Текст книги "Тайна башни (сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Тайна башни

Солнце сияло над замком Глостер, прежним бенедиктинским аббатством св. Роха, которым уже в течение нескольких веков, на зависть и досаду другим, владела семья Глостер.

Лучи сияющего солнца золотили древнее здание из красного камня, возвышавшееся со своими, обвитыми плющом, зубчатыми башнями на краю береговой скалы, круто ниспадавшей к морю.

По направлению к св. Роху, как постоянно называли замок, тянулась длинная вереница экипажей; сидевшие в этих экипажах люди спешили к пикнику у лорда Глостера, стремясь сойти в тени прохладных каменных ворот, над которыми стояло изваяние самого святого Роха, с епископским посохом и в митре, и, казалось, сердито глядело на проходивших под осеняемыми им воротами носительниц шелковых платьев, кружев и парижских шляпок.

С изысканной гостеприимной вежливостью гостей приветствовал Реджинальд Морган, лорд Глостер, двадцативосьмилетний наследник майората и титула лорда, доставшегося ему, как младшему сыну, лишь недавно, после кончины старшего его брата Роберта и быстро последовавшей затем смерти Ральфа, единственного сына Роберта.

Стройный, высокого роста молодой лорд, с открытым лицом и взглядом, весьма любезно приветствовал каждого гостя в отдельности. Он превосходил в любезности самого себя, особенно при появлении сэра Джона Моргана, представителя менее богатой боковой линии рода Глостер, прибывшего в сопровождении своего друга, некоего сэра Фомы Браддона, из Лондона, которого он впервые вводил в круг друзей и знакомых молодого лорда.

Гости все без исключения были, или, по крайней мере, казались, веселы, и все восхищались роскошью прежних монастырских помещений, красотой ковров и обоев, прекрасно сохранившейся молельней, в которой прежние аббаты возносили свои молитвы, рефекторией, кельей эконома, возвышавшейся на головокружительной высоте над прибрежной скалой, и громадной монастырской кухней, в которой в данное время топились французские плиты и печи, и вместо толстых иноков возились французские повара со своими кастрюлями, противнями и другой посудой, проводя время в болтовне на своем чужестранном языке.

Эти помещения распространенными в них благоуханиями уже заранее предвещали об изысканных яствах, которыми предполагалось попотчевать гостей «развалины», ветхость стен которой должна была обратить на себя внимание прибывших гостей уже и раньше.

«Развалина» представляла собою остатки прежней часовни св. Марии и смежных с ней странноприимных покоев.

Хозяин замка был настолько тактичен, что не избрал самую часовню местом для мирских удовольствий, и потому развалины странноприимных покоев были предназначены не только для трапезы, но и для танцев, причем для этой цели покои были выложены темным дубовым полом, сверкавшим, как зеркало.

Из того же дуба были сделаны длинные, низкие столы, тогда как мягкие сидения, возвышавшиеся кругом в виде амфитеатра, были обтянуты зелеными бархатными чехлами.

Не было недостатка в цветах, лампочках и бумажных фонарях, и роскошная трапеза происходила под веселые звуки прекрасного оркестра.

Сэр Джон Морган во время трапезы вместе со своим другом Фомой Браддоном сидел за столом недалеко от хозяина замка; по окончании ужина, когда подали кофе, и многие собирались последовать манящим звукам чудного вальса на гладком паркетном полу странноприимных покоев, оба друга встали, незаметно скрылись за часовней и, вне поля зрения других гостей, уселись в мягкой траве близко у скалистого обрыва.

Солнце уже садилось за горизонтом и на западе море сверкало красным пламенем.

На небе взошла вечерняя звезда и луна своим холодным светом начала мало-помалу озарять гладкое, как зеркало, море.

Ночь спускалась тихим дыханием. С моря дул прохладный ветерок, побуждая зазевавшихся гостей с прогулки возвратиться в замок.

– Ну-с, м-р Холмс, или скорее, м-р Фома Браддон, – обратился сэр Джон Морган к сидевшему рядом с ним лондонскому богачу, в лице которого, благодаря великолепному гриму и наружному облику, никто не узнал бы знаменитого сыщика, – присмотрелись ли вы к молодому, свежеиспеченному лорду? Считаете ли вы его способным совершить преступление, в котором я его сильно подозреваю?

– Он производит далеко не дурное впечатление, – ответил Шерлок Холмс, – трудно даже допустить с его стороны какую-нибудь подлость. Но ведь наружность в общем не имеет никакого значения. Во время моей практики мне приходилось видеть негодяев, которые, казалось, и воды не способны замутить, а с другой стороны – людей с физиономиями преступников, которые были невинны и наивны, как овцы. Все-таки я попрошу вас рассказать мне еще раз все, что, по вашему мнению, находится в связи со смертью прежнего лорда Глостера и его сына Ральфа. Вы, кажется, по дороге сюда говорили, между прочим, что в развалине старого аббатства какие-то привидения заранее как бы возвестили семье Глостер предстоявшую смерть лорда Роберта и его маленького наследника?

– Да, совершенно верно, об этом привидении в образе монаха идет уже веками легенда, что он от времени до времени бесшумными шагами проходит по длинным коридорам между рефекторией и прежними покоями аббатов или по пустынным проходам монастыря; он-то незадолго до смерти маленького Ральфа, за которой вскоре последовала кончина его отца, несколько раз показывался – три раза ночью. Ну, а затем горящие свечи в часовне, музыка на хорах – словом, я знал заранее, что над семьей Глостер должно обрушиться несчастье.

– Разве вы тогда находились в замке?

– Был. Мой двоюродный брат Роберт, очень ценивший меня, пригласил меня тогда к себе, чтобы быть при нем во время болезни.

– Вы видели привидение собственными глазами?

– Конечно, – уверял сэр Морган, – в те три ночи, о которых я давеча говорил, я в самых развалинах часовни видел слабый свет восковых свечей, которые, по моему крайнему разумению, не могли быть зажжены человеческой рукой. Затем я увидел, как высокая фигура привидения в черном одеянии бенедиктинцев, с опущенным капюшоном и веревкой вместо пояса, с торжественной серьезностью и в глубоком молчании прошла мимо меня, да так близко, что меня чуть не задела суровая, шерстяная ряса монаха-привидения. Во все это время я не услышал ни малейшего звука, но ощутил холодное дуновение, точно по мне прошел резкий ледяной ветер.

Великий сыщик улыбнулся.

– Жаль только, – сказал он, – что вы не решились схватить эту монашескую фигуру и наброситься на нее. Быть может, вы уже тогда нашли бы разгадку тайны, столь живо интересующей вас, – я говорю о причине смерти маленького Ральфа, неестественной по вашему мнению.

– Я не совсем вас понимаю, м-р Холмс, – возразил сэр Морган, – не хотите ли вы сказать, что этот монах, уже так давно появляющийся в развалинах владения Глостер, – вовсе не привидение? Но ведь не я один, а также и мой двоюродный брат Роберт Морган категорически утверждает, что видел этого монаха! Привидение появилось даже моему двоюродному брату именно в ночь накануне смерти ребенка. Нынешний лорд Глостер, который тогда, в качестве младшего брата Роберта, носил имя Реджинальд Морган, тогда был как раз в Лондоне. Роберт лежал на диване в так называемой обойной комнате замка, самом маленьком помещении, выходящем на море, так как это была его любимая комната, и огонь весело горел в старом камине. Я, было, оставил Роберта, полагая, что он заснул, и направился в детскую комнату в башню, где лежал больной ребенок. Когда я возвратился, Роберт был бледен, как смерть, и сильно расстроен. Он стал уверять меня, что видел в дверях фигуру монаха с поднятым капюшоном в длинной, развивающейся рясе, причем эта фигура будто бы угрожающе показала ему кулак. Лица или глаз монаха он не видел, так как они были в тени капюшона. Роберт поднялся и хотел наступать на монаха, но прежде, чем он успел спуститься с дивана и встать на ноги, привидение быстро и бесшумно исчезло. Но он знал наверняка, что ясно видел монаха, недосягаемого врага, ходившего по этим помещениям и предвещавшего владельцам этого дома о предстоявшем им несчастии. А на другой день умер маленький сын Роберта!

– Странно! – в раздумье произнес Шерлок Холмс,

– Действительно, странное совпадение обстоятельств, – согласился и Джон Морган. – Бедняга Роберт! Он тогда, скоро после смерти своей жены, был болен и в состоянии боязливого, нервного раздражения, увеличившегося еще вследствие появления привидения. Я старался, как мог, убедить его в том, что то, что он видел, было лишь плодом его болезненного воображения, но мне не удалось его переубедить.

Джон Морган провел рукой по глазам, чтобы стереть слезы печали.

– Да, добрейший м-р Холмс, – продолжал он, – нам пришлось тогда пережить печальные времена в замке св. Роха. Наверху в башенной комнате лежал больной Ральф Морган, единственный наследник, а внизу, в обойной комнате, мой овдовевший двоюродный брат, мой бедный Роберт, немощный духом и телом, влачил свое безрадостное существование, лежа на диване. Страшное, страстное горе и отчаяние вызвали опять появление припадков, которыми он страдал еще с детства, но прекратившимися с наступлением зрелого возраста. Он лежал исхудалый, похожий лишь на тень себя самого; вся его жизнь висела как бы на волоске, который должен был оборваться при первом сильном натиске. Единственно только страшная любовь к единственному ребенку Эдиты еще привязывала его к жизни. Любо было смотреть, как сердечно он любил маленького мальчика, который по всей очевидности должен был вскоре унаследовать титул и состояние семьи, так как врачи не скрывали, что дни лорда Глостера сочтены. А Ральф был хорошенький, славный мальчишка, такой веселый, радостный, хороший ребенок, что каждый отец гордился бы таким сыном.

– Чем болел он? – спросил Шерлок Холмс, внимательно слушая повествование Моргана.

– По всем признакам, то было лишь легкое нездоровье, незначительный приступ, не внушавший мне опасений, и врач из Шельтона, улыбаясь, уверял нас в скором выздоровлении его. Это была лишь одна из тех часто встречающихся болезней, легко превозмогаемых тысячами детей при условии хорошего ухода и здорового организма. Один только Роберт боялся за своего сына и терял мужество. Ни я, ни его брат Реджинальд, нынешний лорд Глостер, не могли его убедить в том, что опасаться нечего.

– Следовательно, Реджинальд был в хороших отношениях с покойным своим братом? – спросил великий сыщик.

– О, да, по крайней мере так казалось, – ответил Джон Морган. – Я еще отлично помню тот вечер: ветер резко свистал и бился в башни и карнизы древнего аббатства, чайки с предвещавшими бурю криками беспокойно летали кругом, а внизу волны с громообразным шумом разбивались об скалы – я, как сегодня, вижу, как Реджинальд Морган, нынешний лорд Глостер, совершенно неожиданно вернулся из Лондона. В тот вечер я навестил больного мальчика и против всяких ожиданий наткнулся в обойной комнате на Реджинальда. Это было днем, позже того, как Роберт видел монаха, а это привидение, воображаемое или настоящее, преисполнило моего двоюродного брата опасений за ребенка, хотя, как я уже говорил, не было никаких оснований для этого.

Джон Морган замолчал, прислушиваясь к шуму прибоя, и потом продолжал серьезным, спокойным тоном:

– Мальчик в послеобеденное время забеспокоился, но, наконец, заснул, и лежал во сне, подложив одну рученьку под голову. Худенькое, бледное личико имело грустное и умилительное выражение, беспомощно вырисовываясь из мягких подушек и шелковых занавесей громадной, старомодной постели, Мальчик лежал в большой, мрачной башенной комнате замка св. Роха, совершенно неподходящей, по моему мнению, для детской. На столике стояли стекляшки с лекарствами, стаканы, немного парниковых плодов, и игрушки, до которых маленьким ручонкам ребенка уже не суждено было дотронуться. Под зеленым абажуром горела лампа, все было весьма чисто, опрятно и аккуратно, в том числе и платье няни, которая сидела у лампы с открытой книжкой в руках.

– Как звали эту няню? – заинтересовался Шерлок Холмс.

– Мэри Стевенс, – ответил Джон Морган. – То была еще совсем молодая женщина, чуть ли не ребенок еще, и я сначала не хотел верить, что она в такие молодые годы уже замужем. Но она действительно была замужем.

– А кто был ее муж?

– Не помню точно, так как он был где-то в дороге, не то моряком, не то эмигрантом.

– Расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь о Мэри Стевенс.

– Что ж, насколько я помню, она была из порядочной семьи и была воспитана лучше, чем прочая прислуга.

– Каким образом она получила место няни маленького Ральфа?

– Нам рекомендовал ее Реджинальд!

– Ага, Реджинальд! – оживленно подхватил Шерлок Холмс. – А откуда он взял ее?

– Кажется, он знал ее отца.

– Ну, и что же, оправдала она его рекомендацию?

– Она оказалась положительно неоценимой в смысле тщательности ухода и на нее можно было вполне положиться в то короткое время, которое она провела у нас.

– Не можете ли вы описать мне немного наружность этой женщины?

– О да, я еще хорошо помню ее лицо, точно только сегодня видел ее. Странное то было лицо: она была очень хорошенькая, с темными, как у испанки или еврейки, глазами, волосами и цветом кожи; волосы у нее были длинные, черные, а большие глаза ее, казалось, могли сверкать негодованием и гордостью, хотя она всегда была скромна и покорна. Когда я увидел ее в первый раз, меня поразило сходство ее лица с памятным мне другим лицом, и это сходство смутило меня. Потом, если будет возможно, я покажу вам картину в большом столовом зале, недалеко от камина, картину, изображающую Юдифь, убивающую Олоферна. Вообразите себе лицо, молодое, смуглое лицо Юдифи, наклоняющейся над спящим Олоферном, которого она собирается убить, поразительно похоже на лицо няни Ральфа, как в смысле дикой красоты, так и в смысле известной жестокости и крадущегося ехидства тигрицы, так что я всегда невольно сравнивал эту Стевенс с Юдифью, и после того много думал об этом сходстве. Ну так вот, она сидела спокойно и терпеливо, оберегая ребенка. Она еще только незадолго до этого поселилась в замке, но по-видимому уже успела привязаться к ребенку, как и всякий, кто знал этого милого мальчика, солнечные глаза которого уже тогда выдавали его благородный нрав. Да и сам Ральф любил свою няню. Она была тихая женщина и в глазах другой прислуги считалась гордячкой, так как не дружила ни с кем.

– Так что она не состояла в общении ни с кем из прислуги? – спросил Шерлок Холмс.

– Нет, она посвящала весь свой досуг и все свое внимание только ребенку, а прислуга говорила, что часто видела, как она страшно плакала, хотя никто не знал причин ее горя.

– Вероятно она заботилась о своем отсутствующем муже? – сказал сыщик.

Морган пожал плечами.

– Возможно, – ответил он, – я в тот вечер оставил ее в башенной комнате, и в ту же ночь с ребенком произошло это ужасное несчастье. Утром няня проснулась и якобы тогда заметила, что ребенка нет. В испуге она вскочила, увидела, что окно открыто и призвала людей. Существовало предположение, что бедный Ральф, в лихорадочном жару, вылез из окна и слетел вниз на скалы. И действительно, тщательные розыски обнаружили, что мальчик лежал мертвым внизу у скалы с разбитым черепом и изуродованным телом! Смерть, быть может, и пришла без страданий, но все же то было ужасным ударом для нас всех. В день погребения Ральфа Роберта разбил паралич, от которого он так уже и не оправился, хотя он еще годами влачил существование, будучи живым трупом. Наконец он умер; его похоронили рядом с женой и ребенком. Вот каким образом Реджинальд Морган превратился в нынешнего лорда Глостера.

– Вы полагаете – преступным путем, пожалуй, при содействии Мэри Стевенс?

– Я не могу отделаться от этой мысли, и это мнение постоянно напрашивается мне. Я не могу понять, что мальчик сам выбросился из окна башенной комнаты именно в то время, когда Стевенс спала, ну, а затем я ведь говорил вам, кого напоминает эта женщина.

– Странно на самом деле, что именно Реджинальд рекомендовал эту няню, – ответил великий сыщик. – Вероятно, ребенок уже со дня его рождения был бельмом на его глазу, в качестве будущего наследника Роберта. Так как он знал, что больной отец не перенесет смерти ребенка, и что после последнего умрет и сам Роберт, он, быть может, воспользовался услугами Мэри Стевенс, чтобы выбросить ребенка из окна башенной комнаты. Не имеете ли вы понятия о том, где теперь находятся Мэри Стевенс с мужем?

Морган пожал плечами.

– Сожалею, что не могу дать ответа на этот вопрос, – возразил он, – меня взволновало это ужасное событие настолько, что я не обращал внимания на няню.

– Вы бывали здесь в замке после смерти вашего старшего двоюродного брата, поддерживали всегда хорошие отношения с ним?

– Да, я иногда заезжал сюда и не прерывал прежних дружеских отношений. Я надеялся таким путем добиться разоблачения ужасной тайны башенной комнаты.

– Но вам ничего не удалось узнать? Не добились ни малейших доказательств или улик в том, что ужасное подозрение ваше на Реджинальда имеет основание?

– Нет, м-р Холмс, – ответил Джон Морган, – потому-то я и обратился к вам.

– А если Реджинальд действительно причастен к смерти мальчика, а таким образом косвенно и к кончине своего старшего брата, – спросил Шерлок Холмс, устремив пронзительный взор на лицо сэра Джона Моргана, – то замок св. Роха и титул лорда перейдет к вам и к вашей семье?

– Конечно, – откровенно ответил Джон Морган, – но вы не думайте, что расчет на это побудил меня поручить знаменитейшему сыщику в мире дело, само по себе ужасное и не поддающееся разгадке мне одному: я твердо убежден в том, что башенная комната скрывает ужасную тайну, и меня прежде всего побуждает к разгадке чувство справедливости. Смерть ребенка, подававшего большие надежды, кончина столь несчастного и хорошего человека так или иначе должна быть отомщена.

– А если окажется, что ваше подозрение неосновательно? – спросил Шерлок Холмс.

– Тогда я тем более буду испытывать внутреннее удовлетворение, – возразил Джон Морган, – я буду счастлив, что буду иметь возможность смотреть на моего двоюродного брата Реджинальда без подозрения, и вернуть ему дружеское расположение, которое я испытывал к нему прежде. Будьте уверены в том, м-р Холмс, что не зависть руководила много тогда, когда я решился прибегнуть к вашей помощи. Семья Морган боковой линии хотя и не так состоятельна, как Морганы замка св. Роха, но мы достаточно богаты для того, чтобы не коситься на их богатства. Так вот, берете ли вы на себя разгадать тайну башенной комнаты? Хотите ли вы разоблачить ужасное преступление, которое по всей вероятности было совершено здесь с тем, чтобы доставить Реджинальду титул лорда и право единоличного владения громадными поместьями, окружающими замок св. Роха?

– Я обдумаю это дело, сэр Морган, – через некоторое время возразил Шерлок Холюсь. – Во всяком случае, если я исполню ваше желание, я должен буду поставить условием, чтобы вы предоставили исключительно мне всю инициативу в этом деле.

– Это я вам так или иначе обещаю.

– Ну, тогда проводите меня теперь возможно незаметным образом в башенную комнату, а затем и в тот зал, где находится картина Юдифи, – сказал Шерлок Холмс, – я хотел бы видеть и то, и другое. Так как в данное время еще веселятся в развалинах, и все гости усиленно развлекаются, то мы сумеем остаться еще некоторое время незамеченными.

– Я также надеюсь, что наше отсутствие не будет замечено, – возразил Джон Морган, поднимаясь со своего места и приглашая сыщика идти.

* * *

После пикника прошло несколько дней.

Лорд Глостер, нынешний владелец замка св. Роха, находился в башенной комнате, обставленной им под рабочий кабинет. В этом не было ничего особенного; напротив, это казалось весьма понятным, так как из окон этой комнаты открывался дивный вид на море.

Видны были также почти все окрестные берега, еще далеко за пределами близлежащих курортов, посещавшихся преимущественно аристократическим обществом столицы.

Лорд Реджинальд, по-видимому, был в отличном настроении.

Празднество, которым он, так сказать, ввел себя в круг общества в качестве владельца замка св. Роха, прошло весело и приятно.

Реджинальд полагал, что повсюду произвел наилучшее впечатление, в особенности на молодых барышень. Дочь богатого министра не в пример другим осыпала его знаками своего благоволения, и ему открывались самые блестящие виды.

Имея тестя – министра, да будучи лордом, можно рассчитывать на хорошую должность, на чины и почет, для того, чтобы со временем вести вместе с женой в Лондоне очень приятную жизнь.

– Да, поскорее бы вон отсюда! Как можно скорее, – бормотал Реджинальд, глядя в окно. – Я облегченно вздохну, когда снова захожу по лондонским мостовым. Да и было бы глупо прозябать в этих развалинах!

Он открыл окно и посмотрел вниз по крутизне.

Легкая дрожь пробежала по его телу. Он выпрямился и отошел от окна.

Его лицо покрылось бледностью.

– Да, я приму все меры к тому, чтобы как можно скорее совсем переселиться в Лондон, – продолжал он говорить сам с собой. – Собственно говоря, я бы уже и сегодня имел бы прекрасный повод уехать отсюда. Надо будет опять побывать в Горностаевом клубе. Мои друзья по этому клубу, бывшие на пикнике, осыпали меня упреками, что я почти совершенно не показываюсь там в последнее время. Министр протежирует этот клуб, и уже поэтому я должен бывать там. Да, я еще сегодня после обеда поеду в Лондон.

– Чарли! Чарли! – позвал лорд Реджинальд, открывая затем дверь башенной комнаты, ведущую на лестницу, собираясь дать необходимые распоряжения.

Немедленно появился лакей в богатой ливрее, для того, чтобы принять приказания его сиятельства.

Лицо лорда при виде лакея приняло довольное выражение.

– Юркий дьявол! – подумал он. – Я хорошо сделал, что избавился от старика Гика, который уже обленился, да и был слишком дерзок и нахален. Такой старый лакей, поседевший на службе, в конце концов мнит себя незаменимым. – Ну-с, Чарли, – обратился он к лакею довольно высокого роста, худощавого, не первой молодости, поступившего несколько дней тому назад на место старого Гика, причем в лице и всей осанке можно было заметить некоторое странное сходство с молодым лордом, – ну-с, Чарли, что это у тебя? Сегодняшняя почта?

– Точно так, ваше сиятельство, – раболепно ответил Чарли, и положил на письменный стол пачку писем, принесенную с собою.

– Я задержусь не надолго чтением писем, Чарли, – снова заговорил Реджинальд, подойдя к письменному столу и окинув письма беглым взглядом, – ты озаботишься тем, чтобы мой кэб был готов к отбытию в Лондон приблизительно через час. Ты поедешь со мной туда.

Чарли низко поклонился, затем вышел из комнаты, и Реджинальд слышал, как он быстро спустился по лестнице.

Принявшись за чтение писем, он совершенно не заметил, что Чарли, сойдя лишь на несколько ступеней по лестнице, тотчас же повернул и бесшумно возвратился по каменной лестнице к двери, а там наклонился, чтобы через замочную скважину осмотреть башенную комнату.

Скоро Реджинальд настолько усердно занялся чтением писем, что он не обращал никакого внимания на то, что делается кругом.

Одно из писем обратило на себя его особое внимание; оно же по внешней своей странной форме бросалось в глаза.

Реджинальд сейчас же заметил, что неуклюжий, плохо сложенный конверт с красной печатью и громадным штемпелем, из толстой синей бумаги, адресованное на имя его сиятельства лорда Глостера, замок св. Роха близ Шельтона, прибыл из-за океана и вероятно содержал важное письмо, так как написанные отправителем на конверте слова «собственноручное» и «спешное» были жирно подчеркнуты.

Письмо было из Западной Австралии; почерк отличался силой, хотя по-видимому и принадлежал женской руке.

Реджинальд несомненно хорошо знал этот почерк.

Подсматривавший в замочную скважину ясно заметил, как тень большой заботы ложилась на лицо лорда. Чарли с улыбкой увидел, как лорд, прежде чем открыть неуклюжее заморское письмо, долго держал его в руке, как бы колеблясь открыть и прочитать его.

Наконец Реджинальд стиснул зубы, разорвал конверт, казалось, с судорожным усилием, развернул письмо и прочитал его с большим вниманием не один раз, а три раза.

Окончив чтение, он с легким вздохом опустился на кресло перед письменным столом, и, бросив письмо на стол, печально просидел несколько минут.

Потом он взял письмо, торопливо сложил его, вложил обратно в конверт и быстро запер его в ящик.

Затем он подошел к зеркалу, висевшему над столом, и старался придать своему лицу спокойное и беззаботное выражение.

Это ему удалось вполне.

Морщины быстро исчезли со лба, и только губы еще были бледны, да зрачки глаз оставались темными, почти черными. Краска сошла с его лица, но губы не дрожали, и теперь ему даже удалось вернуть веселую, доброжелательную улыбку, тогда как еще несколько мгновений до того лицо его было мертвенно-бледно и серьезно.

Глаза приняли опять светлое, ясное выражение, и никто, как только тайно подсматривавший у двери лакей не подумал бы, что у Реджинальда, лорда Глостера, на душе хотя бы малейшая забота.

Дело в том, что под личиной Чарли скрывался никто иной, как Шерлок Холмс, знаменитый сыщик.

В виде лакея он добился возможности находиться незаметным образом постоянно вблизи того человека, в лице которого он твердо решил изобличить ужасного преступника, после того, как за последнее время некоторые наблюдения почти убедили его в том, что подозрение Джона Моргана имело свои основания. К этому представился прекрасный случай, когда именно на этих днях освободилось место старого лакея, уволенного молодым лордом.

Ходатайство Холмса немедленно же увенчалось успехом, так как он сумел достать наилучшие аттестаты, описывавшие его, как отличного лакея.

Симпатию лорда Шерлок Холмс завоевал, однако, не столько свидетельствами больших аристократов, сколько своим поведением,

Заметив на своем посту, что лорд Реджинальд подходит к двери, он с быстротой молнии вскочил вверх по винтовой лестнице, и выждал, пока лорд, которого мучило внутреннее беспокойство, вышел из комнаты, запер за собою дверь и сошел с лестницы.

Как только сыщик увидел, что Реджинальд дошел до нижнего выхода, он вышел из своего угла и поспешил к двери башенной комнаты.

Он полез в карман за универсальным ключем и вставил его в замок двери, которая сейчас же и открылась.

Заперев за собой, он торопливо подошел к письменному столу и отпер его через несколько мгновений при помощи своего превосходного, никогда не отказывавшего стального инструмента.

Уже в первом ящике стола он нашел неуклюжее письмо, из-за которого он и находился в башенной комнате. Он вытащил его из конверта и с громадным интересом прочел следующее:

«Милостивый Государь!

Вы, вероятно, не очень будете обрадованы получить от меня письмо, так как наверно давно уже считали меня мертвой и радовались, что отделались от меня, так как я в течение нескольких лет не затрудняла вас. Я и теперь обращаюсь к вам только потому, что меня заставляет нужда. Все та же старая история, м-р Морган: с нас настойчиво требуют денег, и мы должны обратиться за таковыми к вам. Для нас в данное время двести фунтов были бы равносильны целому состоянию. Они будут нам доставлены, если вы их отправите госпоже Смит, по адресу братьев Мерчент, губернаторская набережная в Перте, в западной Австралии, для нас. Я еще раз повторяю, милостивый государь, что я должна обращаться к вам только из-за Френка, так как я лично скорее отрубила бы себе палец, чем взяла бы копейку из вашего кармана. Но мой муж мне дорог, и я не могу видеть, как он прозябает здесь нищим, как полиция его преследует, тогда как вы, милостивый государь, как сыр в масле катаетесь. Вам деньги нипочем. Для вас несчастные двести фунтов ничего не составляют, да собственно вы нам должны гораздо больше. Поэтому я вас покорнейше прошу, господин Реджинальд Морган, помогите Франку и мне этими пустяками, двумястами фунтов, для того, чтобы мы в какой-нибудь другой колонии могли открыть новое дело, так как здесь в западной Австралии нам жизнь не вмоготу. Если вы умны, милостивый государь, то мне незачем повторять мою просьбу. В противном же случае вам, быть может, придется услышать больше чем вам понравится, о вашей всегда преданной

Эллен Смит.»

Шерлок Холмс быстро пробежал эти весьма интересные строки и запечатлел в памяти их содержание.

Теперь он, ухмыляясь, сложил письмо, наскоро закрыл письменный стол, и как мог скоро, вышел из комнаты, чтобы приказать кучеру Реджинальда немедленно заложить кэб и быть готовым к отъезду.

Через четверть часа легкий экипаж уже укатил в Лондон с лордом и Шерлоком Холмсом в качестве лакея его сиятельства.

«Горностаевый клуб», куда стремился лорд Реджинальд, был маленький, но очень изысканный клуб.

Даже и самому безупречному кандидату нужно было много времени, терпения и осторожности, чтобы быть принятым в число членов этого клуба.

Лорд Глостер был одним из выдающихся членов клуба. Когда он прибыл туда, он застал еще только нескольких других членов.

Реджинальд поэтому и не оставался долго, тем более, что, он сейчас же нашел то лицо, которое он, по-видимому, искал. Уже через полчаса Шерлок Холмс, который должен был остаться в кэбе, увидел лорда под руку со знакомым ему с виду высшим чиновником из министерства колоний, выходящим из помещения клуба.

– Испытывайте меня, когда и сколько хотите, – говорил молодой министерский чиновник, обращаясь к Реджинальду. – Я был бы неблагодарным негодяем, если бы не старался высказать свою благодарность за услуги, которые вы оказывали не раз уже. Я сделаю то, что вам нужно, будьте в этом уверены. Если вы имеете основание предполагать, что этот Франк Смит, о котором вы мне давеча рассказывали, намеревается улизнуть из Австралии, чтобы вернуться сюда и делать вам неприятности, то я помешаю ему так, что ему невозможно будет выехать из Австралии раньше отбытия законом положенного срока наказания.

Лорд, по-видимому, был весьма обрадован этим обещанием. Он схватил руку своего приятеля и крепко пожал ее.

– Благодарю вас, – сказал он, садясь в кэб, – вы молодец, Боб, я знал, что могу обратиться к вам с полным доверием в случае чего-нибудь эдакого – ваш брат властелин в министерстве колоний всегда может делать, что угодно, даже в Австралии, конечно, частным образом, – присовокупил он, когда его приятель собирался возражать.

Затем лорд дал кучеру знак тронуть, и поехать по направлению к Гайд-Парку, так как он намеревался нанести визит семье министра, за дочерью которого он ухаживал, и так как дворец министра был расположен вблизи Гайд-Парка.