Текст книги "Дело о физруке-привидении"

Автор книги: Ника Ракитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Ракитина Ника Дмитриевна
Дело о физруке-привидении

Глава 1.

1.

– А он будет спать здесь, – Кира ткнула указательным пальцем в отгороженную, наглухо забранную досками часть веранды, в которую чудом запихали кровать, шкаф и огнетушитель. Когда не горела лампочка, в закутке было темно, как в гробу. – Сам опаздывает – сам пусть и мучается.

Ленка согласно кивнула. Они лично устраивались жить напротив, где было много солнца и комаров, еще шкаф, две вполне ничего кровати, стол и три стула. С комарами следовало покончить, на окна натянуть занавески (или простыни – это уж чем разживешься у "постелянши"), постели застелить и все такое прочее, на что у молодых воспитательниц не хватало ни сил, ни времени.

Еще сегодня рано утром – а с этого времени успел пройти длиннющий, наполненный суетою день – они тряслись в набитом битком автобусе, стоя на чьих-то ногах и опасаясь дышать. Вместе с ними ехали две устрашающие сумки – в такие, как следует постаравшись, можно затолкать средних размеров слона. Кроме сумок Кира, которую пригласили устраивать в лагере «Чайка» рыцарский клуб, тащила на горбу два железных «намордника», два деревянных меча и гитару. В автобус помогли утрамбоваться сердобольные родственники, а наружу пришлось протискиваться самим, с грузом и извинениями, и первые пять минут девчонки бездумно отдыхали. Краснота с лиц ушла сама, пот они вытерли, а волосы привели кое в какой порядок.

Город Рим построен на семи холмах. «Чайке» в этом смысле он уступал значительно. У девчонок даже возникло подозрение, что холмы нарочно размножаются, чтобы потом хихикать в затылок, глядя, как жертвы карабкаются и сползают с грузом на плечах, в руках и зубах.

– Я тэго влочить не бенде, – почему-то по-польски сказала Ленка. Видимо, состояние души имела соответствующее. – Иди и найди носильщика.

Кира надулась, посопела и пошла. В конце концов, это она заманила несчастную подругу на травку и природу.

Без груза идти оказалось хорошо, даже приятно. Кира скоренько отыскала исторический центр лагеря, которым была линейка с мачтой – пока без флага. Вдоль линейки выстроились две длинные мазанки в окаймлении конурок, раскрашенных очень мило и радостно. И ни человека вокруг. Задумчиво обойдя мазанку, Кира увидела ЖИВОГО МУЖЧИНУ. На нем были защитного цвета шорты и тапочки. Он стоял на корточках, склонив лысеющую голову, и тщательно выпалывал с клумбы сорняки.

"Дворник", подумала Кира. Дворники – люди строгие, могут в помощи отказать. Кира вежливо кашлянула. На кашель этот громыхнул из пристроечки собачий лай.

– Богя, фу!! – мужчина распрямился. – Извините, пожалуйста, он не хотел вас напугать.

Кира уверила его, что не напугалась, и объяснила свою проблему. Отзывчивый «дворник» тут же побежал за ней.

Ленка уже сопела и злилась от нетерпения. Кира подмигнула подруге из-за широкой мужской спины. А собаковладелец поднатужился и, подняв обе сумки, так быстро посеменил по дорожке, что девчонки рисковали потерять его из виду. Оказалось, они возвращаются все к той же пристроечке.

– Нам к начальнику, – вежливо подсказала Кира.

Спаситель опустил сумки на крыльцо, вытер пот со лба и сообщил, что он и есть начальник.

За чаем с пышками оказалось, что с рыцарским клубом ничего не выйдет. То есть, выйдет, но совсем не так, как мечтала Кира. Она воображала, что, два раза в неделю по нескольку часов поотбивав юным рыцарям конечности, постреляв из лука и побегав по лесу, станет валяться на травке, отъедаться и лопать землянику. Наивная! Глотая «р» и смущенно отирая пот с красного, как свеколка, лица, Роман Ростиславыч попросил девочек побыть воспитателями. Мол, подвело педучилище, мол, воспитателей мало, а воспитуемых много, а уж в свободное от работы время – пожалуйте, «г-гыцаги»… Кира, не понаслышке знакомая с лагерями, вздохнула. Свободного времени не будет. При этом Ростиславыча было жаль. А когда девчонки рассмотрели его ньюфаундленда Борю, то поняли, что никуда не уедут. Ну пусть воспитательницы…

Чтобы сеять разумное, доброе и вечное, нужно, как минимум, удобрить почву. А стало быть, носить, носить и носить. Например, во дворце детского творчества, где Кира работала, в промежутках между поединками и почитанием прекрасных дам «рыцаря» таскали мебель. Сколько случалось мероприятий – столько и таскали. Так что опыт у Киры был. Проблема только в том, что детей еще не завезли. Могучие плечи присутствовали в лице начальника, физрука и двух молоденьких воспитателей. Но были заняты сборкой кроватей. В корпусе девчонок мебеля стояли. Увы, к ним полагалось еще тридцать восемь матрасов средней степени тяжести, столько же одеял и прочего постельного белья. Таскать все это с полкилометра на себе!… Девчонки переглянулись. Знакомы они были давно, и таких вот полных припрятанного ехидства взглядов для взаимопонимания хватало. Пока Ленка отвлекала завхозу, Кира успела похитить металлическую столовскую тележку. Завхоза – эта смесь завхоза и заразы по имени Галина Васильна, объемов Нонны Мордюковой, но лишенная ее обаяния – уже успела испортить девчонкам жизнь, и совесть их не мучила. Вторым похищенным оказался физрук. Вместе с музруком Иваном Владимировичем, таким хорошеньким, что сразу сделался для них Ванечкой. Так что с бельем справились быстро. И решили, пока никто не видит, пробежаться на речку. А Ванечка, который работал в «Чайке» уже третий год, мило краснея, предложил показать воспитательницам окрестности. Окрестности были ничего себе. Роскошный сосновый бор, сейчас полный дозревающей земляники, а в июле – малины и грибов, песчаные, без единого камешка и стеклышка дорожки, выводящие на зеленый игрушечный лужок, маленькая говорливая речка с водою цвета меда… Впрочем, девчонки выглядели ничуть не хуже – одетые в летние яркие сарафаны и лаковые босоножки на каблуках: Кира – худая шатенка с коротко остриженными волосами и загорелым точеным профилем и – по контрасту – невысокая, пухленькая, от природы рыжая Ленка, вся сдобная и ужасно обаятельная. Ванечка понял, что пропал, что не знает, куда кинуться и что им сначала показывать.

– А что-нибудь загадочное, ну, таинственное, – Кира как-то по особенному повела руками, – ну, такое… здесь есть?

Серые глаза Ленки загорелись. В подходе к жизни подруги были на удивление одинаковы.

– Исторические памятники… – тянула Кира. – Или развалины…

Ванечка воссиял:

– Развалины – есть!

Когда-то, до того, как рванул Чернобыль, на этом месте располагался целый блок тогда еще пионерских лагерей. По случаю радиации их скоренько прикрыли, а потом, когда вывозить детей на отдых в ближнее зарубежье сделалось дорого, расконсервировали опять. Но одну только «Чайку». «Искра» и «Романтика» стояли позабытые, позаброшенные и медленно разрушались под воздействием времени и предприимчивых местных жителей, которые умудрились вывезти оттуда все, даже бетонный забор, плитку с дорожек и фонарные столбы. Выстроенные после войны корпуса с заколоченными дверьми и окнами особого интереса не вызвали. До города было двенадцать километров, до городской свалки – наполовину меньше, но бомжи не заселили развалины тоже. Есть в покинутых людьми местах странное очарование и неуловимая жуть. Да и лес кругом. Ни пустых бутылок, ни бумажных залежей… И постройки ветшали себе потихонечку, зарастая бурьяном и крапивой, которые почему-то особенно любят заброшенные человеком места и даже не по причине радиации достигают совершенно невероятных размеров.

– Понять не могу, – проговорила Кира вполголоса. – Как одену что-то приличное – непременно отправлюсь гулять на свалку.

– Можно переодеться.

Ванечка, ничего не замечая, целеустремленно перся вперед. Через прутья и буераки. В желании осчастливить новых знакомых. Пока не уткнулся в проволочную сетку со ржавой табличкой «Запрещается». Запрещалось многое: ломать кусты, убегать на речку через окно (через дверь, стал быть, можно, прокомментировала Кира), ходить в деревню и на соседнюю территорию. Должно быть, имелись ввиду все же не прилегающие к деревне угодья.

А Ванечка с опытным видом отогнул угол сетки, прополз под ней и с той стороны махал энергично, предлагая повторить физкультурный экзерсис.

– Не приспособлены мы, кролики, для лазанья, – пропыхтела Ленка, воюя с узкой дырой.

Вдали послышался пронзительный скрип.

– Это что, дикая утка? – спросила музрука Кира.

– Нет, это дикая сосна, – красная от усилий Ленка попыталась привести в порядок прическу. – Надеюсь, тут нет кладбища…

Ленка хотела добавить еще что-то колкое насчет Кириных любимых развлечений, но наивный Ванечка, еще больше расцветая, проголосил:

– А как же! Есть!..

После короткого совещания кладбище было решено отложить на потом. Все равно дети заедут только через сутки: найдется время и прогуляться. Не расставляет же Ростиславыч охрану через каждый метр ограды. Лето обещало изобиловать малиной и приключениями.

Ванечка повел рукой. Неоглядные джунгли «Романтики» лежали перед ними.

– А туда мы не пойдем, – произнес Ванечка озабоченно. Это «туда» означало высокое, окруженное когда-то застекленной верандой здание на облупленном фундаменте. Из отдушин между кирпичами тянуло прелой картошкой.

– А почему? – с наивным видом спросила Ленка. Ванечка тяжело вздохнул. Сел на подвернувшееся бревнышко и отер лоб.

– Девочки, вы мне не поверите.

– Поверим-поверим, – зловеще протянула Кира. – Колись.

Ленка сорвала и стала обмахиваться крупным листом лопуха. Ей тоже хотелось присесть, но бревнышко не внушало доверия. Ванечка углядел Ленкины муки. Извлек из кармана необъятный носовой платок, тряхнув, расправил и расстелил на бревне.

– История не то чтобы долгая… – промямлил он. Вероятно, музрука смущало, что он сидит, а девушки стоят. Ленка поняла и присела на платок. А Кира осталась стоять, махнув рукой: мол, не обращайте внимания, мне отсюда лучше слышно.

– Как вы относитесь к страшилкам? – неожиданно спросил Иван Владимирович.

– Это где зеленая рука, синяя нога и красное одеяло?

– Положительно. "Маленький мальчик доллар нашел, с долларом мальчик в «Березку» пошел…", – процитировала Кира свои любимые. Ленка шикнула.

– Да вообще-то я уже понял.

Ванечка стал ногтем царапать бревно, словно именно в его глубине прятались необходимые слова.

– Поэтому и хочу предупредить. Нормальные не вляпаются. Ой, извините.

– Это ты извини, – нежно протянула Кира. – Что мы не соответствуем твоим представлениям о нормальности.

– Наоборот!

Ванечка подскочил. Был он такой несчастный, что впору взрыдать от жалости.

– Идемте!

Он подкрадывался к зданию так осторожно, словно ступал по минному полю. Девушки тоже прониклись и шли за ним след в след. Ванечка воздвигся на высокий фундамент и протянул руку. Они залезли тоже и по очереди приникли к щели между досками. Внутри было сумрачно, ничего не видно и, вызывая желание чихать, плавала пыль.

– Видите? – зловещим шепотом сказал Ванечка.

– Что?!.. – отозвалась Кира так же зловеще. Иван Владимирович едва не упал с фундамента.

– Там панно. Где кухня.

– А где кухня?

Ванечка с трудом оторвался от окна и объяснил про кухню и привязанность бывшей столовой к сторонам света. Снаружи. Потом все опять взобрались на фундамент. Пришлось здорово вывернуть шею, чтобы посмотреть в указанном Ваней направлении. Все равно видно ничего не было.

Ленка предложила кровожадно:

– Давайте сломаем дверь!

– Что ты! – в глазах музрука сияли благоговение и панический ужас.

– Может, если зайти сзади, то ничего не будет и хоть что-нибудь увидим? – предложила паллиатив Кира.

– Что ты! Издали глянуть безопасно, и то не очень. А приблизишься – и конец.

Конечно, здание было в аварийном состоянии, но не настолько же? Или здесь обитала таинственная зараза? Что такое Ванечка пытался им показать? Развалины как развалины. Довольно грязные, между прочим. Ленка облизала палец и попыталась оттереть пятно с подола. В общем, то, чем грозил Ванечка, уже случилось. Она со стоном спрыгнула в крапиву.

– Иван Владимирович, – сказала Кира решительно. – Я вас задушу.

Ванечка ответил:

– Не надо.

Ванечка пообещал принести фонарик и немедленно все рассказать. Только бы они его не кусали, не связывали и не бросали в терновый куст. Последнее девчонки могли пообещать с чистой совестью – в связи с неимением куста. А насчет остального… Убоявшийся Ванечка сдался. Выцарапав-таки доску из заколоченного окна, они упоенно разглядывали то, что музрук так жаждал и так боялся показать.

– Вставляет, – сглотнула Кира. Панно перед кухней как-то нездорово сочетало тему хлебосбережения и "наше счастливое детство". Но, если не быть полным уж ненавистником соцреализма, то пережить его было можно. Как и простеночные художества – похоже, того же автора.

– А пузико травка не щекочет? – тут же отозвалась Ленка. И накинулась на Ванечку. Суть ее гневного монолога сводилась к тому, что неча занятым воспитателям головы морочить.

Иван Владимирович понурился. Взрыл копытом… башмаком песок. И выдал на одном дыхании, что они могут и не верить, а картина эта сожрала уже не одну личность, бомжа Васю в том числе. Приблизился – и опаньки. Елена Тимофеевна презрительно захихикала. Но к панно подойти отказалась. Даже ради эксперимента. Даже обвязавшись веревкой с полной гарантией, что ее вытащат. Особенно упирая на отсутствие веревки.

А потом конфиденциально сообщила Кире, что «Чайка» – ненормальный лагерь. И работают здесь одни ненормальные. Короче, ей, Леночке, нравится.

… Лагерный заезд – это страшно. Он равен по мощи двум пожарам, трем наводнениям и одному родительскому дню. Отъезд – тот происходит исподволь, по одному, по двое, а заезд – совсем наоборот. Подкативший автобус выплевывает огромадную порцию принаряженных взвинченных детишек и напуганных родителей, слезы и советы льются рекой, и безмерных усилий стоит поддерживать хотя бы видимость порядка.

Перерыв наступил неожиданно. Откинувшись на спинку стула, Кира громко вздохнула и крикнула наперерез вездесущей и неуловимой, как мститель, старшей воспитательнице Любочке:

– Где наш мужчина?!

Последние два дня они только и говорили об этом мужчине, грезили им и уже почти готовы были носить его на руках. И когтями и зубами выгрызть его у претенденток из других отрядов. У них ожидался сплошной мальчишник, им нужнее. Поскольку Кира работала с Любочкой в одном дворце, шансы заполучить желаемое у девчонок были.

– Будет, будет вам мужчина! – в ответ прокричала Любочка.

И мужчина действительно был.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – нервно произнесла Ленка и оглянулась. – Но лучше бы мы девочку взяли!!

Кира поникла головой. Нету дороги – идут в педагоги. К полученному ими воспитателю это относилось в полной мере. Звали вожделенного мужчину красиво – Игорь Леонидович.

– А еще у него красивые глаза, – Кира печально погрызла безымянный палец.

– Не знаю, – фыркнула Ленка, – за очками не видно!

Очки были такие толстые, что о цвете и форме глаз Игорька можно было только догадываться. Еще он был невысок, сутул и вывернут, как синусоида. В общем, не мужчина, а сплошное недоразумение.

– Не понимаю, чем вы недовольны, – возмутилась отловленная за столовой Любочка. – Вы же не замуж за него идете.

Девчонки дружно фыркнули.

А в обед Игорь Леонидович показал характер. Он грохотал по столу локтем – стол слегка подпрыгивал – и требовал у дежурных немедленно принести ему компот.

Дежурные этого сделать никак не могли, сразу, по крайней мере. И не из-за отсутствия компота. Просто на полторы почти тысячи детей и обслуги наличествовало всего четыреста два стакана. Это на сегодняшний день. А с каждым днем эта цифра неуклонно уменьшалась. И Роман Ростиславыч, и завхоза разводили руками и умоляли потерпеть – в начале оздоровительного сезона на складах стаканов не было. Вероятно, можно было закупить чашки, но, похоже, где-то в недрах существовала какая-то замшелая инструкция, по которой в лагере из чашек пить нельзя. Не положено. Хорошо, хоть тарелки были нормальные, фарфоровые, и вилки раздавали. В башкирском лагере «Березка», Кира знала доподлинно, вилок нет.

Из-за стаканов возникали форменные баталии, а воспитатели, которым довелось уже отдежурить в столовой, вспоминали об этом с ужасом. Но Игорь Леонидович ничего не знал. Он грохотал и требовал. И Ванечка, которому компота еще тоже не досталось, сказал с тихой тоской:

– Во дает! Прямо Терминатор.

Иначе Игорька в «Чайке» больше никто не звал.

Дети – существа простодушные и доверчивые. Если им пообещали Терминатора, то они и ожидают Терминатора – а Игорь Леонидович не соответствовал. И все равно в третий отряд ходили, как к гробу Господню – интересовались. Именно поэтому Игорек переломил характер и почти без скандала поселился в предназначенном ему помещении, укрылся там и без нужды не выходил.

2.

Посреди заброшенной песчаной дороги стоял баул. Был он раскрашен, как кильт шотландца-авангардиста. А вокруг, то присаживаясь на него, то носясь крупной рысью и взбрыкивая босоножками-копытами, металась длинноногая девица в черных легинсах, сверкающем зеленом топике, едва закрывающем живот, со стянутыми резинкой рыжими волосами. При особенно порывистых движениях волосы эти колотили девицу по щекам, словно хвост укушенной шершнем кобылы.

Девицу звали Катька и было ей тринадцать с половиной лет.

Прометавшись какое-то время, она в очередной раз подхватила баул, прижимая к себе, как беременную бегемотиху. Ярость – не сила, хватило девчонки ненамного.

"Кошка прошла шесть шагов и упала," – пропыхтела она, вытирая потный лоб. На лбу осталась пылевая полоса. Катька плюхнулась на баул; держа за корень хвоста, извлекла из топика бело-пятнистую крысу:

– Пропали мы, Золотко. Гад!

Определение это относилось к старшему брату, который бессовестно ссадил Катьку не доезжая до лагеря и благополучно укатил по своим делам. Относился брат этот к категории ласковых обормотов и полагал, что сестрица всегда и со всем справится сама.

На проселке было пусто и пыльно, по обе стороны тянулись покосившиеся заборы, густо заросшие пустозельем и озверевшим малинником. И ни живого духа вокруг. Те триста метров, за которыми должен был находиться лагерь, давно окончились, но лагеря никакого не было. Катька выволокла из бокового кармана баула бутыль с минералкой. Приложилась к горлышку. После минералки жара сделалась еще нестерпимее. Хоть бы тень какая!..

Тень появилась еще через десяток шагов. Смутно походила она на виселицу и покачивалась, издавая скрип. Вернее, скрипела не сама тень, а ее источник – старые качели на ржавой раме. Когда-то, очень давно, качели были покрашены в красный цвет. Они раскачивались и визжали над дорогой, и Катьке показалось, что вот только что на них кто-то сидел, но увидел ее баул и предусмотрительно дал деру.

Девчонка вытерла лоб в очередной раз, и разводы грязи сделались еще гуще. Она шагнула к качелям. И тут кто-то действительно ломанул через кусты:

– Нельзя!!

Вопль был душераздирающий. Катька отскочила. Перед ней стоял мальчишка. Некоторым образом родственник лешего: волосы, распахнутая на животе длинная рубашка, голые руки были в паутине, чешуйках коры, скурченных листиках и свежих царапинах. Мальчишка был чуть ниже Катьки, смуглый, встреханный и совсем нестрашный.

– Здрасьте, – сказала она, пиная баул. – Чего «нельзя»?

– Садиться нельзя. Ты чего, не знаешь?

В карих глазах его плеснули солнечные искорки, а на левой щеке Катька разглядела похожий на звездочку старый шрам.

– Не знаю, – согласилась она, протягивая лешонку бутыль.

– Это качели из «Романтики».

– Ну и что?

– Это лагерь. Его забросили после Чернобыля.

Катька пожала плечами: я-то тут при чем? Мне вообще «Чайка» нужна. Оказалось, что им по дороге.

– Даниил, – паренек протянул крепкую ладонь.

Катьку всегда бесил обряд мужского рукопожимания, но жара плохо подействовала – руку она тоже протянула, и не для поцелуя.

– Так что качели?

– Остались качели, – не дожидаясь просьбы, Даник взгромоздил баул на плечо. – Скрипят.

– Это повод не садиться? – качели быстро исчезали за горизонтом, но не такова была Катерина, чтобы не докопаться до сути.

– Повод, – Даник домчался до дыры в проволочной сетке и сбросил баул на землю. – Они не просто так скрипят. Они заманивают.

Катька поняла, что ее тоже заманили. На тайну. Гусыня. Еще ни одному мальчишке на свете она не позволяла так быстро с собой знакомиться. А Даник широко улыбнулся и бросил:

– Вечером доскажу.

Ха! Станет Катька ждать до вечера!.. Вот сейчас займет место, познакомится с воспитателями, путевку им сдаст. А потом выдерет из Даника продолжение… И, определившись с местом, вошла на веранду домика, в котором жил второй отряд.

– О-ой!

"Не человек несет сумку, а сумка – человека", – подумала Катька, в последний момент избегая столкновения с худенькой интеллигентной девочкой своих или чуть младше лет. Девочка была стриженой под каре шатенкой, в прямоугольных в тонкой золотой оправе очках. На девчонке был коричневатый свитер под горло и расклешенные брюки. И шлепанцы.

Шлепанцы высоки и коварны. Они слетают с ноги в самый неподходящий момент, и за ними приходится гоняться. Что как раз и случилось. Да еще крыса выскочила.

Девочка не завизжала. Она только еще шире раскрыла и так большие глаза. Катька поймала Золотко за хвост, второй рукой протягивая яркий шлепанец. И представилась. Девчонка закрыла рот, потом опять открыла:

– Виола. Ты в наш отряд?

Виола. Фиалка, значит.

Вот так и вышло, что с Даником Катюша встретилась только после тихого часа. Оказалось, они живут по-соседству.

Данила предложил, если она не сильно занята, познакомить ее со своим другом. Катька изъявила немедленное согласие. Чтобы докопаться до корней тайны, она готова была знакомиться и с врагом.

Корпус был похож на разноцветный курятник. Огибающая его дорожка как-то сразу ныряла в мелкие березки и высокие лопухи. Среди лопухов торчали какие-то прутики и молодая, но высокая крапива. Даник предупредительно отстранил ее подолом рубахи:

– Просю!

В зарослях оказалась вполне уютная продолговатая ямка с педантично вытоптанной травой. Посреди ямки на аккуратно разложенных салфеточках возлежала груда булочек, огромный целлофановый пакет грильяжа в шоколаде, высокая наполовину съеденная банка йогурта и двухлитровая бутыль лимонада. Рядом с этим пищевым изобилием сидел на пеньке, аккуратно подтянув на коленях брюки, толстый кудрявый мальчик и лопал конфеты и печатный текст, причем невозможно было определить, чем он поглощен больше. Книга была толстая и наверняка неинтересная.

– Это мой друг, – сказал Даник. – Макс, привет!

Не отрываясь от книги, мальчик ответил. Катька была поражена: как! Он не заметил ее?! Это требовало немедленных действий. И она решительным движением вытащила из пакета пригоршню конфет.

– Э-э, – все так же не отрываясь от книги, возмутился Максим. – Сладкое вредит.

– А тебе – не вредит? – поинтересовалась Катька ядовито.

– Мог бы книжку и отложить, – присаживаясь на траву, хихикнул Даник. – С тобой дама разговаривает.

– Да?.. – Максим поднял очень красивые, опушенные ресницами девичьи глаза. Было похоже, что ему все равно, дама перед ним или телеграфный столб. – Вечно все недовольны, когда я читаю.

Даник налил себе и Катюше газировки.

– Не обращай внимания. Зато он очень умный.

Книжка полетела в одну сторону, а получивший пинок Даник – в другую. Впрочем, он не рассердился.

– Пошла вон! – вдруг заорал Макс.

– Это ты мне?!

– Ей, – Даник небрежно стряхнул с груди капли и показал на вьющуюся над другом золотисто-черную осу. – Он их до смерти боится.

– И ты бы боялся, если б распухал, как Винни-Пух, – Максим избавил от обертки и зажевал очередную конфету. – Раз в жизни можно поесть сколько хочешь и почитать спокойно… Все равно потом из тумбочки выкинут.

Катька подтянула к себе книжку. "История крестовых походов", – утверждала готика с обложки. Едва ли тамплиеры забыли под Гомелем древний клад.

Клад был розовой Катькиной мечтой. Впрочем, сошло бы и таинственное подземелье. Полазить там в хорошей компании. А потом написать про это повесть. Но Катьке не повезло. В Москве есть Кремлевское подземелье, в Шотландии – замки с привидениями. В Гомеле ничего этого не было. Не считать же достойными внимания библиотечные подвалы или ливневку под парком, сделанную в ХIХ веке. Конечно, ползали по городу какие-то легенды о старинном ходе, ведущем под рекой, и о монетах, потерянных бегущими из Полтавы шведами. Но все это было несерьезно. Уже в детсадовском возрасте Катька в такое не верила.

Вот и нынешнее лето прямо обязано было стать скучным и не сулящим приключений. Разве эти качели…

– Даник, – сказала Катька умильно. – Ты что-то такое начал говорить…

И сама себе сделалась противна. Не хочет – пусть не рассказывает.

– У нас пропала ручка от метлы.

Ну вот, великолепное развлечение. Мечта любого сыщика! Метелка без ручки…

Видимо, все чувства были написаны у нее на лице, потому что Максим, разливая газировку по пластиковым стаканчикам, назидательно изрек:

– Настоящий сыщик не пренебрегает мелочами. Он берется за любое дело и доводит его…

– До ручки, – огрызнулась Катька. Газировка попалась смородиновая, противная.

– Преступление совершает тот, кому это выгодно, – поддержал дружка Даник.

– Или клептоман. Хватает все, что под руку попадется!

– Ты прекрасный генератор идей, – похвалил Максим. – Но давайте все эти версии запишем, пока не забыли. У кого есть тетрадь?

Тетрадь у Катерины была. Какой же настоящий писатель отправится в дорогу без тетради? Правда, некоторые поэты обожают писать на клочках салфеток и туалетной бумаге… Если писать роман, пожалуй, одним рулоном не обойдешься. К тому же, у Катьки всегда был вкус к изысканным вещам, и она выпросила на день рождения потрясающую тетрадь, с белоснежными глянцевыми листами, в мягоньком кожаном переплете, с гнездом внутри, в который была вставлена ручка с позолоченным колпачком. Такой писать гениальные творения! Остановка была только за сюжетом. Уже полгода Катька взглядывала на свое сокровище и с тоской отводила глаза. И, уже ни на что не надеясь, взяла ее в лагерь. Конечно, чуда не случится, ну а вдруг?.. Писать про какую-то метелку…

Девочка душераздирающе вздохнула.

– Мы можем даже выйти на какое-то серьезное преступление, – подлил масла в огонь Максим и заглотил булочку. – Ведь дело может казаться незначительным только на первый взгляд. Все думают – несерьезно, а потом выходит…

– Ты меня убеждаешь?

– И не думал.

Катька решилась. Не переводить же тетрадку на дурацкие стихи. А тут преступление. Кража. Может, даже со взломом. Если бы всю метелку похитили – это ясно, соседи. Но ручку… Надо поинтересоваться, была ли метла с ручкой у них в отряде.

– Прискакала, – со слезами в голосе произнесла воспитательница Жанна Юрьевна. – А мы тут твою крысу ловим.

Катька легкомысленно тряхнула волосами:

– Она у меня самостоятельная, сама вернется.

Слезы почти вырвались в истеричное рыдание:

– Но я же не могу… не могу сидеть спокойно, когда тут, по корпусу, бродит крыса!

Девчонки, обступив воспитательницу с Катькой, внимали.

– Она не кусается. Ее, главное, не пугать.

Шокированная Жанна сбежала с крыльца:

– Это меня, главное, не пугать! Предупреждали меня – не езди.

– Жанночка, – позвала ее от качелей Елена Тимофеевна, которую мальчишки за глаза иначе, чем Ленка, не звали. – Покурим.

Юрьевна дернулась: так откровенно, при детях?

– У меня крыса в корпусе.

– И по-моему, не одна, – ухмыльнулась Ленка, поглядывая на суетящихся девчонок. – Пошли, не съест ничего твоя крыса. Понимаешь, у нас ручку от метелки…

И повлекла Жанночку в сторону туалета. Катька поняла, что ей тоже туда нужно. И тоже немедленно. Но воспитательница третьего отряда говорила тихо, и ничего разобрать не удалось.

Елене Тимофеевне с самого начала понравился этот мальчик, Симрик Максим, который топтался сейчас невдалеке с тетрадью и ручкой в руках. Да, он был слегка полноват, но кто у нас без недостатков? Зато от него исходило ощущение солидности и здравого смысла, он не взрывал вокруг корпуса песок и не пинал, азартно матерясь, футбольный мячик, отчего в домике дребезжали стекла.

– Тебе что-нибудь надо, Симрик?

Она сидела с Жанночкой на скамейке, прислонившись к деревянной стенке домика и блаженно вытянув ноги, и сосредоточенно жевала апельсиновую корочку. Полдник минул, а до ужина далеко. Самое время со вкусом отдохнуть, пусть себе гоцают. Лишь бы окна не поразбивали.

Максим подошел, вежливо улыбнулся:

– Можно присесть?

Потрясенная Ленка подавилась корочкой. От современного подростка она такой вежливости не ожидала.

– Д-да… – воспитательница выплюнула останки корочки и быстренько затолкала ногой под скамейку.

– Видите ли, я собираю свидетельские показания. Вы были первой, обнаружившей пропажу ручки?

Ленка покрутила шеей. Той вдруг стало очень тесно в просторном вырезе сарафана.

А Максим открыл тетрадь и приготовился записывать. Какие-то записи наверху страницы были, Ленка едва не умерла от любопытства на месте, но плохое зрение… Может, Жанночка разглядит? У Жанны Юрьевны выражение лица оказалось не умней ее собственного, что Ленку весьма утешило.

– Да, я первая.

– Вспомните, пожалуйста, как это произошло.

– А протокол надо будет подписывать? – заинтересовалась Ленка.

Ребенок широко улыбнулся:

– Нет, это частное расследование.

– Тогда пошли. Вот здесь… ой, простите, Игорь Леонидович, – Ленка показала за кровать, на которой возлежал Терминатор, – у нас стоит ведро, совок, метелки… Будешь убирать территорию – запомнишь. Игорь Леонидович, я у вас спрашивала? Ручка от метелки…

– Не видел, – буркнул воспитатель и отвернулся к стене.

– Ладно, – сквозь зубы процедила Ленка. – Можешь внести его в список подозреваемых. Под номером первым!

– Не могу, – неожиданно ответил Максим. – Я не имею права фальсифицировать материалы следствия в пользу заинтересованных лиц.

Выслушав назидание, Ленка поняла, что не слишком-то этот мальчишка ей и нравится. Говорит книжными фразами, зануда и вообще. Поэтому она наскоро поведала ему обстоятельства обнаружения отсутствия присутствия и отправила ребенка гулять.

Гуляя, досужий юноша сумел выяснить, что в соседних корпусах у метел ручек вообще не было, что ручка от метлы – это такая гладенькая палка ростом почти с него, а еще на нее можно насаживать лопату. А вот в граблях ручка худее и, видимо, поэтому никуда не пропадала. Все это, как и история столкновения с хорошо вооруженным дворником, было аккуратно занесено в тетрадь. Впрочем, далее расследование не продвинулось, что обстоятельного Симрика очень огорчало.

3.

Ирочку боялись все. Непонятно, как удавалось пятилетнему существу добиться столь потрясающего эффекта, но стоило кому-либо шепнуть "Ирочка…", и люди немедленно бросались наутек. Ирочка была липучей, приставучей, вездесущей и нахальной. Она отбирала чужие тряпки и косметику, а стоило кому-то попытаться самым вежливым образом вернуть похищенное – поднимала жуткий крик. Она талантливо визжала, больно кусалась, дико царапалась и виртуозно материлась. Она могла подойти и запросто пнуть ногой, а потом мило улыбаться щербатым ртом обиженному. Интеллигентная тихая мама-медсестра не подозревала за дочкой столь обширных талантов и всегда брала ее сторону. Чем Ируська беззастенчиво пользовалась. И даже когда она накрасила пуговицы только что помытого и отутюженного медицинского халата перламутровым французским лаком, пролив остальное на подол, а потом подошла в этом халате к маме и нежно спросила: "Я красивая?", та никак не окоротила чадо. А еще этот лагерный ужас был влюбчивым, словно кошка. Осведомленные люди знали: если Ирочка надела мамину юбку с разрезами до подмышек, выкрасила губы в коралловый цвет и нанесла на веки тени толщиной в полтора сантиметра – ждите… Мальчишки, покуривая за туалетом, каждый раз пробовали вычислить жертву. И всегда ошибались.