Текст книги "Навсегда моя (СИ)"

Автор книги: Ники Сью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 20 – Даша

Мой взгляд скользит по руке Глеба, которая кажется такой теплой и родной. И ветер перестает быть холодным, и капли дождя словно попадают куда-то мимо меня. Над нами как будто невидимый купол, не позволяющий непогоде задеть остатки моей изломанной души. Так-то надо бы оттолкнуть Гордеева, но мне плохо. Очень плохо.

Я брела по городу, шаркая под ногами опавшей листвой, пока не начался дождь. Люди бежали под крыши, я продолжала мокнуть. Хотелось стереть себя с лица земли, исчезнуть.

Страшно осознать, что ты прожил жизнь, в которой никому не нужен.

Усевшись на лавку на остановке, стала искать варианты, куда пойти дальше. Нет, у меня имелось небольшое скопление денег, чтобы как минимум переночевать в хостеле или в отеле. Но это только на сегодняшний вечер, а завтра? Как быть, когда наступит завтра? Взросление пришло неожиданно.

И тут над моей головой распахнулся зонт. Я до последнего не могла поверить своим глазам, разглядывая Гордеева. Он видимо понял это, поэтому взял меня за руку и потянул за собой. Усадил в прогретый салон машины, наклонился и даже сам пристегнул ремень безопасности.

– Зачем ты… это делаешь? – минут через пять, после того как мы отъехали, решаю спросить то, что крутится на языке. До сих пор не верю, что он тут, приехал за мной. Это что-то из серии фантастики, словно добрый сон.

– Мать должна нести ответственность за тех…

– То есть ты неожиданно почувствовал укор за то, что происходит у нас дома? – перебиваю его, хотя по факту, хочу услышать другое. Мне хочется узнать, что нас с ним связывает, почему он вечно холодный и неприступный, за что меня ненавидит с детства.

– Я всегда его чувствовал, – тайком поглядываю на Глеба и почему-то ощущаю себя не то, чтобы счастливой, скорее спокойной. Заостряю внимание на его руках, длинных пальцах, крепко сжимающих руль, на четко очерченной линии подбородка и острых мужественных скулах. Не зря девушки всегда бегали за Гордеевым, внешностью его природа одарила сполна.

– Поэтому в детстве попросил своего друга посмеяться надо мной?

На светофоре мы останавливаемся, и Глеб поворачивается ко мне.

– Какого друга? О чем ты?

– Забыл уже, как я пошла на свидание с твоим другом, который наврал, что заболел, а сам…

– А! – кивает он сам себе. – Так я же тебе сразу сказал, – отвечает он настолько обыденно, словно мы с ним дружим, а не враждуем. Это так непохоже на нас двоих. – Держись от него подальше. Он всегда был придурком.

– Что? – теряюсь я, переваривая услышанное.

– А ты думаешь, я просто так к нему поехал? Агриппина сказала, ты у него, и чтобы не приключилась беда, мне пришлось тащится тоже.

– То есть ты… хотел заступиться за меня? – даже произносить это тяжело, необычно, словно пробуешь диковинный фрукт на вкус. – А Лана?

– Лана? – в этот раз Гордеев не смотрит на меня, теперь его взгляд прикован к дороге, хотя он уже не выглядит таким напряженным. Положил локоть на подлокотник и одной рукой ведет машину.

– Ну та, с который ты стал встречаться после того, как нашел меня в мужском туалете.

С его губ срывается короткий смешок.

– Слишком много вопросов задаешь, Дашка.

Устало вздыхаю и отворачиваюсь к окну, предполагая, что вряд ли Глеб ответит, по крайней мере, его лимит открытости на сегодня исчерпан. Но для меня стало неожиданность то, что он тогда приехал не посмеяться, а заступиться. Может быть, Гордеев просто не умеет нормально выражать свою заботу? И его фраза про Артема тоже была сказана в положительном ключе, а не из вредности?

Надо будет обязательно об этом спросить, правда позже.

– Ого! – восклицает вдруг Глеб и делает громче трек, который играет в динамиках. – Я слышал ее в другом исполнении.

Прислушиваюсь к голосу, словам, но не пойму, о чем Гордеев. Тогда он сам решает пояснить.

– Новая песня Linkin Park. Я слышал кавер с голосом Честера, его сгенерировали в ИИ, он в разы круче. Почему-то не могу воспринимать женский голос, – делится Глеб совсем по-дружески со мной. Замечаю, как он отбивает пальцами по рулю в такт песни, и мне неожиданно кажется, что ему находиться рядом со мной приятно. То есть нет, не так, Гордеев не испытывает никакого напряжения. Магия какая-то… будто другой человек рядом.

– Не знала, что ты любишь эту группу, – тихонько произношу, боясь спугнуть атмосферу, возникшую между нами.

– Любил, – он немного приглушает звук. – До смерти Честера. Теперь это уже что-то другое, хотя “In the end” до сих пор одна из моих любимых песен. А ты? – мы снова останавливаемся на светофоре, Глеб поворачивается ко мне, в его взгляде мелькает неподдельный интерес.

С ума сойти… Кто этот парень и куда делся мой приемный брат, который ходил вечно с каменным выражением лица?!

– У меня нет особых предпочтений, слушаю все, что нравится.

– Как скучно, – я могла бы оскорбится, но он говорит без сарказма. – Тебе нужно найти свою любимую группу, потому что когда плохо, музыка неплохо помогает.

– Учту, – киваю и стараюсь больше на него не смотреть, уж больно обаятельно он выглядит, когда не покрыт колючками. И тон голоса притягивает, и даже вот эти отбивания пальцами по рулю. Я невольно засматриваюсь на Глеба, и ловлю себя на мысли, что еще немного и точно попаду под его чары. А они у него ого-го какие!

Остаток пути доезжаем молча, вернее, просто слушаем музыку. Мне нравится вкус Глеба, треки словно проникают в душу, они не банальные, с каким-то смыслом. Однако, когда мы останавливаемся около дома, я внутренне вся напрягаюсь. Не представляю, как вновь переступлю порог и буду смотреть в глаза матери. Как идти по этим коридорам, ведь меня выгнали, а я снова вернулась…

Пассажирская дверь неожиданно открывается, Глеб берет меня за руку, также, как тогда под дождем, его горячие пальцы крепко сжимают мою ладонь. Он тянет за собой, и я почему-то не сопротивляюсь, молча следую его команде. Мы поднимаемся по ступенькам, входим в холл, а там тихо, словно в музее. Только звук наших шагов намекает на присутствие людей.

Идем на второй этаж, но не доходя до моей теперь уже бывшей спальни, я резко останавливаюсь. Сердце сжимается, мне становится отчего-то так обидно. Может, зря вообще вернулась? Может, надо было бежать и не оглядываться. Хотя логично, что если у тебя нет ничего, то и с побегом возникнут проблемы.

– Я сделаю тебе великое одолжение, – говорит вдруг Глеб. Перевожу на него взгляд и замечаю, что он слегка улыбается, едва заметно. И вот опять его обаяние в деле, почему-то сразу плохие мысли уходят на второй план, а сердце уже не сжимается, наоборот начинает бегать волчком, словно заведенное и подавать команду всем органам. Кажется, мои щеки полыхают огнем.

– Какое? Перестанешь огрызаться и откидывать злые шутки?

– Мысли шире, Дашка, – он разводит руки в стороны, как Брюс Всемогущий, затем разворачивается и быстро достигает своей комнаты, она у него чуть дальше моей, я в ней никогда не была. Минут через пять Гордеев возвращается, держа подушку в руках и рюкзак.

– Что… – непонимающе бормочу я.

– Поживем в летнем домике, который находится на той стороне территории особняка. Честно сказать, мне и самому давно хотелось свалить отсюда.

– Но там же нет прислуги и… отопление вроде не работает.

– Но там есть камин, а прислуга… Я и сам неплохо готовлю, убираю и заправляю за собой кровать. Тоже мне проблема, – хмыкает он, да так, словно я реально сказала какую-то глупость. – Пошли, – командует Глеб, обходя меня.

– Зачем тебе… все это? – не выдерживаю я. В конце концов, у всего есть цена, и у неожиданно добродушного поведения Гордеева наверняка тоже.

– Верну тебя на сцену, хватит одной сломанной куклы. Вторая и третья уже будет перебор, – в его голосе звучит неподдельная тоска и обида, только я не понимаю, кому она адресована, но явно не мне.

– Глеб…

– Не задавай вопросов, просто пользуйся, пока я добрый.

Глава 21 – Даша

Летний домик всегда пустовал. Я не знаю, зачем его построили на этой территории, но вход сюда для меня был закрыт. Приемная мать сразу обозначила, что это место – запрещено, а почему не пояснила.

Внутри он оказывается довольно уютным: светлым и воздушным благодаря большим окнам от пола до потолка, которые пропускают много естественного света и открывают панорамный вид на сад и основной особняк. В зале стоят книжные полки, их тут так много, будто маленькая библиотека, а между ними на обычных полках расположились в рамках фотографии.

Однако стоит мне только подойти ближе, хочется посмотреть на фото, как Глеб опережает и забирает одну из рамок.

– Все в порядке? – уточняю я.

– Да, пошли, дам тебе белье и покажу спальню. Тут их три, и кухня, – хмурится он, и отдаляется, забрав с собой фотографию. Мне становится жутко интересно, что на ней, но я не решаюсь спросить.

Так как домик одноэтажный, и в целом небольших размеров, то наши спальни оказываются напротив друг друга. Гордеев достается из шкафа, который расположен в коридоре, чистое постельное белье и протягивает мне.

– Дальше сама надеюсь, справишься, принцесса? – последняя реплика звучит с каким-то сарказмом, будто Глебу смешно, что мне придется самой за собой ухаживать.

– Не переживайте, ваша светлость, – отвечаю на его лад. – Справлюсь.

На этом мы расходимся, каждый к себе. Хотя, наверное, надо было поговорить, может это отвлекло бы от плохих мыслей, вот только у Гордеева настроение скачет похлеще рулетки: то он добрый, то недовольный. Поэтому я решаю, что, в самом деле, лучше будет лечь и просто отдохнуть. День выдался тяжелым.

Переодевшись, благо у меня с собой есть сменная одежда, плюхаюсь на кровать и какое-то время еще разглядываю потолок. Но усталость берет свое, и я довольно быстро проваливаюсь в глубокий сон.

***

Утром на меня вдруг находит странное желание, поблагодарить Глеба, только как – не знаю. Я долго думаю, чтобы сделать и в итоге выбираю самый неожиданный для себя вариант. А уже ближе к восьми утра, стою напротив дверей в комнату Гордеева и нерешительно стучусь. Не припомню, когда в последний раз так волновалась, аж коленки потряхивает. Откуда только берется это волнение?

Глеб открывает дверь не сразу, минуты через две где-то: влажные волосы растрепаны после душа, серые джоггеры висят на бедрах и... больше ничего. На нем нет майки, и я впервые не знаю куда деть глаза, чтобы не разглядывать так нагло его прокаченное мышцами тело. Господи! Никогда не думала, что на животе бывает столько кубиков пресса...

– Чего хотела? – спрашивает он, немного резко, словно не особо рад меня видеть.

Сглатываю, пытаясь привести себя в чувство и перестать смущаться. Мы всю жизнь жили под одной крышей, ничего, по сути не изменилось. Подумаешь, съехали из одного дома в другой, и нет тут никаких странных ощущение чего-то воздушно-интимного. Нет и точка, убеждаю мысленно себя.

– Я приготовила завтрак, – оказывается, робеть под натиском его прямого взгляда я умею прекрасно. Вон как щеки горят и пульс частит.

– Надеюсь, кухня в целости?

– Что?

– Никогда не видел, чтобы ты готовила.

А ведь он прав, это первый раз. Я встала на пару часов раньше, заказала доставку и искала в ютубе видео, рецептов для завтрака. Не уверена, что получилось хорошо, но мне хотелось сделать что-то приятное для Глеба, от всего сердца. В конце концов, он взял меня за руку, когда мир почти потерял смысл и оттенки.

Черты его лица вдруг становятся мягче, да и взгляд оттаивает.

– Хорошо, – наконец, произносит Гордеев.

– То есть... – господи, и почему мне так сложно построить диалог. – Ты выйдешь сейчас или позже? Я просто... думала, мы могли бы... позавтракать вместе. Но если ты не...

– Если ты хочешь, чтобы я шел без майки, то так и скажи. – На его губах играет усмешка, словно у мальчишки, который пытается хорохорится перед девочкой, которая ему нравится. Или это уже я надумываю себе.

– Пожалуй, лучше есть одетым, – кое-как выдавливаю я.

– Уверена? Может лучше так? – его тон становится ещё игривее, и у меня складывается впечатление, что он заигрывает. Притом намеренно, словно мы с ним впервые познакомились. Быть не может!

– Лучше в майке, Глеб.

– Расслабься. Я и не планировал, есть раздетым, иди, сейчас приду.

– Я и не…

– Иди уже, – кивает он в сторону кухни, и я больше не спорю, удаляюсь.

На завтрак я поджарила тостовый хлеб с яйцом и сыром, и запекла в духовке запеканку. С последним было сложно, долго не могла понять, как включается сама духовка, но в итоге все получилось.

Глеб заходит на кухню через пару минут, слава богами, уже одетый, по глазам вижу, удивлен. Усаживается за стол, я тоже сажусь напротив, правда сама не ем, жду пока Гордеев попробует, наблюдаю за его реакцией. Он подносит тост к губам, откусывает, и пока жует, я вся внутренне напрягаюсь. Жуть как хочется, чтобы ему понравилось.

– Неплохо, – изрекает, наконец он, и даже дарит мне мимолетную улыбку. Все-таки ему идет улыбаться, это выглядит слишком мило, настолько, что моя бы воля, я бы сделала фото и иногда поглядывала на него.

– Рада, что понравилось, – тихонько отвечаю, уткнувшись носом в свою тарелку. Теперь мой черед пробовать, а ведь, в самом деле, неплохо.

– Я вчера пошерстил разные сайты, – начинает он новую тему, при этом, не отвлекаясь от еды. – И нашел одного балетмейстера, который прошел через травмы и все такое. Я написал ему, предложил встретиться.

– Глеб… – у меня аж дыхание перехватывает, да и в целом, становится не по себе. Так страшно говорить о балете, тем более, кому он теперь нужен? У мамы новая прима есть.

– Я не знаю, чего ты хочешь, но чтобы снова вернутся в балет, тебе нужен кто-то, кто будет тебя тренировать, находиться рядом. – Пытается зачем-то убедить он меня.

– Мама списала со счетов свою приемную дочь. У нее новая девочка, – слова застревают комом в горле. Мне и есть-то больше не хочется.

– Да и пошла она к черту со своими закидонами. – Как-то резко отзывается он. Выражение лица у Глеба вмиг меняется на более напряженное, тяжелое. Он отодвигает тарелку, но взгляда на меня не поднимает.

– У меня вряд ли получится…

Между нами повисает пауза. Она такая запутанная, как клубок ниток, который невозможно размотать. Потому что каждый из нас пребывает в своих мыслях, решениях, проблемах. Но где-то внутри мне безумно приятно, что Глеб сейчас здесь, ест со мной и говорит все эти фразы, проявляет несвойственное ему участие

В этот момент я вижу в нем уже в который раз далеко не брата. А ведь когда-то я видела в Глебе исключительно человека, который должен стать родным, близким, семьёй, а уж не парня, от которого щемит в груди. И ведь действительно щемит…

Обхватываю кружку обоими руками, вдыхая приятный аромат кофе. Мы никогда не ели вместе. Я не помню, когда в последний раз разговаривала с кем-то во время приема пищи. Именно так, как поступают в нормальных семьях. И вдруг я ловлю себя на том, что мне хотелось быть завтракать всегда так. И даже готовка не смущает, наоборот, приятно смотреть, как кому-то нравится уплетать твою стряпню.

– На сцене передо мной ты отлично справлялась, – Глеб неожиданно поднимает голову и его горячий вспыхнувший, словно искра, взгляд заставляет отчего-то смутиться.

– Ты дарил мне букеты с черными розами, – напоминаю я, до сих пор, поражаюсь, где он находил эти цветы. Что странно, несмотря на цвет, бутоны всегда были безумно красивыми. – Мне казалось, тебе не нравиться, как я танцую.

– Кто знает, – неоднозначно отвечает Глеб. – Спасибо за завтрак. Было вкусно.

Он поднимается из-за стола, берет тарелки, но я тут же подскакиваю и хочу выхватить их. Наши пальцы случайно соприкасаются друг с другом, и меня словно током прошибает, хотя ощущение безумно приятное. Волнительное такое, аж сердце заходится волчком.

– Что ты делаешь? – Глеб почему-то не спешит отодвинуть пальцы, будто тоже оттягивает момент мимолетной близости.

– Хочу… помыть посуду, – с придыханием произношу, но кажется, будто признаюсь в любви. Да что за ерунда.

– Я сам, – он дотрагивается до моего запястья и так нежно, мамочки, просто безумно заботливо убирает мою руку. Его действия так и кричат: «ты мне нравишься», нет, иначе: «черт возьми, ты мне очень нравишься». Не может же человек быть таким с абсолютно любой или ненавистной ему девушкой? Раньше Глеб вел себя иначе.

– Ладно, – пытаюсь звучать уверенно, но голос выдает волнение.

Я с неохотой отстраняюсь, а потом, чтобы избежать неловкой паузу, ухожу к себе. А у самой щеки горят… и кажется, бабочки в животе порхают.

Глава 22 – Даша

В универ мы едем по отдельности, хотя я бы может и хотела поехать вместе, но Глеб не предлагает, да и пары у нас начинаются в разные время: ему к первой, мне к третьей, потому что лектор по философии заболел.

У входа в здание, я встречаю Кристину. Она делает снимки пасмурного осеннего неба, не замечая никого вокруг. Ее рыжие волосы, завязанные в два хвостика, мило лежат на плечах, а плиссированная юбка забавно развивается. Не устаю поражаться, насколько эта девушка выделяется среди толпы, она кажется такой яркой и запоминающейся, хотя есть ощущение, что многие не видит ничего в округе.

– Привет, – здороваюсь первой.

– О, да у тебя я смотрю, случилось что-то хорошее?

Я неловко улыбаюсь, прикусывая губу. На самом деле, мне реально лучше, чем все эти дни до этого. А может и не только дни, но и годы. Рядом с Глебом я ощутила поддержку, которую давно ни от кого не ощущала. Невероятное чувство.

– Ну… – смущенно пожимаю плечами.

– Надеюсь, это не Артем, – улыбается Кристина. – О! Какой ракурс! – она отходит от меня, пытаясь поймать на камеру сойку, которая присела на ветку. Правда, дерево находится прямо рядом с лужей и именно это становится фатальной ошибкой. На большой скорости мимо нас проносится парень на черном байке. И плевать ему, что вода испачкала одежду Крис.

– Придурок! – кричит подруга, пока мотоциклист паркуется и дальше, словно в замедленной съемке – он снимает шлем, проводя рукой вдоль коротко стриженных темных волос. Руслан Соболев собственной персоной.

Он слезает со своего байка, расстегивает кожаную куртку, да так у него это круто выходит, словно его снимает камера для рекламной компании по тв. Берет в руки шлем и уже собирается уходить, как Крис нагоняет его.

– Что ты… – только и успеваю прошептать, как Ивлева вытаскивает из рюкзака бутылку с водой газировки и выливает ее прямо на парня. Вот это заявочки: я в шоке прикрываю рот ладонью.

Руслан тоже явно удивлен, вон у него аж мускул на лице дрогнул и глаза расширились. Соболев поджимает губы, во взгляде его тот еще пожар из раздражения и негодования. Он в несколько шагов сокращает между ними расстояние, хватает Крис за запястье и дергает на себя.

– Эй… – я подбегаю к ним, но там кажется и без меня спокойно разобраться могут.

– Что не нравится? – рычит недовольно Ивлева, смотря с вызовом на Соболева. Он хмыкает, наклоняется к ней и что-то шепчет.

– Придурок! – она вырывается, и начинает ускоряться, при этом намеренно задев его плечом.

– Моя мокрая майка тебе с рук не сойдет, лисица, – кричит он ей в спину. Крис же показывает ему средний палец.

Мне кажется, они оба как бомбы замедленного действия: дерни за ниточку, и разнесут не только друг друга, но и все в округе.

– Ты ужасно себя ведешь, – говорю ему, окинув строгим взглядом. – Неужели хамство нынче в тренде?

– О, прима, – ухмыляется он. Его пальцы тянутся к моему подбородку, правда Руслан не дотрагивается, останавливается на середине пути. Я не сразу понимаю, почему он резко меняется в лице, а потом замечаю Глеба, выходящего из соседнего корпуса института. Они идут в компании с Арсением, о чем-то переговариваясь.

Уже предвкушаю, как еще раз поздороваюсь с Глебом, может, даже обменяюсь парой-тройкой фраз, вот только он не доходит до меня. Да в целом ведет себя также как и прежде – не замечает. Хотя может… мне только так кажется? В конце концов, мы уже здоровались, разговаривали, наверное, я просто себя накручиваю.

И чтобы не мусолить эту тему в голове, срываюсь с места, уходя на пару по истории.

***

Историк у нас мужчина возрастной, ему около семидесяти: строгий, требовательный, и объясняет интересно. Опаздывать к нему нельзя, поэтому мы с Кристиной уже за пять минут до начала стоим как штык у дверей. Народ тоже подтягивается мало-мальски, общаются между собой, кто-то вздыхает, не особо желая идти на пару.

Кристина кидает на пол рюкзак и садится у стенки. Я не сажусь, конечно, но встаю рядышком и тихонько спрашиваю:

– Ты как?

– Нормально. Думаешь, этот хам может испортить мое настроение? – хорохорится она, а сама отчего-то взгляд отводит.

– Ты права, плохие парни не должны портить настроение.

– Вот именно! – воодушевляет Ивлева, а меня подмывает узнать, что он шепнул ей на ухо. Но в итоге я не решаюсь.

Следующие пять минут, мы повторяем материал, потому что историк задерживается. Его нет, и через еще пять минут, и даже через десять. Народ, ясное дело, ждать не планирует, оказывается в институте есть негласное правило пятнадцати минут, после которого можно уходить.

– Начинаем отсчет! – кричит какой-то парень с потока. Мы не знакомы, на лекцию ходит более ста пятидесяти человек первого курса, сложно кого-то запомнить.

– Десять! – поддерживает Лейла Арзоева, наша одногруппница. Она одна из ярых прогульщиц, которая планирует закрывать сессию за деньги родителей. Арзоева не стесняется этой информации и буквально на каждой перемене хвастается подругам, как поедет отдыхать на зимние праздники в Таиланд, пока остальные будут учить предметы.

– Девять! – разлетается из толпы.

Кристина поднимается и шепчет мне на ухо:

– Ты как думаешь, историк реально пропустит пару? Он же до мозга костей весь такой правильный.

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Может, приболел?

– Не, – качает она головой. – Я видела его сегодня в главном, он точно тут.

– Один! – радостно хлопает в ладони Лейла. – Собираемся, – теперь уже более командным басом добавляет.

Ребята как по команде начинают копошиться, планируя покинуть коридор.

– А если он придет прямо сейчас? – вдруг подает голос Крис. Народ оборачивается на нее, и у меня складывается стойкое ощущение предвестника беды.

– Да его проблемы, – отмахивается Арзоева.

– Если он не даст нам автоматы из-за прогула, это будут не его проблемы, – не унимается Кристина. Лейла хмыкает и подходит к нам, останавливаясь буквально в нескольких сантиметрах. Ростом она выше, в плечах шире. Мы с Ивлевой на фоне этой девушки тростинки, я уж точно. Арзоева грозно тыкает пальцем в Крис, и смотрит так, словно говорит: “тебе хана”.

– Мы уходим, – цедит по слогам она. – Понятно?

Крис не теряется и откидывает руку Лейлы.

– Я не уйду.

В коридоре воцаряется глубокое молчание. Удивительно, но и другие теперь не спешит уходить. Некоторые открыто перешептываются, поддерживая решение Ивлевой.

– Мы не уйдем, – поддерживаю я подругу, понимая, что один в поле не воин. Тем более, раз историк в универе, он может реально, потом с нас три шкуры снять. О нем много слухов ходит, и если Арзоевой родители могут оплатить сессию, то нам никто ничего платить не будет.

– Белый пиджак решили надеть? – хмыкает Лейла.

– У нас будут проблемы, если он придет, – пытается достучаться Кристина.

На эту фразу Арзоева наклоняется и что-то шепчет на ухо Ивлевой, затем снова вслух задает вопрос:

– Ну так?

– Я уже сказала, – стоит на своем Крис.

– Народ, пошли, ничего не будет нам. Уже восемнадцатая минута пошла. Мы не нарушали, – Лейла машет всем рукой, и больше не говоря ни слова, уходит первая. За ней идут многие, но пару человек все-таки остаются. И мне уже кажется, мы не одни, однако потом и эти единицы скрываются за дверью, ведущую на лестницу.

Мы же обе молчим, стоя напротив дверей кабинета. Давно я не ощущала этого знакомого чувства “белой вороны”. И тут вдруг реально появляется историк, весь запыхавшийся, от нервов у него даже распечатки летят на пол.

– Прошу… – он поднимает свои документы, взгляд у него такой растерянный, шокированный немного. Правда, мужчина быстро берет все в руки и тихо хмыкнув, кивает в сторону кабинета. – Заходите.

И прежде, чем войти, я спрашиваю у подруги:

– А что тебе сказала Лейла?

– Что они объявят нам бойкот, – с усмешкой говорит она. – Детский сад какой-то.