Текст книги "Навсегда моя (СИ)"

Автор книги: Ники Сью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 29 – Даша

Утром я еду на репетицию сама, не потому, что Глеб отказался меня вести, просто не захотелось его будить. Мне все еще не верится, что между нами парит магия и теперь я не одна. Странное, до боли непонятное чувство. Оно кажется таким хрупким, что даже от дуновения легкого ветерка может дать трещины.

Правда, не только это чувство вызывает у меня тревогу, но и тренировка. Я не перестаю падать, даже в таких местах, где и поводов подвернуть ногу нет. Такое ощущение, что мое тело наотрез отказывается заниматься балетом.

– Тебе нужно взять перерыв, – говорит тренер, усаживаясь рядом со мной. Я сижу на полу, подогнув одну ногу, облокотившись на нее.

– Вы в прошлый раз сказали, что я падаю из-за сердца. Значит, – в горле пересыхает. – Мое внутреннее “я” не хочет танцевать?

– Только ты можешь ответить на этот вопрос. – Тренер поднимается, но я вновь окликаю его.

– Такое происходит со всеми травмированными?

– Нет, – качает он головой, подходя к дверям. – На моей практике ты второй случай.

– А кто был первым?

Этот вопрос остается без ответа, но я замечаю на лице тренера грустную улыбку.

Поднимаюсь с пола, бреду в раздевалку и стараюсь не думать о плохом. И опять этот камень в душе, когда из кожи вон лезешь, чтобы не подвести ожидания, возложенные на тебя. Ведь Глеб платит деньги, он столько времени потратил на поиски этого человека. Ловлю себя на мысли, что он разочаруется во мне, если я не вернусь на сцену.

Очередное дежавю. Вечная гонка за чьими-то ожиданиями. Может в этом дело? Может, именно по этой причине я продолжаю падать: потому что боюсь ошибиться?

Переодевшись, выхожу на улицу, погода сегодня стоит чудесная, хотя уже по осеннему прохладно. Асфальт засыпало золотистой листвой, и теперь каждый шаг вызывает легкий треск. В воздухе витает запах сырой земли и спелых яблок, а над головой небо играет бирюзовыми оттенками.

На фоне всей этой романтической картины, я замечаю Глеба, идущего прямиком ко мне по узкой аллее. На нем длинное драповое пальто черного цвета, под низом прямые брюки и светлый пуловер. В этой одежде Гордеев кажется не по годам взрослым, и еще более привлекательным. Вон на него прохожие девчонки уже оглядываются, вызывая у меня кусачее чувство ревности.

– Что тут делаешь? – спрашиваю первая, останавливаясь в нескольких шагах от него.

– Пришел научить тебя вредным привычкам, – его спокойный, дружелюбный тон до сих пор в новинку для меня.

– Каким? Пить энергетики и есть чипсы?

– Ну… может быть, а разве плохо иногда есть вредную пищу и просто гулять по улице? – задумчиво произносит Глеб. – Пошли. Будем портить тебя по полной.

Гордеев кивает в сторону тропинки, ведущей в парк. Я обгоняю его, а потом мы ровняемся и вышагиваем по улице по хрустящей листве.

– Знаешь, – предаюсь воспоминаниям. – В детском доме ходила легенда, что если запустить тысячу мыльных пузырей, то исполнится твое желание.

– И что? Ты смогла исполнить свое желание? – Глеб поглядывает на меня, замедляя шаг.

– Нет, – жму плечами. – У меня никогда не было мыльных пузырей, чтобы попробовать.

– Не дело, – заявляет он. – Жди меня тут.

– Что?

Осознать происходящее не успеваю, Глеб убегает в магазин на углу, оставив меня стоять в одиночестве. А уже через несколько минут он возвращается с двумя флакушками мыльных пузырей. Смотрю на него, и снова задаюсь вопросом, всегда ли этот парень жил в роскошном особняке, где жила и я? Разве он не был мрачным, угрюмым и неразговорчивым? Когда же я упустила момент его взросления? И почему мы не смогли нормально поговорить раньше…

– Ты серьезно?

– Бери, надо попробовать, – на его губах играет улыбка, такая же теплая, как сегодняшний осенний день. И я беру тюбик, вытаскиваю оттуда пузырьковую палочку, и дую, наверное, первый раз в жизни.

– Блин, – смущенно произношу, поражаясь, почему шарики так быстро лопаются, стоит мне только активнее начать дуть.

– Слушай, я тоже не профи в этом деле. Но у меня хотя бы до земли успевают долететь, – подтрунивает Глеб.

– Сейчас еще посмотрим: кто, кого! – уверенно заявляю и совершаю очередную попытку.

Палочка снова пропитывается мыльным раствором, и я, сосредоточенно закусив губу, дую.

– О! Смотри! – от восторга прикрикиваю, когда огромный пузырек взлетает в воздух, и переливается, от попаданий на него лучей солнца.

– Осталось девятьсот девяносто девять, – шутливой интонацией произносит Гордеев.

– Я буду до пенсии этим заниматься.

– Ладно, так уж и быть! Помогу тебя. – И мы, как два озорных ребенка, заполняем улицу прозрачными шариками.

Но самое забавное в другом: мы действительно ощущаем себя детьми. Теми самыми, которые должны были подружиться восемь лет назад, и играть в огромном дворе особняка днем, а вечером рассказывая под фонарем страшилки. Вот только когда я пересекла порог нового дома, не только мое детство закончилось, и Глеба тоже. Я всегда знала, что он улыбался, смеялся, был озорным мальчишкой, правда до меня.

– Твое желание должно исполниться, – говорит Гордеев, выбрасывая в урну пустые тюбики от пузырей.

– Надеюсь, – мне немного грустно, потому что больше всего на свете я хочу быть свободной. Вырваться из-под оков чьих-то ожиданий.

– Что там у нас дальше по списку обязательных дел, которые нужно исполнить до наступления зимы? – Глеб будто считывает мои эмоции и не задает лишних вопросов. Мне даже приятно, что он не давит, наоборот терпеливо ждет. Сказать по правде, я тоже жду. Мне почему-то кажется, у него есть, что мне рассказать.

– Не знаю, – неуверенно отвечаю, взглянув на Гордеева. Мы идем медленным шагом вдоль аллеи, наслаждаясь прогулкой.

– Тогда предлагаю вкусно поесть.

– Мне нравится, – с улыбкой говорю я.

Наши руки с Глебом случайно соприкасаются, и он вдруг переплетает наши пальцы. И делает это так с одной стороны обыденно, а с другой, будто не хочет акцентировать мое внимание, что мы стали ближе. Я смущенно прикусываю губу и отвожу взгляд, ощущая, как щеки накрывает легкий румянец.

Это же точно не сон? Мне так страшно потерять то прекрасное, что я неожиданно приобрела.

Обедаем в итоге в закусочной, Глеб выбирает шаурму, а я суп. Хотя мне тоже охота поесть вредной еды, но пока не определюсь точно насчет своего будущего, не рискую набирать лишние калории.

– Бери, – и словно дьявол, Гордеев начинает пытаться накормить меня картошкой фри. Протягивает ломтик к моим губам и смотрит заговорщическим взглядом, мол отказы не принимаются.

– Я не ем такое, ты же знаешь.

– Почему?

– Там двести семьдесят шесть калорий, – чеканю информацию из справочника. Глеб закатывает глаза, отложив картошку.

– Прекращай, а то чокнешься.

– Для балерины ее вес – это… – с придыханием произношу, но Гордеев меня перебивает.

– Я много читал про балет и знаю, что вес не всегда и не для всех важен.

– Но нам говорили… – пытаюсь аргументировать. – Твоя мама…

– Моя мать сбрендила и она не тот человек, который может тебя чему-то учить. В конце концов, Даша, – с его губ слетает тяжелый вздох. – Ты уверена, что в балете самое главное это не есть картошку фри? Может важнее другое? Например, чтобы сердце пело в унисон с танцем. Или…

– Чтобы кто-то приходил смотреть на тебя, и его глаза горели, – сглотнув, шепчу себе под нос.

Наверное, не стоило это говорить. Да и фраза прозвучала как-то в укор что ли, будто я предъявляю претензию Глебу. Мне сразу вспомнились букеты с черными розами, насмешливые взгляды, ухмылка на его лице. Сложно, конечно, в одночасье вычеркнуть прошлое и зажить счастливым настоящим. Поверить в это настоящее.

С другой стороны, мне и самой как-то неловко за свой тон. Сердце сжимается, и чтобы успокоить его волнительные ритмы, я хватаю эту несчастную картошку и кладу в рот. Жарено-соленый привкус обволакивает язык, но отдаю должное, это вкусно! Настолько, что мне хочется еще и даже тревога переходит на задний план.

– Даша, – Гордеев подает голос спустя, пожалуй, минуту, если не больше. Я вздрагиваю, отчего-то боясь услышать плохое.

– Вкусно, ты прав, – отгораживаюсь от старой темы и снова тянусь за проклятой картошкой. Правд Глеб вдруг касается моей руки, не дав взять ломтик.

– Я буду приходить к тебе, – так мягко и заботливо произносит он. – Я и раньше всегда смотрел на тебя с горящими глазами. И мне правда неважно, сколько людей будет в зале и какой у тебя будет вес. Знаю, что танцевать для одного зрителя не комильфо, но обещаю, что мы соберем твою личную фанбазу.

– Глеб… – к глазам подступают слезы, у меня даже губы дрожать начинают.

– Просто делай то, что тебе хочется самой. Угу? Хочешь, есть картошку, ешь! Хочешь танцевать, танцуй! Хочешь стать футболисткой, становись. Не нужно делать что-то в угоду кому-то слышишь? Самое важное это вот тут, – он бьет себя ладонью по груди. – И ты должна слушать в первую очередь этот орган, а не остальных.

– Глеб…

– Всегда хотел тебе это сказать, но не находилось случая. Так что…

Склонив голову, я смахиваю слезу, которая предательски скатилась по щеке. Но это слезы счастья, того о котором я так долго мечтала. У меня появился друг. Нет! У меня появился особенный человек. Моя семья. Наконец-то я не одна.

– Спасибо, Глеб.

Глава 30 – Даша

– Поехали? – Глеб крутит в руке брелок от машины, стоя в коридоре нашего летнего домика. Я еще раз оглядываю себя в зеркало, наношу тинт на губы и делаю глубокий вдох.

– Ты уверен, что хочешь прийти в универ так рано? – на всякий случай уточняю, ведь у Глеба нет первой пары. Он решил ехать со мной, чтобы мне не было одиноко в дороге, а потом и в холле. Он вообще как-то изменился за последние несколько дней, стал таким заботливым, приветливым. И, несмотря на всю его напыщенность, Гордеев соблюдает определенную дистанцию. Нет, конечно, он лезет обниматься и поцеловать, но дальше не заходит. Хотя я была уверена, что такие парни как Глеб не готовы для отношений “держу ее за руку, и мне этого хватает”.

– Конечно, пошли, – он выходит первым, я иду следом.

Сегодня довольно ветрено, надо было надеть шарф. Правда, не только это мысль заставляет меня тревожиться: из особняка выходит мать Глеба. Она ведет за руку ту девочку, которую недавно удочерила. И мне при виде них становится горько. Не столько за то, что меня отодвинули, сколько за судьбу этой малышки. Ведь она повторит мой опыт и повезет, если у нее не окажется травмы.

Кукла… Игрушка, в руках мастера.

С нами – детьми из приюта можно делать, что угодно. Даже ломать.

Глеб тоже раздражается. У него аж по скулам желваки бегать начинают. И взгляд становится такой непроницаемый, холодный, как раньше, до момента нашей близости. Он будто снова закрывается ото всех, погружая свой мир в невидимый купол.

Анна Евгеньевна садится в машину, ее новая подопечная тоже, а уже через несколько минут черный мерин скрывается за пределами дома.

– Глеб, – подхожу к нему, но не успеваю взять за руку, он отходит раньше. Открывает пассажирскую дверь и кивком намекает, чтобы я садилась в салон.

– Поехали, а то опоздаешь, – настроение у Гордеева явно упало до плинтуса.

– А может, не поедем никуда? – я еще ни разу не прогуливала занятия и такое предложение даже для меня в новинку. Но хочется приободрить Глеба, так как он приободряет меня.

– Не стоит. Все нормально, поехали. Стены дома знаний – творят чудеса!

Спорить не решаюсь, да и может Гордеев прав, учеба все-таки неплохо отвлекает.

До универа мы едем молча, вернее слушаем радио. Ведущий шутит на тему погоды и свиданий, иногда я так поддаюсь его настроению, что тихонько хихикаю. Глеб тоже улыбается, коротко, довольно сдержанно, но улыбается! Что-то мне подсказывает, что не из-за шуток, а потому что на меня поглядывает. От этого на сердце становится хорошо.

На парковке к моменту нашего приезда, свободных мест остается немного. Гордеев паркуется в боковом “карманчике”, и выходит на улицу первым. Ветер здесь похлеще, чем возле нашего дома, и я снова ежусь. Поднимаю плечи, в надежде, немного укрыться от прохлады.

– Дашка, – зовет Глеб, оглядываюсь и замечаю у него в руках черный шарф. Мужской, в классическом стиле, который он редко одевает. Гордеев подходит ко мне и вдруг накидывает этот шарф на мою шею, заботливо завязывая вокруг.

– Не мерзни, – с теплотой в голосе произносит он. Этот жест выглядит таким заботливым, что у меня невольно к глазам слезы подступают, настолько это оказывается приятно, когда тебе вот так кто-то шарф одевает. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы скрыть нахлынувшие чувства.

– Спасибо, – шепчу, смотря снизу вверх на Глеба. Он игриво дергает за края шарфа, заставив меня сделать шаг навстречу ему. Затем наклоняется и вот между нами считанные сантиметры. Все в округе теряет смысл: и осенняя прохлада, и голоса студентов. Есть только два человека, которые не могут перестать смотреть друг на друга. Кажется, будто переживания уходят на второй план не только у меня.

– Хочешь меня поцеловать? – зачем-то спрашиваю я, до ужаса смутившись собственного вопроса.

– Может быть, – отвечает запросто Глеб, будто для нас в обыденность такие разговорчики. Он касается пальцем моей нижней губы, проводя вдоль нее, и останавливается в середине, словно чего-то ждет. Этот жест выглядит больно интимным и даже немного пошлым. А может, я просто слишком смущена. Ведь мы не дома, нас могут увидеть, и тогда слухами не оберешься.

– Мм, ну…

Ответить он мне не дает, опережает поцелуем. И делает это так трепетно, совсем не как в прошлый раз. Сейчас его поцелуй напоминает легкое дуновение летнего ветерка. Почти неуловимо, но в то же время безумно нежно, у меня аж ноги подкашиваются. И я вдруг ловлю себя на мысли, что готова потратить целую жизнь ради этого человека. Испытать все то, что никогда не испытывала впервые с ним: прогулки по хрустящему снегу, прятаться под крышей во время весенних дождей и сидеть в тени ветвей, знойным летом. Меня вихрем закручивают какие-то необузданные чувства, бесконтрольные, вселяющие веру в прекрасное, в то, что впереди нас ждет только лучшее.

Глеб отрывается от моих губ, ведет носом вдоль шее и шепчет мне на ушко:

– Порой мне кажется, что я схожу с ума без тебя, Дашка. Ты – мой дурман, не иначе.

Его слова отражаются вспышками звезд в моем сердце. И я поддаюсь порыву, обнимаю Глеба, прижимаясь крепче к его груди. Вдыхаю теперь уже любимый аромат с нотками дубового мха и мускуса. Наслаждаюсь тем мгновением, что есть сейчас и будет завтра.

Я так хочу наше завтра. Оно же будет? Правда?..

– Ты офигел! – мужской недовольный голос врезается в нашу прекрасную идиллию. Как бы ни хотелось, я отодвигаюсь от Гордеева и замечаю на тропинке Руслана, Арсения и Артема. Друзья Глеба перегородили дорогу Нестерову, а Соболев так вообще толкнул Артема, грозно прожигая его взглядом.

– Черт! – рычит Гордеев. Он срывается с места и мчит к ребятам, позабыв обо мне.

Я тоже иду туда, жутко переживаю, но к счастью, парни расходятся довольно быстро. Глеб разрешает ситуацию, а уж как и чем, остается для меня загадкой.

– Надо было рожу ему сломать, – недовольно хмыкает Руслан.

– Как мило, – Гордеев бьет по плечу Соболева. Они толкаются между собой, как мальчишки лет десяти, а Арсений периодически влезает между ними и строго наказывает, чтобы те вели себя хорошо. Это настолько забавно, что мне даже немного завидно: у Глеба всегда были друзья. В то время пока я пыталась дружить со сценой.

– Ты чего задумалась, Дашка? – Гордеев приобнимает меня, позабыв о своих товарищах и тех десяти пар глаз, которые в шоке сейчас разглядывают нас. Меня накрывает волна смущения, я будто оказалась в эпицентре всеобщего внимания.

– О тебе, – отшучиваюсь, и хочу вырваться, но Глеб сильнее прижимает к себе.

– Обо мне можно, а других нельзя, – игриво отвечает он.

Мы заходим в здание универа, держась за руки, но я технично увиливаю от Глеба, списав на то, что вот-вот начнется пара. Хотя на паре не легче, одногруппники открыто шушукаются, обсуждая последние сплетни в лице меня.

– Ты сегодня новость дня, – Крис усаживается рядом, вытаскивая из рюкзака тетрадку.

– Они же не съедят меня? – поглядываю я на подругу, ожидая и от нее миллион вопросов.

– Максимум сделают куклу-вуду.

– Кристин, – поворачиваюсь к Ивлевой, до начала пары еще несколько минут. Значит, мы можем перекинуться парой-тройкой фраз. – А тебе… не интересно, про меня и…

– Ну я совру, если скажу, что неинтересно. Но если бы ты хотела, то рассказала бы. Поэтому я терпеливо жду своего часа, – она улыбается мне, отчего на душе становится так тепло. Кажется, что мы целую вечность дружим.

– Тогда, может… сходим сегодня в кафе?

– Я не против.

Пара проходит относительно спокойно. Правда, про меня с Глебом успевают написать даже в группу “подслушано” нашего универа. Я не сама узнаю об этом, Крис скидывает ее сестра. Мы читаем комментарии и Ивлева жутко злиться. Там пишут всякие гадости в мою сторону из серии: как он мог вообще на такую плоскодонку посмотреть или разве у нее не анорексия, такая худая, у Гордеева поменялся вкус.

Всех бесит не мое лицо, а худоба. Все-таки интересная жизнь… Я столько лет стремилась к этому весу, и в моем училище он считался эталоном красоты. В реальности же, оказывается, быть худой не так уж и прикольно.

Крис не выдерживает и отписывается каждому хейтеру, посылая то стикеры, то ругательства. На самом деле, мне плевать, что там и кто думает про мою фигуру. А вот то, что Ивлева с горящими глазами заступается за меня, действительно трогает. В эту минуту она мне кажется такой крутой, в какой-то степени я бы хотела быть немного похожей на Кристину.

– Ты наживешь себе врагов, – беспокойно говорю ей.

– Да и пошли они в задницу, – хмыкает Крис. – Мне…

– Что тебе? – я следую за направлением ее взгляда и замолкаю, увидев, как Руслан Соболев открыто заигрывает с той девушкой, педагогом по психологии. Правда, стоят они в уголке, ближе к высокой пальме. Их в целом и не особо видно, но Кристина замечает парочку. Они не держаться за руки, не обнимаются или еще что-то. Но один взгляд Соболева, такой обжигающе-горячий говорит о многом. А уж психологони, та и вовсе, накручивает на палец прядь, закусывая губу.

Потом правда дверь кабинета кафедры открывается, и девушка резко принимает серьезный вид. Она протягивает Соболеву какую-то тетрадку.

– Интересно, – задается вопросом Ивлева. – Оксаночка не боитя, что за связь со студентом ее выпрут?

– А Руслан?

– Мне кажется, ему до одного места на всех девчонок. Он же павлин с большой буквы “п”. Ладно, пошли в кафе.

Крис тянет меня к лифтам, но стоит только створкам открыться, как перед нами появляется Артем. Он смотрит на меня в упор, заставляя сердце сжаться от волнения. Но я вдруг понимаю, что закончить его конфликт с Глебом только мне под силу. Поэтому набрав побольше воздуха в легкие, произношу:

– Поговорим?

Глава 31 – Даша

Я облокачиваюсь о подоконник, Артем становится напротив. Он отводит взгляд, проводя языком по разбитой губе. У него на носу пластырь и на брови тоже. Замечаю, что костяшки рук разбиты, да и на скуле просвечивается небольшое темное пятно в виде синяка. Не только Глебу досталось.

– Даша, – Нестеров неожиданно начинает первым, пока я собираюсь с мыслями. – Я не понимаю, что со мной не так.

– Что? – у меня прерывается дыхание, а разные фразы, которые я подобрала в голове, разлетаются прочь.

– Почему все девушки выбирают Гордеева? Ты же… – он сглатывает, засунув руки в карманы. – Ты мне безумно понравилась. Когда я впервые тебя увидел, ты выглядела такой несчастной и одинокой. Я решил, что должен подойти и что-то сказать. Но вблизи ты оказалась еще круче.

– Ребята в “подслушано” считают меня анарексичкой, – с грустной усмешкой шепчу себе под нос.

– Да пошли они в задницу! – резко вспыхивает он. И тут же вытаскивает телефон. – Сейчас я кину жалобу на это дно-сообщество.

– Артем, – дотрагиваюсь до его телефона, заставив Нестерова перевести взгляд на меня. Сейчас он не кажется таким уж дерзким, уверенным и в целом засранцем. Он будто раскис, разочаровался в себе и в мире. Мне знакомо это чувство, и то, как умело оно отравляет жизнь.

– Что? – глухо спрашивает Нестеров.

– Я давно знаю Глеба. И мои чувства к нему зародились еще до знакомства с тобой. Поэтому…

– Значит, – грустно хмыкнув, он переводит тяжесть тела на другую ногу. – У меня и шансов-то не было?

– Оставь нас в покое, – помедлив, я добавляю. – Пожалуйста. Я итак не самый счастливый человек.

– Да почему я должен сдаваться, когда мы еще не начинали? – вижу в его глазах огонек, и чтобы погасить ненужную надежду, решаюсь бить до конца.

– Мои родители сдали меня в приют в день моего рождения, бросили. Там я прожила до десяти лет, потом меня удочерили, но мама оказалась не особо такой, какой я себе представляла. Моя жизнь – это не кадры из романтического ситкома. Мне итак досталось.

Артем размыкает губы, но видимо не знает, что сказать. Что ж, если бы мне кто подобное поведал, я бы и сама замешкалась.

– Чтобы попасть в балетное училище, мать ограничивала меня в еде, взамен я занималась изнурительными тренировками. В балетном добилась успеха, но каждый день терпела унижения и нападки от учителей, не говоря уже об одноклассницах, которые меня ненавидели.

Артем слушает, не моргнув.

– И во всем этом аду, только Глеб был рядом. Для меня, – в этот раз слезы все-таки скатываются по щекам. Потому что перед глазами мелькает то прекрасное, что случилось между нами с Гордеевым за последние дни. А еще я почему-то вспоминаю детство, и теперь мне не кажется, что Глеб пытался изводить меня.

Скорее всего, он просто не знал, как правильно поддерживать, сказать об опасностях, да и я была для него врагом. И все равно он пытался, шел против себя, не намекал, а говорил прямо – в балете будет плохо, мать тебя не любит, поешь, пока не сдохла. Конечно, звучало грубо, но бывает, что человек иначе не может. И Глеб, скорее всего, не мог. Мне почему-то теперь кажется, все именно так.

Утерев слезу тыльной стороной ладони, я продолжаю.

– Глеб – моя семья и свет в конце туннеля. Пожалуйста, Артем, зарой топор войны. Если я тебе правда хоть немного нравилась, давай отпустим друг друга?

Он не отвечает, и вообще довольно долго молча смотрит в стену. Мне уже начинает казаться, что я совершила ошибку, раскрыв этому парню свое сердце. Сжав крепче лямку рюкзака, перевожу взгляд на Кристину, которая стоит в самом начале коридора. Она сказала, что никуда не уйдет, вдруг мне понадобиться помощь. В душе я бесконечно благодарна ей за поддержку. Даже не знаю, что бы делала без этой рыжеволосой боевой девчонки.

Наверное, пора уходить. Если слова, сказанные со всей искренностью, не подействовали, значит у Нестерова деревянное сердце или вообще дыра в груди. Я ошиблась на его счет. Глеб был прав… Как бы мне не хотелось обратного. Как бы я не пыталась видеть в людях хорошее.

И только собираюсь уйти, как Артем вдруг подает голос.

– Хорошо, – почти неслышно произносит он.

– Что? – не верю своим ушам.

– Когда мне стукнуло семь, мать от меня отказалась, – его голос наполняется тяжестью, да и внешне Нестеров становится мрачнее тучи. – Отец забрал меня, но я долгое время ощущал себя брошенной собакой. И тут знаешь, каждый раз ловил отказы. В школе с девчонкой не сложилось, она выбрала не меня. Потом друзья отвернулись. Но я все равно не падал духом, – он тихонько усмехается, правда усмешка выходит вымученной, тоскливой. Мне даже становится жаль Артема.

– Поэтому… – он вдруг поворачивается ко мне и уже бодрее говорит, будто взял себя в руки. – Я понимаю тебя. И если рядом с этим выскочкой тебе лучше, пусть будет так. Я отступлю.

– Артем, – шепчу, ощущая как внутри наконец-то отпускает.

– Будь счастлива, Дарья. Ты этого достойна.

На этой ноте, он разворачивается и уходит. А я… мне кажется, что должна была и ему в ответ пожелать счастья. Но не могу. Из-за Глеба не могу. Простить человека, который бил твоего близкого – не про меня. Какая бы не сложилась судьба у Артема, он навсегда останется моим врагом.

– Эй, – Крис кладет мне руку на плечо, когда она только успела подойти, заботливо взглянув на мое лицо. – Ты как, Даша?

– Вроде нормально, – жму плечами, не определившись.

– Тогда предлагаю идти скорее в кафе. Пироженки сами себя не съедят.

– Угу… – киваю, еще не представляя, что вечером меня ждет очередной тяжелый разговор.