Текст книги "Смертельные друзья"
Автор книги: Ник Коулридж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
12
По субботам мы с Кэзи не ходим в парк, мы идем купаться. Дай ей волю, она бы не вылезала из бассейна, но тут есть трудности. В клуб, в котором я плаваю, детей не принимают, так что мы направляемся за мост в спортцентр Хаммерсмита и Фулхема на Лилли-роуд, куда пускают всех.
По пути я звоню Салли из машины, чтобы предупредить, что сегодня у нас купание, и она собирает вещички. Так что к моему прибытию Кэзи ждет меня в холле в полной боевой готовности, с полотенцем и купальником, большим розовым гребнем и очками для ныряния.
«Ура! Купаться! Купаться! Купаться!», – напевает Кэзи, подпрыгивая от нетерпения. Она рада меня видеть. Когда мы расстались с Салли, я боялся, что в один прекрасный день явлюсь, а она посмотрит на меня как на совсем чужого человека, забудет, кто я такой. Но теперь я спокоен. Если она может запомнить содержание телепередачи, которую смотрела неделю назад, с чего бы ей меня забывать?
Салли спустилась с лестницы с пластиковым пакетом для прачечной.
– Кит, – сказала она, – я не возражаю против купания, но следи, чтобы она не ныряла. У нее горлышко простужено.
– Отлично. Значит, на волны не пойдем.
– У-у-у, – протянула Кэзи. – Без волн неинтересно. Я осторожненько. Вот так! – И она заткнула пальчиками уши.
– Кэзи, я не шучу, – твердо сказала Салли. – В школе инфекция. Меня специально предупредили. Да, кстати, Кит, хотела тебя спросить, ты не возражаешь, если Кэзи будет учиться играть на скрипке? За отдельную плату, конечно.
– Нет, разумеется. А сколько это стоит? Два фунта за урок?
– Дожидайся! Пятнадцать! Не жадничай – ты что, не можешь позволить себе такой мелочи?
– Могу, конечно. Однако неплохой бизнес – пятнадцать фунтов за час работы. Ну, Кэзи, нам пора. Все взяла?
– Думаю, да. Все, мама? А ленту с калифорнийским виноградом?
– Я ее не положила. Слишком дорогая вещь, вдруг потеряешь.
– Но она же мне нужна! Она у меня на тумбочке лежит.
Кэзи побежала наверх, оставив нас с Салли вдвоем.
– Кит, не хотела тебе говорить раньше времени, – внезапно посерьезнев, произнесла Салли, – но тебе следует быть в курсе. У меня кое-кто появился. Кэзи еще об этом не знает. То есть она его видела, но не знает, что это значит.
– Ты имеешь в виду, она не понимает, что это мамин бойфренд.
– Ей пока рано знать такие слова.
– Он остается здесь на ночь?
– Нет, конечно.
– Значит, ты к нему ходишь?
– Кит, не хочу тебя обидеть, но это не твое дело. Я могла бы вообще ничего тебе не говорить, а я вот сказала. Мне казалось, ты за меня порадуешься.
– Я радуюсь. Извини, как-то неожиданно все получилось.
– Что тут неожиданного? Что я с кем-то встречаюсь?
– Нет, разумеется. Ты очень красивая, добрая, масса мужчин были бы счастливы тебя заполучить. Кстати, а я его знаю?
– Нет. Он в банке работает. У Флеминга.
– Богатый, стало быть?
Салли вспыхнула:
– Не знаю. Ну, в общем, наверное. Много работает. Ездит на Восток. Он сейчас как раз там.
Забавно! Я подумывал о том, чтобы жениться снова, но почему-то мне не приходило в голову, то Салли тоже может выйти замуж. Я привык представлять себе, что она по-прежнему будет жить в нашем доме, воспитывать Кэзи, и однажды я приду и сообщу ей, что женюсь. Кэзи будет подружкой на свадьбе, ей это понравится. И, конечно, я и думать не мог, что Салли так быстро обзаведется богатеньким дружком. Интересно, где она его подцепила? Я-то думал, она сидит вечерами дома, нянчится с Кэзи. Теперь все изменится. Они переедут в большой дом к северу от реки, может быть, за город, и Кэзи уже не будет жить в своей комнатке, где росла, которую я сам для нее выкрасил, в доме, за который я заплатил.
– И когда же вы собираетесь пожениться?
– Не глупи, Кит. Мы знакомы всего три месяца. Через неделю будет четыре, если быть точной. Между прочим, это с его стороны очень благородно – взять женщину с ребенком. Жертва, можно сказать.
Жертва? Стать отчимом Кэзи. Мне не понравилось это выражение – «взять», как будто моя бывшая жена и дочь – бесхозная собственность, как будто я не оплачиваю каждый их счет.
Внезапно меня ударило:
– Вы ведь не собираетесь переселиться за город? Я должен иметь возможность видеться с Кэзи по выходным.
– Кит, опомнись! Преждевременно обсуждать такие вещи. Напрасно я завела этот разговор. У Пола есть дом за городом, недалеко, возле Бейсингстоука. И насчет Кэзи мы что-нибудь придумаем. Для тебя ничего не изменится. Обещаю.
Мы приехали в спортцентр, и я повел Кэзи в мужскую раздевалку. Мне это не очень нравится, но выбора нет. Мы быстренько пробежали мимо общей душевой, где всякие подозрительные личности выразительно намыливали свои задницы, к отдельной кабинке. Кэзи минут пятнадцать раздевалась, аккуратно складывая каждую вещичку. И зря, потому что все равно их пришлось запихивать в ящик. Потом я помог ей влезть в купальник, подвязал резиновые нарукавники, и мы опять проследовали мимо нудистов к шкафчикам. Я сунул в щель монету, привязал к щиколотке номерок. Каждый раз, когда я это проделываю, мне кажется, я попал в больницу, где меня ждет ампутация конечностей. Потом, взяв Кэзи за руку, я провел ее через санитарный коврик к бассейну.
Как обычно, детский бассейн был закрыт, а большой наполовину огорожен, но нам удалось найти свободную дорожку и проплыть пару раз туда и обратно. Кэзи плавает все лучше и лучше. Она не боится опускать личико в воду и может самостоятельно плыть на спине. Интересно, есть у Пола в загородном доме бассейн? Должен быть. В Хэмпшире, наверное, в каждом доме бассейн. Мы уже в пятый раз одолевали дистанцию, когда спасательница в форменном купальнике засвистела нам в свисток, знаками требуя, чтобы мы прибились к бортику.
– Вы что, читать не умеете? – крикнула она. – Написано ведь: «Дети допускаются на глубину не более одного метра!»
– Но она не одна, я рядом, – попробовал я оправдаться. – Никакой опасности нет.
– Либо подчиняйтесь правилам, либо попрошу вас уйти.
Я забил руками по воде за ее спиной, выражая свой бессильный протест.
– Послушайте, – сказал я миролюбиво, – детский бассейн закрыт. Половина взрослого огорожена. Где же нам плавать?
– Не нравится – жалуйтесь в городскую управу, – отрезала она. – Но заплывать на глубину более метра детям запрещено.
Мы вылезли из воды, и я пообещал Кэзи в качестве компенсации королевский гамбургер. Ну и ладно, все равно что-то холодновато стало.
Проходя мимо душевой, я заметил двух мужчин, растиравших спины друг другу. Один был мускулистый, бритый наголо, с бакенбардами и черными острыми усиками. Второй – худощавый блондин. Они хохотали, и мне показалось, что они нарочно так громко смеются, чтобы привлечь к себе внимание. Я не сразу узнал в блондине Микки Райса.
В раздевалке до меня доносился его голос. На работе он держится скромно, а тут разошелся. Их болтовня эхом разносилась по всей раздевалке.
– Поторапливайся, Кэзи, – сказал я. – Пошли скорей есть гамбургеры.
На самом деле мне хотелось поскорее увести ее, пока эти двое забавлялись под душем.
Я много думал о своем разговоре с Кэрол Уайт вчера вечером. Все, что она говорила, подтверждалось. Теперь у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что Микки замешан в этом деле. Причины налицо: он черной завистью завидовал Анне и до смерти боялся, что она займет его место. Правда, это еще не объясняло тот факт, что «Санди таймс» предприняла свои меры лишь потому, что в этом был заинтересован Микки. Насколько я знал, никакого особого влияния в газете он не имел. И это обстоятельство еще больше запутывало ситуацию.
Кэзи закончила одеваться, и мы направились к выходу. Проходя мимо душевой, я мельком взглянул на парочку и увидел, как они демонстративно возят губками между ног. Показалось мне или вправду левая рука у приятеля Микки была заклеена пластырем? Разбираться было некогда.
* * *
Я стал гораздо осторожнее. После того как эти бандиты вломились в квартиру Анны и мне пришлось сигануть на крышу, я сделался осмотрительней. Старался пораньше возвращаться домой и избегал ходить вечером через темный парк. Меня даже лифты теперь пугали: в тот момент, когда распахивались двери лифта, навстречу мне мог выскочить кто угодно.
В подобных ситуациях рекомендуется резко менять распорядок дня. Уходить и возвращаться в разное время и разными путями. Менять адреса.
Однако не так-то просто это сделать. Мне по-прежнему надо было являться на работу в семь утра каждое утро, а квартира была арендована до самого Рождества. И каждую субботу, проводив домой Кэзи, я возвращался к себе полностью деморализованным всегда в одно и то же время. Эти еженедельные встречи всегда проходили по раз и навсегда заведенному порядку. Я заезжал к Салли, вел дочку в ресторан, целовал в машине на прощанье и ехал домой. Жаль, что мы видимся так редко, но, расставшись с Салли, я знал, на что иду. Зато какой-то банковский босс из Бэсингстоука сможет наслаждаться ее обществом в любое время. Дружок из банка Флеминга. Который принесет себя в жертву моему ребенку.
Я благополучно добрался до дома и сразу же прошел в кухню, чтобы проверить, не следят ли за мной снизу. Это стало ритуальной частью процедуры возвращения. Возле ворот стоял белый автофургон с затемненными стеклами без всяких опознавательных надписей на бортах. Я смотрел на него, пока он не отъехал. Кто знает, случайно ли он здесь оказался или нет?
Кто же эти люди в масках, которые проникли в квартиру Анны? Эта загадка не выходила у меня из головы с того страшного вторника. Хотелось верить, что это обычный налет – мало ли таких случаев в районе Южного Кенсингтона! Но тогда зачем им понадобились бумаги из ее стола? Положим, с автоответчиком ясно, но зачем им ее записки и папки с бумагами? И потом – почему они были в масках? И почему им так хотелось меня прикончить?
Тут возник еще один вопрос. Когда они ворвались к Анне, знали ли они, что я там нахожусь? Конечно, нет. Иначе сначала обыскали бы все углы. Странно, однако, что мысль пойти туда пришла нам в голову одновременно, и еще – что и я, и они сразу поинтересовались автоответчиком.
Мне захотелось обсудить с кем-нибудь все эти головоломки, и я сразу подумал о Сузи. Если она ездила в Уэльс в прошлый уик-энд, сейчас она скорее всего в Лондоне. Она снимает квартиру где-то в Пимлико, кроме нее, там живут еще шесть девушек. Может, я преувеличиваю, их не шесть, а только три. Они то и дело звонят ей в офис, и я не успеваю запомнить имена.
– Сузи?
– Нет, это Джемма. Сейчас позову.
Я слышал, как она выкрикнула имя Сузи. Потом добавила: «Нет, он не назвался. Мужской голос».
Сузи взяла трубку.
Я вдруг почувствовал неловкость. Я никогда не звонил ей прежде.
– Это Кит, – сказал я. – Кит, с работы.
Она рассмеялась.
– Догадываюсь. Не так уж много мужчин с таким именем в моей жизни.
– Видишь ли, мне нужна твоя помощь. Если ты не занята. Помнишь, я рассказывал тебе в корейском ресторане о том, что за моей квартирой следят и про все странности накануне убийства Анны? С тех пор еще кое-что произошло. И я подумал, если ты сегодня вечером свободна, мне бы хотелось это с тобой обсудить.
– Мы вообще-то в кино собирались, но билетов пока нет. Так что да, я с удовольствием. Если вы считаете, что я могу чем-то помочь.
– Я заеду в семь.
Я приехал на Кембридж-стрит в пять минут восьмого. Верх машины опустил, включил музыку. Был теплый летний вечер, и мне подумалось, что подружки Сузи высыпят на балкон первого этажа, чтобы полюбопытствовать, кто за ней явился. Для начальника я вел себя не очень подобающим образом. Я включил музыку погромче и пошел к двери.
Мы ехали по Кромвель-роуд, выехали на шоссе М4.
– И куда же мы? – спросила Сузи.
– В Датчет. Это такое местечко у реки, там можно поужинать на воздухе. Хочется куда-нибудь подальше от города.
Миновав контрольные полицейские пункты возле аэропорта Хитроу, я нажал на газ. Когда спидометр показал сто двадцать миль, Сузи надела черные очки. Ее светлые волосы метались вокруг лица от ветра.
Мне не хотелось начинать серьезный разговор на ходу. На приборной доске лежал листок с перечнем вопросов, которые я собирался обсудить с Сузи. Чтобы ничего не упустить.
– Что это? – спросила Сузи, протягивая руку за листком. – Повестка дня для беседы за ужином?
– Это будет деловой ужин. Вроде бизнес-ленча, только часом попозже. Повестка дня всегда имеется в виду, тайная или явная.
– Все время только работа и никаких развлечений, – сказала она с грустью.
«Лягушка и три графства» – мое любимое местечко. Я набрел на него еще до того, как встретился с Салли, и в первые дни знакомства мы частенько заезжали сюда такими вот летними вечерами. Когда я впервые сюда зашел, это был обычный паб, где подавали пиво и холодный мясной салат, деревянные скамьи были расставлены так, чтобы видеть Темзу. Потом заведение превратилось в паб-ресторан, где стали подавать форель и миндальные орешки, а на дворе расставили столики под зонтами. Теперь здесь угощают лобстерами и морскими деликатесами, а в воскресных приложениях помещают рекламу. К счастью, местечко еще не безнадежно пропало. Каждый раз, приезжая сюда, я готовлюсь к тому, что они беспредельно повысят класс, но пока что этого не произошло.
Мы свернули с Датчет Хай-стрит, миновали квартал новых домов, детскую площадку и свернули в переулок. Настоящий деревенский переулок. С одной стороны паслись коровы, с другой за домами виднелись заливные луга и река. «Лягушка и три графства» маячила впереди, окруженная новостройками. У входа припарковалось несколько машин.
Мы взяли в баре пива, которое разливали из серебряного ведерка, и заказали ужин. Меню было расписано мелом на черной грифельной доске.
Потом сели за столик в конце террасы, где нас не могли подслушать. Отсюда открывался вид на новые дома, сверкающие стеклом, и на реку с заболоченным берегом.
– Ну давайте, Кит, не тяните, – сказала Сузи.
– Начну с того, что знаю наверняка. С фактов. Это займет не много времени.
Анна Грант, – начал я, – была задушена между одиннадцатью вечера в субботу и полднем понедельника, когда тело обнаружила ее прислуга Мария. Скорее всего это случилось до половины одиннадцатого в воскресенье, иначе она бы мне отзвонила. Честно говоря, это все, что нам точно известно.
– Плюс то, что в прошлую субботу после обеда за вашей квартирой следили, – вставила Сузи. – И еще те люди в парке. А также то, что тот, кто убил Анну, выкрал ее компьютер.
– Вопрос в том, связаны ли все эти факты? То есть люди в Баттерси-парке – те ли они самые, которые убили Анну? Если да, то зачем им шпионить за мной и Кэзи? Я могу понять, почему они следили за моей квартирой, полагая, что ко мне может прийти Анна, но зачем им следить за мной, если они точно знали, что она не придет? Может быть, это был отвлекающий момент?
Я рассказал Сузи о происшествии в квартире Анны и о том, что люди в масках не были похожи на тех, которые следили за мной в парке.
Сузи становилась все более и более серьезной.
– Это по крайней мере объясняет, почему вы с самой среды носите рубашку-поло, – сказала Сузи. – И почему выглядите в офисе таким настороженным.
– Я выгляжу настороженным?
– Во всяком случае, каким-то напряженным. Но не волнуйтесь. Я-то думала, это из-за Анны. Про историю на крыше я не знала.
Официантка принесла блюдо устриц во льду и бутылку охлажденного «Шабли».
– Надо выяснить прежде всего, каков был мотив и у кого он мог быть, – сказал я. – Если, конечно, не считать, что вообще никакого мотива не было. Просто забрел в дом какой-нибудь маньяк, душитель женщин. Или она потревожила грабителя за работой. Лично я в это не верю.
– Значит, кто-то должен иметь против Анны нечто серьезное, – сказала Сузи. – И ему надо было ее убрать.
– Есть идеи?
– Первым приходит на ум Микки Райс. Я вам уже говорила, как он ей завидовал. Его секретарша рассказывала, он последнюю неделю ходил на редкость оживленный. Всем говорит, как он переживает, а у самого все время рот до ушей.
– Но можем ли мы заподозрить его в том, что он задушил Анну?
– То есть своими руками или чужими?
– Так или иначе.
– Я недостаточно сведуща в психологии, чтобы утверждать, способен ли он на убийство.
– И даже собственноручно!
– Ну, может, не собственноручно, у него просто силенок не хватит. Хотя говорят, что безумцы иной раз способны совершать поступки, которые нормальному человеку не под силу.
Я сказал Сузи о том, что видел его утром в бассейне и что у его приятеля вроде бы рука была заклеена пластырем. И что тогда на крыше у Анны вполне вероятно были как раз они оба.
– Если бы знать, кто был тот другой, мы бы их вычислили, – сказал я. – Очень вероятно, что это был дружок Микки. Они прямо-таки пара голубков.
– Ну, это как раз еще ни о чем не говорит. По словам Дельфины, он меняет партнеров каждую неделю. А то и чаще.
– Этот выглядел довольно свирепо. Лысый или бритый. И сложен как бык. Усы какие-то странные, острые, как карандаш, как у актера в старой кинокомедии.
– Наверное, подцепил его в каком-нибудь «кожаном» клубе, – заметила Сузи. – Он из этих заведений не вылезает. Дельфина говорит, это закономерность: чем выше он залетает, тем привлекательней для него самое грязное дно. К примеру, ежели сегодня он идет на какой-нибудь шикарный обед к Версаче, то завтра его потянет в бордель в Уайтчепле.
– А кто-нибудь видел его дружков?
– Они в офис не заходят. Но Дельфина говорит, что постоянно названивают. У него их целый выводок. Всякой масти. Студенты. Официанты. Байкеры. Бомжи. Когда они звонят, он закрывает дверь, чтобы не подслушали. Дельфина говорит, что он эдак шаловливо с ними беседует, даже через закрытую дверь понятно. Она говорит, что он у них за девочку, но я подробностей не знаю.
– Мне хотелось бы понять, водит ли он дружбу с преступным миром? Есть у него там какие-то связи? Если он предпочитает смазливых итальянцев, то вряд ли. Впрочем, в «кожаных» клубах полно всякой нечисти.
«И маски на этих бандитах, между прочим, были кожаные», – подумалось мне.
– Знаешь, что бы надо сделать? Последить за его домом. Даже такой непостоянный партнер, как он, вряд ли успеет сменить своего лысого дружка к вечеру. Я могу припарковаться под его окнами на другой стороне улицы и проверить, есть ли у того парня на руке пластырь или нет, когда они будут проходить мимо.
– Но Микки может узнать вашу машину.
– В этом-то и загвоздка. Он ее видел много раз. А уж если тогда на крыше были они, то наверняка узнает мою машину.
– Возьмите мою, – сказала Сузи. – В нашем случае ничто не вызовет меньшего подозрения, чем «Воксхолл» восьмилетнего возраста.
– Ты уверена, что можешь мне ее одолжить?
– Абсолютно. Только в том случае, если поеду вместе с вами.
– Ни за что. Двое, часами сидящие в машине, будут выглядеть подозрительно.
– Не больше, чем один. И даже наоборот. Можем притвориться, что целуемся.
И она загадочно улыбнулась. Официантка убрала устричные раковины и поставила перед нами огромное блюдо с крабами и лобстером.
– Кроме Микки Райса, – сказал я, – есть еще одна кандидатура – Бруно Фулгер. На мой взгляд, у него был более серьезный мотив для убийства, не говоря уж о том, что за свои деньги он мог нанять любого киллера.
– Мне кажется, его адвокат знает, где такого найти. Он и сам мог бы взяться за эту работенку.
– Жалко, что я почти ничего не знаю про Бруно Фулгера. Кроме, конечно, того, что слышал от Анны.
– Хотите, я подберу газетные вырезки?
– Конечно. Но вряд ли они нам сильно помогут. Пишут ведь в основном про его замки и приемы. Нам нужно узнать, что он за личность. И главное, способен ли он на то, чтобы убить человека.
– Как же это выяснить?
– В том-то и беда. Но вот что я думаю. Если он решился на это в случае с Анной, значит, были прецеденты. Не обязательно убийства, но месть в том или ином виде. Надо найти людей, которые знают, кто от него пострадал.
– Например?
– Может быть, одноклассники. Он учился в лицее Ле Рози, в Швейцарии. Я посмотрел в справочнике «Кто есть кто». Если он сейчас способен на насилие, значит, и тогда за ним такое водилось. Я уверен, что, если покопать, можно выйти на людей, которые учились с ним в Ле Рози и закончили лицей в 1962 году.
Кроме того, – продолжил я, – у него должно быть много знакомых в Мюнхене. Там его штаб-квартира. И замок его расположен всего в часе езды от Мюнхена.
– А как насчет того парня, с которым вы ужинали, когда туда ездили?
– Ты имеешь в виду Ника Груэна? Неплохая мысль. Он всегда в курсе всех сплетен.
Хоть мы с Ником Груэном теперь редко видимся, я все еще считаю его одним из своих близких друзей. В университете мы были не разлей вода, год жили в одной комнате в общежитии. Потом жизнь развела нас в разные стороны. Салли он не нравился, и это не способствовало укреплению нашей дружбы. Чтобы полюбить Ника, надо было знать его в годы юности. Мы хорошо погуляли, и Ник был душой компании, правда, порой позволял себе лишнего и многим казался то ли глуповатым, то ли циничным. Сложно бывало найти человечка, чтобы усадить рядом с ним за стол. Замужним подружкам Салли он казался занудой, одиноким девушкам – беспутным нахалом. Одной из его любимых застольных шуток был вопрос старым девам, отчего это их никто замуж не берет. «Поздняк теперь метаться, – вздыхал он. – Теперь вся надежда на хорошую пенсию».
Три года назад он уехал в Мюнхен работать в Европейском банке реконструкции и развития. От прямых вопросов о характере его работы он увиливал, но, насколько я мог понять, он подносил на блюдечке с голубой каемочкой миллионы долларов директорам безнадежных предприятий Восточной Европы. Мне казалось, что Нику доставляло удовольствие транжирить чужие денежки на гиблые проекты. Это было в его духе.
– Знаешь, что, – сказал я Сузи, – а почему бы мне не проехаться на денек в Мюнхен? Прямо в понедельник. Это проще, чем вытянуть из Ника информацию по телефону. Мы пообедаем, а я оправдаю поездку важной встречей с кем-нибудь из индустрии моды. Кстати, можно будет взглянуть и на замок Фулгенштайн.
– Если нужно заказать билеты, я все организую, – сказала Сузи. – Насчет деловой встречи завтра вопрос уладить не удастся, но я сделаю это в понедельник утром и свяжусь с вами в аэропорту.
На террасу опустились сумерки, и официантка обошла столики, зажигая свечи в стеклянных подсвечниках. Мы пили кофе. Повисла пауза. Мы слушали, как шумит ветер в кронах деревьев. Где-то громко квакала лягушка. Вокруг царил мир и покой.
Живут же люди в таком раю. Я знаю о них по отчетам о читательском спросе. Они проводят летние вечера, сидя в креслах-качалках в своих садах и читая «Светскую жизнь». Так, во всяком случае, говорили мне сотрудники из отдела маркетинга. Мне всегда казалось это неправдоподобным. За исключением тех часов, которые я проводил здесь.
– Есть у нас другие подозреваемые? – спросила Сузи. – Кроме Микки и Бруно?
– Полиция считает, что это я.
– Господи, что за чушь! Вы ведь любили Анну, правда?
– Откуда ты знаешь?
Даже в неверном свете свечи видно было, как она зарделась.
– Простите, – прошептала она. – Мне просто показалось. Не обращайте внимания. Извините.
– Если даже и так, теперь это не имеет значения.
Мне не хотелось обсуждать с Сузи свои отношения с Анной. Это было слишком больно. И я не был уверен, что она правильно меня поймет. У меня создалось впечатление, что Сузи не очень-то жаловала Анну.
– Как бы то ни было, очень благородно с твоей стороны считать меня невиновным в убийстве, – сказал я. – Жаль, что инспектор Баррет не разделяет твоей уверенности. Кстати, я вспомнил, кто еще мог это сделать. Эрскин Грир.
– Эрскин Грир из Гонконга?
– Он самый. У него тоже был мотив, хотя и не такой веский, как у Бруно Фулгера.
Я поведал Сузи о статье, которую Анна писала для «Мира мужчин», и о том, как она спросила его насчет торговли оружием.
– Мне кажется, он ляпнул насчет того, что продавал оружие северным вьетнамцам, чтобы произвести впечатление, а потом спохватился и горько пожалел. Это могло плохо сказаться на его имидже – его связь с Ханоем. Правительства стан АСЕАН очень косо на это могли посмотреть, особенно в Сингапуре, где у него офис. Да и в Гонконге тоже, ведь там база его авиалинии.
– И чтобы предотвратить публикацию, он убил Анну Грант?
– Вот именно. Может быть, это притянуто за уши, но, по-моему, вполне вероятно. Опять же, я очень мало о нем знаю, мы только однажды встречались в Нассау, пять лет назад. Но кое-что я читал о нем в прессе.
– Зато я знаю о нем довольно много, – вдруг сказала Сузи. – Это отвратительный тип. Мой отец у него работал. Давно, я тогда только родилась. Если бы не Эрскин Грир, папа, наверное, до их пор был бы жив.
– Что ты имеешь в виду?
Я никогда не видел Сузи такой грустной. Она открывалась мне с неизвестной стороны.
– Это долгая история, вряд ли вы захотите ее выслушать.
– Расскажи. А кем был твой отец?
– Я не успела его толком узнать, – начала она. – То есть я помню старика в кресле у окна. Он умер, когда мне было четыре года. Но у меня все же сложилось впечатление о его характере. Он был консервативный и гордый. Теперь эти качества не в цене. Он, наверное, был нудноват и лишен воображения, если уж быть до конца честной. Он двадцать лет проработал в компании «Андерсон энд Ним».
– Которую потом прибрал к рукам Грир, так?
– Точно. Когда фирму продавали, отец был управляющим. Его заранее не предупредили, так что для него это было как удар молнии. Тем не менее он собирался остаться и продолжать работать уже на Грира. Мама говорила, что ему с самого начала это было противно. Грир был совсем другого полета птица. Из Гонгконга присылали людей, чтобы учить отца, как вести дела. Им хотелось получать все больше и больше прибыли. И они заставляли его делать то, к чему он был органически неспособен. Мама называла это «жесткой практикой».
Через полтора года ему стало казаться, что от него решили избавиться. И он заволновался. Не забывайте, что в ту пору ему было уже пятьдесят два года, а я только появилась на свет. Он считал, что, если его уволят, другой работы ему не найти. И он придумал хитрый ход. Во всяком случае, так ему казалось. Попросил Эрскина стать моим крестным отцом.
– Твоим крестным отцом? Вот это да! А я и не знал.
– Откуда же вам было знать?! Мама тогда ужасно рассердилась. Он сделал это, не советуясь с ней. Отправил телекс в Гонконг с приглашением, и телекс вернулся с резолюцией «согласен».
– Зачем это понадобилось твоему отцу?
– Глупость, конечно. Он думал, что если Эрскин войдет в наш дом, будет свидетелем моего крещения, то он увидит отца в другом свете и не сможет его уволить.
– И Грир приехал?
– Представьте себе – да! Прилетел на вертолете. Это невозможно вообразить – вертолет в Кенте в 1969 году. Мы жили в старом доме рядом с церковью. Он приземлился на лужайке за нашим домом. Мама описывала эту сцену. Это был не лучший день в ее жизни.
У меня было три крестных, все старые друзья родителей, и все стояли в ожидании прибытия Эрскина. Наконец послышался шум лопастей, шум нарастал, и все увидели вертолет. Он кружил над шпилем колокольни, наверное, целую вечность, и люди стояли, словно ожидая манны небесной.
Наконец вертолет приземлился, открылась дверца и появился Эрскин Грир. В белом костюме, он сразу дал всем понять, что он за птица. Но мама рассказывала, что поначалу он всех очаровал. Был галантен и предупредителен.
После крещения все пошли к столам, которые были накрыты в саду. День был на редкость жаркий. Папа сфотографировал крестных, в центре у кого-то на руках я в крестильном платьице. Где-то лежит эта фотография, моя самая ранняя. На ней еще и бабушкина сестра, моя бедная крестная мать Мэри, которая так и осталась старой девой, и Эрскин Грир.
Эрскин объявил, что не сможет задержаться на обед, ему надо возвращаться в Лондон. Перед отъездом он вручил потрясающий подарок. Даже не он, а его пилот, потому что подарок был слишком тяжел.
Мама развернула – невероятная вещь! Ворох папиросной бумаги, а под ним серебряная чаша. Огромнейшая. Из серебра полдюйма толщиной. С гравировкой: «Сюзанне Элизабет Форбс. От ее крестного отца Эрскина Грира». И дата римскими цифрами. Стоила эта штуковина, наверное, целое состояние. Прочие крестные, которые принесли подарки вроде посеребренных колец для салфеток, были просто втоптаны в грязь. А папа был тронут до глубины души. Поверить не мог, что его хозяин преподнес ему такой ценный дар.
Ну так вот, поскольку Эрскину надо было улетать, все пошли к вертолету его провожать. Пока заводили мотор, отец все благодарил благодетеля, причем ему приходилось кричать, потому что мотор ревел очень громко.
Отец сказал, вернее, прокричал ему: «До завтра, Эрскин, увидимся в конторе!» И тут Эрскин оборачивается к нему и говорит: «Знаешь ли, Джеральд, мне кажется, будет лучше, если ты завтра не выйдешь на работу. Мы собираемся тебя уволить».
Отец онемел. Он открыл рот и не сразу смог вымолвить: «Что вы хотите этим сказать? Вы меня выгоняете?» Эрскин ответил, что отцу даже не требуется сдавать дела, они все равно собираются менять весь штат. Потом поднялся в вертолет и захлопнул за собой дверцу.
– Боже, – выговорил я, – неслыханно! Как он мог – приехать на крестины и влепить такую пощечину!
– Да, вручил дорогой подарок и вышвырнул человека вон. Садист! Хотел унизить как можно больнее.
– Нет, это очень странно. Серебряная чаша… К чему тогда такая щедрость?
Сузи передернула плечами:
– Да при чем тут щедрость?! Эрскин Грир – низкий человек, благородные порывы ему не свойственны. Чаша – это тридцать сребреников. Отец проработал на компанию двадцать лет: девятнадцать на Андерсона и Нима и год на их преемника. Но когда дело дошло до расчета, Грир не заплатил ему ни пенни. Сказал, что, приобретя компанию, они превратили ее в офшорную и отцовский стаж никакого значения не имеет.
– И что же дальше?
– Ну, отец пытался отстаивать свои права, но ничего не вышло. Мама говорит, он написал около сотни петиций. Почти ни на одну он не получил никакого ответа, в лучшем случае приходили лаконичные отписки от юриста из Гонконга.
– Нашел твой отец другую работу?
– Нет, не смог. Он был совершенно уничтожен. Нам пришлось продать дом и переехать в деревенский коттедж попроще. Потом в другой, еще меньше. Отец целыми днями сидел и писал письма. В конце концов он смирился с тем, что все его усилия напрасны, сдался и вскоре умер.
– А вы? Вы как же?
– Мама нашла место секретарши у маклера по недвижимости в Тонджидж Уэллс. Поэтому я хорошо печатаю – это у меня наследственное, – засмеялась она. – Конечно, нам было нелегко, мы очень нуждались. Я не сразу начала это понимать, осознание пришло с возрастом. Когда тебе четырнадцать или пятнадцать и ты не можешь иметь то, что есть у твоих сверстников, – путешествия, наряды и все прочее… Я ни разу никуда не ездила, пока школу не кончила. Однажды, когда мне было восемнадцать, мне попалась та серебряная чаша, все еще аккуратно завернутая в папиросную бумагу. Мама никогда о ней не вспоминала. Я продала ее. В Тонбридже. Более дурацкого места было не найти, я жутко продешевила, мне дали за нее две тысячи фунтов.
