Текст книги "Желтый дьявол (Т. 1 )"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

4. В подполье

– Ни черта не видать… – ощупью Раев из сеней.

– Вот и хорошо, – молодыми голосами в ответ.

– Ну, вы там, куропатки – закрякали… шагнул, остановился:

– А сесть где?

– Садись, где стоишь, – опять те же голоса. Пригляделся – различает едва очертания, контуры людей в комнате… Кто – где: на полу, на кровати, на скамье, на столе…

Нелегальные – в сборе.

Александра Николаевна, как организатор об'единения сибиряков с владивостокчанами – делает сообщение – просто, коротко, всем ясно…

Только одному не ясно:

– …Ну, вы, товарищ Рез…

Из угла, из темноты поспешный испуганный голос:

– Товарищ, не забывайте, Петров я, Петров…

Из другого угла задорный смешок.

– Вот, вот… – продолжает то же голос: – вот почему мне не ясно – молодежь все здесь…

– Знаю, «товарищ Петров», – перебивает Александра Николаевна: – знаю, что вы думаете о приморцах – молодо-зелено… плохие конспираторы…

Раев крякает иронически.

Пуганая ворона – куста боится… – ему на ухо молодым задорным шопотом.

– …Но… безотговорочно – нужно об'единение, нужен Ревком… Местничества всякие…

– Долой!.. – заканчивает Раев.

Ревком избран.

Дальше.

Раев сообщает о положении совета у чехов в концентрационных лагерях:

– Плохо им, – говорит. Надо поскорее их оттуда вытаскивать…

– А почему до сих пор этого не сделали? – удивляется Александра Николаевна, не зная местной обстановки.

– Вот тут то и заковыка… – и в темноте видно, как Раев чешет затылок…

– Заковыка – Костя причиной… говорит – не может бежать, когда красноармейцы сотнями гибнут в лагере, не имея такой возможности.

– Да-да… А все таки вредная сентиментальность.

Молодежь подхватывает слова Александры Николаевны:

– Верно. Хуже будет потом всем…

Раев еще добавляет: – Губельман, да еще два-три согласны, хоть сейчас идут… Ну, мы им устраиваем побег. И ребята уже назначены…

Подумав еще:

– Костя еще спрашивает: где Краснолобов, Лазо, Яковлев…

Александра Николаевна молчит.

Всем как то не по себе: догадываются – Яковлев убит… Ей трудно выговорить это слово – больно, тяжело за нее всем.

А потом две Ольги – маленькая и большая и Ефим шопотом о Луцком, о баронессе…

Молодежь насторожилась, слушает – интересно… – напали на верный след большой шпионки.

Раев подводит итог: Луцкий – со счетов долой, мягкотелый «тилигент» – раскис, не опасен теперь…

– Нет, я думаю – будет полезен… – большая Ольга, с хитрецой.

– Ерунда!.. Я хотел сказать… и не полезен… Ну, да с ним там видно будет… Понаблюдай пока – поручаем тебе… А вот баронесса… эта – тут дело серьезное: вот ее надо взять на прицел…

Игорю поручили это…

Последнее: о Лазо. Что он двигается из Амурской тайги к Приморью…

Ильицкий и Николай сразу:

– Надо к нему, навстречу…

– С чем… с голыми руками?.. – из угла голос… Лунным бликом на подоконник, через него, туда, пятном на говорившего.

И рыжая борода из темноты:

– Не голыми, а с винтовками… – молодой сочный голос.

– Верно, Игорь. – Вся молодежь за ним.

– Ну, и идите… – Чужое насмешливое опять оттуда, из угла.

– И пойдем, – несколько голосов.

– Ревком, товарищи, есть, не торопитесь, – Раев спокойно. – Успеем и это решить…

– Ну… – и опять в ухо Раеву:

– Верно – пуганая ворона…

Раев молчит.

– Верно…

Глава 16-я
КАПРИЗ

1. За завтраком

– О, баронесса! Я зет бил в Японии… Я думаю, ште у них не настоящий культура… Они хитрый народ, но… тен-то… не умный… У японцев ум такий… желтый, як они сами.

– Ха-ха-ха! – звонким серебром звучит – вы очень остроумны, мосье Чечек… – и в глазах баронессы Глинской блеск… лукавый… ласковый… приветный…

– Еще кофе!

– Спасибо. – Чешский прокурор улыбается – доволен.

– Я не хочу. Я зет! Накушаль. Сколько времья? Ого! Второй час.

– Вы торопитесь?

– Да. Я должен ехать на Первую Речку… в военнопленный лягер… Ви знаетэ? Там немножко неспокойно… Ест там едэн мадьяр Либкнехт… он об‘явил гольодовку.

– Мадьяр? Кто такой? Большевик?

– Да. О, знаете – он интересный человек.

– Именно?

– Он бил мадьярский офицер… А потэм служил у большевиков в Иркутску.

– Ну?

– Егда мы взяли Иркутск… а… Читу… тэн Либкнехт ушэл со своим мадьярским отрядэм в тайгу…

– В тайгу?

– Да… Он бил сначала в Амурской области, а потэм вышэл в Приморье.

– Да… И что же?

– Ну… егда Лазо бил разбит – ви знаетэ… Лазо теперь о-кон-ча-тель-но разбитый…

– Да, да, знаю… ну?

– Ну… тэн мадьяр Либкнехт бил пойман… А потэм… его – сюда… в наш лягер. Високий такий, красивый, черный – негодьяй… большевик…

– Ха-ха-ха!.. Вы его не очень любите, мосье Чечек.

– О-о-о!.. Ви сами знаетэ – чехи не любят мадьяров.

– Да?.. А почему же, скажите, он об'явил голодовку?

– О, понимаетэ… он говорит, что в лягере… пльохо… обращение… а… тэн… другие… большевики… тоже… з ним… бунтуют.

– По-моему, такой человек опасен.

– Ну, конечно!., хотя-я…

– А он не убежит?

– Нет!.. Караул японский… а… чешский…

– Чего же с ним возятся?.. Вы как думаете, его расстреляют?

– Я думаю… Такий негодьяй… Но… теперь… Ви сами знаетэ… Американцы… а… правительство…

– Да, да… А вот, что: помнится мне, бывает так: приезжают в тюрьму или в лагерь несколько офицеров… Если есть опасные большевики… Ну… забирают их… и… увозят. Кончено. Пароль, приказания есть… кажется словесные… И администрация лагеря тут не причем. Бывает ведь?

– Да… Било… Ноо…

– Мосье Чечек! Ведь это правильно! Борьба… В интересах дела. Тем более такие люди, как… А вы знате, что!.. Вы меня заинтересовали. Мне очень хочется увидеть этого Либкнехта. Можно?

– Конечно.

– Вы едете сейчас. Разрешите мне с вами?

– С большим удовольствием.

– Вы очень любезны.

– Пожалюста…

– Так едем?!

– Едэм.

– Я сию минуту… Так значит, чехи не любят мадьяров?..

– О-о-о!

2. Концентрационные лагери

– Что мы не люди, што ли?..

– Звери?!

– Собаки?! Да?

Толпа заключенных шумит, волнуется:

– Голодом морят!

– Хлеб это разве?.. Свиньи есть не станут!..

– Не станут…

– Да-а-а…

– На обед баланда какая-то…

– В баню не водят…

– Вши совсем заели…

– Доктора нет…

– Да-а-а…

– Больные вместе со здоровыми валяются!..

– Помирай, как хочешь!

– Да-а-а… И мрем.

Шумят… Грязные… серые… страшные…

– Каратышка Баранов… рукава засучив, юлой вертится… Глазенки сверкают… кричит:

– Сволочи!.. Командира нашего до чего довели! Голодать заставили! Уморят…

Прокурор Чечек:

– Нэ вольнуйтэсь… нэ беспокойтэсь… Это будет разобрано… Подождитэ… Же будетэ вольноваться… тэн-то… вам хуже будет…

Быстро подходит комендант лагеря Вилк.

– На-здар, братрше прокурору!

– На-здар, братрше коменданту! Если они почнут слишком… то ви…

– Нэ беспокойтэсь. Я того лиду знаю… Я справлюсь.

Смолкают. Вилк свиреп.

Узкая камера. Окно с решеткой.

Либкнехт лежит на койке… Худой… бледный.

Восемь дней голодает – ослаб.

Дверь скрипит… открывается…

Вскочил.

Входит прокурор Чечек. С ним дама. И… на Либкнехта – через лорнет. Что ей надо?..

Чечек, волнуясь, говорит по-немецки:

– …это все, что можно сделать. Остальное, то, что вы просите…

– Требую!

– …пока невозможно. Там посмотрим… А теперь вы должны прекратить голодовку.

– Нэт!

– Лагерь волнуется. Вы делаете плохо и себе и им. Ответственность на вас. Говорю вам, – прекратите.

– Нэт!

Поворачивается спиной.

Чечек про себя:

– Сакраменто!

В автомобиле:

– Мосье Чечек! Я, кажется, права: это человек… очень опасный.

– Ничего… Ему тоже… будет…

– Да?! И следует. Кстати! Я буду очень рада видеть вас сегодня у себя… Вечером… часов в десять! Будете?

– С большим удовольствием.

– Жду.

3. Хочу

Две Ольги, большая и маленькая, о чем-то взволнованно шепчутся. Работу забыли.

Мадам Танго… немолодая (молодится – это позволительно), одета с достоинством…

Томно просматривает книгу заказов.

– Олечка! Этот… ваш знакомый… все еще голодает?

– Да.

– Я знаю. Бедный! Мне говорил Роберт Поллак… А вы знаете, этот чешский солдат очень милый… Не правда ли?.. Да? Надо не забыть послать с ним в лагерь передачу…

– Кто это под‘ехал?.. Смотрите! – полковник Луцкий!

Ольга большая быстро встает и уходит… за портьеры.

– Один?!. Странно!.. А, вот и баронесса… Олечка, ты пришила канзу. Готово? Хорошо. Приготовь… – и мадам Танго жеманно приветствует баронессу и Луцкого.

– …вы сами видели Либкнехта?

– Да.

Они говорят по-английски.

Маленькая Ольга укладывает тюль и вся – внимание…

– Он необычайно красив…

– Гм…

– Но, вы знаете… такой враг опасен. Вчера вечером был у меня Чечек. Я говорила с ним… Он со мной согласен.

– Да?

– А у меня к вам просьба.

– Слушаю.

– Вы сейчас свободны?

– Не совсем, но…

– Милый, сделайте мне одолжение… Разыщите этого сотника… Баулина… Спешно… И пошлите ко мне. Я хочу…

– Что?

– Впрочем, это не важно… Так вы разыщете?

– Да. Но… что вы хотите?

– Я… Хочу… Чтобы вы сегодня вечером были у меня…

И баронесса улыбается. Лукаво… загадочно…

4. Действуют…

Все в сборе.

Две Ольги, Танючка, Кокушкин, Игорь Сибирцев. Бледный, курносый Кокушкин не сидит на месте:

– Слушай, Оля! Тебе это не померещилось.

– Да нет же. Вот странный… Спроси Ольгу.

– Или это просто… так… Пустяки.

– Нет. Не пустяки… Видно сразу, что Глинская что то затевает.

– Недаром она просила разыскать этого палача Баулина.

– А ведь правда. Тогда знаете что? – Кокушкин сразу вспыхивает, – не хотят ли они его тайком вывести в расход?

– Вот видишь, какой ты… – смеется Танючка – то пустяки, то – в расход.

– Нет… правда…

– Не знаю… – Ольга большая хмурит бровки – она говорила, что он очень красив… И в голосе у нее было что-то такое… непонятное.

– А может быть, она влюбилась в него и хочет переманить к белым… – опять вспыхивает Кокушкин…

А маленькая Ольга… тихо-тихо:

– Едва-ли… Я что-то боюсь за него, надо предупредить Раева.

Танючка – Игорю:

– Слушай… ты что же молчишь?

Игорь поднимается и… медленно:

– Я за него не боюсь… но… странно… Во всяком случае, Ольга, пиши записку… Этот самый чех у твоей мадамы сегодня будет?

– Да.

– Сделай так, чтобы было передано. Пиши.

Ее рука на его плече… и глаза близко-близко…

– Вот видите, милый прокурор, это очень просто… От вас нужен только пропуск и приказание отпустить его на допрос… А дальше… дело конвоя… Во время попытки к бегству… Понимаете?

– Есть… Понимаю?

– Целуйте.

Рука… белая… нежная-нежная.

… – Итак, сотник… теперь вы знаете, что это большая, важная тайна… Я выбрала вас… Все должны думать, что ему удалось бежать. Это необходимо… С ним мы уже давно сговорились… Это будет наш лучший шпион… Но вы об этом – никому… Благо родины…

– Слушаюсь, – баронесса! Можете положиться.

– Я знаю… – и– также, как и прокурору:

– Целуйте.

5. Каприз исполнен

За решеткой окна чех часовой стоит и тихо-тихо поет:

 
«Ма мила матичка
Либала маличко…»
 

Замолк… Слушает: как будто стукнуло что-то.

Нет. Снова и снова поет:

 
«Зарныца выходзи
Мила мня не будзи…»
 

Заснуть бы… Что это такое?

В глазок двери рука… Просовывается… и на пол – записка.

Вскакивает. Тихо… Берет…

К двери – где из коридора лампочка светит… Читает: «Тобой заинтересовались. Будь готов.»

Кто? Неужели?!.

– Кто идет?

– Штык.

– Кого нужно?

– Комендант Вилк дома?

– Нэ знаю!.. Кажется дома…

– Где?

– Направо.

– По приказанию прокурора Чечека, отпустите на допрос заключенного Либкнехта. Вот бумага.

– Какой допрос? Ночью?! Нэ могу!

– По приказанию…

– Нэт! Завтра. Утром…

Вилк сердит… Вилк упорен…

Тогда… сотник Баулин подходит и на ухо:

– Да что вы не понимаете что ли?.. Ведь, мы его… того… При попытке к бегству… Поняли?

– Д-а-а! Круце фикс! Я нэ знал. Добре, добре! Пожалюсто… Возьмите.

Скрип двери…

– Либкнехт! одэвайтэсь, на допрос… Ну, живо!

На допрос? Ночью?

Понял…

У Вилка усмешка – злая.

Ночь. Темно… На небе яркие звезды…

– Сюда!

Что это? Автомобиль?! А-а-а…

Открывается дверца…

– Входи…

Наклонил голову… входит… садится и… чья-то рука… маленькая… теплая… нежная… берет, прижалась…

– Тише! Не бойтесь! Молчите…

Глава 17-я
ПЕРВЫЕ ЦВЕТЫ РЕАКЦИИ

1. Смена

«В субботу, в час…»

Рука в кармане, а там – браунинг. На углу у проволки, у часового стоит Попов.

Смотрит на жирный затылок чеха. Приготовился:

…Вот – сейчас…

Заметит…

Прямо в жирный затылок.

Пулю…

Взяли дядю Володю под руки и щебечут…

А за проволочными заграждениями много – и Совет в полном составе, и ответственные работники, комиссары и «просто» большевики…

На прогулке – на свиданье.

Сегодня передача.

А вдоль проволоки чех прохаживается… Винтовочка новая, русская…

Все быстро, быстро говорят: хочется много сказать. Не знаешь, что раньше… Полчаса – такие короткие.

– Же врьемя кончи… – Разойдись!.. – из караульного помещения чех – разводящий.

– Ашж! – Японский взвод встал, винтовки с плеч. Только ножевые штыки сверкнули, да чак приклада о гальку – враз.

Чешский офицер японскому рапорт:

– Караул смэнайсь!..

Японские солдаты к арестованным – строят их по двое, считают…

Ругаются по своему… Грубо толкают… Другие – гонят посетителей также грубо…

Потом – застопорили вдруг: ищут – не хватает…

Замешательство…

Японский солдат что-то докладывает офицеру.

Маленькая Ольга по-английски ему же:

– Офицер, почему вы допускаете такое грубое обращение?!.

Японский офицер исподлобья увидел: – девушка…

– Ниц-циво…

– Разрешите уйти? – опять по-английски к нему.

– Модзно. Ниц-цево… Модзно… – рукой своим солдатам… Модзно… – Потом неожиданно улыбается:

… – Ол-райт!.. Модзно… Идит… – еще неожиданнее.

Шагают, не оглядываются – быстро за проволочную ограду – плотнее сжались трое:

– Тук-тук-тук… – сердце громом у всех.

Слышат.

Вышли. Миновали последнего часового – японца… Вон и Попов…

Скорее бы за угол.

Завернули – вниз, бегом…

2. Результаты П. И.[11]11
  Приморский идеализм.


[Закрыть]

А ровно через три месяца – 18 ноября…

«…При попытке бежать убиты конвоирами арестанты Суханов и Мельников…

…Комендант концентрационных лагерей…Поручик Вилк».

А на самом деле было так.

Сначала:

– Главнокомандующий союзными войсками генерал О-ой интересуется судьбой бывшего председателя Владивостокского Совета Суханова. Что вы намерены дальше делать?

– Мы… Готовы…

Будущий президент Чехо-Словакской Республики господин Массарик делает карьеру.

И по телефону сейчас же ночью только три слова:

– При попытке бежать…

Вилк весит трубку. Закуривает папиросу.

Скоро утро. Скоро… Потом… Чуть утро…

Туман слизкий, холодный – пронизывает.

Высоко подняты воротники пальто…

…Костя еще обернулся.

– Смотрите, улыбается…. Машет рукой… Ушли…

Тюрьма ждет – их повели два конвоира и сам Вилк. Увели в туман. А там…

– Братрше! Шагай скорей…

Конвоиры поотстали.

Вилк сам – двумя револьверами: – Сзади тихонько, к затылкам:

– И…

… А потом конвоиры докололи.

3. Ольга и Танючка

Тырн… Тырн. Трынрррррррррынн… Открыли дверь. С туманом в дверь… высокий, здоровый…

– Чех?

Напугались…

– Что вам?

А он:

– Здесь есть малэнкая Ольга…

– Да! – вышла к нему.

… – Наши чехи…

А самого трясет…

– Сегодня утром убили Костю…

– И Мельникова… – добавил. Тут…

Не выдала себя.

А ночью – весь рабочий Владивосток уже знал.

Там, наверху, в слободках, далеко за полночь окна светили жуткими пятнами в туман…

Рабочие Владивостока были угрюмы – женщины плакали…

Плакали и еще двое.

Там, по Шестой Матроской, в маленькой комнатушке уткнувшись в подушку, тихо рыдали две: Ольга и Танючка.

4. Семь стариков

– Вот!

И он передал бинокль:

– Можно ехать! – Враштель ад‘ютанту. Тот к авангарду:

– Двигайсь…

– Модзно!.. модзно!.. – Японский офицер продолжает смотреть.

Отряд двигается. На скаку – тоже.

Вдруг он нагибается, кричит:

– Стойт!.. стойт!.. там…

– Что? – Враштель впереди, оборачиваясь.

– Смотряйт… там… бурсунка…ысс… там – ысс… Но не оканчивает фразы.

Залп Винтовочной сопочки из леска:

– Чуить… чуить… чуить… пых… пых… чак… ссс…

Несколько кавалеристов дернулось, рванулись лошади. Лошадь хорунжего мотнулась вправо, шатнулась и рухнула в канаву.

Другой грузно ткнулся в грязь дороги, молчит, убит… Кавалеристов в миг сдуло с коней: мишень.

– В цепь! – кричит Враштель, осаживая лошадь в канаву, – пулемет!

Японский офицер соскочил с лошади, тянет ее тоже к канаве…

– Цек-цек… ну… дергает он за повод. Та нейдет.

Пюик – пулька в голову лошади, – та вздыбляется, подбрасывает на поводу японца.

Потом – оба в канаву…

… – Батюшка, родной – смилостивись!.. – Женщины валяются в ногах у Враштеля, в грязи на площади и молят.

– Перед народом! срам ведь… стыд… старики… вели, чтоб там, в холодной пороли, пожалей седину… Молод ты сам и у тебя отец… вели…

– Молчать! – сволочь… Эй, там – снять штаны…

Их восемь… Все это старики села Гордеевки, самые древние в целом округе… Теперь их за сыновей, за всю деревню, за всю волость собираются пороть на площади перед всем сходом.

Стоит вся деревня – молчит. Потупились глаза у баб, угрюмо смотрят мужики.

А на козе, без штанов – голые, худые ноги стариков повисли натуженные, примотанные веревками к перекладинам.

– Срам-то какой, срам… – вздох в тишину одного старика с козы.

– Ну, живей! – там…

Принесли пучок лозы.

Вихрастый пьяный казак схватил… Взмах… Свист…

Женщины закрыли глаза, зажмурили крепко, – чтобы не видать.

А сход, а толпу кольцом окружил карательный отряд – шашки у них блестят – лезвие острое, отточенное…

Ругань… Крики…

Двоих казаков срезало… Один стонет…

Толпу не пускают, окружили, чтоб не разбежались: смотри и казнись…

– Так их… так…

Стиснули зубы старики, ни звука.

– Хлеще их!.. – кричит какой-то с седла…

И хлещут – свистят прутья…

Резко, как хлыст – вопль женщины – она валится…

– Так вам, сукины сыны! Будете скрывать своих сыновей..?

– Будете давать подати?.. Будете прикрывать партизан?..

Молчание холодное, мертвое – в ответ в толпе.

Она – застыла.

Сжала: глаза – женщины, зубы и кулаки – мужчины.

А потом – ночью их еще пытали: на каленую лопату садили, горячей водой наливали…

Духу уже не было, да и плоть умирала, едва теплилась… Тогда…

Под утро Враштель:

– Собирайсь! – скомандовал…

– Ваше благородие, а стариков куда?..

– Развесить по хатам!.. – и вытащили на коньки и повесили с крыш над окнами крайних хат.

А одного – на журавль, потом вызнали… – все на краю деревни.

И висит над колодцем старик… болтается… бородой гуляет по ветру.

Восемь повесили – всех.

Сами уехали под туман…

Только один сорвался, ожил – уполз…

Семь осталось – висят…

И выглянули сотни глаз – прильнули к окнам…

– Ой, батюшки-светы! – Иван-то, матка… Ой! – на журавле… висит…

– Родимые… Родненькие… Ой!.. – и закликала девка, забилась, заумирала – припадочная.

5. Село Ивановка

– А морозец сегодня здоровый какой! – говорит Василий, входя в хату. Он снимает полушубок, стряхивает снег, и потирает замерзшие руки.

Около весело потрескивающего огня в печке – его сосед Клим.

– Что, замерз? – говорит он встречая Василия. – Да, мороз сегодня крепкий.

Потом задумчиво прибавляет:

– Нам тут хорошо, а каково нашим ребятам в тайге!

Оба мужика садятся у печки, разматывают кисеты, набивают трубки.

– Ну, что слышно? – спрашивает Клим.

– Давеча тут приезжал Степан с Кириллом за овсом. Говорит – готовимся. Скоро, говорит, наступать будем.

– Ну, это уж зря. Мало у них еще сил?

– Ну, так что ж. Если надо будет – разве мы не поддержим. Село у нас богатое – живем, как у бога за пазухой. Пусть берут – все дадим.

– Это вестимо, как оно есть. В этом сумлеваться не приходится. Дадим и сами пойдем – всем селом – истинный господь.

– Вот оружие бы нам только. Ружьишек! Пулемета какого-нибудь: видал, как косит: та-та-та-та. Здорово!

– Ну, тебе еще пушку! – смеется Клим. – Целую автономию.

– А что же? Мы и свою антимонию можем развести. На что нам эти генералы и полковники. Слышал – давеча, одного стражника за баней застрелили – из Благовещенска.

Входит Андрей, сын Василия, только что приехавший из соседнего села.

– Говорят, японцы в Благовещенске хозяйничают во всю.

– Ну, до нас еще далеко… – говорит Клим. – А о Мухине ничего не слыхал?

– Говорят, готовится к восстанию. Отряд у него отважный – маху не даст.

– Эх! – хорошо бы прогнать всю эту свору.

– Да-Да-а… – задумчиво произносит Василий. Делишки! Ну, пойти спать, что ли.

Он стягивает валенки и, лениво раздевшись, влезает на печку.

– Эх, и ночка хорошая! – смотрит Андрей через окошко на улицу. – Звезд-то, звезд-то сколько…

– Ишь, загляделся. Спать пора. Завтра раненько нужно за дровами ехать…

Из доклада японской контр-разведки:

«…настроение среди населения отрицательное. В некоторых селах, как например Ивановка, крестьяне активно поддерживают партизан, снабжая их продуктами…»

– Ну, значит, в Ивановку – решает начальник японского карательного отряда.

– Правильно! Хоть одно село… проучить, как следует – чтоб им!..

С трех сторон к селу под'езжает японская артиллерия. Только одна сторона остается свободной – русло замерзшей реки. Но оттуда путь только один – в тайгу.

– Мы их выкурим отсюда, – грозит командир отряда. Пусть бегут в тайгу – морозец сегодня славный.

От разрывающихся снарядов уже загорелось несколько зданий.

В селе суматоха. Крики, шум, шопот. Вперемежку пулемет:

– та-та-та-та…

Бегут крестьянки, накинув поверх рубашек полушубки… Спешно на ходу укутывают детей, грудных младенцев…

О защите села и думать нечего. Но отдаться в руки японцев – верная смерть.

Единственный путь спасения – по руслу реки в тайгу.

– Идем, – распоряжается Василий среди своих. Скорей собирайтесь. Андрей запрягай лошадей.

Но это последние его слова. Снаряд разрывается в двух шагах от него, ранит осколком в грудь и он ложится плашмя наземь, смешно раскинув руки и ноги. Андрей и Климов бросаются бежать, забыв про лошадей и про добро.

В русле реки паника. Бегут крестьяне, погоняют лошадей, скот. Все смесилось в причудливую толпу, колыхающуюся, движущуюся…

Над обрывом реки, в снежном сугробе упала женщина. В ее руках трепещущее маленькое тело – ее дитя. Никому до нее нет дела. Она останется тут одна… одна… умрет со своим ребенком…

Вперед, вперед, без оглядки, в ночь, в холодную снежную тайгу…

А за спинами бегущих – зарево пожара: горит родное село.