Текст книги "Эксперт № 11 (2014)"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Дышите глубже Яковенко Дмитрий
Падение рубля и фондового рынка на фоне событий вокруг Крыма выглядит как истерика, не имеющая значимого экономического обоснования. А подешевевшие активы скупили дальновидные игроки
section class="box-today"
Сюжеты
Курсы валют:
Рубль вместо экономики
ЦБ взял курс рубля в свои руки
/section section class="tags"
Теги
Курсы валют
Рубль
Фондовый рынок
Финансовые инструменты
Финансовая система России
/section
Несмотря на то что февраль принес надежду на более плавное по сравнению с январским обесценение национальной валюты (бивалютная корзина подорожала лишь на 3% по сравнению с 7% в январе), в прошлый понедельник, который уже успели окрестить «кровавым», или «черным», валютный рынок, а вслед за ним и фондовый впали в настоящую истерику и пребывали в ней до конца недели. Для тех, кто сохранил хладнокровие, это стало отличной возможностью купить подешевевшие активы.
Таблетка для самых буйных
Сразу после открытия биржевых торгов 3 марта курс доллара улетел за отметку 37 рублей, а евро подорожал до 51,2 рубля. Стоимость корзины приблизилась к 43,3 рубля – это падение для национальной валюты оказалось исключительным даже по сравнению с девальвацией 2008 года. Чтобы привести рынок в чувство, Центральному банку пришлось использовать весь комплекс имеющихся у него мер. С самого начала торгов регулятор начал активно продавать валюту, увеличив размер интервенций, приводящих к сдвигу операционного коридора на 5 копеек, с 350 млн долларов до 1,5 млрд долларов. В итоге за весь день Центробанк продал 11,3 млрд долларов, притом что все предыдущие месяцы ограничивался суммами по 200–400 млн (см. график 1). По масштабу интервенции понедельника сопоставимы с кризисом 2008 года, когда за один только декабрь регулятор продал порядка 75 млрд долларов. Еще одной, неожиданной, мерой Центробанка оказалось увеличение базовой ставки по аукционам недельного репо сразу на 1,5 п. п. – до 7%. И наконец, свою роль в поддержании курса сыграли словесные интервенции руководителей Банка России. «У нас еще большие возможности по повышению процентных ставок, и мы можем усилить присутствие на валютном рынке. Мы все-таки Центральный банк с четвертым по размеру в мире объемом золотовалютных резервов, и в этом смысле мы можем чувствовать себя достаточно комфортно для влияния на ситуацию», – заявила Ксения Юдаева , первый зампред ЦБ. Все эти меры привели к тому, что рубль начал отыгрывать масштабное падение понедельника и практически отыграл его, даже с учетом следующего падения, случившегося в четверг. На момент сдачи этого номера в печать стоимость бивалютной корзины составляла 42,18 – это уровень 1 марта (стоит оговориться, что после того, как номер поступил в печать, курс мог измениться под воздействием свежих новостей).
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Несмотря на предыдущие заявления Центрального банка о весьма умеренном вмешательстве в курсообразование, аналитики расценивают его действия как единственно правильные. «В понедельник на первый план вышли соображения поддержания финансовой стабильности, ведь резкий обвал рубля грозил тем, что сжимающаяся пружина терпения населения и бизнеса к ослаблению рубля могла в конечном итоге распрямиться, вызвав лавинообразный рост спроса на валюту и дальнейшую дестабилизацию банковского сектора, – уверен Дмитрий Полевой , экономист ING Russia. – Поэтому любые действия ЦБ сейчас нужно, с нашей точки зрения, рассматривать как баланс между попытками удержаться в своих стремлениях достичь пятипроцентной инфляции по итогам года и не допустить финансовой дестабилизации в банковской сфере».
Что касается инфляции, то у многих аналитиков уже появились сомнения в том, что регулятору удастся удержать ее в рамках целевого значения. По оценкам Министерства экономического развития, девальвация рубля уже внесла существенный вклад в удорожание продовольствия: на 0,3% по сравнению с 0,6–0,9% в августе—декабре 2013 года. В целом же девальвация, по мнению аналитиков, может добавить порядка 0,7% к годовой инфляции. Тем не менее говорить о том, что нынешнее присутствие Центрального банка на валютном рынке – это надолго, не приходится. Обвал рубля был хоть и болезненным, но временным явлением, и сейчас, успокоив особо буйных паникеров и спекулянтов, ЦБ может вернуться к режиму управляемого плавающего курса, наблюдая за тем, не возникнет ли очередной геополитический фактор для бегства из национальной валюты. Так что обещанная плавная девальвация рублю обеспечена. «Что будет происходить с курсом рубля в течение года – это “вопрос на миллион” и даже не на один, – считает главный аналитик Нордеа Банка Денис Давыдов . – Если оставить за скобками геополитику и исходить лишь из данных по макроэкономике и по движению капитала, то справедливые уровни для пары доллар—рубль на текущий год находятся между 34 и 36 рублями и 42–45 по корзине».
Банки готовы
Другой вопрос, не повторится ли для банковского сектора сценарий 2008 года. Основные компоненты вроде бы те же: резкий обвал на валютном рынке и, как результат, повышение ставок, сжатие ликвидности и полное замораживание кредитной активности. С одной стороны, по пути повышения ставок сейчас идут и другие центробанки развивающихся стран: например, ЦБ Турции повысил ставку недельного репо с 5,5% годовых сразу до 10%, Индия увеличила свою ключевую ставку с 7,75 до 8%. От российского ЦБ, похоже, ждали чего-то подобного. «Каждый раз, когда принимается решение об инвестициях в той или иной валюте, берутся в расчет различные показатели, среди которых в том числе оценка изменения курса, – объясняет научный сотрудник ИЭП им. Е. Т. Гайдара Михаил Хромов. – Поэтому, повышая ставки по инструментам в национальной валюте, Центральный банк повышает и их привлекательность для инвесторов». В ING Russia добавляют: «Решение повысить ставки было ожидаемым. Это сигнал банкам, что им пора скорректировать ставки по депозитам, а спекулянтам – что стоимость спекулятивных позиций против рубля повышается».
С другой стороны, ставка ЦБ не самый эффективный инструмент для выравнивания курса национальной валюты. «Конечно, повышение ставки на полтора процентных пункта при ослаблении курса на десять процентов за два месяца снижает рентабельность спекуляций, но решающего воздействия не оказывает, – считает Михаил Хромов. – Это больше психологический прием, демонстрирующий готовность ЦБ бороться с резкими скачками курса». А вот где повышение ставок действительно может оказать эффект, так это в дальнейшем сжатии рынка корпоративного кредитования, особенно если «временная» мера окажется долгосрочной. Решение ЦБ уже отразилось на межбанковском рынке: ставка по однодневным кредитам Mosprime по сравнению с концом февраля подскочила сразу на 1,5 п. п., до 8%. Конечно, это не идет ни в какое сравнение с концом 2008 года, когда ставка рефинансирования подскочила на 2 п. п., до 13%, а Mosprime лихорадило до максимума в 25%. Тем не менее банки сейчас действительно испытывают острую нехватку ликвидности и вполне могут переложить возросшую стоимость фондирования на кредиты экономике.
Эксперты, правда, пока не ждут особых проблем. «Влияние, которое ставки ЦБ оказывают на стоимость кредита конечным заемщикам, довольно несущественное, – полагает Михаил Хромов. – Гораздо сильнее, например, зависимость от фактических объемов задолженности перед Центральным банком. Взаимосвязь здесь такая: когда банк сталкивается с проблемами с ликвидностью, он, с одной стороны, прибегает к займам в ЦБ, а с другой – ограничивает кредитование. Это мы, например, видели в 2012 году: у банков, у которых было больше средств ЦБ в пассивах, удорожание кредита шло быстрее. При этом никакой зависимости от ставок регулятора не прослеживалось». Так что повышение ставок даже может сыграть на руку коммерческим игрокам, если им, конечно, удастся решить проблемы с ликвидностью. «Надо понимать, что основным получателем ликвидности от ЦБ являются госбанки, а абсолютное большинство российских банков либо вообще не имеют доступа к этим деньгам, либо получают их в небольших объемах, – отмечает Алексей Буздалин , заместитель генерального директора “Интерфакс-ЦЭА”. – Так что в первую очередь решение ЦБ скажется на ставках крупнейших банков. Эффект от сокращения кредитного предложения с их стороны отчасти даже может быть компенсирован частными российскими банками. У нас давно уже сложилась ситуация, когда госбанки за счет ресурсов ЦБ откровенно демпингуют на рынке корпоративного кредитования. Возможно, этот перекос будет несколько компенсирован».
Еще один вопрос – насколько нынешнее ослабление рубля может подкосить финансовую стабильность банковской сферы. Проблемы здесь, как правило (мы это видели в 2008 году), развиваются по следующему сценарию: банки фондируются из-за рубежа, выдавая компаниям валютные кредиты, которые те в большинстве случаев обслуживают из рублевой выручки. Резкое ослабление рубля приводит к тому, что сначала заемщики, а потом уже и банки расплатиться по займам не могут. Но и здесь ситуация гораздо лучше, чем во время кризиса. «Валютных кредитов на балансах банков существенно меньше, валютная позиция более сбалансирована, – рассказывает Алексей Буздалин. – Отсутствует в масштабах 2008 года рынок евробондов. Валютные кредиты последние годы брали по большей части импортеры товаров – те, кому эта валюта была действительно нужна. А в остальном большинство российских компаний отказывались от валютного кредитования, будучи научены опытом 2008 года».
Все очень нервные
Очень интересные процессы происходили в эти дни на рынке акций. В понедельник 3 марта торги открылись резким падением: индекс ММВБ рухнул на 11% (см. график 2). Потом это падение было частично отыграно, даже несмотря на еще один обвал в четверг; на момент сдачи номера из утраченных в «кровавый» понедельник 11 п. п. рынку удалось вернуть 3 п. п. Вообще, эпитеты и реакции на этот раз были мало адекватны происходящему – напомним, что для нашего рынка пяти-шестипроцентное падение вовсе не является чем-то из рук вон выходящим, причем даже без какого-то серьезного повода.
«Снижение усугубило срабатывание спот-лоссов и маржин-коллов у различных групп участников ввиду маржинального кредита и бÓльших плеч на фоне введения режима торгов Т+2, – сказал “Эксперту” старший управляющий по исследованиям отраслей и рынков капитала Промсвязьбанка Илья Фролов . – Кроме того, не исключены принудительные продажи обеспечения по сделкам репо с отдельными акциями. Реакция рынка на события 08.08.08 была менее острой». Сравнение свежего мартовского обвала с обвалом во время событий в Южной Осетии в августе 2008 года вообще дают любопытную картину. Во-первых, тогда падение было более плавным и не особо заметным на фоне огромнейшего кризисного снижения рынка. Во-вторых, объемы торгов тогда были умеренными. А вот 3 марта объемы торгов оказались рекордными для нашего рынка акций: по индексу ММВБ прошло более 100 млрд рублей, и всю неделю обороты оставались весьма значительными. Такое может происходить, только когда падение «выкупается» – то есть в наличии имеются игроки, которые берут подешевевшие бумаги. И похоже, сейчас такие игроки на нашем рынке есть.
Управляющий директор УК «Финам-менеджмент» авторитетный частный инвестор Элвис Марламов назвал происходившее на рынке 3 марта «отъемом акций». Он обращает внимание на то, что обычно выкупаются все нерыночные падения из-за форс-мажоров (войн, землетрясений, 11 сентября и т. д.). Кстати, интересно, что обороты по депозитарным распискам на наши акции на западных биржах все эти дни тоже были выше обычного (как и цены на расписки традиционно были немного выше, чем на локальные акции). То есть говорить, что в панике были проданы все российские бумаги, не приходится: кто-то продал, а кто-то с удовольствием купил.
В январе инвесткомпания Sberbank CIB опубликовала оценку, согласно которой нерезиденты держат около 70% российских акций в свободном обращении. В Промсвязьбанке напоминают, что крупные позиции в бумагах могут также принадлежать россиянам, которые с целью минимизации налогообложения участвуют в рынке через зарегистрированные в офшорах компании. «Точную оценку доли институциональных инвесторов на фондовом рынке РФ в настоящее время дать затруднительно, но, исходя из данных EPFR, можно предположить, что их доля за последние четыре года могла сократиться практически вдвое», – добавляет Илья Фролов. Таким образом, в первом приближении можно сделать вывод, что иностранные инвесторы на нашем рынке постепенно уступают место российскому капиталу, зарегистрированному в офшорах. Но этого недостаточно. От сильных падений рынок защищают частные инвесторы и отечественные пенсионные фонды – их доля, особенно на рынке акций, у нас чрезвычайно низка, объем ПИФов и вовсе смехотворен. Необходимо, чтобы средний класс покупал акции и годами держал их, получая дивиденды. Начинать можно прямо сейчас: после мартовского падения дивидендная доходность по акциям «Аэрофлота» составляет около 6%, по акциям «Мостотреста» – около 9%. Элвис Марламов считает, что ставку надо делать на оборонный комплекс, где много хороших компаний, которые можно купить исходя из капитализации в одну-две годовые прибыли и которые будут платить 25% чистой прибыли в виде дивидендов.
Научные нужды страны Дан Медовников
Формулировать приоритеты и строить прогнозы нужно не только с позиций «научной корпорации», должны учитываться долгосрочные задачи развития страны и общества
section class="box-today"
Сюжеты
Долгосрочные прогнозы:
Сахарная конъюнктура: выход из депрессии
Засиделись
/section section class="tags"
Теги
Долгосрочные прогнозы
Вокруг идеологии
/section
Последний год принес России довольно драматичные изменения в научно-инновационной сфере. Перестал быть «главным по инновациям» Владислав Сурков, жесткой критике подверглись такие знаковые институты отечественной НИС, как «Роснано» и Сколково, была реорганизована Академия наук, прекращено негрантовое финансирование фундаментальных исследований, наконец, создан Российский научный фонд с большими финансовыми возможностями и полномочиями. Происходит перезагрузка научной и инновационной политики. Власть, бизнес, общество ждут от этой сферы большего, чем она смогла продемонстрировать в последние десять-двенадцать лет. Причем дальнейшее чисто институциональное строительство уже малоперспективно – наступает пора настроить научные и инновационные институты на решение вполне конкретных задач, стоящих перед страной. О том, как это можно сделать, мы беседуем с помощником президента РФ, главой попечительского совета Российского научного фонда Андреем Фурсенко .
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
– Вы один из идеологов построения национальной инновационной системы (НИС) в России. В конце 1990-х идея построения НИС не была очевидной, но в начале 2000-х мы довольно бодро взялись за дело и к настоящему моменту позаимствовали почти все существующие институты и инструменты инновационного развития. Но НИС работает недостаточно эффективно.
— Система работает, ее основные элементы начали функционировать в регулярном режиме уже лет пять тому назад. Но она не дает ожидаемых результатов. Отчасти это связано с просчетами в создании отдельных элементов, отчасти – с тем, что многие инструменты конструировались по старым лекалам. Например, эти «выколотые точки» – технополисы, особые зоны – в том виде, в котором аналогичные структуры создавались в 1970–1980-х и даже в 1990-х годах, сегодня уже неэффективны. Помните так называемые шарашки? Они тоже были результативными в свое время, но сегодня мы имеем другую страну, другой строй, другое государство – и они не нужны.
Многие из построенных в рамках нашей НИС элементов сыграли позитивную роль в свое время, у них и сегодня есть определенный потенциал. Но новейшая история показала, что мир быстрыми темпами движется к распределенным, сетевым системам. Кроме того, сама НИС должна быть гораздо более мобильной, уметь быстро перестраиваться.
Однако отсутствие яркого эффекта от НИС сегодня вовсе не означает, что была проведена бесполезная работа, были бессмысленно затрачены деньги. Просто теперь систему надо настраивать. При этом роль государства должна быть паритетной по отношению к остальным участникам НИС, а его вмешательство не может быть навязчивым.
– То есть ее нельзя жестко институционализировать?
– Институт должен быть гибким и самоорганизующимся. Когда система создавалась, мы к такому свойству ее структуры, к такому управлению системой готовы не были. Ведь практически все элементы системы создавались при непосредственном участии государства. А государство не бизнесмен, оно вообще инертно по своей сути. Здесь фактор стабильности и гарантий значит больше, чем фактор максимального экономического эффекта. На этапе создания излишняя вариативность в подходах, уход государства от принятия ответственных решений вообще могли оказаться губительными для системы, ведь у нас практически отсутствовала культура инновационного предпринимательства. А вот сейчас гибкость и независимость просто необходимы. На данном этапе излишний патернализм будет оказывать сдерживающее влияние на развитие системы.
Есть еще один важный аспект. Инфраструктурные решения нельзя принимать в отрыве от принятия решений в других сферах. Что я имею в виду? Вот мы создаем институты, их можно классифицировать по-разному – например, инфраструктурные институты, финансовые институты, административно-организационные институты. Есть еще институты контентные, которые должны задавать повестку дня. И все это должна объединять единая логика, логика единого организма. То есть, создав «хард» и не обеспечив соответствующий «софт», мы столкнемся с проблемами, которые будут усугубляться.
– Есть еще вопрос целеполагания, система должна видеть цель.
– Да, если четко задать цель, идти к ней было бы легче. Но как это сделать в современных условиях? В сегодняшнем инновационном развитии центр тяжести постепенно переходит от продуктовых результатов к созданию технологии, метода. Потому что ситуация меняется очень быстро. Быстро меняются востребованные продукты, те же самые смартфоны, например: новая модель появляется в течение года, принципиальные обновления – за два-три года максимум. И так во всем, от фармацевтики до конструкционных материалов.
Темпы изменений настолько возросли, что мы не то что не успеваем внедрять и использовать инновации, мы не успеваем их осознать. Из-за нарастания неопределенности бизнес перестал делать серьезные вложения в стратегические проекты. Риски ошибиться с направлением финансирования уже не компенсируются перспективами получения сверхприбыли. Пожалуй, это один из самых серьезных вопросов и ограничений для потенциальных инвесторов, и не только для них.
По большому счету, мы должны перестроить мышление, образование – для того чтобы подготовить людей, научить их жить в этой ситуации. Как выстраивать экономику, как выстраивать политику в состоянии неопределенности? Задача и организационно очень сложная, и психологически тяжелая, некомфортная для человека.
– У вас есть рецепт для решения этой проблемы?
– Речь идет о естественном развитии инновационной сферы, и неправильно жестким регулированием стремиться изменить ход вещей. Здесь скорее необходимо говорить об инструментах, помогающих участникам инновационного процесса, стимулирующих их деятельность, о мягком вмешательстве.
– Поясните на каком-нибудь примере...
– Например, недавно был предложен прогноз научно-технологического развития страны. Коллектив очень уважаемых специалистов назвал приоритетные направления в научно-технической сфере до 2030 года. Но от чего они отталкивались? В первую очередь от своего понимания развития отраслей, которые они же и развивали. То есть научное сообщество, как и общество в целом, получает этот прогноз как данность, как некое сакральное знание.
А вот вопрос о том, какие базовые принципы, требования заложены в основу выбора приоритетов, никто не обсуждал.
– В принципе современные технологии форсайта пытаются это делать.
– Сейчас превалирует подход, при котором мы опираемся на то, что имеем сегодня, а надо ориентироваться на то, что мы получим или хотели бы иметь завтра, послезавтра и так далее. Причем речь должна идти не о самом продукте, а о социально-экономических результатах его использования.
В том и особенность инновационной экономики, что институты развития в чисто рыночной логике создаваться не могут, потому что в чисто рыночной логике они решают сегодняшние задачи. Иногда вчерашние. Но не завтрашние. Завтрашние задачи, как правило, решаются не в рыночной логике. Потому что даже создание новых рынков – это не совсем рыночная логика.
Это помогло бы в некотором смысле избежать и другой опасности, связанной с выбором приоритетов. Любой прогноз – это в каком-то смысле зеркало, в котором каждый хочет увидеть себя. И если уважаемый человек себя там не видит, то, значит, надо там себя «дорисовать». Вот и складывается система приоритетов как наш сегодняшний портрет.
А если бы мы пошли иным путем: оценка вызовов для нас, с одной стороны, и оценка наших возможностей – с другой…
Накладываем первое на второе и определяем, на каком пересечении между возможностями и вызовами мы должны ставить для себя задачи. А вот когда мы эти задачи сформулировали, тогда можно весь их набор передавать специалистам для их наилучшего решения. При этом не забываем, что любое решение должно указывать на то, как оно вписывается в систему поставленных задач.
Давайте в качестве примера прочертим возможную логику выбора приоритетов для России. Сначала надо посмотреть, где у нас есть конкурентные преимущества. Тут два блока. Первый – то, что дано природой, второй – созданные нами заделы.
Как мог бы выглядеть первый блок? У нас уникальная территория. И с точки зрения логистики, которая имеет все большее значение для социально-экономического развития мира, – это очевидное наше преимущество. Затем ресурсы, в том числе разнообразие источников энергии, от ископаемых углеводородов до альтернативных. Климатическое разнообразие – в горизонте десятилетий в случае изменения климата мы можем «поиграть» с зоной комфортного проживания, например. Еще одно обстоятельство: мы наряду с бассейном Амазонки являемся легкими планеты, наконец, у нас самые большие запасы пресной воды. Совершенно очевидно, что природа даровала нам очень разнообразный запас преимуществ и вытекающих из этого разнообразия возможностей.
Второй блок – это созданные во второй половине двадцатого века научно-технические заделы. Просто заделы эти нужно использовать с учетом сегодняшних требований и возможностей. Вот примеры. Мы одна из очень немногих стран, которые реализуют полный цикл, связанный с атомной энергетикой. Наша страна первой вышла в космос. И хотя сегодня уже никого не удивишь запусками космических кораблей, в области космической медицины Россия до сих пор безусловный лидер. В той же самой атомной отрасли помимо создания новых энергетических реакторов мы имеем оригинальные способы наработки изотопов, которые необходимы для ядерной медицины. Или еще пример. Существует общемировая проблема – привыкание бактерий к антибиотикам. Специалисты говорят, что эра антибиотиков скоро закончится. Но есть неантибиотиковые подходы, использование тех же бактериофагов. У нас тут тоже исторически отличный задел, а ведь если говорить о перспективе, то это огромный рынок. И самое главное относительно имеющихся заделов – не растерять их, не утратить эти наши преимущества.
После конкурентных преимуществ я бы перешел к вопросам, связанным с нашими внутренними потребностями. Если мы хотим иметь устойчивое развитие, мы должны продумать логику гарантированного производства и потребления внутри страны. Тем более что мы большая страна, которая может себе это позволить.
Фото: Олег Слепян
– То есть не стоит безоглядно встраиваться во внешние цепочки?
– Одно другому не мешает. Более того, я бы сказал так: внешние цепочки должны быть подкреплены и обеспечены цепочками внутренними. Мир ведь очень многофакторный, сложный, здесь однозначного выбора вообще быть не должно. Для некоторых стран прекращение импорта-экспорта ресурсов вообще может привести к катастрофическим последствиям, к регрессу развития. Представьте себе, что перестали покупать нефть, предположим, у Катара. Вряд ли стране удастся сохранить достигнутый уровень жизни за счет доходов от туризма и поставок углеводородов на внутренний рынок.
У России же внутренний рынок огромен. Причем он диверсифицирован. У нас только своего населения больше 140 миллионов. Если мы сумеем создать общий рынок с нашими ближайшими партнерами: Казахстаном, Беларусью, Арменией (об Украине сейчас говорить трудно, но в принципе с точки зрения естественного партнерства она, конечно, должна приниматься в расчет в этом смысле), то это уже более 200 миллионов человек. Рынок, который мы можем обеспечить. Вопрос: какой продукцией? Очевидно, что в первую очередь необходимо вести речь о продукции жизненно важной. Это продукты питания, медицина, образование, коммуникации, транспорт, строительство. То есть то, из чего складываются наши основные потребности. Мы должны стремиться к созданию ситуации, при которой существенная часть продукции, необходимой для нормального существования и развития, создавалась бы и обеспечивалась нашей экономикой. Причем создавать все нужно на качественно новом, конкурентоспособном уровне. А в контексте нашей беседы это вызов по отношению и к науке, и к образованию, и к инновациям.
– Итак, конкурентные преимущества, внутренние потребности...
– И конечно, специфические нужды страны, которые, собственно, и делают государство государством. Это вопросы обороны, безопасности, защиты от глобальных угроз, от техногенных катастроф, от тех же пандемий и так далее.
– Если вернуться к построению НИС в России в последние двенадцать лет, то мы просто строили институты, а об их вписывании в систему национальных приоритетов в том смысле, как вы это формулируете, мы, получается, даже и не задумывались?
– Мы не просто строили институты, элементы инновационной системы. Мы саму культуру инновационного предпринимательства, понимание и восприятие обществом и экономикой инновационной модели развития формировали. Стремились на практике показать, что коммерциализация результатов ителлектуальной деятельности в нашей стране осуществима, создавали тиражируемые практики. Во многом занимались копированием западных наработок. Но одновременно работали и над адаптацией собственных заделов к рыночным требованиям, очень для наших ученых непривычным и на тот момент непонятным. И инновационный вектор развития в систему национальных приоритетов мы вписывали, исходя из тех принципов, которые и по сей день работают. Они базировались на использовании наших существующих технологических и инфраструктурных возможностей. Что, очевидно, является удобным и понятным инструментом реализации так называемого третьего сценария развития инновационной политики, о котором вы писали в одной из своих последних статей (см. «Час рачительных технократов» в «Эксперте» № 3 за 2014 год).
А вот выбор приоритетов в том смысле, о котором мы с вами говорим, для построения НИС не использовался. По сути, он ведь сейчас только начинает обсуждаться в экспертном сообществе. Хотя именно такой подход может обеспечить более четкую формулировку наших запросов, позволит объективно оценить преимущества и существующие вызовы и в конечном счете связать саму НИС с запросами экономики, промышленности, то есть получить заказчика инновационной продукции, что является важным аргументом в пользу выработки нового подхода в построении системы приоритетов.
Но есть еще одна проблема, для решения которой новый подход необходим. В России за последнее время произошло заметное оскудение научно-технологического, интеллектуального задела. И если мы все понимаем, что заимствование технологий далеко не всегда оправданно и уж точно опора на заимствование не приведет страну на лидирующие позиции, то остается один путь – направить существенные усилия на развитие науки, в том числе фундаментальной. Оазисы в пустынях есть только вокруг живых источников. Любой инновационной системе нужны качественные исследования, специалисты, сформировавшиеся в ходе их проведения, нужны новые, интересные и перспективные результаты научной деятельности. Поэтому именно качество научных исследований является одним из обязательных условий появления инноваций в экономике.
Пожалуй, в настоящее время вопросы, связанные с фундаментальной наукой, с ее будущим в России и с поддержкой научной среды, не менее актуальны, чем вопросы развития самой инновационной структуры.
Поэтому наряду с опорой на приоритеты социально-экономического развития так важно формулировать и научные приоритеты исходя из путей развития научного знания.
Мы уже почти двадцать лет определяем приоритетные направления науки и более десяти лет – перечень критических технологий в научно-технической сфере, но единой системы выбора приоритетов фундаментальных научных исследований у нас в стране не существует. Есть решения руководства страны о необходимости создания такой системы, которые в настоящее время реализуются. По этому вопросу уже были дискуссии в профессиональном сообществе: нужны ли вообще приоритеты в фундаментальной науке? Не приведет ли сужение тематики исследований, поддерживаемых государством, к ситуации, когда вместе с водой есть риск выплеснуть ребенка? Конечно, риск упустить что-то важное всегда существует. Но развивать науку одинаково эффективно по всем направлениям у нас не получится. И ни у кого в мире не получается. Другое дело, что необходимо поддерживать общую среду генерации знаний, благодаря которой ведутся поисковые исследования по самым разным направлениям.
Для фундаментальных исследований должна быть использована схема, отличающаяся от применяемой в прикладной науке: постановка задач и формулирование приоритетов самим научным сообществом, без вмешательства чиновников. А вот оценивать предложенные задачи в логике наших возможностей и имеющихся вызовов – это уже прерогатива государства.
Формирование такого четкого и действующего механизма для определения приоритетов в фундаментальной науке – безотлагательная задача на сегодняшний день.
