Текст книги "В никуда"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 47 страниц)

Глава 44

Сьюзан пошла ему навстречу, поклонилась и что-то произнесла по-вьетнамски.

Мужчина поклонился в ответ, ответил и посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились, и у меня не осталось сомнений, что это был Тран Ван Вин.

На вид ему можно было дать около шестидесяти, но не исключено, что на самом деле он был моложе. Тран Ван Вин был худощав и выше среднего роста вьетнамцев. Он сохранил все волосы, которые даже не поседели. И носил короткую стрижку. На нем были мешковатые брюки, черная стеганая куртка. На ногах носки и сандалии.

– Пол, это мистер Вин, – сказала мне Сьюзан.

Я подошел и протянул руку.

Он немного помедлил, но все-таки подал свою.

– Меня зовут Пол Бреннер, – начал я. – Я американец и приехал издалека, чтобы повидаться с вами.

Пока Сьюзан переводила, он смотрел на меня.

– Мы сказали вашим соотечественникам, что мы канадцы, потому что решили, что в этой деревне могут сохраниться недобрые чувства к американцам.

Сьюзан говорила, а он не сводил с меня взгляда.

Наши глаза встретились. Наверное, когда он в последний раз видел перед собой американца, тот собирался его убить. А Тран Ван Вин – его. Но в выражении вьетнамца не было враждебности. Я вообще ничего не мог прочитать на его лице.

Я вынул из кармана паспорт, открыл на первой странице и протянул ему. Он взял, посмотрел и отдал обратно.

– Что вы хотите? – перевела Сьюзан.

– Прежде всего, – ответил я, – мне надлежит выполнить печальный долг и сообщить, что ваш брат Ли погиб в бою в мае шестьдесят восьмого года в долине Ашау. Его тело нашел американский солдат и обнаружил личные вещи, благодаря которым была установлена личность. Это Тран Кван Ли.

Мой собеседник услышал название долины и имя родственника и догадался, что я принес недобрые вести.

Сьюзан перевела, но я не заметил на его лице никакого волнения. Не сводя с меня глаз, Тран Ван Вин подошел к алтарю, взял одну из фотографий и долго всматривался в изображение. Потом поставил на место и что-то сказал.

– Он спросил, не ты ли убил его брата, – объяснила Сьюзан. – Я ответила, что нет.

– Скажи ему, что в мае шестьдесят восьмого я служил в Первой воздушно-кавалерийской дивизии, воевал в долине Ашау, мог убить его брата, но не я нашел его тело.

Сьюзан колебалась.

– Ты уверен...

– Переводи!

Сьюзан перевела. Вин посмотрел на меня и кивнул.

– Скажи ему, что, когда он поправлялся после ранения в буддийской высшей школе, моя часть стояла у Куангчи и нам дали приказ уничтожать всех, кто пытался выбраться из города.

На лице Тран Ван Вина появилось удивленное выражение. Он не понимал, откуда мне известны такие детали его военной биографии. Мы снова посмотрели друг другу в глаза, и я опять не заметил в них никакой враждебности. Наоборот, мне показалось, что он произнес про себя: "А этот бедолага тоже попал тогда в мясорубку".

– Я рад, что не убил вас, а вы не убили меня, – сказал я ему.

Сьюзан перевела. На губах Тран Ван Вина появилось подобие улыбки. Но он ничего не ответил. Мне еще предстояло завоевать его доверие.

– Честно говоря, мистер Вин, я удивлен, что вам удалось пережить семь лет войны.

Он отвел глаза, посмотрел в пространство и кивнул, словно сам не мог в это поверить. Мне показалось, что у него задрожала нижняя губа. Этот человек был стоиком – старая военная закалка и нежелание проявлять перед нами чувства.

– Как ты справляешься с переводом? – спросил я Сьюзан.

– Во время войны он много времени провел на юге и почувствовал мой южный акцент. Я понимаю большую часть того, что он говорит.

– Хорошо. Нам требуется точный перевод.

Сьюзан промолчала.

Я медлил – пусть Тран Ван Вин решит, желает ли он что-нибудь сказать мне. Наконец он заговорил. Сьюзан выслушала и перевела.

– Мистер Вин сказал, что он служил в триста четвертой пехотной дивизии Народной армии Вьетнама.

Он продолжал, и она переводила:

– В августе шестьдесят пятого его направили на юг и он воевал в провинции Куангчи. Он сказал, ты должен знать, где находилась его дивизия во время наступления в праздничные дни Тета шестьдесят восьмого года.

Естественно, как я мог не знать? Когда в январе 68-го я прибыл в Куангчи, 304-я пехотная была нашим основным противником. Но этот человек к тому времени воевал уже два с половиной года. И не имел шансов ни на демобилизацию, ни на увольнительную.

– В июне шестьдесят восьмого дивизия вернулась на север. Она потеряла очень много людей... Ее пополнили и в марте семьдесят первого опять перебросили в Куангчи... Затем весеннее наступление семьдесят второго... пасхальное наступление... дивизия заняла провинцию и город Куангчи... Снова большие потери от американских бомбежек... опять переброска на север на переформировку. Он спрашивает, – перевела Сьюзан, – где ты был во время весеннего наступления.

– В ноябре шестьдесят восьмого я вернулся домой, а в январе семьдесят второго опять попал в Вьетнам, – ответил я. – А во время весеннего наступления стоял в Бьенхоа.

Тран Ван Вин кивнул. Думаю, ему еще ни разу не приходилось разговаривать с американцем – ветераном вьетнамской войны. Вьетнамцу стало интересно. Но я явился так внезапно, что он еще не собрался с мыслями. Ведь в отличие от меня он все последние недели не старался представить нашу встречу.

Вин опять заговорил, и Сьюзан переводила:

– Он говорит, что вернулся на фронт в семьдесят третьем году, а затем участвовал в завершающем весеннем наступлении семьдесят пятого. Триста четвертая дивизия взяла Хюэ, вышла к побережью на шоссе номер один и захватила танки. В Сайгон он вошел двадцать девятого апреля и на следующий день стал свидетелем капитуляции президентского дворца.

А я-то считал, что могу кое-что порассказать о войне. Но этот человек видел все: от альфы до омеги – все десять лет побоища. Если мой военный год показался мне десятилетием, его десятилетие могло показаться веком. Но вот живет же в своем доме, в родной деревне, хотя у него отняли десять лет юности.

– У вас, наверное, много орденов и медалей? – спросил я.

Сьюзан перевела. Тран Ван Вин, как я и надеялся, не колеблясь шагнул к одному из плетеных сундучков и поднял крышку. Я хотел приучить его открывать ларцы с военными сувенирами.

Он достал черный шелковый сверток, встал на колени перед столом и разложил двенадцать медалей разного размера и формы. Все медали были покрыты разноцветной эмалью и имели ленты разного цвета – превосходное свидетельство десяти лет его ада.

Он называл каждую медаль, и Сьюзан переводила.

Мне не хотелось его хвалить – я решил, что он способен почувствовать фальшь. Поэтому я просто кивнул и поблагодарил за то, что он показал мне награды.

Сьюзан перевела, и мы переглянулись – она будто бы мне сказала: "Для такого бесчувственного идиота ты ведешь себя совсем недурно".

Вин убрал медали, закрыл крышку сундучка и поднялся. Мы немного молча постояли. Он ждал – не сомневался, что я проехал больше двенадцати тысяч миль не только для того, чтобы посмотреть на его ордена.

Момент наступил, и я начал:

– Я здесь затем, чтобы поговорить с вами о том, что вы видели, пока лежали раненый в Цитадели в Куангчи.

Он разобрал слово "Куангчи". А может быть, даже и "Цитадель". И посмотрел на Сьюзан. Она перевела. Но Вин ничего не ответил.

– Американский солдат, который обнаружил тело вашего брата в долине Ашау – продолжал я, – нашел при нем письмо, которое вы написали, пока поправлялись после ранения в буддийской высшей школе. Вы помните это письмо?

Он выслушал перевод и сразу кивнул. Теперь он понял, откуда я узнал о деталях его жизни. А я впервые солгал ему:

– Я здесь от имени родных того лейтенанта, которого убил капитан. Меня попросили расследовать это дело, – а вот это уже чистая правда, – и помочь его родственникам свершить правосудие. – Я посмотрел на Сьюзан, словно говорил: "Переводи точно!"

Вин не ответил.

Я постарался поставить себя на его место. Тран Ван Вин видел, как исчезло целое поколение, и его не могло тронуть или произвести особого впечатления желание одной американской семьи добиться правосудия и выяснить обстоятельства смерти в той массовой бойне одного-единственного бойца. Правительство Ханоя с недоверием относилось к намерениям Вашингтона тратить миллионы долларов, чтобы найти останки своих солдат. Не представляю, в чем тут дело – в культурных традициях или в обыкновенной практичности. У Вьетнама не хватало ни времени, ни средств, чтобы заниматься поисками трети миллиона пропавших без вести, а мы, наоборот, помешались на поисках своих двух тысяч.

Мистер Вин молчал, я тоже. Вьетнамцев нельзя торопить, и они, подобно американцам, не начинают нервничать, если пауза затягивается.

Наконец он заговорил.

– Он не желает участвовать ни в каком расследовании, – перевела Сьюзан, – если только не получит приказ от своего правительства.

Я вздохнул. Не хотелось обижать старого вояку и предлагать ему деньги, но я все-таки напомнил:

– Семья погибшего узнала о смерти вашего брата Ли и добровольно и бесплатно сообщила вам о его судьбе. Будьте великодушны и сообщите им о судьбе их сына. Это частное дело, – добавил я, – и не имеет никакого отношения к правительству.

Сьюзан перевела, и в комнате вновь воцарилась тишина. Только потрескивал уголь в печи и на улице щебетала птица.

Вин направился к двери.

Мы со Сьюзан переглянулись.

Он вышел за порог, и мы слышали, как он с кем-то разговаривал. Затем вернулся и что-то сказал Сьюзан.

Она кивнула, и мне показалось, что нас выгоняют или, наоборот, просят задержаться, пока не явятся солдаты. Но оказалось совсем иначе.

– Мистер Вин попросил внука позвать кого-нибудь из женщин, чтобы нам заварили чай, – сообщила мне переводчица.

Почему я в себе сомневаюсь? Я умею работать со свидетелями. Свидетели меня любят. А подозреваемые боятся. И еще мне всегда везет.

Вин пригласил нас к низкому столу. Сам сел, скрестив ноги, спиной к теплой печи и знаком показал, где расположиться нам: Сьюзан слева от него, а мне – напротив.

Сьюзан достала сигареты и предложила Вину. Он принял. Она с кивком протянула мне. Я тоже взял. Она зажгла табак всем троим и положила пластмассовую зажигалку на стол. Пепельницей служил скрученный кусок стали, напоминавший осколок бомбы.

Я пыхнул дымом и положил сигарету в пепельницу. А мистеру Вину как будто понравилось "Мальборо лайт".

– Позвольте рассказать, каким образом я прочитал ваше письмо брату.

Сьюзан перевела, и Тран Ван Вин кивнул.

Я рассказал про Виктора Орта и организацию "Американские ветераны войны во Вьетнаме", подчеркнув, что гуманитарная программа организации помогает правительству Ханоя вести поиски пропавших без вести вьетнамских солдат. В моей интерпретации все выглядело несколько иначе, чем на самом деле: мы с Ортом превратились в активистов-ветеранов вьетнамской войны, и таким образом я случайно познакомился с родными убитого в Куангчи лейтенанта. Мне самому понравилась моя версия.

Дальше я объяснил, что родители лейтенанта были убеждены, что тот, кого упомянул в своем письме мистер Вин, и есть их сын. Я чуть-чуть поднаплел, но ведь я – ирландец из Южного Бостона. Мы там на это все мастера. Я ничего не сказал про свое управление и не упомянул имени лейтенанта, поскольку не знал его. Зато его знал Тран Ван Вин.

Вьетнамец слушал, а Сьюзан переводила.

В доме появилась женщина среднего возраста, не говоря ни слова, подошла к плите, где над очагом постоянно шипел чайник. Поставила три чашки на циновку, набрала из керамического сосуда щепоть чайных листьев и разбросала по чашкам. Затем черпаком наполнила их кипятком, поставила на плетеный поднос, подползла на коленях к столу и поклонилась нам.

Замечательная страна – ничего не скажешь. Я подмигнул Сьюзан, она в ответ показала язык.

Чайная церемония завершилась, и женщина исчезла.

Я пригубил напиток и улыбнулся:

– Отвратительно.

Сьюзан что-то сказала хозяину, и тот тоже улыбнулся. Выпил чаю, затянулся сигаретой и принялся поддерживать светскую беседу.

– Он спросил, – перевела Сьюзан, – любовники мы или нет. Я ответила, мы подружились, когда ты нанял меня в Сайгоне в качестве переводчицы. А потом сделались любовниками.

Вьетнамец слегка ухмыльнулся. Наверное, думал: "Седина в голову – бес в ребро".

– Мистер Вин удивлен, – продолжала Сьюзан, – как много американских ветеранов приезжают теперь на юг. Он читал об этом в газетах и видел в школе, где есть телевизор.

Я кивнул и подумал, что Банхин не совсем отрезана от внешнего мира. Это может оказаться важным, если подтвердятся мои подозрения по поводу убийцы.

Сьюзан и вьетнамец продолжали трепаться и закурили по новой. Я понимал, что так полагается – нельзя сразу приступать к делу, и все-таки начал терять терпение. Кто знает, кого еще может сюда занести?

– Вы позволите спросить, – обратился я прямо к Вину, – эта женщина ваша жена?

Сьюзан перевела, и он кивнул.

– А кто такая Май, которую вы упоминали в письме?

Сьюзан замялась, но все-таки перевела.

Вьетнамец поставил чашку, посмотрел прямо перед собой и заговорил, как бы ни к кому не обращаясь.

– Май погибла во время бомбардировок в Ханое в семьдесят втором году. Они поженились в семьдесят первом, когда он возвратился с фронта. Детей у них не было.

– Извините.

Вин понял и снова кивнул.

Они опять переговорили со Сьюзан, и она повернулась ко мне.

– Он женился во второй раз, у него семь детей и много внуков и внучек. Он спрашивает, а у тебя есть дети?

– Насколько мне известно, нет.

Сьюзан перевела односложно. Наверное, ответила: "Нет". С любезностями было покончено. И он задал вопрос.

– Мистер Вин спрашивает, – сказала мне Сьюзан, – с тобой ли то письмо, которое он написал брату?

– У меня была ксерокопия, – ответил я. – Но потерялась во время поездки. Я вышлю ему оригинал, если он скажет, как это сделать.

– У него в Дьенбьенфу есть племянник, – перевела она. – Можешь выслать туда.

Я кивнул.

Жаль, что у меня не было письма. Можно было бы сравнить то, что он написал, то, что перевели, и то, что я прочитал. Ничего, будем надеяться, вскоре выяснится и так.

Слава Богу, никто не предложил налить по второй чашке чаю, а москиты шарахались от сигарет Сьюзан и Вина.

– Старые раны вас беспокоят? – спросил я.

– Иногда, – ответил он. – После Куангчи я получил еще несколько ранений. Но ни одного настолько серьезного, чтобы вышибить из строя больше чем на месяц.

Вин показал на меня пальцем.

– Я не был ранен, – ответил я.

Сьюзан перевела, и он кивнул.

– Как вам удалось выбраться из Куангчи? – поинтересовался я.

– Я мог ходить, – ответил вьетнамец. – Всем, кто был способен передвигаться, приказали самостоятельно прорываться ночью. Я ушел рано утром, затемно, когда закатилась луна, брел один под ливнем, проскользнул в десяти метрах от американских позиций и скрылся на западных склонах.

Оставалось надеяться, что он захватил вещи убитого лейтенанта с собой.

Вин продолжал говорить, и Сьюзан переводила:

– Он думает, что мог пройти совсем близко от тебя.

– Так оно и было.

Все заулыбались, но веселым хохотом никто не разразился.

Пора приступать к делу. Я повернулся к вьетнамцу:

– Могу я показать вам несколько фотографий, чтобы мы выяснили: одно ли это лицо – лейтенант, чьи родители направили меня сюда, и лейтенант, которого вы видели в разрушенном бомбами здании?

Сьюзан перевела. Трап Ван Вин склонил голову.

Она встала, вынула из своего рюкзака альбом с фотографиями, открыла на первой странице и положила на стол перед вьетнамцем.

Вин вгляделся в снимок, затем поднялся и принес из плетеной коробки завернутый в материю холщовый бумажник. Раскрыл, достал из него пластиковую фоторамку и опустил на стол рядом с фотоальбомом.

Сьюзан сравнила снимки, вынула фотографию из альбома и передала мне.

На снимке из бумажника были запечатлены молодые мужчина и женщина. Она – очень привлекательная, а он – без сомнений, тот же самый человек, что на фотографии из альбома.

С жертвой все ясно. Оставалось узнать имя. В управлении давно его знали, но я – нет.

– Можно осмотреть бумажник? – попросил я.

Тран Ван Вин выслушал перевод и толкнул бумажник через стол.

Я раскрыл его и осмотрел содержимое: несколько военных платежных сертификатов, которыми мы пользовались вместо долларов, и с полдюжины семейных фото – мама и папа, две девочки-подростка, наверное, сестры, и младенец, видимо, ребенок убитого.

Еще там были всякие пластиковые штуковины: карточка Женевской конвенции, карточка с перечнем пунктов устава сухопутного боя, карточка с перечнем пунктов устава пехотинца. На войне много всяческих правил, но чаще всего действует только одно – правило № 1: "Убей врага, пока он не угробил тебя".

Молодой офицер имел все, что требовалось, и я почувствовал в нем человека, который совершал только правильные поступки. Пластиковому ряду была придана еще одна карточка – спиртного рациона в гарнизонном военторге. Две дырочки свидетельствовали о том, что лейтенант совершил всего две покупки. Если бы в то время такая карточка была у меня, она бы стала похожа на попавший под шрапнель кусок швейцарского сыра.

Последняя карточка была удостоверением личности офицера. Молодой человек оказался Уильямом Хайнсом – первым лейтенантом сухопутных войск.

Я посмотрел на Трап Ван Вина.

– Могу я передать его документы семье?

Вьетнамец понял все без перевода и не колеблясь кивнул.

Я отложил бумажник в сторону. Если этим все и ограничится, родные Хайнса почти через тридцать лет получат его документы. Конечно, при условии, что Пол Бреннер выберется из Вьетнама.

– В письме брату вы говорили, что этого человека убил американский капитан.

Сьюзан перевела, и вьетнамец кивнул.

– У нас есть фотографии человека, который, как мы считаем, и есть тот самый капитан. Возможно, вы сумеете его опознать.

Сьюзан раскрыла перед Тран Ван Вином вторую подборку снимков и перелистала страницу за страницей. Он внимательно всматривался в лицо человека.

Когда ему показали последний снимок, он вернулся к первому, проглядел все снова и что-то сказал. У меня сложилось впечатление, что он не уверен или не хочет производить опознание. И я его не винил.

– Он говорит, – перевела Сьюзан, – что в здании было мало света. Лицо капитана залепила грязь, на нем была каска, сам Тран Ван Вин лежал на втором этаже, далеко от капитана – не мог его как следует рассмотреть, да и времени прошло без малого тридцать лет – память могла подвести.

Пришлось кивнуть. Я куда-то двигался, но, очевидно, забрел в тупик.

– Вы можете рассказать, что видели в тот день? – спросил я у Тран Ван Вина.

Сьюзан задала ему вопрос и перевела ответ:

– Видел именно то, о чем написал в письме.

Я не стал ему говорить, что его письмо и "мое" могли отличаться друг от друга. И продолжал:

– Вы написали, что не поняли, из-за чего произошло убийство. Но упомянули, что лейтенант и капитан спорили. Может быть, лейтенант угрожал капитану? Или не подчинился приказу, или проявил трусость? Мне кажется странным, что два офицера поспорили и один из них вытащил пистолет и застрелил другого. Вы думали над этим? Вам ничего не приходило в голову?

Сьюзан перевела, и Тран Ван Вин пристально посмотрел на меня. Затем ответил.

– Он говорит, – сказала мне Сьюзан, – что до сих пор не понимает, что послужило причиной убийства.

Я не собирался сдаваться так легко. Мы рисковали жизнью, добираясь сюда, убили по дороге четырех человек. Нельзя, чтобы все это пропало впустую.

– Возможно, я плохо помню текст письма или перевод не совсем точен. Не могли бы вы рассказать еще раз, что помните из тех событий.

Вин тяжело вздохнул и промолчал. Вероятно, он не хотел вспоминать о войне.

– Мистер Вин, – продолжал я, – никому не нравится снова переживать те ужасные дни. Но вот я приехал и навестил места, где воевал, – Куангчи и долину Ашау. А потом рассказал обо всем этой даме, и мне стало легче. Прошу вас, вспомните те давние события, и вам тоже станет легче.

Сьюзан перевела, вьетнамец ответил, и она повернулась ко мне.

– Он не хочет об этом говорить.

Что-то здесь было не так.

– Ты точно переводишь? – спросил я у нее.

Сьюзан промолчала.

– Что, черт возьми, происходит?

Она подняла на меня глаза.

– Пол, тебе лучше не знать.

У меня по спине пробежали мурашки.

– Черт побери, я хочу это знать!

– Пол, мы проделали долгий путь, обнаружили Тран Ван Вина живым. Теперь нам надо выяснить, нет ли у него каких-нибудь других военных сувениров. Потом мы уедем в Ханой и напишем отчет.

Я покосился на вьетнамца. Тот понял, что его гости поругались. Я поднял со стола бумажник и показал Вину.

– Сувенир? – Это слово во Вьетнаме понимали все. – Сувенир de guerre[104]104
  Военный (фр.).


[Закрыть]? Дай-уй сувенир? Сувениры капитана? Трунг-уй. Сувениры лейтенанта? – Я показал на плетеный сундучок. – Много еще сувениров? Бьет?

Вин кивнул, встал и пошел к коробке.

Я повернулся к Сьюзан.

– Ты понимаешь, в чем тут дело?

– Да.

– Ты видела подлинный перевод письма?

– Да.

– Лживая сука.

– Да.

Вьетнамец вернулся с несколькими предметами в руках. Я взглянул на то, что он разложил на столе. Американские военные часы с давным-давно остановившейся секундной стрелкой. Пластмассовая фляга, которой Вин мог бы пользоваться до сих пор, если бы в каком-то другом бою ее не пробил осколок, золотое обручальное кольцо, медальоны военнослужащих и холщовый планшет с бумагами.

На внутренней стороне кольца была выгравирована надпись: "Уилл и Фрэн, 1/15/67" – почти за год до смерти Хайнса.

Я открыл холщовый планшет – в нем оказались письма: от Фрэн, от родителей, от других людей. Я отложил их в сторону и нашел незаконченное, на котором стояла дата: 3 февраля 1968 года.

В письме говорилось:

Дорогая Фрэн!

Не знаю, удастся ли мне закончить это письмо. Ты уже в курсе, что вьетконговцы и северовьетнамская армия наступают по всей стране и даже здесь, в Цитадели в Куангчи. Штаб военных советников попал под обстрел артиллерии. У нас много раненых, которые не могут получить медицинской помоши. Южновьетнамские солдаты бегут, и советникам приходится сражаться, чтобы спасти свои жизни. Вот она, спокойная работенка... Понимаю, что мое письмо звучит пессимистически. Даже не знаю, дойдет ли оно до тебя, но все-таки надеюсь, что дойдет, и хочу, чтобы ты знала...

На этом все обрывалось. Я положил бумагу на стол.

Там же, в холщовом планшете, обнаружилась записная книжка – типично офицерский блокнотец с радиочастотами, позывными, кодами и фамилиями тех, с кем осуществлялась связь во вьетнамской армии. Некоторые странички лейтенант Хайнс использовал в качестве дневника. Я перелистал блокнот. Там были записи о погоде, о встречах, мысли о войне.

Мое внимание приковала дата – 15 января: "Капитана Б. обожают ст. офицеры, но не такие, как я. Постоянные шуры-муры на черном рынке и каждую ночь в борделе".

Я закрыл дневник. Судя по всему, этот капитан Б. получал удовольствие от войны. По крайней мере до Тета.

Я посмотрел на Вина. Показал на вещи на столе, затем на себя. Он кивнул. Я перевел взгляд на Сьюзан.

– Родные Хайнса захотят получить вот это. И еще они захотят узнать, как умер лейтенант Уильям.

– Ты же знаешь, как он умер, – ответила она. – Убит в бою.

– Извини, его убили.

– Им ни к чему об этом знать.

– Я не могу говорить за родных Хайнса. Но меня направили сюда, чтобы я выяснил, кто убил лейтенанта.

– Нет. Тебя направили не за этим. Тебе поручили выяснить, жив ли еще свидетель преступления. Он жив. Тебя просили разузнать, есть ли у него военные сувениры. Они у него есть. Ты должен был попытаться их взять. Он их отдает. В Вашингтоне знают имя убийцы – того, кто изображен на фотографиях. А нам с тобой ни к чему его знать. Тебе ни к чему.

– Ошибаешься. – Я посмотрел на сложенный лист желтой бумаги, последний сувенир из сундучка Тран Ван Вина. И развернул лист. Список личного состава, напечатан под старую копирку, но текст вполне различим. Первая строка гласила: "Состав американских военных советников в г. Куангчи, Южный Вьетнам. 3 января 1968 г.".

Я пробежал список глазами. В группе американских военных советников значилось шестнадцать человек – все офицеры и старшие сержанты. Работенка не слишком опасная, пока что-нибудь не пойдет шиворот-навыворот, как в Куангчи во время новогоднего наступления.

Командовали группой подполковник Уолтер Дженкинс и старший офицер майор Стюарт Биллингс. Следующий по званию был единственный в группе капитан, а далее следовала череда лейтенантов, среди которых был и наш Уильям Хайнс. Капитана звали Эдвард Ф. Блейк.

Я пододвинул к себе фотоальбом и долго вглядывался в одну из фотографий – ту, где капитан был в галстуке. Затем посмотрел на Сьюзан.

– Вице-президент Соединенных Штатов Эдвард Блейк.

Она закурила и ничего не ответила.

Эх, пропустить бы сейчас стаканчик виски.

Эдвард Блейк – капитан Б.

Вице-президент Блейк был в пяти минутах от того, чтобы на следующих выборах стать очередным президентом страны. Вот только у него была проблема: он убил человека.

Тран Ван Вин сидел очень тихо, но мне почудилось, что у него появились нехорошие предчувствия. И очень спокойно, абсолютно нормальным тоном, чтобы не испугать вьетнамца, я спросил у Сьюзан:

– Как по-твоему, наш хозяин узнал вице-президента Эдварда Блейка?

– В этом-то весь вопрос, – ответила она и закурила.

– Телевизионный прием здесь не очень хороший, – заметил я.

– Мы это обсуждали в Штатах. Там хотели выслушать мое мнение.

– И каково же твое мнение?

– Мое мнение таково: во Вьетнаме каждый способен узнать президента, а может быть, и вице-президента США, потому что их фотографии публикуют газеты. Как во всякой коммунистической стране, газеты здесь дешевые и общедоступные, а население все поголовно грамотное. Вот что я сказала в Вашингтоне.

И еще: новости крайне политизированы – много внимания уделяется тому, что происходит в Вашингтоне. Люди информированы даже в таких местах, как Банхин. А вице-президент Блейк, как ты, вероятно, знаешь, в свою бытность сенатором состоял в Комитете по международным связям и Комиссии по розыскам пропавших без вести. И в связи с этим несколько раз приезжал во Вьетнам. Он личный друг нашего посла в Ханое Патрика Куинна. – Сьюзан покосилась на Тран Ван Вина. – Могут возникнуть проблемы, особенно если Блейк станет президентом США. – Она подняла на меня глаза. – А ты как считаешь?

Я представил, как Тран Ван Вин сидит на местном рынке, покуривает и читает здешнюю "Правду". Вдруг замечает в газете фотографию Блейка, и в его голове звенит колокольчик. Не может быть... Или все-таки может? Братцы! Президент Империалистических Штатов Америки – тот самый малый, о котором я вам рассказывал. Тот, что завалил лейтенанта в Куангчи.

Ну и что из этого следует? Пойдет докладывать о странном совпадении местным властям. А коли так, что произойдет потом? Вот в чем вопрос.

– О чем ты думаешь, Пол? – спросила меня Сьюзан.

– Не понимаю, почему в Вашингтоне так разнервничались и почему Эдвард Блейк потерял сон, если он, конечно, в курсе того, что здесь происходит, в том числе задания Пола Бреннера. Шансы за то, что наш хозяин кого-то опознает, очень невелики.

– Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть, – ответила она.

– Тебе станет легче, если ты убьешь этого человека?

Сьюзан не ответила.

– Фотографии показались ему знакомыми. Сейчас он не назовет имени. Но не исключено, что когда-нибудь оно всплывет у него в голове. Например, прочитает в газете о приезде вице-президента США. Кстати, Эдвард Блейк как раз сейчас с официальным визитом в Ханое.

– Какое совпадение! – отозвался я. – Он понял, что у него проблемы, и поэтому явился сюда?

– Не знаю... Думаю, пока он не в курсе. Помощники сообщат ему, когда мы прибудем в Ханой. Но это моя догадка.

– Значит, мы даже не знаем намерений тех, кто нас послал? Что они собираются делать: прикрывать Блейка или шантажировать его?

Она опять не ответила и продолжила:

– В сельских районах газеты выходят раз в неделю. Значит, фоторепортаж о визите Блейка попадет в следующую. Вьетнамцы любят сопровождать современные снимки фотографиями военных лет и сообщать, чем занимался человек во время войны. И теперь напишут, что Эдвард Блейк в шестьдесят восьмом году воевал под Куангчи, но с тех пор стал другом Вьетнама. Им нравятся такие штучки. – Она посмотрела на меня в упор. – Ну так как ты считаешь, что произойдет дальше? Наш приятель увидит два снимка рядом, сопоставит все и поймет, что капитан Блейк и вице-президент Блейк – один и тот же человек.

– Я, по-твоему, защищаю его жизнь?

Сьюзан промолчала.

– Выходит, – продолжал я, – этот человек прошел десять лет ада только ради того, чтобы ты ухлопала его в собственном доме? И все потому, что он может когда-нибудь кого-то вспомнить?

Пока гости говорили по-английски, мистер Вин продолжал курить. Он, наверное, считал нас невоспитанными людьми, но был достаточно вежлив, чтобы не сказать об этом в лицо. А я гадал, сумел ли он расслышать в нашей речи имя Блейка.

– Он мог, пока мы говорили, разобрать фамилию вице-президента? – спросил я у Сьюзан.

– Нет, – ответила она. – По-вьетнамски оно пишется и произносится по-другому. Без значков тона он его не поймет. Но реестр военнослужащих лучше забрать, чтобы наш приятель не сравнил написание фамилии в газете и в списке. И еще: ему запомнится наш приезд сюда и... этот фотоальбом.

Я смотрел на Сьюзан и думал: любил ли я ее по-прежнему? Да, но это пройдет. Верил ли? Никогда этим не грешил. Злился? Злился, но был под впечатлением ее профессионализма. Она оказалась хороша. И вот еще что: собиралась ли она совершить насилие? Этот вопрос она как раз и решала.

Сьюзан сделала несколько затяжек и сказала:

– Как жаль, что ты так чертовски разболтался.

– Мне за это платят. И за это называют сыщиком.

Она улыбнулась и, вспомнив, что мы совершенно забыли о хозяине, принялась с ним о чем-то болтать. Может быть, спрашивала, где он достал свой земляной пол. Угостила еще одной сигаретой и, вытащив из кармана счет из мотеля, что-то записала на обороте, наверное, они обменялись кулинарными рецептами. Но оказалось, что это адрес его родственника в Дьенбьенфу.

– Вот сюда надо выслать письмо мистера Вина.

– Зачем? – спросил я. – Ведь его все равно укокошат. Ты или кто-нибудь другой.

Сьюзан промолчала.

Тран Ван Вин улыбнулся мне.

– Давай выбираться отсюда, пока не началась кутерьма, – предложил я.

– Мы в безопасности, – отозвалась она. – Ты не поверишь: наш хозяин – секретарь деревенской партийной ячейки. – Она кивнула на плакат с изображением Хо Ши Мина. – Солдаты сюда не явятся, если он сам их не позовет.

Я посмотрел на дядюшку Хо. Мне, как всегда, везет: угодил в гости к самому главному здешнему комми. И он не отказался сотрудничать. Если бы Сьюзан правильно перевела мои вопросы о том дне, когда Вин видел, как капитал Блейк убил лейтенанта Хайн-са, он бы ответил.