Текст книги "Возвращение Арабеллы (СИ)"
Автор книги: Нелли Искандерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Пользуюсь случаем поздравить Вас с получением дворянства, мистер Уоллес, – с лёгкой иронией ответила она, – Однако, как я вижу, Вас уже мало интересует перспектива стать мужем герцогини Мальборо? Возможно, у Вас теперь другие планы? Вы уже обрели славу Рейли, и может быть, теперь собираетесь пойти по его стопам и унаследовать Джеймсу Саунтону?
– Думаю, герцогиня, Ваши умозаключения преждевременны, – вздохнул он и выразительно взглянул на собеседницу. В его глазах Арабелле почудилась прежняя боль, которую она видела когда-то на Тортуге
– Вы получили моё послание? – спросила она, глядя прямо ему в лицо
– Да, герцогиня, но, как мне кажется, Вы слишком торопите события, – вновь поклонился он, – мы с Вами едва знакомы
– Разве? – удивилась она, – когда-то мы были лучшими друзьями
– Вы ошибаетесь, герцогиня. Я был другом капитана Сильвера, а не герцогини Мальборо. Именно поэтому я говорю Вам, что мы едва знакомы.
– Но Вы же сами говорили мне, что более всего желаете этой свадьбы, – Арабелла не понимала игру, которую ведёт её бывший друг, и это раздражало её.
– Я говорил это своему другу Питеру Сильверу, а не Вам, герцогиня, – ответил Питт, – и речь была не о Вас, а об Арабелле Брэдфорд, которую я знал на Нью-Провиденс
– Разве Арабелла Брэдфорд, Питер Сильвер и герцогиня Мальборо – не один и тот же человек? – Арабелла окончательно разозлилась, и теперь готова была броситься на бывшего квартирмейстера. Она сильно сжала веер и перчатки, которые держала в руках, и едва сдерживалась, чтобы не бросить их ему в лицо, – чем же провинилась перед вами герцогиня? Тем, что унаследовала этот титул от предков, или тем, что когда-то была пиратом? Может быть, Вас не устраивает, что четыре года она была Вашим капитаном?
Гневную тираду прервал скрип открывающейся двери. Девушка замолкла. Вверху раздались шаги, и королевский камердинер, увидев стоящих на лестнице знатных господ, бегом спустился по лестнице, стараясь не мешать им выяснять отношения. Арабелла уже не раз слышала от Солсбери, что вся почтительность королевских слуг – лишь видимость, и что на деле эти проныры большие сплетники, которым доставляет удовольствие перемывать косточки придворным. Она пожалела, что дала волю чувствам, забыв о том, что находится в Кенсингтоне, где даже мышь под ковром может оказаться шпионом очередного высокопоставленного интригана.
– Простите меня, господин Уоллес, – примирительно произнесла она, метнув быстрый взгляд в сторону удаляющегося камердинера, – я немного вспылила. Вы, безусловно, имеете полное право поступать так, как Вам вздумается, не спрашивая никого, в том числе и меня. Я больше не Ваш капитан, и Вы полностью свободны в своём выборе.
– Вы были очень жестоки со мной сейчас, герцогиня, – медленно подбирая слова, произнёс Уоллес. Он так и не понял причины столь разительных перемен в поведении девушки, полагая, что это лишь ещё одна попытка указать ему на его место, – мне казалось, что Вы всегда знали о моём отношении к мисс Брэдфорд. Если Вы полагаете, что служба под Вашим началом показалась бы мне унизительной, то Вы просто не способны понять тех чувств, которые я к Вам испытывал.
– Если это так, то почему Вы не появились в Мальборо-Хаусе? К чему весь этот маскарад? Зачем делать вид, что Вы совсем не знаете меня? Насколько мне известно, у Вас была возможность убедиться, как к Вам относится стоящий перед Вами человек, какое бы имя он не носил.
Питт смутился и потупил взгляд. Он понял намёк Арабеллы – ведь она не раз рисковала жизнью, бросаясь ему на помощь. Но её столь внезапное превращение задело его, и ему на какое-то время действительно показалось, что новоиспечённую герцогиню волнует лишь то положение, которое она занимает в высшем свете.
– Простите меня, Арабелла, – снова вздохнул он, – видимо, я законченный дурак. Мне казалось, что для Вас сын рыбака – всего лишь бывший друг, и герцогиня Мальборо никогда не опустится до брака с таким безродным существом как я.
– Для герцогини Мальборо нет ничего важнее верности, преданности и чести, – резко ответила Арабелла, всё ещё обиженная поведением бывшего квартирмейстера, – а Вы обладаете всеми этими качествами в большей степени, чем все остальные.
– А любовь? Смею ли я надеяться на то, что Вы когда-нибудь полюбите меня? – с замиранием сердца спросил Уоллес.
– Вы мне очень нравитесь, Питт, – тихо произнесла Арабелла, и на щеках её выступил лёгкий румянец. Сердце её учащённо забилось, и ей вдруг показалось, что она испытывает то же, что и когда-то в присутствии Саунтона
– Но любите ли Вы меня? Способны ли Вы полюбить меня когда-нибудь?
– Понимаете, Питт, – в синих глазах девушки отразилось сомнение, – это чувство было запретным для меня в течение четырёх лет, ведь никто не должен был догадаться о том, что я – женщина. Поэтому мне очень трудно привыкнуть к тому, что теперь всё по-другому. Мне кажется, нам надо всё же назначить дату свадьбы, поскольку я не вижу вокруг себя ни одного человека, к которому относилась бы с той же теплотой, что и к Вам.
На смуглом лице Арабеллы снова вспыхнул румянец, а тонкие пальцы её, лежащие на перилах лестницы, вдруг задрожали. Заметив это, Уолесс взглянул в её синие глаза, и увидел, что в них стоят слёзы. Но девушка, поддавшись минутному порыву, тут же гордо вскинула голову и отвернулась.
– Пойдёмте отсюда, Питт, – собрав в кулак всё своё самообладание, она говорила ровным и спокойным голосом, но Уоллесу почудилось, что он слегка дрожит, – Вы ещё не знаете Кенсингтон. Наверняка, наш разговор подслушивает не менее пяти придворных интриганов. Так что не более чем через час все местные сплетники будут знать о нём.
– Чего Вы боитесь, Арабелла? – Питт уже не скрывал своих чувств, и с нежностью смотрел на собеседницу. Девушке всё труднее было сохранять самообладание, и она почувствовала лёгкое головокружение. «Неужели я действительно люблю его?» – подумала она и, стараясь казаться спокойной, ответила:
– Вы знаете, что я сама просила разрешения на наш брак, и Её Величество любезно согласилась на это. Поэтому надо немедленно сообщить ей дату свадьбы, пока её мнение не переменилось под влиянием очередного придворного интригана. Вы сами понимаете, что многие желали бы прибрать к рукам имущество Мальборо, и не остановятся ни перед чем, чтобы добиться цели.
– Но Вы, Арабелла? Разве Ваше мнение ничего не значит?
– Моё мнение уже было доведено до Её Величества, но любая задержка может означать, что я передумала, и это развяжет руки другим претендентам, – в её голосе прозвучали резкие нотки, и она, увидев вновь изменившееся лицо Уоллеса, пожалела о том, что не сдержала гнев.
– Значит, Вы просто хотите обезопасить своё имущество? Вы не любите меня? – произнёс он, вновь воскресив в памяти былые сомнения
– Вы опять за старое, мой дорогой Питт, – ласково произнесла Арабелла, глядя в глаза своему другу, – пойдёмте отсюда, а разговор закончим в Мальборо-Хаусе, – и она, взяв его за руку, потянула вниз по лестнице. Дойдя до полуоткрытой двери, ведущей в парадный коридор, она услышала быстрый шёпот и звук тихих удаляющихся шагов. Толкнув Уоллеса в бок, она шепнула ему:
– Слышите? За нами следили.
– Вам то что? – шепнул ей Питт, попытавшись обнять её за талию, но изящная рука Арабеллы, вдруг оказавшаяся в его руке, помешала ему осуществить этот дерзкий манёвр.
– Насколько мне известно, мы с Вами пока ещё неженаты, – ласково, но твёрдо шепнула она на ухо старому другу, – так что держите себя в рамках этикета, господин Уоллес, – и, сжав его руку в своей, добавила, – не сердись на меня, Питт.
Открыв дверь в коридор, они увидели важно прогуливающихся по галерее придворных. Шагах в двадцати от двери изящной походкой спешили куда-то две юные сестрички. Девушки о чём-то перешёптывались друг с другом и тихо хихикали. «Всё тайное становится явным», – подумала Арабелла, – «через полчаса наш разговор с Уоллесом будет обсуждаться всеми светскими сплетниками. Хотя какое мне дело до этого», – подумала она и шепнула своему спутнику:
– Немедленно идём к Её Величеству. Месяца для подготовки к свадьбе вполне достаточно, поэтому я буду предлагать двадцатое июля.
Уоллес попытался было что-то сказать, но Арабелла вновь шепнула ему:
– Даже не пытайся возражать. Мне стоило огромных усилий добиться согласия королевы, и я не намерена отступать, – и она крепко сжала руку бывшего квартирмейстера, сердце которого отчаянно колотилось от столь внезапно свалившегося на него счастья.
Королева встретила их приветливо и радушно. Отослав Мэшем, увивающуюся возле своей повелительницы и не желающую оставлять её наедине с «этой противной Мальборо», она взглянула на стоящих у двери старых друзей. Арабелла была спокойна и невозмутима, но в синих глазах её светились весёлые искорки. Бледное лицо потупившегося Питта Уоллеса заливала краска смущения.
– Ну что, господа флибустьеры, – многозначительно улыбнулась королева, – Вам всё же удалось договориться относительно даты свадьбы? Надеюсь, всё обошлось без кровопролития, а то меня уверяли, что Ваше объяснение друг с другом будет сопровождаться, по меньшей мере, поединком на шпагах или абордажных саблях?
– Да, Ваше Величество, переговоры прошли вполне мирно, – Арабелла смутилась, поняв, что Анне уже известны все подробности разговора на лестнице, – мы назначаем свадьбу на двадцатое июля.
– Так скоро? – удивлённо подняла густые брови королева, – и мистер Уоллес не возражает?
Арабелла метнула на своего спутника быстрый взгляд. Тот, выдержав короткую паузу, произнёс:
– Разумеется, Ваше Величество, я согласен. Я с детства был влюблён в мисс Брэдфорд и не переставал любить её даже тогда, когда думал, что её нет в живых.
– Ваша верность и преданность заслуживает высокой похвалы, мистер Уоллес, – одобрительно взглянула на него королева, – несмотря на Ваше происхождение, Вы вполне достойны того рыцарского звания, которое было Вам даровано. Вы напоминаете мне Гавейна – такой же храбрый, верный и честный, – добавила она, испытующе взглянув на молодого человека
– Как рыцарь он всегда был для меня образцом для подражания, Ваше Величество, – почтительно поклонился Уоллес, – однако в отношениях с женщинами Гавейн уж слишком часто увлекался.
– Вы не перестаёте меня удивлять, Питт, – многозначительно пробормотала королева, – где Вы воспитывались?
– Меня и несколько других детей из простых семей воспитывали вместе с дочерью губернатора Брэдфорда, – ответил он, – мы дружили с детства, поэтому губернатор разрешал нам присутствовать на занятиях с учителями мисс Брэдфорд, а потом она давала нам читать свои книги.
– Хорошо, господа флибустьеры, – улыбнулась Анна, – даю вам своё благословление. Надеюсь, мне не придётся об этом жалеть.
– Мы оправдаем Ваше доверие, Ваше Величество, – радостные влюблённые поклонились своей государыне и покинули королевские покои. Они были по-настоящему счастливы – впервые за многие годы.
Глава 16. Тайна миссис Брэдфорд
Пока Арабелла выясняла отношения с Питтом Уоллесом, Дженнифер Марианна в задумчивости стояла перед мольбертом. Размеренная и неспешная жизнь в замке Мальборо побудила герцогиню вернуться к прежним увлечениям. Окончательно вступив в права наследования, женщина взяла в руки управление хозяйством, но её романтическая натура требовала чего-то большего, нежели будничные дела и беседы с прислугой. Возвращаться в Кенсингтон не хотелось – придворная жизнь казалась герцогине кромешным адом, в котором шипят ядовитые змеи, готовые ужалить каждого, кто осмелиться пройти мимо. Она всегда была в семье «белой вороной» – Джон и Арабелла, её брат и сестра, были прирождёнными авантюристами. Они унаследовали любовь к риску от матери, Елизаветы Дрейк, и её отчаянного предка. Сама же Дженнифер же была скорей похожа на отца, Уинстона Черчилля, с его девизом «Верный, но невезучий». Её не привлекали ни интриги, ни блистательная жизнь высшего света, в которой купалась её старшая сестра Арабелла, любовница Джеймса Стюарта, брата короля Якова. Проведя два дня в бесконечных и нудных разговорах о выборе меню, покупке дров, чистке каминов, на третий миссис Брэдфорд решила, что настала пора перемен. Её дочь накануне выехала в Дувр, чтобы попрощаться с командой и предложить им подписать новый договор, поэтому герцогиня осталась в полном одиночестве. В надежде хотя бы чем-нибудь занять своё время, она с раннего утра отправилась на чердак, чтобы прикоснуться к вещам, многие из которых были свидетелями её юности. Всё утро она провела там, и наконец-то отыскала свой любимый мольберт, подаренный Джоном в день её двенадцатилетия. Стряхнув пыль, Дженнифер любовно погладила слегка облупившуюся доску, испачканную разноцветными пятнами. Это был товарищ её детства, в компании которого мечтательная мисс Черчилль порой проводила целые дни и ночи, пытаясь запечатлеть цветущие яблони во дворе, таинственные башни Сент-Джеймсского дворца и шумную улицу Пэлл-Мэлл. Она поднималась с рассветом и яркими мазками рисовала восходящее солнце, вездесущих мальчишек-газетчиков и уличных торговцев с их переносными лотками. Затем приходил черёд нарядных всадников и позолоченных экипажей, весь день напролёт разъезжавших по самой модной улице Лондона, а под вечер на мольберт ложились холсты с изображением ночного города, луны и звёзд, освещавших небо над королевской резиденцией и величественным собором. Так медленно и размеренно шли дни, месяцы и годы, пока чёрная грозовая туча, нависшая над домом Черчиллей, не побудила её отца отправить дочь в Новый Свет, к родне её матери. Столько лет прошло, и вот этот мольберт снова с ней! Порывшись в дальнем углу, где в беспорядке валялись какие-то доски, старые светильники, обломки мебели, Дженнифер отыскала свои кисти. Их ворс по-прежнему мягок – она всегда хорошо отмачивала их после работы. Женщина встала с колен и, отряхнув подол домашнего платья, направилась к выходу. За дверью её поджидал слуга – молодой деревенский парень лет двадцати, крепкий, белобрысый, с серыми глазами и жёлтыми веснушками, рассыпанными по лицу подобно солнечным брызгам.
– Подойди сюда, Джеймс, – обратилась она к юноше
– Иду, моя госпожа. Что Вам угодно? – поклонился он.
«Хорошо же Сара вымуштровала слуг», – подумала про себя Дженнифер, – «не то, что у нас в Новом Свете». Лицо парня выражало готовность исполнить любой приказ хозяйки.
– Возьми, пожалуйста, мольберт и кисти, и отнеси их в мой кабинет. Только осторожно, не повреди.
Юноша легко, будто пушинку, поднял мольберт и направился к выходу.
«Наш Антуан уже давно спросил бы, почему я не хочу купить новый», – мысли о Новом Свете по-прежнему не покидали Дженнифер, – «а этот просто исполняет приказ. Интересно, если я прикажу ему перенести мои вещи в эту каморку, он тоже послушается?». Герцогиня улыбнулась, представив себе, как здоровенный детина переделывает пыльный чердак под спальню своей госпожи. Они уже покинули комнату, и юноша медленно начал спускаться вниз.
– Осторожно, Джеймс! – обеспокоено воскликнула Дженнифер, увидев, что тот едва не уронил драгоценный мольберт
– Всё в порядке, моя госпожа, – невозмутимо ответил тот, – не волнуйтесь, я крепко держу его.
Наконец, они достигли кабинета герцогини. Он располагался по соседству с роскошной спальней, ещё недавно принадлежавшей Саре и Джону. Поставив мольберт, юноша молча удалился. Дженнифер окинула взглядом своё рабочее место. Недоставало только красок. Конечно, можно было бы послать в лавку слугу, но имевшая некоторый опыт миссис Брэдфорд понимала – нельзя доверять подобное человеку, не имеющему никакого представление о живописи. Поэтому к полудню она уже объездила добрую половину Лондона в поисках того, что отвечало её строгому вкусу, а к обеду искомые краски уже прибыли в Мальборо-Хаус. Оставалось выбрать сюжет. Улица Пэлл-Мэлл? Но она уже столько раз рисовала её. Сент-Джеймс? Ещё одна картина художника-любителя с изображением королевской резиденции? Нет. Но что же тогда? Дженнифер прислушалась к ровному биению своего сердца. За последние десять лет в её жизни произошло много весьма драматических событий, и она особенно остро ощутила необходимость ценить каждое безвозвратно ускользающее мгновение. «Яблони в цвету», – вдруг подумала она. Это был один из её любимых образов – облепленные белоснежно-розоватыми цветами ветви в лучах восходящего солнца. Она вдруг остро ощутила потребность запечатлеть их, пока свежий летний ветер не унёс остатки нежных яблоневых лепестков. В течение недели Дженнифер занималась эскизами и набросками, постепенно обретая прежнюю сноровку и отвлекаясь лишь тогда, когда слышала за воротами цокот копыт и скрип кареты, возвещавшие о возвращении её дочери. Наконец, предварительная работа была закончена, и герцогиня приступила к самому полотну. Она уже уверенно держала кисть и смешивала краски, добиваясь необходимых ей оттенков, а мазки её уже были так же точны и аккуратны, как и прежде, в дни её юности. Поставив мольберт напротив раскрытого окна, Дженнифер попеременно глядела на цветущие яблони и на результаты своих первых трудов. На холсте уже явственно проступали яркие зелёные пятна яблоневых листьев, и изящные тонкие лепестки, как отсветы летнего сна, белоснежными бликами светились среди них. Герцогиня тщательно старалась запечатлеть то мгновение, когда на утреннее солнце, ещё не слишком яркое, проступает сквозь чуть розоватые прозрачные лепестки, создавая ту минутную, но прекрасную иллюзию, заставляющую англичан восхищаться яблоневым цветом, а японцев – восхвалять мимолётность цветения сакуры. Романтическое и поэтичное настроение, которое навевали эти белоснежные цветы, всё более и более захватывали её, заставляя раскрываться тайные глубины её сердца. Дженнифер отошла от мольберта и удовлетворённо взглянула на рождающееся творение. Но всё же чего-то не хватало этому пейзажу, и ей очень захотелось изобразить свою дочь в тот день, когда она, ещё одетая в мужской камзол, впервые ступила на каменные плиты двора. Воображение живо нарисовало ей эту картину, а пальцы легко орудовали кистью, следуя движениям её сердца и отражая то, что было когда-то ею пережито. Герцогиня отошла от мольберта и, вновь взглянув на неоконченное произведение, начала тщательно прорабатывать уже намеченный ею облик стоявшего на дорожке юноши. И вновь мазки легко, будто бы сами собой, ложились на холст, выявляя очертания видений, всплывавших перед глазами миссис Брэдфорд. Прервав свои занятия, она вновь отошла назад. Что-то в облике дочери показалось ей странным – девушка получилась слишком уж высокой и плечистой, а лицо, пусть пока не завершённое, уже приобрело совершенно другие черты. Дженнифер была абсолютно уверена, что ей удалось передать неподражаемый сапфирово-синий цвет глаз Арабеллы, но, всё же, взгляд их был не совсем такой, как когда-то у капитана Сильвера. Скорее, это был взгляд не юноши, а зрелого и опытного человека. Пожалуй, она перестаралась с носом – горбинка оказалась слишком заметной – у её дочери нос более прямой. Пытаясь исправить допущенные ошибки, герцогиня вновь подошла к холсту и взялась за кисти. Образы, возникающие в её воображении, заставили её окончательно забыть о времени, и она лихорадочно работала, пытаясь запечатлеть мимолётные, беспрестанно сменявшие друг друга видения. Она даже не расслышала стук в дверь и голос слуги, приглашавшего свою госпожу к обеду. В дверь постучали сильнее, но она была ещё слишком поглощена работой и не слышала ничего, кроме постоянно звучавшей в её душе мелодии. Неожиданно за её спиной раздался раскатистый бас Вольверстона. Одноглазый силач, которого позвал встревоженный долгим отсутствием хозяйки Джеймс, без труда справился с запертой на лёгкий крючок дверью.
– Господи, миссис Брэдфорд! Неужели Вы так хорошо помните его лицо? Это же просто вылитый Блад, – воскликнул он, едва ступив на порог комнаты.
Герцогиня обернулась, и кровь прилила к её щекам. Взглянув на полотно, она вдруг поняла, что вместо Арабеллы с уже почти завершённого полотна на неё взирал пиратский капитан Питер Блад. Именно таким он был в свои тридцать пять лет, когда, оправившись от ранения, покидал дом её дяди, мистера Уинфреда. С недоумением глядела герцогиня на собственное творение, так неожиданно и предательски раскрывшее её подлинные чувства, которые она скрывала даже от самой себя. Вольверстон смущённо молчал, понимая, что невольно оказался посвящённым в чужую тайну. Ещё несколько минут прошло в полной тишине. Миссис Брэдфорд глядела на картину, а Вольверстон – на изумлённую герцогиню. Наконец, Нэд тихо кашлянул и медленно произнёс:
– Гарри просил меня пригласить Вас к обеду… Он пытался сообщить Вам об этом, но Вы заперлись в комнате
– Я задумалась, – с трудом подбирая слова, ответила герцогиня, – я хотела изобразить свою дочь, но получился он, – и женщина смущённо опустила глаза, изо всех сил пытаясь казаться невозмутимой.
– Значит, Вы его до сих пор любите? – осторожно поинтересовался Нэд
– Не знаю, – она всё ещё пыталась отрицать свои чувства, но непослушный румянец уже заливал щёки. В дверь вновь постучал Гарри, но Вольверстон попросил его подождать за дверью
– Может быть, мы с Вами пообедаем здесь, и поговорим по душам? – почтительно спросил он
– Вы правы, Нэд, – смущённо ответила герцогиня, – скажите Гарри, чтобы подал обед в кабинет
Вольверстон высунулся в коридор, и вполголоса передал распоряжение госпожи, а сам продолжал стоять у полуоткрытой двери, предоставив Дженнифер возможность оправиться от потрясения. Когда на кофейный столик уже были водружены изысканные яства, приготовленные по Кенсингтонским рецептам, Нэд вновь плотно закрыл дверь в кабинет. Они сидели за столом и молча глядели в глаза друг другу.
– Значит, Вы всё-таки любите его? – вновь переспросил Вольверстон, – но ведь Вы дважды были замужем, герцогиня? Вы любили Ваших мужей?
– Я вышла за Брэдфорда, когда мне было шестнадцать. На этом настоял мой дядя, поскольку я была беременна от Питера, – щёки герцогини вновь залила краска, – Джеймс был очень добр ко мне, и он вначале заменил мне отца, и лишь затем я привязалась к нему как к супругу.
– Значит, Вы не любили Брэдфорда? – переспросил Нэд
– Я по-своему любила Джеймса, – смущённо ответила она, – у нас было много общих интересов, а к Арабелле он всегда относился как к собственной дочери. Он очень переживал из-за смерти сына от первого брака, а ранение навсегда лишило его возможности снова стать отцом. Именно поэтому моя беременность стала для него желанной.
– А Аламейда? – осторожно поинтересовался Вольверстон, будто бы опасаясь разрушить ту атмосферу доверительности, которая вдруг возникла между ними.
– За Антонио я вышла от отчаяния, не зная, как жить дальше. Он исполнял все мои прихоти, носил меня на руках и был рыцарем без страха и упрёка. Его я тоже любила, но так, как любят рыцаря, готового отдать жизнь за свою возлюбленную. Это было скорее восхищение его щедростью, великодушием и отвагой. Рядом с Антонио я чувствовала себя королевой, но, наверное, единственной настоящей любовью в моей жизни так и остался Питер Блад. Именно с ним я всегда сравнивала всех остальных…
Вечером в Кенсингтоне был бал. За окном уже стемнело, а Арабелла и Уоллес так и не вернулись домой. Дженнифер и Вольверстон сидели на диване в кабинете и тихо беседовали. Треск дров в камине, тихое, будто ручное, пламя, лизавшее обугленные головешки, остывающие чашки кофе на столике… Оба вдруг почувствовали, что за прошедший день они стали очень близкими людьми…
Почти неделя прошла в неторопливых беседах. Уоллес и Арабелла почти всё время проводили в Кенсингтоне, возвращаясь лишь к вечеру, а Нэд с Дженнифер коротали время за живописью и чаем. Вольверстон много рассказывал о приключениях своего друга, каждый раз забывая упомянуть о любви капитана к его будущей супруге, Арабелле Бишоп. Дженнифер слушала, и в её сердце разливалось приятное тепло.
Однажды вечером, когда Арабелла с Уоллесом очередной раз задержались у королевы, а Дженнифер с Вольверстоном дожидались их, сидя у камина, Нэд тихо произнёс, осторожно взглянув в глаза своей собеседнице:
– Мы с Вами очень сблизились за это время, герцогиня.
– Да, Нэд, ты – мой самый лучший и самый верный друг, – столь же тихо ответила она.
– Может быть, в этом случае Вы согласитесь выйти за меня замуж? Я знаю Вашу тайну, и мы вместе проводить длинные вечера, и вспоминать его… Мы оба любим его, хотя и по-разному. Для Вас он – любовь всей жизни, для меня – старый добрый товарищ. Но мы оба понимаем, что он любит свою супругу и будет верен ей до конца жизни. Такой уж он человек – в его сердце может жить лишь одна любовь – его супруга.
Герцогиня задумалась. Предложение Вольверстона показалось ей заманчивым – дочь с головой погрузилась в придворную жизнь, она фаворитка королевы и вот-вот выйдет замуж за своего Питта Уоллеса. А она сама? В чём заключается её жизнь? Конечно, многие светские щёголи будут рады предложить ей свою руку, но нужны ли они ей? А Вольверстон – старый добрый друг, который прекрасно понимает, что сердце её навсегда отдано другому… Любовь-дружба, душевная близость с родным человеком, который посвящён все её тайны, и от которого ничего не надо скрывать… Наверное, это – то, что ей действительно нужно – ведь она никогда не дождётся своего Питера Блада…
– А если у нас будут дети, смогут ли они оспаривать наследство Арабеллы? – герцогиня осторожно, стараясь не задеть Вольверстона, задала волновавший её вопрос
– Не думаю, – задумчиво ответил он, – наследство переходит к старшему из детей, а, согласно решению суда, Арабелла уже является Вашей наследницей. Наши дети, если они когда-нибудь и родятся, унаследуют моё состояние, а оно не так уж мало. Что касается титулов, то я теперь тоже дворянин, удостоенный рыцарского звания. Так что они смогут появляться при дворе и занимать высокие должности. Никогда не мог себе представить, что сын Нэда Вольверстона, бывшего морского разбойника, сможет прогуливаться в Кенсингтонском дворе и на равных разговаривать с герцогами и пэрами!
Старый морской волк рассмеялся, и от его смеха на душе у Дженнифер вдруг стало необыкновенно легко.
– Думаю, Нэд, – ласково улыбнулась она, – я приму Ваше предложение. Вы будете моим супругом, и мы по-прежнему останемся лучшими друзьями. Что касается Блада – Вы правы, мне его никогда не дождаться, – и она тихо вздохнула. Вольверстон ласково обнял её за плечи.
– Ничего, герцогиня, как-нибудь проживём, – ободрил он женщину, – Вы будете рисовать его портреты, а я пошлю несколько на Ямайку. Пусть полюбуется на яблони в цвету, которые он так любил. Только не забудьте сделать копию для меня, – и Нэд приглушённо рассмеялся.
Растроганная герцогиня вытерла навернувшиеся на глаза слёзы.
– Только не рассказывай ему ни о чём, – она выразительно взглянула на своего старого товарища, – скажи просто, что это подарок герцогини Мальборо.
– Хорошо, – ответил тот, – мы отправим его на корабле Хэндса и завернём так, что никто не увидит полотна до того, как сам Блад развернёт подарок.
– Спасибо тебе, Нэд, – женщина обняла Нэда за плечи, – что бы я без тебя делала. Ты мой самый лучший друг.
Уже стемнело, когда из Кенсингтона вернулась счастливая Арабелла со своим неизменным спутником. Они уже собирались сообщить, что вскоре отбывают в Вудсток для подготовки замка к свадьбе, но Вольверстон с загадочным видом пригласил обоих проследовать за ним в кабинет.
– Я должен сказать вам кое-что, ребята, – многозначительно произнёс старый морской волк, едва тяжёлая дубовая дверь плотно закрылась, – только не удивляйтесь.
Бывшие флибустьеры с интересом взирали на своего былого соратника, на морщинистом лице которого застыла хитрая, но счастливая, улыбка.
– Мы с миссис Брэдфорд очень сблизились за это время, – начал было он, но Арабелла, взглянув в его единственный глаз, каким-то шестым чувством осознала, что произошло между её матерью и бывшим флибустьером.
– Вы с мамой? Это правда?
– Мы собираемся пожениться, – смущённо улыбнулся он, – надеюсь, ты не против?
– Я очень рада, что вы оба будете счастливы, – в глазах девушки светилась радость – наконец-то и мать её найдёт своё счастье, а ведь на её долю выпало столько страданий! – Завтра я поговорю с Её Величеством и постараюсь уговорить её дать согласие. Ведь я выхожу за Уоллеса, а ты теперь тоже дворянин!
– Спасибо тебе, моя девочка, – растроганно произнёс старый морской волк. Надеюсь, что все мы наконец-то будем счастливы.
На следующий день высочайшее разрешение было получено – Анна, Стюарт, уже смирившаяся с тем, что представители славного рода Мальборо выбирают себе в мужья новоиспечённых дворян, родители которых были простыми людьми, скрепя сердце, дала согласие и на этот брак. На двадцатое июля были запланированы уже две свадьбы – одна – Арабеллы и Уоллеса, и другая – Дженнифер и Вольверстона.
Так закончилась история любви Дженнифер Марианны Брэдфорд, которая с тех пор всё больше и больше времени проводила в своём кабинете в обществе мольберта, красок и собственного супруга, поэтому к концу её долгой жизни в Мальборо-Хаусе было немало картин, изображающих Питера Блада и его друга Нэда Вольверстона.
