Текст книги "Ночь упавшей звезды"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталья Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, а ты попробуй представить Алиелора... – Одрин растерянно сморгнул, поджав ноги, устроился на скамье и обнял меня. – Слушай, а мы с ним хоть чуть-чуть похожи?

Летавка недовольно встрепенулась, запустив коготки глубже, и я попыталась поскорее представить Сианна, глядя ей в глаз. Не знаю, может, у элвилин зрение иначе устроено, а у меня только в одно око птички за раз получалось заглянуть... второе упорно прятала голова.

Летавка в последний раз переступила и сорвалась с места. Ох, надеюсь, в неизведанные земли она не залетит? Я потерла плечо.

– Похожи. Упертые одинаково. Только ты мягче. Потому что старше, видимо, и мудрее все-таки. И от людей вредности не набрался, вот...

– Больно? – Одрин отогнул ворот рубашки и осторожно прикоснулся губами к моему плечу.

– Она тебя расцарапала, – сказал он расстроено.

– Зато не клюнула, – я потерлась лбом о его темя. – А знаешь, как я боялась! Интересно, она найдет Сианна, или я ее невесть куда отправила?

– Ну, она в любом случае вернется.

Мадре снял с шеи цепочку с серебряным манком и надел на меня:

– Вот, держи.

– Он любую летавку приманивает? И как ты обойдешься? – я погладила теплый манок. – Спасибо.

И вдруг, совершенно внезапно для себя, крепко обняла жениха за шею и стала шептать невпопад, как же сильно я его люблю.

Одрин запустил руки мне в волосы и стал целовать глаза, щеки, губы.

– Триллве.. – прошептал он, задыхаясь. – Моя Триллве... Аррайда... любимая... Обещай мне, что с тобой ничего не случится...

– Обещаю!

Кощунством казалось разомкнуть объятия. Я словно тонула под водопадом молний, воды, огня... Умирала и возрождалась одновременно.

– Одрин!..

Готова поспорить на что угодно, Мадре где-то в глубине души понимал, что скамья под мокрым навесом придорожного трактира – это не совсем то место, куда он хотел привести свою невесту. Но в висках уже застучало, внутри зарождался костер, и жених, немного виновато глянув, начал высвобождать меня из рубашки.

А на плаще лежать было хорошо... уютно... и скамейка оказалась достаточно широкой... только все уплывала, как лодка. И голова кружилась. Поэтому я обнимала мевретта все сильнее, до хруста в ребрах...

Когда мир разлетелся на тысячу звенящих осколков, Одрин обессилено упал на меня и глухо спросил, уткнувшись в плечо:

– Это безумие, да?

– Это любовь... – хриплым от счастья и нежности голосом отозвалась я.

– Арри... – он поднял голову и ошалевшим взглядом посмотрел мне в глаза. – Я никогда... веришь, никогда никого не любил так, как тебя. Я просто не могу оторваться от тебя, мне плевать на все вокруг, на Твиллег, на войну... – и он положил голову мне на грудь.

Я стала перебирать и гладить пряди его похожих на ковыль волос. Мне было тепло и надежно, как никогда до него. Было хорошо.

Вот только вредная летавка, появившись из-за крыши и прянув под навес, окатила нас брызгами с крыльев. Одрин вздрогнул от каскада холодных капель, внезапно уколовших спину, и резко сел. Летавка быстренько приземлилась ему на плечо и клюнула. Мадре рассмеялся, схватившись за ухо:

– Вот видишь, а ты переживала. Она вернулась... Оденься, девочка, здесь холодно...

Я послушалась, слегка досадуя, что он не стал мне помогать. Распорядился – и самоустранился. А потом мне стало смешно.

– Сильно она тебя? – я извернулась, пытаясь разглядеть в темноте его ухо. Ничего не разглядела, конечно. Так, смутные тени Одрина и птички.

– Не очень, – он стал не спеша одеваться. – Кстати... на звук того манка, который я тебе дал, прилетит именно моя летавка. Сатвер не так уж далеко, а она летает по всему лесу.

Внезапно мевретт развернулся ко мне и порывисто обнял:

– А ты будешь писать мне просто так?

– Каждый день.

А может, мы зря одевались?..

– Ты забыла сапоги.

– Мне с тобой тепло, и без сапог, – надулась я. – Они мне велики, неудобно. И не смотри на меня так, а то я себя жарким на сковородке чувствую, – я посопел и кышкнула на летавку, перелетевшую мне на плечо со вполне прозрачным намерением. Птичка обиженно пискнула и взлетела по навес.

Одрин покачал головой и чмокнул меня в кончик носа:

– Ну, значит, придется мне опять нести тебя на руках... – обулся. Глянул на хохлатую:

– Осторожнее с ней, она капризуля, хуже Сианновского птенца. Знаешь, какая она свирепая в гневе!

– Не-а, – я передернула плечами. – А что, ты видел ее в гневе? Расскажи...

Одрин, хохоча, живописал сцену знакомства Элвина с летавкой:

– Понимаешь, наш Элвин – это... редкостная балда... Даже моя Иллирит умудрилась надрать ему уши. Из-за чего-то его жутко невзлюбила, как увидит – перья дыбом, глаза горят, и все норовит клюнуть побольнее.

Я рассмеялась.

– Ну, как увижу кого, которого клюет летавка, тут же пойму, с кем имею дело... Перья дыбом, глаза горят, ой! – я повисла на Одрине, задыхаясь от смеха. Мадре легко подхватил меня на руки и, внеся в таверну, посадил на скамью. Повернулся к Сианну:

– Ты не спишь? Слушай, к тебе летавка прилетала?

Сианн взглянул на потолок и ответил хмуро:

– Нет, не прилетала. А что?

Я сжалась под удивленным взглядом Одрина.

– Ну... куда-то она ведь определенно летала... Триллве, а что конкретно ты представила?

– Ну, вот его представила, – я ткнула пальцем в Алиелора, – насколько вспомнила: длинный, ушастый, в темном, волосы до попы и глаза зеленые, – я готова была расплакаться.

– Какие еще до... – возмутился Сианн и встряхнул отпущенными до плеч волосами. – Откуда вы взяли такие длинные?

Я резко покраснела:

– Ну, я тогда больше о другом думала, перепутала случайно...

И вцепилась в скамью, чтобы не сбежать прочь. А ведь очень хотелось.

Сябик ободряюще улыбнулся мне, взмахнув косичками:

– Да не переживайте вы так! Летавки – не то что Ромашка, дуры через одну. Вот меня еще ни одна в жизни не поняла, а у вас – хоть что-то получилось. Так что не всё потеряно...

– Моя Иллирит – не дура, молодой человек. И что значит "не все потеряно"? – возмутился Одрин. – А если вдруг придется срочно передать послание, а она не сможет? Кстати... – он подозрительно посмотрел на меня. – А у кого это волосы до... ну, в общем, длинные такие?

– Я думала, что у Алелора! Честно думала! Да ну вас! – я вскочила и кинулась к лестнице, а оттуда в знакомый коридор и в заброшенную комнату, в самый темный угол. Как при этом не пострадала мебель, не приложу ума. Там я уселась, прижавшись спиной к стене, скрестив руки на груди. И пусть никто меня не смеет трогать, никто!

– Я же говорю – могло быть хуже! У меня вообще безнадега, а Триллве в первый раз!.. – это Сябик внизу постарался меня защитить. В его голосе звучало искреннее недоумение – никак не доходило до юноши, отчего я сбежала... Ромашку он понимал, а летавок и девушек – нет.

Одрин пошел следом за мной. Его нагнал Сианн. Эхо разносило в коридоре его шаги и настойчивое:

– Отец, послушайте, а что это вы там говорили о моем старшем брате?

Скрипнув, растворилась дверь в мое убежище. Я затаилась и даже перестала дышать.

– А у вас есть старший брат, мевретт Алиелор? – заинтересованно спросил Сябик, прибежав за остальными.

– Ну да, говорил... – растерянно ответил Одрин. – Триллве... можно, мы войдем?

– Пожалуйста... я за комнату не платила... – пробормотала я в колени.

– А как он выглядит, вы помните? – добивался своего Сианн.

– Торус? Ну, вы с ним похожи. Он тоже черноволосый, только черты лица погрубее. И, когда я его видел в последний раз, у него были длинные волосы, до... Мгла! – лилейный треснул кулаком по косяку. – Ты думаешь?

– Да, изредка, – скромно ответил Сианн. Сябик хихикнул.

Резкий треск дерева заставил меня вскинуть голову. На светлом фоне двери рисовались два силуэта – Сианна и Мадре.

– Вы что, подрались?

– Нет, мы не дрались, – успокоил меня менестрель. – Просто мы кое-что поняли.

Одрин вошел и уселся рядом со мной на пол:

– Мы поняли, куда ты отправила птицу. Видимо, летавка была у Торуса. Вообще-то это не очень хорошо... Видишь ли, – Мадре коротко глянул на застывших в дверях Лери и Сианна, – дело в том, что мою Иллирит знают все элвилин. В том числе и Торус...

– Эх, жаль... Жаль, что вы ее отправляли без меня, – огорчился Сианн. – Я бы черкнул братишке весточку.

Мадре поморщился:

– Вот не можешь ты не язвить...

Осторожно приобнял меня за плечи, сдул с лица растрепанные волосы:

– Ну что случилось, Триллве? Из-за чего ты так расстроилась?

– Но я же не знала... – сказала я с тоской.

– Не переживайте, Триллве. Да я не язвлю, отец, я серьезен, – Алиелор присел рядом.

– Интересно... и что бы ты ему написал?

– Нашел бы что. Говорите, он хотел моей смерти?

– Какое-то время назад очень хотел. А его мать, Иса эйп Леденваль, весьма его в сем поддерживала.

– Мгла!

– Надеюсь, Виолет удалось ее спровадить...

– И я надеюсь. Для ее же пользы, – Сианн постучал кулаком по бедру. – А где теперь мой брат, вы знаете?

– Летавка знает...

– Только говорить не умеет...

– Знаю, – Одрин внезапно и сильно сжал мое плечо. – Он легат гроссмейстера ордальонов, Роварда Равелты... Поэтому я так и обозлился, когда мне сказали, что ты тоже работаешь на инквизицию.

Я, невольно вскрикнув от боли, попыталась разжать его пальцы. Синяки будут....

– Ох, прости, пожалуйста... – Одрин нежно меня обнял. – Не сердись. И не расстраивайся. Это просто дурацкое совпадение...

– Гм... А, может, нас с Торусом еще кто попутал? – Сианн задумчиво потянул себя за ухо. – Отсюда и слух... А еще удивительно, как мы с братцем не встретились на кривой дорожке...

– Ты бы этому радовался, сын.

Я прислушивалась к разговору, стискивая зубы, чтобы не реветь. Рука болела. И было обидно, что вот так все нелепо получается. Только вот все было хорошо, а теперь плохо и грустно. Может, спать пойти? Так ведь не поможет.

Одрин уткнулся носом в мою макушку:

– Триллве, девочка. Прости меня...

– За что? Все хорошо, правда, – соврала я.

– И почему я тебе не верю? – Элвилин погладил меня по голове. Посмотрел в окно:

– Ночь кончается. Я не хочу, чтобы ты уехала с печалью в сердце. Я хочу, чтобы вспоминая меня, ты улыбалась...

И тогда я в который раз за эту безумную ночь расплакалась всерьез, вытирая длинными волосами Одрина мокрые глаза. Он прижал мою голову к груди. Прошептал сдавленным голосом:

– Не плачь. Я верю, что ты очень быстро вернешься... А если я не получу от тебя в течение дня письмо, то соберу войско, поеду в Сатвер, сравняю его с землей, но тебя вытащу.

– Нет! Родной мой, солнышко, не надо... Не глупи... – торопливо выговаривалась я. – Мало ли, вдруг птицу настигнет случайная стрела, и из-за этого сжигать весь город? И с войском – можно просто опоздать. Ты лучше верь в меня, и все опасности, все стрелы, все клинки пройдут мимо. Я вернусь. Я люблю тебя...

– Я верю в тебя, – повторил он и замолчал. Он стиснул зубы и изо всех сил старался не закричать. Только еще крепче прижал меня к себе. Близко-близко глядя мне в глаза и давая слово помнить этот взгляд всю свою жизнь, сколько бы там ее ни осталось.

Мне тоже... хотелось раствориться в Одрине, стать его частью, никогда не размыкать рук...

– Нам ведь нужно еще заехать в замок?

Я проглотила слезы.

Мадре поднялся и подал мне руку. Бросил Сианну и Сябику:

– Мы с Аррайдой возвращаемся. Поедем утром из Твиллега. Сын, если ты останешься здесь – встретимся у моста, когда взойдет солнце.

Я легко встала, едва коснувшись руки жениха, готовая к дороге.

Глава 13.

Лесу здорово досталось от грозы. Под конскими копытами хрустели обломанные сучья, плюхала вода и чавкала грязь. Кони скользили, спотыкались и, обходя бурелом, едва не застревали между стволами.

Пока нас не было, замок успел вырастить предмостное укрепление – круглую башню с узкими бойницами, у которой пока не хватало части зубцов.

Одрин присвистнул:

– Та-ак...

– И часто у вас это бывает? – я пониже стянула капюшон плаща, дернувшись от попавших на лицо капель, хотя и так давно уже промокла. Подогнала коня к серому Одрина, чтобы не пропускать за дождем слова.

– Это Иса...

– Башни за ночь строит?

– Замку не нравится. Беда в том, что она нашей крови. Через Лес все равно бы прошла. Ну, Велиту я еще выскажу...

– И Торус...

– Что Торус? – мевретт резко повернулся ко мне, одернул всхрапнувшего серого. – Полагаешь, Иса тоже служит ордальонам? Как и сын?

Медленно поехал к воротам. И лишь когда кони ступил на мост, отозвался, наклоняясь ко мне:

– Мне это даже не приходило в голову. Я... подошлю к ней Идринн. Пусть вызнает. Все же мы сильно отличаемся от людей.

– Не ищете везде предательство?

Элвилин промолчал.

Мы проехали в низкую арку, впереди мелькнул свет факелов. Мадре придержал коня и, окинув взглядом караульных, подозрительно спросил:

– Что?

– Колдунья, – мрачно буркнул один, сплевывая кровь. Жених обеспокоено повернулся ко мне:

– Держись рядом.

– Да. Только, – я присмотрелась к ободранной физиономии стражника, отлично видной в свете факела, – ему, похоже, не колдовством, а кольцами приложили.

Стражник обреченно поморщился, багровея.

– У Исы богатый арсенал... – вздохнул мевретт. И ухмыльнулся: – Прорвемся! Только в глаза ей не смотри, хорошо?

Я кивнула и дала белому шенкеля.

Середина внутреннего двора с пинией и фонтаном представляла из себя воистину батальное полотно. Растрепанная Анфуанетта Иса эйп Леденваль возвышалась на крыше черной кареты. Вокруг в панике бегало около дюжины замковых слуг и пара ее собственных лакеев. Кони ржали, собаки выли – но весь этот гвалт перекрывал яростный визг Колдуньи с Гнилого Болота. Иногда визг сопровождался пинками в лоб рискнувшему подойти близко.

Одрин остановил серого, легко спрыгнул на землю и, подойдя к белой кобыле, протянул руки:

– Прыгай, Триллве. Пока я не оглох.

Я перекинула ногу через седло и по лошадиному боку соскользнула в объятья мевретту. Он легко поймал меня, даже не покачнувшись. И, не выпуская, понес через двор. Это на Ису подействовало. Ведьма резко замолкла, выпучила круглые зенки, сверкающие зеленью; пару раз совсем по-рыбьи вздохнула ртом, и вдруг запела нежным сопрано:

– Одрин, милый! Вы вернулись!..

Не слезая с крыши кареты, Ведьма стала поправлять растрепанную прическу, и в сыром воздухе поплыл сладковатый запах – почти такой же гнусный, как от Иллирит, прилетевшей из Сатвера. Нет, еще гнуснее.

Мадре отвечать не собирался. Лишь крепче прижал меня к себе и, не оборачиваясь, прошествовал по лестнице на галерею. Я через плечо мевретта показала растрепанной Ведьме язык. И еще успела увидеть, как во двор врывается на своем вороном Сианн, а сзади трюхает на Цветочке серенький Сябик. Спешившись, мальчишка засмотрелся на Ису, и ревнивая единорожка не преминула наступить ему на ногу. А Сианн восторженно вскричал:

– Ого! И кто загнал вас на карету, госпожа?! Вы увидели мышь?

К сожалению, продолжения мне досмотреть не удалось.

Одрин на руках внес меня в кабинет. Покосился на осколки: незакрытое окно изрядно потрепало ветром, высадив стекло. Лужа на полу тоже значительно выросла. Мадре, похоже, в который раз за вечер пообещал себе заняться наведением порядка, но, встретив мой взгляд, тут же забыл обещание...

– Ну как? Не такая уж страшная ведьма? – спросила я, чтобы не закричать в голос то, что на самом деле хотелось сказать.

– Она не страшная. Она противная. И опасная... – пробурчал Одрин, поморщившись от очередной серии визгов, доносившихся со двора. – Слушай, долго она еще будет визжать?

– А не знаю. У нее впереди вечность.

Одрин громко фыркнул и прошел в спальню, закрытое окно которой хоть частично заглушало истошные вопли госпожи эйп Леденваль. Усадив меня на шкуру перед очагом, захлопнул дверь:

– Устала, девочка?

– С тобой? Невозможно, – искренне ответила я и зевнула, прикрыв рот ладонью. Угольки в камине радостно подмигнули из-под пепла. Я сунула им пару щепок и счастливо уставилась на заплясавшее пламя.

Одрин, подойдя к столу, вытянул руку над пустой столешницей. Над столом качнулось марево, в воздухе запахло ароматом свежей выпечки, и эта самая выпечка вкупе с кувшином молока неожиданно появилась из ниоткуда. Кувшин тихо дренькнул и покачнулся. Элвилин подхватил его, а потом, оглядев дело рук своих, растерянно произнес:

– Да что ты будешь делать... Я опять забыл кружки...

– А здесь их нет? – я сунула в огонь пару дровишек потолще и обернулась к Одрину. Встала, посмотрела на стол и, сморгнув, на всякий случай протерла глаза.

– А-а... этого не было... – я обвиняюще ткнула пальцем в кувшин, который мевретт сжимал ладонями. – А это можно есть? А... ты что, как Звингард, умеешь? – глаза у меня сделались по блюдечку. Ну, или хотя бы по розетке. А ведь я видела, как Мадре колдовал, достав мне из воздуха одеяло. Забыла просто.

– Умею, Триллве, – улыбнулся Одрин. – Не так, как Звингард, но умею. Кстати, если захочешь, то, когда вернешься, мы попросим дедку проверить тебя на магические способности. Вдруг окажется, что ты сможешь овладеть какими-нибудь заклинаниями? Я бы тебя учил... – мевретт мечтательно вздохнул. – А кружки, кажется, должны быть где-то здесь...

Он поставил на стол кувшин и вышел в кабинет.

Я ошеломленно уставилась элвилин в спину.

Ох, я им тут наколдую. Всех лягушек во рву в фиолетовый цвет перекрашу.

Я хмыкнула и отхлебнула прямо из кувшина. Потянулась, цопнула булочку и впилась в нее, следуя принципу, если не спать, так есть... Вот она, справедливость.

Одрин вернулся, неся в руках два высоких серебряных бокала. Улыбнулся, глядя на мое умиротворенное лицо, и поставил бокалы на стол:

– Ну, они, конечно, для вина, но больше ничего нет, – и немного виновато пожал плечами. Я улыбнулась. Собственно, ну какая разница... мне не нужна вычурность королевских приемов, мне дорог она сам... Я разлила молоко по бокалам, один подала мевретту, второй взяла сама.

– За нас...

Одрин счастливо рассмеялся. Ему еще никогда в жизни не приходилось поднимать тост молоком. А я вытерла пальцем белые усы над губами и спросила:

– А почему ты слуг тогда гонял, когда сам мог все наколдовать?

Жених протянул руку и погладил меня по щеке:

– Ну, волшебство – оно как песня: иногда льется бурным потоком, а иногда иссякает, и тогда ждешь и трясешься, не зная, вернется ли оно еще. И... я боялся опростоволоситься перед тобой.

Лилейный опустил глаза, пряча прыгающие в них веселые искорки:

– Слушай, тебе когда-нибудь говорили, что ты – чудо? Ты звезда, а свет твой такой теплый, как у солнца.

Слезинка вдруг капнула в молоко.

– Может быть... я не помню...

Я прикрыла глаза.

– Одрин... мне даже подарить тебе нечего...

Он поставил свой бокал на стол и взял меня за руку:

– Никогда так не говори, слышишь? – заглянул мне в глаза. – Ты сама – мой самый большой подарок в жизни. И эта ночь – лучшее из всего, что со мной случалось.

Свой бокал я поймала уже у пола, с ужасом подумав, что испортить еще и ковер в спальне – для меня уже чересчур. Залпом проглотила солоноватое молоко. И приникла к жениху. Он прижал меня к груди, и серые глаза потемнели от огня, который стал в эту ночь уже таким привычным. Зарылся лицом мне в волосы. Пробормотал, что совсем скоро наступит утро, и он останется один на один с пустотой. Отгоняя печальные мысли, прильнул к моим губам и начал медленно и осторожно целовать...

С улицы внезапно донесся пронзительный визг Исы, повторяющей снова и снова его имя. Мадре затрясло от нахлынувшего вдруг безумного гнева. Он отстранил меня и, резко развернувшись, подскочил к окну. Распахнул его так, что жалобно зазвенели стекла и, высунувшись по пояс, заорал:

– Да заткните вы ее кто-нибудь! Вечно все самому приходится!

Вскинул руки, и на кончиках пальцев выросло белесое облачко. Оторвалось и ринулось в темень двора. Через секунду яростные вопли Исы оборвались на полуслове. Мадре, побледнев, оперся о подоконник.

Я подхватила его, локтем захлопнув створку, дотащила до кровати, но та была чересчур высока, а Одрин при всей субтильности не настолько легок, чтобы я его туда закинула. Потому я просто привалила мевретта к кровати и перевела дыхание. Руки и ноги у меня тряслись.

– Ты... ее немой года на три сделал, да?

– На неделю... – прохрипел он. Бледность с его лица постепенно отступала и мевретт, притянув меня к себе, смущенно шепнул на ухо:

– Мгла! Триллве, прости, я вышел из себя... И... магия... забирает столько сил... – он уткнулся мне в макушку.

– Отдохни. Стоять можешь? – я неуверенно посмотрела на жениха: вроде, пока не падает. Кинулась к столу, налила молока, схватила булочку, принесла: – На, глотай. Ну, давай же...

Одрин залпом опрокинул в себя молоко:

– Спасибо, Триллве... На ногах держусь, – лилейный вдруг смутился.

– Еще налить? – я удивленно посмотрела на него.

– Нет, спасибо... – элвилин притянул меня к себе и расстроено пробормотал: – Ну... такой магический всплеск... боюсь, что я не смогу...ну, ты понимаешь...

– Молока не сможешь выпить? – допрашивал я. – Ну, не надо. Давай, я тебя до шкуры перед камином доведу, а то ты на эту кровать не взберешься...

– Триллве! – Одрин поймал мою голову и с отчаянием посмотрел в глаза. – Я смогу залезть на эту кровать. Я не смогу любить тебя, понимаешь?

Я покраснела. Запустила пальцы в его сухие, шуршащие волосы:

– Ведь любовь – не только это, Одрин. Меня до этого никто не любил так, как ты. Не хотел узнать обо мне, не жалел... не защищал... только прикидывался.

Я зажмурилась и закусила губы. Ткнулась головой ему в ключицу.

Одрин облегченно улыбнулся и погладил меня по спине. Потом предложил:

– А давай все-таки возьмем штурмом этот замок, – мевретт кивнул на кровать. – Уже скоро рассветет, а мы так и не ложились... Тебе нужно хоть немного поспать перед дорогой.

Я искоса взглянула на него:

– А ты меня не уронишь?

И локтями уперлась в постель, пребывающую где-то на уровне моего подбородка.

– Не бойся. Я буду держать тебя крепко-крепко.

Смеясь, он подхватил меня на руки и поставил на скамеечку.

...Подтягиваемся... Ставим колено на постель... Я плюхнулась в нее носом, раскинув руки... Было просторно и мягко. Только покрывало царапалось золотым шитьем. Я подвинулась, освобождая место:

– А теперь ты...

Долго звать жениха не пришлось. Ловко вскарабкавшись на перины, он уселся рядом со мной и изумленно похлопал по кровати:

– Ого! Ничего себе – бастион!

Глянул сверху на пол:

– Падать отсюда не очень приятно... Так что тебе придется держать меня тоже.

Он плюхнулся на живот со мной рядом. Я обхватила лилейного за шею:

– Буду держать...

– Держи... – он, перекатившись на спину, увлек меня за собой. Внимательно посмотрел в лицо и изумленно прошептал:

– Ты сейчас похожа на одну гравюру из старинной книги. Вот так, когда свет падает сбоку и немного снизу...

Я уткнулась Одрину в грудь лицом, бормоча:

– Так ужасно выгляжу?

– Да ты что?! Замечательно выглядишь. Это очень красивая гравюра. Помню, я частенько смотрел на нее, когда был ребенком. Вот только позабыл, в какой из книг.

И чмокнул меня в макушку:

– Ты у меня красавица...

Я тихонько засмеялась:

– Придумаешь тоже... А теперь тебе всю библиотеку придется перебрать, правда, только нижние полки... или ты в детстве и на верхние забирался, чтобы на нянек прыгать?

Дотянувшись, погладила его по щеке.

– А чем мне еще заниматься-то. Не все же над приказами сидеть или шкодливых деток отлавливать... Тебя рядом не будет, а так у меня будет хоть что-то навроде твоего портрета.

Мевретт поймал гладящую его руку и стал осторожно целовать ладонь.

– А еще прием союзников, донесения разведки, патрулирование... – взялась перечислять я. – Или ты решил совсем не спать?

И стала гладить его лицо второй рукой.

Тут глаза мевретта внезапно удивленно раскрылись, и он обалдело сказал:

– Слушай, я, кажется, немного ошибся... с вопросом о последствиях магии...

Я, смеясь, упала на спину, потянув Одрина за собой, глубоко счастливо вздохнула; чувствуя на себе его тяжесть и понимая, что он не просто немного, он прямо-таки фатально ошибся... Лилейный приник к моим губам и тоже вздохнул. Потом еще и еще раз.... Дыхание его участилось, сердце застучало в грудь, и обалдело улыбающийся от счастья элвилин, меньше всего сейчас похожий на сурового мевретта, рванул рубашку у меня на груди.

Я пропала.

Одрин осторожно пробежался губами по моему телу. В полутемной комнате его силуэт казался чем-то волшебным, нездешним и от этого еще более желанным.

– Триллве... – хрипло прошептал мевретт и, приподнявшись, приник к моим губам.

Я ответила на поцелуй. Я доверяла Одрину до конца, даже больше, чем самой себе, он предчувствовал каждое мое движение, каждое желание, он даже в страсти оставался бережным и нежным... и сквозь все, что происходило, просвечивала любовь... не похоть, не пошлость, а святое и неизъяснимое.

И достигнув вершины, Одрин вдруг испуганно ухватился за меня, словно ребенок, и отчаянно выдохнул:

– Триллве! Не уезжай!

Потом уткнулся лицом мне в шею и молча начал гладить рыжие пряди.

А я – голосом, охрипшим от крика – прошептала то, что уже не могла не сказать:

– Не могу без тебя. Останусь. Прости...

Он поднял голову, широко раскрывая глаза:

– Что?... Что ты сказала?

Я облизнула пересохшие губы, и все так же хрипло, но четко повторила:

– Останусь.

Одрин резко сел и прижал меня к груди:

– Девочка моя.... Арри... Триллве..... – задыхаясь от счастья, он осыпал короткими колючими поцелуями мое лицо. И, внезапно заметив, что мир вокруг сделался каким-то непривычно расплывчатым, с удивлением понял, что плачет.

Я до крови прикусила губы, обнимая жениха и уже привычно вытирая его волосами глаза.

– Одрин... хороший мой... не надо... пожалуйста... я здесь... – растерянно шептала я. – Я всегда буду с тобой. Ну пожалуйста, не плачь...

Он удивленно мазнул рукой по собственной щеке и посмотрел на ладонь. Поднял глаза:

– А я думал, что давно разучился плакать... – хрипло прошептал элвилин и, прижав меня к себе, начал медленно гладить:

– Ты не представляешь, что ты сейчас для меня делаешь, Триллве... Я просто боялся подумать, как это – обернуться и не увидеть твоих глаз...

Он выпустил меня только для того, чтобы окончательно сбросить на пол сбившееся покрывало, разворошить одеяла и, откинувшись на подушки, протянул руки:

– Иди ко мне, Аррайда.

Бережно пристроил мою голову на своем плече, укрыл меня и шепнул:

– А теперь спи, Триллве, – и снова начал перебирать пальцами мои волосы, невесомо касаясь лба и висков, – спи, моя любимая, а я буду рядом и никуда от тебя не отойду...

Я действительно стала засыпать. Мне было спокойно и безопасно, как в детстве. Я нашла еще силы погладить руку Одрина:

– Люблю. И ты... поспи...

И уже уплывая в сон, услышала:

– И я люблю...

***

Сианн постучался и прошел в кабинет.

– Иллит атор. К вам можно? Отец?

Громко заругался, должно быть, угодив в лужу.

Я высунула взлохмаченную голову из-под одеяла и, не открывая глаз, попыталась пригладить волосы.

– А? Кто?

– Я, – бодро ответил Алиелор, распахивая вторую дверь и застывая в проеме между спальней и кабинетом. – Прошу простить.

Одрин шевельнулся и прижал меня к себе:

– Что такое, Триллве, ты куда?

Я, все так же, не открывая глаз, повернулась к жениху, потершись об него головой:

– Алелор...

Надеюсь, это прозвучало без досады.

– Ясно, – Одрин осторожно высвободился и, судя по звукам, сполз на пол и начал натягивать на себя одежду.

– Сын?

Я зевнула и опустила голову на подушки...

– Я готов! – сообщил Сианн с насмешкой в мелодичном голосе. Вот проснусь – и он у меня дождется.

Приоткрыв лениво правый глаз, я созерцала безупречный элвилинский облик Сианна: белая рубашка, черная куртка; короткий, тоже черный, плащ, изящно отогнутый палашом; высокие походные сапоги и шелковая шапочка, прикрывающая уши. Перчатками из черной кожи с серебряной вышивкой мевретт-менестрель небрежно похлопывал себя по колену. Хоть ты картину с него пиши!

Отец стоял напротив него – столь же изящный, но беловолосый, полуодетый, растрепанный и любимый.

– Триллве... – позвал он. – Ты сама ему скажешь?

Сианн ухмыльнулся:

– Ну, что вы женитесь, я уже знаю... А что еще?

Тут в кабинет ворвался потный взлохмаченный Себастьян, как никогда, походящий сейчас на ежа. И с порога обиженно зачастил:

– Алер, ну и где тебя носило? Я ищу-ищу-у... – и повис у него на локте. Элвилин слегка опешили. Я тоже высунулась из-под одеяла, но, заметив свою растерзанную рубашку, немедленно занырнула обратно.

Сианн с нежной улыбкой повернулся к Сябику:

– Носило-то? Ну... по лесу... Но я уже здесь, живой и даже здоровый.

Лохматый продолжал дуться.

– Одрин... – все так же, под одеялом, я начала выпутываться из останков рубашки. – А мне больше надеть нечего.

Лилейный смущенно и весело обернулся ко мне, протянул руки:

– А ты в одеяло завернись и давай, прыгай. Мужчины выдержат.

Сианн с Сябиком, краснея, потупились и закивали.

– А я тебе что-нибудь добуду попозже.

– Как Звингард, из воздуха? А почему прямо счас нельзя?

Жених тяжело вздохнул:

– Прямо счас не получится.

Я не стала больше лезть с вопросами, закрутилась в одеяло и скользнула Одрину на руки, поцеловав его в щеку.

– Доброе утро. И вам, Сианн, Сябик.

Тот ответил кивком и продолжал распекать черноволосого:

– Ушел, не предупредил, ничего не сказал... А я волнуйся, места себе не находи...

– Святые угодники... не причитай, как старая тетушка, Сябик, – вздохнул младший мевретт. – Я готов ехать. Миледи Триллве, вы?

Одрин положил руку мне на плечо:

– Сын... Триллве не поедет в Сатвер.

Сианн лишь удивленно поднял брови.

– Здравый смысл торжествует, – кивнул он. – Эх, поеду один... Вытяну этого дурачка Элвина...

Он, должно быть, вспомнил дев на столах, и громко фыркнул.

– Да, – я сощурилась и вздохнула. – Это не здравый смысл! Просто... Мы вас проводим...

– Не один, а со мной, – тряхнул растрепанной копной Сябик.

– С тобой? Хорошо, – обрадовался Сианн. – Просто очень хорошо. И с симураном.

– А птица его не испугается?

Паж с длинным именем покрутил головой:

– Алер, это он так издевается, да?

Черноволосый мевретт пожал плечами:

– Ну, он мой отец... Приходится терпеть. До опушки.

– Строго до опушки, – пряча смешинки в глазах, отозвался Мадре. – А там уж вы сами. Подождите нас, мы быстро.

Сябик с подозрением поглядел на возлюбленного Алерчика. Должно быть, удивляясь, что тот сдался без боя, решив взять мальчишку с собой.

– Прям сейчас едем, что ли?

– Ну, да, сейчас. Видишь, я уже одет... – Сианн вздохнул и поправил клинок на поясе. Подтолкнул Сябика в спину: – Выходи давай, леди Триллве надо одеться.

Мне сделалось стыдно, что мальчишке придется пробираться в город вместо меня и испытывать на своей шкуре все положенные мне опасности, но глаза Одрина сияли таким счастьем, что я даже не заикнулась об этом. Все равно уже все решено. "Взвешено, сосчитано, поделено".