Текст книги "Желтый дьявол (Т. 1 )"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

3. Наутро

Три десятка строений двумя рядами – вот вам главная улица. Несколько пересекающих ее боковых – периферия. И если не считать базарной площади – вот и весь городок Зея.

Он расположен на реке Зее в восьмистах верстах от Благовещенска. И не было города среди тайги, но вырос город, – потому что было золото.

После продолжительных скитаний и изнурительной работы сюда приезжают «старатели», «хищники» и, любовно перебирая меж пальцев золотые крупинки, покупают за них отдых и веселье, как расплату за труды.

С утра до ночи тогда несмолкаемый пьяный гул голосов. Главная улица живет, и шум несется по всему городку. В кабаках и «номерах» горят огни, истребляется неимоверное количество водки, покупаются любовь и ласки, проигрывается все вплоть до рубашки…

И утром, когда осовелые от бессонных ночей трактирщики вешают на весах выручку и зейские девицы, проснувшись, проверяют цельность спрятанных в чулках самородков, усталые от «отдыха» «хищники» бредут опять в тайгу в поисках новой улыбки их переменного счастья…

На этот раз городок Зея встречает нежданных для него гостей. У них та же бесшабашность «старателей», жажда разгула и пьяного веселья. У них также деньги – много денег: у кого пачками керенки, у кого цельными кусками золото.

– Но они не «старатели» и никогда ими не были.

Они – разбежавшиеся остатки отрядов Забайкальской армии и пережогинцев, устремившиеся со своей добычей кто куда.

В трактире «Перепутье» пир горой.

Пережогинцы угощают всех желающих. Из сдвинутых вместе столиков образован один большой стол. На нем все запасы питья и яств трактирщика.

– Давай еще, – орет Митька косой – бывший матрос Черноморского флота, ныне дезертир, атаман своей шайки.

– Больше нет, – испуганно отвечает трактирщик.

– Нет, – еле держась на ногах кричит Митька. – Так ты говоришь, что нет! А это видал?

Он вытаскивает из кармана кусок золота величиной в трехфунтовую гирю и отводит руку в сторону.

– Выбирай, что хошь! Или в морду, или давай еще.

– Что еще?

Митька Косой смотрит непонятным взором. А чорт его знает, что ему еще надо. Он и сам не знает. А надо.

– Давай девочек! Побольше. Всех, какие есть. Слышишь. Тащи.

– Играй, машина, – кричит с другого конца комнаты Васька Косарь – помощник Митьки. Он раньше служил в городе, интеллигент, и ему надо музыки.

– Машина испорчена – отвечает половой. – Сами испортили.

– А я хочу, чтоб играли, – пристает Васька. – Сыграй мне марш.

– Никак нельзя!

– Полезай в шкаф. Играй.

Под гиканье и хохот заставляют полового залезть в шкаф и руками и ногами изобразить марш.

– Зачем музыка, когда нет свадьбы, – говорит цыган Яшка. – Надо свадьбу играть.

Мысль Яшки понравилась.

– Свадьбу! Свадьбу!

Сейчас же все быстро выстраиваются попарно с девицами. Митька изображает попа; Васька, зажегши пучок пакли, привязанный к веревке, идет с кадилом и целуется со всеми.

Затем решают устроить крестины.

– Кого?

– Давайте хозяина, – кто-то предлагает.

– Даешь! – отвечают все хором.

Схватывают хозяина и, несмотря на протесты, раздевают. Затем вкатывают пустую бочку и начинают туда вливать водку.

– Давай, давай еще…

Когда бледный рассвет лижет окна домов, все спят. Кто где. Вповалку – мужчины, женщины, распростершись на заплеванном, изгаженном полу, под столами, под стойкой…

… Японский отряд входит в городок.

Освободившись из-под чьего-то навалившегося на него тела, Васька Косарь поднимается на локте.

– Что это за шум? Точно топот копыт.

Голова тяжелая. В желудке что-то давит, режет. Шатаясь, Васька поднимается и подходит к окну.

Он сперва не верит своим глазам. Потом безумный страх искажает его лицо.

– Ребята, вставай, – полусдавленно кричит Васька. – Японцы!

– Вставайте, японцы!!

Один, другой морщится, открывает глаза, но мысль острым клином врезывается в мутное сознание.

– Чего орешь, мать твою, – сердито ворчит Митька, вскочив на ноги.

– Японцы пришли. Уже на улице.

– Надо защищаться, – говорит Митька. Ударами сапога он будит остальных. – Вставайте! Вставайте!

Но уже поздно. В комнату врываются японцы и начинают бить прикладами и штыками направо и налево.

– Буршуика, буршуика, вставай!

Японцы хватают невстающих за ноги и тащат на улицу. Всех пленников, погоняя прикладами, отводят на базарную площадь.

С площади несутся неистовые крики. Там, привязав к столбам пленников, японцы обрезывают им носы, уши, выкалывают глаза… забавляясь этим зрелищем.

– Дафай есе сорото, – пристает к одному пережогинцу японец, нашедший у него кусочек в кармане.

– Нет больше!

– Вресь! – и японец вгоняет ему штык прямо в рот.

На разведенных кострах добела накаливают шомпола. Это специально для Митьки-главаря. Трое японцев еле удерживают его, так здорово, несмотря на побои, отбивается Митька.

– Говори, свороць, где красный?

– Не знаю, мы не красные.

– Я твой кто – белый?

– И не белые!

– Вресь! – решает японец, запутанный двусмысленными ответами Митьки.

– И черт нас дернул покинуть отряд, – ругается про себя Митька. – Вот теперь выпутайся… Эх, нет Палыча… убит…

А японцы не унимаются. Несколько офицеров выстраивают часть пленников подряд и упражняются в рубке голов с разбега. Во весь карьер мчатся мимо пленников офицеры, размахивающие саблями.

…Ж-ж-ж-ж… слетает голова, скатываясь далеко по откосу площади.

– Эй, вы там, – кричит японский полковник офицерам. Дайте им лопаты. Пусть сперва выроют себе могилу.

Крики истязуемых оглушают пустынные улицы. Жители все попрятались в погребах и ямах. Всего на кануне было: золото, и веселье и не верится, что сегодня пришла смерть, конец…

– О, господи помилуй, – крестится старушка перед иконкой в запертой на засов часовенке.

– Слава богу! – Теперь достанется этим большевикам, – говорит почтовый чиновник, залезая под кровать за ящики и чемоданы.

…У дверей трактира «Перепутье» валяется какой-то окровавленный комок…

Это – голова трактирщика.

4. О чем знает тайга

Зорко оглядываясь по сторонам, шествуют двое. На обоих защитного цвета солдатское обмундирование, котомки за спиной, котелки сбоку…

– Как настоящие красноармейцы – смеется Ольга.

Несмотря на все дорожные тяготы и лишения, на еще едва поджившую рану, она не теряет бодрости. Может быть потому, что у нее такой характер, а может быть потому, что она идет к Лазо…

Ее спутник – наш знакомый – кочегар Ефим, незаметный герой, преданный друг революции. Но он и прекрасный товарищ и друг Лазо и никому другому, как ему, Лазо доверил сопутствовать свою любимую.

– Скоро ли? – не терпится Ольге.

– Далеко еще идти, – спокойно говорит Ефим. – И еще неизвестно, что впереди.

– А что?

– Да все вот: то бандиты, то семеновцы…

– Кто это там прилег около холма? – не без тревоги спрашивает Ольга, указывая рукой на виднеющийся недалеко холмик.

Держа наготове револьверы, оба приближаются к неподвижно лежащей фигуре.

Не доходя несколько шагов, они смущенно опускают револьверы. Перед ними труп. Он без головы. Голова лежит несколько дальше и представляет из себя застывший кровавый комок.

– Это дело японцев – решает Ефим, – хотя и белые этим занимаются.

Пройдя шагов сто, они наталкиваются еще на несколько трупов. У всех у них отрублены головы. С трупов снята вся одежда, и они совершенно голые. Тела изрезаны, изуродованы…

– Пойдем скорее, – торопит Ольга Ефима. Она не в силах спокойно созерцать следы зверской потехи белогвардейцев.

– Идем, – отвечает Ефим, но в тот же момент его внимание привлекают две, рядом торчащие, точно воткнутые в землю головы.

– Я знаю, я знаю одного из них, – кричит Ефим, подбегая. – Это – Калманович!

Они оба стоя зарыты в землю и их шеи стиснуты двумя параллельными бревнами, связанными между собой.

– Звери, – только и может выговорить Ефим. В бессильной злобе он трясет кулаками.

– Идем, идем отсюда, – уже силой тащит его Ольга.

Дальше оба идут молча.

У обоих одно дело. Но у каждого свои думы. Ефим – сам питерский. Рабочий. С шестнадцати лет у станка. Жил и работал, пока революция подхватила, понесла, пока забурлила в нем самом…

И теперь он – Ефим, знает, за что он борется, куда идет, и ему не страшны лишения, ни страдания, не страшна сама смерть…

А она – дочь крестьянина, видевшая город всего месяц, два, но чутко воспринявшая все, впитавшая в себя, скоро сделавшаяся нужной для дела, ценной и необходимой…

И вот фронт: она санитарка. Сколько ран, сколько перевязок, сколько людей, благодарных ей за облегчение их страданий. А она знает: она исполнила только свой долг.

Награда? Разве это делается за награду!

Может быть, ее награда… Ее любовь к Лазо…

Оба молча шагают по обледенелому снегу и думают свои думы.

– Кто-то сюда едет, – первый прерывает молчание Ефим. – Как жаль, что нет бинокля.

– Я вижу и так, – отвечает Ольга. – Их четверо военных и, по-видимому, японцев.

– Неужели японцы? Надо спрятаться. – И Ефим смотрит кругом, ища место, где бы можно было прилечь.

Но их уже заметили. Бежать нет возможности. Также сопротивляться. Через минуту их окружают японцы.

– Откуда? – спрашивает их офицер по-английски.

– Не понимаю, – отвечает Ефим по-русски.

Японцы о чем-то совещаются. Потом, решивши вопрос, знаками показывают Ефиму и Ольге следовать между ними. Один из японцев ударяет Ефима нагайкой и приговаривает:

– Ходи, буршуика, ходи!

Штаб.

– Прошу вас допросить этих двух красноармейцев – обращается к Луцкому японский офицер. – Они русские, должно быть, большевики.

– Хорошо!

Он входит в комнату и пытливо осматривает обоих.

– Обыщите их, – он отдает краткий приказ по-японски стоящему у пленников конвоиру.

Конвоир выворачивает карманы Ефима и ощупывает его самого со всех сторон. Когда он хочет то же самое сделать с другим красноармейцем, он получает крепкую пощечину, вынуждающую его отступить на несколько шагов. Но японец опять приближается, срывает с головы фуражку и вытаращив глаза докладывает Луцкому, коверкая русские слова:

– Гоцпадзин пурковник… Этто-о дженчина.

Только теперь Луцкий поворачивает голову и видит прекрасный профиль женщины, разгневанной грубостью японца.

– Как вы сюда попали? – невольно вырывается у него. За что вас арестовали? Откуда вы?

Молчание.

– Отвечайте на мои вопросы, я требую.

Ольга упорно молчит.

Луцкий поражен таким поведением. Какова бабенка! Здорово. А она мила даже в этой шинели, неуклюже облекающей ее фигуру.

– Вы так и не скажете, откуда вы?

Плотно сжатые губы. Гневные глаза. Плевок слова:

– Нет!

– Почему? – Луцкий почти умоляюще смотрит на нее. Он всегда был противником расстрелов, и ему не хотелось бы…

– Ну, отвечайте же – почему.

– Это требуют интересы народа…

– Вот это здорово!

Не зная, что дальше предпринять, он говорит ад'ютанту:

– Отведите ее пока.

Потом про себя:

– А храбрая девчонка! И откуда такие берутся?

Может быть, спасти ее. Увести с собой?

– Народ! – на миг, как будто что-то теплое вливается в сердце. Интересы народа. Да, ведь, и он борется ради этих интересов. Почему же они враги, такие кровные враги.

Странно.

Глава 11-я
ТАЙГА ЗАМОЛКЛА

1. В шкафу

Армия разбрелась. Кочуют одиночки, кочуют группы бывших отрядов, соединяются случайно под предводительством более отчаянных, идут, жгут, грабят…

Порой встречаются с каким-нибудь отрядом красных или белых. Завязывается бой – или побеждают, или спасаются бегством. Больше последнее. Причина: дезорганизованность бандитов, их состав случайный, шкурнический.

В деревнях и селах крестьянство в панике. Приходят и уходят отряды. Все берут, всем надо. Крестьяне пугливо прячут последние мешки с зерном, зарывают, закапывают в землю. Ночью тщательно закрывают амбары, все двери, калитки. Опасно подойти близко к большим дорогам.

Ильицкий уже пятый день в пути. Осторожно наводит справки о местонахождении Лазо. Никаких сведений.

Под деревней Утесной чуть не столкнулся с шайкой вооруженных бандитов. Сзади – он знал – шел отряд семеновцев. Куда спрятаться? По обледенелым канавкам, местами проваливаясь в воду, Ильицкий дополз до ближайших строений. Оказывается – дом лесничего. Попробовать ли наугад? Другого выхода нет. Ильицкий постучал.

– Кто?

– Свой, откройте.

Дверь открывает пожилой мужчина. Местный лесничий. Семеновцы разграбили его скот, и он сделался очень подозрительным. Меряет Ильицкого взглядом.

– Вы семеновец?

– Нет. Я так… По делу – невнятно бурчит Ильицкий.

– Войдите.

Разговорились. Узнав, что лесничий сочувственно относится к японцам, Ильицкий решает использовать это.

– У меня поручение к князю Кудашеву. Мне нужно во что бы то ни стало этой ночью пробраться до ближайшего японского отряда.

…Тук-тук-тук-тук… кто-то стучит в дверь. Крики, перебранка. Много голосов:

– Отвори, чортова харя!

– Это бандиты, – решает Ильицкий. – Мы их не пустим.

– Возьмите револьвер.

Лесничий схватывает его за руку.

– Бесполезно! Они все равно вломятся и убьют, если будем сопротивляться. Лучше спрячьтесь в этом шкафу, я их угощу, и они уйдут.

Град ударов прикладами в дверь.

– Открывай сукин сын, пока душа твоя цела!

– Сейчас, сейчас!

Ильицкий влезает в шкаф. Приходится согнуться и скорчиться. Лесничий бежит к дверям.

– Войдите, дорогие, войдите!

– То-то – дорогие! А ждать заставляешь! Ну, ставь жратву! живо!

В комнату, стуча винтовками, вваливаются человек десять бандитов. Подозрительно озираются по сторонам, заглядывают в углы, усаживаются за столом. Едят, перебрасываются грубыми шутками, хвастаются друг перед другом своими похождениями.

– А что ты держишь в этом шкафу? – задает вопрос лесничему глава бандитов.

– Да так, дела лесничества, – дрожащим голосом отвечает лесничий. – Бумаги всякие.

– Ну, из-за бумаг таких шкафов не держат. Это ты другому заливай.

– Небось, деньжонки прячешь?

Лесничий бледнеет. А вдруг, вдруг узнают, что в шкафу. Тогда смерть тому, и, конечно, и его расстреляют.

Бандиты замечают волнение лесничего. Обступают его, трясут за плечи.

– Ты чего это?! Ну-ка, открывай шкаф!

У лесничего пульс 90 в минуту. Как быть? Хоть бы самому спастись.

– Хорошо, я сейчас, – шепчет он. – Я сейчас достану ключ. Тут – в сенях.

Бросается к дверям. Бандиты смеются:

– Ишь струсил. А ну-ка посмотрим, что у него там.

Лесничий не возвращается.

– Где это он пропал?

– Э, ребята, чего там ждать! Митька, давай топор!

Большой дубовый шкаф с треском валится на пол. Несколько ударов топором – двери шкафа разбиты и…

Выскользнув в сени, лесничий бросается бежать. Прямо по тропинке в лес. Бежит, спотыкается, зацепляется за пни, кусты, бежит без оглядки вперед, вперед…

– Стой, куда бежишь? – Чья-то рука лесничего за шиворот.

Перед ним японец. Слава богу!

– Братишка! Там у меня твой человек. От штаба. Бандиты расстреляют…

– Где?

– У меня. В доме лесничего.

– Сколько бандитов?

– Человек десять.

– Йес!

Японец побежал вперед, что-то передал второму разведчику. Через пару минут японский отряд, человек в тридцать, мчится к дому лесничего.

…Удивленные бандиты вытаскивают из шкафа Ильицкого.

– Ты кто?

Ильицкий уж не может назваться агентом японцев. Все равно, смерть неминуема. Он поднимает гордо голову и говорит:

– Я – красный.

– Вот как?! Здорово! Говори, откуда?

– Не скажу. Ни слова!

– Говори! – рукоятка револьвера пребольно ударяет Ильицкого в зубы.

– Не скажу!

– Ну, так умри, собака! – и бандит поднимает револьвер и прицеливается.

На момент Ильицкому кажется, что он слышит чьи-то приближающиеся шаги. Может быть, это ему только чудится. Но, может быть, спасение еще возможно. Еще бы выиграть только минутку. Все равно рисковать осталось нечем.

Ильицкий выпрямляется и быстрым сильным движением ударяет бандита в подбородок. Затем, схватив положенный, кем-то, на стол револьвер, он бросается к дверям. Еще секунда – и он во дворе.

Вслед ему – беспорядочная пальба. Ильицкий бежит, но – странно: – ему кажется, что он слышит выстрелы и впереди себя. Споткнувшись о камень, он падает, больно ударяется обо что-то и теряет сознание.

2. Ильицкий – друг японцев

Ильицкий раскрывает глаза. Что это? Вокруг него японские офицеры – о чем-то хлопочут, он на чистенькой койке в большом просторном помещении…

– Где я? – спрашивает он по-английски.

– Вы среди своих, – отвечает один из офицеров. – Скажите, – вы командированы штабом по какому-то делу?..

Ильицкий моментально вспоминает все происшедшее. Но как он очутился у японцев? Однако, раздумывать некогда. Надо немедленно рассказать историю, могущую внушить к нему доверие.

– Да, я командирован к князю Кудашеву.

Японцы вопросительно смотрят на Ильицкого.

– Где мой пиджак – я вам покажу пакет и мои документы.

Ильицкий знает, что он выбежал из дома лесничего без пиджака, теперь он видит, что это дает ему возможность вывернуться.

– Мы вас подобрали без сознания – вот так, как вы есть, – говорит офицер. – Мы не догадались произвести обыск. Я сейчас туда пошлю людей.

– Ради бога. Только скорее – это очень важно. – И Ильицкий делает возможно испуганное выражение лица.

Трагическое приключение Ильицкого в шкафу, рассказанное им самим с некоторыми украшениями, вызывает полное сочувствие к нему со стороны японцев. Те обещают дать документы и деньги для дальнейшего продвижения Ильицкого…

Через полуоткрытую дверь доносится из соседней комнаты чей-то хриплый бас:

– Говори! Говори!..

Там допрос арестованных. Приводят и уводят мужчин и женщин, случайно задержанных или выслеженных японскими агентами.

Слышно, как допрашивающий ударяет кулаком по столу и сердито рявкает:

– Откуда же у вас записка Лазо?

Ильицкий настораживается.

Лазо? Что это значит?! Он подходит к дверям и заглядывает в комнату. У него чуть не вырывается крик изумления.

Там – Ольга.

Первая мысль Ильицкого – броситься к Ольге, защищать ее от человека, посмевшего с ней так обращаться. Но тут же другая мысль: так он погубит и себя и Ольгу.

Он делает знак Ольге. Она, увидев его, ни одним движением не выдает своего удивления. Допрашивающий полковник, заметив присутствие Ильицкого, становится вежливее, но, ничего не добившись от Ольги, приказывает отвести ее.

– Беда с этими шпионами, – будто жалуясь, говорит он Ильицкому. – Никто не хочет говорить, потому все знают, сколько ни расскажешь – смерть неизбежна.

– А не разрешите ли вы мне посмотреть кой-кого из ваших шпионов, – говорит Ильицкий. – Может быть я кого-нибудь узнаю и это вам поможет…

– О, пожалуйста, – говорит полковник. И, позвав ад'ютанта, они направляются через двор к низенькой землянке, приспособленной под тюрьму.

Ильицкий с равнодушным видом обходит арестованных. Задает незначительные вопросы. Улучив минутку, поравнявшись с Ольгой, он шепчет ей:

– Сегодня ночью, – хотя он сам еще не знает своих намерений. Но знает одно – Ольгу нужно спасти и как можно скорее.

Еле заметным движением головы Ольга показывает, что она поняла.

3. Бегство

– Не окажете ли мне содействие в дальнейшем продвижении? – говорит Ильицкий японскому полковнику.

– О, конечно, – любезно отвечает полковник. – Я вам дам документ и пароли.

– Очень вам благодарен.

– Подзалста. Вы когда думаете отправиться?

– Хоть завтра.

– Прекрасно. О-та? обращается он к своему ад‘ютанту. – Дайте мистеру пропуск и пароль.

– Благодарю вас.

– Подзалста. Прошу, – и полковник пожимает его руку.

В час ночи у тюремного барака смена караула.

Стоят двое: один у дверей барака, другой – на другом конце его.

Ильицкий, плотно прижавшись к боковой стене барака, в темноте совершенно невидим. Он ждет, пока удаляется разводящий и старый караул, а вновь прибывший, укутавшись в свои собачьего меха дохи, начинает прогуливаться вдоль барака.

Спустя некоторое время, один из них усаживается около дверей, другой продолжает ходить по другой стороне барака.

Ильицкий, как кошка, подкрадывается к углу барака и, выждав момент, когда караульный проходит мимо него, почти вплотную, бросается на него, схватив крепко за шею.

Неуклюжая доха делает караульного неповоротливым, путается у него в ногах и через секунду, оглушенный ударами Ильицкого, он валится наземь.

Ильицкий быстро одевает доху и папаху караульного, берет его винтовку и равномерной спокойной походкой огибает угол барака, направляясь к второму полудремлющему караульному.

– Са-то, – говорит японец, увидя его и принимая за своего товарища. Но прежде, чем он успевает его разглядеть, он уже тесно прижат в угол, а винтовка его отброшена далеко в снег.

Ильицкий затыкает ему рот его же рукавицей и связывает его по рукам и ногам.

С дверью справиться оказывается легче, чем он ожидал. Она деревянная, и, хотя впереди и повешены внушительные замки, она держится на стареньких заржавелых шарнирах, прибитых гвоздями.

Ильицкий без труда отламывает их штыком.

– Ольга!

– Я! – раздается слабый женский голос.

– Идем скорее.

– А лошади?

– Есть! Я еще днем приготовил. Теперь только быстрее – скоро следующая смена караула.

– Мы не успеем скрыться, – говорит Ольга, поравнявшись с лошадью Ильицкого.

Вдали, на синевато светящемся снегу дороги, видны черные движущиеся точки. Расстояние между ними и беглецами все сокращается.

– Да, нам не удрать. Они слишком быстро спохватились. Хорошо, что сейчас начинается лес, и они упустят нас из виду.

Они сворачивают влево от дороги, но по тропинкам пробраться на лошадях совершенно невозможно. Приходится опять вернуться на дорогу.

– Вот что, – говорит Ильицкий, – они уже близко и сейчас настигнут нас. Слезай с лошади и спрячься тут где– нибудь.

– А ты?

– Я попытаюсь завести их подальше, если это просто солдаты, то я как-нибудь выпутаюсь. У меня есть пароль и пропуск.

– А как же я?

– За тобой я вернусь утром. Тут где-то недалеко должен быть отряд наших…