Текст книги "Выжженный край"

Автор книги: Нгуен Минь Тяу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава XIX

Итак, Банг был отстранен от должности и предстал перед судом. Теперь все только об этом и говорили. Кто мог думать, что на их волость ляжет такое черное пятно. А ведь как гордились раньше своим Чьеуфу – сколько вытерпели здесь люди и сколько подвигов совершили. Однако веру в новую власть это никак не подорвало. По-прежнему верили и Кук, и Зи, и остальным, тем, кто здесь ее представлял. Понимали, что власть ни при чем, все зависит от человека. Кое-кому это послужило и хорошим уроком – мало гордиться прошлыми заслугами и нечего ими себя успокаивать, ведь вон сколько предстоит сделать…

Новым заместителем назначили Зи. С этим известием к нему домой, в хижину на дюнах, пришел сам Вьен. Они были одного поколения, большинство их соратников погибло в этой войне, и не было ни одного, кто не побывал бы в тюрьме. Вьен тоже был местный, из Куангчи, хотя из другой волости, и знали они друг друга очень давно.

В этот вечер им было о чем поговорить, что вспомнить. Семья Зи давно улеглась спать, а они все сидели и говорили, говорили… Отчуждение, некогда пролегшее между ними из-за обрушившегося на Зи несчастья, было сломлено, и теперь беседовали два старых друга. Долго говорили о том, что в Чьеуфу до сих пор все равно что на передо-пои – столько неотложных и важных дел, столько трудностей и осложнений.

Зи поначалу стал было отказываться от нового назначения. Пет, объяснил он, личной обиде здесь не место, просто боится – давно уже на такой большой должности не работал, справится ли? Да и Срединная деревня, ее люди за эти годы стали ему очень дороги, хорошо было бы и дальше продолжать непосредственно помогать им. По Вьен объяснил, напомнил ему, что сейчас не время отказываться, работников и так не хватает, кому, как не ему, Зи, старому партийцу, позаботиться о народном благе?

Через неделю после того, как Зи приступил к своей новой работе, был решен один из самых неотложных, изрядно помучивших Кук вопросов – как распределить каркасы домов, что прислали с Севера? Решение, принятое Зи, было единственно верным: в первую очередь жильем следовало обеспечить сирот, а также семьи, потерявшие кормильца. Потом Зи взял огромный список, где значились остальные нуждающиеся, и принялся карандашом жирно вычеркивать тех, кто был в партии, – раз партийный, значит, и партийную совесть должен иметь…

* * *

– Нет, тут я права голоса не имею, – сказал Хьен. – Ты вон сама сколько времени думаешь, никак не решишься. С матушкой Эм хоть говорила?

– Пет, пока не говорила. Оу сама с ней разговаривала…

– Ну и как опа, согласна?

Понимаешь, согласилась! Очень уж она Оу любит!

Хьен задумался. Значит, Оу уедет учиться. Но как же Эм, не оставлять же ее совсем одну?

Оп понимал, что хорошо, если Оу выучится на тракториста. Это не только ее мечта, об этом же мечтает Линь, да и работники такие в селе нужны. По все же, как быть с матушкой Эм? Эти несколько месяцев, которые бригада трактористов еще пробудет здесь, промчатся стремительно. По потом трактористы уедут, а с ними, значит, должна будет уехать и Оу.

– Наверное, выход один, – подняла голову Кук. – Линь еще побудет здесь, потом его имеете с саперами отправляют и Кхесань, ты знаешь. Так вот, он сам мне предложил, что за это время поставит матушке Эм дом, ей ведь выделили каркас. А потом я перееду к ней и останусь у нее жить.

– Да лучше просто и придумать нельзя! – обрадовался Хьен, – Умница твой Линь! Как я сам до этого не додумался?! Ай да молодец парень! Вот все и устроилось! Только ему самому делать ничего не придется. Спасибо за идею, а осуществлять ее будем мы – наши ребята из К-1. За один день управятся, я с Чатем договорюсь.

Он помолчал немного и, словно боясь, что Кук переменит свое решение поселиться с матушкой Эм, добавил:

– Мне кажется, вам с Линем неудобно там, где вы сейчас. Да и тебе чего одной оставаться, ведь он вот-вот уедет. А так вам обеим – и тебе, и матушке Эм – веселее будет. Оу с Линем тоже меньше беспокоиться о вас будут.

Кук кивнула:

– Да, наверное, это единственный выход…

Хьен понимал, что Кук делает это в память о Нгиа, из острого чувства сострадания к матушке Эм. Ведь из Срединной деревни, где будет дом матушки Эм, ей куда сложнее добираться в волостком.

– Если бы Нгиа остался жив, – внезапно сказала Кук, – ни у кого бы не вызвало удивления, что я живу с матушкой Эм… Ну да ладно, видимо, это действительно единственный способ сделать так, чтобы Оу смогла поехал, учиться.

– Мы с тобой оба в ответе за эту женщину… А о доме не беспокойся – я все улажу.

– Ну хорошо, я пошла…

– Пока! Завтра либо я, либо Чать, и общем, кто-нибудь из нас зайдет за матушкой Эм – пора свозить ее к старому дому…

– Ох, чуть не забыла, – спохватилась Кук. – Тебе письмо.

Она порылась в сумке, протянула ому письмо и ушла.

Едва взглянув на почерк на конверте, Хьен покраснел и посмотрел вслед удаляющейся быстрыми шагами девушке. Ему и не терпелось поскорее вскрыть письмо, посмотреть, о чем может писать ему эта интеллигентная и милая горожанка, и в то же время было почему-то жаль, что Кук ушла пот так быстро. Захотелось отце хоть немного побыть с ней.

А Кук, став в ряд вместе с другими женщинами, высаживала на отвоеванном у воронок поле рисовую рассаду. Зелень рассады преображала землю, долгие годы заброшенную, казалось, она заново возрождала поле к жизни, и пусть ею было покрыто еще не все поле, а лишь малая его часть, но это было для всех огромной радостью.

Кук стояла по колено в илистой грязи, привычными движениями втыкая в землю зеленые пучочки, и все же она чувствовала, что пальцы плохо слушаются ее. За долгие годы руки отвыкли от этой некогда столь привычной работы. По, несмотря ни на что, на душе было легко и радостно. Опа оглянулась и увидела, что и лица всех остальных, в ряд с ней идущих по полю женщин тоже светятся, согретые этой общей радостью.

Не смолкали оживленные голоса и смех. Близились сумерки, но люди и не думали оставлять свою работу. Стало известно, что из провинции в ответ на неустанные просьбы Кук о помощи вот-вот должны прислать более сотни пленных – бывших офицеров – засыпать воронки от бомб. И теперь торопились, чтобы успеть сделать остальные дела: засаживали последние оставшиеся делянки рисовой рассадой, черпали воду на поле…

Кук распрямила спину, оглянулась и увидела Хьена. Он стоял неподалеку, на краю делянки.

– А я думала, что ты к своим торопился… – сказала она.

– Пойдем пройдемся, мне нужно тебе кое-что сказать.

Они пошли к реке.

– Это письмо, первой начала Кук, – оно из Хюэ?

– Да, я познакомился там с одним стариком и его дочерью… Он профессор, но сейчас в народно-революционном комитете.

– А дочь?

– Ну, как сказать, просто обычная девушка…

– Ты уже прочитал письмо?

– Нет еще, успею. Слушай, к Чатю жена приехала с ребенком, проведать. Они там, у нас…

Ой, нм, наверно, у вас неудобно?

– Наоборот, только жена Чатя стесняется, что хозяйка все время и поле надрывается, а она, выходит, сидит сложа руки…

– Может, устроить их в моей бывшей комнате?

– А это можно?

– Почему нет? Конечно, это не очень хорошо, потому что там шумно. Вот что, давай лучше устроим их при пашем магазине, там есть пустая комната.

– Кто у них сейчас главный?

– Тьен, знаешь ее?

– Жена Ванга, что ли?

– Ну да, она самая! Я скажу ей, пусть освободят ту комнату от хлама. Там жене Чатя лучше будет. И Тьен рада будет.

Кук помолчала немного, потом осторожно спросила:

– Ты часто получаешь письма из дома, вообще с Севера?

– Нет, так же, как и во время войны…

Мать Хьена умерла рано, отец жил у сестры, тетки Хьена, у которой было много детей. В Ханое Хьен мало времени проводил дома, старался уйти к друзьям. Из дома, когда он был на фронте, писали редко – раз в год, а то и того реже. Обычно это были письма от отца или от старшей дочери тетки. Кук все это знала. Знала и то, что когда-то, едва Хьен появился здесь, в него без памяти влюбилась одна из местных девушек.

– Ты помнишь Кун из Западной деревни? Она была влюблена в тебя… – сказала Кук.

В памяти Хьена всплыло миловидное круглое личико. С тех пор как Кун погибла, прошло уже шесть или семь лет…

– А я вспоминаю тот день, когда Чать привез тебя на похороны Нгиа…

– Так это был Чать?! Я тогда вообще никого и ничего не видела…

– Еще бы, ты так переживала…

– Да, очень… Мне Нгиа рассказывал, что у тебя девушка в Намдине?

– Какая еще девушка?!

– Ну как же, она тебе еще письма писала, не помнить?

Хьен расхохотался. В те времена, когда шли ожесточенные бои за Куангчи, многие девушки-северянки писали на фронт. Ему попало письмо от десятиклассницы из Намдиня. Оно было так складно написано, что он не удержался и прочел его всей роте. Ребята настояли, чтобы он ответил, – такое замечательное письмо никак нельзя было оставить без ответа. И началась переписка, которая продолжалась несколько месяцев, при этом девушка писала каждую неделю.

– Ушли из крепости, и больше я ее писем не получал, – все еще улыбаясь, сказал Хьен.

– И адреса не помнишь?

– Лет, не помню. Давно это было. А ты-то что вдруг вспомнила?

Кук тоже улыбнулась в ответ на его улыбку. Хьен подумал, что он ошибался в ней – ему казалось, она занята только своей работой. А вот опа, оказывается, какая – просто обыкновенная девушка.

Ему вдруг показалось, что она очень похожа на Куи – тот же овал лица, такие же полосы… Конечно, они землячки, да и есть что-то особенное в них, этих девушках из Куангчи…

* * *

В тот вечер Хьен вернулся к себе поздно. Чать проводил совещание, жена его ушла навестить тетушку Кхой.

Хьен развернул письмо Тху Лап.

«Здравствуйте, Хьен. Столько раз собиралась вам написать и вот только теперь решилась… По странно, едва взялась за перо, как перед глазами возникло ваше лицо, и мне показалось, что мы с вами снова, как когда-то, у нас в гостиной…

Ох, как плохо вы знаете женщин! Наши юноши гораздо лучше изучили слабый пол и знают, как в каких случаях себя вести. Но что это я, не учить же мне вас! К тому же вы ведь столичный житель, так что многое наверняка вам ведомо и без меня. Прочитала ваше письмо, не сердитесь, но иногда мне хотелось смеяться. Уж больно много в нем наставлений! Хотя кое-что и натолкнуло меня на размышления. Жизнь вы понимаете правильно. Кстати, следуя вашему совету, я стала проще одеваться, и оказалось, это к лучшему – мне к лицу.

У нас начались занятия. Кроме того, я работаю. Зунг – помните его? – теперь в городском комитете молодежи. Остальные, те, кого вы видели тогда и нашем клубе, в основном учатся, кое-кто ушел и армию, некоторые стали работать. Так что не думайте о нас как о каких-то беспечных мотыльках – мы знаем, от чего и во имя чего надо отречься. Хочу вам похвастаться – десять дней назад меня приняли в Союз трудящейся молодежи имени Хо Ши Мина. Отец очень доволен.

Ко мне, просто проведать, приходила та женщина, монашка, с которой я познакомила вас в клубе. От нее я многое узнала, в частности, почему у вас, когда мы встретились в первый раз на пляже, была забинтована рука и чей это был ребенок. Надеюсь, теперь рука ваша совсем здорова. Пу, а мальчик, он по-прежнему с вами?

Одно время мне казалось, что я влюблена в вас. Это было сразу после того, как ваша часть ушла из города. Пе смейтесь надо мной, пожалуйста, мне так стыдно вам в этом признаваться. Вы ушли, а мне показалось, что опустел весь. мир. Я часто вспоминала вашу неожиданную грусть тогда, во время нашего разговора. Может, я что-нибудь не так сделала или не так сказала?

У меня много друзей. Это образованные, умные и чуткие молодые люди. Зунг за мной ухаживает. Я давно его зпаю и хорошо к нему отношусь, но чувство к вам – это было нечто совсем иное. Я очень часто вспоминаю вас. Наверное, мой отец давно уже обо всем догадался. Только мне не хотелось бы тревожить ваш покой. Я стараюсь, учусь и работаю. Когда бывает трудно – вспоминаю вас и ваши слова. Тогда откуда-то приходит уверенность, и мне становится легче. Кажется, я даже стала оптимисткой, во всяком случае, сейчас у меня куда больше веры в себя, чем раньше.

Есть к вам одна просьба – черкните мне письмецо. Я его так буду ждать! Простите за то, что исповедалась перед вами. Ваша Тху Лан».

Хьен дважды перечитал письмо. Красивый почерк, прекрасный слог, кажется, искренние слова. Славная девушка и смелая. Выходит, она сейчас нуждается в нем? Разве можно пренебречь таким чувством? Ну, а он сам? Нужно ли это ему самому и что будет в таком случае с ним? «Зунг за мной ухаживает…» Хьен вспомнил высокого юношу, красивого и мужественного. Видимо, не без его влияния приняла Лан революцию. Наверное, он давно любит Лан… Так что же делать ему, Хьену? Ответить на чувство Тху Лап или, наоборот, отойти в сторону и тем самым помочь Зунгу?..

* * *

Жена Чатя наконец собралась уезжать. На прощальный ужин пригласили Хьена, Суан Тхюи и Тьен, жену Банга.

Хьен и Суан Тхюи вошли как раз в тот момент, когда Чать, развернув свежую газету, хвастался перед женой:

– Ну-ка глянь сюда, кто это здесь стоит, не твой ли муженек?

Фотография в газете запечатлела смущенно улыбающегося Чатя. Рядом с ним стоял Хьен и еще несколько бойцов из К-1.

– А вот вам свеженькая, – Суан Тхюи вынул из своего планшета газету и протянул жене Чатя. – В дороге прочтете, там моя статья про вашего мужа.

Ужин оказался настоящей маленькой пирушкой: жареная утка, пиво, словом, давно не виданные яства.

– Где вы пиво достали? – спросила Тьен.

– Да в лавочке, там еще какая-то напомаженная дамочка торгует, – простодушно призналась жена Чатя.

– Тогда я пить не стану! – сердито сказала Тьен.

– Ну, если бы в твоем магазине, Тьен, было пиво, нам не к чему было бы бегать к «Льен Лан»! – пошутил Чать.

– Чать, да вы солдат или нет?! – не сдавалась Тьен.

Жена Чатя, ничего не понимая, растерялась.

– Вы, Тьен, отпейте пивка, а тогда я вам отвечу, солдат я или нет! – настаивал Чать.

Тьен взяла стакан и разом осушила его.

– А чего мне бояться, вот взяла и выпила… Эх вы, мужчины!

– Чего это «эх мы, мужчины»? – поинтересовался Чать.

– Ладно, хватит, не хочу больше говорить, – рассердилась Тьен.

– Тьен, – ласково сказал Суан Тхюи, – если ты за свой магазин переживаешь, то должен тебе сказать, что таких, как ты, мало. Видел я, как ты надрывалась, доставая керосин. Все у тебя постепенно наладится, не волнуйся, ты ведь многое можешь.

– Ладно, я пошла. Извините, если что не так. – Тьен решительно поднялась. – Спасибо за ужин, а вам, Суан Тхюи, за доброе слово.

– Мы тебя в обиду всяким «Льен Лан» не дадим, не унывай, – сказал Чать. – Воюй с нами, а мы, солдаты, тебя всегда поддержим!

– Ой, а время-то как летит, – воскликнула жена Чатя. – Слушай, муженек, пора собираться!

– Как это собираться! – возмутился Чать, который был уже чуть-чуть под хмельком. – У нас еще важное дело: мы Хьена не женили, а ты ехать хочешь!

– Ну, женить-то проще простого! – засмеялся Суан Тхюи.

– Хьен, приезжайте к нам в Куангбинь, я вам там быстро подругу найду, – заулыбалась жена Чатя. – У нас девушки красивые!

– Ой, нет, – спохватилась Тьен, – и у нас кое-кто найдется, кто очень даже Хьену подходит! Только пока – секрет!

* * *

Все вместе они вышли на шоссе ждать машину.

– Суан Тхюи, – отвел журналиста в сторону Хьен, – а я ведь и впрямь решил жениться. На Кук…

– Вот те на, а меня недавно один инженер просил с ней познакомить…

Хьен расхохотался:

– Ну и молодец вы, столько профессий сразу! Не окажется ли профессия свата самой доходной?!

Суан Тхюи не поддержал шутливого тона.

– Может, мне показалось, но у Кук к вам симпатия, – задумчиво сказал он. – Только вот что. Вам-то самому это как? Вы ведь из Ханоя, столичный житель. Конечно, вы человек скромный, простой, но все же?

– Что за ерунда! Здешняя жизнь мне по душе. И потом это любовь, а не принуждение, не перестройка самого себя!

– Вы ее действительно любите?

– Да, люблю…

– И хорошо все обдумали?

– Очень хорошо.

Суан Тхюи крепко пожал ему руку:

– Тогда спасибо! Я сам влюблен в этот край и в этих людей, а Кук – просто воплощение всего лучшего, что есть в них!

– Была одна девушка, которая любила меня. Мне тоже одно время казалось, что я влюблен. Но мы с ней очень разные. Я много думал и решил, что не стоит и дальше все запутывать, во всем должна быть ясность.

– Но любовь…

– Что любовь? Сейчас есть, а потом спадет с глаз пелена, и нет ее! Тогда как? Разве так лучше: прозреть и увидеть, что ты заблуждался сам да еще ввел в заблуждение другого? Заметьте, после окончания войны многие стали эгоистами и далеко не так хорошо относятся друг к другу, как раньше. Кук я очень уважаю, у нас одинаковые взгляды, она мне очень дорога. Я считаю, что этого вполне достаточно, чтобы создать семью. Я много передумал и пришел к такому выводу…

– Ладно, поступайте как знаете, философию нам с вами сейчас разводить ни к чему. Только, думаю, вы заблуждаетесь. Любовь – это прежде всего сердечное влечение. А насчет того, что люди эгоистами стали, вы и вовсе не правы. Естественно, что теперь иные запросы – во время войны мечтали о том, чтобы перестали сыпаться снаряды и бомбы, а сейчас – и это совершенно естественно – каждому хочется жить получше. И так хватало и бед всяких, и нищеты. Другое дело – в хорошую жизнь сразу не прыгнешь! На то, чтоб рис посадить, деревню поднять, города отстроить, – на все это время нужно.

– Так что же, с индивидуализмом, по-вашему, и бороться не надо?

– Надо! Надо, только умеючи. Это очень коварный враг, он многолик, многое может разрушить, подорвать веру друг в друга. Мы с вами увидим еще много его проявлений. Кстати, и сейчас за примером далеко ходить не надо – вспомните Банга!

Глава XX

В деревне очень трудно что-либо скрыть, и – как и предполагали в свое время Хьен и Кук – очень скоро многие уже знали, кто этот мальчик, появившийся здесь вместе с ротой.

История эта обрастала подробностями, то одной, то другой, скоро вся деревня была в курсе событий, и теперь на всех углах судачили только об этом. Ничего иного и ожидать нельзя было: бойцы из К-1 и местные жители секретов друг от друга никогда не таили, да и мальчик – не иголка, что в стоге сена упрячешь. Поначалу об этом угнали всего человека два-три, но потом новость быстро разошлась по деревне. Дозналась про все, конечно, и Кхой.

Чать строго-настрого наказал своим бойцам молчать хотя бы при матушке Эм, о том нее просила односельчан и Кук. По, несмотря на это предупреждение, все же было очень тревожно: матушка Эм могла и сама обо всем догадаться, такое могло случиться в любую минуту, ей мог подсказать это косо брошенный на ребенка взгляд, любая неосторожная фраза, вскользь оброненное слово. Да и Кхой, как ни крепилась, не могла скрыть своей неприязни к мальчишке, а иногда даже и не считала нужным это скрывать.

Матушка Эм и впрямь уже начала кое-что подмечать и о чем-то, хотя пока еще смутно, догадываться. Если бы мальчик остался жить в роте вместе с бойцами и Хьеном, как раньше, в городе, может быть, все бы и обошлось. Но он оказался здесь, в доме, рядом с матушкой Эм, и это было опасно.

Кхой ужаснулась, когда ей стало достоверно известно, что мальчишка, которого она поначалу невзлюбила просто так, сама не зная за что, – сын того самого офицера, из-за которого погиб Нгиа. Придя от того, что узнала, в нескрываемый ужас, Кхой сразу стала бояться другого – как бы невольно, сгоряча не проговориться об этом, ведь каково тогда будет матушке Эм. Но, с другой стороны, такое всегда хранить при себе тоже было достаточно тяжело. Кхой не могла без раздражения смотреть на мальчишку, а когда видела, как нянчится с ним матушка Эм, ее распирало желание вырвать этого дьяволенка из ее рук и прогнать с глаз долой.

Все эти настроения – нечто такое, витавшее в воздухе, – и наталкивали матушку Эм на смутные догадки. Гибель сына болью и обидой отдалась в ее сердце. Она молча снесла все, но мучилась страшно. И теперь она чутьем поняла – с мальчиком этим что-то не так, ребята из К-1 что-то хотят от нее скрыть. Первый раз она ощутила это давно, и потом не раз уже ей на ум приходила догадка, страшнее которой не было ничего. Но она гнала ее от себя. В конце концов она все же решилась расспросить обо всем Хьена или Чатя, добиться от них ответа.

Подумав, она решила, что лучше будет поговорить с Чатем.

В тот вечер Чать как раз провожал жену и ребенка, приезжавших ненадолго навестить его. Они вышли к шоссе, подождали машины – батальон отправлял машины на север за товарами к новогоднему празднику Тэт, и они шли порожними. Посадив своих и простившись, Чать не спеша полем побрел назад. Здесь-то и подкараулила его матушка Эм и сразу, едва завидев его, решительно двинулась навстречу.

– Чать! – строго сказала она. – Ты должен сказать мне всю правду. Говори, я стану только слушать. Шинь – он чей, чей ребенок?

– Родителей потерял, вот и все, что я знаю… – как можно спокойнее ответил Чать.

– Да хватит тебе! Вы с Хьеном решили меня обмануть. Скажи сам, ну можно ли нам что-то друг от друга скрывать?

И в конце концов Чать вынужден был рассказать все, как было.

Теперь все было ясно, ясно как божий день, но что при этом творилось на душе у матушки Эм! Первым же чувством было – вот пригрела змею на груди, и, свернувшись клубочком, каждую ночь змея эта ложилась с ней рядом на ее деревянный топчан и засыпала, ласкаясь. Боль жгла сердце. Матушка Эм не могла не думать о том, кто убил ее сына, он все время являлся ей в ее мыслях в разных обличьях – то в одном, то в другом. Теперь все они собрались в одно – и она видела их в этом мальчишке.

Начинало темнеть. Откуда-то с поля летели неясные звуки. Солнце садилось, догорая на вершинах гор. На другой стороне реки, где-то почти у горизонта и темневшей там горной цепи словно только-только догорел огромный пожар, оставив на небе сверкающие золотистые полосы.

Матушка Эм, проработав весь день – а он сегодня выдался особенно трудным, – тяжело переставляя натруженные ноги, брела по полю. Здесь, в этой его стороне, пленные офицеры только закончили засыпать воронки от бомб. Груды свеженасыпанной черной земли тут и там темнели на поле, охваченные кольцами травянистых зеленых берегов, и чем-то напомнили они сейчас матушке Эм залегших в засаде вражеских солдат.

Неприятно, муторно было у нее на душе. Держа в руках ворох травы, ступила она на тропинку, обсаженную по обеим сторонам кустами тетау, и тропинка эта, ведущая к дому, тоже сейчас словно выглядела иной, мрачной и темной, в общем, не такой, как всегда. Хунг вместе с младшей сестренкой крутились у самого дома. Завидев матушку Эм, маленькая Лан тут же плаксиво спросила:

– А моя бабушка где?

Хунг удивленно воззрился на матушку Эм – она им ничего не ответила, даже не посмотрела на них, словно чужая какая-то стала. Она и вправду сейчас мало походила сама на себя.

В эту минуту из сада выбежал Шинь.

– Бабушка! – крикнул он и со всех ног кинулся к ней, посмотреть, не принесла ли она ему, как всегда, кузнечика или цикаду. Матушка Эм отскочила назад, чтобы не дать ему дотронуться до себя. На мальчика глянуло холодное, чужое лицо.

– Какая я тебе бабушка! – закричала она, искаженная гневом. И, швырнув на землю все, что держала в руках, шаг за шагом неотвратимо начала на него наступать.

Шинь, вконец перепуганный, замер на месте, и когда Эм схватила его за вихор и резким движением откинула ему назад голову, чтобы глянуть в упор в лицо, он заорал благим матом.

Только тогда она отпустила его.

Его плач словно привел ее в чувство. Она стояла молча, руки бессильно упали, казалось, она в этот миг лишилась последних сил. Тяжкий вздох вырвался у нее из груди. Долго еще она стояла так, без движения, потом, повинуясь повседневной привычке, наклонилась к ребенку и после минутной заминки – вот он, этот малыш, ее любовь и ее ненависть, – прижала к груди. «Замолчи, успокойся же», – уговаривала, утешала опа. Потом, как всегда, когда возвращалась с поля домой, взяла его на руки, отнесла к колодцу за домом, умыла чумазую рожицу, тщательно вымыла руки и ноги.

Детские слезы просыхают быстро. Часа не прошло, как приготовили ужин и сели поесть, а у Шиня от недавних горестей уже не осталось и следа, он снова, как всегда, за едой ныл и капризничал, не забывая болтать то про одно, то про другое.

Но с того самого дня – и тут матушка Эм, как ни старалась, ничего с собой не могла поделать – будто пропасть пролегла между ней и этим ребенком. Это был и он и уже не он, мелькали перед ней два лица – зла и добра, лицо убийцы ее сына и лицо ребенка, совсем малыша, так нуждающегося в любви, заботе и ласке.

Через несколько дней после этого тетушка Кхой через кашеваров, обосновавшихся в ее доме, попросила передать командирам К-1, что мальчика лучше было бы забрать в другое место. Кашевары видели, какая зловещая тишина нависла над домом, и тоже считали, что так будет лучше. Они же и передали матушке Эм, что Шиня решили у нее забрать и устроить вместе с бойцами одного из взводов.

Матушка Эм сначала со всем согласилась. Но потом разволновалась и не захотела отпускать мальчика. Все это время бойцы К-1, занимавшиеся разминированием полей, жили в одном из заброшенных блокпостов, прямо там же, в поле, и она, несмотря на обуревавшую ее сейчас неприязнь к Шиню, все же побоялась за него – он окажется почти без присмотра и начнет бегать один, а уж там-то все нашпиговано минами.

Так и остался Шинь в этом доме, и все пока продолжалось по-прежнему – он был постоянно возле матушки Эм. Она побоялась за его жизнь и сама себя обрекла на эту муку: постоянно печься о нем. Иногда, проснувшись среди ночи и увидев его сына, который лежал, прижавшись к ней, она вспоминала о Нгиа, и сама собой тянулась рука оттолкнуть этого мальчишку. Но уже в следующее мгновение она приходила в себя и чувствовала опустошение и тоску. За эти последние несколько лет она уже привыкла к постоянному присутствию рядом ребенка, ведь раньше с ней была То, и теперь сон шел от нее, едва она оставалась одна, только рядом с ребенком она чувствовала себя спокойно.

Вот так, ненавидя и любя, гоня его от себя и, наоборот, протягивая навстречу руку, она вновь приняла этого ребенка. А мальчику и невдомек было, каким унижениям и мукам подвергает он эту добрую старую женщину, невдомек ему было и то, что в сердце ее просыпалось повое к нему чувство, новая любовь пускала там свои корни.

Кхой исподтишка наблюдала за матушкой Эм. Сначала она попыталась внушить ей, что лучше всего отослать мальчика, но потом, после отказа, смирилась: что оставалось ей делать, кроме того как терпеть – ведь она приютила матушку Эм, не гнать же ее теперь из-за мальчишки. Хотя, глядя на этих двоих, она только мучилась, острее переживая собственные горести.

* * *

В то утро Хьен повез матушку Эм в Срединную деревню, туда, где жила она раньше, взглянуть на старый сад. Бамбуковый каркас дома, который распределила им волость, он уже перевез туда и поставил пока в углу сада.

Нгиа погиб, и Хьен чувствовал себя так, словно теперь пришла очередь его, Хьена, заменить сына Эм. Да и сама матушка Эм вот уже много лет относилась к нему как к сыну. Последнее время, правда, Хьен часто упрекал себя в черствости по отношению к ней, ведь это он привел сюда Шиня, и он не мог не видеть, как страдала теперь все узнавшая матушка Эм. К тому же во всей К-1 даже Чать – кстати, это ему принадлежало решение забрать мальчика и перевести к бойцам – не был так близок к матери погибшего командира, как он, Хьен. И все же по-другому он поступить не мог.

Хьену хотелось, чтоб матушка Эм поскорее прошла через это огромное испытание, через которое предстояло нынче пройти всем: встреча лицом к лицу с последствиями войны, – болезненное испытание, однако оно было неизбежно для всех после тридцати лет боев.

К этой мысли привели его те давние встречи на пляже, где они однажды туманным утром оказались вместе с Тхангом и Шинем.

Матушка Эм присела рядом с Хьеном на обломок фундамента старого дома.

– Чать мне много раз говорил, – начал Хьен, – может, и впрямь лучше, чтоб Шинь жил отдельно? Отдадите его?

– Куда это? – встрепенулась она.

– Мы устроим его во взводе Кьета. Там ребята хорошие, и его они уже полюбили…

Матушка Эм долго сидела молча, потом наконец сказала:

– Нет, не отдам!..

Хьен молчал, он не стал возражать, понимая, что она уже все для себя решила. Несколько месяцев назад, когда они только пришли сюда, у него не было и мысли о том, чтобы оставить мальчика с пей. Но сейчас он понимал, что лучше всего будет, если мальчонка и дальше останется там, лучше уж ничего не менять. Ему было очень приятно услышать то, что она дальше сказала:

– Я привязалась к нему. Да и скоро сюда возвращаться. В доме нужен ребенок, с ним как-то радостней…

– Я все же боюсь, – сказал он, восхищаясь щедростью этого женского сердца, – что всякий раз, глядя на мальчика, вы невольно думаете о Нгиа…

– Грехи отцов не падают на детей!

Она вновь помолчала немного, потом сказала невесело:

– Шинь – он всего лишь дитя малое, с него-то какой спрос?

Она вновь помолчала немного, потом сказала невесело:

– Слышала я, что скоро все бойцы, кто с Севера, обратно к себе уедут. Это правда, Хьен?

– Нет, мама, только те, кого семейные дела к этому вынудят. А так все мы тут и останемся. Ведь еще строить надо, а не только врага бить, верно? Сами посудите, дел сколько: взять хотя бы мины, от них пока лишь небольшую часть всего Куангчи очистили, и то на равнине.

– Да, сыпок, так хотелось бы, чтоб вы всегда здесь оставались!

Хьену пора было уходить. Матушка Эм оказалась наедине с тем, что когда-то было ее домом. Вот и пришли они, мирные дни. думала она, но отчего-то кажется, что все еще не кончилась война. Старый сад, как он зарос, какой стал темный и как в нем тихо! Буйные заросли диких бананов, тростники, окопы, воронки от бомб – вот и все, что осталось. Чудом уцелевший кусок старой соломенной кровли, валявшийся сейчас на земле, превратился в груду мусора, на которой росли какие-то колючие травы с бледно-желтыми цветами.

Где вы, лица близких, навсегда ушедших от нас?

И кто лежит здесь, навеки оставшись на этой земле?

Матушка Эм вдруг вспомнила нечто очень важное. Потихоньку двинулась она к тому месту, что пряталось раньше за домом, зашла в самые заросли. Здесь она огляделась внимательно, стараясь припомнить точнее, потом, опустившись на колени, стала руками снимать дерн и вынула показавшийся под ним квадратик доски. Это был старый тайник. Матушка Эм спустилась туда. Пахло плесенью, было сыро, холод пробирал до костей. В кромешной тьме она обшарила мокрые от сырости степы и вскоре нашла то, что искала. Через минуту она уже снова была наверху, со свертком в руках, обернутым бережно в кусочек нейлона и сверху для большей сохранности залитым воском:.