Текст книги "Выжженный край"

Автор книги: Нгуен Минь Тяу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава XII

Сегодня То была наказана. И не случайно: сказалось то, что она совершенно не желала водить дружбу с девочками, целыми днями гоняла где-то с мальчишками, причем с самыми отъявленными сорванцами. Утром в школе новая учительница, совсем еще молодая девушка в блестящих, с отливом брюках и плотно облегающей блузке, обходила класс, парту за партой, и составляла список. Когда она подошла к То и тихим голосом спросила: «Как тебя зовут, девочка?» – То скрестила на груди руки и проворковала в ответ: «Меня зовут человеком» – только потому, что ей, То, показалось, что учительница – франтиха.

В классе рты разинули на такую дерзость. Учеников в школе заметно прибавилось, с каждым днем в эти края возвращалось все больше и больше народу. В одном только подготовительном в Нижней деревне оказалось больше ста ребят, и теперь их разделили на два класса и каждому классу дали свою учительницу. Как раз в этот день прежняя учительница попросила ребят задержаться после уроков и перенести половину парт в другую комнату. Конечно, это только так называлось – «парты», а на самом деле ребята сидели на камнях – обломках степ разрушенных кирпичных домов в Чьеухыонге, их перетащили сюда парни из Чьеуфу, они даже специально устроили такой день – «все для наших детей», – а столами служили плотные, сплетенные из бамбука щиты, на которых когда-то бойцы из К-1 хранили свои вещмешки.

– То! – Прежняя учительница, которая помогала нескольким пыхтящим от натуги мальчикам перетаскивать «стулья», подошла к пей. – Ты наказана. Посиди пока одна и подумай о своем поведении.

То чуть не разревелась от обиды. Посиди одна! Да ведь это значит, что ее отстраняют от всего, что делают сейчас остальные ребята, а это же так интересно! Ну не обидно ли! Ведь так весело – пусть тяжело таскать, зато у них будет новый класс. Те, кто посильнее, перетаскивают «стулья» – по четыре, по пять человек сразу, а тем, кто послабее, доверили «столы». И такой веселый шум стоит! А она должна сидеть как истукан и смотреть на все это.

Но тут снаружи донеслись громкие голоса.

– …Едут, едут! – крикнул кто-то.

Вот уже несколько месяцев, как эти слова для их волости стали чем-то вроде заклинания – снова и снова, по многу раз повторялись они изо дня в день. То вспомнила, как однажды, еще в самом начале переселения, услышав такой крик, раздавшийся на их улице, тетушка Кхой вздрогнула от неожиданности и выронила из рук пиалу с рисом, они как раз тогда ужинали. Пиала упала и разбилась, рис рассыпался, а тетушка Кхой побледнела как полотно и, не обратив никакого внимания на разбившуюся посуду, бросилась из дома, тоже крича во весь голос: «Едут, едут!» Вернулась она только через час, грустная, усталая и заплаканная. и забилась в самый дальний угол дома. Оттуда долго доносились ее всхлипывания и тяжелые вздохи. Хунг хорошо усвоил, что в такие минуты лучше держаться от бабки подальше, и поэтому удрал на улицу. а простушка Лап, бабкина любимица, сунулась было к ней, но Кхой наорала на нее, отшлепала ни за что ни про что и заявила, чтобы она убиралась с глаз долой куда хочет, а еще лучше – к своей разлюбезной мамочке.

– …Едут!

Стоило раздаться этому кличу, как деревенские улицы и проулки заполнялись людьми. Теперь над деревнями уже не висел, как прежде, запах пороха, и большинство троп было очищено от травы. Здесь ждали – ждали близких, родных и знакомых, томительное и долгое ожидание многих лет, ставшее уделом здешних семей, все чаще и чаще вознаграждалось, стирая в памяти горечь разлуки. Но возвращение было лишь началом. Не сразу, но все же собирались наконец семья за семьей люди под одной крышей. Однако тут же оказывалось, что само по себе возвращение не может разрешить всех проблем. Жизнь шла вперед, ни на минуту не останавливаясь, и рождала все новые и новые проблемы.

Вслед за криком То услышала на улице топот бегущих ног и украдкой взглянула на свою учительницу, которая тоже оставалась в классе. На лице учительницы ясно было написано нетерпение – ее жених песколько лет прожил в одной из южных провинций и обещал вот-вот вернуться.

– Ладно, хватит с тебя, ступай домой. – Опа махнула То рукой и выбежала на улицу.

То выскочила за ней следом. Пусть учительница встречает своего жениха, ей, То, тоже есть кого встретить – ведь должна вернуться Оу. То и знать не знала, какая из себя Оу, но успела заочно крепко полюбить ее, ведь не проходило и дня, чтобы матушка Эм о ней не вспомнила. То ждала Оу точно с таким же нетерпением.

Майское небо было голубым и безбрежным, стоял зной, вокруг широко раскинулись под жарким медно-красным маревом земли Куангчи. В стороне Западной деревни, поближе к большаку, соединяющему дорогу номер один с шоссе, ведущим к Кыавьету, темнела «железка» – темно-серые, голые и беззащитные под жаркими лучами солнца строения.

То, зажав под мышкой сумку с книжками, затесалась в толпу взрослых. Утирая рукавом капавший со лба пот, она неотрывно смотрела в сторону «железки» – там показались маленькие, похожие издали на спичечные коробки машины с возвращающимися беженцами.

– То! Ты куда?! – услышала она окрик тетушки Кхой и, оглянувшись, увидела, что Кхой бежит за ней. То поскорее припустила к Западной деревне, не обращая никакого внимания на этот зов, а Кхой продолжала звать ее, срывая голос чуть не до хрипоты.

Наконец ей все же удалось догнать девочку и схватить се за руку.

– Мама за тобой приехала, ждет тебя у нас дома! – запыхавшись, сообщила опа, радостно и в то же время как будто бы с завистью глядя на девочку.

Ей понадобилось повторить эту новость несколько раз, прежде чем То поняла ее. Глаза девочки от удивления стали круглыми.

– Моя мама?

– Да, да, твоя мама, та самая, что тебя на свет родила! Ну, поняла наконец?

– За мной приехала?

– За тобой, за тобой, за кем же еще!

Девочка, казалось, все еще никак не могла этого осознать, лицо ее выражало полное недоумение, потом она вдруг на глазах сделалась белой как мел. Что-то повое, непонятное врывалось в ее жизнь. Мама! То непроизвольно провела пыльным рукавом по лицу – на рукаве осталась темная мокрая полоса от слез.

А толпа людей вокруг торопилась, бежала, текла к околице Западной деревни встречать прибывших. Одна за другой накатывались эти людские волны, поднимая пыль, застилавшую от глаз дорогу. Какой-то мужчина в голубой рубашке и коричневых шортах на бегу чуть не сбил То с ног. Лицо его было похоже на маску – такое застыло на нем напряжение.

Кхой с силой подтолкнула девочку в спину:

– Ну же, ну, беги домой!

А сама, едва договорив, тотчас сорвалась с места и бросилась следом за другими.

– Едут! Едут! – громко закричала она и скрылась в тучах пыли среди бегущей толпы.

За околицей Западной деревни, позади заброшенного мертвого поля, заросшего колючими травами и неприметными дикими цветами, оживала «железка» – едут!

– Едут!.. – Радостные крики неслись теперь со всех сторон.

Солнце обжигало точно огнем. То, пошатываясь как пьяная, медленно двинулась вслед за остальными среди клубов поднимающейся вверх густой пыли, шаг ее постепенно ускорялся, и вот она уже, не отставая от других, бежала туда же, к «железке».

* * *

«ЗИЛ», до отказа забитый людьми – все из Чьеуфонга или Золиня, – а вместе с ним и другие машины, выехавшие с беженцами в то утро из Хюэ, подошли к перекрестку, где был поворот к бывшей американской складской зоне и протестантскому центру помощи беженцам. Именно это место крестьяне из Чьеуфу, да и вся округа, привыкли называть «железкой». Две машины – там ехали только жители Чьеуфу – свернули.

Оу и Линь спрыгнули у перекрестка. Женщина из Золиня подала Линю из кузова чемодан и узел Оу.

– Ну, счастья вам, ребятки, – сказала она. – Не забывайте меня!

– Ой, мы ведь даже не знаем, как вас зовут?! – спохватившись, крикнула Оу, но «ЗИЛ», полный пестрых тюков и всевозможного скарба, уже заурчал мотором и тронулся.

Линь подал Оу узел.

– Отдай-ка мне лучше чемодан, – попросила Оу, – он очень тяжелый!

– Успокойся, этот узел тебе скоро таким же покажется! Как пойдем? – спросил Линь.

– Давай напрямик, через поля Западной деревни, потому что через склады намного дальше.

– Зато там дорога, по ней идти легче. Ну да ладно, пусть будет, как ты хочешь.

И они пошли полем. Зной, ни ветерка, одни только обжигающие солнечные лучи. Тут и там заплатами на огромном раздолье заброшенных темных полей выделяются рыжие клочки – делянки созревшего риса. Стоят редкие вековые деревья, давным-давно уже высохшие, голые и темные стволы и ветви их словно резцом высечены на фоне мертвого мрачноватого пейзажа.

Уже совсем скоро Оу поняла, как прав был Линь. Узел, до этого казавшийся совсем легким, теперь, словно чугунный, оттягивал руки.

– А тебе, – с улыбкой повернулся Линь к Оу, – наверное, хочется вприпрыжку припуститься домой, да проклятый узел не дает. Дай-ка сюда, я понесу.

– Вот еще. – Оу остановилась, заглядевшись на бродившего вдалеке одинокого буйвола. – С тебя достаточно и чемодана со швейной машинкой! И вообще, если б не я, тебе по пришлось бы таскаться с вещами. Сунул руки в карманы и пошел!

Линь саркастически рассмеялся:

– Может, прикажешь благодарить мародеров, что меня дочиста обобрали? Хотя, честно говоря, я рад, что из прошлого барахла у меня ничего не осталось. И вообще, если б не ты, не наша встреча, я бы, наверное, так и не набрался храбрости вернуться домой.

Оу, все еще рассеянно следившая за бродившим по полю буйволом, вдруг воскликнула:

– Господи, была бы у меня «хонда», так и полетела бы сейчас домой! Смотри, уже наше село видно: вот Западная, Нижняя, а вон и Срединная. Видишь, там, где больше всего зелени? Интересно, что мама сейчас делает?

– Спокойнее, спокойнее. Все равно через каких-нибудь полчаса там будем, и ты увидишь наконец свою маму. Вот уж всласть наплачетесь!

– Слушай, как ты думаешь, простит ту женщину из Золиня ее муж или пет? А вдруг возьмет и прогонит?

– Что гадать? Будем надеяться, что все будет хорошо…

– Милый, да ты не о себе ли опять задумался? Держись молодцом и ничего не бойся. Кто же не знает, что ты еще со школы был в Куангчи на подпольной работе! Я просто уверена – у нас никто и не вспомнит, что ты оказался в солдатах.

– И все же та бумага, которая у меня в кармане, – это свидетельство об освобождении. И совсем скоро мне придется предъявить нашим властям не что-то иное, а именно ее…

– Я слышала, что сейчас председателем Кук…

– Кук… Она-то наверняка ничего не знает. Ты просто представить не можешь, какого труда ей стоило меня на ноги поставить! Я все время носил с собой ее фото…

– Ничего, вот-вот и саму ее увидишь!

– Ага… Интересно, что она сейчас делает? Я прямо как ты, будь у меня крылья или «хонда», так бы и полетел туда. Наверняка прослезится. Хотя нет, она у нас выдержанная!

Линь повернулся и встретился с большими, повлажневшими глазами Оу. Ей вдруг вспомнилась та ночь, когда уходили всем селом. Бомбежка, ее, Оу, собственная глупость – оставить мать и броситься на поиски буйволенка, кричащего в поле… Буйволенок-то обрадовался, когда она его нашла, она до сих пор помнит, какие удивленные были у него глаза и как он сунул голову ей под мышку, а потом принялся вылизывать ее ладони. Куда подевалась буйволица, так и осталось неизвестным, буйволенок оказался один посреди целого стада сбившихся в кучу буйволов, насмерть перепуганных обстрелом и бомбежкой, рядом лежали убитые животные. А с самолетов-разведчиков сбрасывали новые и новые осветительные ракеты, ухали бомбы, горели поля и деревни… Оу стоило большого труда разогнать это оцепеневшее от страха стадо, заставить буйволов идти. Но они тут же останавливались, снова сбивались в кучу и цепенели… Оу, плача, боясь, что они погибнут, пыталась разогнать их в разные стороны и гнала все дальше и дальше…

Линь остановился подождать Оу. Здесь трава, покрывавшая поле, доходила до колен. Он увидел слезы Оу и сделал попытку развеселить ее:

– Вот видишь, я же говорил, как только домой вернемся, ты меня сразу забудешь, только о своей маме и станешь думать! И это в тот момент, когда я рядом да еще и несу твой чемодан!

– Не шути так! – Оу все еще шмыгала носом.

Но Линя не так-то легко было остановить.

– Загляни в будущее: мы поженимся, поставим дом, я буду учиться на тракториста. Буду пахать землю, а ты будешь сеять. Как, согласна? Несколько лет назад я как-то разговорился с одним парнем, северянином. Он сказал, что у них на севере тракторы большие, как буйвол, и ревут, как тигры! Вот бы мне поглядеть!

– Милый, ты у меня такой выдумщик! – улыбнулась Оу.

Внезапно Линь с силой толкнул ее, и она упала на землю. В тот же миг прямо перед ними блеснула яркая вспышка, и всю округу потряс громкий взрыв. Взрывной волной вырвало узел из рук Оу. Саму ее тоже сначала подбросило, тут же вновь ударило о землю, она уткнулась лицом вниз и потеряла сознание.

И на поле, опаленном зноем, вновь воцарилась тишина и безмолвие. Поблизости не было ни души, только коршун одиноко кружил над ними в безоблачном небе. Столб земли и пыли, поднятый взрывом, постепенно улегся, и в прозрачном воздухе осталась, как напоминание о случившемся, лишь серая, постепенно бледнеющая полоска дыма.

* * *

Кук услышала этот отдаленный взрыв, брови ее нахмурились, лицо приняло страдальческое выражение.

Политрук Хонг – он вместе со штабистом как раз прикидывал, сколько солдат нужно прислать на разминирование местных земель, – тут же обернулся к Кук и сказал:

– Никак опять происшествие?

– Мина, видно, где-то за Западной деревней, – ответил стоявший рядом Зи и сочувственно поглядел на Кук. Он по опыту знал: что ни случись, расхлебывать председателю.

Кук снова посмотрела в сторону Западной деревни, на дымный столб, по форме напомнивший плавник рыбы, потом нервно передернула плечами и скороговоркой попросила Зи:

– Оставайтесь здесь, можете понадобиться товарищу Хонгу. А я мигом слетаю туда, посмотрю, в чем дело.

– Да, да, – заторопил ее Зи, – поезжай скорее!

Кук бегом бросилась в волостной комитет за своим велосипедом.

Все, кто сегодня пришел на уборку Срединной деревни, сбившись в кучки, взволнованно переговаривались. В войну взрывы никого удивить не могли, даже когда они раздавались в самом селе. Но сейчас было иное время, и каждый такой одиночный взрыв, клубы дыма волновали и тревожили всех без исключения. Поднялась суматоха, люди спрашивали друг у друга, что это могло случиться, не пострадал ли кто.

Один только старый Нгиет оставался по крайней мере внешне спокойным, словно ничего не произошло, хотя человек он был отнюдь не безучастный – кому-кому, а уж ему-то всегда было дело до других, и, где бы что ни случилось, обычно первым там оказывался именно он. Спокойно, без паники помогал мудрым советом найти выход из положения. Сейчас, взяв соломенный трут, он прикурил от него самокрутку и, обведя всех внимательным взглядом, сказал Эм:

– Оставайтесь здесь приглядеть за кострами. А я сбегаю туда, нужно Кук помочь.

– И то верно, поспешайте, – ответила Эм. – Я тоже отчего-то прямо места себе не нахожу!

На большаке в Нижней деревне, по которому в сторону «железки» торопились толпы народа встречать близких, тоже услышали взрыв и забеспокоились.

Здесь же, на большаке, Кук неожиданно встретила Банта, он возвращался из Донгха. Разговаривая с Кук, он даже не слез со своей «хонды» и не выключил мотор, только снял защитные очки. На лице его были ясно написаны недовольство и досада.

– Нечего панику поднимать. – Голос Банта звучал самоуверенно. – Что за дела такие, стоит машинам показаться, как все бросают работу и кидаются навстречу!

– Конечно, я с тобой согласна. – Кук очень волновалась, но заставляла себя сдерживаться. – Все это так, порядок нужен, но этот взрыв…

– А что взрыв? Это в поле, я тоже его слышал. Ну подумай сама, кто там мог оказаться? Самоубийцей никому быть не хочется, все село знает, что там мины. Да это наверняка какой-нибудь зверек пробегал, лиса или еще что в этом роде.

Кук не хотелось терять времени на бесполезное препирательство с Бангом. Она велела ему тут же отправляться в волостной комитет, принять новоприбывших беженцев, а потом взять с собой несколько ополченцев и ехать к ней в Западную: если там и в самом деле что-то случилось, нужна будет помощь.

* * *

Мина оказалась магнитной. В чемодане Оу была швейная машинка, опа-то и спровоцировала взрыв. По счастью, оба – Оу и Линь – были далеко отброшены взрывной волной и отделались лишь царапинами.

Когда Кук, старый Нгиет и еще несколько парней и девушек прибежали к месту происшествия, Оу и Линь уже поднялись и собирали разбросанные вещи. Неподалеку чернела глубокая воронка, над ней еще клубился дым.

Не сразу они признали друг друга – Кук, Линь и Оу, – а когда потом молча крепко Обнялись, все трое простояли так очень долго. Лица были мокрыми от слез. Первой не выдержала и в голос зарыдала Оу. Подобрав камень, она со злостью швырнула его в чудом уцелевшую головку швейной машинки и снова обняла Кук.

– Я его чуть не убила! Чуть не убила! Это я во всем виновата! – рыдала опа.

Кук глаз не могла оторвать от брата. Сколько лет мечтала она об этой встрече, но никак не ожидала, что это произойдет таким образом. Кук не могла не заметить и те полные любви взгляды, которыми обменивались Оу и Линь.

Оба они еще не успели как следует оправиться от испуга. Просто не верилось, в голове не укладывалось, что после всего, что выпало на долю каждого из них, после того, что пришлось перенести, когда все, казалось, осталось позади и счастье – вот оно – было почти в руках, на пороге родного дома их подкарауливала смерть.

Прибежавшие вместе с Кук парни и девушки окружили Линя. Он в который раз рассказывал, как все случилось, но они никак не могли прийти в себя от изумления – ну и быстрая же у Линя реакция!

А старый Нгиет уже спешил обратно в Срединную деревню, сказать Эм, что Оу вернулась, вернулась целой и невредимой. По пути он встретился с несколькими односельчанами, тоже бежавшими к месту взрыва, заверил их, что все обошлось благополучно, и, не останавливаясь, заторопился дальше.

Все обошлось, и люди заспешили обратно, туда, к волостному комитету, поглядеть, не приехал ли кто из родных. И оттого, что нынешний рейс был одним из последних – почти все., кому нужно было вернуться, уже вернулись, – волновались еще сильнее.

Кхой, таща за руку Хунга и Лан, делала героические усилия, чтобы протиснуться сквозь густую толпу и пробраться поближе к забору, окружавшему дом волостного комитета. Там за оградой, во дворе, уже собрались прибывшие. Снаружи, у забора, прямо на земле остались лежать кое-какие крупные вещи – кровати, шкафы, доски… Кхой с внуками удалось пробраться к самым воротам, беленным известью и обсаженным банановыми деревьями. Но в последний момент их оттолкнула женщина лет тридцати в выцветшей зеленой блузке и тут же обеими руками вцепилась в решетку ворот, нетерпеливым ищущим взором обшаривая двор, вернее, тех, кто сейчас там находился. Вдруг она залилась слезами и закричала:

– Мама! Мамочка, я здесь!

А оттуда, со двора, за ворота тоже были устремлены напряженные взгляды, и тут же та, которую назвали «мамочкой», седовласая пожилая женщина, с криком вскочила со своего места:

– Нянг, доченька моя! – И, закрыв лицо руками, разрыдалась.

– Тише вы! – нетерпеливо прикрикнул Банг и осуждающе покачал головой. Он стоял у входа во все еще недостроенное помещение, в руках у него был мегафон, кипа бумаг и авторучка. Однако шум – и по ту, и по эту сторону забора – не стихал. Тут и плакали и смеялись одновременно, окликали друг друга, махали руками. Теперь уже все, кто приехал, повернулись к воротам. Плакали все, кроме разве что самых юных, сквозь слезы на лицах светились счастливые улыбки. А там, за воротами и за забором, народу прибывало и прибывало. И каждый норовил пробраться поближе. Кхой удалось втиснуться между той самой женщиной в выцветшей зеленой блузке и мужчиной, который посадил себе на голову маленького мальчонку так, чтобы видела дочь, которая была во дворе. Женщина в зеленой блузке, хотя лицо ее еще было в слезах, уже улыбалась.

– Господи, когда я из Виньлиня вернулась, мне сказали, что мама умерла. Я траур по ней носила! Господи, вот радость-то!

Ее улыбка, светившиеся счастьем глаза как ножом полоснули по сердцу несчастной Кхой. «Вот еще, распустила нюни, как маленькая», – недовольно подумала она и снова повернулась к воротам. Приставив ладони рупором ко рту, она несколько раз выкрикнула имя своей дочери и, не услышав ответа, снова жадным взглядом стала перебирать толпившихся во дворе женщин – худых и толстушек, красивых и некрасивых, белолицых и загорелых… Вдруг она увидела лицо, чем-то напомнившее ей дочь, но тут же с горечью поняла, что ошиблась. Неужели среди этих нескольких сотен людей, среди этого людского цветника, выросшего нежданно-негаданно посреди обожженного солнцем клочка земли, нет ее дочери? Она горько заплакала…

– Да тише вы наконец! – заорал Банг. – Столько лет не видались, неужели за это время плакать не надоело, что опять слезы льете?

– Так ведь женщине не поплакать вволю – все равно что мужчине не покурить! – пошутил один из парней, что работали в комитете, он устроился отдохнуть на мягком заднем сиденье «хонды» Банга.

Банг решил, что пора принимать крутые меры, и по старой армейской привычке рявкнул в мегафон:

– Смир-р-на-а! Кругом!

Это относилось к собравшимся во дворе и возымело действие. Потом Бапг велел парням отогнать подальше собравшихся за воротами – метров на пятьсот, как он сказал.

Кхой вместе с внучатами очутилась на краю старых окопов, по которым когда-то проходила граница. Те, кто остался во дворе волосткома, теперь были изолированы от родных и близких. Шум и суета прекратились.

Банг сел, положил мегафон и ручку на стол, который для него вынесли из помещения. Заметно было, как он важничает. Небрежно облокотившись одной рукой о спинку стула, он принялся выкликать новоприбывших.

* * *

Женщина, приехавшая из Хайланга за маленькой То, невольно тоже оказалась втянутой в гущу событий. Подобное было ей не в дпковинку. И сама ведь она в родное село так вернулась, и дочку только теперь удалось разыскать.

Вместе со всеми вышла она на большак, посмотрела немного, но потом вернулась в дом. Здесь было тихо и пусто, двери оказались заперты, и ей ничего не оставалось, как снова выйти и стать на тропке перед домом. Вдруг на дороге столбом взметнулась пыль, послышались звонкие ребячьи голоса. А следом показалась и вся ватага – впереди несся мальчишка без рубахи, в закатанных до колен штанах, он тыкал пальцем в ее сторону и кричал:

– Ага, ага, вон и твоя мама! Твоя мама нашлась!

Свою дочку она узнала издали – девочка приближалась робко, неуверенно, стараясь держаться за спиной у этого мальчишки. То всегда слыла заводилой даже среди мальчишек, по крайней мере в отваге ей отказать нельзя было, но сегодня она казалась совсем другой – нерешительной, притихшей. Вот она ступила на тропинку перед домом, и стало видно, как сильно она волнуется. Женщина рванулась ей навстречу.

– Доченька, дорогая!

Девочка едва успела услышать этот всхлип, как руки матери оторвали се от земли, подняли, крепко прижали к себе. Перехватило дыхание, слезы застилали глаза, женщина все целовала и целовала ее. Все это так неожиданно обрушилось на девочку, что она испугалась и сделала попытку вырваться из кольца крепких материнских рук.

– Бежим! – пронзительно крикнула она, едва почувствовав под ногами землю, и бросилась наутек. Ватага понеслась следом за пей.

Прячущиеся за заборами из колючей проволоки собаки подняли громкий лай. К этому времени дороги, ведущие от волостного комитета, заполнились людьми. Тракторы, проходившие по большаку, сворачивали в сторону, уступая путь хлынувшим сюда толпам. А двор волосткома почти опустел. Люди не могли наглядеться друг на друга, с грустью смотрели на старые тропки, ведущие к родным дворам: сейчас они казались похожими на джунгли, до того заросли тростником и сорными травами. Над селом стоял шум: громкие голоса, перекрывавшие друг друга, слова приветствия под своеобразный аккомпанемент – скрежет и лязг листов кровельного железа, которое люди привезли с собой для будущих домов и теперь волокли по земле.

И среди всего этого шума, оживления и радостной суеты, пряча от людей заплаканное лицо и тихонько всхлипывая, шла одинокая старая женщина – тетушка Кхой.

Много народу вернулось в село, много людей расходилось сейчас по домам. Но не было среди них ее дочери…

Матушка Эм распахнула настежь все двери и окна и присела на топчан, где столько ночей провела неразлучно с маленькой То. Лицо Эм было спокойным, горестные складки разгладились. Опа обнимала свою вновь обретенную дочь, свою Оу, а та, спрятав лицо у нее на груди, плакала, не в силах совладать с собой, остановить этот рвавшийся поток слез.

Эм сидела молча, стараясь не шелохнуться, словно боялась неосторожным движением спугнуть свое счастье. Только успокаивающе поглаживала дочь по спине. Минуло три года со дня их разлуки, за это время Оу превратилась в совсем взрослую, красивую девушку.

Не прошло и получаса, как Оу уже звонкой птичкой защебетала в доме. Теперь она ни минуты не могла усидеть спокойно на месте, ее желтая шелковая блузка бабочкой порхала по всему дому. Спохватившись, она кинулась к своему узлу и вынула шерстяной платок красивого светло-зеленого цвета.

– Мамочка, это тебе! Сначала я коричневый купила, а в самый последний день этот увидала. Ведь войны больше нет, никаких самолетов-вертолетов больше бояться не надо, правда, мамочка?

Оу как будто заразилась привычкой Линя много говорить, сделалась какой-то необычайно шумной. Не успев накинуть на плечи матери свой подарок, она уже начала про другое:

– На днях в Хюэ я разыскала наших ребят из К-1. Их гарпизон прямо на берегу Ароматной. Я и Хьена видела, и Чатя, и Тханга… А нашего Нгиа в командировку услали, вот жалко!

– Кто тебе сказал, что Нгиа в командировке?

– Хьен и все остальные тоже…

– Ты у них долго пробыла?

– Нет, совсем немного…

– А они не предложили тебе остаться, дождаться брата? – спросила Эм.

– Нет, – ответила Оу, – Мама, у нас есть какие-нибудь мужские вещи?

– Зачем тебе?

– Лито дать пока поносить… – Оу зарделась.

Эм подошла к кровати Кук, вынула из вещмешка Нгиа старую форму и дала Оу.

– Я уже забыла, чей это дом? – снова спросила Оу.

– Тетушки Кхой.

– Ах, ну да! Ее дочка напитками для американских солдат торговала. А с нашим домом что стало?

– Я и не была там, заминировано кругом.

Оу, перекипув через руку форму брата, еще раз обняла и поцеловала мать, стала к ней ластиться.

– Мамочка, все теперь хорошо, твоя Оу тебя больше не оставит, ну улыбнись же, мамочка!

Морщинистое лицо Эм осветилось неким подобием улыбки. Оу тут же вскочила и бросилась искать Линя. С трудом протолкалась к нему через плотное кольцо окруживших его людей – слушали его рассказ о злополучном взрыве.

Через минуту Оу уже гремела ведром у колодца за домом и звала Линя мыться и переодеваться.

Тут на тропинке, идущей к дому, появилась Кхой. Она вела себя как-то очень странно, то ли приплясывала, то ли еще что, и похожа была на помешанную; в темных, па-труженных пальцах ее была зажата какая-то бумажка, и Кхой ею размахивала. И почти сразу матушка Эм увидела возле дома незнакомую женщину в новых блестящих брюках и терракотовом аозай. Женщина с трудом пробилась через толпу детей, обступивших приплясывающую Кхой, потом через толпу взрослых, которые все еще слушали Линя, и медленным шагом, пошатываясь стала приближаться к Эм. Казалось, она вот-вот упадет. Она протянула к Эм дрожащие руки, и Эм внезапно поняла, что перед ней та самая женщина, о которой ей уже успели сказать: мать маленькой То, приехавшая из Хайланга.

– Садитесь, садитесь, успокойтесь, что вы… – сказала Эм.

Она засуетилась, взяла женщину за обе руки, подвела к топчану и заботливо усадила на него, а потом выглянула наружу и громко позвала:

– То! То, где ты? Скорей домой!

– Матушка, – сказала женщина, – я уже видела ее. Спасибо вам великое, матушка, низкий вам поклон…