Текст книги "Потерянная невинность"

Автор книги: Нэнси Пикард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8

Он не приехал на похороны.

Похороны Надин всколыхнули призраков прошлого. Стоя в собравшейся на кладбище толпе, Рекс задумчиво смотрел на открытую могилу, и ему казалось, что все эти призраки взывают к нему одновременно и в один голос. Сам он не испытывал ни малейшей грусти, но по торжественному и отсутствующему выражению на лицах некоторых людей видел, что это печальное событие вызывает в их памяти иные времена. Ни тополя, ни высокие холмы с плоскими вершинами оказались не способны стать преградой на пути ветра, беспрепятственно гуляющего между собравшимися на кладбище. Рекс размышлял о том, что у него язык не повернулся бы утверждать, что они скорбят. Хотя, возможно, они скорбили по своим собственным потерям или по неизбежности смерти как таковой. Между собой их связывало только то, что им всем было холодно. Их лица обжигал ледяной ветер, скатившийся со склонов Колорадо, а затем пронесшийся по бескрайним прериям Канзаса. От этого ветра не спасали ни поднятые воротники, ни длинные юбки.

Губы пастора занемели от холода, и он едва ими шевелил. Он сбивчиво бормотал молитвы, роняя все, к чему прикасался негнущимися пальцами. В конце концов он положил Библию на складной металлический стул, сунул покрытые трещинами руки глубоко в карманы черного пальто, да так и оставил их там. Рекс мечтал о том, чтобы он просто буркнул «Аминь» и позволил всем вернуться к обогревателям в кабинах легковых автомобилей, фургонов и грузовиков.

«Скорее!» – мысленно подгонял Рекс затянувшего бесконечную молитву священника.

Между судьей Томом Ньюкистом и семнадцатилетним Джеффом зияло пространство, в котором мог бы уместиться человек. Казалось, они заняли это место для кого-то, кто так и не появился на кладбище. Рекс увидел, что Эбби не сводит глаз с этого пустого места, и в его сердце шевельнулось сочувствие. На ее лице виднелись кровоподтеки от полученных во время аварии травм, а левую руку она прижимала к себе, как будто пытаясь унять боль. Он знал, что эти раны она залечит довольно быстро. Он также понимал, что с тем, что тебя отвергли и предали, смириться просто невозможно. Некоторые душевные раны не могли затянуться. Ему казалось, что Эбби никогда не избавится от ощущения, что она где-то и в чем-то провинилась.

«Как и я», – с удивлением понял Рекс. Оказалось, что у него тоже есть основания для подобных мыслей.

Он перевел взгляд на надгробный памятник девушке, погибшей, как и Надин, в двадцать третий день января, только семнадцать лет назад.

В этом году цветы, лежавшие в то утро на заднем сиденье его внедорожника, оказались в вазе на кухне Тома Ньюкиста и были посвящены кончине Надин.

На надгробном памятнике девушке не было имени. Ее личность так и не установили.

Там был высечен лишь год ее смерти и эпитафия: «Упокойся с миром».

Когда пастор наконец отпустил их, Рекс обратил внимание на то, что многие постарались пройти мимо могилы погибшей девушки и коснуться надгробной плиты. Предсказание Эбби сбылось. Он несколько раз услышал что-то вроде «Вы ведь понимаете, почему Надин Ньюкист оказалась на кладбище? Бедняжка надеялась исцелиться от болезни Альцгеймера. Наверное, она рассчитывала, что если удастся добраться до этой могилы, то произойдет чудо».

Жители города не только приписывали девушке силу исцелять от неизлечимых болезней. Они называли ее Девой.

Главной ошибкой этой теории, но мнению Рекса, было то, что неизвестная не была девственницей, когда умерла. В его ушах до сих пор звучал голос отца, утверждавшего, что ее изнасиловали. Он знал, что никогда не забудет вида замерзшей на ее бедрах кропи. Разумеется, кроме членов его семьи, об этом никто не знал, потому что отец запретил им об этом рассказывать. Тем не менее по округе разлетелся смехотворный слух, что доктор Рейнолдс осмотрел тело и заявил, что до нападения девушка была непорочна, как младенец. «Люди обожают все драматизировать, – размышлял Рекс. – Им недостаточно того, что несчастная девушка стала жертвой убийцы, она непременно должна была оказаться девственницей».

Док в любом случае не смог бы доказать ничего подобного, даже если бы очень захотел. И наконец, Квентин Рейнолдс скорее позволил бы вспороть себе живот собственным скальпелем, чем произнес клише вроде «непорочна, как младенец».

«Вот вам и чудо», – подумал Рекс, глядя на луч солнца, пронзивший тучи и озаривший окружающую равнину. Он перевел взгляд на свои погруженные в снежную кашу ботинки. «Этот снег наконец-то начинает таять».

* * *

Выйдя с кладбища, шериф подошел к грузной женщине, в которой узнал одну из сиделок Надин Ньюкист.

– Миссис Колб, – обратился он к ней, – у вас найдется для меня минутка?

Она кивнула, и Рекс отвел ее в сторону.

– Вы слышали, как миссис Ньюкист в тот день вышла на улицу? – спросил он, пристально глядя в ее карие глаза.

– Кто-то не закрыл дверь, – многозначительно приподняв брови, ответила сиделка.

Когда этого требовали обстоятельства, Рекс не боялся быть прямолинейным.

– Судья обвинил в этом сиделок.

– В таком случае он просто лживый ублюдок! – воскликнула женщина так громко, что проходившие мимо люди удивленно обернулись.

Она заметила их реакцию и понизила голое, перейдя на яростный шепот:

– Я уходила с дежурства последней. Судя по тому, что вы подошли именно ко мне, вам это отлично известно. И я готова поклясться на стопке Библий любой высоты, что никогда… никогда…не оставляла дверь незапертой. Это могло стоить мне работы! В этом доме существует железное правило: входные двери всегда должны быть заперты. Если Том Ньюкист так сказал, то, клянусь Богом, он просто пытается свалить свою вину на других.

Рекс почесал подбородок пальцем затянутой в перчатку левой руки.

– Так вы думаете, это он забыл закрыть дверь?

– О нет! Вряд ли он допустил бы такую ошибку, – с горечью в голосе произнесла сиделка. – Но если он следил за ней недостаточно внимательно…

Ее намек повис в воздухе.

Рекс решил уточнить:

– Если бы судья недостаточно внимательно следил за женой, она могла бы открыть дверь самостоятельно?

– Думаю, что могла бы. Кроме того…

Рекс вопросительно приподнял брови.

– Она была не единственным обитателем этого дома, в чьей голове не было ни единой разумной мысли, – закончила сиделка тем же ядовитым тоном, каким говорила о судье.

Через ее голову Рекс наблюдал за выходящими с кладбища вдовцом и его сыном-подростком. Как будто почувствовав этот взгляд, оба Ньюкиста обернулись и посмотрели на Рекса, беседующего с работавшей в их доме сиделкой.

Джефф Ньюкист немного напоминал Рексу Митча в таком же возрасте, хотя для этого не было ни малейших генетических оснований. Но, живя в семье Ньюкистов, он нахватался от них определенных повадок и привычек, создававших иллюзию фамильного сходства… Его самоуверенная походка копировала манеру держаться приемного отца, а хитроватый прищур был позаимствован у Надин. Впрочем, в отличие от имеющего почти военную выправку судьи. Джефф слегка сутулился и в целом несколько уступал в привлекательности «настоящим» Ньюкистам. Он был высоким, но его тощая фигура очень сильно отличалась от спортивного телосложения как Тома, так и Митча. Такого цвета глаз, как у него, не было ни у одного из Ньюкистов, а его бледная кожа легко покрывалась красными пятнами. Было ясно, что генетическим родством тут и не пахнет. Но, чтобы понять это, необходимо было закрыть глаза на его рост, походку и выражение глаз.

Рекс обернулся к миссис Колб.

– Так вы думаете, что это Джефф забыл закрыть дверь?

– Видите ли, он разбрасывает одежду по стульям и диванам, а полотенца по полу. Что касается грязной посуды, то нет такого места, где ее невозможно было бы обнаружить.

– Как насчет дверей? Он когда-нибудь оставлял их открытыми?

– Как вам сказать, – неохотно призналась сиделка, – я такого ни разу не видела.

Рекс кивнул и с улыбкой поблагодарил женщину.

Глядя ей вслед, он пытался понять, что именно не дает ему покоя. Что с того, что кто-то случайно или по невнимательности оставил дверь незапертой, тем самым позволив умственно неполноценной женщине уйти навстречу смерти? Безусловно, подобная невнимательность не заслуживала восхищения, как, впрочем, и особого порицания. Это могла сделать сиделка, что бы там его собеседница ни утверждала. С таким же успехом это мог быть судья, Джефф или даже собственная мать Рекса, накануне вечером навещавшая старую подругу. Это мог быть заезжавший к Тому отец Рекса, а также кто-нибудь из жителей города, по своему обыкновению заглядывавших к выжившей из ума женщине, чтобы занести ей цветы, фрукты или просто несколько минут подержать ее за руку. Одним словом, в этом не было никакого криминала. Если только за случившимся не стояло сознательное стремление приблизить смерть страдающей и очень неудобной женщины.

Теперь она мертва. Самому Рексу это казалось скорее благословенным, чем несчастным исходом.

Она была мертва, а он был шерифом. И он не знал, что ему делать с сочетанием этих двух фактов. И надо ли вообще с этим что-то делать.

* * *

Митч Ньюкист не приехал на похороны матери. Зато это сделал его идеализированный призрак. Впрочем, вдень похорон Надин этот призрак всколыхнул в душах обитателей его родного городка бурю негодования. Рекс стал тому свидетелем, заехав к судье на последовавшие за погребением поминки. Войдя в дом, он уловил в воздухе запах сигарного дыма, чего сама Надин ни за что не допустила бы. Он также спрашивал себя, как она оценила бы приготовленное прихожанками местной церкви угощение. «Слишком много запеканок», – фыркнула бы она. Впрочем, Рекс с порога направился именно к запеканкам: к макаронам с сыром, к зеленым бобам с жареным луком и к яблочным пирогам.

– Мог бы и приехать на похороны матери! – донеслось до него. – Сын все-таки.

В следующей реплике было гораздо больше сочувствия:

– Как это грустно, когда человек не может приехать даже на похороны собственной матери!

Последнее высказывание сопровождалось косым взглядом в сторону Эбби. От этого взгляда у Рекса в душе все вскипело.

«Бог ты мой, люди! – хотелось воскликнуть ему. – Когда это было! Сколько можно!»

Тот факт, что Эбби могла спасти Надин, если бы не попала в аварию, подпитывал версию о ее виновности. Все знали, что именно Эбби была виновата в том, что Митч уехал из города. Теперь ее обвиняли в том, что помощь подоспела к Надин слишком поздно.

– Ты была пристегнута? – поинтересовался у нее отец Рекса.

– Ты уверена, что справляешься с этим грузовиком? – хотел знать ее собственный отец.

– На скользкой дороге нельзя резко тормозить, – проинформировал ее какой-то чудак, забывший, что Эбби выросла не в Майами.

– Вы бы лучше поменяли эту развалюху на новую машину с воздушными подушками, – вставил еще кто-то.

Рекс помнил окровавленный лоб Эбби, а также то, что ей пришлось сделать выбор между попыткой спастись и желанием помочь Надин. Ему хотелось заставить всех их заткнуться. Что касалось Митча, то Рекс так и не узнал, почему его лучший друг так неожиданно уехал из города, но готов был поспорить на что угодно, что Эбби не имела к этому никакого отношения, и попытки обвинить ее в этом приводили его в ярость.

За годы, прошедшие с момента исчезновения, Митч для очень многих людей превратился в Золотого Мальчика, особенно для тех, кто знал его не очень близко. Эдакий Джо Монтана на футбольном поле, Джим Райан на беговой дорожке, прирожденный политик, предприниматель, фермер… Одним словом, полный идеал. Сразу после его отъезда по городу пополз слушок, что, возможно, это онубил девушку. Подобные разговоры прекратились, как только стало ясно, что у Митча железное алиби. После этого воспоминания о нем начали посверкивать позолотой. Кое-кто даже припомнил, что он играл на пианино. Рекс, когда услышал об этом, смеялся как ненормальный. Все указывало на то, что если бы Митч остался, то сейчас бы мудро и разумно управлял городом подобно прекрасному, вечно молодому белокурому божеству. Он был бы гораздо приятнее матери, гораздо демократичнее отца… Одним словом, настоящая звезда из Смолл-Плейнс.

Это представление о своем бывшем лучшем друге Рекс, неизменно вызывая всеобщее недовольство, называл Мифом о Митче.

Как этот имидж увязывался с человеком, не явившимся на похороны собственной матери, было парадоксом, разрешением которого никто не хотел заниматься. Точно так же никто не понимал, как объяснить диссонанс между милой, улыбчивой Эбби и напористой стервой, вынудившей своего парня навсегда бежать из города в попытке вырваться из ее когтей. Оба эти парадокса – реальный восемнадцатилетний парень и его романтический образ, настоящая Эбби и Эбби, Которая Во Всем Виновата, – сосуществовали в очень многих умах, напоминая параллельные миры фантастических романов.

И все это сводилось к тем роковым суткам.

Незримая черта пролегла через 23 января 1987 года, разделив жизнь на «до» и «после».

«Тебе было семнадцать, и однажды вечером ты уснул над учебниками, – думал Реке, покидая поминки раньше других. Воспоминания, от которых он отбивался весь этот день, ворвались в его сознание подобно пронзительному ветру, леденившему его ноги на кладбище, – А когда ты проснулся, мир был уже совершенно другим. Для тебя, дня твоих лучших друзей, для твоего родного города все безвозвратно изменилось».

Глава 9

23 января 1987 года

В тот вечер, когда Митч добежал до своего дома, его голые руки так замерзли, что ему с большим трудом удалось извлечь ключ из кармана брюк и вставить его в дверной замок. Войдя наконец внутрь, он опустил глаза и увидел, что руки и ноги посинели от холода. Его куртка и ботинки остались в спальне Эбби. Снег лежал на его плечах, волосах и ресницах.

Но все это не могло сравниться с ледяным ужасом, сжимавшим его сердце.

Митч поднял голову и медленно огляделся. Ему казалось, что он впервые видит эту знакомую обстановку. Под его ногами и на лестнице лежал персидский ковер. Стены прихожей украшали картины. По всему дому были расставлены широкие китайские фарфоровые вазы с обожаемым его матерью пот-пурри, насыщающим воздух уютным, но слегка удушливым ароматом. Он посмотрел в гостиную, потом в открытые двери столовой. Все здесь было безупречно, как и нравилось его родителям. Он радовался тому, что снова оказался в родной и знакомой вселенной, хотя окружающий мир казался ему нереальным, словно он шагнул в чью-то фантазию.

Дверь в кабинет отца отворилась, и внезапно перед ним предстал судья, одетый в пижаму, домашние тапочки и халат. Том Ньюкист был рослым, массивным мужчиной. Со своими шестью футами и четырьмя дюймами он был на четыре дюйма выше своего единственного ребенка. Он выглядел внушительно – как в Шестом судебном округе, облаченный в судейскую мантию, так и дома, в махровом халате. В том, что Том еще не лег спать, не было ничего необычного. Он часто засиживался над работой допоздна, предпочитая тишину и уединение поздних вечерних часов дневной суете. Ему очень не нравилось, сели жена и сын по какой-то причине ложились спать позже обычного.

– Митчелл! Что стряслось?..

– Папа… – Его губы тряслись, а голос срывался. – Я должен тебе что-то рассказать.

– Ты босиком? Где ты был? Ты пьян?

– Нет! Папа, выслушай меня! Случилось что-то ужасное…

Отец сделал шаг вперед.

– Ты попал в аварию? Ты не пострадал? О чем ты думал, выезжая на дорогу в такую бурю!

– Папа! – повысил голос Митчелл. – Я был у Эбби. Я никуда не ездил! Послушай меня!

Непривычный к подобному тону, отец нахмурился.

– Первым делом переоденься. Ты должен согреться. А потом спускайся ко мне в кабинет. И постарайся не разбудить маму.

– Папа…

Митч шагнул к отцу, и это слово, произнесенное умоляющим тоном, повисло в воздухе. Его голос дрожал от нечеловеческих усилий говорить тихо и спокойно в последней попытке убедить отца выслушать его. Медленно выговаривая слова, он произнес:

– Ты помнишь… девушку, которая приходила убирать наш дом? Кажется, ее звали Сара. Она была не отсюда. То есть я хочу сказать, что она была из Франклина. – Так назывался крохотный городишко в двадцати пяти милях от Смолл-Плейнс. – Папа, она умерла. Я ее видел… Я видел…

Его рот отказывался произносить слова, которыми предстояло описать то, что он видел.

Глядя на побледневшее, растерянное лицо отца, Митч онемел, внезапно осознав всю чудовищность и неправдоподобность того, что хотел ему рассказать. «Давай же!» – мысленно кричал он самому себе и не мог этого сделать. Голос его предал, а мозг отказывался посылать команды. Он застыл от ужаса при мысли о том, какое впечатление эта новость произведет на отца. Речь шла о лучших друзьях судьи. И он собирался их… Что? Что он собирался сделать? На ум пришло слово «предать». Но это было не так. Он никого не предавал. Он всего лишь собирался рассказать о страшном происшествии, свидетелем которого стал совершенно случайно. Он не виноват в том, что они это сделали. Он не хотел этого видеть. Но, увидев, не мог промолчать. Что с того, что отец их друг? Кроме того, он судья.Митч должен был ему рассказать. Он это точно знал…

Отец нахмурился, словно столкнувшись с плохо подготовленной юридической документацией.

– Кто умер? Эта девушка попала в аварию? Что ты пытаешься мне рассказать?

– Сара… – повторил Митч и вдруг начал дрожать. Он не мог вспомнить ее фамилию. Он проклинал себя за то, что забыл ее фамилию. Стуча зубами, он выдавил из себя: – Я… не могу… говорить.

Отец не сдвинулся с места.

– П-подожди меня, хорошо? – прошептал Митч. – Я п-переоденусь и с-спущусь…

Он бросился к лестнице и побежал наверх.

* * *

Когда он спустился вниз, то не только был тепло одет, включая шерстяные носки, но и, пытаясь избавиться от дрожи, завернулся в одеяло. Сев на диван в кабинете отца, он подробно рассказал ему обо всем, чему стал свидетелем. Как и следовало ожидать, вначале отец ему не поверил.

– Прежде всего, – сурово спросил он, – что ты делал в клинике Квентина?

– Что?

Этот вопрос застал Митча врасплох. Прежде всего?Что за дурацкая формулировка? Неужели это самое главное? Какое это имеет значение? Кого это интересует? Неужели отец не понял, о чем ему только что сообщили? Погибла девушка. Человек, которого они знали, который работал у них в доме, умер! Услышав вопрос отца, Митч чуть не расхохотался, но вовремя остановился. Он никак не ожидал услышать что-то подобное, и его мозг буквально отключился. Он молчал, не в силах предложить ложь в ответ.

Оказалось, что у отца имеется длинный перечень возмущенных вопросов, которыми он принялся выстреливать в сына.

– Во-вторых, что ты вообще делал у них в доме так поздно вечером? И наконец, ты уверен, что тебе это все не почудилось? Я думаю, ты напился, Митчелл. Я подозреваю, что ты принимаешь наркотики.

Митч откинул голову назад и застонал.

– Митчелл!

«Это просто безумие какое-то!» – в отчаянии думал Митчелл. Он только что стал свидетелем варварского обращения с мертвым телом прекрасной девушки. И эти ужасные действия совершил один из лучших друзей судьи. Но отец не нашел ничего лучшего, как начать его воспитывать.

«С другой стороны, – размышлял он, пытаясь понять странную реакцию отца, – ну конечно…» Ведь эти люди так же дороги Тому Ньюкисту, как ему самому дороги Эбби и Рекс! Если бы отец начал рассказывать ему что-то подобное об Эбби и Рексе, он бы ему тоже не поверил. Во всяком случае, его первая реакция была бы в точности такой. Чтобы убедить его в правдивости своих слов, судье пришлось бы прибегнуть к чертовски серьезным доказательствам.

Митч даже изумился собственной способности рассуждать так здраво.

Все понятно. Придется начать сначала и рассказывать все очень медленно, как умственно отсталому человеку. Вообще-то судья отличался быстрым умом и мгновенными реакциями. Но сейчас он был не в суде. Речь шла не о преступлении, совершенном посторонними людьми. Это дело непосредственно затрагивало его интересы. Действия доктора шокировали даже Митча. Его мозг сопротивлялся поступающей информации. Стоило ли удивляться тому, что теперь тупость проявляет отец?

Митч обреченно вздохнул. Он понял, что придется рассказать все с самого начала. То есть с похода за презервативами. Рядом с диваном на столике стояла ваза с любимыми мятными конфетами его матери. Он взял бледно-желтый леденец и сунул его в рот, пытаясь выиграть хоть немного времени.

Проглотив конфету, он начал говорить.

Двадцать минут спустя, когда он окончил рассказ, дрожь била уже судью. Глядя на отца. Митч вдруг понял, как тот будет выглядеть, когда состарится.

– Боже мой, Митч, – прошептал судья. – Значит, это правда.

– Истинная правда, папа, – отозвался Митч и вынудил себя добавить: – Что нам теперь делать?

Отец вскинул голову. Признаки старости исчезли с его лица. Перед Митчем снова сидел крепкий и внушающий почтение судья Том Ньюкист.

– Я с этим разберусь, Митч. А ты ложись спать. Не вздумай ничего предпринимать, пока я тебе этого не позволю. – Его голос и выражение лица немного смягчились. – Попытайся заснуть.

Убедившись в том, что отец снял с его плеч ужасное бремя, приняв его на себя, Митч испытал огромное облегчение.

Он поднялся с дивана и едва не упал, наступив на край свисающего с плеч одеяла.

Не говоря ни слова, он направился к выходу из комнаты, чтобы сделать то, что велел отец. В дверях он обернулся. Рука отца уже лежала на телефонной трубке.

* * *

Мать разбудила его еще до восхода солнца.

С трудом открыв глаза, Митч удивился тому, что видит. На полу его комнаты стояли два больших раскрытых чемодана, в которые мать бросала его вещи, вытаскивая их из ящиков комода.

– Мама, что ты делаешь?

Ом был так измучен, что, казалось, его стошнит прямо в постели.

По лицу матери он понял, что она чем-то расстроена.

– Мама, что случилось? Что происходит?

– Отец увозит тебя из города. – Ее голос звучал странно, как будто ее горло сжимали не то слезы, не то гнев. Она на него сердится? Что он сделал? – Вставай, одевайся и помоги мне собрать вещи, – продолжала мать. – Возьми с собой все, что сможешь. Остальное я пришлю позже.

– Куда ты мне их пришлешь? Я не понимаю… Я тебя чем-то обидел?

Она наконец обернулась. Его мать была высокой, элегантной и острой на язык женщиной. Митч честно признавался себе в том, что мать ему не особенно нравится. Он даже не был уверен, что любит ее. Он знал, что, будучи ее сыном, просто обязан ее любить. Но ему было с ней неинтересно. Окружающие побаивались Надин Ньюкист, потому что нельзя было предугадать, кто станет ее следующей жертвой. И еще она никогда не обнимала сына, в отличие от Марджи Рейнолдс, которую он любил почти так же сильно, как Эбби, и от Верны Шелленбергер, которая любила обниматься больше всего на свете. С другой стороны, отец нравился ему немногим больше. Впрочем, если бы Митч мог выбирать себе отца, он выбрал бы не Натана Шелленбергера. Он выбрал бы отца Эбби…

При этой мысли его рассудок затуманился. «Отца Эбби…»

К нему вернулись тошнотворные воспоминания о вчерашнем вечере.

Он окончательно проснулся и, одолеваемый ужасными предчувствиями, вопросительно посмотрел на мать.

– Ты должен уехать, – коротко бросила она и снова принялась опустошать ящики комода.

– Куда уехать? Почему?

Вместо ответа Митч услышал только властное «Скорее!» и начал собираться, безуспешно пытаясь понять, чем вызвана подобная спешка. Выйдя из комнаты, он увидел отца, который шел по коридору с чемоданом в руке. У Митча все оборвалось внутри. Он с ужасом понял, что все эти странные события имеют какое-то отношение к жутким вещам, которые он случайно увидел накануне вечером.

И в миллионный раз Митч пожалел, что пошел вчера вечером к Эбби, а позже крадучись спустился вниз и спрятался в кладовой.

* * *

Он не мог поверить в то, что в такую погоду судья решился выехать из дому.

Впервые в жизни отец надел на колеса цепи. Было видно, что он, как и мать, торопится увезти его из дома.

Митч терпел, сколько мог, но когда они проезжали мимо ранчо Шелленбергеров, он не выдержал.

– Объясни, что происходит!

– Они отрицают все, что ты мне рассказал, сынок, – не отрывая взгляда от дороги, ответил отец. – Я имею в виду Квентина и Натана. Они утверждают, что ничего подобного ты не видел и видеть не мог. Они говорят, что, когда Натан и Патрик ее подобрали, она уже была избита.

– Нет, папа, нет! Я видел, как Квентин бил ее битой!

– Они сказали, что если ты еще кому-нибудь расскажешь эту историю, то они вспомнят, что девушка работала на нас…

– Она не только на нас работала, папа.

Эта девушка, Сара… Ему по-прежнему не удавалось вспомнить ее фамилию. Она убирала их дом всего несколько месяцев. Он даже не знал толком, как часто она это делала. Может, раз в неделю? Кажется, обычно так и бывает. Митч точно знал, что в другие дни она делала уборку еще в нескольких домах. Она уже окончила школу, что означало, что она была немного старше Митча. Судя по всему, там, откуда она приехала, работы не было вообще, и это вынудило ее перебраться в Смолл-Плейнс. Он не знал, зачем ей нужны деньги. Возможно, она зарабатывала на колледж, а может, просто на жизнь. Он ничего не знал о ее семье. При этом он замечал, что почти все его друзья при встрече с ней потрясенно замолкали. Он не помнил, когда она перестала к ним приходить. Однажды он увидел, что уборку делает какая-то другая женщина, совершенно не похожая на красотку Сару. Вот и все.

– Я знаю,что она работала на других людей, – отозвался отец. – К сожалению, именно ты, а не другие люди увидели то, что вчера вечером происходило в кабинете Квентина. Они скажут, что Сара была юной, как и ты. Они утверждают, что ни для кого не являлось тайной то, что она была в тебя влюблена…

– Что? Она не была…

А вот в этом он уверен не был. Митч вспомнил, как она улыбалась, когда он возвращался из школы или после тренировки. Вспомнил, как его собственное тело реагировало на эти улыбки. Вспомнил, как поспешно ронял «Привет!» и спешил убраться подальше. Кроме того, он был вынужден признаться себе в том, что за последние годы очень многие девчонки были в него влюблены. «Черт!»

– Ты попадешь под подозрение в совершении убийства, – продолжал отец.

Митч онемел. Ведь речь шла о друзьяхего родителей. Дети Квентина и Натана были его лучшими друзьями. Он с нетерпением ожидал того времени, когда Квентин Рейнолдс станет его тестем. Он даже мечтал о том, что с Квентином у него сложатся тесные дружеские отношения, которые он так и не смог наладить с собственным отцом. Митч был уверен, что эти люди любят его так же сильно, как и своих собственных детей. Их предательство проложило на его сердце кровоточащую борозду, разделившую его жизнь на дои после.

– Понимаешь, Митч, – покосился на него отец, – в этой истории твое слово будет против слова шерифа и врача.

– Но ты судья!

– А также твой отец, что означает, что мне тоже никто не поверит.

– Они твои друзья!

Отец молчал.

– Папа, почему они это делают? Они же меня знают!

Когда судья заговорил, его голос звучал так холодно и отчужденно, что Митч изумленно уставился на отца.

– Я думаю, Митч, они уже не уверены в том, что так уж хорошо тебя знают.

Митч откинул голову на спинку сиденья. Слова отца потрясли его до глубины души. Неужели он подозревает его в совершении ужасного преступления? Неужели отец верит этим людям, а не собственному сыну?

– Папа, ты ведь знаешь, что я говорю правду?

– Сначала мы увезем тебя отсюда, а потом узнаем правду.

– Что ты хочешь этим сказать? – Митч был в таком отчаянии, что его голос сорвался на крик. – Я рассказал тебе правду!

– Не ори. Я всего лишь говорю, что мы еще не все знаем.

Тут он был прав. И все же отец так это произнес… Митч не мог понять, почудилось ли ему в его голосе и на его лице сомнение или оно там действительно промелькнуло. Возможно, именно так чувствует себя в суде человек, которого обвиняют в чем-то ужасном, чего он не делал. Возможно, в этот момент ему тоже кажется, что жизнь внезапно вышла из-под контроля и понеслась под откос?

– Куда мы едем? – угрюмо поинтересовался он.

– Первым делом нам надо выбраться на дорогу. А потом поедем в Чикаго, где будем жить, пока не устроим тебя в колледж.

– Что?

Митч смотрел на отца застывшим от ужаса взглядом.

Только что отец сообщил ему, что он не вернется в свою школу и в свой класс. Он не поступит в Канзасский университет вместе со своими друзьями. Его увозили туда, где никто не мог обвинить его в том, чего он не делал.

Он был так растерян, что полностью утратил способность рассуждать логически. Но одна мысль ударила его по сердцу гораздо больнее, чем все остальное, больнее даже, чем то, что он увидел ночью. «Я позвоню Эбби из отеля», – думал он поначалу, но теперь понял, что не только не сможет ей позвонить, – скорее всего, он уже никогда ее не увидит.

Когда на Митча обрушилось осознание неизбежной разлуки с Эбби, выдержка окончательно ему изменила.

Он отвернулся к окну и расплакался.

Он делал это молча, по его широкие плечи вздрагивали. Отец молчал.

Этот страшный поступок совершил отец Эбби. А потом док его предал. И отец Рекса с ним заодно. Митч не мог рассказать своим друзьям о том, что сделали их отцы. И дело было не только в том, что ужас происшедшего всегда будет стоять между ними. Как бы ни любили его Рекс и Эбби, кому они поверят? Ему или своим отцам, в искренности которых у них не было ни малейших оснований сомневаться? Поверит ли ему вообще кто-нибудь, даже его собственные родители, если для этого необходимо усомниться в словах двух уважаемых граждан города? Митч понял, что надеяться ему не на что. Он знал ответ на свой вопрос. Нет.

«Я никогда не смогу жениться на Эбби…»

Как она сможет выбрать между ним и собственным отцом? Как он сможет войти в семью, о которой ему известны такие жуткие вещи? Да ее отец и сам его не впустит. Впрочем, это уже не имело значения, потому что он знал, что больше никогда не увидит Квентина Рейнолдса.

Именно в этот момент Митч понял, что уже никогда не вернется домой.

– Папа, – снова заговорил он. – Может, это они ее убили. Или… Там был Патрик. Может, ее убил Патрик, а теперь они его покрывают? А может, она вообще была еще жива, когда они ее принесли? Может, док убил ее, ударив битой по лицу.

– Митч! Они на такое не способны!

– Ну конечно. Зато они способны обвинить меня. Такие классные ребята, как они, никогда…

– Замолчи, Митч!

– Что с ней случилось, папа?

– Я не знаю.

Они долго ехали молча.

– Что они пытаются скрыть? – снова нарушил молчание Митч.

– Тебе придется забыть об этой истории, – бросив на него быстрый взгляд, ответил отец.

– Забыть?!

Митч был очень молод. Все это обрушилось на него так внезапно. Он был растерян и испуган. Он был в отчаянии. Но ему было ясно одно. Забыть?Он этого никогда не забудет.