Текст книги "Ночь упавшей звезды"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталья Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Это мевретт Мадре, мевретт Идринн, – подошедший Люб рассеянно и немного неуклюже поклонился.

Мевретт Идринн... Кажется, та самая Идринн, которую Мадре назвал недотрогой, а его племянник Сианн брал в заложники.

– Но... это же творение самого эйп Леденваля! – девушка заморгала длинными ресницами. – Но... мевретт Одрин расстался с Исой эйп Леденваль больше двух тысяч лет назад, а разбил – только сейчас?.. Какое самообладание!

В милом голосе прозвучал восторг. Я скривилась.

– Извините, но я Тему ищу, – ввернул свое Люб. – Вы ее не видели?

– Кого? – удивилась Идринн. – А, твою зеленоволосую подругу? Нет, прости, не видела...

И снова презрительно уставилась на меня. Ну еще бы, одежда чистая, но простая; пахнет земляничным мылом, а не каким-нибудь дивным алолистом или озерной лилией... "Ладонь перевязана – кто это ее так, интересно? Волосы рыжие – дитя Люба, что ли? А стрижены так, как будто ножом кромсали".

– Вам плохо? – передумав все это, мелодичным голосом спросила Идринн.

– Нет, мне хорошо, – буркнула я. – А будет еще лучше – если меня оставят в покое.

Остроухая нахмурилась.

– Понимаю. Но вам нужно смыть кровь с волос, нормально перевязать руку и прилично одеться. Я мевретт и не могу допустить, чтобы вы оскорбляли память элвилин, которые строили этот замок много веков назад, расхаживая по нему в крови и расстегнутой рубашке, – она наклонила голову. "А если эту рыжую нахалку одеть в платье, она будет выглядеть даже красиво", – пробормотала Идринн и прибавила: – Да и подстричься вам не мешало бы.

Я смерила черноволосую красавицу взглядом:

– Знаете что, милочка? Указывайте своему жениху! Этому, лилейному дистрофику, как ему стричься и одеваться! А лично меня мой вид устраивает. Но чтобы не оскорблять ваш изысканный вкус, я сейчас уберусь, немедленно. Вот только вещи заберу. И... – я посмотрела на распахнутый ворот. – Что естественно, то не безобразно. Так что мне смущаться нечего!

И резко встала.

– Жаль,– мрачно вздохнул рыжий мальчишка. – Придётся искать самому... И куда она могла убежать?

– Сидите уж... Куда вам... – Идринн, брезгливо приподнимая подол, переступила обломки лучника и приблизилась. – И что вы знаете о моих женихах, интересно? – видимо, я задела неприятную струнку. – Я обручена с мевреттом Алиелором Сианном, с тем, кого считали предателем, слыхали? – она вздохнула.

– Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда, – выдохнула я. – Что я знаю о женихах? Что они всегда выбирают таких красивых зануд – исключительно за миленькую внешность. Потому что им не интересно разбираться, что у человека внутри. Нет, о Сианне-предателе я не слышала. Да и не хочется.

– Значит, меня нельзя полюбить, да? – прошептала красавица растерянно.

– Да нет, вполне можно, – пожал плечам Люб, на секунду отрываясь от размышлений о Темулли. – По крайней мере, почему нет?

– Обручиться, видимо, можно, полюбить – нет... – Идринн вздохнула и улыбнулась. – Впрочем, неважно. Не обращайте внимания.

– Разумеется, – конопатый почтительно кивнул. – Я вообще ничего не слышал и не видел. Конечно же!

И выразительно хмыкнул.

Остроухая сверкнула глазами:

– Вот и хорошо. А вы? – синие холодные глаза обратились на меня.

– Ну, я пошел? – Люб ещё раз для убедительности кивнул и поспешно ретировался куда-нибудь подальше от сердитой элвилин. Наорёт ещё...

– А мне без разницы...

Я развернулась и влетела в кабинет Мадре, оставив мевретта Идринн стоять с открытым ртом посреди коридора.

Стараясь не коситься на спальню Одрина – сидишь там? И сиди! – я стала заталкивать в сумку вещи. Потом обулась – и как эта брюнетка в синем не стала пенять, что перед тенями благородных элвилинских предков босиком разгуливать неуместно тоже? – и натянула кирасу. Подпоясалась. С каждым движением ладонь болела все сильнее, но я, скрипнув зубами, приказала себе не обращать на подобные пустяки внимания.

Аккуратно переложила все вещи в сумке. Полюбовалась на подсыхающую кровавую лужу у подоконника. Махнула на нее рукой и собралась закинуть клеймору за спину.

И тут двери в спальню открылись. Лилейный, прислонясь к косяку, высился на пороге, сложив руки на груди. Летавки при нем больше не было.

– О, господин мевретт, – сказала я сладким голосом. – Напишите мне бумагу, чтобы меня из замка выпустили. А для мэтра Звингарда за одежду вот, – я кинула на стол горсть серебра. – Не знаю, какие деньги у вас в ходу, но по весу сойдет.

В пораненной ладони точно повернули раскаленный прут.

– Не спешите, сударыня, – вкрадчиво сказал Мадре. – Неужели вы откажетесь отужинать в нашем обществе? Бутербродов с вяленой колбасой я, конечно, не обещаю, но тем не менее... И, кстати, я бы посоветовал вам еще раз заглянуть к Звингарду. Он дивно умеет лечить ладони... – мевретт демонстративно опустил глаза к косоватой повязке на моей руке.

– Да пошли вы! – заорала я. – Лилия ходячая! В гробу я видала ваше общество! Утонченное!

Так, клеймору за спину, сумку на плечо. И к двери.

– Не стоит так огорчаться, – спокойно произнес Мадре, осторожно пересекая кабинет и садясь в ближайшее кресло. Дались же ей эти лилии – он возмущенно скривился. – Неужели вы думаете, что сможете выйти из замка без моего разрешения? И, кстати, не обольщайтесь насчет утонченности нашего общества. Мы можем быть при случае и хамами, – он подпер рукой подбородок и задумчиво оглядел меня с ног до головы.

Я обернулась через плечо и одарила остроухого не менее испепеляющим взглядом:

– Не выйду – останусь здесь. Умру, и вас совесть замучает. Лучше отпустите, а то хуже будет, – протянула я сладким-сладким голосом. – Кресло с ковром я вам перемазала, подоконник кровью залила, статуя из-за меня рухнула, Темку шлепнула, и шишка у вас на затылке – тоже моих рук дело. Так что я честно предупреждаю. Вот.

– Да, – протянул Мадре и неожиданно весело улыбнулся. – Я уже заметил, что вы страшная женщина. Но, извините, отпустить пока не могу. Долг, знаете ли... Кстати, возможно, вы вспомнили, как попали сюда? – добавил он осторожно. – Так сразу разойдемся с миром... Может быть.

– Ну, спасибо... – пылая яростью, я повернулась на пятках лицом к наглому мевретту. – Вспомнила. Я попала сюда, чтобы сказать вам, что вы... вы... – прыжок, и глухая пощечина больной рукой.

Рана ерундовая, отчего же стены крутятся и потолок несется вверх?

Мадре подскочил, держась за щеку, с намерением схватить меня за шкирку и как следует встряхнуть, и потому в последний момент успел поддержать и обалдело уставился в мои глаза, оказавшиеся внезапно близко-близко. У него почему-то перехватило дыхание.

– Боль-но... – пробормотала я, окончательно теряя сознание.

А очнулась от раздраженного, лишенного любых признаков мелодичности голоса, каким Одрин бранил Темулли, за плечо подтаскивая к креслу, в котором я сидела:

– Хорошо же вы ее лечили! Что, Звингард совсем мышей не ловит? Или он ее действительно просто... э... мыл? – мевреттовы глаза нехорошо блеснули.

– А я откуда знаю, меня там не было... – огрызнулась Темулли, стряхивая руку Мадре и склонившись надо мной. – Холодной воды и полотенце! – приказала она.

– Странные у вас какие-то способы... – проворчал Одрин. – Эх вы, костоправы. Все бы вам облить кого...

Я не сомневалась, что остроухий сейчас вспомнил Тему, подбиравшуюся к нему с кувшином в коридоре. Потом его осенила еще одна мысль, и мевретт выудил из ящика стола серебряную фляжку. Вернулся ко мне и резко приказал Темулли:

– Голову подержи.

– Поучите бабушку мед варить. Кто тут лекарь, вы или я? – на удивление спокойно парировала девочка. – У нее сотрясение мозга – компресс нужен.

– Ее тошнило? – Одрин строго посмотрел на зеленоволосую. – С чего ты вообще взяла, что сотрясение? Твой Звингард даже шишек не разглядывал! Мала еще, мевреттов учить.

И, осторожно приподняв мою голову, поднес к губам фляжку.

– Ну и лечите сами, как знаете, – возмутилась остроухая.

Я хлебнула и закашлялась.

– Что... это?

Впрочем, по запаху было ясно, что...

Я подняла глаза на мевретта. Вот уж... не ожидала, что у него найдется такое. Но все равно брезгливо дернулась от его рук:

– Не... трогайте!

Конец закономерен: фляжка вылетела, расплескав содержимое, и упала на пол. По кабинету поплыл резкий запах самогонки. Конец ковру.

– Я говорила – компресс надежнее, – важно изрекла Темулли.

Мадре взбешенно зыркнул на девочку:

– Вода – в кувшине в спальне! Возьми, где похолоднее!

Потом язвительно посмотрел на меня:

– Ну что, полегчало?

– В кувшине или в спальне? – переспросила Темулли, но порхнула, куда отправили.

– Да чтоб ты пропал! – я резко выпрямилась в кресле. – Лучше отпусти... пожалуйста...

Загородилась здоровой рукой. Щеки пылали, а слезы были слишком близко – могу и не удержать.

– Говорю же – не имею права, – Одрин вздохнул. – Ну, госпожа, поймите меня правильно – я здесь не единственный мевретт, и все решения принимаются совместно. Подождем, когда вернется мевретт Сианн, а там будет видно. Неужели здесь, в самом сердце прекрасного элвилинского леса, – начал он воодушевляться, – вам настолько плохо, что вы не можете обождать еще пару часов?

Вернулась Темулли, прижимая к животу здоровенный кувшин.

– Не переживай так, – сказала она мне. – Я тебя извиняю.

Вот только этой настырной девицы не хватало...

Я обхватила раненую руку второй рукой и заревела. Мадре растерялся и присел рядом со мной на корточки. (Мне вдруг показалось, что он вообще всегда терялся при виде женских слез, чем некоторые частенько нагло пользовались). Осторожно взял меня за руку:

– Ну, сударыня, не нужно плакать. Вас же никто не обижает, просто чуть-чуть задерживают. А это, поверьте мне, сущие пустяки.

Покосился на мою раненую ладонь и злобно сказал:

– Да что там этот Звингард, уснул, что ли?! Тему, ну-ка давай за ним! Пусть он берет свои красивые ноги в руки и несется сюда.

Остроухая запыхтела, но поставила кувшин и вылетела за дверь.

Назад она тоже летела, но с видом собачки, не нашедшей дерево в пустыне. За Темкой следом, одной рукой подталкивая ее в худенькую спину, а другой держась за собственный объемистый живот, ворвался на полном скаку Звингард. Золотое пламя головы сбилось набок, лицо было кривым и тяжелым, а мятой и золототысячником разило от лекаря чуть ли не втрое сильнее, чем в прошлый раз.

– Ну, что еще тут стряслось? – громыхнул лекарь. – У мелкой был повод въехать мне темечком в пузо или...

– Тут стряслось осложнение диагноза, так вами и не поставленного, в форме прободения ладони, – заумно ответил Мадре.

– Так-так... Ну... – кряжистый перестал пыхтеть, оправил мантию и смерил меня взглядом. – Тут, по-моему, еще налицо и расшатанные нервы и сотрясение мозгов... вы что, ее роняли, что ли?

– Да. Нет. То есть, она упала, но сверху. А головой вообще-то приложился, собственно, я.

– Еще и вы. Тейлунни, что ты смотришь на меня, как давний на элвилинское ухо? Давай компресс.

– Кому?

– Обоим, летавка тебя поклюй! – возмутился лекарь такой глупости. – Обоим.

– А мне зачем? – удивился Мадре а потом вспылил: – Да что вы, помешались на этих компрессах? Не видите – у нее рана на руке! Ее зашивать нужно, да обеззараживать! Тьфу ты... войну мы точно проиграем, – мрачно закончил он.

– Не вижу, – флегматично отозвался Звингард. – Под бинтом она. И вообще, поучите бабушку мед варить. Голова важнее руки.

Мадре застонал и всуе проклял тот день, когда вообще встретил этого Звингарда на свою голову. Больную.

Может, действительно, полегчает?

– Кладите свой компресс, – величаво согласился он.

– Вот сразу бы так, – лекарь смочил полотенце и, нагнувшись, возложил его, как корону, на мевреттское чело. – Я ведь, сынок, плохого не пожелаю...

Вместо ответа Мадре напел в полголоса зачин фривольной элвилинской баллады и почему-то покосился на меня.

– Та-ак, – протянул Звингард.

– В смысле?

Лекарь пощелкал пальцами перед носом мевретта.

– Сколько будет два помножить на два? – строго спросил он.

– А подсказать можно? – вопросил с порога рыженький Люб, готовый сразу же исчезнуть при малейшем намеке на неприятность. Темулли не выдержала и хихикнула. А Звингард одарил помощницу таким взглядом, что ей захотелось провалиться под землю... вернее, под пол.

Мальчишка же, уверовав, что немедленно его изгонять не будут, вошел окончательно:

– Ну так как? Можно подсказать?

– А ты знаешь ответ? – удивилась Тему.

Люб гордо кивнул. Темулли уважительно посмотрела на приятеля.

– Да что вы, издеваетесь, что ли? – зыркнул очами Мадре. – Вы дамой займитесь!

– Тихо, тихо.... Мевретт нам нужен со здоровой головой... – успокоил Одрина Звингард.

– А там всё просто, – мальчишка взбил рыжее гнездо на голове. – Метаешь нож и считаешь, сколько раз попал... Вот представь, вот ты попала ножом в мишень один раз и ещё два. И всё в разные места. Сколько вмятин в ней останется? А если два захода подряд будешь попадать по три раза?

– Э-э-э.... Я же нож не умею. Я только из лука.

– Ну... – Люб впал в ступор, но очень быстро нашел выход. – Ну, можно стрелять и считать стрелы...

Мадре в отчаянии застонал и упал носом мне в колени.

"И это – будущее элвилинского народа" – горько посетовал он.

– Что с вами, мевретт Мадре? – встревожился Люб.

– Плохо ему, – сказала Тему.

– Его нужно отнести в лазарет, – огласил приговор лекарь. – Обоих.

– Что вы со мной фамильярничаете? – я попыталась оттолкнуть остроухого, заодно сбросив с колен мокрое полотенце. – Думаете, если мевретт, так можно со мной вот так? Идите вон к этой, своей, в синем платье! И не трогайте меня! Да что с вами?

– Опять тащить? – сделал страшные глаза Люб. – Я сюда его насилу приволок...

– На это есть помощники.

Звингард обернулся ко мне:

– Теперь вы, деточка. Давайте руку.

– Я не могу. Я его держу – чтобы не упал, – кивнула я на Одрина.

– Так. Мевретт повопил, теперь следующий исполнитель... – прокомментировал рыжий. И вздохнул обреченно: – Ну, давайте, я подержу.

Мадре приподнял голову, недоуменно уставился на мои колени и пробормотал:

– Извините...

И захлопал ресницами:

– Какое еще синее платье?

– То есть... – я покосилась на Одрина. – На вашей невесте. Она еще моим видом недовольна была, и прической. И... – я сунула раненую руку Звингарду и отвернулась.

– А у меня есть невеста? – удивился мевретт. – Звингард, это опять ваши штучки?

Дедка фыркнул.

– Звингард, вы скотина.

– Знаю, – невозмутимо отозвался огненноволосый. – Вы мне это уже говорили, когда у вас была горячка после меда.

– Ого! – выдал Люб, невероятно заинтересованный беседой.

Я скосила карий глаз на конопатого мальчишку и прошептала громко и внятно:

– Я кричать не буду. А посмеешь усомниться – на ногу наступлю. Внял?

А потом Звингард стал отдирать бинт с ладони, и мне пришлось прикусить рукав рубахи, чтобы и впрямь не заорать.

– Ну, потерпи, потерпи... Не надо было самой перевязывать, – успокоил лекарь, плеская на повязку воду, чтобы легче отошла. В конце концов справился и стал осматривать рану. – Ого... Это кто ж вас так, деточка?

Люб покосился на Темулли и поспешил заверить лекаря, что это я абсолютно самостоятельно и без чьей-либо помощи справилась.

– Нож случайно соскользнул, – одарив рыжего мальчишку еще одним нехорошим взглядом, пробормотала я и покраснела. Терпеть ненавижу врать.

– Ага, совершенно сам, – ввернула Тему, которую совесть ни капли не мучила. Лекарь окинул всю компанию взглядом и хмыкнул:

– Я так и понял.

– Они у меня самостоятельные, ножи, – сквозь зубы просипела я. – А крапива еще самостоятельней...

Я вообразила, как толстый, жгучий крапивный стебель ходит по заднице... нет, не Темулли... а вот этой нудной элвилинской барышни в синем, и испытала злорадное облегчение. Даже боль в ране, казалось, утихла. Но потом я покосилась на мевретта и безнадежно прикрыла глаза.

– Э-э... какая крапива? – переспросила Темулли.

– Это ты узнаешь, когда мы вернемся в лазарет, – одернул девочку Звингард и принялся аккуратно бинтовать мою ладонь.

– Спасибо, дедушка... мэтр Звингард, – губы у меня дрожали, и слова выходили невнятно. Нет уж, лучше с врагом лицом к лицу, чем здесь. Словно удавку на шею накинули.

Я потянулась здоровой рукой к горлу.

Лекарь затянул узелок и, достав флакон из складок мантии, вложил мне в здоровую руку.

– Вот это – принимать перед сном. Даже если сон случится днем. Ясно?

Я машинально взяла:

– Что это?

– Это, – Звингард подмигнул и шепнул, – чтобы не рыдать перед лилейными мевреттами.

– Я от боли заплакала...

Люб выразительно кашлянул:

– Ну так, для этого и флакончик, я полагаю...

– Конечно, – кивнул Звингард. – Это простое обезболивающее. А вы что вообразили?

– Как вам не стыдно... – в Мадре неожиданно проснулась человечность (если, конечно, это употребимо по отношению к элвилин). Он укоризненно обвел глазами детей и лекаря и покачал головой.

– Да не расстраивайтесь вы так, – повернулся он ко мне. – Они всегда такие, только волю им дай... Нужно просто привыкнуть. Самое сложное – первая сотня лет, а потом терпимо... – и он жалостливо погладил меня по колену.

Лекарь фыркнул, Темулли хихикнула.

Я развернулась и от всей души влепила мевретту еще одну пощечину – на этот раз левой рукой, усиленной флакончиком, зажатым в кулаке. Его голова мотнулась.

– У меня нет сотни лет! От силы еще тридцать, и то под конец старухой! Я вам не ребенок, и жалость мне не нужна!

Я вскочила, запнулась за складку на ковре и врезалась в стол, смахнув с него бумаги и долбанувшись животом в ребро столешницы так, что выбило дыхание. Несколько секунд я тупо пролежала на столе, ожидая злорадного хихиканья. Потом сползла на пол, обхватив колени руками и ткнувшись в них лицом. Люб прав, сегодня явно не мой день.

На сей раз Темулли хватило ума не лезть с сочувствием. Она только вздохнула...

Я кое-как сгребла в кучку конечности и, опираясь о стол, выпрямилась, развернулась к компании:

– Отведите меня куда-нибудь... хоть в погреб, хоть в тюрьму. Не могу здесь больше находиться. Ну положено же меня упечь, за то, что побила вашего мевретта? А?

Вот стою перед ними, вид жалкий, рука перевязана, из глаз того гляди, опять потечет, какая воительница, к лешему? Понятно теперь, почему люди не выносят элвилин. Они своей заносчивостью или жалостью кого угодно достанут.

Люб понимающе кивнул подружке и тоже счел за лучшее промолчать. Так, на всякий случай.

Глава 4.

За окнами серебристо запел рог. Продробили подковы по плитам; заржали, зафыркали кони.

– Мевретт Сианн вернулся, – едва не вляпавшись локтем в подсохшую кровь на подоконнике, Темулли высунулась наружу. – А хорошенький! Представляешь? – она оглянулась на Люба. – Берет с петушиным пером, сапоги до подмышек и плащ, как крылья... И все коричневое, оливковое, зеленое... Мевретт на летний лес похож. Когда солнце.

– Или на огурец... – Люб тоже полез к окну, рыжие волосы ревниво встопорщились на загривке. – Не, Тему, ты глянь! Палаш! Гарда витая... Вот бы клинок посмотреть еще! Позволит, а? – просительно протянул он.

– Брысь оба! – Звингард оттянул детишек, так и норовящих выпасть из окна, навалился пузом на подоконник и присвистнул: – Э-э... мевретт Алиелор следы одной барышни искал или целого полка?.. Народу-то!.. Та-ак... – он подался дальше, едва не застревая в узком окне. – То ли конь ногу подвернул, то ли всадник седалище стер...

Лекарь стремительно вышел.

Зато появился Сианн.

– Мевретту Мадре доложили? Нет еще? Хорошо, я сам... – донеслось мелодичное из-за двери.

Ну вот, еще один элвилин... Через туман слез я не сильно смогла разглядеть вошедшего, но что он молод и хорош собой – а кто бы сомневался? Загорелый, стройный. Волосы до плеч – густые и черные. Палаш с витой серебристой гардой висит на кожаной перевязи. И – как орала Тему – одет в коричневое и зеленое.

Алиелор взметнул длинным плащом, как крыльями. Изысканно поклонился, подметя пером берета изгвазданный ковер. Одарил присутствующих сверкающе зеленым, любопытным взглядом. Прищурился.

– Мевретт Мадре, господа...

Одрин ответил коротким кивком и опустился в кресло, с которого вскочила я.

– Ничего?

– Ничего, мевретт. Никаких следов в лесу; на заставах никто ничего не слыхал, в деревеньках тоже. И деревья подтвердили. Да, с симураном я все уладил, заодно.

– Но... ты же дракона обещал, – с легкой ехидцей отозвался Одрин.

– А где я его ночью тебе... вам достану? Ну, то есть, я хотел сказать, что у нас драконы не водятся. И симуран всего один, зато какой!

– С песьей головой и девичьей грудью? – подначил Мадре.

От плевка на пол красавца-племянника удержало лишь изысканное воспитание.

– Симуранью голову можно посмотреть над камином в библиотеке, – отозвался он обиженно и холодно. – Насчет груди – это у кого-то воображение разыгралось. Красавцем его не назовешь; молодой и падкий на блестящее... зато сердце доброе. И меня поднимает с легкостью.

Мадре просиял. Возможно, весть, что я явилась в Твиллег явно не конная, и, уж тем более, не в сопровождении вооруженного отряда, почему-то ему понравилась. А возможно, повинен был мифический симуран...

– Да, симуран – это хорошо... – подтвердил белобрысый мою догадку. – А что с военным лагерем? Там ее, – он кивнул на мою мрачную физиономию, – не помнят?

Я переступила с ноги на ногу. С симураном договорился, поди ж ты... попробуй вот со мной договорись...

– Нет, оте... мевретт, не помнят, – качнул головой Сианн.

Я насторожилась. Уж очень выразительно парень обмолвился... и стала поедать мевреттов глазами: вроде, похожи, а вроде – совсем нет... Ну надо же оказаться в эпицентре элвилинских семейных тайн! Теперь точно убьют, и слава богу. Я облегченно вздохнула.

На губах Мадре мелькнула тень улыбки, и он тепло глянул на Алиелора:

– Спасибо вам, мевретт, за отличную работу.

И тут Сианн наконец заметил меня.

Окровавленную повязку на руке, всклокоченные волосы, тяжелое дыхание и зеленовато-бледный цвет лица...

– Тут что, пытают давних? – опальный мевретт приподнял брови. Темулли хихикнула, но замолкла под его строгим взглядом и спряталась за Любом.

– А, это, вероятно, вы – Дама из Рва?

У меня отвисла челюсть. Я поискала, чем бы запустить в обидчика, но стол моими стараниями и так уже был пуст.

– Допустим, Мэтр из Болота, – сообщила я холодным тоном, оглядывая красавца. И как только волосами за ветки не цепляется? Ему бы прическу – как у этой, в синем, Идринн. За уши завернуть.

– Ага, – Алиелор откинул непослушную прядь со лба. – Остроумие у круглоухого – вот это да... – он улыбнулся, но потом вспомнил что-то и посерьезнел. – Ладно. Может, присядете?

– Ничего, я здесь постою. Пока в темницу не завели, – я изобразила самый обаятельный оскал. – А почему бы человеку не быть остроумным? Как и элвилин – уродом?

– Первое встречается не в пример чаще, чем второе, – опальный мевретт уселся на краешек стола. – Ладно. Алиелор Сианн эйп Танненваль, второй мевретт, к вашим услугам. Как вас прикажете величать, Упавшая с Неба? – он возвел очи горе – может, рифмы для баллады перебирал?

– Аррайда, о Свалившийся Мне на Голову, – в тон ответила я. – Тоже будете по коленке гладить? Или приставать, что у меня кровь в волосах и стрижка неуместная? Давайте, не стесняйтесь... мев-ретт...

– По коленке? – красавчик заморгал. – Нет, не буду. Э... незачем. А какая у вас стрижка – мне тем более все равно. Я вообще к стрижкам отношусь холодно, – он тряхнул длинными волосами.

– Сразу видно, что шлем не носите, – презрительно заметила я. – Ну ничего, все сучья в лесу – ваши. Впрочем, потом распутают... дланями этих... невинных эльфийских девственниц...

Я вообразила эдакий эскорт девственниц, летящих на крылах любви по следам Сианна, и даже разулыбалась, забыв про боль. Опальный мевретт и сам мне улыбнулся:

– Ну, как-то, знаете, пока, за тысячу лет, трудностей не возникало. Может, потому что по лесу не так часто мотаюсь. И потом, вы хорошо представляете менестреля в шлеме?

– И даже в подшлемнике.

Люб хрюкнул.

– Ты чего? – спросила рыжего Темулли. – Скажи, я тоже хочу...

– Сандру представил. В хауберке. Папином. Сестрица без подшлемника его надела, так потом три часа волосы выпутывали, – смеяться над сестрой мальчишке было неловко, да и выцарапывать волосы из колец – удовольствие ниже среднего, но картинка так живо всплывала у Люба в воображении, что он расхохотался снова. Зеленоволосая не выдержала тоже. Мевретты сдержанно заулыбались. Я же мрачно опустила взгляд. Препираться с черноволосым у меня желания не было, да и все остальные отшибло напрочь. Пусть бы уж заковали и увели. Тюрьма для человека – самое здесь место подходящее. Куда лучше, чем снисходительность этих... Хотя... пара царапин на щеках Сианна бы только украсила. И пел бы потом из жизни, не насилуя фантазию.

Алиелор убрал улыбку:

– А что, если нам выпить?

– А... а нам? – тихим заискивающим голосом спросил Люб, ковыряя башмаком ковер.

– Мне уже предложили... спасибо, – я поискала глазами валяющийся флакон. Не лежи он так далеко, непременно бы пнула. Пусть расколотит еще какие-нибудь местные диковины. – Нет уж, допрашивайте и ведите в тюрьму. Я шпион, я предатель, я давняя, явилась сюда, чтобы выведать ваши планы и сообщить инквизиции... что там еще... А потерю памяти ловко изобразила... так, что ваш первый мевретт проникся, – я снова опустила взгляд. Стиснула раненую ладонь, чтобы боль придала мне ярости.

– Сударыня Аррайда, а почему таким тоном, что я не верю? – поинтересовался рыжий Люб.

– Чтобы мевретт Мадре проникся, нужно быть семи пядей во лбу, а вы не тянете, – черноволосый, потянувшись, положил мне руку на плечо:

– Поэтому идемте-ка. С вашего позволения, мевретт Одрин. А вам, – он взглянул на Люба. – Можете получить разбавленный мед на кухне.

– На кухне не интересно... – покачал головой Люб.

– Тогда выпейте его во дворе, – нетерпеливо отмахнулся остроухий.

Мальчишка разочарованно потер нос. И вправду сущее невезение: вроде и папа уехал, а воспользоваться этим толком не получается...

Я кивнула ему и стряхнула руку красавца:

– Хорошо, я не семи пядей во лбу. Я вообще дура редкостная. Умная попала бы туда, где ей было бы хорошо. И никто бы не лез с милосердием!

Если Сианн не отвяжется, видит бог, я его ударю.

– Решите лучше, – не подымая глаз, сказала я, – если я не предатель, отпустите. Шпион – бросьте в тюрьму. Только в душу ко мне не лезьте. Впрочем, говорят, у элвилин нет души. Так что вам не понять...

– В самом деле? А я слыхал, что души нет у женщин, – усмехнулся Алиелор. – Не волнуйтесь, я проверять не стану, есть она у вас или нет.

Он поманил меня к двери.

Я сделала вид, что вросла в пол. Убить и здесь можно, все равно ковер уже испорчен.

– Странно... Когда людям предлагаешь выпить, они становятся более сговорчивыми, – элвилин пожал плечами. – Вы, следовательно, не человек.

– Я уже сказала и повторю: решите, что со мной сделать. Отпустите или убейте, если жаль тратить еду на пленника. Но в душу влезть не пытайтесь. Ни подкупить, ни соблазнить. Что здесь непонятного? – я глянула в глаза юноше. Хотя... скорее всего, ему столько лет, сколько мне невозможно представить.

Люб с Темулли перемигнулись и зашептались, с опаской оглядываясь на взрослых:

– Слышь... Попросим на кухне осенний мед с водой.

– Только – воду отдельно, – зеленоволосая хихикнула.

Люб, до того явно чувствующий себя лишним среди взрослых и завидующий невозмутимой подружке, воодушевился:

– Давай! Хотя б попробуем уговорить их дать...

– Что с вами делать, мы решим позже, – вел свое черноволосый мевретт. – Убивать вас незачем, отпускать опасно, подкупать – мне лично – нечем. Так что шевелитесь, – голос Сианна зазвенел. – Я вам не мальчик, чтобы стоять и ждать, когда вы соизволите выполнить мою просьбу.

Клейморой я очертила перед собой сверкающий круг:

– Я вам не девочка, чтобы вы смели мной распоряжаться! У вас все фальшивое и показное – и ваше милосердие, и – все... А вот теперь показали истинное лицо. Я скорее умру, чем пойду с вами! Ну! Зовите стражу, расстреляйте меня из арбалетов... Вперед!

Боль в ладони остро напомнила о себе, но я отогнала ее усилием воли. Потом... Продержусь... Вечности нет для меня – так повеселюсь напоследок!

"С давними жить – по-ихнему рубить", – буркнул Сианн, выдергивая палаш из ножен:

– Слышь, ты, рыжая. Прекрати беситься...

– Упс... Тему, пошли отсюда! – Люб потянул подружку за руку. Ему не хотелось ввязываться во взрослую драку...

– Ага... На кухню... – зеленоволосая засверкала глазами.

Юное любово дитя закивало и бочком-бочком шуснуло к двери, обходя меня и молодого мевретта по широкой дуге. На всякий случай. Толкнуло дверь и вместе с Темкой выскользнуло в коридор.

Я отбросила клеймору и выхватила басселард – чтобы уравнять шансы. Подумаешь, пара лишних вершков Сианновского клинка. Зато теперь мы были рядом, глаза в глаза, так, как Темулли хотела встретиться со своими врагами. Я не стала парировать его выпад, просто сдвинулась в сторону и в повороте поддела элвилинский палаш за витую гарду. Дзвен-н-нь... Надеюсь, никто не пострадал... Взглядом я провожать клинок Алиелора не стала.

Люб восхищённо присвистнул, не удержавшись и заглянув в покои напоследок. Темулли ойкнула, когда оружие остроухого грохнуло об стену:

– Ну как там они? Не поубивались еще?

– Не... пока, – оптимистично заметил конопатый. – Ну, пошли?

На этот раз дверь захлопнулась окончательно. Сианн выругался и рванул из-за голенища нож.

– Кончай беситься, – повторил он, – А то сейчас разнесем кабинет.

– А кабинету без разницы. Заткнись и защищайся... мене-стрель... – я почувствовала, что кровь течет сквозь повязку, рукоять басселарда стала скользкой... Но воин – это не меч и кинжал, воин – ты сам.

Левой рукой я поймала длинные кудри красавца и резко дернула на себя, шагнув в сторону, заставив его потерять равновесие. А потом локтем въехала промеж лопаток, довершив падение. Ничего, ковер мягкий.

Сама же запрыгнула на стол. Пьянящая ярость боя играла во мне.

Остроухий проехался по ковру, обжег ладони, но тут же вскочил и развернулся, на ходу подхватив напольную вазу и запустив в меня. Я отклонилась. Ваза пролетела возле плеча и с звучным чмяком раскололась о стену. От осколков спасла кираса.

– Без истерик! – фыркнула я. – Пожалей раритеты!

И отбила на столе подошвами веселый ритм.

– К лешему раритеты, – шикнул Сианн, перекидывая нож в левую руку, и подпел в такт ритму: "Принцессу полюбил я красивую однажды,

Ей серенады петь я ну просто обожал.

Но, больше, чем любви, я кружки эля жаждал..."

– Вот и пой, – фыркнула я. – У тебя это лучше получается...

И тоже перекинула басселард в левую, а правую спрятала за спину: чтобы не смущать противника видом крови.

– Лучше бы подпела, – вскинул голову Алиелор, наматывая на руку плащ.