Текст книги "Дело о физруке-привидении"
Автор книги: Ника Ракитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
Максим замер, возведя очи горе, шевеля губами, определял стороны света и считал шаги.
– Туда, – указал он рукой. Примерно туда же смотрела "баллистическая ракета". Печка возвышалась под потолок. Как раз напротив, насколько можно было судить в полумраке, высилась ее сестра-близнец. Печка была округлая и пузатая, точь в точь такая, как в медпункте. Катька кинулась к поддувалу, споткнулась и почти упала. Максим сердито пырхнул; заслоняя ладонью, поднес фонарик. Из-под ног, заставив дернуться, метнулась мышь.
– Красота, – сказал Даник хрипло. Обстановка действовала на него, как и на остальных. Слегка навевала жуть.
– Скоро он пр-ридет?
– Н-не з-знаю, – также заикаясь, отвечал Максим.
– Смотреть будем? – Катька деловито отрясла пыль с железной дверцы.
Дверцей, казалось, не пользовались лет сто. Если там, внутри печки, действительно обнаружатся дедушкины часы, она, Катька, Макса убьет.
– Стой! – Симрик вручил приятелю фонарик, а сам извлек из кармана лупу. Сколько батона он отдал за нее этому гнусному Кексу – подумать страшно! – Вот…
Даник и Катька наклонились, стукнувшись лбами: на петлях заслонки отчетливо виднелись продолговатые царапины, а с литого барельефа была слегка сбита застарелая пыль. Но больше – ни следа присутствия человека! Пыль в домике лежала вековая.
Петли протяжно заскрипели, когда Катька налегла на ручку. Захотелось оглянуться, не подтягивается ли преступник на этот заунывный скрип.
– Тише ты…
– Н-ну, что?
Они опять стукнулись лбами, мешая друг другу разглядеть внутренности поддувала.
– По-очереди! – рявкнул Максим шепотом.
Катька округлила глаза:
– Кир-пич…
Казалось, вот сейчас она кинется выцарапывать Симрику глаза.
Данила сглотнул. Героически отодвинул Катьку плечом. Постучал по кирпичу. Подумал. И сунул руку между кирпичом и железной стенкой печки.
– Ну? Что? – Катька тряслась от нетерпения и рыла кроссовкой пол. Если Даник еще минуту промолчит, подумал Максим, она до Австралии докопается. А преступника они пропустят. Может, он уже стоит вон там, за окном, и на них смотрит… За окном в это время прозвучал торжествующий волчий вой. Не иначе опять мастера оборотня выпустили. Даже если кто-то и таился у окна, от такого вопля окостенел и дал им шанс убежать. Максим на цыпочках подкрался и выглянул: ничего подозрительного видно не было. Даник продолжал на коленках отирать печку, вывернув и засунув руку в ее нутро. Катька готова была его растерзать на месте.
– Что-о?!
– Есть.
– Что есть? Урою!
Даник подергал рукой: судя по всему, застрял он в печке капитально.
– Оно, – сообщил он, хлопая глазами. Максим сделал попытку подлезть внутрь с фонариком. Поддувало маловато было – больше одного не вмещало. Разглядел он только кирпич. Ничего кирпич, старинный.
Ну да, он находился в привилегированном положении. Он почти вычитал из преступского дневника, что там, в этой печке, спрятано. И выводы сделал. Но что это за белорус, что руками не пощупает?!
Даник дернулся. Вытащил пыльную донельзя красную руку и стал на нее дуть.
– Холодное, высокое и царапается, – наконец изволил поведать он. Катька немедленно сунулась на его место. Еще эта застрянет!
– Там мыши, – пригрозил Максим.
– Я их люблю, – пропыхтела Катька. Похлопала ресницами, и выражение лица у нее стало, как у огорошенной обезьянки. – Чего там? Торчит чего-то… нос… холодный.
– Чей нос?
– Ну этого. Что в печке.
– Там что, труп?
– Сам ты…
Катька отдула от губ налипшие волосы; сильнее извернулась, просунув руку в печку до плеча, щупала-щупала и сдалась.
– Ну, что там? Долго будешь молчать, как партизан? – накинулась она на Максима. – Чего там ребрышки?
Даник приоткрыл рот. А Максим ничего путного ответить не успел. Потому что явственно услышал за окном хруст веток и шаги.
Он поспешно сунул фонарики под заранее присмотренное старое ведро. Сыщики, как застигнутые врасплох мыши, кинулись под свои веники.
– Дышать по моей команде…
"Покойники с косами стоят – и тишина…"
Ключ скрежетнул в замке. Хотя его и ожидали, звук наждачкой прошелся по нервам, заставил вздрогнуть каждую жилочку. Непроизвольно дернулись, собираясь бежать, ноги.
– Ой, – сказала Катька.
Данила взял ее за руку. То ли хотел ободрить, то ли сам боялся. Но Катька ободрилась.
– Тихо!
Замок не открывали тысячу лет. Он так скрипел и сопротивлялся, что, не будь заняты игрой, сбежались бы все на свете. Максим еще раз про себя порадовался, как все точно он рассчитал следом за преступником. Игра. Все при деле, под ногами не путаются… и можно никому не объяснять, куда идешь… Да и спать в это время уже хочется… Дверь не поддавалась. Ключ перестал скрежетать.
– У-шел… – одними губами шепнула Катька.
Они испытали одновременно и облегчение, и разочарование. Но тут зашуршали кусты под окнами и медленно, зловеще пошла в сторону ими лично отломанная на окне доска.
Сыщики перестали дышать. А неизвестный одним ловким движением перемахнул подоконник. Доска задвинулась, отрезая им путь к спасению. В бараке стало темно.
Двигаясь все так же уверенно (а по скопившейся тут пыли не скажешь, что у него богатый опыт!), преступник поскользил вдоль стены плавным ниндютским шагом. Не скрипнула ни одна половица. Мгновение – и он уже у печки. Еще мгновение… визг несмазанных петель заслонки… И громкое:
– Не шевелиться! Вы окружены!
Максим ткнул преступника ручкой между лопаток. Тот застыл, как добрый дурень, даже не делая попыток к сопротивлению. Собственно, очень трудно сопротивляться, стоя в полуприседе, с руками, по локоть засунутыми в поддувало. Да еще сжимая ими огромный и достаточно неудобный предмет.
– Шевелиться не буду… – произнес преступник задушенным голосом.
Максим удовлетворенно спрятал ручку в гнездо под обложкой тетради. Осветил преступника извлеченным из-под ведра фонариком, давая друзьям возможность им полюбоваться.
– Ага. Так я и думал, – произнес Даник удовлетворенно. Катька была уверена, что ничего такого он не думал, и вообще о личности преступника она первая догадалась. Но не стала ничего говорить: больно уж торжественный выдался момент.
– Можете присесть, – вежливо сказал физруку Симрик. – Прежде, чем сдать вас органам правопорядка, я бы хотел, – он оглянулся на друзей и поправился, – мы бы хотели задать вам несколько вопросов.
Злодей выдернул из печки руки, заставив Катьку отпрыгнуть, и медленно сел на пол.
– Итак, я сейчас изложу факты, а вы подтвердите или опровергнете их.
– Пусть сначала достанет, а то я умру от любопытства.
– Не буду, – сказал преступник. – У меня руки дрожат.
– Хорошо, – кивнул Симрик строго, – изъять вещественное доказательство мы можем и потом.
– Ничего хорошего, – шепотом фыркнула Катька, но смирилась и плюхнулась на продавленный стул, а Даник угнездился на постаменте "Девочки…"
– Итак, 18 апреля сего года вы и…
Максим последовательно излагал события, сверяясь с тетрадью, и его, затаив дыхание, слушали не только друзья, мемуар Генаши не читавшие, но и сам автор. А когда пересказ завершился, сказал с не приличествующим пойманному злодею презрением в голосе:
– Чужие дневники читать стыдно.
Во второй раз за этот день Максим густо покраснел.
– Я полагал, что он никому не нужен, – немного смущенно признался он. – Валяется среди мусора. Давно, так как страницы покоробленные и сырые. И коричневые от старости.
– Или потому, что их облили газировкой.
Сыщики открыли рты.
Ируська, мстительная Ируська!
– Я должен был об этом догадаться! – готов был рвать на себе кудри Максим. – Она влезла в окно, опрокинула газировку. Утащила дневник и, когда ее спугнули, кинула в кустики?!
– Или спрятала. Да не переживай так!.. – сказал преступник, видя, что Симрик собирается стукнуться головой о стену. – Я гнался за ней…
– И Виолка вас увидела!
– Трижды идиот! Откуда после ужина светит солнце?
Даник быстро прикинул:
– Со стороны тропинки, чуть слева.
– Тогда она видела только обведенный светом силуэт. Я должен был сообразить! Мужчина в белом! В зеленом! Дурак!
– Мы все про это не подумали. И после ужина сюда не ходили.
– Я думал, это Ируська, – подал голос разоблаченный злодей. – Она сидела под кустом. И вдруг бросилась бежать.
– Не от вас – от привидения, – успокоила его Катька. – Вот так и размножаются ежики.
На нее посмотрели в ошеломлении.
– Ну, сплетни. А теперь давай дальше.
– Я… – сказал Симрик. – Я приношу свои извинения. Но там даты не стояли. Я только в конце понял. Ну, что в этом году писалось. И что этот кто-то – в лагере, среди нас. Я ожидал, когда вы начнете действовать.
– Ну, начал, – скорбно произнес физрук. – И что в этом хорошего?
– Так что там спрятано-то? – возмутилась Катька. – Говоришь, что спрятано, а самого важного не говоришь. Издеваешься, да?
Симрик, наученный горьким опытом, отодвинулся.
– Я бы хотел уточнить еще несколько обстоятельств.
Даник поймал и придержал шипящую Катьку.
– Об этом в дневнике не было. Я это вывел логически. И хочу себя проверить.
Физрук развел руками: чего уж теперь…
– Насколько я понимаю, вам никак не удавалось эту вещь извлечь.
Генаша хмыкнул. Ну да, мало, что она тяжеленная и развесистая. Так еще днем и ночью кружатся здесь кто попало. Простите.
Симрик с вежливым кивком принял извинения.
– Я и Степе жаловался. Когда приходил он.
Максим больно стукнул себя по лбу.
– Ой… я ведь слышал. Но думал, это из-за какой приставучей девчонки. Я так увлекся… Вы здорово пишете.
Тут Катька просто взвыла.
– Идиоты в простынях, – не мог утешиться Гена. – Любочка с балетом! Ируська…
– А Валькира с ней справилась.
Сыщики вспомнили и захихикали.
– Не могу я детей бить, – и Андреевич замолчал.
Да, это было просто ужасно, что сделали с человеком. И друг висит над душой. И клад не достать, и Ируська. Понятно теперь, почему тот, первый, физрук умер. Если такая жизнь… тут бы всякий умер.
– Скажи мне, – приставала к Симрику Катька, от жалости переметнувшаяся во вражеский стан. – Ну скажи, почему ты его преступником обозвал?!
– Ну, он обязан был сдать клад государству.
– Ага, сдашь, когда и подойти к нему невозможно! Да Симрик, – гневная растрепанная Катька повернулась к Данику, – он просто выпендриться захотел! Поважничать. Престу-упник…
Толстый сыщик вскочил и сам, добровольно, без понуканий, полез на чердак – только бы она заткнулась. Катька была права, а ему – ему было стыдно.
Стоя на плечах «Девочки», до дыры в потолке дотянуться было просто и даже удобно. А злость (на себя, родимого) помогла Симрику – пусть там со страданиями и пыхтениями – закинуть на чердак свое тело. Там он и распластался, слегка погрузясь в разнокалиберный мусор.
Даник попихал свисающие из дыры пятки:
– Эй, подвинься!
Макс чихнул и подвинулся. Через какие-то секунды наверху оказались не только Кахновский и Гена Андреевич, но и Катька. В зубах Катька держала фонарик.
– Пфы, – сказала она, и столетняя пыль, словно этого дожидалась, полетела во все стороны. Даник поймал фонарик вовремя – а то случился бы предрекаемый Жанной Юрьевной пожар: за века на чердаке скопилась не только пыль, но и прорва другого горючего материала: фанерки, картонки, останки мебели и сухие цветочные веники… Пришлось долго рыть (высовываясь вниз из дыры, чтобы сориентироваться по печке). Потом Даника придерживали за ноги, когда он, свесившись вниз, опорожнял нутро буржуйки от маскировочных материалов. Катька первой стремилась вытаскивать освобожденное чудо, но Генаша ее уговорил. И самому-то ему из позиции "вниз головой" это удалось с трудом и при общей помощи.
Произнеся в процессе несколько слов, повторяющих знаменитые слова Винни-Пуха на момент извлечения его из норки Кролика, Генаша оказался выволочен на чердак с антиквариатом в покрасневших от напряжения ладонях.
– Ой! – сказала Катька и до момента, когда они (и самоварище) спустились вниз, уничтожив на чердаке перед этим следы своего пребывания, больше ничего не говорила. Только с редкими перерывами на переноску обнимала и лелеяла, нежно прижимая к себе, слегка запылившееся пузатое чудо. Не выпускала из рук. И ее понимали.
– Не отдам. Потом отдам. А сперва три года буду любоваться, – Катька погладила фигурный бок.
Вот оно, смягчающее обстоятельство.
Видимо, даже покоясь в печке, этот красавец испускал некие флюиды, ведь не зря же старшая воспитательница использовала в своем либретто его светлый образ. Да любая мафия трижды застрелилась бы на первом же суку за возможность им обладать. Лувр и Эрмитаж передрались бы! Это был почти метровой высоты и соответствующих объемов сосуд из потускневшего от времени серебра с вычурными стенками и золотыми накладками и обводами, с гладкими белыми ручками – те самые перламутр и слоновая кость, – с финтифлюшечками, ажурной золоченой головкой краника и короной и желтоватой (видимо, тоже золотой) толстой пластиной внизу с гравировкой. Оторвавшись от вожделенного клада, вынув свечку из фонарика, знаменитая сыщица разбирала надпись: что-то о даре князю Пасъкевичу-Эриванъскому от Его Императорского Величества по случаю некоего события и заслуг перед Отечеством.
– Они везде столько твердых знаков лепили? – спросила Катька недовольно: надпись была мелкая, витиеватая и плохо читаемая.
Генаша и Максим сидели и пялились на раритет, как на икону. Выражение лиц у них было благоговейно-одинаковое.
– А что вы будете с ним делать? – поинтересовался Даник, пальцем проводя по прохладной поверхности: небось, в музее такое потрогать не дадут! – Классная штука. Историческая, опять же.
– Если… если вы ее переплавите, я вас исцарапаю, – внезапно очнулась Катька. – В милицию сдам. Сама!
Генаша заслонился руками: да я вроде и не собирался…
– Такое только на «Сотбис» выставлять, – пробормотал Максим. – Это аукцион, международный, – поторопился объяснить он для Катерины.
(Та тут же перестала дуться и хмурить брови.)
– Ага. Чтобы в контрабандисты записали. Или разорили налогами.
– Заплати налоги – и умри спокойно.
– А музей денег не даст. Он бедный!
– А пусть… а пусть…
– Пусть Валькира решает, – тихо сказал Гена. – Я Степу спрашивал, он согласен.
Катька помолчала, переваривая сообщение и, несмотря на то, что другие сыщики настойчиво дергали ее за руки и одежду, уткнула в грудь физруку острый ноготь и спросила с угрозой в голосе:
– А почему тогда вы с Жабочкой целовались?
Генаша сокрушенно выдохнул:
– Чтобы не упускать барак из поля зрения.
– Но это же нечестно!
Он виновато развел руками:
– Я понимаю. Но в тот раз ничего лучше не придумалось. Да Ируська еще… и Терминатор.
Сочувствуя ему, все дружно вздохнули.
– А Кира?
Физрук замолчал, как партизан. И сразу стало ясно, что Валькира – это серьезно. И, чтобы завоевать ее, действительно нужны потрясающие подвиги. Хотя бы поставить этот исторический самовар ей утром на окошко… Катька по привычке склонила голову к плечу с выражением: ну и глупенькие мужчины, разве не видно, что ты и так Кире нравишься?..
– Дело закрыто, – сказал Максим и в подтверждение захлопнул знаменитую кожаную тетрадку. – Вот… – он вынул с привычного места и передал Генаше его дневник. Геннадий Андреевич прижал дневник к груди.
– А что теперь? – вздохнул он.
– А теперь – можете идти. Вы оправданы и свободны. Но если возникнет какая-то загадка, – окликнул его Максим, – обращайтесь в наше бюро!
– Бюро? – колко переспросила Катька.
– Ну, к команде, – поправился Максим. – И мы…
– Всегда готовы ее разгадать!! – прокричали они хором и впряглись в исторический самовар: нельзя же оставлять человека без помощи. Катька сгребла жестяные фонарики. Как бы ни ворчал Максим, ей еще хочется поиграть. Имеет право. Вот так!
Возле заброшенного барака снова стало темно и тихо. И одна только сова, вылетевшая на охоту с чердака восьмого отряда, видела, как сгустившийся между соснами над тропинкой туман весело подмигнул несуществующим глазом, отфутболил с дорожки камешек, распростерся над крышей барака и нырнул в зацементированную печную трубу.
