природными изменениями, достигали огромных масштабов. Уже отмечалось, что усыхание степи во 2-м тысячелетии до нашей эры вынудило некоторые южные племена переселиться на север, в лесные районы Восточной Европы и Западной Сибири. Аналогичные природные изменения вызвали в 1-м тысячелетии нашей эры перемещение на север западносибирских тюрков, якутов и других скотоводческих групп. Проникнув в лесные районы, степные племена вынуждены были частично изменить традиционный тип своего хозяйства, приспособив его к новым ландшафтным условиям.
Голод, вызванный усыханием степей в 1-м и в начале 2-го тысячелетия нашей эры, по мнению некоторых дореволюционных и современных ученых (Е. Брикнера, М. Боголепова, П. Тутковского, М. Косарева и др.), был главной причиной, толкавшей орды кочевников в западном направлении. Именно этим объяснялись нашествия на Европу гуннов, аваров, венгров, печенегов, половцев, монголо-татар[77]77
Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984. С. 170.
[Закрыть].
Однако оставалось непонятным: каким образом могли осуществить победоносные, всесокрушающие нашествия толпы охваченных голодом степняков на обессиленных бескормицей лошадях? На это явное несоответствие обратил внимание Л. Н. Гумилев. По его мнению, наиболее мощные вторжения кочевников (гуннов, монголо-татар) на запад связаны не с пересыханием, а, напротив, с увлажнением степной зоны. «Успешные завоевания и вторжения в Китай, Иран и Европу совершали не скопища голодных людей… а дисциплинированные, обученные отряды, опиравшиеся на богатый тыл. Поэтому такие исторические события совпадали с улучшением климата в степи. Ухудшение же климата было причиной миграции мелких групп, обычно оседавших на степных окраинах»[78]78
Гумилев Л. Н. История колебания уровня Каспия за 2000 лет (с IV в. до н. э. по XVI в. н. э.) // Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене. М., 1981. С. 35.
[Закрыть].
Таким образом, по Л. Н. Гумилеву, крупные миграции кочевых племен происходили при увлажнении степей, а мелкие – при их усыхании. На этой основе он предпринял оригинальную, но довольно рискованную попытку восстановить историю климата степной зоны за последние две тысячи лет. Наиболее мощные передвижения кочевников были связаны с периодами расцвета степей. Оптимальные условия возникали здесь, по мнению Л. Н. Гумилева, из-за смещения путей атлантических циклонов в южном направлении. При этом они орошали в основном аридные районы Северной Евразии, вызывая повышение уровня вод в Арале и Балхаше.
Ослабление миграционных потоков, напротив, указывает якобы на то, что циклоны начинали проходить по более северным траекториям, увлажняя лесные районы. Потеряв атлантическую влагу, степи усыхали, а кочевники, утрачивая силу, становились менее подвижными. В эти периоды, по мнению Л. Н. Гумилева, должен был повышаться уровень Каспийского моря, так как его водный баланс определяется в основном Волгой, водосбор которой расположен в северных, лесных районах. Таким образом, получается, что подъемы уровня Каспия совпадают с периодами иссушения степей, а спады – с временем их увлажнения. В дальнейшем, опираясь на сведения о колебании вод в Каспии, Л. Н. Гумилев оценивает характер и значимость миграций кочевников.
Однако в этих умозаключениях видятся существенные изъяны и натяжки. Вряд ли можно утверждать, что крупные перемещения кочевых племен связаны только с периодами увлажнения степей, а мелкие – с их усыханием. Ведь в этом случае мощные передвижения кочевников (болгар, хазар, венгров, печенегов и половцев), происходившие в степях в действительно засушливый период (VII–XII века), придется отнести к разряду незначительных. С другой стороны, если считать, что высокое положение уровня Каспийского моря соответствует усыханию степи, даже грандиозные монголо-татарские нашествия XIII века второстепенны. Ведь гидрологическими исследованиями точно установлено, что «со второй половины XII в. начинается подъем Каспия, который в течение почти семи столетий поднялся более чем на 8 м»[79]79
Клиге Р. К. Основные результаты палеогидрологических исследований//Водные ресурсы. 1983. № 6. С. 80.
[Закрыть].
Пытаясь выяснить причину столь явных противоречий, я обратился к работам палеоботаников. Ведь именно они лучше, чем кто-либо, могут судить о характере изменения облика степей в прошлом. Изучение находок древней пыльцы растений позволило Т. А. Абрамовой и В. И. Турманиной выделить следующие четыре периода в истории растительности Северного Прикаспия за последнее тысячелетие[80]80
Абрамова Т. А., Турманина В. И. Палеогеографическая обстановка Северного Прикаспия в последнем тысячелетии // Палеогеография Каспийского и Аральского морей в кайнозое. М., 1983. Ч. I. С. 62–68.
[Закрыть].
Первый период: VII–XII века. Характер древней пыльцы этого времени определенно свидетельствует о засушливых условиях региона. Основной фон растительности Прикаспия образовывали южные степи и полупустыни. Леса почти полностью исчезали. На древних картах того времени Каспийское море изображается в виде небольшого овала, в юго-восточной части которого выделялось отдельно Абаскунское море, существовавшее в V–X веках[81]81
Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе, Горгане и Поволжье в IX–X вв. М, 1962.
[Закрыть]. Этот контур усохшего Каспия хорошо согласуется с современными палеогидрологическими исследованиями, также выявляющими спад уровня вод в морском бассейне. Этот спад, именуемый дербентской регрессией, достигал восьми метров (современный уровень Каспия – минус 28 метров) и продолжался с конца V века нашей эры до XII века нашей эры[82]82
Варущенко А. П., Варущенко С. И., Клиге Р. К. Изменение уровня Каспийского моря в позднем плейстоцене-голоцене // Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене. М., 1980. С. 88.
[Закрыть]. Климат первого периода оценивается как теплый и засушливый.
Второй период: XIII–XVI века. Характер древней пыльцы резко меняется. Увеличивается количество пыльцы древесных пород, что указывает на появление долинных лесов – тугаев. Степи и полупустыни также меняют свой облик. Они становятся более увлажненными, благодаря чему широкое распространение получают лугово-разнотравные сообщества.
Биологическая продуктивность растительного покрова резко увеличивается. В полном соответствии с этим на древних географических картах региона увеличиваются размеры Каспия, появляются ранее не отмечавшиеся озера, реки, лесные массивы. Рощи лесов и отдельные деревья рисуются в междуречье Волги и Урала и даже в низовьях Эмбы[83]83
Абрамова Т. А., Турманина В. И. Указ. соч. С. 64.
[Закрыть]. Все это совпадает с подъемом уровня Каспия, где происходила так называемая позднейшая трансгрессия, которая с небольшими колебаниями продолжается до настоящего времени. Увеличение влажности и похолодание – характерные черты климата второго периода.
Третий период: XVII – первая половина XIX века. Спектры пыльцы указывают на дальнейшее увлажнение степей и полупустынь. Появляется все больше лесных участков из дуба, вяза, липы и клена. На многих картах этого времени рисуется большое количество лесных массивов, рек, озер. Побывавших в степях Прикаспия путешественников поражали обильные пастбища и многочисленные стада скотоводов – калмыков и казахов.
Уровень Каспия продолжал оставаться высоким. Климат был настолько холодным и влажным, что многие ученые относят это время к «малому ледниковому периоду». В лесных районах Русской равнины этот холодный период начался раньше – в XIII–XIV веках, когда здесь стали деградировать не только теплолюбивые широколиственные леса, но и ельники.
Четвертый период: последняя четверть XIX–XX век. Пыльцевые спектры отложений свидетельствуют о резком изменении растительности Северного Прикаспия. Исчезают многие лесные массивы. Степи усыхают, превращаясь в полупустыни. В литературе приводятся многочисленные примеры пересыхания рек и болот, обмеления и засоления озер, расширения площади сыпучих песков. Эти изменения совпадают с падением уровня Каспия, которое только в последние годы сменилось подъемом.
Таким образом, выявляется совершенно иная картина по сравнению с рассмотренной ранее схемой: трансгрессиям Каспия последнего тысячелетия соответствуют периоды увлажнения степей и полупустынь, а регрессиям – их усыхание. Пути циклонов с Атлантики на восток действительно могут смещаться, занимая то более северное, то более южное положение. Но их влияние часто не ограничивается какой-либо узкой полосой. Несущий влагу циклонический фронт может иметь широкую протяженность и охватывать как гумидную (лесную), так и аридную (степную) зону.
Именно такие обширные циклоны определяли климат Восточной Европы в периоды похолоданий. Одновременно увлажнялись степи и поднимался уровень Каспия. Кстати, трансгрессии (наступления) моря были связаны не только с увеличением осадков, но и с уменьшением испарения с поверхности моря из-за снижения температуры воздуха.
В периоды потеплений циклоническая деятельность снижалась. В летние месяцы над большей частью Европы простиралась область высокого давления – восточная периферия Азорского антициклона, расположенного в Северной Атлантике. Антициклональный летний режим определял потепление климата, сокращение осадков не только в степной, но и частично в лесной зоне Восточной Европы. В результате происходило падение уровня Каспия. Каспийское море является, таким образом, своеобразным барометром. Подъемы его уровня соответствуют падению давления, усилению циклонической деятельности и увлажнению степей, спады – росту давления и антициклонального режима и уменьшению осадков в аридной зоне.
«Барометр» Каспия хорошо выявляет былые ландшафтно-климатические изменения в степях Русской равнины, которые, однако, нельзя уверенно распространить на всю аридную зону Евразии. В наше время известны случаи, когда при увлажнении степей в европейской части СССР происходило их иссушение к востоку от Урала, и наоборот.
Поэтому особую ценность представляют конкретные палеогеографические факты, добытые недавно в Центральной Азии – исходном регионе движения кочевников на запад. Китайские ученые, основываясь на чередовании лёссов и древних почв в четвертичных отложениях Китая, выявили четыре периода опустынивания восточной части сухих степей и полупустынь Евразии: современный; 400–600 лет назад; 1000–1200; 1500–1900 лет назад[84]84
Дуншен Л., Гуанжун Д., Чжишэн, А. Природная обстановка пустынных и лёссовых областей Китая в четвертичное время: Докл. 27-го Междунар. геол. конгресса. Секц. С. 03. Т. 3. М., 1984. С. 84.
[Закрыть]. Советские ученые установили, что резкое потепление климата в Монголии началось в конце XIII века – значительно позднее нашествий Чингис-хана и Батыя[85]85
Виппер П., Дорофеюк Н., Лийва А. и др. Палеогеография голоцена и верхнего плейстоцена Центральной Монголии // Изв АН ЭССР. 1981. № 1. С. 81.
[Закрыть].
Несмотря на отмеченные неточности, Л. Н. Гумилев высказал интересные идеи о необходимости учета ландшафтно-климатических изменений в степной зоне при изучении миграций кочевников. Монголо-татарские нашествия XIII века действительно проходили не по выжженной и бесплодной, а по цветущей и богатой пастбищами степи. Поэтому «ужасы голода» никак нельзя принять за серьезную причину, толкнувшую кочевников на запад. Более ранние перемещения кочевников крупного масштаба могли происходить и в периоды иссушения степи. Резкие климатические изменения, безусловно, усиливали миграцию. Дело, конечно, не в самом климате, а в его определяющем влиянии на биологическую продуктивность степи, которая сильно менялась во времени и в пространстве.
Эти различия могут пролить свет на некоторые причины перемещения степных племен. Продуктивность равнинных степей – годичный прирост растительной массы – значительно изменяется в направлении с севера на юг и с запада на восток. На севере зоны располагаются луговые степи, продуктивность которых в 2 или в 3 раза выше, чем в сухих степях и полупустынях на юге (см. табл.).
Продуктивность (т/га в год) растительного покрова степной зоны СССР[86]86
Базилевич Н. И. Первичная продуктивность и биохимические циклы наземных экосистем СССР // Современные проблемы географии экосистем. М., 1984. С. 95–100.
[Закрыть]
Именно продуктивность степей определяла направления сезонных перемещений стад. Летом они двигались на север, к обильным пастбищам луговой степи, зимой – на юг, к бедным сухим степям и полупустыням, где все же можно было найти подножный корм и спастись от холодов и снегов севера. Именно поэтому столица Золотой Орды была основана в низовьях Волги, в зоне сухих степей – исходном и конечном пункте сезонных кочевий.
Существенные различия в биологической продуктивности прослеживаются и в широтном направлении. В резко континентальных областях Центральной Азии распространены в основном низкопродуктивные сухие степи, полупустыни и пустыни. По мере движения на запад степи становятся все более продуктивными за счет лучшего их увлажнения атлантическими циклонами. В западной части степной зоны, на европейской части СССР, преобладают наиболее богатые (до 20 т/га в год) луговые и умеренно засушливые степи. Богатство пастбищ причерноморских равнин в значительной мере определяло стремление скотоводов-кочевников двигаться по степи в западном направлении.
Легенды об этих благодатных краях передавались из поколение в поколение, достигая глубинных районов Центральной Азии. Поход войск Чингис-хана в половецкую степь убедил монголо-татар в реальности этих преданий. Джучи – сыну Чингис-хана – персидский писатель Джузджани в сочинении «Насировы разделы» (1259–1260 годы) приписывает такие слова о половецкой (кыпчакской) земле: «Во всем мире не может быть земли приятнее той, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обильнее этих». Об этой стране, «обильной пастбищами зимой и летом», говорил и Ибн аль-Асир[87]87
Черепнин Л. Н. Монголо-татары на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977. С. 187.
[Закрыть].
Отмеченные различия в продуктивности степей в северном, южном, западном и восточном направлениях сохранялись и в прошлом, хотя количественные показатели могли меняться. Границы степной зоны Северной Евразии установились в общих чертах около трех тысяч лет назад и в дальнейшем существенно не менялись.
Для полноты картины рассмотрим еще один фактор, действующий в системе «природа – общество». Речь идет о биологии человека, учет которой важен при решении сложных вопросов этой темы.
Напомним слова Н. Ф. Федорова, от философии которого, – выдвигающей на первый план активность совокупного человеческого разума, – нам не следует полностью отказываться, несмотря на имеющиеся у него неточности и противоречия. Он писал: «Из трех видов эволюции: неорганической (под– и пред-органической), органической (физиологической и психологической) и над-органической (культурной и социальной), ограничивать исторический процесс только последним (тогда как деятельность человеческая простирается и на первые два вида эволюции) есть крайний произвол…»[88]88
Философия Общего Дела: Статьи, мысли, письма Николая Федоровича Федорова, изданные под редакцией В. А. Кожевникова и Н. П. Петерсона. Т. 1. Верный, 1906. С. 39–40.
[Закрыть] К близкому выводу приходят сейчас ученые, и в частности некоторые философы, мнение которых выразила Т. В. Карсаевская: «На современном уровне научного познания вряд ли приемлема абстрактная социологизация в понимании человеческого организма и тенденции его развития… Признание ведущей роли социального детерминирования во взаимодействии биологического и социального не исключает определенного обратного влияния биологических закономерностей па общественную жизнь»[89]89
Карсаевская Т. В. Изменение биологии человека как социально детерминированный процесс // Человек и природа. М., 1980. С. 63–64.
[Закрыть].
