Текст книги "Ночь упавшей звезды"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталья Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Девочка промолчала, типично женским движением поправила зеленые волосы над ушком и загадочно улыбнулась. Рыжий покосился на нее и глубоко вздохнул:

– Ох, скорее уж сестра вернулась бы... или хоть папка ко мне заехал...

Лекарь, вытягивая из-под кровати украшенный серебряной чеканкой сундук, строго глянул через плечо на Одрина и девчонку. Мевретт понимающе кивнул, встав со скамьи, помог дедке выволочь емкость на середину комнаты. Откинув крышку, Звингард молча углубился в изучение содержимого.

– Ты только очень глубоко не залезай, – осторожно посоветовал Мадре, морща нос от резкого запаха сушеной полыни, шалфея и мяты, – а то боюсь, что одежда трехсотлетней давности у сатверских жителей может вызвать некоторое недоумение.

– А куда Талька поехала? – Темулли взгромоздилась на скамейку и, усадив к себе на колени игрушечного медведя, спрятала нос в густой шерсти.

– Кажется, в Школу изящных искусств, в Вениссу, – Кат задумчиво почесал рыжую шевелюру и уселся рядом с подругой, – или так куда еще. Она у меня бродяга...

– Звингард, а Звингард, – тем временем ядовито поинтересовался Одрин, глядя, как лекарь, постепенно впадая в транс, начинает бережно перекладывать из кучки в кучку содержимое сундука, нежно и подолгу крутя каждую тряпочку в руках. – Я еще долго тут детей голым торсом смущать буду?

Темка, хихикнув, потерлась лицом о затылок медведя.

Одрин строго покосился в ее сторону и, похоже, в первый раз обратил внимание на новую игрушку.

– Что это у тебя за зверь такой? – изумленно похлопал длинными ресницами. – Странный весьма...

– А это меня Колдунья подкупить пыталась, все насчет Аррайды выспрашивала, – пояснила девочка и поспешно добавила. – Но мы ей ничего такого, честно! Люб вон только сказал, что вы ее Триллве зовете, так Иса беситься начала. А мы сбежали. Ну не могла же я медведя там оставить? – она любовно оглядела игрушку на вытянутых руках и нежно добавила: – Его зовут Одрин.

Мадре поперхнулся, закашлялся и осторожно уточнил:

– Надеюсь, имя этому чудищу дала не Иса?

– Нет, это я, – Темулли жутко разобиделась и исподлобья покосилась на беловолосого. – А почему это чудищу? Он очень милый. Пожмите ему лапу.

– Ну, не обижайся, Тему, – Мадре стало немного стыдно. – Он на самом деле милый, вот только цвет у него... ну, очевидно, он приболел...

Мевретт протянул руку медведю:

– Здравствуй, чуд... э... Одрин.

– И ничего не приболел! – авторитетно заявила девочка. – У него шерсть зеленая, как у меня...

Темулли взяла медведя за лапу и погладила ею Мадре по плечу:

– Видите, вы ему нравитесь.

Брови элвилин медленно поползли вверх, и он большим усилием воли сдержал нервный хохот:

– Ну, на самом деле, он тоже ничего...

Люб тихо хрюкнул, потом припомнил обожаемого соломенного коня и деликатно замолчал. Зато Звингард сдерживаться не пожелал и, подквохтывая сочным басом, поднялся с пола, держа в руках свернутую одежду.

– Вот, глянь, я тут нашел кой-чего, и даже тебе по росту. Одрин... – все еще продолжая ржать, лекарь бросил на скамью свою добычу.

Мадре укоризненно смерил Звингарда взглядом и, вздохнув, потянул игрушку за зеленое ухо.

– Тему, – сказал он осторожно, – знаешь, я бы на твоем месте не привязывался так к этому медведю... Насколько я понял, его подарила тебе Иса? Видишь ли, она довольно коварная жа... женщина.

Зеленоволосая ойкнула:

– Так она что, отнимет Одрина обратно?! Я не отдам!

– Не отнимет, я думаю. Только, скорее всего, твой Одрин – иллюзия. Хорошая, качественная иллюзия, но недолгая. Иса мастер на такие дела.

Темулли внимательно осмотрела игрушку и окончательно пала духом, страдальчески сморщив нос.

– Иллюзия? А как же я... без медведя...

Мадре посмотрел на расстроенное лицо девочки и, обняв ее за плечо, притянул к себе:

– Слушай. Ты не расстраивайся. Хочешь, я привезу тебе из Сатвера настоящего медведя, не наколдованного? – и он, улыбнувшись, легонько щелкнул Темку по носу. – Я вернусь очень быстро. Ты и соскучиться по медведю не успеешь. Тем более, думаю, что до вечера твой зеленый друг все же дотянет.

– А... а мама тоже вернется? – спросила зеленоволосая и тихонько всхлипнула.

Рука Одрина застыла на ее плече и на мгновение стала вдруг тяжелой. Девочка подняла покрасневшие глаза на мевретта и увидела, как он нахмурил лоб и закрыл глаза.

– Я не знаю, Тему... Я только могу обещать тебе, что постараюсь сделать все, что возможно, чтобы вернуть ее домой, – Мадре словно клятву давал, – а ты должна пообещать, что будешь верить, хорошо?

– Хорошо, – она серьезно кивнула. – Я буду... А с вами ничего не случится? Вы не попадетесь?

– Нет. Я не попадусь, – пообещал Одрин, и две пары светлых серых глаз серьезно уставились друг на друга, – понимаешь, Тему, от меня теперь слишком многое зависит, чтобы я позволил себе роскошь попасться...

– Если попадетесь, я вас спасу, – прошептала Темулли. – Убью всех инквизиторов, и вас вытащу.

– Я и не сомневаюсь, – серьезно кивнул мевретт и, напоследок сжав ладонью девичье плечо, отпустил.

– А теперь ты поможешь мне с одеждой, – Мадре развернул одну из лежащих на скамье рубах и поморщился, – нет, только не эту. В кружевах я буду выглядеть, как дурак.

Звингард возмущенно фыркнул, колдуя над варевом у очага. Похоже, решил-таки заново приготовить грыжник.

– Мевретт, вы словно на бал собираетесь... Кстати, Люб, Тему, где обещанная вода?

– Так, я пойду, ведро поищу, – страшным шепотом просветил подружку Люб, а ты, как управишься, догоняй.

– Люб, постой! – Одрин придержал рыженького за рукав. – Если вдруг что случится, обязательно шли мне отцовскую летавку, договорились?

Мальчик важно кивнул и, по-взрослому серьезно пожелав мевретту удачи, удалился.

– Ты лучше Роха с Велитом предупреди, – пробурчал Звингард себе под нос. Одрин хмыкнул.

Темулли меж тем извлекла из кучи барахла темно-коричневую рубашку, черный плащ и черный же берет. Критически оглядела сбившуюся повязку на мевреттовой макушке и, укоризненно покачав зеленой головой, начала заниматься перевязкой.

– Иначе под берет не влезет, – пояснила она и вздохнула. – Ничего, я подожду, вы уж там не торопитесь, главное – будьте осторожны. А Одрин, – она покосилась на медведя, – если он даже исчезнет, то я на него не обижусь. В конце концов, он же не виноват, что ведьма... Вот, я вам заодно и косу заплела...

Мевретт сглотнул горячий ком, невесть отчего застрявший в горле, молча кивнул, встал и натянул рубашку. Косу спрятал под плащ, нахлобучил на голову берет и, порывисто прижав Темулли к груди, быстро вышел за дверь.

Спустя несколько минут из замковых ворот Твиллег-Вера на гнедом жеребце вылетел всадник в черном. Провожаемый удивленными взглядами стражников, он миновал мост и скрылся на проселке, ведущем от самого сердца Дальнолесья и на опушке разбегающемся на все четыре стороны.

Глава 19.

Сатвер

– Так, – прошипел Торус. – И где эта девка?..

Он наклонился над менестрелькой:

– А ведь тут нет никого, чтоб за тебя вступиться...

Рыжая очаровательно улыбнулась и послала Торуса далеко и надолго. Он схватил ее за плечи, швырнул на пол, двинув под ребра сапогом. Талька закрыла голову руками.

Не раздумывая, я прыгнула на Торуса сзади, сцепленными в замок ладонями саданув по темени. Легат сложился вдвое и мягко стек на пол. Ему еще повезло – будь я здорова, сломала бы мерзавцу шею.

– Таль! Ты цела?! Вставай!

Я припала на колени, пытаясь отвести ее руки от лица.

– Таль, я заснула, а этот скот... ты цела? Ну ответь же мне! – я всхлипнула.

– Почти... Не по-нашенски это... сапоги железом подбивать... – Талька жалобно всхлипнула и, охнув, подняла голову. – Ой... ты где была... – она рассмотрела меня, и глаза ее стали по чайному блюдечку. – Ты что, по лавкам бегала?

– По лавкам? Я? – я оглядела себя: серебряная распахнутая рубаха и плед, точно плащ, перекинутый через плечо, и уселась на полу. Слезы бежали по щекам, промывая дорожки. – Я там была, у него, в Твиллеге! Талечка!! Он живой!!!

Я встряхнула менестрельку.

– Живой!! Так, – я еще раз долбанула Торуса, чтоб не рыпнулся. – У тебя мазь в левом кармане, колено натри. Или Звингард тебя костылем побьет, он обещал! И давай, помоги его связать. Нет, – я, с трудом ворочая тяжелое тело, стянула с Торуса плащ, гербовую котту и рубаху; полезла в его поясную сумку в поисках ключей. Ключи нашлись. Ну правильно, должен же он был двери отпереть. Если бы со смотрителем шел сюда, тот бы давно уже опомнился и внутрь ломился. Ай да Торус! Сапоги с гада я стащила тоже. Тальке же сунула плед: – Рви и вяжи. И рот заткни! Тьфу, – я кинула ей кинжал Торуса, а меч с поясом забрала себе.

– А я не умею, – проныла Талька, но сама уже деловито резала плед на полосы и вязала руки и ноги своему врагу. Нож вернула. Помогла мне натянуть гербовую котту, плащ и сапоги. На обмотки пошли останки пледа.

Я полюбовалась Талькиной работой – и помереть Торус не помрет, но и не развяжется:

– Ну, а дальше что? Взять тебя за шкирку да к выходу гнать? Кстати, очень там удивятся: я этого мерзавца на две головы ниже даже в сапогах. Эх, жаль, я только во сне в Твиллег попадать умею. А как глаза раскрою – назад бросает...

Талька напоследок с удовольствием попинала легата и выпрямилась, закусив губу. Похоже, все у нее болело.

– Пфэ, – изрекла она гордо. – Торуса к лешему. Котта с гербом. Так что можешь и за шкирку. Только пинай не сильно, лады?

– Ладно, сильно не буду, – пообещала я. – А ты дорогу выбирай. Я без памяти была, когда меня притащили. Да, а ты ее знаешь?

– А то... думаешь, первый раз я тут сижу?

Мы вышли в похожий на кишку коридор и, выбрав из связки нужный ключ, заперли двери. Закладывая засов, рыжая огляделась и страшным шепотом поведала:

– Вон туда прямо, потом по лестнице вверх. Тут стража мотается редко. Хоть защита накладена, чтобы не чаровать, а все одно боятся сглазу, – она подмигнула. Зеленющие, как у Люба, глаза, ярко светились в темноте.

– Вот и ладно, – буркнула я, пытаясь сориентироваться в свете редких факелов: они больше воняли, чем светили. – А сунутся – им же хуже, – я легонько пихнула Тальку перед собой.

Вот жаль, что Звингард мне голень перевязать не успел. Рана не тяжелая, но крови я потеряла много, и двигаться больно – пару дней и вовсе ходить бы не стоило. Я вспомнила, как Одрин носил меня на руках, улыбнулась и, прихрамывая, потянулась дальше.

За поворотом мы налетели на стражника, лениво обходящего коридоры. Он был один и практически безоружен – похоже, в этой тюрьме не слышали о побегах.

Увидев на моей котте белый гербовый круг с серпом, тюремщик испуганно посторонился. Но, похоже, бедняге неодолимо хотелось поболтать.

– Куды ведем, ваш... свейшество?.. – стеснительно поинтересовался он.

– В университет, она там студента соблазнила, проверяем, – прохрипела я. Талька вздрогнула и едва не вырвала из моих пальцев воротник.

– Неправда! Он сам пришел!

Стражник деликатно гыкнул.

– Ну, рыжая... а еще целку из себя строила... менестрелька...

Он снова гыкнул и двинулся дальше. Когда стихло эхо его шагов, Талька яростно зашипела:

– Чего пристойнее придумать не могла?

– Еще и не угодила! – я подавила в себе желание как следует пнуть Тальку в... пониже спины. – Топай... где твоя лестница?

Повязка на ноге сделалась подозрительно влажной. Мгла! Только этого не хватало...

– Ты мне репутацию испортила!

– Что-о?!

– Я не шлюха, я менестрель!

– Ага. Только ногами двигай. А то костру все равно, кто на нем горит. Ну нашла же время о репутации думать, зараза ушастая!.. – ошеломленно повторяла я, толкнув девицу, чтобы двигалась живее.

– Я – это я! – буркнула Талька. – И ух у меня всего полтора.... Теперь... Вон она, лестница.

– Зато язык... не в меру длинный, – зловеще прошептала я ей в спину.

На лестнице обошлось без встреч. Зато сама она... узкая, грязная, скользкая, крутая... Сейчас точно помру, и делайте со мной, что хотите.

Когда мы добрались наверх, я была бледной и потной, как мышь под веником.

Талька выглядела не лучше, потирала то один ушиб, то другой, моталась от стены к стене узкого коридора и хромала на обе ноги, как на все четыре. Мы еще какое-то время плутали по тюремным тупикам и закоулкам, настолько бестолковым, что лишь кто-то отлично знающий мог сориентироваться здесь; укрывались в каких-то нишах от мимохожих стражников, отпирали решетки украденными ключами, и, наконец...

– Вон... там... черная дверь, – рыжая ткнула пальцем в грязно-рыжую полутьму, громко хватая воздух ртом. – Ее слабее стерегут. Два стражника... обычно...

Я пожала плечами:

– Ну... Говорю я. А ты молчи и не трепыхайся.

– Опять о любовнике?!

– Тихо! – я толкнула девицу вперед, надеясь, что хотя бы при караульных она промолчит. Зрение у элвилин было лучше моего, и охрану Талька разглядела намного раньше. Вырвав у меня воротник, сползла по стене:

– Вляпались. Вон тот, жирный – Марус, – наскоро просвещала меня рыжая. – У него теща из столицы и беда с зубами. А когда все разом... ух! А он как раз зыркает и за щеку держится.

– Спасибо.

– А второй еще хуже, – неслась Талька по кочкам. – Хивтей-хромец. И руки у него, как жабы. И хитрый... Мимо него...

Я вгляделась, напрягая зрение.

Дела у Маруса были явно хуже некуда, огромным камнем придавив покатые плечи. Он страдальчески кривился, держась за алебарду, и будущему не радовался. А Хивтей просто ковырял в носу. Заслышав наши шаги, оба выпрямились и грозно окликнули:

– Кто идет?!

– В университет, для дознания, – буркнула я. – Двери откройте.

– Ага... к студентам, значит... – протянул Марус, – а чего? Короедов, значит, изучение? – он поглядел на взъерошенную Тальку. – И пощупать дают, а?

Рыжая гневно зашипела.

– Дурень, – буркнул в сторону Хивтей, с места не двигаясь.

– Не изучать. Выяснять, с кем она стакнулась да сколько ей уплочено, – я откашлялась, – за услуги. Ну, – я повернулась к хромому, – и сколько мне ждать?

И тут же придавила ногу готовой взвыть рыжей.

– Погоди-ка, дамочка... – Хивтей уставился на меня маленькими цепкими глазками.

– Я вот тут ужо лет пять как стою, всех дознавателей здешних по лицам, да по именам знаю. И эту стерву рыжую тоже. А вот тебя что-то вижу в первый раз...

– И я тебя, я с легатом сюда приехала.

Я молча выругалась. Свалить-то я их свалю... но лишний шум не пойдет на пользу... Пуще того, город я не знаю... и двигаться не можем быстро... Да чтоб его!

Следовало заранее изучить театр военных действией, с планами Сатвера ознакомиться, знать убежища и связников, хотя бы из Сианна детали вытрясти. Но суть-то в том, что сколько я ни храбрилась, в тайне от себя знала, что ехать мне сюда не хочется и незачем. Вот теперь остается локти грызть.

– Угу, угу... сам он вошел и не вышел, причем, один вошел... – нехорошо ухмыльнулся Хивтей. – А дай-ка мне глянуть разрешение от легата, чтобы вывести короедку-то.

Марус заржал и нагло подмигнул Тальке. И теща, и зуб были разом забыты.

Я, став боком к крепышу, чтобы не отсвечивать, показала Хивтею обнаженный меч.

– Вот мое разрешение, милый. Устроит? – с ядовитой лаской поинтересовалась я. Короткое движение – и стражник упадет, разрубленный от паха. Что он прекрасно понимал. И алебарда не спасет – я слишком близко.

Хивтей судорожно сглотнул и опустил глаза.

– И что потом? Далеко ли убежите-то, в Сатвере? – он передернулся и стрельнул глазами в напарника. Но Марус в этот момент облизывал взглядом рыжую и обращал на нас не больше внимания, чем на дохлых мух.

– А ты нас из города выведешь, – ледяным шепотом подсказала я. – И либо озолотишься, либо сдохнешь. Смотря, как себя поведешь...

– Погодь... – алчно прошептал он. – Не части, сколько мне дашь?

Марус отставлял уже алебарду к стене, собираясь познакомиться с зеленоглазой элвилин поближе, но замычал, хватаясь за щеку. Талька выдохнула облегченно.

– Проводи нас, – приказала я Хивтею. – Живо, отец Олав уже злится.

Хромец кивнул и открыл замок. Здоровенная дверь заскрипела ржавыми петлями, в коридор ворвались солнечный свет и свежий воздух. Несмотря на свойственную задворкам помойную вонь, он, как мокрой простыней, хлестнул по лицу. И какое-то время мы лишь жадно дышали, прищурясь, не в силах сдвинуться с места.

Я удивилась, что день еще не закончился, вон оно, солнце, стоит высоко над башнями и покатыми черепичными крышами. А ведь мне казалось, что прошла уже уйма времени! Столько всего успело произойти...

Стражник вышел первым и вопросительно посмотрел на нас. Я подтолкнула Тальку и вместе с ней оказалась в переулке. Голова закружилась, меня повело, я сглотнула комок тошноты и с трудом удержалась на ногах.

– Ты... – я старалась держаться к Хивтею поближе, чтобы исключить полученное им на просторе преимущество, – сколько хочешь, чтобы безопасно нас из города вывести?

Хивтей облизнул губы и зыркнул по сторонам:

– Ну... жизнь нынче дорогая... Так что сотня с тебя, а то закричу... – его глазки жадно блеснули.

– На, вымогатель, – я сунула в руки тюремщика кошелек Торуса. – За воротами получишь столько же. Отойдем, подальше пересчитаешь. А то с напарником придется делить...

Хивтей к насмешке остался равнодушен, подкинул кошель на руке, проверяя вес, быстро сунул за пояс и нагло сощурился:

– И-и, дева... Выйдем мы за ворота, а там ты ножиком чик по горлу, да серебро обратно отберешь... Я вас, короедов, знаю... Не! Вот что мое – то мое, – он осклабился. – А уж зарываться не стану. Так меня еще мой дед учил, мудрый был человек и прожил долго. Так что катитесь-ка вы по добру по здорову, пока смена не подоспела. Ворота во-он там, – он неопределенно махнул рукой вдоль переулка и захромал обратно к двери так быстро, что и не всякий здоровый угонится.

– Да чтоб тебя! – я топнула ногой и, покачнувшись, ухватилась за Тальку. Прикусила рукав, чтобы не заорать от боли. Один хромец двух других обхитрил!

– Ну, и каков план? – осведомилась рыжая.

– Город знаешь?

– С большего. Отсюда на площадь и... мне что, дальше пленницу из себя корчить?

– Ага.

Девица сердито тряхнула короткими рыжими волосами, попросила умильно:

– А ты мне плащ отдай, а? А уши я тряпкой замотаю...

Щазз... роскошно я буду выглядеть – гербовая ордальонская накидка поверх драных штанов и серебряной элвилинской рубахи на пару размеров больше, чем требуется.

– Нет уж, ты уж урон репутации еще немного потерпи... – я опять уцепила Тальку за шкирку и толкнула к выходу из тупичка.

– Эй, полегче ты! – надулась она. – Мне ступать, между прочим, больно. И вообще, мы до Дальнолесья что, пешком пойдем? Нам бы лошадками разжиться, хоть понечками...

Я утерла лицо рукавом свободной руки:

– А, раз козе смерть. Счас выйдем на площадь да конфискуем, – и выразительно потыкала в герб на котте – багровый серп, вписанный в белый круг.

***

При виде дознавательницы в черном, пинающей перед собой рыжеволосую ободранку, две девицы-цветочницы в кружевных чепцах подались под высокие арки собора, поглядывая то на корзинки с последними вялыми букетами, то проверяя выручку под крахмальными фартучками. День был ярмарочный, и распродались они давно, но последний охапки – у первой ноготков, у второй звездоцветов – сбывать не спешили. Ведь куда приятнее торчать на праздничной площади, чем сидеть дома.

Девица с календулой легонько толкнула подругу локтем:

– Глянь, ордальонша – баба. Значит, дело деликатное.

Торговка звездоцветами покраснела и хихикнула.

Я слегка повернула голову в сторону красавиц, и их точно сдуло ветром. А я – узрела у таверны с огромной вывеской "Зуб дракона" ну просто о-очень знакомую кобылку: каурую, гривастую, косящую огненным оком... я в твиллегской конюшне на нее глаз положила, да предпочла тогда белого. Я решительно пихнула Тальку туда:

– Счас... вот эту заберем.

Мальчишка-сторож захромал навстречу.

– Вот что, юноша, я каурую забираю, – рявкнула я, распахивая плащ. Он испуганно ойкнул при виде алого серпа в белом поле.

– Так она кусачая, леди!

Мой взгляд стал холоднее горных снегов. Мальчишка попятился и нырнул в двери корчмы.

Талька вырвалась и постучала себя по лбу:

– Ну, подруга... Ты б еще фонарь ко лбу прицепила: мол, вот она я!..

Я хрюкнула, распутывая повод.

– Ну, во-первых, эта вынесет двоих, и до Дальнолесья доскачет без устали. Да и дорогу сама найдет, к родной конюшне. Во-вторых, такую догнать – что ветра в поле. Кобылки по осени словно летают. А в третьих, – я не выдержала и расхохоталась, – подозреваю я, кто на ней сюда приехал.

Талька не успела огрызнуться. Дверь таверны с грохотом распахнулась, и оттуда кубарем выкатилась растрепанная рослая блондинка в облегающем красном платье. Стиснула рыжую в объятиях и приятным баритоном завопила:

– Сандрушка!! – почти уронив Тальку наземь.

– О боги! Это еще кто?

– А-а-ай, больно.... – менестрелька пискнула и принялась отбиваться от дылды. – Ты меня с кем-то путаешь... я... – она всмотрелась. – Элвин?!

Дурачок расплылся в счастливой улыбке и, подняв рыжую на руки, закружил...

Челюсть у меня отвисла:

– Эй! Ты ж баба! – прошипела я. – Поставь ее на место, болван!

– Что ты здесь делаешь? – млел от счастья Элвин.

– Мгла! Давайте скорее любезничайте! А то нам на хвост все здешние инквизиторы сядут. И кнехты тоже...

Я справилась с поводом и погладила кобылку по гриве:

– Ну, где твой хозяин? Он тоже вообще дурак? Не прибежит?

– Вы, как всегда, любезны, – Сианн, возникший в дверях, и не думал скрывать, что все слышал. Талька вырвалась и спряталась за меня.

– Ну вот, – расстроился Элвин, – я к тебе со всей душой, скучал, ночей не спал, а ты прячешься...

Рыжая на мгновение высунулась у меня из-под локтя, прошипела:

– Грудь поправь...

Сианн хохотнул. Элвин смущенно заглянул за лиф и потыкал тряпки. Тряпки сдались без боя и выпали к его ногам.

– А... – махнул юноша рукой обреченно, – пропала красота...

Я, тихо выбранив Элвина балдой, оперлась о бок каурой. Надо было держаться, пока хотя бы не выедем из города, но присутствие защитников сделало меня бесконечно усталой и слабой.

– Выбираться надо. Алелор, кто там еще с вами? Кони для них есть?

– Триллве, Сандра, на конь! – скомандовал Сианн. – Вещунья вас свезет. А у меня еще тут дела.

Талька обиженно задышала у меня за спиной.

– Какие дела? – вцепилась я в будущего пасынка. – Торус развяжется – ховайся в бульбу! И чего ждешь? Рыжую подсади! Вишь, хромая и побитая.

Сама же взялась подтягивать стремена, радуясь, что есть за что держаться, чтобы не упасть.

– Триллве, у меня приказ, – Сианн закинул надутую Тальку в седло. – Что?! Здесь Торус?

Ну, дошло, наконец...

– Он самый. Мы его связали и бросили в камере. Чтоб рук не распускал. Слу-шай... – мои глаза загорелись нехорошим кошачьим огнем. – Тебя же меня послали спасать, так? И еще кого-то?.. Быстро говори! И я тебе подарок сделаю! Опасный, правда, – я сверкнула опущенными долу глазами.

Алиелор полыхнул ответной вспышкой:

– Не смей говорить со мной приказным тоном, Триллве!

Но подставляя ладонь под мое колено, признался:

– В тюрьме мать Темулли. Я должен ее спасти.

– Засунь свою гордость в задницу, – прошипела я, глядя на него с высоты. – Хотя нет, так ты сильней на Торуса похож.

Бросила мевретту на руки братов плащ, стянула через голову гербовую котту, отправила следом:

– На тебе! А вот ключи и остальное, – сунула Сианну поясную сумку Торуса и кольцо из холодного железа.

Алиелор поймал его, будто горячую картофелину, охнул.

– Талька! – велела я. – Растолкуй, где мы сидели.

И когда остроухая закончила, тихо добавила:

– Одрин мне не простит. Но ты рискни. Только время зря не теряй.

Элвилин подмигнул зеленым глазом:

– Не потеряю! Мевретт я, или где...

Он влез в котту, пристроил сумку у пояса, отдал мне плащ и поцеловал ручку вспыхнувшей рыжей.

– До свиданья, милые...

Я громко фыркнула и сжала колени. Каурая прянула вперед, заставив Элвина и Сианна отпрыгнуть. Я обхватила Тальку за талию, чтобы не вылетела при аллюре.

"Леший пару собрал. Один вешает, другая обзывается... Ноги моей больше не будет в Твиллеге! А Сандра? Сианн, как ты мог!" – донесся прощальный привет "блондинки в красном". И каурая понесла нас узкой улицей, ведущей к городским воротам.

Что там было еще, и как оправдывался Алелор за свой поцелуй, нам знать не дано. А вот за свалку, устроенную в городских воротах, отвечать бы пришлось – если бы нас нагнали, конечно.

Дорога

Около получаса каурая неслась наметом, и, похоже, трясясь на луке седла, Талька успела отбить себе все, что не отбил ей Торус. Да и сама я чувствовала себя не слишком хорошо, подташнивало и кружилась голова.

Я натянула поводья, заставляя кобылку перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Звуки и запахи леса окутали меня. И лишь теперь я окончательно поняла, что мы свободны. Я закинула голову, жмурясь, сведя брови к переносице, как от физической боли. Ветерок ласкал кожу, солнце грело. Где-то вдалеке продробил дятел, хрустнула ветка под легкой звериной стопой; заскрипело, качнувшись, дерево. Пахло медом и дурманным вереском, прелью грибов, корицей засыхающих листьев. А когда глаза распахнулись, праздничный мир опалил своими красками. Осень – золотая госпожа – тронула рукой чубки деревьев: каймой, золотою рамой, ярким сполохом. А ветер тряхнул и перемешал цвета: густо-зеленое, рябое, багряное, темно-лиловое... И весь лес, колышущийся, словно море, уходящий к небу лохматыми вершинами; пламенем и сосновой синевой, лежал перед нами. После тюрьмы, после зеленовато-серых камней Сатвера он слепил. Он сбивал дыхание так, что кружилась голова. Я пила воздушную сладость, как родниковую воду, а вокруг нашей каурой лошадки качалась трава: мятлик, полынь, звездоцветы; высыхающая коричневая пижма, царские скипетры, гвоздики... то, что топчешь, не замечая, а оно буйствует и живет.

Талька поерзала в седле, заставив меня очнуться:

– Слушай, а, может, завернем? Тут деревенька есть. Близко. А то, гляжу, ты совсем устала... – она посмотрела куда-то вверх, мазнув меня по носу жесткими волосами.

– Ты меня что, спиной видишь? – усмехнулась я. – Это кто устал? У меня ноги в стремена упираются, мне удобнее... Ладно, давай завернем. Есть жутко хочется, – я облизнулась. – Показывай дорогу.

Рыжая обиженно фыркнула, но потом засмеялась:

– Все-то ты знаешь... Направо сворачивай. Кажется...

***

Со стороны Твиллега летел по дороге всадник. Лицо его было сосредоточенно, конь под ним распластался стрелой, и шало дробили проселок копыта: "Толь-ко-бы-ус-петь..."

Лопнули тысячи звенящих нитей, привязывавших Мадре к Дальнолесью. Лес продолжался обычный, не колдовской. Мевретт остался один.

Накатил страх, тягучий, медовый... тот, что проглядел Одрин, когда покидал вотчину вместе с сыном и своей Триллве.

Остался за спиной чародейский кокон. Словно разжалось теплое, привычное, дарящее силу и тепло объятие; и элвилин смахнуло ветром, как бабочку с ладони, повлекло, ломая крылья, пугая... и даря то, чего никогда до сих пор с ним не было. Свободу? Полет?

Свистнули в ушах слова дедки-лекаря Звингарда: "Поглядим еще, какая бабочка отсюда вылетит..." А получается, вырвался Одрин, сам?

Это осознание помогло лилейному скоротать дорогу.

Мевретт был уже на полпути к Сатверу, когда шум с лесной просеки заставил его свернуть и притаиться в кустах. Но, приглядевшись к разношерстной шумной компании Давних, сопровождающих полотняный фургончик, Одрин с изумлением понял, что это всего лишь труппа бродячих лицедеев, невесть каким ветром занесенная на границы Дальнолесья. Ну надо же... – подумал он, – вот так вот запросто в такое время...

Недоуменно пожал плечами и хотел, было, уже проехать мимо, когда его окликнули сочным басом:

– Эй!.. Послушай-ка, мил человек!

Одрин придержал коня. На него, скалясь в три с половиной зуба, добродушно смотрел коротышка, больше всего похожий на сморщенный от старости, одетый в цветные лохмотья гриб.

– Ты не знаешь, Вересков цвет-то далече? Ну, деревенька такая! – пояснил он, увидев, что до Одрина не доходит. Ухмыльнулся, отбросив назад пегие патлы.

Мевретт пожал плечами, указав направление:

– Недалече. Но ездить не советую, "черные" там побыли с утра.

И хотел уже мчаться дальше, но тут внимание привлекли лай и обиженный рев. Одрин осадил жеребца и всмотрелся в живописную группу, пытаясь определить источник звука.

К задней грядке телеги был привязан веревкой медвежонок. Ленивую карюю лошадку, кивающую спутанной гривой, он нисколько не тревожил. Зато свора сопровождающих труппу разномастных псов так и норовила уцепить беднягу за голые пяты. Медвежонок отмахивался и жалобно ревел.

Подавив в себе приступ гнева, Одрин спросил у "гриба":

– Это ваш медведь?

Тот довольно ухмыльнулся:

– А как же, наш...

Собаки, почуяв присутствие элвилин, унялись; а медвежонок встал на задние лапы, когтя воздух передними, и заплакал.

Мадре, дернувшись, погнал коня прочь, твердо зная, что не имеет права задерживаться. Но, проехав с полмили, остановился. Представил себе несчастную мордочку Темулли, прижимающей к боку зеленого друга, и, ругаясь, вернулся.

Вересков цвет

Еще вчера здесь вполне мирно жили Давние и элвилин, а сегодня... От пожарищ расползался жирный дым, забивал вонь испражнений и тошнотный запах крови. Одного из мертвецов, лежащего поперек дороги, переступила Вещунья. Он был убит копьем в спину. Бронзовые мухи, зудя, копошились в ране.

Еще пятеро элвилин странными плодами болтались на березе. Их вешали со знанием дела: сломанные шеи, лиловые высунутые языки; и острые уши мелькали из-под волос, относимых ветром. Клевавшие висельников сизые вороны при нашем приближении тяжело поднялись в небо, но почти сразу вернулись, понимая, что от нас им не будет вреда.

В деревне могли быть и другие мертвецы, лежащие там, где их настигло железо, или сгоревшие вместе с домами. Возможно, заживо.

При виде трупов Талька резко повернулась, уткнувшись мне в грудь.

– Гады! Гады!... – она скрипнула зубами. – Ненавижу...

Главная (и единственная) улица была насквозь продута ветром и пуста. Пахло пеплом и горьким дымом.

Те дома, которые уцелели, казалось, притиснулись со страху к земле, натянули на подслеповатые оконца тростниковые стрехи и наглухо запечатали двери. Ни людей, ни кур, ни собак...

Я передвинула меч на бедре, чтобы удобнее было выхватить.

– Тут те побывали, на которых мы с утра нарвались, – ржавым голосом сказала я. – Полезем туда... расспрашивать... или ну его?

И вдруг тошнота, которая прежде лишь чуть давала о себе знать, кислым комом рванулась в горло. Я едва успела соскользнуть с вороного и отвернуться к ближайшим кустам. Талька мужественно держалась.

– Ты что? Ты в порядке?

Я обтерла рот пучком травы и поднялась, стараясь не опираться на раненую ногу.