Текст книги "Ночь упавшей звезды"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталья Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, чего спросить хотел? Меня тебе уступают... – и залилась зеленоватыми слезами.

"Ежик" отвернулся, сел на край стола и начал медленно расшнуровывать сапоги. Ноги горели... Разувшись, он с наслаждением помахал голыми ступнями в воздухе, остужая. Повернулся ко мне:

– Вы от нас не отставали...

Вздохнув, я переползла на стол к Лери, чтобы не мешать Одрину беседовать с призраком. Уселась, скрестив ноги.

– Спасибо. Я очень люблю танцевать. Правда, не всегда есть возможность. Поединок мастеров боя всегда чем-то похож на танец и наоборот, не находите?

Сябик пожал плечами и с уверенностью заявил:

– Я не люблю войну, а из оружия предпочитаю тесак, которым удобно резать мясо и хлеб, колоть щепки, косить траву и кусты и резать по дереву. Поэтому могу только сказать, что танцы я обожаю...

– А я, – Сианн устроился возле нас, – люблю джигу. Как угодно, а вистл трактирщику не верну. Звук хорош.

Я улыбнулась Себастьяну, а Сианну ответила:

– И не возвращайте. Ему за коварство с петухом и жадность и вовсе надо голову открутить, – хозяин, поймав мой взгляд, по стеночке дернул из залы. – Небось, постояльцев призраком пугал; сколько она тут живет, интересно? Мог же разобраться... Как у вас, кстати, призраков изгоняют? – размотала повязку на ноге – все равно узел развязался, да и грязная она была, точно половая тряпка. Изогнувшись, поглядела на струп. Ничего, не разойдется, если до сих пор не разошлось.

– У нас – священным мирром, – Сианн пожал плечами. – Это, смотря, кого "нас" вы имеете ввиду... Вам ногу помочь перевязать?

– Не, не надо. Уже не болит. Мирром? – я заморгала. – Это маслом, что ли?

И смешалась. Опять леший за язык тянет. Не, не буду больше с Алелором ссориться и неудобные вопросы ему задавать – тоже.

– Я бы не прогонял... Приструнил бы чуточку... Не, я теперь точно сюда мотаться буду. Хорошо пляшет... – замечтался Сябик. – А ещё, мевретт Сианн, я вас с собой прихвачу тоже. Джига на вистле – мне понравилось...

– Не маслом, а мирром, священным, – махнув рукой Лери, словно ребенка, поправил меня Сианн. – Со священником и молитвой, как добропорядочному ордалианину положено.

Я думала, элвилин сейчас улыбнется, но он оставался удручающе серьезен.

– Но ведь ордальоны – ваши враги!

Вот что Сябик собирается сюда мотаться для плясок с призраком – меня нисколько не изумляло, но заявление Сианна...

Я прижала пальцы к вискам.

– Леди, вы путаете Орден ордальонов и ордалианскую веру, и для давних, и для элвилин равно приемлемую, хотя и не всеми ими поощряемую. Вы, вот, человек, а не ордалианка, насколько я понял...

Сябик тоже честно задумался, какой он веры. Вновь принял детскую свою ипостась и с умильным видом поглядел на Сианна, будто ждал от того чашки с патокой и каленых орешков. А вот все остальное, похоже, вовсе его не интересовало.

– Ордалианкой я быть не могу, потому что... потому что я вообще из другого мира, – сердито отозвалась я. Втянула воздух: – И вообще. Моя вера – мое личное дело, мевретт Алелор.

Сианн поднял руки, как будто сдаваясь:

– Как угодно, только не сердитесь! Ваше, так ваше. Может, вы все же дитя Люба, потомок колдунов, поддержавших элвилин после предательства давних?..

– Любова магия чувствуется сразу. Тут ее нет, – Лери пристально посмотрел на меня.

– Я не сержусь. Просто запуталась. Но... правда, я не хочу с вами свориться. Это само собой получается. Видимо... видимо, потому что боюсь мужчин, – выпалила я.

– Мы страшные? – элвилин весело улыбнулся. – Ну, да... А знаете, как меня отцы-инквизиторы боятся? Ну, когда в следующий раз испугаетесь, предупредите, хорошо? Мне бы хотелось сохранить голову на плечах.

– А я-то, надеюсь, не страшный? – забеспокоился Сябик. – Я еще маленький...

Нет, как все же удобно, прикинуться дитяти, чуть что, и шасть за отцовскую спину.

– Да при чем тут отцы-инквизиторы?! – крикнула я на Сианна. – Я не о том совсем! И не собираюсь вас убивать. Просто там, в моем прошлом, что-то есть, как заноза. Я не помню, но боли это не отменяет, понимаете? Я боюсь довериться... А... – я слезла со стола и ушла за стойку, нацедила себе из первой же бочки спиртного и выпила залпом. Потом присела на корточки изнутри, прислонившись к стойке спиной.

И поразмыслила над робким вопросом Сябика.

Страшный? А откуда я знаю... я о нем почти ничего не знаю, кроме того, что чудесно танцует и что лошадка у него в цветочек – в тон рубахе. Или, скорее, рубаха в тон единорожке.

Себастьян, легок на помине, спрыгнул на пол, как был, босиком, и подошел ко мне:

– Вы... в порядке?

Сианн вздохнул, встал, сунул вистл за пояс и, облокотившись о стойку, посмотрел на меня сверху:

– Понимаю. Простите. Но отцу вы можете довериться. И мне тоже.

Теперь уж Сябик задумался, можно ли ему довериться. Судя по выражению лица, он и сам не знал. Видно, раньше он вообще девушек всерьез не принимал во внимание и не рассматривал...

– Не трогайте меня, пожалуйста, – попросила я. – Без обид.

Да, Одрину я уже доверилась, вся... и единственному сейчас доверяю.

Я глубоко вздохнула.

Я вцепилась в него, точно ребенок, который боится темноты. И он меня не оттолкнул... Почему? Непонятно...

– Ладно, – покладисто кивнул Сианн. Присел на пол рядом со мной и, прижав к губам полюбившийся ему вистл, стал наигрывать негромкую плавную мелодию. Сябик пожал плечами и взгромоздился на стойку, болтая ногами в воздухе и, скорее всего, размышляя, до чего же здорово, что из девушек у него есть только Ромашка. Он поднимал брови и двигал губами, усмехался и хмурился.

– Правда, она-то как раз мне и доверилась... Но прекрасно справляется и сама. А ещё за меня всё время решает, – бормотал он.

Я невольно стала мурлыкать в тон мелодии, тихо и стеснительно.

"Ту, что пляшет

В костре босиком,

Чужими наветами не смутить.

Не напугаешь ночной грозой

Знающих правду – что молния тоже струна.

Просто она –

Умеет светить!

В теплом круге ее костра

Вечно будет царить весна"...

Сябик прислушался к мелодии и начал раскачивать в такт левой ногой. Хотя танцевать, даже так медленно, его пока что совсем не тянуло.

Сианн хотел, верно, подбодрить меня, но беда флейт в том, что, когда на них играешь, говорить невозможно... И он ограничился тем, что заиграл чуть громче. Я сбилась и замолчала.

Сябик ободряюще мне улыбнулся, а нога всё так же раскачивалась в лад. Это ясно: один раз заведешься – потом три дня музыку спокойно не послушаешь.

Сианн услышал, что я больше не пою, и огорчился. Вслух пожалел, что здесь нет лютни – она осталась в замке. Не тащить же ее было под дождем... Да и выскочил он из Твиллега не в том состоянии, чтобы о лютне вспомнить. А под лютню можно было бы спеть... И даже расшевелить на песню меня – голос, дескать, хороший, чего стесняешься...

Потом доиграл мелодию и улыбнулся. Никому. Просто так. Самому себе. И мелодии, которая, по его мнению, вполне удалась, а, ведь, скорее всего, сочинялась на ходу...

Я вздохнула. Ну когда же они договорят, наконец, с этим призраком... Можно подумать, Одрин завел для Сарк любовную балладу на полтора часа... Пол холодил босые ноги. Я разогнулась и пересела на угол ближайшего стола. Тоже стала болтать ногами. И даже пару раз зевнула. Вот сейчас растянусь прямо здесь... ну и что, что жестко и неудобно? Зато просторно... и можно плащи подстелить...

– Сейчас заснете, – Сябик сам широко зевнул. – А какой теплый у Ромашки бок... и мягкий... о-о...

– Да ладно. Вряд ли еще что-то серьезное произойдет. А мне на рассвете уезжать.

Я все же сходила за плащами: свой, синий с серебром, подстелила, а плащ Одрина сложила вместо подушки под голову. Получилось уютно. От плащей пахло озерными лилиями... Вдыхая аромат, я закрыла глаза...

– Эх, понаехало правительство, – согнав Лери и протирая стойку, бормотал корчмарь, – ни сна, ни покою...

– Ну почему же? Уже сон и почти покой... – отозвался сонный Сябик, не иначе, думая, доползет ли до Цветочка или здесь заснет. Тихонечко фыркнул, подхватил сапоги и зашлепал босиком в сторону выхода. Видимо, решил-таки ночевать в конюшне: единорожка хорошая, не надо заставлять её ревновать...

Галактион же покосился на беседующего с призраком Мадре и незаметно повертел пальцем у виска.

Засыпая, я видела, как силуэт призрака задрожал и начал таять в воздухе. В самый последний момент девушка еще успела бросить прощальный взгляд на таверну, на дремлющих постояльцев, на стоящего рядом с ней Мадре. По лицу Сарк пробежала мимолетная облегченная улыбка, и привидение исчезло. Одрин вздохнул и тоже огляделся. Подошел к столу, на котором я свернулась калачиком, уселся, осторожно приподнял мою голову и положил себе на колени. Посмотрел на выбирающегося из-за стойки Сианна и улыбнулся ему:

– А ты что не спишь?

– Не хочу, – пожал плечами Алиелор, внимательно изучающий устройство вистла. – Вы, вон, тоже не спите.

На пороге таверны вновь вырос Сябик, заспанный и сердитый:

– Ромашка – вредина... – пожаловался он. – На дождь меня выгнала...

Черноволосый мевретт хмыкнул:

– Неужели? И что это с ней?

– Не знаю я, – буркнул серенький. – Влюбилась, что ли...

– В кого? А, может... обиделась, что ты оставил ее в конюшне и не взял с собой в таверну?

– Да не, не обиделась... Она знает... Скорее уж дело в том белом коняге, на котором леди Аррайда приехала...

– Надо было соглашаться... чтобы в девушку... – сквозь дрему пробормотала я, повозилась, устраиваясь... Мне стало теплее, и голова лежала на чем-то помягче плаща... но выяснять, в чем дело, не хотелось – уж очень я была сонная.

Одрин усмехнулся, представив себе единорожку, расстроено пережевывающую сено и бросавшую полные нежности взгляды на белого, и, кажется, подумал, что и сам недалеко от нее ушел. Он ласково погладил мои рыжие волосы и уставился на огонь.

Я снова повозилась, почувствовав теплую тяжесть на голове, и поймала руку Одрина.

– Ты... призрак...его нет? – спросила я, не открывая глаз.

– Его нет, – тихо сказал мевретт и, наклонившись, поцеловал меня в лоб. – А ты спи, Триллве, тебе завтра еще ехать все утро...

– Я пешком пойду, – пробормотала я. – А что ты спрашивал?

Рука мевретта дрогнула в моей.

– Не хочешь – не говори, – заторопилась я, почти окончательно просыпаясь. Он и не сказал тогда, судорожно затрясся, сжимая меня в объятиях и клянясь не отдавать никому. Потом, много позже, я по крупицам собрала суть видения, уговорила, упросила поведать мне то, что так и не вспомнила сама.

Разум не желал признать такое, разум предпочел беспамятство.

Одрин прикрыл глаза, словно перед его мысленным взором опять пронеслось только что пережитое...

"– Что ты хочешь спросить? – слова прошелестели листьями на осеннем ветру.

Элвилин посмотрел на Сарк и вздрогнул – большие глаза глядели безжизненно, и только в самой их глубине блестел холодный, до дрожи, огонь.

Мевретт, движимый долгом, собирался, было, уже завести речь о войне, но внезапно, посмотрев через прозрачное плечо, встретился взглядом со мной. И я почему-то показалась ему такой одинокой и испуганной, что он тихо и неожиданно даже для самого себя спросил плясунью:

– Расскажи мне про нее...

Сарк кивнула и, распахнув свои и без того огромные глаза, медленно приблизила лицо к Мадре и в упор на него уставилась. Он хотел отшатнуться, но внезапно почувствовал, что разум его раскрывается, перед глазами все быстрее мелькают неясные картины, и вдруг пространство вокруг распахнулось, и он увидел огромное синее небо, по которому плыли кучерявые барашки облаков. Посреди этой синевы, пронизанной солнечным светом, будто парила серая замковая башня. Высоко в небе кружились птицы, а вдалеке, за полосой леса и зеркалом спокойной воды золотились на солнце крыши белокаменного города.

На площадке башни кто-то стоял. Через мгновение видение приблизилось, развернулось, и Одрин узнал меня, стоявшую у одного из каменных зубцов. Я скрестила руки на груди и, улыбаясь, смотрела на город. Мевретт хотел было меня окликнуть, но понял, что не может произнести ни слова. Он прислушался и с удивлением понял, что его окружает полная тишина – ни крика птиц, ни шума ветра, ни голосов людей, показавшихся вдруг на замковой площадке. Впереди всех важно шествовал высокий, черноволосый мужчина в богато расшитом красном плаще. Трое его спутников, облаченные в доспехи, очевидно, были стражниками: Одрин увидел, как солнце на секунду блеснуло на их алебардах.

Я обернулась, видимо, услышав шаги, и пошла навстречу мужчине. На моем лице промелькнула радостная улыбка, которая тут же погасла. Черноволосый смотрел на меня, склонив на бок голову и что-то говорил, небрежно жестикулируя и язвительно улыбаясь. Растерянность на моем лице сменилась болью и гневом, и я сжала рукоять меча. Человек в красном – а это был именно давний – кивнул головой стражникам и отступил, уходя за их спины. Воины стали теснить меня к краю площадки, и я, к большому удивлению Одрина, почему-то отпустила меч и гордо подняла голову, надменно говоря что-то черноволосому. Лицо того исказилось от гнева, он выкинул вперед руку и наставил палец, то ли обвиняя, то ли требуя. Стражники подскочили, скрутили мне руки, поставили на колени. Черноволосый подошел и, ухватив меня (Триллве Одрина!) за волосы, откинул назад голову и уставился в лицо. Я закрыла глаза и плюнула на него. Человек размахнувшись, ударил меня по щеке, коротко бросил что-то и, резко развернувшись, пошел прочь.

Я побледнела и опустила голову. Воины рывком подняли меня на ноги и потащили к зубцам. Я даже не пыталась вырваться. И только возле самого края встрепенулась, как пойманная птица, и птицей же полетела вниз.

Одрин пытался закричать, рвануться, спешить на помощь – безуспешно. Как во сне, он видел мой медленный полет, распахнутые, полные боли и слез глаза, раскрытый в немом крике рот, развевающийся костер волос. Почти у самой земли вокруг тела вдруг зазмеились разноцветные блики, и я пропала, исчезнув в яркой белой вспышке. И откуда-то из памяти Мадре внезапно всплыла гравюра из книги, которую он открывал еще ребенком, и пришло понимание, и явилось слово. Аллроан..."

Мадре вздрогнул и открыл глаза.

Узнав все это, я долго пыталась понять, почему тогда не сопротивлялась, почему не захотела умирать достойно, с оружием в руках, а позволила себя сбросить? Я размышляла не раз и не два и, вероятно, нашла ответ. Меня убило предательство любимого человека, убило изнутри. А мертвой оболочке уже все равно, как с ней обошлись.

Глава 12.

– Что с тобой? – я резко села, обнимая Одрина обеими руками, меня трясло вместе с ним. – Что с тобой?! Очнись!

Одно длинное мгновение он непонимающе смотрел мне в глаза, потом облегченно вздохнул и с отчаянием прижал меня к груди:

– Девочка моя... милая... я никому не позволю тронуть тебя даже пальцем.

Сианн смотрел на нас со стороны. Видимо, ему было очень страшно за его Флору. И он чувствовал себя виноватым, что сейчас не с ней. И что между элвилин и людьми вот-вот начнется война, которая навсегда сможет их разлучить... А может, думал о чем-то еще. Я ведь правда не умею читать мысли.

Черноволосый мевретт легко вскочил на ноги и подошел к нам:

– Аррайда, вы еще не передумали ехать в Сатвер?

Я сморщила лоб, пытаясь понять, чего добивается от меня Сианн. Слова Мадре звучали в голове, заслоняя все остальное. Невольные слезы бежали по лицу. Не потому, что мевретт прижал меня слишком сильно. Простота его слов обожгла.

Алиелор вздохнул и повторил снова:

– Я понимаю, что вам не до меня. Но послушайте... Я еду в Сатвер с вами. Эй, иллит атор. Вы слышите?

– Нет! – рявкнула я. – Никто из элвилин со мной не поедет! Не дальше опушки! Или... мало вам не покажется!

Вместе с криком отпуская отчаянье и страх за жениха и за его сына.

– Тише, Триллве... – Сианн положил руку мне на плечо. – Я ведь не спрашиваю, я сообщаю. Мне нужно в Сатвер.

– А тебе зачем? – удивился Одрин, не выпуская меня из объятий.

– Дела, – коротко ответил тот.

Старший мевретт качнул головой:

– Понятно. Ну, откровенно говоря, у меня там тоже дельце...

– Думаете, стражники на воротах настолько тупы, чтобы не отличить элвилин? – спросила я сердито. – Да, Алелор, вам упрямства не занимать, но хоть раз – прислушайтесь к голосу рассудка. И не оставляйте отца наедине с этой... ведьмой. Исой. Ну, пожалуйста... Что?! – я сильно толкнула Одрина в грудь. – Вы спятили?!!!

– Если я снова увижу Ису, то прольется кровь. Либо, моя, либо ее, – Сианн, кривя губы, тряхнул волосами. Вид у него был такой, что слова о крови звучали не пошло, а страшно. – А в Сатвер мне действительно нужно. А вы, отец, тоже собрались ехать? – черноволосый повернулся к Мадре, приподнимая удивленно брови. – В вас же за версту видно мевретта.

– А в тебе не видно! Леший с ним, зато и я не останусь здесь с Исой наедине.

– Боги мои... вы рехнулись оба!!! Вас сожгут...

– Или повесят. Ну, за тысячу лет не сожгли, – отмахнулся Сианн. – И, потом, зачем жечь мевреттов? Мы даже при худшем раскладе полезней живыми.

– И как я вас тогда вытащу?! Нет, меня никто не знает, я тихо все разведаю и исчезну... да хоть бы с симураном. Он ведь собирался в Сатвер лететь? Ну что же вы такие упертые, а?

Меня разрывало между желанием разреветься и надавать по голове обоим спятившим мужчинам. Яблоко от яблони, это точно.

– Отец, Аррайда права. Вам действительно лучше остаться. А я уже привык жить среди давних. Так что...

Одрин насторожился, уловив неясный шум за окном, махнул рукой: тише, мол. Складывалось ощущение, будто в стекло бьет мокрыми листьями ветка. Старший мевретт подошел к окну и вгляделся темноту за ним. Потом резко распахнул раму, и в залу влетела мокрая, взъерошенная пятнистая пичуга с красной ленточкой на лапке, красными бровками и задорным хохолком. Сделала пару кругов под потолком, резко чворкнула и уселась на плечо Мадре.

– О, это ваша почта?

– Любовное послание, – припомнив рассуждения зеленоволосой Темулли, тяжело вздохнула я. – От кого, интересно?

Вытерла от брызг лицо. Заодно тихо порадовавшись, что хоть в чем-то Алелор на моей стороне. Хотя и ему в Сатвере делать нечего.

Летавка же отряхивалась так яростно, что промочила и рыжеволосого парня, зачарованного плясуньей Сарк. Он мотнул головой. Узрел пустую кружку от пива и свой раскиданный ужин... Вылез из-за стола и мрачно поплелся к выходу.

Одрин взмахом руки подозвал корчмаря:

– Догони, расспроси. Узнай, как зовут и не нужна ли служба. Накорми, устрой на ночлег, а утром пусть твой мальчишка проводит его в замок. Я обязан расплатиться за загубленный ужин.

Галактион надулся и похромал за сбегающим гостем, а потом под ручку повел беднягу вверх по лестнице. Мадре тем временем бережно снял птицу с плеча и отвязал с ее лапы письмо.

– Это – летавка, моя Иллирит. Посмотрим, какие новости она принесла.

Иллирит снова чворкнула и клюнула мевретта в палец. Он уронил послание. Я засмеялась.

Сианн развернул листок и громко прочел: "Девы пляшут на столах. У меня все пучком, жду Элвину".

– Не понял... "Девы на столах"... Может, его пытали? – принюхался и чихнул: – Нет... Его пытали не в этом смысле...

– Что?! – вскричал старший мевретт, облизывая палец.

– Все пучком, – отозвался Сианн, с сумасшедшим видом пялясь на послание и непрерывно чихая.

– Дай сюда, – Одрин отобрал письмо и провел им над плошкой, горящей на столе. Проявилась истинная суть, как я и думала. Написанная молоком либо лимонным соком. Интересно, в Дальнолесье растут лимоны?

– Триллве, а ты что там стоишь? Тебя это касается в первую очередь.

– Что касается? – я подошла и, вздохнув, положила ему руку на плечо. И немедленно звонко чихнула: разило от записки, как от нужника – приторными духами на всю корчму.

Сианн скривился:

– Да уж, Элвин, хорош! А я грешным делом подумал, что девы на столах – это тайнопись...

Непрерывно чихая, мы прочли новости из Сатвера: о том, что ужесточили проверку на воротах; и шапку, хауберк или шлем с любого разрешено стягивать насильно – будь ты хоть четырежды высокородный рыцарь... Что стражники носят специальные обереги, исключающие очарование и убалтывание. Что по городу запрещено передвигаться ночью без особого разрешения... Что все содержатели корчем должны докладываться о своих постояльцах в прецепторию Ордена, и потому Элвину пришлось прикинуться девушкой и перебраться на проживание к некой Хильде Нейлан, ювелирше. Но он не теряет времени зря и, пребывая в женском обличии, успел сойтись с Лисаем Яннигом, уже рыцарем-ордальоном, при том, что тот пока всего лишь студент с теологии. И Элвин намеревается узнать у сего Лисая много интересного о планах инквизиции и Ордена. А потому ему срочно требуются деньги.

– Дурак!

– Элвин? Тот парень, что вы послали в Сатвер на разведку?

Я чихнула опять.

– Он сам послался. И, вижу, времени там не терял.

– А что такое, сын?

– Что такое? – заорал Сианн, на время теряя элвилинские изысканность и хладнокровие. – Да вы знаете, кто этот Лисай Янниг? А Элвин знает?! Это любимый ученик инквизитора удела! И не за красивые глаза.

Мадре положил ему руку на плечо:

– Сын, тише. Надо вытаскивать этого героя.

Посмотрел на окно, по которому продолжали хлестать струи дождя, пригляделся к коротким сполохам молний, прислушался к расходившемуся грому:

– Как я понимаю, симурана не стоит посылать именно сейчас?

При слове "симуран" Сябик подскочил на половичке перед очагом, понимая, что уже не спит, хотя, назло Ромашке, все же ненадолго задремал.

– Мевретт Сианн, а что насчет симурана? Он и вправду был?

– Еще как, – ответил за сына Одрин. – Мы сами его видели в оружейной. И я почему-то не думаю, чтобы у этой ленивой зубастой птички возникло желание куда-то тащиться по грозе.

– У меня его тоже нет, – хмуро бросил Сианн, приказав трактирщику принести еще меду и, похоже, обидевшись за симурана. – Полагаю, до утра это подождет. И еще думаю, что без моей поездки в Сатвер точно не обойтись. Во-первых, чтобы леди Аррайда не попрекала, что я отправляю туда симурана-подростка, одного и без охраны... – чернявый поднял руки, опережая готовый вырваться у меня возмущенный вопль. – А во-вторых, в сам город я соваться не буду, не самоубийца же я в конце-концов. Поброжу по предместьям, соберу слухи и новости, песни попою, других послушаю. И дам Симургу отмашку, когда в нем возникнет нужда. Ну, то есть – когда леди Аррайда убедит Элвина возвратиться в Дальнолесье. Весомо, как она это умеет, – и потер уши.

Сябик засмеялся.

– Что-то у меня знакомиться с Элвином желание пропало, – я тяжело вздохнула. – Впрочем... дайте мне какой-либо знак, по которому мы сможем узнать друг друга. И чтобы ваш Элвин точно послушался.

– Знак? – Одрин стянул с пальца массивное серебряное кольцо-печатку с узором из стрел и лилий. – Держи, его узнает любой элвилин. Только никому, кроме Элвина, ты его особо не показывай, не все остроухие на нашей стороне.

Я надела печатку на указательный палец: оно село, как влитое. Я осмотрела перевязанную руку: если замотать и пальцы, как раз хорошо получится. А рана настоящая, никто не придерется.

Сябик встал с половичка и под сердитыми взглядами обоих мевреттов наплескал себе меду:

– Мевретт Мадре, я не понял, вы тоже уезжаете?

Одрин обнял меня за плечи и тяжело вздохнул. Умом он, конечно, сознавал, что в Сатвере ему делать нечего, и своим присутствием он только представит опасность для тех, кого любит. Но с другой стороны, ему была невыносима мысль, что я и Сианн отправимся одни в такое нехорошее место.

– То есть, – расшифровал выразительное молчание Лери, – меня с собой не берут?

Алиелор кивнул.

– Почему?! Так нечестно!

– Вот такая нечестная штука – жизнь...

– Сианн, прекратите, – рявкнул Одрин. Повернулся ко мне: – Никакой отсебятины, Триллве. Найдешь Элвина, покажешь кольцо. И передашь приказ вернуться.

– Только в том случае, если ты поедешь со мной не дальше опушки. Алелору я командовать не стану, он уже большой мальчик.

– А все равно дурак, – бросил Мадре вгорячах. – Все я понимаю! Только вот боюсь. За тебя. За него. И никто этого не отменял.

– У-у... – Сябик подтянул ногу и стал поправлять шнуровку на сапоге, – вот вы уедете, а я один останусь да? Нечестно! – но через минуту тощенький оживился. – А может, мне поручат что-то серьезное?

– Не заедайся с экономкой и не попадайся на глаза Исе эйп Леденваль. Если, разумеется, Виолет ее не завернула с подарками и всем приличествующим почтением. Ну, и пригляди, чтобы Люб с Темулли замок не перевернули и на уши не поставили.

Лери скривился: ясно мол, ничего интересного.

– Сианн! – Одрин обернулся к сыну. – Я понимаю, что твой птенец – зверюга с характером...

Меня так и подмывало продолжить: "...прямо как ты".

– Но сделай так, чтобы он находился возле Сатвера. А лучше – в самом городе. На время забыл о спячке и кабанах и был готов вас вытащить.

Алиелор покраснел. Но в этот раз с отцом спорить не решился. Возможно, даже признал его правоту.

– А для симурана не будет опасно болтаться возле города? Катапульты еще никто не отменял...

– Побеспокойтесь лучше о себе, леди, – мрачно ответил Сианн. – Если об Элвине им известно, что он наш... разведчик... можно здорово вляпаться.

Черноволосый мевретт выглядел так, будто он сам вляпывался не раз и не два. Богатый опыт...

– В общем, постарайтесь вести себя, как все. А если попадетесь – валите все на нас. Целее будете.

– А можно несколько подробнее вот об этом "как все", – я уселась на угол стола и приготовилась слушать.

Алиелор поморщился. Потер правое плечо.

– Ну... уступайте дорогу ордальонам – у них черные рясы с вышивокй-серпом на плече – не спутаешь. Когда видите культовое сооружение – часовню, либо храм, либо статую с весами, – делайте так, – Сианн провел двумя пальцами по лбу слева направо. – А в остальном поступайте, как прочие давние. Если вы не будете точны в мелочах, это в глаза не бросится, ибо даже некоторые священники не сильны в атрибутах веры. Ну, и да поможет вам Судия.

Я благодарно кивнула.

Себастьян, внимательно слушавший вместе со мной, наконец, перевел дыхание:

– Ну... буду надеяться, что раз уж Триллве едет в Сатвер, с Элвином ничего не случится. Он, конечно, дурак, но я его люблю.

Мевретты зафыркали.

– Вот и хорошо, – сказал Одрин. – Я провожу Триллве и вернусь. Будем ждать их вместе.

Улыбнувшись, я вновь завладела рукой жениха. Плакать хотелось невыносимо, да что там, просто выть, отчаянно, по-бабьи. Я держалась. Только говорить больше не могла.

Одрин словно почувствовал. Накинул плащ, молча подхватил меня на руки и, не говоря ни слова, вышел во двор. Посадил на скамейку под навес и обнял, накинув мне на плечи полу своего плаща.

– Давай посидим здесь... – сказал он тихо.

Дождь размеренно барабанил по крыше навеса, шумел в листьях бука.

– С-спасибо, – проговорила я, заикаясь, – что ты меня увел оттуда. Они хорошие, но иногда их слишком много...

Я прижалась к жениху, уткнувшись головой в плечо.

– Послушай... – Одрин набрал воздух в легкие, словно перед прыжком в воду, и враз осипшим голосом спросил: – А ты знаешь, где находится город, построенный из белого камня? Рядом с ним течет широкая спокойная река, а дальше густой лес. По-моему, хвойный... – и настороженно посмотрел на меня.

– Город из белого камня?.. – переспросила я. Мне намного важней было его присутствие, чем какой-то незнакомый город, но что-то было в голосе мевретта, что заставило меня задуматься. – Город, река... башня... Башня там была?

Голова закружилась, меня потянуло в черноту. Стало трудно дышать. Опять мне привиделось серое море, лед и кровь из раздробленных рук. Видимо, я побледнела. Взгляд Мадре стал испуганным. Должно быть, мысленно кляня себя на все лады, он замотал головой:

– Ну что ты, Триллве, что ты так испугалась? Не было там никакой башни! – он начал осторожно массировать мне кисти рук. – Дыши глубже, девочка...

– Все... уже прошло... голова закружилась, – прошептала я. – Башни не было? Это хорошо...

Я постаралась улыбнуться. Для него.

Темно. Но ведь элвилин видят в темноте...

Одрин с усилием сглотнул застрявший в горле ком и погладил меня по голове:

– Слушай, я ж еще не научил тебя пользоваться летавками!

– Ага, и я забыла, – я постаралась выпрямиться. – А где эта твоя, от которой я чихала? Ну, от письма, – я улыбнулась и почесала нос, не в состоянии вспомнить элвилинское имя, явно превосходящее пичугу размерами.

– Сейчас прилетит, – улыбнулся Мадре, вытащил из-за пазухи небольшой серебряный манок и подул в него. Хохлатая, сидевшая в это время в таверне, на висящем под потолком колесе, и начищавшая перышки, встрепенулась и вылетела в открытое окно. Послушно уселась на плечо Одрину. Элвилин поднял руку, и птица бочком переместилась ему на палец.

– Это Иллирит, – Одрин ласково погладил пальцем шелковую спинку. – Она удивительная. Она даже в грозу летает.

Я поморгала.

– А-а мне... можно ее погладить?

– Гладь, – согласился Одрин, – только осторожно, Иллирит – дама с характером. Давай руку.

Летавка склонила головку на бок, придирчиво оглядела меня и негромко пискнула.

Одрин, сжав мои пальцы, осторожно погладил ими птичку. Та характер пока выказывать не спешила: похоже, уважала хозяина.

– А как она меня найдет? По запаху? – я еще раз чихнула. Убить того, у кого такие духи!

Остроухий озабоченно взглянул на меня:

– По-моему, ты простыла...

И стал стягивать с себя сапоги, ворча под нос о безмозглых мевреттах и легкомысленных женщинах. Присев на корточки у скамейки, натянул на меня сапоги, попутно объясняя:

– Ты просто привязываешь письмо к лапке и, пристально смотря ей в глаза, представляешь того, кому нужно доставить письмо. Во всяком случае, наш народ пользуется почтой именно так.

Потревоженная птица тем временем взлетела на навес, но ей там, очевидно, не понравилось, и она, вернувшись, устроилась у меня на плече. Я попыталась представить, как же заглянуть летавке в оба глаза одновременно, и решила, что, пожалуй, для отдачи мысленного приказа хватит одного, правого.

А в сапогах было тепло, правда, ноги в них бултыхались, но это уже мелочи...

Я нежно провела рукой по волосам Одрина:

– Ты не безмозглый, ты хороший. Просто твою птичку какой-то гадостью облили... э... духами, до сих пор разит, и дождь не помог. Да, а вот если ей пристально посмотреть в глаза, ничего не привязав, она полетит, куда надо, или уклюнет?

Я скосилась на летавку, переступающую по моему плечу. Коготки ее ощутимо впивались в кожу через рубашку.

– Думаю, ей это абсолютно все равно... – Одрин, блаженно прикрыл глаза, млея под моей рукой. – А тебя она уже не клюнет, она тебя признала, раз сидит на тебе.

– Эй, а ты сам не простудишься? – озабоченно спросила я. – И кого мне представить для тренировки? Я... только о тебе могу думать.