Текст книги "Выжженный край"

Автор книги: Нгуен Минь Тяу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава VI

Матушка Эм бросила принесенную охапку водорослей, с которых еще канала вода, на выложенный узорчатой плиткой пол веранды.

– То, маленькая, где ты? – певуче позвала она и, не услышав ответа, заглянула в дом, – Кхой, куда вы все запропастились? – Ответа и на сей раз не последовало, одни только комары звенели; и вдруг в сгустившихся уже сумерках Эм уловила неясное движение. Она пригляделась: какие-то люди, трое или четверо. Кто такие, откуда взя-лпсь?

Может, гости какие? Только с чего бы гостям – теперь она их получше разглядела – сидеть вот так на земле, да еще и в углу? По всему видно: спрятаться хотят.

– Эй, вы кто такие? – окликнула она и бросилась зажигать лампу. В кухне, уже с лампой в руках, шаря в потемках в поисках спичек, она наткнулась еще на одного: у входа сидел человек, уронив голову на руки. Услышав шаги, он с мольбой в голосе произнес:

– К ногам припадаю, не гоните!

Эм поднесла лампу: ну вот, теперь все попятно – сытая, лупоглазая рожа. Так вот кто это!

Она выскочила на веранду, стала посреди нее подбоченясь и тут уже, позабыв о страхе, заорала на них:

– Мерзавцы! Твари! Скольких на тот свет отправили! Как диких зверей травили, выслеживали, вынюхивали! И хватило же наглости именно сюда заявиться!

– Землю готовы есть, не гоните только, – умоляюще сказал один, и все остальные испуганно сжались, – нынче нам по домам оставаться нельзя, верная погибель. Вон ведь Кунга забили…

– За шкуру свою испугались! Соображаете, значит, что к чему! Как до вас дело дошло, так сразу сообразили, что такое жизнь человечья!

– Не губите! – бросился в ноги другой. – У нас семьи, дети…

– Семья, дети… Ишь о чем вспомнил!.. А чужих детей ты щадил?

Эм развязала пояс – веревку из бамбукового лыка, мокрую и пропахшую гнилью и тиной, затем стащила с себя робу, которую она смастерила из двух полотнищ зеленой синтетической мешковины, распоров мешок с песком, какие в военном деле используются для укреплений. Непромокаемая роба хороша была и для поля, на которое выходили ни свет ни заря, и для заболоченных прудов, где собирали водоросли.

– Убирайтесь. – Эм сказала, как приказ отдала. – Убирайтесь и возвращайтесь по домам, ничего с вами не стрясется. Кук, наша председательша, всех оповестила об указании волосткома. И теперь это указание никто больше не нарушит. Ненавидеть будут, а тронуть никто не тронет. Власти с вами сами разберутся. Так что ступайте-ка отсюда!

Сгорбившиеся и притихшие, бормоча слова благодарности, бывшие полицаи один за другим вышли со двора.

Эм сняла с веревки развешанную на просушку одежду Кук – темно-голубую поплиновую блузку и шелковые брюки. Бережно сложив, отнесла в дом и положила в изголовье кровати под подушку. Рядом с кроватью стоял ящик из-под снарядов, который Кук приспособила для хранения разных мелочей, на нем лежали два армейских вещмешка – их когда-то оставили ей на хранение Нгиа и Хьен.

Во двор с опаской, как растревоженная наседка, – тз-за ее спины выглядывали головки внучат, – вошла хозяйка дома, Кхой. Услышав шаги в доме, она решила, что это давешние полицаи, и уже собралась ретироваться.

– Долго ты еще вокруг да около слоняться собираешься? – окликнула ее Эм.

– Ох, это ты… А я-то думала, что эти…

– Какие такие «эти»?

– Да ну их, гадов, говорить не хочется! Противно эти гнусные рожи видеть. Слушай, – вспомнила она, – а тебя ведь одна женщина спрашивала. Готовь угощенье, попозже зайти обещалась!

– Куда То убежала, не знаешь?

– Да разве она после уроков домой заглядывает? Небось, как всегда, увязалась за взрослыми, пошла рыбу ловить.

– Что за неслух эта девчонка! Сколько раз ей говорилось!..

И то ли браня, то ли жалуясь на свою приемную внучку, которая самовольно куда-то удрала, и вот уже ночь на дворе, а она все еще носится невесть где, Эм с горящей лампой в руках прошла в комнату, зажгла пучок благовонных палочек, разделила его на две части и поставила – в две вазочки – одну пристроила прямо на корнях срубленного недавно кустарника тетау, у тропинки, ведущей к дому, другую на пороге кухни. Только потом она принялась за приготовление ужина.

В этом доме, владении матушки Кхой, последние два года размещался волостной комитет Чьеуфу. Дом был совсем новый, по-новому же и выстроенный: с плоской крышей, высоким фундаментом, он смотрелся этаким каменным кубом, в окнах красовались декоративные решетки. Настоящей владелицей его была дочка Кхой. Дом окружал большой сад, где росли плодовые деревья. Урожай с них снимали круглый год. К дому вела дорожка, обсаженная двумя рядами ровно подстриженного кустарника, кроме того, тут росло еще с десяток абрикосовых деревцев. Прежде в канун Нового года, когда ветви абрикосов сбрасывали с себя листву и сплошь покрывались бледно желтыми цветами, мать и дочь срезали их и несли на рынок в Куангчи, выручая за каждую ветку по тысяче пиастров.

Все это богатство было создано руками дочери Кхой, она оказалась на редкость предприимчивой особой. Муж ее, молодой и здоровый мужчина, весьма охочий до женского пола, был всего лишь сержантом в марионеточной армии, его часть стояла в здешнем уезде. Дочери Кхой пришла в голову мысль открыть неподалеку от села, прямо у шоссе, идущего к порту Кыавьет, бар, где продавались бы «солдатская радость», оранжад «Вирелей», пиво «Тигр» и ряд других столь же замечательных и высококачественных прохладительных: напитков. Но главным ее занятием была перепродажа американских товаров, скупленных но дешевке у солдатни. Вещи, доставшиеся ей буквально за гроши, предприимчивая особа переправляла солдатам региональных частей, расквартированных неподалеку.

И вот при таком-то доме, при таком процветании пришлось бросить все, продать, утирая горькие слезы, почти за бесценок кафе-бар, так удачно пристроившееся у реки, по которой текли деньги, и уехать в район, сняв там убогую комнатенку.

Ей хорошо были известны повадки мужа – он слыл заправским сердцеедом, и не без оснований – возле него вечно крутились какие-нибудь бабенки. Конечно, если убьют мужа на войне – тут уж другое дело, ничем не по можешь, но чтобы из-за поганой коммерции, пропади она пропадом, у тебя его из-под носа какая-нибудь бабенка пошустрее уволокла, нет уж, увольте, этому не бывать. Под бдительным оком супруги, контролировавшей не только каждый его шаг, но и каждый брошенный им взгляд, бравый сержант сделался неузнаваемым – без жепы он теперь и шагу не делал, а той только того и надо было. Потому-то так и случилось, наверно, что домой она за целый год всего каких-нибудь пару раз наведалась, да и то чтобы прихватить с собой что-нибудь поценнее – теперь на новом месте надо было свое дело открывать… Но вот подошло лето семьдесят второго, и, теперь уже окончательно бросив детей на попечение матери и даже не простившись, не повидав их напоследок, супруги, ничтоже сумняшеся, дали стрекача в провинции, что лежали намного южнее.

Ну, а дом как был, так и остался стоять; и хотя всю» округу несколько месяцев подряд беспрерывно бомбили Б-52 и все здесь было в куски искрошено, сровнено с землей, он каким-то чудом остался цел и невредим. И когда Пришло мирное время, тетушка Кхой охотно пустила в этот постылый ей дом весь волостном – пусть работают, – а сама с внучатами переселилась в дальнюю, рядом с кухней комнатенку – этот угол дома только и пострадал от бомбежек, степа в нескольких местах дала трещины, штукатурка осыпалась, черепица с крыши была сорвана взрывом… В остальных комнатах, там, где разместился волостном, все оставалось в полном порядке.

После семьдесят второго в Чьеуфу оказалось много одиноких людей, чьи близкие либо погибли, либо временно отсутствовали, либо удрали на Юг. В числе таких одиночек оказались и матушка Эм, и Кук – председательша волосткома, подселенками жившие в доме тетушки Кхой.

Дом матушки Эм прежде стоял в Срединной деревне, находившейся южнее обозначенной линии. У нее было много заслуг перед революцией, и не раз ее награждали медалями и нагрудными, знаками. Всю жизнь она отдала революции, мужья ее – она четыре раза замужем побывала, так уж получалось – один за другим погибали на войне, в сопротивлении, и из семерых детей в живых сейчас остались Нгиа – ротный К-1 и семнадцатилетняя Оу, потерявшаяся в семьдесят втором и до сей поры еще не объявившаяся.

Последнее время Эм терзало тяжелое предчувствие – почему-то, она и сама не могла понять почему, она была почти уверена в том, что Нгиа погиб. О том, что это случилось на самом деле, в их волости, кроме Кук, знали лишь немногие – Зи, Ванг, да еще несколько человек из волостного парткома. Печальное известие это тщательно скрывалось, всем было до боли жаль Эм и хотелось, чтобы она как можно позже об этом узнала. Но она, стоило Зи пару раз ни с того ни с сего ее навестить, сразу что-то заподозрила, почувствовала, правда, ее подозрения касались пока Оу. Об Оу она последнее время думала неотступно – прошло два года с тех пор, как девочка потерялась, и самое время было бы ей возвращаться домой, возвращались же другие беженцы. А вот за Нгиа матушка Эм была спокойна – через столько боев прошел, неужто теперь, под самый конец. может с ним что-нибудь приключиться. Правда, слышала она, что в Читхиене было несколько серьезных боев, но особого значения этому не придала.

Однако вслед за Зи, всего через несколько дней, пришел Банг – обрадовать, что отыскалась Оу и не сегодня завтра собирается домой из Дананга, где она эти два года служила в пошивочной мастерской. Тут-то, не успев обрадоваться как следует, и задалась матушка Эм вопросом – с чего это стало к ней в последнее время так внимательно волостное начальство? То один словно невзначай нагрянет, то другой. А потом вдруг неожиданно все поняла: ведь видела же она, что Кук как потерянная целый месяц ходит, только сразу в толк взять не могла – отчего, а случилось это сразу после возвращения Кук из Хюэ, куда она уезжала на несколько дней. Эм ее тогда спросила, не встретила ли она там Нгиа или кого-нибудь из его роты, но Кук сметалась и не ответила, промолчала. Кук стала как будто еще более внимательной к ней, чем раньше, но Эм заметила, что теперь она избегает оставаться с ней наедине. Заметила и ужаснулась, потому что сразу догадалась, почему так переменилась ее будущая невестка. Несколько раз пыталась она расспросить Кук или хотя бы поделиться терзавшими ее мыслями, но сдерживала себя. Что ж, если Кук терпит, то и она вытерпит. Кук любила Нгиа не меньше ее самой, она хорошо это знала. И теперь ночами ей то ли снился, то ли мерещился сын, в зеленой форме бойца армии Освобождения, она пыталась расспросить его о нем самом, о его друзьях, но он молчал, только улыбался, а потом исчезал, точно таял – то ли в дыму, то ли в каком-то мареве…

Ночами на поле жгли срезанный тростник, и дым тоненькой высокой струйкой тянулся высоко вверх…

Глава VII

Маленькая То во весь дух неслась по дороге, крепко зажав под мышкой бамбуковую плетенку с мелкой рыбой. У зарослей ананаса, росших тут же, у обочины, она остановилась и, сунув руку в самую гущу, вытащила припрятанную там школьную сумку. В ней вместо книжек лежал кусок черного картона и крохотный, как шарик от бомбы, огрызок мела.

Повесив сумку на руку, так, как это делали со своими авоськами взрослые по дороге с рынка, девочка зашагала дальше, задрав голову кверху и разглядывая ставшее темным небо. Маленький рогатый месяц, повисший над рекой, напомнил ей о рыбе, которая сейчас, тоже изогнувшись, лежала в плетенке. Она тихонько окликнула пой манную рыбку: попросила, как заклинание сказала, спасти от порки, которую, То понимала, она сегодня вполне заслужила. Ведь матушка Эм много раз ей наказывала из школы идти прямо домой, а по болтаться в поле, где в любую минуту можно нарваться на мину. Девочка с еще большей прытью припустилась домой, закрыв поплотнее школьной сумкой отверстие плетенки, чтоб не потерять рыбку.

У старой пагоды она чуть не наскочила на Кук. Кук устало тащила за собой велосипед – дорога была сплошь в рытвинах, тут и там ее перерезали следы старых траншей и окопов, в такой темноте ехать по ней было нельзя.

Кук сразу увидела То.

– Ты что это несешься как угорелая, гонится кто за тобой?

– Ой, да я опять! Опять за рыбой ходила и теперь поздно домой попаду…

То решила, что уж лучше выложить все начистоту.

Кук улыбнулась, зная, что в темноте ее улыбка по видна, и строгим голосом сказала:

– Имей в виду, следующий раз и разговаривать с то бой не стану. Ты мне что обещала?

– Я больше не буду…

То хотелось под прикрытием Кук незаметно пробраться в дом, и она попыталась схитрить:

– А вас тоже, наверное, давно ищут, бабушка ждет и не ужинает…

– Ну нет, – разгадала ее маневр Кук, – придется тебе все же первой пойти и сказать, что я задерживаюсь. Все поняла, повторять не надо?

– Поняла…

И девочка снова вприпрыжку помчалась вперед, а Кук медленно продолжала свой путь. В ушах стояли крики, и перед глазами мелькали разъяренные лица, взметнувшиеся кулаки, маленький, истоптанный клочок земли и яркое белое пятно на нем – бывший каратель едва держался на ногах, прикрывая руками голову от сыпавшихся со всех сторон ударов. Залитое кровью лицо и плотное кольцо людей, щетинившееся палками, дубинками, кольями, угрожающе занесенными заступами…

В этой разгневанной толпе особенно запомнилась ей одна женщина. Старая, сгорбленная, она, занеся мотыгу, сорвала другой рукой с наголо обритой головы повязку и, размахивая ею, расталкивая других и пробираясь сквозь толпу, кричала: «Пропустите меня, пропустите, я хочу у него спросить, где мой сын! Где мой сын, отвечай!» Прорвавшись вперед, она крикнула ему прямо в лицо: «Отвечай, гадина, где мой сын?!» И тут же, метя в голову, обрушила на него свое оружие – острую мотыгу, но промахнулась и только добавила ему еще одну рану, на плече. Он упал, скорее от испуга, чем от боли.

* * *

«Господи, отдохнуть бы, хоть минуточку!» – вздохнула Кук. После сегодняшнего она чувствовала себя совсем разбитой. Но оставалось еще одно дело – в волости сейчас работала экспедиция экологов, они занимались изучением территории Срединной деревни. Деревня протянулась почти на два километра, уже три года это были брошенные, пустовавшие земли, прежде здесь проходила линия фронта. Поговаривали, что солдаты марионеточных частей, стоявших в Чьеуфу, никогда не выходили за проволочные заграждения, которыми были обнесены небольшие участки, и не только потому, что вокруг были мины: территория была заражена. Это и стало причиной того, что в Чьеуфу появилась экологическая экспедиция.

Кук подъехала к маленькой лавчонке, торговавшей разной мелочью. Лавчонка, от стен до крыши из рифленого железа, совсем недавно была поставлена прямо у дороги. Пламя керосиновой лампы тускло высвечивало заросшую травой землю и валявшиеся на ней остатки колючей проволоки. Возле лавчонки стояли человек пять-шесть крепких, коренастых мужчин. Хозяйка, довольно кокетливая сорокалетняя женщина, длинным шестом стучала по крыше, так что шаталась вся постройка. Рядом девушка в узких блестящих брюках со смехом наблюдала за тем, как с крыши упорно не желали спускаться петух и курица, которых давно уже напрасно ждал курятник. Они не обращали ровно никакого внимания на новые и новые настойчивые атаки хозяйки и оглушительно кудахтали, точно внизу шныряло полчище лисиц.

Но тут стоявшие у дома и с интересом наблюдавшие эту сцену мужчины – врачи и санитары из экологической экспедиции – увидели Кук, и облава на кур закончилась сама собой. Вошли в лавку. Хозяйка подтолкнула дочь к Кук:

– Поздоровайся!

– Как тебя зовут? Льен? – спросила Кук. Лавка носила имя хозяек, на вывеске так и значилось «Льен Лан», и Кук до сих пор не знала, кто из них кто.

– Нет, я Лан… – застенчиво ответила девушка.

– Кук, говорят, теперь здесь водятся вепри. – Хозяйка привела в порядок прическу и уже возилась с чем-то под прилавком. Настоящий прилавок, она привезла его с собой сюда из Нью-Куангчи[13]13
  После 1972 г. враги ушли из старого города Куангчи и основали новый – Нью-Куангчи в Дьентане. – Прим. автора,


[Закрыть]. – Вот эти парни говорят, что видели следы, а мне что-то не верится. Лисиц тут и правда хоть отбавляй. Прошлой ночью чуть наших кур не унесли. Сегодня, если удастся их наконец с крыши согнать, запру в доме. Правда, змеи повадились, но у меня против них одно верное средство есть. Ох, Кук, мы когда вернулись сюда, я просто в панике была – кругом джунгли, все заросло, ничего похожего на нашу прежнюю деревню!..

Она продолжала без умолку болтать, а руки ее так и сновали, расставляя на подносе прозрачные, разрисованные цветами бокалы и наполняя их оранжадом. Ловко подняв полный поднос одной рукой, хозяйка поставила его на круглый столик, за который сели Кук и экологи.

– Я неплатежеспособная! – сказала Кук.

– Для моего заведения твой визит – большая честь! Это от меня.

Кук расставила бокалы с золотистым напитком и повернулась к начальнику экспедиции, он был в военной форме.

– Можем начинать?

Начальник экспедиции мною хорошего слышал о Кук в уезде и сейчас, глядя на нее, не переставал удивляться – до чего молода, а уже столько сделала.

– После того, что сегодня случилось в Восточной деревне, я боялся, что вам будет но до нас и вы не придете, – сказал он.

– Раз я обещала, значит, приду, – ответила Кук. – К тому же меня, естественно, очень заботит здоровье наших людей. Если человек хотя бы на два-три дня выйдет из строя – это для нас уже ощутимо. А что будет потом, когда дома строить начнем…

– Ну что ж, приступим, – сказал начальник экспедиции. – С первого дня мы занимались малярией, особенностями ее проявления здесь и поисками источников этого заболевания в ваших местах. Сейчас в медпункте двадцать пять больных. Поначалу действительно было похоже на малярию, но введение обычных, применяемых при этой болезни лекарств приступов не снимало. Клиническое наблюдение и лабораторные исследования, которым мы подвергли больных, показали, что малярийного вируса у них нет.

– Да, я слышала, у них просто жар, без озноба, причем жар держится долго, на малярийный приступ это никак не похоже, – сказала Кук.

– Верно. Итак, наши исследования показали, что в этих краях присутствует особый вирус, вызывающий заболевание, которое мы называем вялотекущей лихорадкой. Методы ее лечения нам известны. Мы проверяли их на здешних больных – оказалось, удачно. Но лекарство кончается. Мы сообщили в уезд о результатах исследований и запросили тысячу ампул.

– А профилактика какая-нибудь существует? – спросила Кук.

– Вот именно об этом в первую очередь стоит позаботиться. Кстати, это главное, о чем я собирался с вами говорить.

Начальник экспедиции перечислил все, что, по его мнению, следовало бы предпринять незамедлительно, и Кук сразу с ним согласилась. Конечно, то, что он предлагает, думала она, совершенно необходимо сделать как можно быстрее, только вот где взять столько людей, чтоб и вскопать землю вокруг домов, и поднять огороды, и вырыть новые колодцы, засыпав старые, проложить новую дорогу, хорошенько расчистить тропинки, перезахоронить трупы, которые из-за обильных ливней оказались почти на поверхности земли.

И все же Кук еще раз твердо пообещала как можно скорее начать необходимые работы, и прежде всего – в Срединной деревне, на Первом хуторе, где ситуация была наиболее опасной.

У людей, возвращавшихся на родные пепелища, была одна главная забота: поскорее обзавестись кровом, пусть временным, но кровом, который мог бы укрыть от дождя и зноя, а потом сразу же поднять поля. Но какими бы неотложными ни были полевые работы, Кук прекрасно понимала, что сейчас в первую очередь нужно искоренить источники болезней.

– Вот еще что… – Кук смущенно улыбнулась, прихлебывая оранжад. – Как вы относитесь ко всем этим разговорам о «блуждающих призраках»?

Экологи от души расхохотались. В последнее время распространились нелепые слухи о том, что но окрестным полям бродят души убитых здесь и не погребенных жарким летом семьдесят второго марионеточных солдат и морских пехотинцев, будто они насылают на местных жителей чих и простуду, чтоб те пореже выходили на поля, не тревожили их останки. Случаев таких заболеваний и вправду было много – с поля зачастую возвращались с насморком, распухшим горлом, кашлем, слезящимися глазами. Суеверные старики начали поговаривать о том, как бы в подходящий день устроить прямо на поле жертвоприношение этим неприкаянным душам, дабы хоть как-то умилостивить их.

– Мы, конечно, прислушались к подобным рассказам и попытались попять, в чем тут дело, – сказал начальник экспедиции, – Взяли на анализ глину, пыль, солому и скошенный тростник. Первые же исследования немало нас удивили – оказалось, что на отдельных участках обнаруживаются ядовитые газы. Потом как-то раз мы натолкнулись в поле на большую груду снарядных гильз, оставшуюся на том месте, где некогда стояла батарея противника. Я человек военный, да и еще кое-кто из пашей экспедиции был в действующей армии, так что опыт у пас, конечно, имеется. И потому вот что нам сдается: в семьдесят втором во время массированного наступления враг вынужден был часто менять расположение своих батарей, потому что наши солдаты, партизаны и ополченцы оказались у него в тылу и каждую ночь совершали на падения на командные пункты, склады, места скопления боевой силы и особенно – на огневые позиции. Защищаясь от этих нападений, противник усилил охрану, устроил немало новых проволочных заграждений, минные поля и тому подобное. Среди всех этих средств защиты было еще одно, вот такое, посмотрите-ка сюда…

Он взял лампу и вывел Кук из помещения. Неподалеку от лавчонок было несколько свежевырытых ям, на дне одной из них Кук увидела довольно красивый пластмассовый сосуд.

Они вернулись в лавочку, и начальник экспедиции продолжил:

– Принимая против нас меры предосторожности, они закапывали вокруг батарей и других военных объектов вот такие штуки со слезоточивым газом. Этот газ моментально вызывает кашель, насморк и тем самым помогает обнаружить противника. Вот что такое ваши «призраки»! Вчера мы на пробу сделали несколько попыток в разных местах вокруг бывшей батареи и вытащили из земли около десятка таких «вазонов». Их уже нет, оставили один пустой, как наглядное пособие, его вы только что и видели.

– Кстати, вчера я разговаривал с одним бывшим солдатом марионеточной армии, – продолжил он, немного помолчав. – Он сказал, что крышки с этих штук разрешалось снимать только по особому приказу. Иногда о захороненных «вазонах» забывали, меняли позиции, а они так и оставались лежать, где лежали, с закрытыми крышками. Шло время, были и бомбежки и орудийные обстрелы, «вазоны» раскололись, но все же были присыпаны землей, а потом их закрыли еще дикие травы и тростник. «Вазонам» бы этим положено весь вредный дух из себя выпустить, три года прошло, но он и посейчас, как видно, сохранился, и все потому, что оказался упрятанным в землю. А в земле – все равно что под крышкой. Пройдешь мимо, не тронешь – все в порядке, но стоит, к примеру, траву скосить или тростник, или землю распахать – ядовитый газ тут как тут. Сдается мне, что «вазоны» остались еще и на поле, которое вы называете «Подножье облачков», и в самом селе.

– Ну, а про мины вы что-нибудь слышали? – спросила Кук.

– Нет, ничего такого…

– Тогда следующий раз, прежде чем начать любые раскопки, Непременно сообщите мне. Это мое условие. Договорились?

* * *

Немало испытаний выпало на долю этого края, великое множество людей пролило свою кровь за то, чтобы стал он свободным, но и сейчас земля под ногами победителей далеко не была устлана розами. На старом поле боя вновь развернулась битва – битва трудная и затяжная. Да и как одним махом хотя бы охватить все проблемы, трудности, возникшие сейчас, легко ли сразу осознать: чтобы окончательно выйти из войны, понадобится много сил, старания, может быть, даже столько же, сколько требовалось в военное время.

Кук шла домой пешком. Велосипед пришлось оставить в лавчонке. Было темно, луна скрылась за облаками. Кук шагала по кромке ноля, где стоял рис. Скоро он созреет. А каких-нибудь полтора месяца назад здесь были позиции бойцов К-1. Кук узнавала старые окопы, траншею. Вспомнилась высокая фигура Нгиа…

Вот и еще один день промелькнул, полный хлопот и волнений. Кук вдруг почувствовала, как она голодна. Матушка Эм ее совсем заждалась, небось в который уж раз разогревает рис, а лучинка, что втыкают прямо в густые заросли кустарника у поворота к их дому, чтобы осветить дорогу, наверное, давно уж догорела.

…Перед глазами появился другой огонек – пламя свечи рядом с суровым и мужественным даже в смерти лицом любимого в небольшом строении на берегу лагуны Там-зяпг. Бойцы из К-1 послали за Кук, чтоб она могла проводить Нгиа в последний путь. Кук не помнила, как совершила весь этот длинный путь. В памяти не осталось ничего, кроме того, что сидела на заднем сиденье чьей-то «хонды»… Забыла даже поблагодарить того, кто ее вез, не спросила его имени. Потухшими глазами глянула она на Хьена, он стоял у гроба, и, вся дрожа, склонилась над бесконечно дорогим, теперь таким неподвижным, застывшим лицом, отчаянно вглядываясь в него. Ей почудилось, что Нгиа спит, так спокойно было это лицо, – спит, усталый после боя. Знакомые четко очерченные губы, густые, заостряющиеся к вискам брови, только прическа другая – волосы смочены и аккуратно зачесаны набок, кто-то только что прошелся по ним гребенкой.

Свеча догорела и наклонилась, подожгла бумажную тарелку, на которой стояла, и пламя, как маленький факел, странным образом осветило лицо, сделав его таким чужим, что Кук заплакала навзрыд. Хьен подскочил, загасил огонь и поставил в обгоревшую с краю тарелку новую свечу…

Кук медленно шла вдоль старой траншеи и вспоминала, как мучительно хотелось ей почему-то растрепать эту чужую, аккуратную, застывшую прическу, сделать лицо любимого таким, как всегда…

Шесть лет длилось их знакомство с Нгиа, шесть быстро пробежавших лет. Кук тогда была совсем юной, она проходу не давала Нгиа, упрашивая, чтоб ей позволили стать связной. Нгиа, и сам юный – в тот год ему едва сравнялось девятнадцать, – казалось, всецело был поглощен своим делом и не обращал никакого внимания на надоедливую девчонку. Но пришла пора уходить из родного села – близилось наступление, – и Нгиа, которому вроде бы радоваться надо, неожиданно для себя загрустил. То и дело всплывало у него перед глазами хорошенькое озорное личико, он вспоминал, как Кук хватала его за руку или дергала за рукав, пытаясь привлечь к себе внимание, как бегала всюду за ним хвостиком, лишь бы по ее вышло, лишь бы связной сделали, и как он всегда гнал ее от себя.

В конце шестьдесят девятого Нгиа уже командовал отделением. Тогда же здесь появился из Ханоя и Хьен, оба они получили особое задание. В то время враг загнал наших в глухие джунгли. Хьен и Нгиа много ночей провели прямо в море, от морской воды кожа их стала нездоровой, бледной, животы подводило от того, что питались од-пой сырой рыбой и пили соленую воду. В одну из ночей они вышли на пустынные дюны за Восточной деревней, где недавно разместились бронетанковая бригада и рота морских пехотинцев. Самые, можно сказать, трудные тогда были времена. Всех жителей, подозреваемых в причастности к «беспорядкам шестьдесят восьмого года», загнали в концлагеря, а оставшихся собрали в две деревни – Срединную и Восточную. Лишь немногим удалось спастись, и то чудом: убежали в города – Куангчи, а то и дальше, в Хюэ и Дананг. Не прекращались бомбежки, превратившие округу в «белую зону» – голую пустыню. Нужно было много выдержки, терпения, мужества, чтобы остаться здесь. Но Кук осталась. Она ходила в грязном рубище, вымазав лицо, шею и тело сажей и глиной, нечесаные выгоревшие космы падали на лицо, закрывая его. Кук назвалась майоршей, женой какого-то несуществующего Куп – такое она взяла имя. Опа искусно притворялась помешанной и целыми днями беспрепятственно бродила взад и вперед по селу, по песчаному берегу, что-то нечленораздельное бормоча себе под нос, иногда дико вскрикивая, иногда разражаясь визгливым хохотом.

Нгиа и Хьен сразу приметили безумную девушку. И уже на вторую ночь, вылезая из песчаной норы, в которую они закапывались на день, Нгиа решил, что все пропало, они обнаружены: из-за его спины, точно поджидая его здесь, неожиданно выросло это безумное, грязное и оборванное существо.

В прозрачном ночном воздухе, разлитом над белизной песков, Кук узнала Нгиа. Она тихонько вскрикнула – радость и боль были одновременно в ее крике, похожем на крик подбитой птицы. Уронила на песок рисовую лепешку и флягу с водой, которые прятала в своих лохмотьях.

– Кук, малышка! – Нгиа тоже узнал ее и тихонько окликнул, но Кук знаком велела ему молчать. Тут появился и Хьен. Кук поманила их за собой и вела долго, обходя стороной позиции неприятеля. Наконец через седловину, пролегшую между двумя высокими дюнами, они ползком пробрались на маленький заброшенный хуторок. Тишина здесь стояла, как на кладбище.

Тут-то и было убежище Кук, которое она вырыла под землей. Забравшись в него, Хьен до дна жадно выпил всю флягу. Нгиа сделал всего один глоток и долго сидел молча – держал половинку рисовой лепешки и никак не мог откусить, спазмы сжали горло. Уму непостижимо, где Кук раздобыла лепешку и воду. Нгиа не выдержал и первый раз в жизпи заплакал, прижав к груди взлохмаченную, в золе и песке голову девушки.

* * *

Над недавно подстриженной, пахнущей свежестью живой изгородью из кустарника тетау весело мигала гирлянда электрических лампочек. Из дома доносились взрывы смеха, и раскатистый мужской голос говорил:

– Это надо видеть! Вам, уважаемые женщины, просто необходимо посмотреть эти места. И не только Хюэ, но и Дананг, и Сайгон тоже…

Значит, в гости заглянул знакомый журналист Суан Тхюи, корреспондент газеты, которая издавалась в их провинции.

В открытую дверь Кук увидела Эм, маленькую То и Суана Тхюи, устроившихся вокруг подноса с едой прямо на низком, едва возвышавшемся над полом деревянном топчане. Они ужинали. За спиной у То пристроилась тетушка Кхой.

– Ли вправду, – наставительно сказала она, тыча пальцем в спину матушки Эм, – не мешало бы тебе Хюэ поглядеть, пусть бы наши власти тебя свозили. Ты целую жизнь на них, почитай, положила, вот и сделали бы тебе добро!

В саду мелькали яркие светящиеся точки – светлячки. Кук ступила на выложенную цветной плиткой веранду, постаралась придать лицу радостное и оживленное выражение и прямо с порога стала кричать, что ужасно проголодалась и сейчас от всего этого пиршества ни крошки не оставит.

– Есть хочу! Хочу есть! – кричала опа, швыряя сумку за полог, отделявший ее кровать. Суан Тхюи бросился ей навстречу, протянул обе руки и крепко сжал ее руки в своих.