Текст книги "Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Панов, ленинградский комсомолец, стал на лодке коммунистом. Скромный товарищ, отличный специалист. Он похоронил в блокадную зиму в Ленинграде отца и мать. Здесь, на корабле, мы постарались окружить его товарищеской заботой. В минуты испытания Панов, оглушенный взрывом, боролся за корабль, за друзей, за Ленинград, боролся так, как обещал умирающей матери.

Убедившись, что Панов и Расторгуев действуют правильно, я поднялся в центральный пост. Где же военком? Когда произошел взрыв, Петра Петровича сильно ударило спиной о переборку. Услышав стоны раненого радиста Галиенко, комиссар, превозмогая боль, вынес его во второй отсек. В момент взрыва рядом с постом старшего радиста Федора Галиенко из лючка шахты батарейной вентиляции вырвалось пламя. Огонь ударил ему в грудь, в лицо.

По моему приказанию, всех, кто находился в центральном посту и особенно пострадал, перевели в другие отсеки.

Поступление воды в трюм прекратили. Пожар ликвидирован. Во время взрыва загорелись краска на трубопроводах и подволоке в районе шахты батарейной вентиляции и висевшая поблизости одежда. Теперь лишь из капковых бушлатов то в одном, то в другом месте вырываются струйки дыма. Тление в толще ваты происходит скрытно, а затем наступает вспышка. Рвем, затаптываем бушлаты ногами и сбрасываем в воду полузатопленного трюма. Отсек полон дыма. Атмосфера такая, что даже включение всего аварийного освещения не помогает – свет лампочек едва виден. В глазах темнеет. Пошатываясь, хватаюсь за трап, ведущий в рубку. Во время взрыва меня сильно ударило о него спиной, но боль я чувствую только теперь, когда общее напряжение несколько спало. К горлу подступает тошнота, беру в рот загубник, вдыхаю кислород. Не помогает. Собрав силы, я сказал Моисееву:

– Сергей Алексеевич, останетесь здесь пока за меня.

Я перейду в другой отсек. Осмотрите еще раз аккумуляторную яму и трюм.

В отсеке остается шесть человек: Моисеев, Посвалюк, Расторгуев, Панов, Помазан, Кондрашев – все в кислородных приборах. Краснофлотцы помогли мне перейти во второй отсек, там сразу становится легче.

Подошел комиссар, ему и другим товарищам, получившим ожоги и легкие ранения, фельдшер Куличкин уже оказал первую помощь. У старшего радиста Галиенко обожжены лицо, руки и раздроблены пяточные кости. Куличкин делает все, чтобы облегчить его страдания.

В центральном посту во время взрыва находились тринадцать человек, все были контужены и отравлены газами. Моисеев, Продан, Дмитриев, Кондрашев, Посвалюк, кок Козлов получили ожоги и легкие ранения.

Я быстро отдышался и вернулся в центральный пост. На поверхности по-прежнему ходят фашистские катера: промчатся над лодкой полным ходом, сбросят одну-две бомбы, отойдут на некоторое расстояние и стоят – слушают. На лодке все шумящие механизмы остановлены. Только морские часы продолжают мерно тикать, и звук их кажется очень громким в наступившей тишине.

Маневры катеров отчетливо слышны, и когда они проходят, не сбросив бомб, каждый думает: "Ну, пронесло".

Вместе с Моисеевым осмотрел весь отсек. Наш центральный пост, где каждая деталь пригнана, где глаз всегда радует привычный морской порядок, сейчас не узнать: палубный настил над аккумуляторной батареей вздулся горбом, герметические крышки люков и дверь радиорубки сорваны, тяжелую камбузную электроплиту сдвинуло с места, вертикальная стенка выгородки радиорубки превращена в гармошку, шахта батарейной вентиляции разорвана по шву. Это все видимые повреждения. Надо еще узнать, что с моторами, не повреждены ли винты, перекладываются ли рули, проверить работу множества механизмов.

Сейчас в отсеке больше делать нечего. Атмосфера, насыщенная дымом и газами, такова, что оставаться в ней долго небезопасно. Приказываю всем оставить отсек. Мы с Моисеевым уходим последними.

Иванов и Куличкин проверили наличие людей. Нет гидроакустика Михаила Николаева, самого юного на лодке. Что с ним? Краснофлотцы, посланные в аварийный отсек, нашли Николаева на его боевом посту: он сидел в кислородном приборе и как ни в чем не бывало записывал пеленги и дистанцию до проходящих вражеских кораблей и количество сброшенных глубинных бомб.

– Разве ты не слышал приказание командира покинуть отсек?

– Нет, я ведь в наушниках, слежу за внешним миром.

Николаев, хотя и пользовался кислородным прибором, порядочно наглотался дыма, и когда его перевели в отсек с более чистым воздухом, он потерял сознание.

Прошло несколько томительных часов. В пострадавший отсек через каждые полчаса посылаю людей для осмотра. Неизменно докладывают:

– В отсеке все в порядке.

Это радует. Никаких посторонних шумов не слышно. Очевидно, фашисты решили, что с нами все кончено. А может, кто-нибудь из них стоит поблизости и ждет, когда мы обнаружим себя?

Стараемся не подавать никаких признаков жизни. В одном из отсеков остановили даже часы, их тиканье казалось слишком громким и раздражало перенапряженные человеческие нервы. Многие отлеживаются прямо на палубе, им кажется, что воздух внизу чище. Фельдшер Куличкин отпаивает товарищей молоком. Неизменно веселый и заботливый вестовой Федор Поспелов предлагает всем закусить холодным куриным филе и морскими галетами.

Становится очень холодно. Все сильнее сказывается недостаток кислорода. Сижу в кресле, плотно закутавшись в шерстяное одеяло. Надо собраться с мыслями, решить, что делать дальше, как выйти из тяжелейшего положения. Сможем ли мы дойти обратно, вновь форсировать Финский залив на одной группе аккумуляторных батарей? Исправны ли все механизмы? Посоветовавшись с Ивановым и Моисеевым, принял решение: приготовить лодку к возможному бою и с наступлением темноты-всплыть на поверхность. Люди несколько успокоились, подкрепились. Но дышать становится все тяжелее и тяжелее. Начали проверку исправности отдельных механизмов. Подвели питание от оставшихся в, целости батарей. Гидроакустик Николаев вернулся на боевой пост. Вскоре он доложил: "Горизонт чист".

Начали по очереди проворачивать механизмы. Пустим мотор, проверим его работу – и снова пауза, слушаем, не появится ли шум винтов на поверхности. Но наверху спокойно. Главные моторы и рули работают нормально, но нужна еще проверка на ходу. Осмотр дизелей показал, что они в полном порядке. Не проверили лишь гребные винты из опасения повредить их, так как лодка лежала на грунте с дифферентом на корму.

В трюме много воды, этот дополнительный балласт следовало откачать перед всплытием, но мы не стали этого делать: электроэнергию надо беречь, к тому же нам могли повредить шум и масляные пятна на поверхности. Все, что было возможно, привели в рабочее состояние.

При движении человеку требуется больше кислорода, а его не хватало. У многих посинели губы, холодели руки и ноги. Больше ждать нельзя! Личному составу роздано оружие, пушка готова к подъему, пулеметные ленты и пулемет поднесены к рубочному люку. Николаев непрерывно несет вахту.

– Горизонт чист!

Командую:

– По местам стоять к всплытию!

– В первом стоят по боевой готовности номер один.

– Во втором стоят...– И так до концевого отсека. Четкие, бодрые доклады дают понять, что наш экипаж ничто не сломит.

Чтобы всплыть быстро, решили продуть среднюю цистерну воздухом высокого давления. Дали воздух в среднюю. Лодка неподвижна, но хорошо слышно, как где-то выходит воздух.

"В чем дело?"– спрашиваю Моисеева глазами. Инженер пожимает плечами. Он не сводит глаз с глубиномера, с его маленькой стрелки – сигнала жизни. Поочередно пробуем дать воздух в другие цистерны – в корме, в носу. Тот же результат.

– Если не удастся продуть цистерны, придется отдать аварийный киль,– тихо говорю Моисееву.

Система отдачи аварийного киля существовала только на "Лембите". Эта самая крайняя мера должна была заставить лодку всплыть, но без аварийного киля она превратилась бы в корабль, лишенный возможности плавать под водой. Вряд ли удалось бы нам тогда вернуться домой...

Неожиданно старшина группы трюмных Посвалюк доложил Моисееву:

– Товарищ инженер-капитан-лейтенант! Клапаны вентиляции пропускают воздух. Может, их перекосило во время взрыва или они сошли с гнезд?

Несколько раз открываем и закрываем клапаны вручную, а затем снова даем воздух в цистерны. На этот раз мы не слышим никаких шумов. Люди уже не могут стоять на ногах. Даже самые крепкие краснофлотцы не выдерживают.

Запас сжатого воздуха был на исходе, когда лодку слегка качнуло и стрелка глубиномера побежала вверх. Проходят какие-то секунды, и вот лодка уже стремительно вырвалась на поверхность. Старшина группы мотористов Грачев, командиры отделений Шеханин и Рябиков стоят у дизелей, чтобы мгновенно их запустить. Вооруженные краснофлотцы готовы по моему приказанию выйти наверх.

Отдраиваю рубочный люк. Давление воздуха в лодке значительно выше, чем на поверхности моря, и меня буквально выбрасывает на мостик. Сорванная с головы фуражка улетает далеко в море. Резкий перепад давления, ворвавшаяся в лодку струя свежего воздуха валит моряков с ног, некоторые теряют сознание.

Море спокойно и пустынно. Лишь на опушке шхер, к моему удивлению, дает вспышки маяк Утэ. Наверное, ждут корабли с моря, а нам надо уходить. Жаль. Остались еще две боевые торпеды. Но еще неизвестно, целы ли винты. Пустили дизели малым ходом. За кормой появилась слабая кильватерная струя. Боцман Дмитриев переложил вертикальный руль с борта на борт, лодка хорошо его слушается.

Взяв пеленг на маяк, задал курс рулевому. Полный вперед! Мы идем в открытое море, подальше от места, едва не ставшего нашей могилой. В отравленной атмосфере лодки мы пробыли 10 часов 10 минут. Как хорошо жить, дышать, стоять вот здесь на мостике, подставив лицо свежему осеннему ветру!

Идем на юг. Там мы сможем в большей безопасности проверить все навигационные приборы, механизмы и, по возможности, исправить полученные повреждения. Надо попытаться восстановить радиосвязь. Форсировать Финский залив, не получив информации от штаба, крайне рискованно – ведь обстановка со времени нашего ухода на позицию могла значительно измениться. Никогда не забуду наших героических радистов. Превозмогая нестерпимую боль, старший радист Федор Галиенко, работая на ощупь, но больше советами, помог радисту Степану Продану смонтировать приемник из изломанных, исковерканных деталей и запасных частей. Гидроакустик Михаил Николаев быстро проверил свою аппаратуру и пришел на помощь Продану. К рассвету, когда пора было погружаться, приемник был готов. Ввод антенны в корпус лодки оказался перебитым. Пришлось протянуть антенну через рубочный люк. Это было чревато новыми осложнениями, так как в случае срочного погружения нельзя было захлопнуть люк, не отсоединив предварительно антенну, а на это требовалось время.

Наконец Продану удалось поймать в хаосе разных помех знакомый почерк штабной рации. Наш шифровальщик старшина 2-й статьи Д. С. Яцко на этот раз работал с необыкновенной быстротой. Штаб предупреждал наши подводные лодки, находящиеся в Балтийском море, о том, что часть фарватеров, по которым лодки выходили в море, стала известна противнику. Он усилил минные заграждения и установил круглосуточное наблюдение. Это сообщение было очень важным. Не зря трудились радисты. Но, к сожалению, несмотря на все старания, привести передатчик в рабочее состояние им не удалось. Мы не могли доложить ни о победе, ни о нашем существовании.

Тяжелейшая работа выпала на долю электриков. В первую очередь надо было осушить разрушенную аккумуляторную яму, в которой, выделяя хлор, плескался разбавленный водой электролит. Сразу после всплытия мы пустили на полную мощность батарейную вентиляцию – ведь газ просачивался во все отсеки. Старшина группы главный старшина И. И. Тронов, командир отделения старшина 2-й статьи В. Я. Шувалов, электрики А. Г. Сухарев, В. А. Кондрашев, И. Я. Помазан – все работали самоотверженно. Шувалов и Сухарев большую часть ночи занимались зарядкой первой группы аккумуляторной батареи, а Кондрашев, Помазан и пришедший к ним на помощь штурманский электрик Панов работали в аккумуляторной яме. В громоздком кислородном приборе там было не повернуться, поэтому краснофлотцы были вынуждены обходиться без них. Батарейная вентиляция работала непрерывно, но воздух был настолько насыщен газом, что люди могли находиться в яме несколько минут. После удаления вредоносной жидкости аккумуляторную промывали содовым раствором. Работали буквально до потери сознания. Через три-четыре минуты работы в яме у краснофлотцев уже темнело в глазах. Старшина Тронов и фельдшер Куличкин стояли на страховке, они тотчас помогали работавшим выбраться в отсек, давали подышать кислородом, отпаивали молоком. А в это время в яму спускался следующий. В течение ночи работы закончили. Разбитые аккумуляторные баки расклинили деревянными распорками, чтобы не болтались при качке, сорванные крышки лючков закрепили проволокой.

За несколько часов надводного хода успели зарядить единственную теперь группу аккумуляторных батарей и до отказа запрессовать баллоны сжатого воздуха. Уходили под воду по срочному погружению. Перед погружением я отсоединил выведенную через люк боевой рубки антенну, на это ушло 30 секунд.

Весь день ходили у островов Даго и Эзель – они находились в руках врага, но маяки и приметные знаки на них стояли по-прежнему. Проверили работу компасов. Гирокомпас работал устойчиво, а магнитный, как в шутку говорят, "показывал погоду". Однако я, как всегда, требовал, чтобы на каждом курсе, при каждом режиме работы гребных электромоторов показания магнитного компаса записывались в журнал и выводилась поправка по сличению с гирокомпасом. Скорость хода определяли по оборотам винтов.

К вечеру мы убедились, что техника лодки нас не подведет. При экономном расходовании энергии можно плавать и с одной группой аккумуляторных батарей.

16 сентября в час ночи мы вышли на фарватер противника, по которому почти месяц назад выходили на запад, в море. Теперь начали форсировать Финский залив в восточном направлении – мы шли домой! При плавании по этому фарватеру нам здорово везло: как при выходе в море, так и на обратном пути не встретили никого.

Но как быть дальше? Полученным предупреждением штаба пренебрегать нельзя. Надо придумать такой вариант пути, чтобы не встречаться с противолодочными кораблями и обойти усиленные минные поля. Я непрерывно думал об этом.

Утром при подходе к острову Осмусар заметили сторожевик противника, курсировавший малым ходом вдоль берега. Ушли на глубину. Враг нас не заметил.

Прижимаясь к самому грунту, благополучно прошли через минное поле. С наступлением темноты всплыли.

Зарядка аккумуляторной батареи подходила к концу, когда острые лучи света, направленные в нашу сторону, прорезали темноту ночи. Антенна не была выведена через люк, мы быстро погрузились и ушли на предельную глубину. Весь день шли, прижимаясь к грунту, дважды задевали минрепы. Решение о форсировании последнего, самого ответственного участка пути у меня вполне созрело, но была необходима еще одна зарядка аккумуляторной батареи, чтобы подойти к своей островной базе.

Две ночи мы не включали приемник. Продан просил присоединить антенну на пять-шесть минут – в точное время работы штабной рации. Пришлось согласиться могли быть какие-либо важные сообщения.

С наступлением темноты всплыли. Для того чтобы ускорить уход под воду, заполнили цистерну быстрого погружения, объявили готовность "номер один" и после этого включились на винт-зарядку. Ночь была темной, со слабым ветром и волной, медленно плыли низкие облака. На мостике находились я и вахтенные офицер и сигнальщик. Вахтенные менялись, а командирская вахта – бессменная. Около полуночи вестовой Федор Поспелов принес на мостик кружку крепкого черного кофе и пачку галет: "Товарищ командир, сегодня день вашего рождения, а мы и не отметили. Попейте кофейку!" Такое внимание меня растрогало. Действительно, в этот день мне исполнилось тридцать семь. Я поблагодарил Поспелова и с удовольствием выпил кофе. Комиссар Иванов поздравил меня еще днем, но мы решили об этом пока помолчать, а отпраздновать, когда придем в базу.

Обычно на "Лембите" отмечали день рождения каждого члена экипажа, даже во время похода. Писали поздравления, пекли праздничный пирог, иногда коку удавалось сделать настоящий торт. Эти праздники заметно скрашивали однообразную жизнь лодки...

В это время подключили антенну, и Продан открыл радиовахту. Мы усилили наблюдение; каждому, находящемуся на мостике, был определен свой сектор. Вдруг справа на траверзе лодки блеснула очередь скорострельной пушки. Выстрелы шли как будто из-под воды. Ничего не было видно, только вспышки выстрелов осветили часть какого-то корабля.

– Все вниз! Срочное погружение!

Прежде чем захлопнуть рубочный люк, мне надо было отсоединить антенну. На это ушли лишние секунды. А за это время в четырех местах было прострелено ограждение рубки. Мы были на глубине 28 метров, когда разорвались первые глубинные бомбы. Четыре крупные бомбы взорвались за кормой. Корпус сильно содрогался, в отсеках раздавался дребезжащий звук, но течи нигде не появилось. Затем по бортам взорвалось несколько мелких бомб. Гирокомпас вышел из меридиана, пришлось его остановить. Погрузились на 40 метров, под килем оставалось еще 24 метра, но лодка остановилась. Мы попали на слой "жидкого грунта", как называют слой воды, плотность которого больше, чем в соседних слоях. Пользуясь этим, подводная лодка может находиться без хода на глубине. В таком слое акустика работает плохо, но шум винтов или агрегатов лодки хорошо прослушивается. Остановили моторы и прекратили движение. По шуму винтов мы определили, что около лодки крутятся два противолодочных катера, но обнаружить нас им не удается. Отдельные бомбы они сбрасывали на значительном расстоянии от лодки и постепенно удалились к югу, где обнаруживали ранее наши лодки. Через полтора часа шум их винтов затих.

Теперь я окончательно убедился в правильности намеченного пути. Проложил курс на север к маяку Тискери у входа на фарватер, ведущий в финские шхеры. Выходит, не зря записывались показания магнитного компаса и выводилась поправка при разных курсах: гирокомпас вышел из строя и единственным путеуказателем стал древнейший прибор мореплавателей – магнитный компас.

В 11 часов определили свое место по маяку Тискери. Магнитный компас не подвел, мы пришли в намеченную точку. В это время Панов привел гирокомпас в полный порядок. Получив надежное определение нашего места, я проложил курсы в восточном направлении по малым глубинам через каменные банки. Лучше ползти на киле по грунту, чем подорваться на минах или встретиться с кораблями противолодочных сил противника. Я считаю, что никому и в голову не придет, что здесь может пройти подводная лодка, а значит, и мин тут не поставят.

По мере удаления от маяка определяться стало труднее, ориентиром служили каменные банки. Курс был проложен по северной части банки Преображения по глубинам 8-10 метров. Через семь с половиной часов подводного хода подошли к этой банке и буквально переползли через нее на киле. После такого "определения" своего места легли на новый курс. Вскоре удалось взять пеленг Гогландских высот. Пошли вторые сутки, как мы оторвались от катеров. Ни одного задевания за минреп, ни одного корабля противника.

Ночью можно было бы всплыть, постоять без хода и провентилировать отсеки. Но для вентиляции нужна энергия, а ее следовало экономить. Для всплытия придется расходовать сжатый воздух, запас его тоже ограничен. Чтобы подзарядить аккумуляторную батарею, надо пустить дизели, но их шум слышен за несколько миль, и нас наверняка обнаружат...

У тяжело раненного Галиенко начался бред. Его перенесли в пятый отсек на койку фельдшера.

Надо идти вперед, без остановки, только вперед!

Прошла еще половина суток – продолжаем идти, не всплывая. Свободные от вахты лежат на койках. В отсеки добавляем последний кислород. Дышим через патроны регенерации, подсоединив к ним трубки противогазов. В каждом отсеке оставлено по одной лампочке. Электробатарея почти полностью разряжена, винты едва вращаются, ход около двух узлов. На глубине 25 метров прошли минное поле, о котором я знал еще до боевого похода, и всплыли под перископ. Море штормит, лодку стало покачивать. На малом ходу ее не удержать на перископной глубине, а большего дать не можем. Наш островной пост хорошо виден. Несмотря на то что было светло и до точки, где обычно назначается встреча с нашими катерами, еще не дошли, пришлось всплывать.

19 сентября в 12 часов 32 минуты после полутора суток подводного хода мы всплыли в трех милях от острова Лавенсари. Заметили нас быстро. Через несколько минут мы уже обменялись опознавательными сигналами с вышедшими нам навстречу морскими охотниками. Командир "МО-303" старший лейтенант И. П. Чернышев радостно прокричал слова приветствия. Месяц тому назад он выводил "Лембит" в море, срок нашего возвращения истек, и катерники уже не надеялись встретить нас. Полным ходом под дизелями мы пошли в бухту острова Лавенсари.

На рейде к борту лодки подошел на катере командир дивизиона капитан 3 ранга В. А. Полещук. Он поздравил нас с благополучным возвращением, сказал, что до наступления темноты нам придется лечь на грунт: на бухту часто налетает авиация противника. На борт катера перешел комиссар Иванов, и катер умчался в глубь бухты под прикрытие.

Комдив Полещук и комиссар Иванов тотчас сообщили командованию о нашем благополучном возвращении и боевом успехе.

Нам пришлось отойти на большие глубины и лечь на грунт. В отсеках произвели приборку. Все побрились, наш "доморощенный" парикмахер Гриценко кое-кому подстриг слишком длинные волосы; словом, готовились, будто к увольнению в город. Удалось подремонтировать камбуз. Из остатков продуктов кок Козлов приготовил горячий ужин.

С наступлением темноты подошли к гостеприимному пирсу острова. Снова мы дышим чудесным ароматом соснового бора!

И. Виноградов. В логове врага

Капитан I ранга Н. Виноградов в начале войны командовал бригадой подводных лодок Северного флота, затем был начальником подводного плавания ВМФ, командующим Юго-Западного морского оборонительного района Краснознаменного Балтийского флота. В послевоенное время Николай Игнатьевич (в 1954 году ему было присвоено звание адмирала) занимал ряд крупных командных должностей в ВМФ.

Кому не известен знаменитый эпизод с "чапаевской картошкой", используя которую легендарный начдив популярно объяснил одному из подчиненных ему командиров мудрую истину: вести людей в бой надо с умом, четко зная, на каком месте в той или иной обстановке командир должен быть. Об этой самой "чапаевской картошке" зашла у нас речь с командующим Северным флотом контр-адмиралом А. Головко в один из самых первых дней войны. В тот тяжелый период многие из нас еще не очень четко представляли, что же конкретно потребуется в суровую годину от каждого. Одно желание владело сердцами всехот матроса до адмирала – попасть бы на передовую, чтоб бить, бить и бить заклятого врага. Я, помню, тоже не удержался, улучив момент, попросился у Головко в поход на одной из "щук".

– Та-ак,– протянул командующий.– Комбриг, значит, рвется в бой. Вперед на лихом коне, с шашкой наголо?

Вот тут-то и напомнил он о "чапаевской картошке". Только вместо нее в целях доходчивости были использованы обычные спички.

– Вот вы на "щуке" у вражеского побережья, вот другие лодки на позициях,раскладывал их Арсений Григорьевич.– Вот лодки, готовящиеся к выходу в море, вот находящиеся в ремонте. Кто будет заниматься всеми ими?

Крыть было нечем. Оставить бригаду в тот момент, когда у нас еще не имелось устойчивых боевых успехов, было невозможно. Но вот минули лето и осень. Появился у подводников определенный опыт. День за днем уходили подводные лодки на боевые позиции, и все чаще, возвращаясь, оглашали они простор над Екатерининской гаванью в Полярном победными салютами в честь потопления вражеских кораблей и судов.

Теперь-то появились все основания надеяться, что командующий отпустит меня в боевой поход. Потребность в этом я ощущал все больше. Командиры, экипажи возвращались из боевых походов не только с победами или неудачами. Они возвращались и с вопросами. На разборах многие из них удавалось разрешить, для чего мне приходилось мобилизовывать весь свой опыт подводника. Но все чаще чувствовалось, что его уже не хватает. Остро необходимы были личные впечатления об условиях, в которых приходится действовать моим подчиненным на коммуникациях врага. С этими соображениями я и пришел в начале декабря к Головко. Он внимательно выслушал и спросил:

– На какой лодке комбриг намеревается идти в поход?

– Думаю, на "К-22". С Котельниковым.

– Добро,– согласился командующий.– А в какой район?

Я назвал несколько возможных вариантов.

– Вот что,– после некоторых размышлений сказал Головко.– Сходите-ка к Гаммерфесту. Фашисты в этом районе активно используют для своих перевозок шхерные фарватеры.

Итак, решено – идем к норвежскому порту Гаммерфест. Задача – произвести минные постановки, а затем – попытать счастья в охоте за вражескими кораблями и судами.

Переход в намеченный район прошел в целом спокойно, если не считать, что у Рыбачьего пришлось уклоняться от неопознанного самолета. Здесь, у побережья врага, нас ждут, безусловно, более сложные испытания. И первое – прорыв на внутренний шхерный рейд вражеского порта Гаммерфест. Мы с командиром "К-22" Виктором Котельниковым держим совет: когда это сделать лучше? Сейчас, когда бледный, матовый свет зимнего заполярного дня уже начал разливаться над морем, или несколько позже, дождавшись темноты? Решаем идти немедля. Идти в подводном положении, осматривая район в перископ. Светлого времени не так много, и надо максимально использовать его.

"К-22" осторожно двигается вперед меж многочисленных островков. Котельников буквально прилип к перископу. Вместе со штурманом Чурипой они производят своего рода рекогносцировку.

Периодически я меняю командира у перископа. Море пустынно. День, не успев заняться, быстро пошел на убыль. И вот уже вокруг непроглядная тьма. Теперь можно и подвсплыть.

Поднимаемся с Котельниковым на мостик. Над рейдом зловещая тишина. Над головой, словно надраенная рында, сияет луна.

– Светила б ты, голубушка, для влюбленных,– хмурится командир.

Луна и в самом деле ни к чему. Рейд, заснеженные скалы, проливы, бухточки – все как на ладони. Невольно приходит мысль: а вдруг и нас видит враг? Но нет, мы приняли меры предосторожности. Котельников очень грамотно поставил "катюшу"– на фоне черной скалы.

Мы в логове врага! Наверное, ощущения подводника, испытываемые в такие минуты, можно сравнить с ощущениями разведчика, выполняющего задание в тылу противника. Нервы – на боевом взводе, чувства – максимально обострены.

– По пеленгу... Транспорт противника!

Доклад сигнальщика взвинчивает напряжение до предела. Всматриваемся в тьму. Какой-то огонек медленно приближается к нам.

– Прошу разрешения атаковать.– Всегда спокойный, невозмутимый, Котельников на этот раз явно волнуется.

– Боевая тревога!– командую я и сам чувствую, как жаром обдало лицо. Это же надо, как повезло! Не успели обосноваться на рейде – и уже встретили врага.

Подкрадываемся к цели. Котельников готов уже скомандовать "Пли". Но вместо этого лишь огорченно восклицает: "Мотобот!"

Да, теперь, когда судно приблизилось на малую дистанцию и силуэт его четко вырисовался на фоне залива, стало ясно, что мы обманулись: приняли за транспорт мотобот. От торпедной атаки приходится отказаться.

Оплошность наша, увы, не сошла с рук. На мотоботе заметили лодку, засуетились, принялись отчаянно сигналить: "Ж", "Ж", "Ж"... Ясно, что это "жужжание"– закодированные сигналы о помощи. Через несколько минут два противолодочных катера проносятся мимо – едва успеваем погрузиться. К счастью, взрывов "глубинок" не последовало, фашисты нас не обнаружили.

Котельников клянет себя за поспешность. У меня тоже настроение неважное: кто-кто, а комбриг, старший на борту, был обязан проявить выдержку и осмотрительность. Урок не из приятных, но тем не менее поучительный. Впрочем, долго предаваться размышлениям по поводу "первого блина" не приходится. Уже набирает силу прилив. А значит, приближается время минной постановки.

5 часов утра 9 декабря. Мы в исходной точке. Справа и слева сквозь мглу прорисовываются скалистые берега. 20 мин, по 300 килограммов тротила в каждой, ждут своего часа в минной цистерне. Большая ответственность сейчас ложится на командира минно-торпедной боевой части Сапунова и его подчиненных. От того, насколько точно выдерживают минеры интервалы сброса мин, зависит, насколько эффективно сработают они в будущем.

В притихшей лодке слышны отрывистые команды: "Пошла первая!", "Пошла вторая!"...

Закончив работу в проливе Саммельсунд, переходим к другому – Бустасунд. Закупориваем его наглухо. Теперь остается выставить 6 последних мин у острова Рольвсе. В 8 часов 45 минут приступаем к последнему этапу минной постановки. Мина за миной остаются за кормой. И вдруг – неожиданный доклад об обнаружении вражеского судна.

– Классифицируйте цель точнее,– приказал я, помня промашку с мотоботом. Нет, на этот раз не мотобот – грузовое судно.

Ради таких вот встреч с врагом мы пришли в Гаммерфест. Но надо же случиться, что встреча эта произошла в столь неподходящий момент, когда "К-22" занята выполнением другой, не менее важной боевой задачи.

Котельников размышлял буквально секунды:

– Прошу "добро" атаковать фашиста торпедой, не прекращая постановки мин!обратился он ко мне.

– Добро,– согласился я, хоть и понимал, что в командирском решении был немалый риск,– ведь подобные ситуации в учебных условиях никогда нами не проигрывались.

Силуэт вражеского судна прорисовывался в сумеречной пелене все отчетливее. Когда осталось четыре кабельтова, командир скомандовал "Пли". Торпеда устремилась вперед, оставляя за собой четкий, фосфоресцирующий след в темной воде. Было ясно, что она идет точно к цели, но взрыва почему-то не последовало. Возможно, что осадка судна оказалась меньшей, чем мы предполагали, и торпеда прошла под килем.

– Командир! Давайте по-гаджиевски – артиллерией,– предложил я.

Немедленно открыли огонь из орудия. И вот из судна вырвался мощный столб белого пара – снаряд угодил прямо в котельное отделение. Судно быстро скрылось под волнами. И буквально тут же поступил очередной доклад от минеров:

– Пошла шестая!

Так в течение нескольких минут "К-22" применила все виды своего оружия торпедное, минное и артиллерийское.