Текст книги "Смерть Банни Манро"

Автор книги: Ник Кейв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Итак, обойдемся без громких фраз и поприветствуем мистера Банни Манро!

Глава 33

Банни выходит на сцену под бурные и даже безумные аплодисменты. Он встает на залитой красным светом авансцене, которая выглядит так, будто на нее пролили красные чернила. Зал приветствует Банни криками, свистом и топотом, и на мгновение страх, сковавший его сердце, ослабляет хватку, и Банни думает, что, может, если все как следует взвесить, его план не так уж и безрассуден, и, возможно, он не так уж и сильно сглупил, когда разослал приглашения всем этим женщинам. Однако, когда он вытягивает перед собой руку и видит, как на нее проливается кровавый свет, делая ее похожей на чашу запекшейся крови, Банни понимает: ничто в этом мире не дается так просто. Да и с чего бы это было просто? Он подходит ближе к краю сцены, твердо упирается ногами в доски пола и вглядывается в толпу.

Банни видит слепую старушку миссис Брукс в темных очках и с розовой губной помадой, она сидит в инвалидном кресле, и при взгляде на нее сердце Банни сжимается от стыда. Банни замечает, что кожа миссис Брукс выглядит значительно моложе, и, наблюдая за тем, как она раскачивается в своей метрономной манере и сжимает перед грудью руки, унизанные кольцами, Банни находит ее очень бодрой и по-новому энергичной. У нее за спиной стоит симпатичная молодая медсестра, ласково опустившая одну руку на плечо старушки. Справа от них Банни видит девушку из “Вавилона” в Хове, которую он изнасиловал, пока она спала. Сегодня на ней изумительное короткое платье из багровой тафты, и она смеется и весело о чем-то болтает с темноглазой красоткой в узких брюках из атласа и золотых туфляхлодочках, с которой Банни проделал примерно то же самое после ночи, проведенной в “Веселом Будде”. Он испытывает внезапный прилив крови к горлу – его снова душит стыд.

Он видит девушку с длинными разглаженными утюгом волосами, безумной черной подводкой вокруг глаз и губами бантиком и узнает в ней двойника Авриль Лавинь из коттеджа в Ньюхейвене. Рядом с ней стоит Грибной Дэйв, притопывающий ногой и одетый в черный строгий костюм, и заботливо обнимает ее за плечи, а изо рта у него торчит сигарета. Он что-то шепчет девушке на ухо, они смотрят друг на друга и улыбаются.

Так оно и идет: Банни смотрит то туда, то сюда, то куда-то посередине – и видит кого-то из одного места, кого-то из другого, а кого-то из совсем уж третьего. Он все смотрит и смотрит, лица всплывают из заросших мхом глубин его памяти, и каждое лицо сопровождает обжигающий стыд. Сабрина Кантрелл и Ребекка Бересфорд, и прекрасная юная дочь Ребекки – а вон там, освещенная лучом блуждающего по залу прожектора, стоит мать Либби, миссис Пеннингтон, только на этот раз она улыбается, улыбается и поглаживает плечи больного, прикованного к инвалидному креслу мужа.

Он видит все новых и новых женщин – они стоят у самой сцены, танцуют, приподнимаются на цыпочки в самой дальней части зала, машут рукой с фигурных балкончиков – все, кто пришел, и все, кто не пришел, в самых разных формах, размерах и воплощениях, такие, кого он вспомнил только наполовину, и такие, кого наполовину забыл, и некоторые, оставшиеся в его памяти лишь размазанным отпечатком, – но каждая выглядит великолепно и сияет от счастья, и у каждой все хорошо.

Из муниципального дома, из полуразрушенной квартиры, из этого умирающего приморского городка, из того умирающего приморского городка – все они идут к нему навстречу, из давних дней, месяцев и ужасающих лет его жизни, многолюдный парад печальных, тоскующих, оскорбленных и покрытых позором – но вы только взгляните на их лица! – сейчас все они счастливы, счастливы все разом в бесконечно прекрасном Императорском танцевальном зале базы отдыха Батлинс в Богнор Регис.

Банни делает шаг вперед, в луч рампы и, жмурясь от яркого света, дважды ударяет пальцем по микрофону – и в этот момент видит у самой сцены Реку – официантку из гостиницы “Grenville”. Она выглядит просто очаровательно – никогда бы не подумал, что кто-нибудь вообще может так выглядеть, – но вдруг со свирепым видом выходит вперед из толпы, выкидывает вперед руку и указывает багровым от злости пальцем. – Боже мой, это же он! – вырывается из ее окаменевшего рта.

Атмосфера в зале вдруг резко меняется. Аплодисменты вывернутым наизнанку ревом разом умолкают, по головам проносится вихрь замешательства, и одновременно вспыхивает сотня гневных лампочек узнавания. И тут же раздается вой возмущения, который окатывает Банни с такой силой, что едва не сбивает с ног. Банни снова подходит к микрофону и, слегка нагнувшись, выкрикивает прямо в чистилищный шквал: – Меня зовут Банни Манро. Я продаю косметические средства. Я прошу минуту вашего внимания.

Банни смотрит вниз на зрителей и начинает свое покаяние. Он рассказывает толпе собравшихся о лобовом столкновении его машины с бетономешалкой. Рассказывает, как в него ударила молния, а его девятилетний сын едва не погиб. Он говорит со зрителями о чудесном избавлении и просит их задуматься над вопросом, почему он уцелел. – Почему я уцелел? – спрашивает он будто в замедленной съемке, и сверкающая желтая молния разрывает бордово-золотой потолок. Огни рампы перемещаются по сцене, и лицо Банни поочередно освещается красными, бордовыми и темно-зелеными лучами, да еще зеркальный шар продолжает медленно вращаться и осыпает его стружками блестящего света, и все вокруг выглядит так, будто бы это чей-то сон. Банни рассказывает толпе о том, как безобразно обращался со своей жизнью. Он пространно и во всех подробностях говорит о людях, которых жестоко использовал, и о том, с каким нескрываемым презрением относился к миру и всему, что в нем происходит. – Я был тем еще продавцом, – говорит Банни. – Торговал вразнос бедами и невзгодами. Он закрывает глаза и отдается на волю своего полуобморочного покаяния – и какая-то сила подхватывает его тело и плавно несет по тихим молитвам преломленного света. Он засовывает руки под рубашку и проводит пальцами по выпуклому шраму, написанному на его теле электрическим зарядом, и говорит о природе любви и о том, как сильно он ее боялся, как его приводило в ужас само ее существование, и он в страхе бежал от нее, и еще он рассказывает (и на ладонях расцветают бусины красного пота) о том, как его жена покончила с собой, и о том, что в этом ее страшном поступке повинен он сам. Он говорит о ее нестерпимом отсутствии в его жизни и в жизни его сына. Он рассказывает собравшимся о переломе, произошедшем в его сознании, и о том, что он вдруг увидел все, что когда-либо сотворил, и все страдания, которые когда-либо причинил, – все это промчалось мимо него одним сплошным вихрем, и еще он рассказывает собравшимся, как им в буквальном смысле слова овладел дьявол, и, пока он говорит, лужи цветной воды собираются у его ног и рекой разливаются по авансцене.

Он снова спрашивает у зала, почему же он уцелел. – Почему я уцелел? – снова спрашивает он, будто на замедленной цветной пленке.

Он говорит, что спустя какое-то время перестал задаваться вопросом, почему он не погиб, и начал думать о том, как изменить свою жизнь в будущем. Он говорит собравшимся, что его отец умирает от рака легких и что он намерен начать о нем заботиться. Он говорит собравшимся, что намерен отныне постараться жить достойнее. И что самое главное – говорит он собравшимся – отныне он намерен начать заботиться о своем маленьком сыне, Баннимладшем.

Поначалу толпа его не принимает. Они освистывают его, шипят и грозят ему кулаками. Потом вперед выступает Грибной Дэйв, опытным щелчком запускает в него окурок, и тот разрывается вспышкой искр прямо у Банни на груди, отчего презрение толпы становится еще сильнее. Шарлотта Парновар подпрыгивает на носках, принимает угрожающие позы и, кажется, вот-вот вскочет на сцену и принесет в мир еще немного уравновешенности, доброжелательности и терпимости, снова вмазав Банни в нос. Река по-прежнему тычет пальцем в Банни и невразумительно вопит. Через зал пролетает винный бокал и разбивается на сцене рядом с Банни. Мать Либби, миссис Пеннингтон, гневно орет из середины зала, ее лицо – страшная маска, а костлявый палец указывает на Банни сквозь материю длинной черной перчатки.

Но он не сдается.

Он говорит, что благополучие сына теперь для него важнее всего на свете и что он знает, что время нельзя повернуть вспять и нельзя отменить все плохое, что он сделал в жизни, но с помощью собравшихся здесь он мог бы по крайней мере попытаться начать все заново и отныне попробовать жить по-другому. Он умоляет собравшихся выслушать его.

Возможно, это была слепая женщина миссис Брукс – кто знает? – но кто-то где-то в зале вдруг выкрикивает: “Тихо! Дайте ему сказать!”, и бушующая толпа через некоторое время успокаивается, и, когда Банни говорит о глубине своей любви к девятилетнему сыну, по залу вдруг прокатывается волна сочувствия, и кто-то где-то в зале вдруг качает головой и произносит: “Бедняга”, и постепенно гнев толпы сходит на нет, и они начинают слушать.

Тогда Банни выходит вперед и разводит руки в стороны, и с запястьев его сочится красный пот, похожий на кровь, и огонь полыхает у него на груди. – Но для начала мне нужна ваша помощь, – говорит он, роняет мокрую от пота голову на грудь и снова ее поднимает. – Я искренне раскаиваюсь, – говорит он.

Банни делает еще один шаг вперед, толпа с головокружительной скоростью приближается, и он так ясно вспоминает каждого из них, что на мгновение цепенеет. – Прошу вас, загляните к себе в сердце – надеюсь, вы сможете меня простить!

По лицам собравшихся текут слезы – красные слезы, слезы багровые и зеленые. Джорджия тихонько всхлипывает, Зоуи с Амандой обнимают ее, стараясь утешить, девушки из “Вавилона” и “Веселого Будды” вытирают друг другу слезы смятыми платочками “клинекс”, зал накрывает одна большая волна эмоций – такое иногда показывают по телевизору, – и зрители принимаются аплодировать, потому что все они люди и всем им свойственно прощать, и тогда Банни делает еще один шаг вперед и по трем ступенькам спускается вниз, к толпе.

Официантка Река подходит к Банни, бросается к нему на шею, заливает его грудь клубничными слезами и прощает его, Грибной Дэйв обнимает Банни и прощает его, и маленькая девочка-обдолбыш улыбается ему сквозь разглаженные утюгом волосы и прощает его, и все девушки из “макдоналдсов”, “пиццы хат” и “кентукки-фрайд” виснут на нем, целуют его и прощают; а миссис Пеннингтон выходит вперед, толкая перед собой коляску с мужем, и протягивает вперед руки – и Банни обнимает ее, и они вместе плачут и вместе прощают, и Банни идет через толпу и вдруг чувствует в воздухе холодок и замечает, как с его губ срывается призрачный морозный завиток, когда Шарлотта Барновар, одетая Фридой Кало, обнимает его мускулистыми руками и прощает его, и слепая миссис Брукс тянется к нему своими древними ручонками и прощает его, и люди целуют и обнимают его и похлопывают его по спине и прощают – потому что всем нам свойственно прощать и всем нам хочется, чтобы и нас тоже простили, – и тут Банни видит в толпе Либби, свою жену, одетую в оранжевую ночную рубашку, он идет к ней, и толпа расступается, и он улыбается в призму света, и большущие маслянистые слезы зеленого цвета стекают по его щекам.

– Прости меня, Либби, – говорит он. – Пожалуйста, прости.

– Да ладно тебе, – говорит она и пренебрежительно отмахивается. – Можешь не волноваться. У нас для этого полно времени.

– Я, кажется, сошел с ума, – говорит Банни. – Я так сильно по тебе скучал. Багровая кровь каплями стекает с его раненой брови и льется ручьями из ладоней, безжалостно заливая танцпол.

– Слушай, мне пора, – говорит Либби. – С Банни-младшим теперь все будет в порядке.

– Значит, ты больше не станешь меня преследовать? Банни слышит, как где-то в миллионах миль отсюда в психоделическом ночном воздухе раздается траурный вой сирены полицейской машины, или кареты “скорой помощи”, или чего-то еще вроде того. Кажется, он слышит, как грохочет, разбиваясь о его тело, дождь, похожий на аплодисменты.

– Преследовать тебя? – переспрашивает Либби, нахмурясь. – Что ты имеешь в виду?

– Мне просто очень тебя не хватает.

– Я никогда тебя не преследовала, – говорит она, вспыхивая и рассыпая искры по всему залу.

– Тогда что же ты сейчас делаешь? – спрашивает Банни, протирая лицо платком, и его кровь добавляет алой патины рябой дождевой воде, свободно бегущей по сточной канаве. Либби смеется.

– Ну ладно, Банни, скоро увидимся, – говорит она и исчезает подобно призраку, или фантому, или чему-нибудь такому под мокрыми зонтами плачущей толпы. Банни идет по главной улице, небо над головой широкое и по большей части чистое, и огни на нем обыкновенные. Девиз базы отдыха Батлинс мигает у него над головой, и Банни слышит, как в Императорском танцевальном зале снова начинает играть оркестр, и зал радостно приветствует музыку, и сквозь прохладный солоноватый воздух доносится звук саксофона. Клочья голубых облаков, похожие на пролитые чернила, перебираются через луну, и Банни проводит ладонью по брови и ослабляет узел галстука.

– Господи боже, – говорит он в какой-то наркотической эйфории, которую, должно быть, испытывает умирающее существо, прежде чем испустить последний вздох. Банни видит, что сын ждет его у бассейна в круге света, льющегося из фонаря. Его шлепанцы аккуратно стоят рядом, и он задумчиво болтает ногами в воде.

– Привет, пап! – говорит мальчик.

– Привет, Кролик, – отзывается отец. Банни ласково кладет руку на голову сыну и ерошит ему волосы.

– Пойдем, что покажу, – говорит Банни. Мальчик поднимается на ноги, задирает голову к небу и говорит, что небо похоже на гигантский бассейн, наполненный чернилами и звездами, хотя никто не спрашивал его мнения относительно того, на что похоже небо. А потом они вместе с Банни подходят к разноцветному детскому поезду, стоящему на серебряных рельсах. Он оставляет за собой следы розовой воды, и луна отражается в каждом из них, а полицейские сирены или, кто их знает, сирены “скорой помощи” становятся все громче.

– Я помню его еще из детства, – говорит Банни и забирается в первый вагон. – Запрыгивай.

Банни-младший забирается в вагон и садится рядом с отцом. Он устраивается поудобнее, Банни указывает на панель управления поезда и большой желтый пластмассовый ключ. – Видишь ключ? – спрашивает Банни. – Поверни его!

Банни-младший смотрит на отца, плотно сжав губы, и от волнения что-то трепещет у него в груди. – Не бойся, – подбадривает его Банни. – Теперь ты поведешь.

И он снова кладет руку мальчику на голову.

Банни-младший дотягивается до большого желтого ключа, поворачивает его, и игрушечный поезд оживает и пускается в путь по своей дорожке. Банни обнимает сына одной рукой, мальчик широко улыбается и смеется. Поезд объезжает вокруг бассейна, и Баннимладший видит, как в воде отражаются все богатства мира, он смотрит на капли дождя, стекающие с волос отца, и чувствует, что и по его лицу тоже льется дождь, и тогда он начинает смеяться звонче прежнего. Банни звонит в серебряный колокольчик, и Банни-младший тоже звонит в серебряный колокольчик, и алая кровь стекает по сточной канаве, и по всей базе отдыха раздается смех отца и сына и звон серебряного колокольчика.

Завершив круг, поезд медленно останавливается. – Хочешь еще разок? – спрашивает Банни.

Банни-младший смотрит на отца, внимательно вглядывается в его лицо и отрицательно качает головой.

– Нет, пап, хватит, – говорит он. Он смотрит, как отец выбирается из поезда.

– Иди сюда, посидим у бассейна, – говорит Банни. – Тут слишком громко. Они возвращаются к бассейну. Банни снимает туфли и носки и опускает ноги в рябящую от дождя воду, и Банни-младший садится рядом с ним. Банни приобнимает сына и жмурится от света неожиданно белых фар.

– Хороший мой Кролик, – говорит он, притягивает мальчика к себе и прижимается губами к его волосам, вдыхая едкий мальчишеский запах.

– Черт, – тихо бросает Банни и качает головой. Банни-младший снова вглядывается в лицо отца и видит у него на шее выпуклый белый шрам – как будто бы папа заткнул себе за воротник кружевной платок – и кажется, он чувствует запах паленой кожи и видит, как вокруг него набирается целое море воды.

– Мне надо прилечь на минутку, – говорит Банни, но мальчик его не слышит – зонтики орут слишком громко. У самого края бассейна Банни, как в замедленной съемке, опрокидывается и ложится на спину, а ноги его все так же болтаются в рифленой воде. Мальчик наклоняется над ним и гладит бровь отца.

– Я ненадолго закрою глаза, – говорит Банни и на секунду хватается рукой за футболку Банни-младшего. Банни-младший наклоняется и целует отца.

– Нет, не закрывай глаза, пап, – тихонько говорит он и целует его еще раз. Банни закрывает глаза, широко раскинув руки.

– Я ненадолго, – говорит он. – Мне так лучше.

– Нет, не закрывай глаза, пап, – повторяет мальчик. Банни чуть поворачивает голову и на долю секунды открывает глаза – и видит Пенни Шараду, двенадцатилетнюю девочку, которую он встретил в Батлинсе, когда был еще мальчишкой. На ней купальник в желтый горошек, плечи укрывают длинные мокрые волосы, она сидит на противоположном краю бассейна, и ее ноги цвета карамели движутся по поверхности воды. Она улыбается Банни своими фиолетовыми глазами.

– Просто оказалось, что в этом мире очень трудно быть хорошим, – объясняет Банни, закрывает глаза и, сделав глубокий выдох, затихает.

– Папочка, – шепчет Банни-младший. Дождь все стучит и стучит, и черные грозовые тучи грохочут и раскидывают по небу трещины молний. Люди вопят и рыдают под заливаемыми дождем зонтами и под тряпичным навесом кафе на Вестерн-роуд. Банни-младший кладет голову на грудь отцу, обнимает его и в последний раз целует. Он оборачивается и видит перевернувшуюся набок темно-красную бетономешалку. Он видит свисающую из окна отрезанную татуированную руку, которая держится на тонкой веревочке кожи. Он видит искореженный “пунто”, окутанный клубами дыма и пара, и его болтающуюся водительскую дверь. Он чувствует, как саднят его содранные ладони и коленки. Он видит свою почерневшую энциклопедию, которая лежит на дороге в крендельках серого дыма. Он слышит последний тихий удар сердца у отца в груди. – Папочка, – шепчет он.

Мальчик стирает с отцовского лица кровь и дождь и видит, как через стену дождя к ним, будто в замедленной съемке (совсем как по-настоящему), несутся спасательные службы, их сирены визжат, и мигалки орут, и водители “скорой помощи” в поливаемых дождем прорезиненных костюмах, и пожарные в золотых шлемах, с которых стекает вода, и офицеры полиции со своими тяжелыми ремнями, на которых чего только не висит, и все они будто в замедленной съемке сломя голову бросаются к нему (совсем как по-настоящему), и санитары с их грохочущими каталками все бегут и бегут к нему, а неповоротливый дождь все льет, и напуганная рыдающая толпа застыла будто группа статуй, но и она по-своему шумит и суетится (совсем как по-настоящему), и вокруг такая неразбериха, и все разом хотят его защитить, и он вдруг всем одновременно понадобился.

Банни-младший смотрит на женщину-полицейского с длинными светлыми волосами, которые тянутся позади нее будто сделанные из пластмассы, с рацией, которая что-то трещит на своем секретном языке, и с теплым, добрым и взрослым лицом. Она улыбается мальчику и опускается рядом с ним на колени.

– Давайте-ка, молодой человек, я вам помогу, – говорит она, и Банни-младший, мягко оттолкнув ее протянутую руку, поднимается на ноги и встает во весь рост.

От автора

Я хочу поблагодарить Джона Хиллкоута за то, что подарил мне идею, которая легла в основу этого романа, и Дуга Литча за его щедрость и знания. Я также благодарю Саймона Петтифара, Уоррена Эллиса, Тони Кларка, Рейчел Уиллис, Брока Нормана Брока, Себастьяна Хорсли, Рэя Уинстона, группу Bad Seeds, Джейми Бинга и своего редактора Фрэнсис Бликмор за советы, поддержку и за то, что они, сами того не ведая, оказали большое влияние на мое видение этой книги. И, наконец, я хочу поблагодарить Кайли Миноуг и Авриль Лавинь, попросить у них прощения и выразить свою любовь и уважение.