Текст книги "Желтый дьявол (Т. 1 )"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

6. Опять (Рассказ Ефима)

– Вот вам, товарищ, пакет:

Смотрю – сургучные печати, пять штук… Перевернул:

– Вот, товарищ, вы отвечаете собственной головой за целость этого пакета и его доставку адресату. Остальное – вам расскажут в Разведупре. Прощайте.

И крепко пожал мне руку.

Он меня знал еще, когда мы брали Зимний дворец: я тогда по его личным поручениям ходил в разведку. Ну, теперь вспомнил, вызвал.

Стою, работаю; только запустил стружку, – из коллектива секретарь:

– Зовут в штаб, срочно – Подвойский. Бросай работу.

Остановил станок и в штаб.

А в Разведупре мне и говорят: «Должен поехать секретно на экспрессе Петроград-Владивосток. Отходит завтра в тринадцать часов».

Поехал…

Остальное тебе известно. Спецам не доверяли, да и белогвардейцев надо было обмануть – вот и послали два пакета…

– Значит, у этого полковника был фальшивый пакет, а командировочные документы – того отравленного…

– Так оно и было…

Теперь ему все понятно…

…A-а лай-ла… у-гу… у-у-ху… тягучее однообразное… доносится точно издали… из другого мира…

Он думает…

Оба молчат – каждый про свое…

А над головой только бездонная пропасть неба.

Не хочется ворочать головой. Глазами чуть ниже – верхушка мачты, край паруса… – старый, черный, дырявый… чуть треплется…

Чуть ветром по волосам – хорошо… не жарко…

Даже не хочется думать…

Отдых…

После такой тяжелой борьбы.

Одно только – что стоило пробраться сюда…

И мысли на Аян.

А там…

АЯН

…Седьмые сутки без пищи… маленький отряд измучен: дальше не в силах идти… Остановились… Он с ординарцем поехал в разведку… Заплутались… Попали на какие-то брошенные прииски… Едут… Крик сзади… Оглянулся – пусто, тайга, болото… Ординарца нет… И коня… Назад вернулся… дыра… и ничего больше… В окно провалился… В шахту… вместе с конем…

…Потом едва нашел место, где оставил отряд… отряда не было… Только место костра, да… кости… человеческие – кого-то с'ели… Наверное гольда… А потом ушли… может быть все погибли…

…Добрался к реке… таежная, быстрая, глубокая… Опять – неделя – только морошка, да голубица… – а потом уж и ее не мог есть… тошнило…

…Под утро увидел лодку… человек в ней… Звал под‘ехать… грозил – мимо едет… Прицелился – выстрелил… Человек ткнулся в лодку…

…Разделся, поплыл за лодкой… едва не утонул… ослаб с голода… – все-таки догнал… ранил его только… Отдал ему лошадь… взял муки… спустился на лодке до устья… чуть не унесло в море… – помогли рыбаки… Добрался на японском хищнике до Николаевска.

НОЧЬЮ

Маленький город дрожит, как придет ночь.

Стук в ворота:

– Бурсуйка, отворяй… – Входят – фонарь к лицу каждого… потом к себе в книжечку – посмотрят… погоргочут по-своему…

– Бурсуйка… идзем… сворчь… – и забирают с собой…

Глухие шаги японского патруля. Жутко…

– Макаки… – шепчутся на окраинах, смотрят в щелки закрытых ставней, во тьму ночи… прислушиваются… Сидят без огня…

А потом… – залпы за городом…

Расстреливают…

Утром солнце.

– Коросо!.. – желтый квадрат маски улыбается…

– Рюцкий… барыцня…

Два дня и две ночи он не спит – настороженно смотрит, слушает… маленький чужой город не знает… Он не знает, ни его не знают… Но белогвардейцы шнырят… случайно… могут узнать… лучше скорее… С рассветом на мол – уплыть с китайцами…

Вышел – идет…

Только к молу повернул…

– Цыган, что продаешь?.. – сбоку… посмотрел:

– Ефим… – Стоит, улыбается, глазом мажет…

– Идем.

Вышли на мол…

НАШЕЛ

А теперь… на шаланде хорошо… Берега далеко… Небо, да вода… Да китайцы… Да они с Ефимом…

…А-лай… ла… уи… уи…

Поет на корме китаец… шевелит рулем… Тихо… тепло… хорошо…

Глаза зажмурил…

– Нашел… – слышит…

– А все-таки я тебя нашел, Сергей… Вот – повезло…

– А…

Но Сергей сквозь дрему – только улыбкой…

– А Ольга-то… во Владивостоке… теперь… – Ефим ему…Улыбка еще ярче, теплее…

– Ольга…

ОПЯТЬ

– …Вот мой план действий, – расскажи там, а это – передашь, как шифр и пароль… Довольно там паники и слез… Надо сейчас же приступить к организации отрядов в сопки… Заводы остановить… Взорвать, если понадобится… Дезорганизовать тыл, – вот наша задача теперь… сейчас… – передай там… Ну… прощай…

Один – спокойный, уверенный… С новыми силами. Опять – в бой…

7. Что делать?

– Стой, стой!.. Не бросай… – это что?..

– Да так, старая газета, – видишь грязная, – все равно ни чорта не разобрать…

Тот берет, разглаживает ее, присматривается.

– Смотри! – и начинает ему читать вслух:

– …Видал – миндал!.. Как они его боятся?..

– Да-а!.. А говорили – убит…

– Враки!.. Как и Москву каждый день берут… А видишь – организует отряды в Ольгинском уезде… Ну, значит, доберется и до Сучанской долины…

– Доберется, – там шахтеры…

У-уу…у-уууууууу…

– Слышишь, гудит – идем скорее, а то закроют ворота… Бегом в завод.

Мимо далмата[12]12
  Портовая полиция.


[Закрыть] в механическую…

Там – у станков по рукам, группами – ходит обрывок газеты… Разговор полушопотом. Подмигиванье… Тайные взгляды…

– Дело будет! – К новичку слесарю Дубровский, токарь:

– Видал?

– Пора… – только и сказал тот.

– Верно… Ша – работать! Надо собираться в сопки.

– Дело!..

Всю ночь говорили – ни до чего не договорились.

А надо бы: здесь – Сухановы, Мельниковы гибнут…

Там – Гордеевки… Ивановки…

Край стонет от расстрелов, виселиц, нагаек…

Города живут жутью.

Пора…

С чем… Как…

Кто…

– …Он… Лазо… здесь… даже белогвардейские газеты об этом трубят.

– Рабочие знают… говорят! – что мы молчим?..

– Есть, которые сами к нему собираются…

– Знают его…

– Это… – командующий…

– Да… – Игорь вошел: – Вот… читайте…

Разрушать заводы… всеобщую забастовку…

Организовать рабочие отряды – в сопки…

Дезорганизовать тыл…

– Ну!.. – десяток молодых голосов.

…Все готовы.

Хоть завтра, хоть сейчас…

А глаза – огнями.

И таинственность.

… «Старики» остались…

…Молодежь…

К Лазо…

Глава 18-я
ЭШЕЛОНЫ СМЕРТИ

1. Кочегар Спиридоныч

– Кто до Красноярска?.. Прошу возвратить билеты.

– Как, уже?

В вагоне поднялась суета. Стаскивают с полок чемоданы, наспех увязывают узлы. Плачет ребенок. Скоро. Поезд прибавляет ходу.

Та-та-та-та-та-та: чаше колеса. Скоро. Уже за холмом справа зубчатой каймой поднялись сторожа Енисея– горы.

Растут… приближаются… и…

Еще поворот…

Колокольни… Дома… Водокачка…

Приехали.

Публика – валом к дверям… с корзинками, узлами, но…

Дверь отворилась…

Четверо.

Папахи… шашки… наганы.

– Прошу, господа, приготовить документы.

Осмотр.

Замолкли. Готовят документы. Недовольны.

Про себя, втихомолку:

– Черти… Чтоб им подохнуть… На каждой станции смотрят.

Бедно одетый, среднего роста, молча – белый листок… Глаза – в сторону.

– Гм… – Низенький офицер с красным носом и бесцветными глазами долго смотрит… Потом – на язык…

– Ага!.. Пристает и… кисло.

– Мытый?

– Что?

– Мытый, говорю, паспорт?

– Нет!.. Что вы.

– Ладно. Дурака не валяй. Забрать! Забрали.

– Не говорит, кто он?

– Нет, путается… Да не видно, что ли: красноармеец… из лагерей бежал, должно.

– А, чорт с ним. В тюрьму!

А через пять дней: …при сем препровождается в ваш эшелон для дальнейшего направления… и проч.

Комендант эшелона – караульному унтер-офицеру:

– Петренко! Ткни его куда-нибудь.

– Слушаю-сь, господин поручик!

Звякает замок, и с визгом медленно откатывается дверь теплушки. В просвете лица: бледные… синие… грязные…

– Чего высунулись?.. Назад!.. Ну, а ты… Полезай!

Замок звякнул… Закрыли.

Темнота… духота… вонь… И чей-то голос над ухом взволнованно:

– Спиридоныч! Ты ли?

– Я!

2. Живое кладбище

– Моя пампушка, моя!.. – кричит китаец.

Хлебная корка, брошенная через окно вагона, подхватывается десятком рук. Но китаец держит ее крепко.

– Моя, моя…

В ту же секунду, кто-то ударом сапога в висок сваливает его.

– Бей его!

– Лупи!

Наваливаются гурьбой. Давят коленями.

– За что? – Кто-то интеллигентного вида пытается протестовать.

– Крой его, крой!

Несколько рук вырывают корку из желтых плотно сжатых зубов китайца.

В теплушке девяносто человек. Удушливый смрад: едкий дым махорки и человеческих испарений.

Вторая неделя: вши, грязь. Без хлеба. Двери заперты. Куда они едут? Куда их везут? От станции к станции… Они – пленники белых.

Слышно – открывают дверь.

Голова прапорщика Колгунова.

– Кто тут Марченко?

– Я! – откликается в углу лежащий человек.

– Выходи на допрос.

– Он болен… – за Марченко отвечают другие.

Но прапорщик Колгунов, как всегда пьяный, не терпит возражений. Он с руганью лезет в вагон и, ударяя наганом направо и налево, пробирается к больному.

– Вставай! – Пинок ногой.

Больной не шевелится.

– Вставай! – Колгунов вздергивает его на ноги и силой выталкивает из вагона.

Больной падает, ударяясь головой об рельсы.

– Это зверство! Нельзя так обращаться с больными, – восклицает кто-то.

Прапорщик Колгунов оборачивается.

– Кто там говорит? Выходи! Ну…

Никто не шевелится.

– Выходи! – и прапорщик Колтунов хватает ближайшего за руку.

Другие заступаются:

– Не смейте!

– Ах, так! Значит, бунт! Хорошо-с…

Прапорщик Колтунов, бросив больного, сильно качаясь, удаляется.

Минут через десять он появляется опять в компании шести таких же, как он, пьяных офицеров. У всех в руках револьверы. Они бесцельно стреляют в стенки вагонов.

– Выходи! Марш все!

– Зачем? – кто-то робко спрашивает.

– Не рассуждать! Выходи!

Все выходят. Их заставляют выстраиваться в ряды и рассчитаться от одного до десяти. Каждого десятого отводят в сторону.

– Становись!

И тут же, на глазах остальных, бравируя меткостью стрельбы, офицеры устраивают живую мишень.

– Ну, в вагон, марш! По местам!

Долго не могут оправиться пленники. Каждый знает: и он мог быть десятым…

Может быть будет – завтра, послезавтра.

На верхней наре, около самого окошка кочегар Спиридоныч. Приходится сидеть согнувшись. Хорошо, что окно открыто: свежий воздух – можно дышать.

За окном – лента дороги. Телеграфные столбы. Изредка кустарник. И опять тайга, тайга…

Вот он великий сибирский путь.

Белые кости, высушенные солнцем, обласканные ветром – единственные памятники – там, по полям и дорожкам, по тропинкам тайги уроненных человеческих жизней.

Вот чей-то скелет без черепа. Может быть, это замученный белогвардейцами рабочий. Молодой, полный сил, надежд…

Может быть, где-нибудь за сотни верст, а то и за тысячи верст от этого места его ждут. Ждет старушка-мать, ждет и посейчас сына своего: «Авось вернется, постучится в дверь, нежданно, негаданно»…

– Куда мы едем? – спрашивает свесившаяся с нар голова.

Больной лихорадочный блеск глаз, больших, серых, точно приклеенных к двум бледным скулам. Нет лица: это только обтянутый тонкой кожей череп.

– Куда мы едем? Ха-ха! – беззвучно хохочет сидящий внизу на корточках человек. Он с’ежился в маленький комочек и вот, кажется, когда рухнет то, что в нем еще держится, останется просто сверток тряпья.

…Тук-шшш-тук-шшш-тук-тук-шшш…

Качается вагон на давно не смазанных осях.

…Тук-шшш-тук-шшш-тук-тук-шшш…

И вперемежку со стуком колес хохот сходящих с ума людей:

– Ха-ха!.. ха-ха!..

3. Станция зверей

Справа под снегом далеко, далеко тянется преддверье Монголии – степь.

Слева холм. На его скате лепится маленькая станция Маккавеево.

Ночь.

Порывистый ветер – внизу – сметает и крутит порошу, вверху – тянет лохматый полог.

Будет метель… буран.

На станции тихо.

Черною ночью царит тягучая черная жуть.

Белобрысый, прыщавый телеграфист вздрагивает при каждом шорохе и бросает на дверь косые, пугливые взгляды.

В квартире железнодорожных служащих мигают робкие огоньки.

Не спят.

Повитые страхом мысли упорно тянутся туда, вниз, где на запасном пути чернеет грозный продолговатый силуэт. Оттуда в дыхании черной ночи волной выходит ужас и заливает станцию…

Броневик.

В ячейках бетонированных вагонов… с боков… и на верху в башенках – пулеметы.

Спереди за откидной стенкой – зев орудия.

Молчат.

Но в вагоне второго класса, где помещается штаб броневика…

Шум.

Сквозь наглухо закрытые окна доносятся пьяные крики… хохот… ругательства.

Командир броневика эсаул Званных – расстегнутый китель, волосатая грудь – разливает из жестяного банчка спирт и разбавляет водой.

Пьют… кружками.

– А вот я говорю, что прапорщик фон-Фридерикс – дурак! – Длинный, угреватый штабс-капитан Кучко стучит кулаком по столу. – Что он?.. Дал ему пятьдесят плетей, и удовлетворился кольцом да сотняжкой – дурак… Денег нет?.. Врет!.. Чтоб у этого жида денег не было… Да я-б ему семь шкур спустил – нашел бы.

– Его железнодорожники знают.

– Железнодорожники?!. Да они, сволочи, поголовно большевики. Мало их еще угробили. Будь я на месте атамана, я бы их всех на телеграфных столбах перевешал.

– Ишь ты!.. Я баб?

– Баб?!. Сумеем… Маху не дадим.

Тук-тук-тук-тук-тук – стучит аппарат… И белобрысый телеграфист – карандаш в судороге пальцев – дрожащей рукой… по телеграфному бланку.

Начальник станции низко клонит над журналом седую голову… но исподлобья… глаза… в окна… Застыли.

– Семен! снеси… туда…

Станционный сторож с тупым взглядом берет телеграмму и идет медленно, тяжело… покорно.

Ветер рвет.

– Ого! – эсаул Званных высоко вверх подымает телеграмму: – здорово!

– Ну?..

– Барон фон Унгерн приказывает принять эшелон… триста сорок по списку.

– Есть на закуску! – опять по столу кулаком… штабе капитан Кучко.

– Однако, господа, это не улыбается… Погода – холера, зараза ее возьми… Триста сорок – долго провозится… – Глаза белесые – спокойно.

А поручик Гальк, латыш:

– Долго?.. Так на пулэмэт!

– Браво!

4. На пулэмэт

Кочегар Спиридоныч – его теперь никто не узнал бы: худой… страшный… скелет – лежит на нарах теплушки… Теперь свободно… Умерли… Одиночками взяты – расстреляны… И Вася умер… С Васей-сцепщиком вагонов еще в Питере знаком был… Когда Спиридоныча привели в эшелон, Вася первый узнал его… Я теперь… Васи нет… Умер…

Много умерло…

Голод…

Тиф…

И он, Спиридоныч… тоже наверное умрет… Чувствует… Сил нет…

Или расстреляют… Тоже возможно… Едут… давно уж… Давно…

А куда… И приедут ли… и когда приедут… Неизвестно…..Умрет…

З-з-г-зз – до отказа откатывается дверь теплушки. Ветер… снег… бело.

От белого снега глаза зажмурились.

– Из этого вагона все.

– Все? Выходи-и-и!

– Что? Зачем? Куда… – не то испуганно, не то радостно…

– Выходи, выходи!.. Куда? В баню!

Вылезают робко, шатаются…

Холодно. Бррр…

И из третьего… и из четвертого…

И из всех вагонов – тоже.

Кое-где… двух… трех оставляют…

– Выходи-и-и!

Вышли.

Туда… в сторону… шагов на сто от полотна:

– Станови-и-сь!.. В две шеренги… Равняйсь!

– Глянь-ка!., броневик…

– Правда.

Состав увели, и стало видно…

Броневик… прямо… против.

Офицеры… солдаты – наверху…

Смотрят.

– Ой, братцы!.. Худо…

– Не каркай… Вишь: вылезли все… Да и много больно… Не станут всех-то… Да и слыхал – в баню, говорили… Потому, видно поняли: тиф…

– Огонь!..

– Та-та-та-та-та-та.

Разом… Рвануло… Резнуло… Хлынуло…

– О-о-о-й!!.

Четыре пулемета с боков с башен… Пятьсот пуль в минуту каждый.

Та-та-та-та-та – та-та…

И… только… полминуты…

Кончено!

Тела… лица белым, белый снег красным – покрылись и…

Кончено.

Последние судороги – раз… два…

Кровавый хрип в горле и…

Кончено.

Баня.

5. Привидение

Не спится будочнику Силантию. Мурашки по спине:

– Брр…

На печке, а холодно. Ветер в трубе:

– У-гу-жжж-у…

А то, как кошка или младенец:

– А-у-и-оуй-и-и-й…

Дверь слабо на крючке, повизгивает на шарнирах:

– Чи-ик, чи-ик… Ветер.

Такого дня за всю жизнь не видал… – думает про себя будочник. – А ведь на турецкой войне был, в атаках, в огне…

– Зверям и то было б стыдно… – думает старик. – После таких проделок львам и тиграм в детскую колонию записаться.

Фу! Старику совсем не до шуток. Будка около вокзала. Что им стоит зайти, замучить, зарезать его?

Даже обязательно зайдут! Непременно!

В полудремоте видит: уже зашли. Вот отрубили ему голову и дергают за язык…

– Ну, говори, что большевик, говори! – пристает к нему кто-то в погонах. Он ему кулак: дескать, я вам покажу – теперь без головы и не страшно…

Чу! что это? Точно кто-то дернул дверь.

Будочник моментально просыпается, открывает глаза и смотрит в упор в сторону двери.

В бледном отсвете ночного неба можно различить контуры предметов избушки, косяк двери, крюк.

Вот, вот! – видит, дверь опять пошевелилась. Крюк дрогнул.

У-у-у-жжж-жжж-ий, – завывает метель и бросает охапки снега о стены избушки.

Да это просто метель, и зря он напугался.

Но нет, нет. Вот опять совершенно явственно дрогнул крюк, точно кто-то тянет дверь с той стороны.

– Кто там? – кричит будочник, не слезая с печки.

– Откройте!

Ветер: у-ии-жжж…

– Откройте!

Дрожа от страха, будочник слезает и идет к дверям. Чьи– то пять белых пальцев просунуты в щель двери и приковывают его взгляд: рука мертвеца.

– Откройте! – у-и-жжж-ий… – Слово выливается в дикую какофонию звуков бушующей метели. Точно за дверью тысячи палачей уныло точат ножи и, скрежеща зубами, завывают:

– Откройте!..

Старик почти машинально поднимает крюк. На него валится белая фигура – мертвец, охватывает его крепко, крепко и прижимает к себе.

Кровь застывает в жилах будочника.

Но лишь на секунду.

– Товарищ, помогите! – слабым голосом шепчет Спиридоныч. – Они меня раздели и хотели убить… Я совершенно замерз.

– Сейчас, браток, сейчас.

Будочник закрывает дверь и, прикрыв Спиридоныча кое-как своим полушубком, затапливает печурку.

– Сейчас чайку выпьем. Попьешь – отойдет.

А за дверью бушует метель.

Ветер треплет волосы убитых и замученных и… Точно устыдившись белогвардейских зверств, торопясь окутывает трупы белыми снежинками.

Глава 19-я
ПОХИЩЕНИЕ ЗАГОВОРА

1. В пять утра

Уже с полчаса какая-то женщина прогуливается взад и вперед по тротуару недалеко от японского клуба.

Ранний утренний час. Что нужно этой женщине?

Вдруг к ней со стороны клуба быстро приближается Ефим и шепчет:

– Он!

В это мгновение появляется в полосе света автомобиля женщина. Она заламывает руки и с громким стоном падает на панель, почти посреди дороги.

– Остановите машину! – кричит Луцкий шоферу. – Тут упала какая-то женщина.

Он мгновенно выскакивает из автомобиля и подбегает к упавшей.

– Мадам, мадемуазель… Что с вами?

Она, по-видимому, без сознания. Глаза закрыты. На нежном овале лица яркий румянец. Тонкие алые губы еле заметно вздрагивают.

Что-то знакомое! Да, да – он ее где-то видел – он припоминает. Но каким образом она здесь?

– Шофер, помогите ее положить в автомобиль!

Китаец про себя двусмысленно улыбается.

– Мадам умирай, мадам капитана…

– Дурак! Поезжай ко мне. Быстрее!

Он бережно укладывает ее на сиденье автомобиля и рукой поддерживает беспомощно спущенную голову Ольги.

Как странно! Опять эта женщина! Но уже не как образ, а в'явь.

Быстро автомобиль доезжает до дома Луцкого. Он берет Ольгу на руки и относит в столовую на большой диван.

Ольга раскрывает глаза.

– Где я? Ох, пустите! Где я?

– Не бойтесь, не бойтесь. Я вам не сделаю никакого вреда. Я – ваш знакомый.

– Вы?

– Ну, да. Разве вы не помните: японский штаб, допрос, офицер. А затем я не уверен, но мне кажется, что я видел вас во Владивостоке.

– Так это вы? – Ольга порывисто схватывает его руку. Но в тот же момент порыв гаснет…

– Вы меня подобрали, чтобы арестовать и повести опять в ваш штаб?!

И с истеричной решимостью:

– Но, знайте, я вам не сдамся… Я…

– Зачем, зачем! Ну, не волнуйтесь. С вами был обморок, и вам вредно волноваться. Я уже сказал, что я вам не сделаю никакого вреда.

– Ну, так пустите меня! Я хочу домой!

– Пожалуйста, но я был бы счастлив, если бы вы разрешили мне довести вас в моем автомобиле.

– Хорошо… Я так устала… – Она уже доверчиво прислоняется к плечу полковника.

Рука ее случайно остается в руке полковника. Полковник не отнимает своей. Голова Ольги медленно опускается на подушечку дивана, и она закрывает глаза.

Через несколько секунд грудь ее равномерно поднимается и опускается – она спит.

– Еще как девочка, – думает Луцкий. – Совсем маленькая, но уже побывала на фронтах, страдала… Чем она занимается теперь?

Он не знает. Но она так мила… невинна…

И, подчиняясь какому-то неведомому рефлексу, он машинально наклоняется к ней и еле заметно дотрагивается губами до ее руки…

– Очень вам благодарна, – говорит Ольга Луцкому у под'езда его дома. – Уже утро, и я пойду пешком…

– Я буду рад вас видеть у себя…

Ольга сдвигает брови.

– Нет, нет! – предупреждает ее Луцкий, порывисто схватывая ее руку. – Просто так, поверьте мне.

– Хорошо, я верю вам, – отвечает Ольга.

– Я буду ждать вас завтра в шесть…

– Хорошо!

Ольга уходит. Она довольна. Не даром они с Ефимом вслед за Луцким приехали из Владивостока сюда в Харбин… Не даром.

2. Итак, ровно в восемь

– Поймите же наконец, что это и есть интересы нашего народа… поймите, что…

Полковник увлекся своей миссией наставника и говорит, говорит убежденно… Аудитория для полковника благодатная: всего два розовых ушка…

Ольга слушает с видимым вниманием. Изредка возражает, но мягко, точно провинившаяся уступает.

Полковник в восторге.

Как быстро ему удалось повлиять на нее! Вот что значит сила убеждения. Никак – личный магнетизм.

– А теперь расскажите что-нибудь из своих похождений, – просит Ольга.

Полковник не заставляет ждать. Одна за другой перед глазами Ольги развертываются картины его фронтовой жизни, десятки рискованных предприятий, из которых полковник всегда выходил победителем.

И в подтверждение своих рассказов он то и дело демонстрирует фотографические карточки, кинжалы, револьверы…

– Вот эта шкатулка – подарок персидского посла. Когда я был начальником дивизии на Кавказе…

– Вы были и начальником дивизии? – с явным восхищением восклицает Ольга.

– Да! Да вот взгляните на этот документ… – он вынимает и показывает ей мандат штаба.

– Вы, вероятно, занимали много ответственных постов? – не скрывая своего любопытства, спрашивает Ольга.

– О! – и один за другим перед глазами Ольги раскрываются различные мандаты и назначения.

– Интересно! – только и может выговорить Ольга.

Полковник чувствует, как он вырастает в ее глазах, и это пьянит его самолюбие. Ему хочется быть самым умным, ловким, сильным, – чтобы она… да может ли это быть… чтобы она полюбила его крепко, крепко – вот сейчас – навсегда…

Стрелки миниатюрных часов на браслете Ольги показывают без пяти восемь.

– А что у вас за странные трости в передней? – спрашивает Ольга. – Я видела их, когда вошла. Это тоже реликвии?

– О, это замечательная история… Вы заметили, что концы их зазубрены…

– Нет, я не успела их разглядеть.

– Я сейчас вам их принесу.

Полковник выходит. Быстрым движением Ольга схватывает бумажник, раскрывает: нет, нет! Все бумаги! А! Потайное отделение: вот он – голубой конверт.

Два шага к камину. Конец свесившегося внутри камина шнура. Конверт и шнур – вверх.

Одна минута девятого.

Ольга спокойно перебирает коллекции открыток, когда входит полковник. В руках у него две трости.

– Так вот – эта история началась еще в Сингапуре… Мы…

С крыши соседнего с домом полковника здания спускается Ефим.

– Все теперь прекрасно. Лишь бы Ольга выпуталась. Ну – она-то сумеет…

Длинные тени ползут за Ефимом.

Неожиданно черный мешок окутывает его голову, и чьи– то цепкие пальцы сжимают горло.

Но Ефим не зря – бывший токарь. Мускулы упругие, крепкие, как сталь пружинясь напрягаются.

Ра-ас-с-с! – резкий поворот, и сразу слышно, как один из напавших со стоном валится.

Он тотчас же вскакивает. Но полторы секунды достаточно, чтобы, схватив через плечо голову другого противника, бросить его наземь.

В следующую секунду Ефим сбрасывает и мешок.

Только теперь он видит, что напавшие на него: два китайца.

Первый из них вскакивает на ноги, схватывает Ефима за горло. В то же время второй, тоже поднявшийся, наваливается на Ефима сзади.

Три тела клубком катятся по земле. Ефим чувствует, что китайцы все-таки его одолеют. Но что им надо?

Вдруг наверху Ефима лежащий китаец вскакивает на ноги. Одну секунду видит Ефим: в руках китайца голубой конверт. Рванувшись со всей силой, Ефим тоже вскакивает на ноги и схватывает конверт. Удар коленом в живот – китаец падает. В руках Ефима половина конверта.

Но Ефим этого не замечает. Сжав кулак с документом, он бежит изо всех сил.