Текст книги "Смертельные друзья"
Автор книги: Ник Коулридж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
Мы пожелали друг другу спокойной ночи и еще раз договорились созвониться утром.
– Да, Кит, – вдруг встрепенулась Анна. – Должна сказать тебе, мне было очень хорошо сегодня. Правда очень хорошо. Я, наверное, забыла тебе об этом сразу сказать.
– Нет, не забыла. Но всегда не грех повторить. Тем более что мне тоже было очень хорошо.
8
Я проснулся поздно и сразу же сунулся за дверь, чтобы взять почту. Воскресные утренние газеты громоздились на половичке устрашающей своей величиной грудой. Я сварил кофе и вставил в музыкальный центр диск. «Нирвана». Каждое воскресное утро я начинаю с Курта Кобейна. Попадает в настроение.
Я вернулся в постель и набросился на газеты, для начала отметя в сторону рубрики типа «Свидания» и «Ваши финансы». Едва я открыл «Санди таймс», как с фотографии на меня глянула Анна в окружении более мелких снимков, на которых она стояла с разными знаменитостями. Заголовок гласил: «Познакомьтесь с Анной Грант (если вы не богаты и не знамениты)». Под ним был напечатан один из самых гадких и омерзительных пасквилей, которые мне когда-либо доводилось читать. Меня прямо затошнило от этого скотства. Гвоздем материала была Анастасия Фулгер, которую «Санди таймс» представляла в виде невинной овечки, которую цинично и злонамеренно окрутила хищная Анна. В статье говорилось, что Анастасия понятия не имела о том, кто такая Анна, и доверилась ей со всей откровенностью как женщина женщине, а Анна подтасовала ее слова и так все извратила, что получился текст, совершенно непохожий на то, что говорила бедняжка Анастасия. Специально подобранный фотопортрет Анастасии на софе – судя по которому трудно было поверить, что она не знает о том, что ее интервьюируют, а не просто на чай зашли – сопровождался, однако, подписью, что, мол, Анастасия согласилась фотографироваться совсем для других целей, для статьи про благотворительный фонд в пользу детей, страдающих болезнями мочеполовой сферы. Увидев журнал, она почувствовала себя ужасно («меня как будто изнасиловали»), и она понять не могла, как можно такое писать в то время, когда она так страдает из-за разрыва с Бруно.
Далее в статье говорилось, что Анна Грант известна своим умением втереться в доверие, выведать всю подноготную, а потом ударить ножом в спину. В доказательство ее вероломства приводилось несколько цитат из ее литературных портретов Керри Пэкер и Иваны Трамп, хотя я точно знал – именно эту информацию хотели довести до читателей пресс-агенты этих дамочек.
Засим следовали грязные детали из ее личной жизни. Выдвигалось предположение, что Анна влезла в журналистику, переспав с редактором одной влиятельной газеты, и прилагался список мужчин, с которыми она была «близка», причем не уточнялось, что именно имеется в виду – то ли совместный завтрак в пиццерии, то ли общая постель. Кое-что из этих сведений указывало на глубокую осведомленность автора. «Интересно, – подумал я, – кто же был источником информации». Текст украшала ядовитая цитата из рассказа некоего «друга», занимающего высокую должность в компании «Уайсс мэгэзинз». Фамилия «друга», разумеется, не указывалась. «Друг» сообщал, что ежели вы не были богаты или знамениты, Анна не проявляла к вам никакого внимания (что отчасти было верным, если иметь в виду ее профессиональный интерес), а также, что в редакции она вечно задирала нос (что было отчаянной ложью).
Наконец, и это было оскорбительнее всего, тут содержалось множество «откровений» о ее происхождении. Писали, что она родилась в очень простой семье, что ее мать была учительницей в промышленной северной части Лондона. Отсюда следовало, что Анна стыдилась своей семьи и никогда не упоминала о ней. «Друг» рассказывал, что Анна привирала, утверждая, что ее мать жила в Челси. Это была уж такая беспардонная ложь, что мне захотелось немедленно надавать всем этим «друзьям» по мордасам. Анна никогда не скрывала, что родилась в рабочем квартале. Наоборот, она этим даже гордилась. Полгода назад мы обедали вместе с ней в тех краях, и она пригласила меня в свой родительский дом, чтобы познакомить с мамой. Миссис Грант – замечательная женщина, вдова, которая, кроме работы в школе, подрабатывает в своей квартирке на первом этаже, корректируя ноты. Чувствовалось, что она очень гордится дочерью, а та, в свою очередь, относится к матери с большой нежностью, делится с ней новостями и расспрашивает о том, что у нее новенького в школе. Страшно было представить, какие чувства испытает миссис Грант, если ей в руки попадется эта гадость.
Статья была подписана Кэрол Уайт. Мне это имя ничего не говорило. Наверняка какая-нибудь безответственная телка на подхвате, которая делает, что скажут. Ясно, что идея облить грязью Анну исходила не от этой Кэрол Уайт. Тут поработали головы людей постарше чином. Интересно, чьи именно. Редактор, Колин Бернс, вполне был на это способен, классовый боец с застарелым шизоидным комплексом против тех, кто побогаче. Да, Бернс вполне мог придумать эту грязную аферу. А может быть, его подвигли на это другие заинтересованные лица, типа Бруно Фулгера, или тот же Бруно Фулгер через своего подручного Рудольфа Гомбрича. Надо выяснить.
Но сначала надо позвонить Анне. Она вряд ли успела прочесть утренние газеты, на ее этаж их наверняка не доставляют, и нужно ее заранее подготовить. А еще лучше, подъехать к ней, посадить в машину, угостить где-нибудь в симпатичном месте и потом уж дать прочитать этот пасквиль. Конечно, она не обрадуется. Предполагается, что журналисты, которые занимаются таким делом, легко относятся к сплетням и клевете в свой адрес, но Анна наверняка будет глубоко оскорблена такой несправедливостью и непрофессионализмом. Работая над своими материалами, которые, ясное дело, не всегда бывают приятными для самих героев, она очень глубоко копает и никогда не использует ради красного словца непроверенную цитату или компрометирующий факт, которому не нашла подтверждения. Поэтому читать о своей якобы некомпетентности ей будет очень неприятно.
Я слышал, как звонит телефон на другом конце провода, потом подключился автоответчик. Наверное, Анна вышла за газетами. Я оставил сообщение.
Спустя полчаса, не дождавшись ответного звонка, я опять набрал ее номер. Меня снова приветствовал автоответчик.
Я бесцельно побродил по комнате, потом от нечего делать стать собирать вещи Анны в ее сумочку: помаду, карандаш для век, чистые кассеты, записную книжку – дорогую смитсоновскую вещицу, в которой дневник разделен на секции – Лондон, Париж, Нью-Йорк, квитанции из прачечной… Я подобрал ее записки, стал складывать их по порядку и попутно, конечно, не мог не читать. Это были подготовительные материалы к статье про Эрскина Грира – страниц тридцать высказываний разных лиц, вращающихся в его кругу. Против некоторых стола пометка «не называть по имени», значит, Анна гарантировала им анонимность. Как ни странно, эти высказывания были по большей части хвалебными и пестрели такими эпитетами, как «харизматический», «обаятельный», «блестящий», «гостеприимный», «щедрый» и т. п.
Меня не удивило, что многие из ее информаторов предпочли не обнародовать свое имя. Люди знают, что хоть они и высказываются в положительном духе, в самом материале может содержаться нечто негативное по отношению к какой-то влиятельной персоне, и, понятно, никому не хочется засвечиваться в такой ситуации. Всем знаком старый трюк – сказать о человеке что-нибудь приятное, чтобы тут же половчее его приложить. Такое случается сплошь и рядом. Поэтому опытные светские люди предпочитают держаться в тени.
Один из листков был озаглавлен «Эрскин Грир – бабник?». Под этой рубрикой были собраны сплетни – безымянные, естественно, – о старых любовных интрижках в Гонконге. Внизу стояла приписка: «отель «Амандари», Бали?»
Другой листок назывался «Эрскин Грир как бизнесмен. Стратег или везунчик?» В нем содержался список тех, кому она планировала позвонить на этой неделе: бывший директор компании Джардин Мейтсон, китайский импресарио Дэвид Тан и банкир Руперт Хамбро.
Я набрал воду в ванну и взял с собой остальные листки. Но прежде чем продолжить чтение, сделал третью попытку дозвониться Анне. Опять безуспешно. Куда, к черту, она запропастилась? Было уже половина двенадцатого – прошло полтора часа с тех пор, как я позвонил первый раз. Мне вдруг пришла в голову невеселая мысль – она уже прочла статью и уползла в нору зализывать раны. А может быть, разыскивает Кэрол Уайт, чтобы поговорить с ней по душам.
Конечно, могло быть много других, вполне невинных объяснений. Она могла поехать в спортзал. Могла пойти покататься на роликах в парке, хотя странно, что меня не позвала с собой. Она могла отправиться за покупками, чтобы загрузить холодильник.
Я решил больше не ждать. Стоял прекрасный теплый июньский день, мне хотелось выйти на свежий воздух. Моя квартира неудачно спроектирована, здесь очень узкий балкон, который выходит на реку, на нем не посидишь. Я раздумал залезать в ванну, надел шорты и пошел в парк. Мне пришло в голову позвонить Салли, может, она не возражает, если я возьму с собой Кэзи, хотя вряд ли – моя бывшая жена очень строга в этом отношении.
Я вышел к стоянке. Коричневой «Сьерры» и ее владельцев не было. Не увидел я их и по дороге через мост принца Альберта, и в самом парке. Несколько раз я резко поворачивался назад, специально, чтобы убедиться, что за мной нет «хвоста».
Мне уже начинало казаться – а может быть, мне просто хотелось убедить себя в этом, – что все это лишь игра воображения.
Я часа полтора шагал по периметру парка, потом пересек спортплощадку и лег на траву. Солнце било мне в лицо. Я люблю солнце. Мне нравится смотреть прямо на него, потом закрыть глаза и все еще видеть бело-огненные шары, словно отпечатавшиеся на внутренней стороне век.
В половине второго я вернулся домой и испытал настоящий шок. Выйдя из лифта, я увидел, что моя входная дверь распахнута настежь. Я крикнул: «Эй, здесь кто-нибудь есть? Эй!» Я нажал на кнопку звонка. Если грабитель внутри, лучше пусть выбежит сейчас на площадку, чем я встречусь с ним лицом к лицу в квартире. Я уже решил, что не буду с ним связываться, если только это не какой-нибудь заблудший девятилетний пацан. Скорее всего это были подростки, которые часто шныряют по чужим домам. Они вряд ли вооружены, но у них могут быть при себе палки, а мне не улыбалось получить по башке.
– Эй, есть тут кто-нибудь? – опять крикнул я. – Если есть, выходи, я без оружия и не буду вызывать полицию.
Черт знает, зачем я ляпнул про полицию. Будь у меня оружие, я бы не колеблясь стал стрелять в этих ублюдков. Мое священное право – защитить свой дом и собственность. Ни одно жюри присяжных в целом мире не признает меня за это виновным. А в полицию заявлять бесполезно, даже если эти негодяи пробегут сейчас мимо меня, с моей визуальной памятью я эту сволочь все равно потом не опознаю.
Ответа не последовало, и я осторожно вошел. Забавно, как в таких ситуациях начинаешь замечать то, что раньше проходило мимо внимания. Например, неработающую розетку или телефонное гнездо возле двери.
Я прошел в гостиную, там никого не было. У меня не так уж много мебели, спрятаться здесь негде. Слава богу, что я оставил мебель Салли.
Я шмыгнул на кухню. Притаился за холодильником, прислушиваясь к шорохам. Нет, никакого шума. И здесь никто не прятался.
Оставались ванная и спальня. Я тихонько подошел к двери ванной и рывком распахнул ее. Там тоже никого не было. Вода в ванне была на том уровне, как я ее налил.
И, наконец, спальня. Подходя к двери, которая была открыта, я увидел, что ящики комода были выдвинуты. Черт. Значит, они добрались до золотых запонок и отцовских золотых часов. Потом я заметил, что мой кошелек и чековая книжка исчезли с туалетного столика, и еще серебряная рамка с портретом Кэзи.
Я разозлился.
– Если вы, засранцы, еще здесь, выходите немедленно! Можете оставить себе кошелек и рамку. Получите пятерку за серебро, там его двадцать граммов, а счет на кредитке я все равно заблокирую!
Я облазил все углы и никого не нашел. Кроме кучи белья, выброшенного из ящиков, тут ничего не было. Непрошеные гости давно смылись.
Я опять подошел к входной двери, закрыл ее и наложил цепочку. Слишком поздно, лошадку уже увели из стойла, но так мне стало спокойнее. Потом я еще раз обошел всю квартиру, открыл все шкафы и позвонил в полицию. Я не возлагал больших надежд на то, что получу назад свое добро, не говоря уж о том, что виновные будут арестованы, но пропавшие ценности были застрахованы, и надо было заручиться полицейским протоколом, чтобы потребовать возмещения убытков.
В дежурной части участка Баттерси мой звонок не вызвал прилива энтузиазма, но мне обещали кого-нибудь прислать в течение получаса. И на этом спасибо!
Ожидая прибытия полицейских, я позвонил в банк и заблокировал кредитные карточки, а потом стал составлять полный список похищенного.
Из ванной и кухни вроде ничего не пропало. Из гостиной взяли восемь дисков и плейер. Диктофон Анны по-прежнему валялся на полу у дивана. Повезло. Не представляю, как бы я в довершение всех бед объявил ей об этой пропаже.
И тут я заметил, что сумка Анны и ее бумаги с заметками по поводу Эрскина Грира тоже исчезли.
Я оставлял их на диване, на видном месте, а теперь их там не было.
Я облазил весь дом, смутно надеясь, что забыл, куда их впопыхах засунул.
В ванной я обнаружил последние несколько листков, которые собирался дочитать, но остальные, несомненно, были украдены.
Кому, черт побери, могли они понадобиться? Какой смысл воровать черновики журнальной статьи?
Полиция появилась в лице молодого констебля, серьезного и дотошного, который зафиксировал все подробности, а потом провел меня по всей квартире, попутно советуя, какие меры безопасности мне следует принять на будущее. Он не сомневался, что это дело рук подростков, «лет четырнадцати-пятнадцати». Это все из-за американского видео, рассуждал он, и сокрушался, что правительство не принимает никаких мер против негодяев, которые дают напрокат детям кассеты безобразного содержания. Оштрафовали бы одного-другого на тысчонку фунтов или посадили на полгодика, так небось сразу одумались бы, рассуждал он.
Я вручил ему список похищенного, включая записки Анны (которые он обозначил как «личные документы») и сказал про тех двоих в коричневой «Сьерре», которые наблюдали за моей квартирой.
– Очень вероятно, что они выслеживали квартиру на предмет ограбления, – глубокомысленно согласился со мной констебль. – Они ведь довольно профессионально работают, эти преступники, выяснили, когда вы уходите на работу, когда возвращаетесь. Что у вас ценного имеется – электроприборы, стерео. Заранее знали, что будут брать. Нужен кому-то плейер – берем плейер, без вопросов.
Забыв свою первоначальную версию о грабителях-подростках, констебль принялся увлеченно развивать новую, сообщив попутно, что в городе орудует несколько банд, которые действуют точно такими методами, и в Брикстоне, и в Стритхеме.
– Вы, сэр, часом не запомнили номер «Сьерры», из которой за вами следили?
Неужто не понятно, что если бы запомнил, то, уж конечно, не стал бы держать эту информацию при себе! Но я ответил вежливо: «К сожалению, нет. Она стояла слишком далеко, чтобы разобрать номер».
– Скорее всего машина была украдена, – сказал он. – Специально на этот случай.
Проводив его, я опять позвонил Анне и опять не получил ответа. Теперь мне особенно необходимо было с ней поговорить, сообщить про украденные бумаги. Я сел за компьютер и отправил ей письмо электронной почтой: «Где ты? Целый день пытаюсь с тобой связаться. Всю пленку на твоем автоответчике заполнил своими посланиями. Откликнись!»
Должен признаться, в этот момент легкое подозрение закралось мне в душу. Закралось против моей воли, мне очень бы не хотелось, особенно в данных обстоятельствах, подозревать нечто подобное. А может быть, Анна сейчас с Барни Уайссом? Смешно, понимаю, но, когда целый день общаешься с автоответчиком, невольно дойдешь до паранойи. Я позвонил в «Дорчестер», и мне сообщили, что мистер и миссис Уайсс полчала назад, то есть в три пополудни, отбыли из отеля, но, если у меня срочное дело, я могу чуть позже найти их в зале ожидания пассажиров «Конкорда» в аэропорту Хитроу.
И еще одна мысль блеснула у меня в мозгу. Может быть, Анна так расстроилась из-за статьи, что не хочет разговаривать ни с кем из коллег и уехала на воскресенье к матери? В телефонной книге Грантов полным-полно, но в районе Белсайз-парка только четыре фамилии, и мне посчастливилось попасть на нужный номер с первой же попытки.
– Миссис Грант? Это Кит Престон, мы с вами встречались, меня Анна к вам приводила как-то вечером.
– Как же, прекрасно помню. Вы ведь работаете вместе, не так ли?
– Правильно. Я хотел узнать, она случайно сейчас не у вас? Я целый день не могу до нее дозвониться.
– Нет, ее нет. Я сама жду от нее звонка, вот думала, это как раз она. Вы видели в газете эту идиотскую статью?
– Вот об этом я и хотел с ней потолковать. Не хотелось бы, чтобы она слишком серьезно ее восприняла.
– Я вообще-то «Санди таймс» не беру, мне сосед принес. Он сам эту статью не прочел или не придал ей значения.
– Ужасно неприятно. И главное, ведь все ложь, ни слова правды, от начала до конца.
– Да вы не волнуйтесь так! Я все понимаю. Это не имеет к Анне никакого отношения, читаешь словно о каком-то чужом человеке. Однако скажите мне, как коллега-журналист, как можно позволять себе такое? Ведь это жестоко.
– Бог знает, почему это делают, из зависти, наверное. Анна слишком хороший журналист, поэтому у нее есть враги.
– Ну что ж, спасибо, что позвонили, – грустно сказала миссис Грант. – Если Анна объявится, я передам, что вы ее разыскиваете. До свидания.
9
По понедельникам я просыпаюсь с неясной тревогой на душе, ожидая волнений предстоящей рабочей недели. Но, шагая по длинным коридорам «Уайсс мэгэзинз» к своему офису, я чувствую прилив энергии и желание поскорей окунуться в дела. Сев за стол, я целый час провел в раздумьях о стратегии отношений с «Мушетт», которую собирался опробовать со следующего утра. К полудню вторника надо утрясти наши предложения. Чтобы Сузи смогла отпечатать текст, который мы должны представить в среду в Париже.
Чуть позже в то утро мне предстояло крупное совещание по вопросам моды в «Кутюр», а после обеда – рассмотрение бюджетных вопросов.
В девять появилась Сузи. По сравнению с тем, как она выглядела в нашу последнюю встречу, сегодня моя секретарша казалась бодрой и веселой. В уик-энд она каталась с друзьями на пони, и офис наполнился ее громкими жалобами на то, что она стерла ляжки седлом.
– Я купила «Санди таймс», чтобы не скучать в дороге, – сказала она, – и прочла там жуткую гадость про Анну Грант. Вы видели?
Она понесла поднос с кофейными чашками в кухню и вернулась минут через десять. Лицо ее светилось нетерпением: она горела желанием поделиться только что услышанным.
– Угадайте, что мне сейчас рассказала секретарша Микки Райса Дельфина, знаете – рыжая такая. Судя по всему, Кэрол Уайт, которая сочинила эту бяку про Анну, в пятницу звонила Микки за компроматом. Микки выставил Дельфину из офиса. Минут двадцать они трепались за закрытыми дверями. Как вам это нравится? Выходит, всю эту муть слил ей Микки?
– И это многое объясняет. Но за каким чертом Микки это понадобилось? Анна – звезда его журнала.
– Вот и я про то же самое спросила у Дельфины. Она уверена, что это он из зависти. Его зло берет, что вы с ней дружите и обедаете вместе. Ему втемяшилось в башку, что вы решили посадить Анну на его место.
– Что за бред, Анна ни за что не сядет на место редактора.
– Но Микки-то это неведомо! Дельфина говорит, он прямо помешался на том, что она собирается выбить из-под него кресло. Как-то он ушел обедать, а она заглянула в его дневник, и, от того, что он там пишет насчет работы, у нее просто волосы дыбом встали.
– Мне все-таки непонятно, зачем ему понадобилось нагородить столько вранья про Анну. Ведь это подрывает авторитет «Светской жизни», люди не захотят больше читать журнал, если им вдалбливают, что его авторы – лжецы.
– Он, видно, думал только об одном – как избавиться от Анны. А теперь сидит у себя и делает вид, что ужасно огорчен и сочувствует ей.
В одиннадцать я спустился на этаж, где располагается «Кутюр», посмотреть фотографии для сентябрьского номера на совместном совещании коммерческого отдела с редакционным.
Когда я пришел, все уже собрались в офисе Леоноры Лоуэлл. На алюминиевом столе стоял проектор для демонстрации слайдов. Десять редакторов сидели на алюминиевых табуретах, уткнувшись в свои ноутбуки, а арт-директор с хвостом и в футболке с короткими рукавами искал фокус. Сама Леонора царственно восседала за своим столом. Поддерживаемая с флангов заместительницей Тасмин Фили и исполнительным редактором Луэллой Ренуфф-Джонс. Перед ней лежала компьютерная распечатка, в которой было зафиксировано, сколько раз за последние три года проходили у нас материалы по модным домам Донна Каран, Карл Лагерфельд, Ральф Лорен, Эскада, Джил Сандер и т. п.
Рецензенты часто ошибочно говорят о «стиле «Кутюр», как будто существует некий единый стиль. На самом деле их два, и в данный момент наличествовали представители того и другого. Леонора, с ее коротко стриженными черными волосами, зачесанными назад, и ее главные помощницы, одетые в строгие костюмы, соответственно, в красный от Шанель, синий от Валентино и бежевый от Армани. На Тасмин были еще солнечные очки с такими непроницаемо-черными линзами, что, казалось, она ничего сквозь них не видит.
Прочие редакторы и помощники были одеты либо в длинные свободные юбки, либо в обтягивающие легинсы и черные футболки с глубокими вырезами, обнажающими их костлявые плечи. На одной из них был обвислый оранжевый кардиган, застегнутый не на те пуговицы, настолько уродливый, что жалко было смотреть на прелестную мальчишескую фигурку, теряющуюся под этим балахоном. Все эти молодые люди напоминали мне головастиков, одинаково черноголовых, невероятно бледных и изможденных. Существование в отделе моды «Кутюр» составляет единственный смысл их жизни, и они готовы переселиться сюда, на Парк-плейс, навечно.
– Ну что ж, начнем? – деловито осведомилась Леонора. – Мы предприняли титанические усилия и в результате в нынешнем году охватили всех.
– Включая Мюллера, надеюсь, – заметил шеф-редактор Кевин Скай. Он имел в виду немецкий Дом моды, который выпал из весенних номеров, что обошлось нам в 127 тысяч потерянных фунтов.
– Да, не хмурься, Кевин, Мюллер на месте, – с сожалением произнесла Леонора. – Нам стоило больших трудов найти что-нибудь приличное в его коллекции. Какая-то лавка старьевщика, а не модный показ.
– Может, тебе интересно будет узнать, – возразил Кевин, – что, по данным последних опросов, восемнадцать процентов твоих постоянных читателей сказали, что каждый год они покупают одну или более вещей от Мюллера.
Леонора сделала большие глаза, а вся ее свита сидела просто как громом пораженная. По их виду было ясно, что никогда в жизни им не встретился никто, одетый от Мюллера, и они не могли поверить в то, что когда-либо это может случиться.
– Ну, хватит об этом, – решил я поставить точку. – Мюллер на месте, и слава богу. Давайте посмотрим картинки.
– Редакционная статья, – приступила к объяснениям Леонора, когда задернули шторы, – посвящена показу готового платья на натуре на Ямайке. Фотограф – Яндо. Одно плохо; я должна предупредить вас, что просила все снимать в цвете, а он на девяносто процентов наснимал черно-белых фото.
– Там должно быть достаточно снимков отеля, они, надеюсь, на месте? – спросил Кевин. – Не забудь, что мы обещали поместить рекламные снимки отеля «Ямайка Крик Ризорт» в обмен на то, что они предоставили нам бесплатное обслуживание.
Однако, когда стали показывать слайды, обнаружилось, что ничего похожего не вытанцовывается. Невозможно было представить, что после этого показа на фоне природы отдыхающие ринутся сюда толпами. Начать с того, что фотограф выбрал в качестве фона для своих моделей не лучшие виды Кингстона.
Модели, одежда на которых была едва видна, потому что они прятались за мелочными лавками, были по большей части набраны из числа торговок наркотиками и наркодилеров. Именно они фигурировали на передних планах, а профессиональные манекенщицы скромно позировали за их спинами.
– Боже милостивый, – выговорил Кевин. – Где вы понабрали эту шушеру?
– Это служащие отеля, – ответил редактор, ответственный за материал. – По-моему, круто.
На следующей картинке здоровенный черный мужик с волосами, заплетенными в бесчисленные тонкие косички, совершал с дохлым цыпленком церемонию из ритуала вуду.
– А это кто? – спросил Кевин. – Повар, наверное?
– Нет, это приятель Яндо. Яндо пригрозил, что откажется работать, если мы его не задействуем.
Новая серия слайдов пошла перед нашими глазами.
На этот раз мы попали в Париж, в апартаменты «Воды Нила» отеля «Риц». Тема – вечерняя одежда, и, чтобы акцентировать новую удлиненную линию, фотограф поставил друг на друга более дюжины золоченых стульчиков. На вершине этой хлипкой пирамиды балансировала Марджа, супермодель потрясающей красоты с волосами, причудливо взбитыми в некое подобие пчелиного улья.
– Минуточку, – пропела Луэлла, – здесь должно быть восемь полос, а картинок только семь. – Она принялась лихорадочно листать взад-вперед распечатки фотографий. – Валентино! Где же Валентино? Мы получили платье, а картинки нет.
Один из редакторов нервно заерзал:
– С ним возникла проблема, Луэлла. Мы должны были делать последний снимок, и в этот момент Марджа упала с пирамиды. Пришлось везти ее в больницу, она сломала большую берцовую кость.
– Без Валентино нельзя, – констатировал Кевин. – Нельзя давать публикацию о коллекциях без Валентино. Надо доснять.
– Съемка в «Рице» обошлась нам в двадцать восемь тысяч фунтов, – вмешался продюсер.
– Двадцать восемь тысяч фунтов? – переспросил Кевин. – За семь фотографий? Мы все тут столько не стоим!
– Кроме того, – гнул свое продюсер, – Марджа вне игры: она вся в гипсе до пупка. А парикмахер Рико улетел в Новый Орлеан на съемку джинсов.
– Я уверен, что разжиться фотографией вещи Валентино – не проблема. Пусть это будет не вечернее платье, любое, возьмите хоть что-нибудь и сфотографируйте, – кипятился Кевин.
– И не говорите, что вам понадобится минимум четыре тысячи фунтов на гонорар какой-нибудь супермодели. Мы уже перерасходовали смету номера.
Все глаза уставились на меня.
– Кит, – сказал Кевин, – это необходимость. Иначе они там в Риме с ума сойдут. Целый год придется расхлебывать.
– О'кей, – согласился я. – Только, ради бога, следите за тем, чтобы октябрьский номер был в рамках бюджета.
– Третья главная тема, – продолжила Луэлла, – моя любимая. Очень горячие цвета. Прелестная девочка. Вам, боюсь, не понравится, слишком авангардная.
Она оказалась не права, девочка мне понравилась. Фотографии были чрезвычайно стильные, мелкие лиловые штрихи на пламенеющем красном, лимонно-зеленые корсеты на фоне кислотно-желтого. Модель как будто плавала в аквариуме, белки ее глаз выделялись с помощью особой техники. Она принадлежала к той категории образов, которые остаются с тобой навечно и становятся символом десятилетия. Она могла бы стать символом девяностых годов. «Кутюр» умеет создавать такие образы лучше, чем кто-либо другой.
– Кроме того, – сказала Леонора, – у нас есть изумительная средневековая тема, которая проходит красной нитью на всех показах. Это так называемый «новый пуританизм». Потрясно! – Заметив кислую мину на лице Кевина, она поспешно добавила: – Тебе понравится, Кевин. Это в духе Ральфа Лорена.
– Могу я задать один вопрос? – вместо ответа сказал Кевин. – Я, конечно, натура не творческая и никогда на это не претендовал, но скажет мне кто-нибудь, есть ли в этом номере хоть какая-нибудь малость для нормальной женщины, какой-нибудь непритязательный костюмчик, в котором она могла бы пойти на работу? Не станете же вы ей рекомендовать одеться как те две уличные барышни в красных калошах?
Тут Тасмин Фили, до сих пор хранившую молчание в присутствии высокого начальства, словно прорвало.
– Сил моих больше нет, сколько еще можно такое выслушивать! Простите, Кевин, может, вам пора заняться своим делом и предоставить редакторскую работу самим редакторам?! «Кутюр» – это вам не какой-нибудь заурядный каталог. И не журнал «Мари Клэр» с ее сто одной идеей на всех про всех.
– Мне кажется, – прервал я поток ее красноречия, – на этом мы можем сейчас закончить. Подвожу итоги: Мюллер на месте и не исчезнет ни при каких обстоятельствах, Валентино переснимем за счет бюджета последующих номеров, а если Кевин полагает, что с отелем на Ямайке могут быть проблемы, лучше поработать с этим сейчас, не дожидаясь, пока номер выйдет из печати.
Да, Леонора, и прошу тебя, оставь в октябрьском номере по крайней мере десять полос для моды, предназначенной для деловых женщин. И пожалуйста, не поручай снимать эту серию Яндо. Все! Всем спасибо!
Примерно раз в полтора месяца, когда я не успеваю пообедать днем, мы с Сузи ходим в корейский ресторанчик за углом. Мне там нравится, потому что это единственное место недалеко от нас, куда можно добраться пешком и гарантированно не встретить ни одного сослуживца. Потому что тут недостаточно дорого для людей с таким уровнем дохода и немного слишком экстравагантно в качестве альтернативы обыкновенной бутербродной. Кроме того, мне нравится кимчи – острая корейская капуста. Она, правда, вонючая, но иной раз приходится очень кстати.
Как обычно, там было почти пусто. Мне говорили, что по вечерам это место оживает, его заполняют сотрудники корейского посольства, которым в верхних комнатах оказывают специальные сексуальные услуги. Но в обеденные часы тут, как в могиле. Три или четыре хорошеньких официантки встречают гостей в дверях и объясняют, как нужно управляться с шашлычком. Сколько бы раз ты ни ходил сюда, тебя не узнают. Наверное, европейцы для них все на одно лицо. Или они так своеобразно вышколены?!
Сегодня нас посадили за столик под плакатом в рамке, на котором был изображен остров Чейю. Надпись гласила: «Добро пожаловать на медовый месяц на острове Чейю!» Несколько лет назад, возвращаясь домой из Японии, мы с Салли провели три ночи на Чейю, и остров оставил по себе воспоминания, которые подсказывают мне, что второго медового месяца там у меня не будет.
Я рассказал Сузи о вторжении в мою квартиру и двух следопытах. Она согласилась, что это очень странно, и разделила мое скептическое отношение к версии о том, что это детишки шалят.
