Текст книги "Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Учитывая пожелания команды и исходя из наших финансовых возможностей, мы с артельщиком накануне вечером составляли меню, а утром чуть свет он с кем-либо из краснофлотцев отправлялся на базар, закупал все, что требуется на завтрак, обед, ужин, причем брал у торговцев расписки. Продукты, доставленные на корабль, приходовались, затем отправлялись на камбуз плавучей базы.

Поскольку пайков мы не получали, то каждый экипаж питался по своему вкусу и разумению, в пределах денежного лимита. Ревизоры соревновались, кто лучше и вкуснее накормит свою команду. Питались вообще-то мы сытно.

Конечно, я не сразу стал опытным хозяйственником: на первых порах каждый месяц приходилось покрывать недостачу из собственной зарплаты. На других лодках тоже такое случалось.

Осенью, после проведения тактических учений, весь флот под флагом командующего совершал поход по портам Крыма и главным образом Кавказа – до Батуми включительно. При этом проводились тактические учения с высадкой десантов, артиллерийской стрельбой и т. д.

Подводные лодки выходили из порта обычно раньше других кораблей, занимали назначенные позиции и при появлении крейсера "Коминтерн" производили по нему учебные атаки, не выпуская торпед.

Посещение портов обычно выливалось в своеобразный праздник. Население, особенно молодежь, горячо нас приветствовало, местные власти устраивали в театрах, клубах и в парках встречи с моряками. На флоте эти походы получили прозвище "мандариновых". Объяснялось это тем, что осенью на Кавказе поспевали фрукты и корабли получали от местных властей в подарок целые ящики яблок и мандаринов. Все, кто располагал деньгами, старались и домой прихватить хоть немного фруктов. Охотно покупали моряки и крохотные финиковые пальмы в горшочках – тогда этот сувенир был в большом ходу. Но где хранить покупки? Нашим друзьям с надводных кораблей все было проще. А каково нам, подводникам,ведь у нас нет ни кают, ни шкафов?

Перед уходом из Батуми стало известно, что весь наш дивизион идет в Поти надводным ходом для отработки совместного плавания. Командир, объявив это, строго предупредил:

– Ничего лишнего с собой не брать!

Многие приуныли. И я тоже. Угораздило купить проклятую пальму и мандарины... Был у нас старшина сверхсрочник Сапиро – отличный радист, но балагур нестерпимый. Заметив мою озабоченность, он хитро улыбнулся:

– Штурман, куда будем девать наши подарочки?

Развязность его мне не понравилась, и я сердито ответил:

– За борт! Слыхали, что командир сказал?

– Ничего, подождем за борт выкидывать.

Через несколько минут он снова подошел ко мне.

– Забирайте-ка свои покупки и следуйте за мной.

Мы прошли в нос. У открытых крышек торпедных аппаратов суетились старшина торпедистов и боцман. Они укладывали в пустые трубы аппаратов пакеты, кульки и злосчастные пальмы. Туда уложили и мои свертки. Крышки аппаратов закрылись.

Сапиро довольно улыбался.

– Ну как, здорово придумал?

Я был смущен всей этой махинацией, но успокаивала мысль, что в торпедных аппаратах не только мои покупки. Наш механик П. И. Печеник, минер А. Т. Заостровцев и многие другие воспользовались услугой торпедистов.

На рассвете дивизион вышел в море, произвел ряд эволюции по сигналам комдива. После посещения красивого, вечно зеленого Батуми настроение у всех было бодрое, жизнерадостное. Погода стояла отличная, на небе ни облачка, море тихое.

На флагманской лодке замелькали флажки. Читаем семафор, адресованный нам: "Командиру. Занять позицию пять миль западу маяка Поти. Атаковать противника. После атаки следовать Поти. Комдив".

Все, кто находился на мостике, невесело переглянулись.

Через некоторое время дизели застопорили, и по лодке разнесся властный голос командира:

– Приготовиться к погружению. Стрелять будем воздухом из носовых торпедных аппаратов.

Минер осторожно предложил командиру "для практики" стрелять кормовыми, но командир как ножом отрезал:

– Сперва носовыми!

Сапиро не находил себе места. В конце концов он не выдержал, отозвал в сторону комиссара Тимофеева и шепнул ему на ухо:

– Стрелять носовыми нельзя.

– Почему? – удивился комиссар.– Ну-ка посмотрим.

Он спустился вниз и приказал открыть крышки торпедных аппаратов. Под дружный матросский смех Сапиро стал вытаскивать содержимое труб.

Пришел командир. Он кипел, чертыхался. С трудом Тимофеев уговорил его пока за борт ничего не выбрасывать. Но попало нам изрядно. Нашего командира возмутил не сам факт приобретения "сувениров", а отношение к боевому оружию.

– Это же надо, вместо торпед напихали в аппараты всякого хлама!

Возвращались мы в базу чудесным осенним днем. На море ни малейшей ряби, а солнце немилосердно жгло. Даже в легком рабочем кителе было нестерпимо жарко.

Неожиданно мы увидели, что справа от нас прямо на лодку быстро мчится, оставляя на поверхности пенящий след, не то перископ, не то торпеда. Мы понимали, что ни того, ни другого быть не может. И все-таки на мостике все оцепенели. Только подойдя ближе, мы разглядели, что это дельфины. Они неслись стремительно, и их плавники действительно издали походили на перископы.

Я вспомнил этот случай много позже, уже во время войны. В первые ее дни наших сигнальщиков обуяла подлинная "перископомания". Всякий всплеск на воде они готовы были принять за перископ вражеской подводной лодки. Не сразу мы излечились от этой болезни. Считалось, что лучше лишний раз сыграть тревогу, чем прозевать настоящий перископ.

Многие проблемы волновали в ту пору нас, молодых подводников. И, в частности, взрывы аккумуляторных батарей. Несовершенные приборы подчас не всегда обнаруживали опасное скопление водорода в аккумуляторных ямах. Достаточно было искры... Взрывы сопровождались пожарами. Но мы продолжали плавать, постепенно искореняя причины аварий.

Но вот кончились теплые месяцы, и море опустело. Корабли попрятались в бухтах. На флоте начался ремонт кораблей и период массовых отпусков. В море никто выйти не мог. Флот в зимнее время становился небоеспособным.

Почему-то тогда никто не думал о том, что воевать, возможно, придется и зимой, что война не признает времен года. Чем это объяснялось? Возможно, приверженностью к старому, привычному: испокон веков флот не плавал зимой.

Сегодня наши корабли – подводные и надводные – выходят в моря и океаны и летом, и в зимнюю стужу. Это уже стало в порядке вещей. Тогда же, на заре нашей флотской юности, мы зимой превращались в людей сухопутных.

(...) На моих глазах рос подводный флот нашей страны. Когда я, будучи слушателем академии, приехал стажироваться на Черное море, здесь уже был не дивизион, а две бригады подводных лодок. Новые, Отечественной постройки, они были совершенными для того времени и делились в основном на три группы: малые – "малютки", средние – "щуки", большие – "декабристы", и подводные минные заградители типа "Ленинец". Появились у нас и свои плавучие базы.

Это уже были настоящие подводные силы. Они блестяще показали себя в годы Великой Отечественной войны.

Стажировался я в должности начальника штаба бригады. В те годы слушателю академии на стажировке следовало "заработать" отличную аттестацию, которая влияла на всю дальнейшую службу. Зная это, нас нагружали по макушку. Я проводил политзанятия с краснофлотцами, делал доклады по военным вопросам на командирских занятиях, редактировал стенную газету, возглавлял кружок парусного спорта. И все это, конечно, сверх ответственных обязанностей начальника штаба.

Подводных лодок в бригаде было много, они распределялись по дивизионам.

Ко мне приглядывались не только командир бригады Г. В. Васильев, но и сам командующий флотом И. К. Кожанов, интересовавшийся работой слушателей академии. Позже я узнал, что меня наметили оставить после академии начальником штаба в этой же бригаде. В конце концов так и вышло.

Бригада все расширяла свое хозяйство. Стало известно, что для нас строится береговая база. Удивляло одно: для нее подобрали единственный на Черном море замерзающий порт. Подводники забили тревогу, даже обратились в ЦК партии. Но пока вопрос утрясался, база строилась. Разобрались во всем, лишь когда работы приближались к концу. Пришлось все переигрывать. Базу передали морским летчикам, а подводные лодки снова вернулись в Севастополь.

Боевая подготовка проходила по-прежнему строго по плану, но очень осторожно. Погружались лодки лишь в специально отведенных неглубоких местах, все на тех же полигонах "Аз" и "Буки". Особенно придирчиво отрабатывались действия по срочному погружению, дифферентовке, покладке на грунт.

Командир бригады Григорий Васильевич Васильев – опытный подводник, плававший на лодках еще в царское время, был требователен и неутомим. Энергия в нем била через край, и, возможно потому он мог шумно вспылить, но, как человек добрый, быстро отходил. Ценным его качеством была забота о подчиненных и готовность всегда помочь в беде любому бойцу и командиру. Все это знали и шли к нему со своими проблемами. А вот с начальством Григорий Васильевич разговаривать не умел, был излишне застенчив. Как человек дисциплинированный, он молча слушал не всегда справедливые замечания, никогда не возражал, но потом расстраивался и горько переживал.

Однажды без предупреждения к нам прибыл командующий флотом Кожанов. Без особых на то оснований он стал возмущаться медленным освоением "малюток". При этом присутствовали командир дивизиона Крестовский и я. Мы видели, как краснел наш комбриг и даже не пытался оправдываться. Мы с Крестовским переглядывались, не зная, чем помочь своему начальнику. Командующий это заметил.

– Вы, начальник штаба и командир дивизиона, тоже виноваты... Плохо помогаете комбригу.

Наступила пауза.

– Что же вы молчите, разве не так? – спросил командующий.

И тут заговорил Андрей Крестовский:

– Нет, не так, товарищ командующий. План боевой подготовки составлен точно по расчету времени на каждую задачу, как того требуют наставления. Вы лично утвердили этот план, и он строго выполняется.

Командующий удивленно смотрел на комдива. Помолчал, а потом сказал:

– В таком случае вы, товарищ Васильев, проверьте все еще раз. Возможно, и я допустил ошибку. Со всеми случается. А вас, товарищ Крестовский, благодарю за смелость и умение отстаивать свое мнение.

Протянул руку каждому из нас и уехал.

Григорий Васильевич готов был расцеловать Крестовского. Это был замечательный, умный командир. Он погиб в Отечественную войну, выполняя боевое задание.

Большую помощь Васильеву оказывал начальник политотдела бригады Конопелькин. Я уже говорил, что комбриг бывал излишне горяч. Бывало, расшумится – не унять. Тогда кто-нибудь спешит к Конопелькину:

– Андрей Михайлович, зайдите к комбригу, его сильно "штормит"...

Конопелькин спешил на выручку попавшему в беду, и "шторм" утихал.

Хочется сказать хотя бы несколько слов об Иване Кузьмиче Кожанове. Это легендарная личность. Еще учась в гардемаринских классах, он вступил в Коммунистическую партию. Принимал активное участие в революции, а в восемнадцатом добровольно ушел на Восточный фронт. Шел ему тогда двадцать первый год. И уже в ту пору он показал себя талантливым командиром. Возглавляемые им матросские отряды одерживали победы над превосходящими силами белогвардейцев и интервентов. Слава об Иване Кожанове летела по всему Поволжью. В двадцатом году он командовал морской экспедиционной дивизией, разгромившей белый десант в Приазовье. После гражданской войны, когда ему было всего 24 года, его назначили начальником Морских сил Тихого океана, по-современному – командующим флотом. И здесь он оставил о себе память как неутомимый труженик и прекрасный организатор. Затем Кожанов окончил Военно-морскую академию, работал в Японии нашим военно-морским атташе, а теперь вот стал командующим Черноморским флотом. Небольшого роста, худощавый, с быстрыми добрыми глазами, Иван Кузьмич отличался необыкновенной простотой и доступностью. Его очень любила молодежь. Он был своим человеком и желанным гостем в любом матросском кубрике.

Кожанов не умел, да и не хотел говорить красиво, строить из себя этакого трибуна. Его суждения были всегда конкретными и предельно точными. Поэтому разборы учений под руководством командующего флотом отличались поучительностью. В них всегда детально разбирались тактические действия каждого корабля и соединения в целом. Кожанов терпеть не мог отвлеченных, "стратегических" рассуждений. Однажды, придя на разбор учения, мы удивились, увидев в зале обычную классную доску. После-то мы узнали, что Кожанов очень любит выражать свою мысль графически. Разбор начался. Слово было предоставлено командиру отряда десантных кораблей. Он сделал весьма "гладкий" доклад и закончил словами:

– Таким образом, "противник" был разбит наголову!

Кожанов встал, медленно прошелся к доске и сказал:

– Все это очень интересно... Жаль только, что вы накатали много "шаров". А ими врага не убить. Вот смотрите...

И, взяв мел, он набросал схему боя, быстро произвел расчеты. И всем стало ясно, что, если бы бой был настоящим, мы его наверняка проиграли бы. Раскритиковав решения незадачливого командира, Кожанов тут же показал, .как следовало бы действовать. Это была замечательная учеба – наглядная и убедительная.

Нашу размеренную жизнь с политзанятиями по понедельникам, с выходами лодок на торпедные стрельбы в другие дни, с генеральной уборкой в субботу и обязательным отдыхом в воскресенье несколько потревожило введение персональных воинских званий для командного состава. Раньше мы различались только по служебным категориям и носили золотые нашивки на рукавах в зависимости от должности. Так, все командиры подводных лодок носили по четыре средних нашивки (ныне это капитан 2 ранга), командиры и начальники штабов дивизионов – одну широкую. Новые звания присваивала специальная комиссия в Москве при наркоме по военным и морским делам. Списки командиров, получивших звания, публиковались в газете "Красная звезда", которая приходила в Севастополь с утренним поездом. На перроне вокзала раньше всех появлялись жены командиров. Каждой не терпелось первой узнать, какое звание присвоили "моему".

При этом было немало сенсаций. У многих крупных армейских начальников сократилось число "ромбов" в петлицах, а у моряков стало меньше позолоты на рукавах. Молодым женам командиров "малюток" пришлось спарывать с кителей своих мужей по две нашивки, так как почти все командиры малых лодок получили звание старших лейтенантов.

(...)Комфлоту Кожанову ничего спарывать не пришлось: ему присвоили звание флагмана флота 2 ранга. У нас на бригаде комбриг имел одну широкую и одну среднюю нашивки. Так оно и осталось, ибо он получил звание флагмана 2 ранга (в дальнейшем это соответствовало званию контр-адмирала). Начальнику штаба бригады было присвоено звание капитана 2 ранга. В те дни это считалось высоким званием, и я без грусти расстался с широкой нашивкой, заменив ее четырьмя средними.

Вскоре меня назначили командиром 2-й бригады подводных лодок. В бригаду вошли три дивизиона. Она была молода по сравнению с 1-й бригадой, но мы ни в чем не хотели уступать. С первых же дней моряки начали соревноваться за лучшие показатели в боевой подготовке. Командиры лодок старались, чтобы на учениях флота их атаки с выпуском торпед были не хуже, а лучше, чем у соседей.

Штаб бригады работал дружно и плодотворно. Начальником его сначала был отличный знаток подводного дела, бывший командир дивизиона подлодок Рублевский. Его сменил достойный преемник – немногословный и очень исполнительный Соловьев. Вместе с комдивами штаб искал новые формы тактического использования подлодок.

Крестовский и Рублевский предложили оригинальный способ наведения малых подлодок. Для этого крейсер брал на буксир две или три "малютки" и шел на сближение с "противником". Лодки шли в подводном положении, поддерживая телефонную связь с крейсером. Выйдя на заданную дистанцию и получив с крейсера все элементы движения цели, лодки отдавали буксиры и начинали сближение с нею. Крейсер тем временем своими маневрами отвлекал внимание "противника".

Мысль была смелая, ее одобрил командующий флотом. Но в боевых условиях этот прием так и не был применен. Война подсказала другую тактику.

Новшеством для тех лет считалось наведение подводных лодок по радио с надводного корабля. Дело усложнялось уязвимостью корабля управления – он мог оказаться сам объектом ударов. Кроме того, чтобы не упустить сигнала, лодки вынуждены были то и дело подвсплывать, поднимая над водой антенну, чем могли выдать себя.

Много времени и сил мы отдали этому тактическому приему. А жизнь в первые же месяцы Отечественной войны показала, что он не годится. Но было бы несправедливо утверждать, что усилия наши затрачены впустую. Эта учеба принесла свою пользу, она впоследствии помогла подводникам в отработке взаимодействия с авиацией. Но вообще-то было бы куда целесообразнее в то время учить подводников другому – без промаха поражать быстроходные цели на свободном зигзаге. К сожалению, тогда это было трудно организовать: не было быстроходных и маневренных кораблей-целей. Учиться атаковать вражеские корабли на зигзаге, да еще идущие в сильном охранении, пришлось уже в тяжелые дни войны. Не сразу, но научились и этому. Сотни фашистских судов с войсками и военными грузами нашли свой конец в морской пучине от ударов советских подводников.

Вообще-то говоря, я не стал профессиональным подводником. Зачем же я пишу о своей не столь уж длительной службе в подводных силах? А потому, что она дала мне многое. Я близко познал этот перспективный класс кораблей, жизнь и быт подводников, особенности их боевой деятельности. Все это очень пригодилось мне потом, когда в моем ведении оказались корабли различных классов. Морскому офицеру никогда не вредит знать и видеть как можно больше. Такова уж наша флотская служба.

Г. Холостяков. "Щуки" в Тихом океане

Георгий Никитич Холостяков, вице-адмирал, Герой Советского Союза. В предвоенные годы командовал подводной лодкой "Щ-11", затем дивизионом и бригадой подводных лодок на Тихоокеанском флоте. В Великую Отечественную войну был командующим Дунайской флотилией. После войны возглавлял Каспийскую флотилию.

Первые советские подводные лодки на Дальнем Востоке, сборка которых началась на берегу Золотого Рога в 1933 году, не были самыми первыми русскими подлодками, появившимися в Тихом океане.

Из литературы, из лекций в Подводных классах мне было известно о лодках, которые переправлялись на Дальний Восток из Петербурга и Либавы в начале века. Во время русско-японской войны во Владивостоке базировалось свыше десятка небольших подводных лодок, весьма несовершенных по сравнению с теми, которые Россия имела на Балтийском или Черном море несколько лет спустя. Часть этих лодок принимала ограниченное участие в боевых действиях: они несли дозор, а две или три из них выходили в атаку на японские миноносцы.

Но найти кого-либо из моряков с тех лодок нам не удалось. Много позже, в 1968 году, на встрече подводников разных поколений, устроенной под Ленинградом, я познакомился с 80-летним В. М. Грязновым – бывшим боцманом дальневосточной подводной лодки "Форель". И только от него узнал, что экипажи лодок Сибирской военной флотилии жили в тех же казармах, куда решили поселить наши команды. А тогда мы об этом ни от кого не слышали. Никто во Владивостоке не вспоминал дореволюционный подплав, как не вспоминали и броненосцы, некогда стоявшие на рейде Золотого Рога. В отличие от Балтики, где Красный Флот унаследовал от старого и корабли, и кадры моряков, на Дальнем Востоке советские морские силы создавались заново.

В течение ряда лет тут плавали под военным флагом лишь корабли морпогранохраны да немногочисленные гидрографические суда. (...)

Они исходили Японское и Охотское моря вдоль и поперек, плавали и дальше к северу до самого Берингова пролива. Их моряки рассказывали много интересного, подчас необычайного о повадках океана, о тайфунах и циклонах, о дикой красоте безлюдных бухт.

Помню фантастически звучавшую историю о том, как где-то в районе бухты Провидения (дело было в 1924 году, через два года после изгнания интервентов и белых из Владивостока) пограничников встретил, подозрительно косясь на их флаг, обросший детина в царских полицейских погонах. Он еще считал себя местным урядником.

Такого при нас быть уже не могло. Но безлюдье во многих местах дальневосточного побережья, незащищенность морских подступов к нему – все это оставалось.

Между тем японские милитаристы, вторгшиеся год назад в Маньчжурию, все более нагло заявляли претензии и на наши земли. Дальний Восток жил настороженно, в обстановке частых пограничных инцидентов и провокаций. Все, что Советское государство могло и наметило сделать для укрепления своих рубежей на Амуре и в Приморье, приобрело безотлагательную срочность.

Пока строились боевые корабли, Дальневосточное пароходство передавало военным морякам часть своих судов. Старые транспорты превратились в минные заградители, буксиры – в тральщики. Из них формировалась 1-я морская бригада Морских сил Дальнего Востока. С Балтики привезли торпедные катера. Командовал ими Ф. С. Октябрьский, а начальником штаба у него был А. Г. Головко, впоследствии оба – известные адмиралы, командовавшие флотами в Великую Отечественную войну.

Вслед за нашей приехала еще одна группа командиров-балтийцев: штурманы В. А. Касатонов, А. И. Матвеев, инженер-механик Г. В. Дробышев... Прибыли и черноморцы во главе с нашим комбригом Кириллом Осиповичем Осиповым. Он привлекал внимание крупной, ладной фигурой, красивым лицом, горделивой осанкой. Что-то в его манере держаться напоминало старых морских офицеров. Но Осипов, как я потом узнал, служил в царском флоте матросом.

Черноморцу Н. С. Ивановскому предстояло принять третью "щуку" нашего дивизиона. У этого командира была уже богатая боевая биография: прошел с Волжской флотилией весь ее путь от Казани и Нижнего Новгорода до Каспия, воевал с белыми и на Каме, высаживался с десантом в Энзели. А после гражданской войны стал подводником.

С нетерпением поджидали мы краснофлотцев. Первой встретили команду балтийцев. Выгрузившись из теплушки, они построились на железнодорожных путях, и я, всматриваясь в скупо освещенные фонарем лица (состав пришел поздно вечером), с радостью узнавал знакомых. Тут были главные старшины Виктор Дорин и Михаил Поспелов, с которыми мы вместе вводили в строй "L-55". А с главным старшиной Николаем Бакановым я плавал еще на "Коммунаре". Теперь все трое зачислялись в экипаж первой тихоокеанской "щуки".

Старые флоты посылали на Дальний Восток лучших специалистов. С оркестром бы встретить этих славных ребят, торжественно провести по улицам!.. Однако это абсолютно исключалось. Нельзя было афишировать прибытие моряков с других флотов, тем более подводников. Но на бескозырках краснофлотцев золотилась надпись "Бригада подводных лодок БМ". Поздоровавшись с прибывшими, я скрепя сердце отдал первое приказание:

– Ленточки перевернуть наизнанку.

Объяснений не потребовалось, все поняли, зачем это делается. Но выполнили приказание, конечно, без особого энтузиазма – матросская форма сразу как-то потускнела.

Ходить с перевернутыми ленточками или подогнутыми так, чтобы не читалась надпись, пришлось долго. Тихоокеанцам полагались в то время ленточки с надписью "Дальний Восток". Но сразу снабдить ими подводников местные интенданты не смогли: на такое пополнение они не рассчитывали.

...Старинные Мальцевские казармы стояли на спуске к бухте за каменной стеной. В последние годы часть их занимали какие-то гражданские организации, а другие корпуса, как видно, долго пустовали. Об этом свидетельствовали облупленные стены, рамы без стекол, кучи всякого хлама, накопившегося чуть не со времен интервенции.

Словом, освоение берегового жилья началось с аврала. Стеклили окна, мыли стены, лопатили пол, который, раз уж достался матросам, именовался палубой. Во временных печках из железных бочек весело затрещал огонь. Стали в ряд краснофлотские койки. Были они разнокалиберные – и деревянные топчаны, и больничного типа, и разные другие. Зато на всех одинаковые ворсистые одеяла, только что полученные со склада.

– Вроде ничего устроились! – говорил степенный боцман Андреев, показывая мне прибранный кубрик экипажа "Щ-11" (такой номер получила наша первая лодка).

Кубрики все же выглядели не ахти как. Но на помощь пришли жены комсостава. Как-то само собою возникло среди них негласное соревнование – кто больше сделает для благоустройства кубрика "своей" лодки. Особенно постарались жены командиров и сверхсрочников с лодки Заостровцева.

Надо сказать, что и потом, когда быт в дивизионе наладился, наши жены не забывали дорогу в матросские кубрики. Однако шли туда уже не затем, чтобы самим создавать уют, а чтобы поучить краснофлотцев сохранять и поддерживать его.

Прасковья Ивановна, моя жена, стала работать в агитпроме горкома партии, а в бригаде была женоргом, и иногда я просил ее:

– Знаешь, очень нужна в одну команду хорошая инструкторша на большую приборку. Может, пришлешь завтра, а? Только такую, чтоб самого боцмана кое-чему научила!

Наши семьи довольно долго жили под крышей тех же казарм, по соседству с лодочными командами. Виды на получение постоянного жилья оставались довольно неопределенными: свободных квартир в городе не было, новые дома не строились.

Выручили шефы. Как я уже говорил, шефство гражданских организаций над частями флота в те годы нередко включало и материальную помощь. Шефы, появившиеся у дальневосточных подводников в Западно-Сибирском крае, наказали посланной к нам делегации посмотреть, в чем мы нуждаемся. Трудности с жильем не остались незамеченными, хотя никто на них не жаловался. А в это время продавался дом на Алексеевской улице, принадлежавший японскому консульству. И у шефов возникла мысль: сделать нам подарок...

В каждую из шести квартир дома вселились две – три командирские семьи. Нашими с Прасковьей Ивановной соседями стали недавние спутники по вагону семьи инженеров-механиков Веселовского и Павлова. Над нами поселились Заостровцевы. Всем домом отпраздновали новоселье.

Дальневосточная жизнь каждой группы подводников, прибывшей из Ленинграда или Севастополя, начиналась с короткого собрания. Командир бригады объяснял обстановку:

– Корабли ваши пока на стапелях. Работы еще много, и если заводу не помочь, придется ждать лодок долго. А ждать, сами понимаете, нельзя. Поэтому всем вам надо на какое-то время стать судостроителями.

Моряков распределяли с учетом гражданских и флотских специальностей по рабочим бригадам. Народу на стройплощадке прибавилось. Ввели вторую, а затем и третью смены.

Все жили одним – скорее спустить "щуки" на воду. "Период строительства лодки остался в жизни как что-то совсем особое, чего нельзя забыть",– писал мне тридцать пять лет спустя тогдашний старшина мотористов Баканов.

За первую лодку отвечал по заводской линии молодой инженер Курышев. Вторую "вел" Терлецкий, известный многим командирам, принимавшим новые подводные корабли в те годы.

Не знаю, имел ли Константин Федорович Терлецкий диплом инженера. Скорее всего, нет. Он окончил в свое время Морской корпус, плавал на лодках разных типов мичманом и благодаря пытливому интересу к их конструктивным особенностям сделался большим знатоком подводной техники. А после революции пошел работать в судостроение, найдя здесь свое призвание.

На стройплощадке Терлецкий был по возрасту старше всех. Но мастера, давно его знавшие,– почти все называли ответственного строителя лодки просто Костей. То и дело слышалось: "Костя сказал", "Костя велел".

Константин Федорович обладал неистощимой работоспособностью. Однако пробивной Курышев все же вырвался вперед, раньше подготовив к спуску на воду свой "объект" (слова "подводная лодка" не произносились даже на производственных летучках).

И вот настал день, когда все, что полагалось установить и смонтировать на "Щ-11" на стапеле, стояло на месте. Корпус, проверенный на герметичность, покрашен суриком, убраны окружавшие лодку строительные леса. Смазаны салом спусковые дорожки...

Спуск – ночью, чтобы не привлекать внимания посторонних глаз. Край стройплощадки освещается небольшими прожекторами. Сняты брезентовые полотнища, закрывавшие стапель со стороны бухты. Подошел портовый буксир, круша ледок, уже сковавший этот тихий уголок.

У стапеля – начальник Морских сил Дальнего Востока М. В. Викторов, член Реввоенсовета МСДВ А. А. Булыжкин, командование бригады. И, конечно, весь наш дивизион – в эту ночь подводникам было не до сна!

Курышев докладывает директору завода С. И. Сергееву:

– Объект к спуску на воду готов. Прошу разрешения на спуск!

Раздаются команды:

– Внимание, приготовиться!.. Руби стропы!

Один из топоров – в руках у меня. Размахнувшись, ударяю что есть силы по натянувшемуся, как струна, тросу. Лодка, словно живая, шевельнулась и заскользила, набирая скорость, по спусковым дорожкам.

– Пошла, братцы, пошла!.. – восторженно кричит кто-то.

В воздух летят шапки, бескозырки, рукавицы. А лодка, грузно плюхнувшись в воду, уже покачивается на растревоженной темной глади.

Вслед за Курышевым и директором завода поднимаюсь на борт нашего первенца. Теперь, когда лодка на плаву, ноги уже совсем иначе, чем на стапеле,по-настоящему! – ощущают палубу. Открываем задраенный перед спуском рубочный люк, обходим с фонарями отсеки. Что ж, как будто все в порядке!..

А на берегу, у самой воды, краснофлотцы обнимаются с рабочими. Зазвучала любимая песня:

"И на Ти-хом о-ке-а-не свой за-кон-чи-ли по-ход!.."

С этой песней подводники ехали на Дальний Восток, не расстаются с нею и тут, привыкли считать, что она – как бы и про них. Но вот сейчас, должно быть, показалось, что в песне еще не все сказано, и чей-то звонкий голос вносит поправку:

– Не закончили на океане, а начинаем!

И снова объятия, радостные возгласы, счастливый смех.

* * *

Но до океана, до походов было пока далеко. Буксир отвел лодку к заводскому причалу в другом районе бухты. Недели через две рядом со "Щ-11" встала спущенная на воду "Щ-12". Сбоку поставили несколько барж с мачтообразными стойками, на которые натянули маскирующий лодки брезент.

На лодках предстояло установить еще много механизмов, а все смонтированное раньше отрегулировать, наладить, испытать. Между тем экипажам пора было всерьез заняться изучением наших "щук" – для всех незнакомых и значительно более сложных по устройству, чем "барсы". Однако не могло быть и речи о том, чтобы выключить моряков из дальнейшего производственного процесса.