Текст книги "Навсегда моя (СИ)"

Автор книги: Ники Сью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17 – Глеб

– Да не нравится она мне! – повышаю голос и злюсь, правда, не столько на Нину, сколько на себя. Потому что нравится! Потому что крышу рвет так, что пора вызывать пожарных. Когда Дашка первый раз передо мной танцевала, я просто забил на все и решил ее поцеловать. Она магнитом к себе тянет, словно ведьма, которая заимела надо мной власть, как Снежная Королева над Каем. Хорошо еще, народ зашел, прервал эту чертову химию.

Во второй раз, я уже сдерживался, отвернулся, старался не смотреть на нее, не думать. Но стоило Дашке сказать: “Ты должен смотреть на меня”, как я в очередной раз сломался. Раньше мы виделись реже, она зависала сутками напролет в своем балетном училище или в зале для тренировок, а я в школе, потом с пацанами где-то и было проще. Теперь же мы видимся так часто, что жить стало невыносимо.

Нинка меня, конечно, знатно выбесила за весь день. Нет, я понимаю, она ревнует, я и сам готов себе дать тысячу подзатыльников, что вот так открыто пылюсь на Дашку, но устраивать мне сцены – ту мач.

– Гор, ты думаешь, мы тут все с луны упали? – добивает финальной фразой Королева. И я срываюсь, грублю ей, и что самое обидное, обзываю Дашу. На деле ведь меня устраивает в ней все: фигура, голос, глаза и даже улыбка, хотя она редко улыбается, особенно мне. Но Королевой знать об этом не обязательно.

Нинка обиженно дует губы, не верит. Громко хмыкает, и в который раз уже за сегодня, молча уходит. Раньше я бы догнал ее, Королева на это явно рассчитывает, но не сегодня.

Усаживаюсь в кресло и еще какое-то время пялюсь в потолок. Когда-то и мне нравилось смотреть балет, пока мать все не испортила своими загонами. А потом случилось то, что случилось, и я навсегда разлюбил танцы, сцену и девушек, которые там прыгают в этих отвратительных пачках.

Умом понимаю, если есть чувства, то проще принять их, попробовать с ними жить и получать ответные эмоции, но сердце не даст же спать спокойно. Вина загрызет.

Сижу неподвижно минут пять, затем все-таки поднимаюсь и иду к выходу. Подхожу к нашему факультету и натыкаюсь на Руслана. Опять он с той рыженькой девчонкой Кристиной. Кажется, они о чем-то то ли спорят, то ли препираются. Она тычет ему пальчиком в грудь и в целом ведет себя так, словно он гроша ее ломанного не стоит. Прикольно, не припомню, чтобы с Соболем кто-то вел себя подобным образом. Наверное, из них вышла бы забавная парочка.

Остаток дня проходит относительно спокойно. Зато вечер бьет под дых.

Мы с парнями заваливаемся в новую кафешку в центре города. Довольно атмосферное место, куда многие девчонки ходят пофоткаться. Официантка подносит нам меню, улыбается, Арс в ответ ей тоже подмигивает. Соболь же никак не реагирует, он вообще какой-то недовольный, хотя и я без настроения.

– Слушайте, может спаржу? – предлагает Арсений, и мы с Русом соглашаемся, оба не особо желая изучать ассортимент.

– Чего такие хмурые? – удивляется Ставицкий, когда официантка уходит.

– Ничего, – отнекивается Руслан.

– Отец опять? – догадываюсь я.

– А ты? – переводит он стрелки. – Все никак не можешь смириться с бойфрендом своей примы?

– Какой примы? – не понимает Арс, я же моментально завожусь. И тут, словно судьба мало надо мной поиздевалась, в кафе заходит она – Дашка, притом не одна, а с этим. Моментально напрягаюсь, под столом руки в кулаки сжимаю.

– О, – присвистывает Рус, для пущего эффекта. – Ну прямо легки на помине.

– Она тебе реально нравится? – Ставицкий поддается вперед и без зазрения совести начинает разглядывать Дашу.

Но мне все равно, потому что я тоже весь во внимании: смотрю, как Артем отодвигает стул, аля настоящий джентльмен, приглашает Дашку сесть. Она любезно садится, но есть ощущение, внутреннее, типа шестого чувства, не знаю еще, как назвать, что ей неприятно происходящее или оно ее напрягает.

Нестер щелкает пальцами, подзывая официантку, что-то спрашивает у Даши, а та лишь ведет плечом, вроде как ей все равно, что брать. Зато она то и дело оглядывается, прикусывает губу, будто волнуется. Что ж… теперь и я волнуюсь. А вдруг этот полудурок лезет к ней не с самыми хорошими намерениями?

– Тебе тоже кажется, что на свиданку это не смахивает? – читает мои мысли Соболь.

– Зато он не смотрит, а пожирает девчонку глазами, – констатирует очевидный факт Арс. Я и сам вижу, что взгляд у Артема жадный, одержимый какой-то.

– Ну понаблюдаем, – с азартом говорит Рус, подперев рукой подбородок.

Мне бы свалить восвояси, но я соглашаюсь с Соболевым, и зачем-то играю в ревнивого муженька, который выслеживает свою горе-женушку. Дурные образы лезут в голову, как Дашка может целовать Артема, танцевать для него, а он будет вдыхать ее до одури обалденный запах клубники со сливками.

– Слушайте, – вырывает меня из дурмана Арс. – У меня стойкое ощущение, что девочка-то наша уйдет сейчас. Гляньте, как напряглась.

И правда, теперь я тоже замечаю, что Артем будто наседает, а Даша то рукой вдоль шеи проведет, то взгляд отводит. Он снова что-то ей говорит, но моя приемная сестрица не выдерживает и резко поднимается из-за стола. Берет свой рюкзак и уходит к выходу, даже не попрощавшись.

Нестеров тоже подрывается. Сталкивается с официанткой, кидает ей какое-то ругательство, а та озадаченно смотрит, ведь ей не оставили денег за будущий заказ. Одним словом – что не так.

– Я бы на твоем… – начинает Рус, но я и сам знаю, что не усижу на месте.

Подрываюсь и буквально у самого выхода настигаю Артема, специально задев плечом. Мы пересекаемся взглядами, Нестеров злой как черт, видимо от моей физиономии так его перекосило.

– С дороги, – рычит он, а сам все Дашку выглядывает. Я тоже боковым зрением слежу за ней, хочется дать ей фору, чтобы ушла и не продолжала беседовать с этим психом.

– Какого черта, ты заставляешь людей уходить из постановки концерта? – говорю первое, что приходит на ум.

– Слышишь! – Артем толкает меня в грудь, но я перехватываю его руку и толкаю в ответ. Мы как два быка, готовые разорвать друг друга. Только я от ревности, а он просто от безумной ненависти ко мне.

– Ведешь себя как последнее дерьмо, – кидаю ему и замечаю, что Даша села в такси. – Женька причем?

– А чтобы знала, с кем общаться неповадно. И… – Нестер оглядывается и, не обнаружив Дашки, нецензурно ругается.

– Не тебе решать за других людей, Богом, что ли себя возомнил? – не удерживаюсь я от язвительного выражения. И тут Артем поворачивается ко мне, прожигая таким гневным взглядом, что впору врезать ему по роже.

– Не смей смотреть на мою девушку, – обрушивает он. Вот это новости.

Сжимаю губы, внутри кусаю их, кажется, до крови, до того мне отвратительно слышать фразу “моя девушка” из уст Нестера. В глазах опять вспыхивают разного рода романтические картинки, которые меня ломают изнутри.

– Что-то она не похожа не твою девушку, – раздается рядом голос Руса, отрезвляя мой пошатнувшийся разум. – Иначе чего она так стремительно сбежала? А может, ты ее просто достал?

– Все ссорятся, – прикрикивает Артем, словно пытается доказать не столько нам, сколько себе, что между ними банальная ссора возлюбленных, а не что-то более серьезное.

– Какие-то проблемы, молодые люди? – охранник появляется как нельзя вовремя, иначе я бы может точно сорвался. Не понимаю, что со мной происходит.

– Никаких, – максимально, насколько это, возможно, спокойно отвечаю я и с видом человека, которому на все наплевать, возвращаюсь к себе за столик.

Наверное, все-таки нужно поговорить с Дашей. Выяснить, что у нее с этим… Сказать, чтобы держалась от него подальше. В конце концов, эта девушка достойна лучшего, а Артем далек от понятие “лучшего”.

Глава 18 – Даша

Зря я все-таки согласилась поговорить с Артемом. Не хотела ведь, планировала никогда с ним больше не пересекаться, но вдруг так обидно стало, до чертиков из-за слов Глеба. И главное, он же раньше тоже не стеснялся в выражениях, оскорблял меня, выказывал свой пренебрежительный тон. Я относилась к этому как к чему-то естественному, в конце концов, Гордеев никогда не стремился стать моим другом. А тут… Сама не понимаю, что со мной. Даже Кристина заметила, и не только она, но и преподаватель психологии, которая сделала несколько довольно серьезных замечаний на паре.

В итоге, я выскочила из кабинета, как ужаленная. Заглянула в туалет, умылась, и тут Артем меня подловил.

– Даш, давай поговорим. – Стал настаивать он.

– Не хочу! – резко выдала, и поспешила прочь. Но Нестеров догнал, поравнялся со мной и снова за свое.

– Ну ладно, я бываю мудаком, – выдал он, уж каким-то таким легким тоном, словно совершил пустяк.

Не отвечаю, молча иду рядом, думаю о своем.

– Даш, ну слушай, все ошибаются. Давай так! – Артем перегораживает мне дорогу, расправив руки в стороны. – Я буду ждать тебя около “Смело” сегодня в шесть. Приходи… – помедлив, он добавляет. – Пожалуйста.

Коротко выдыхаю.

– Это первый и последний раз, – говорю, смотря прямо ему в глаза. Несмотря ни на что, Артем хотя бы не считает меня страшной, и вполне возможно, у него реальная симпатия ко мне, просто выражает он ее идиотским способом. Нет, я не готова быть с ним, только порой нужна хоть какая-то поддержка. Поэтому я скорее от безысходности соглашаюсь.

А уже там, в кафе, понимаю, что снова ошиблась. Нестеров несет откровенную ерунду, про то, что я типа его девушка, что мы должны быть вместе и смотреть на Гордеева – худшее решение. Чтобы прервать этот поток безумия, подрываюсь с места, не дожидаясь заказа, и ухожу домой.

Правда… лучше не приходила.

Когда поднимаюсь к себе, так и замираю на пороге. Там стоит мама, а рядом с ней маленькая девочка, лет семи. Худенькая, улыбчивая, в старом поношенном сарафане. Она с таким восхищением разглядывает мою спальню, что становится тошно. Я вдруг вспоминаю себя, то, как приемная мать привела меня в это место, и как сказала вполне себе дружелюбно: “переодевайся, ждем к ужину через десять минут”. Не передать словами, насколько я была счастлива, проводя пальцами вдоль нового гардероба, кровати, столика, за которым позже делала уроки.

Прекрасная сказала так и не стала раем, зато медленно превратилась в драму, без счастливого финала.

– Мам, – сглатываю, подходя ближе. Она поправляет часы на руке, как обычно вся такая деловая в этом брючном костюме, затем поворачивается ко мне.

– Я же сказала, чтобы ты освободила комнату?

– Ты… реально привела новую девочку? – мне не хочется говорить при ребенке о таком, но в целом, ситуация омерзительна. Нас используют, словно кукол: сломалась? Без проблем, выбросим и купим новую.

Ноги подкашиваются, мне приходится облокотиться рукой о стену, чтобы не упасть. Не думала, что момент моего выселения случится так скоро. С другой стороны, есть ли у меня вообще право находиться в этом огромном особняке, раз я была только товаром, который за ненужностью принято выбрасывать.

– Твои вещи в углу, их собрала прислуга. – Мама говорит сухим, скупым тоном, словно я для нее никто. Хотя, наверное, так и есть. Для нее мои попытки стать звездой, парить на сцене – ничего не стоят.

Киваю ей в ответ, однако вещи не беру, хочу дождаться, пока новая будущая прима выйдет из комнаты, скорее всего, у нее скоро тренировка. А уж потом, я зайду, заберу свое, осмотрюсь, и может дам волю слезам. Потому что происходящее невыносимо. Меня будто уличного котенка подобрали, приютили, и выбросили на дорогу.

Спускаюсь на первый этаж, планируя выпить травяного чая и прийти немного в себя, но не дохожу до места назначения, Глеб перехватывает. Перегораживает дорогу, взгляд у него такой суровый, недовольный, будто произошло что-то нехорошее.

– Что? – тяжело вздохнув, произношу. Сил нет даже отвечать на его будущие колкости.

– Почему вместо занятий, ты трешься вокруг моих знакомых? – сходу выпаливает он.

– Чего? Господи, Гордеев…

– Я ведь тебе говорил, – он делает шаг, и я интуитивно пячусь, а затем и вовсе врезаюсь спиной в стену. И для полноты картины, Глеб упирается ладонью в эту самую стену, прямо рядом со мной. Нависает, без зазрения совести, разглядывая слишком близко меня. И я бы может, смутилась, но его слова про уважение до сих пор звенят в ушах, как колокол ознаменовавший начало войны.

– Отойди, – прошу его, максимально спокойно. А у самой на сердце такой раздрай, что слезы вот-вот покатятся по щекам.

– Держись подальше от Артема, ото всех моих знакомых.

– Глеб, уйди, – повторяю я. Ком в горле такой противный, липкий, что никак не сглотнуть его, кажется, задыхаюсь.

– Поняла? В ином случае…

– В ином случае что? – повышаю я голос, не выдержав. – Выгонишь меня?

Он несколько раз моргает, будто не ожидал такой реакции.

– Ты всегда была чужой, забыла?

Закрываю глаза, пытаясь вспомнить, сколько раз он называл меня “чужачка”. Так много. И каждый раз эта проклятая реплика разрывала на части. А ведь когда-то я искренне верила, что этот дом и люди здесь – моя родня.

Не станет меня, никто и не заметит. Теперь я в этом уверена.

– Всегда помнила. Поэтому ухожу! Рад? – произношу тихо, хотя на самом деле, где-то в глубине души мне хочется кричать, чтобы кто-то остановил меня. Переживал обо мне. Нуждался…

Как глупо…

Наверное, Глеб оказался последней каплей в этом море унижений, несогласия и недопонимания. Бесконечные упреки, язвительные фразы, тот поцелуй и даже разговор с Ниной – все это так отчетливо звучат в голове, как мелодия, которую охота выкинуть забыть, но не получается.

Выскальзываю от Гордеева, поднимаюсь на второй этаж, свернув в сторону комнаты. Каждый шаг отдается в сердце резким ударом, и я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться прямо тут.

Не понимаю, что сделала не так? Когда все сломалось… Почему я? Почему не кто-то другой. Зачем биологическая мать родила меня? Зачем обрекла на эти страдания? Невыносимо.

Когда дохожу до спальни, замечаю, что там никого. Новая ученица матери, как я и думала, на тренировке. Отодвигаю створку шкафа, вытаскиваю оттуда сумку, куда прислуга сложила мои вещи, беру ее и выхожу прочь. Правда у дверей задерживаюсь, зачем-то бросаю прощальный взгляд на место, где провела столько лет. Здесь ничего так и не смогло стать для меня родным.

– Может, так и лучше, – шепчу сама себе.

Направляюсь к выходу, уже вызвав такси к центру города, в голове ни одной мысли, куда идти дальше, где ночевать. Знаю только одно: не останусь тут. Не выдержу ни одной ночи больше.

Дергаю ручку входной двери, переступаю порог, и вдруг до меня доносится голос Глеба.

– Дашка! – кричит он, находясь от меня явно на приличном расстоянии, но я не оборачиваюсь.

– Даша!

Подсознание приказывает игнорировать его. На этом мы должны поставить точку. В конце концов, так будет лучше, никто не будет никому отравлять жизнь.

У ворот уже ждет такси, удивительно, как быстро приехало. Дергаю ручку, поджав губы и сажусь в салон.

Будь, что будет… Эту партию я проиграла.

Глава 19 – Глеб

Когда я вижу Дашку со спортивной сумкой, не сразу понимаю, что к чему, но все равно зову ее. Наверное, она опять меня не поняла или я выражаюсь не так, черт знает. Мне просто хотелось дать ей понять, что от Артема нужно держаться подальше, и дело совсем не в моей накрученной ревности. Не очень приятно признавать, но я действительно ревную. Как сумасшедший.

Настигаю ее уже около ворот, но остановить не успеваю: Даша садится в такси, белую Шкоду с номером сто пятьдесят пять, пока я злюсь. На себя. На нее. На Артема.

Надеюсь, что она поехала не к нему. Проклятье… Как же жилось проще раньше, пока не было Нестера, моего универа и травмы Дашки.

Я не зацикливался на ней, просто тайком поглядывал на Дашу, иногда мысленно отмечал, как она хорошо выглядит, а иногда наоборот, задумывался, почему у нее нет настроения или бледное лицо. Нет, я не видел и не мог в принципе увидеть в этой девушке сестру. Да и семьей своей не считал. Однако Даша все равно всегда была чем-то важным, она занимала особое место в моем сердце, как бы сильно я не пытался сбежать от этого чувства, сколько бы замков не вешал.

Возвращаюсь домой, по пути вытаскиваю мобильный, заостряя внимание, что на часах почти половина девятого. А потом резко останавливаюсь в холле, происходящее повергает в шок.

Маленькая худенькая девочка с длинными белыми косами, в чешках идет по коридору следом за моей матерью. У меня перехватывает дыхание, словно кто-то со всей силы ударил в грудь, в область солнечного сплетения. Не могу ни сглотнуть, ни выдохнуть, так и смотрю на них, медленно удаляющихся от меня. Ей богу, будто кошмарный сон, который преследует по кругу уже не первый год. Мать не улыбается, она всегда была скупой на эмоции, только что-то приговаривает этой девочке. Та же наоборот глотает каждое ее слово, жест и смотрит так воодушевленно, будто перед ней настоящая мать. Точно также в свое время и Дашка себя вела: бегала собачонкой за мамой, видела в ней родню, тогда как мать хоть и чокнулась, но в приемной дочке свою кровь никогда не видела.

Срываюсь с места, сократив между нами расстояние и наплевав на все нормы приличия, кричу на весь особняк:

– Ты в конец спятила?

Малышка вздрагивает, зато мама и глазом не моргнет. Только кольцо на пальце в типичной манере крутит.

– Это Алина, наш член семьи и будущая звезда балета. У нее отличные данные, – то ли хвалит, то ли констатирует она факт.

– А Дашка? Ты восемь лет назад притащила ее в наш дом с этими же словами.

– Больше она мне не нужна, – отмахивается она. И тут все – меня накрывает. Подхожу к журнальному столику, беру вазу и со всей дури швыряю ее в стену. Девчонка визжит, мама же молча кидает на меня равнодушный взгляд. Тогда я ставлю ногу на столик и переворачиваю его. Грохот разлетается по пустому, никому не нужному дому.

– Глеб, – в типичной манере учительницы произносит она мое имя.

– Зачем? – у меня дрожат губы, и яркие вспышки воспоминаний туманом затягивают пленку на глазах. Снова удушающее чувство вины, которое сдавливает удавку на шее. Я ненавижу себя. За все. И в том числе за то, что Дашке испортил жизнь. Если бы не я, моя мать не сошла бы с ума и не стала делать из незнакомого ребенка балетную куклу.

– Пойди, подыши воздухом, – сухо говорит мама. – Заодно скажи прислуге, чтобы вещи Дарьи выставили из комнаты.

– Ты что… – у меня язык заплетается, – ее выгнала?

Она лишь ведет плечом.

– Мама, – не верю своим ушам. – У нее же никого нет. Она… одна.

– Ты, кажется, о ней печешься больше, чем положено, – неожиданно в ее фразе проскакивает нотка раздражения. За последние восемь лет мать была для меня закрытой книгой, и то, что она вдруг вспыхнула, даже на один процент, уже в какой-то степени радует. Значит, в ней не умерло все человечное.

– Да, – более спокойным тоном отвечаю, используя эту манипуляцию. – Ты ведь так хотела, чтобы у меня появилась сестра. И я, как настоящий брат, готов за нее глотку перегрызть. Разве это неправильно?

У мамы дергается глаз, и чтобы скрыть это, она тут же отворачивается. Делает вдох и снова начинает говорить:

– В доме полно комнат, – хмурится она, затем берет под руку свою новую дочку и тянет ее за собой на второй этаж.

– Хватит портить жизнь детям! – мой сломленный голос разлетается эхом. – Ты ничего не сможешь вернуть. Все. Баста. Прекращай!

– Глеб! – и вот опять – закрылась. Спрятала душу, которая уверен, у нее разорвана в клочья.

– Иначе я уйду от тебя. Нет, – помедлив добавляю. – Мы с Дашей уйдем вместе.

Сколько раз хотел уехать из этого дурдома, бросить мать, отказаться от нее, но понимал, что если свалю, то потеряю возможность хотя бы изредка видеть Дашу. Знать, что с ней все хорошо, и никто не обижает. Тем более она бы со мной ни за что не бросила этот замок из «песка», балет, мать. Она вообще до чертиков преданная. Хорошая, не то, что я. Хотя где-то в глубине души мне жалко женщину, которая меня родила. Но в то же время, это как алкоголизм, ты либо принимаешь болезнь и лечишься, либо сдыхаешь где-то в подворотне в обнимку с бутылкой.

Ничего не ответив, мама уходит, оставив меня одного.

Сажусь в кресло, пытаюсь передохнуть, вернее, перезагрузиться, а сам то и дело на часы поглядываю и думаю про Дашку. Какого ей было увидеть, эту девчонку у себя в спальне? Понять, что мать в нее уже никогда не поверит. Годы упорных тренировок, потерянное детство прошли даром. Сердце сжимается за эту глупышку.

Спустя час, начинаю расхаживать по дому: заглядываю в зимний сад, брожу по коридорам словно привидение. За окном сверкает молния и гремит гром, скоро начнется дождь. Перед глазами вдруг отчетливо появляются картинки, как Дашка сидит где-то на лавке, мерзнет, а может и плачет. И мне настолько паршиво самому становится, будто я ее предал, хотя никогда не обещал быть ни другом, ни уж тем более братом.

Очередная вспышка молнии освещает темный коридор, где я молчаливо стою и разглядываю дорожку, ведущую домой. А когда крупные капли дождя падают на землю, заставив меня послать все предубеждения к чертовой бабушке, я срываюсь с места и выхожу на улицу. Сажусь в свой спорткар и на полной скорости вылетаю с придомовой территории.

Почему-то, кажется, сейчас я нужен Дашке, несмотря на то, что она меня ненавидит.

Набираю ее номер, выезжая на центральную трассу, но она не отвечает, и в конце вообще отключает мобильник. Дурочка! А если что-то случится?

– Твою ж… – громко выдыхаю, объезжая разные улочки, и пытаясь разглядеть в запотевающее окно знакомый силуэт. Но никого не вижу, кроме незнакомцев.

Проезжаю по центральным трассам, мимо сквера, разных кафешек. Трачу не меньше двух часов на поиски, а результат нулевой. На часах десять вечера. Куда ее черт понес? К кому пошла? Бесит, что даже предположить не могу, мы настолько друг от друга далеки, почти незнакомцы. Снова звоню Дашке и получаю “абонент недоступен”. Разозлившись, бью по рулю, громко выругавшись.

И когда, кажется, что мои пытки окончательно провалились, я вдруг останавливаю взгляд на остановке, вернее на лавке, которая находится под маленьким прозрачным козырьком. Там сидит девушка, нет, не просто девушка. Это Даша. Точно она. Ее пепельные пряди развиваются на ветру, хотя уходила она с дулей. Ноги скрещены, голова опущена, словно Дашка плачет или пытается сдержать слезы.

Вытаскиваю из бардачка зонтик, выхожу на улицу и бегу к ней, успев промокнуть. Подхожу ближе, и буквально в двух шагах от лавки, открываю большой черный зонт. Даша реагирует не сразу, а когда поднимает голову, в ее красных от слез глаз читается удивление. По щекам скатываются капли от дождя или это слезы, я не понимаю, но она неплохо промокла и вся дрожит. Мне до одури хочется обнять ее, прижать к себе так крепко, насколько это, возможно, отогреть и сказать, что она никогда не была одна.

Но… бесконечное “но” застряло осколком в моем идиотском подсознании. Словно поступив, таким образом, я совершу предательство.

– Глеб, – шепчет Даша. Сглатываю, не могу смотреть на нее такую: разбитую, сломленную и бесконечно печальную.

Вместо ответа, беру ее сумку с вещами.

– Глеб, что ты…

– Домой пошли, заболеть собралась что ли?

Она молча хлопает ресницами, и так растерянно кусает мокрые губы, что мне, как бы по-идиотски не звучало, и самому хочется их укусить. Проклятье! С ума окончательно сошел.

– Твоя мама меня выгнала, – всхлипнув, произносит Даша. От сочетания “мама” и “выгнала” едва не взрываюсь. Как вспомню ту девочку, аж кулаки сразу сжимаются.

– Это и мой дом, – на полном серьезе говорю ей. Обратного пути не будет, понимаю, но и не сказать не могу. – Я тебя не выгонял и… – набираю полные легкие воздуха, никогда не думал, что буду говорить об этом вслух. – Я тебя не выгоню. Пошли домой, Даша.

– Зачем? – очередной всхлип, словно шальная пуля по моим нервным клеткам. Ну почему она не может молча встать и пойти? – Я не могу танцевать, вечно падаю на сцене после травмы, ищу среди толпы твою маму, я… – голос у Дашки становится хриплым, дыхание сбивчивым, видно, как она волнуется. – Мне не для кого танцевать, я потеряла смысл жизни.

– А что разве… обязательно танцевать для кого-то конкретного? Разве… не главное, получать удовольствие? Да и падать – нормально.

– Падать можно, когда ты можешь встать. А я не могу… – в сердцах кричит она, но тут же замолкает и сжимает кулаки. Тогда я подхожу, и неожиданно для самого себя, беру Дашку за руку, переплетая наши пальцы. Ее ледяные, словно льдинки, и мои обжигающие, подобно углям.

– Не проблема, я помогу тебе. – Правда вырывается наружу против моей воли, ведь я столько раз негласно итак помогал ей.

– Что? – она дергает руку, но я лишь крепче сжимаю ее.

– Если упадешь, я помогу подняться.