Текст книги "Арбалетчики в Вест-Индии (СИ)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

– Пожалуй, – задумчиво изрёк непосредственный, – Кстати, Максим! Что такое «на хрен» и «милять», я уже знаю. А что такое «оръясинья»?

– Орясина? Ну… гм, – я вспомнил, как чехвостил его – по-русски, конечно – за непонятливость, когда всучивал ему свой щит. Вот, млять, попал!

– Я догадываюсь, что это тоже что-то не слишком почтительное, ха-ха! Не смущайся – я понимаю, что на войне не до хороших манер, и вовсе не сержусь. Мне просто интересно. Так что это такое?

– Ну… гм… В общем – дубина, досточтимый. Тяжёлая, твёрдая, часто суковатая…

– И не блещущая ни умом, ни сообразительностью, ха-ха! Понял, теперь буду знать!

Нет, приятно всё-таки, когда начальство всё понимает и воспринимает с юмором. В прежней жизни нечасто такое попадалось…

Потом решали судьбу пленников. Пощады им, конечно, никто не обещал, да они и не просили. Можно было бы, конечно, продать их в рабство, как наверняка поступили бы римляне, но много ли дадут за трёх буйных и опасных в обращении рабов? Просто отпустить – тоже не годится. Не тот воспитательный эффект получится. Будь они из шайки Ликута – тогда другое дело, такой жест доброй воли он бы понял и оценил правильно, а так – зачем? Каждый лузитанский разбойник, сходивший в набег на земли турдетан и вернувшийся оттуда живым – ходячее доказательство того, что это – МОЖНО. В натуре на колья их сажать никто, конечно, не собирался, на крестах распинать по новому римскому обычаю – так пока-что мы ещё не римляне, вроде. Подумав, Фабриций рассудил, что раз эта земля относится к будущему городку Миликона, которым тот и будет править вплоть до задуманной нами на перспективу наступательной операции, а с нами здесь присутствует его сын и наследник – пусть Рузир и постажируется как раз в исполнении отцовских функций. Кому ж ещё замещать отсутствующего отца, как не сыну-наследнику?

Напыжившийся от гордости пацан приступил к исполнению судейских полномочий вождя. В качестве отсутствующих, но полагающихся для участия в суде старейшин он задействовал нашего босса, нашу троицу и «сержантов» из нашей охраны. В свидетелях, тем более, недостатка не было. Факт нападения с целью убийства был налицо, грабительских целей проникновения на турдетанскую территорию пленники не отрицали, так что дело о разбойном нападении было совершенно ясным. Факт исключительно турдетанской юрисдикции на турдетанской территории тоже сомнений не вызывал. Даже с учётом римской верховной власти римские законы официально действовали только на территории римских и италийских колоний, прочие же подвластные территории управлялись собственными правительствами по собственным законам и обычаям. Ни римскими наёмниками, ни союзниками, ни тем более гражданами захваченные в плен бандиты не являлись, так что никакого римского суда им не полагалось даже теоретически. Да и смысла претендовать на него – тоже.

 
– Если негодный злодей грабежом иль разбоем
Подло живёт, потакая преступным желаньям,
Право убить негодяя доступно любому
Или повесить на дубе – другим в назиданье,
 

– торжественно продекламировал «вождёныш» соответствующую характеру преступления уголовную статью.

– Складно у них звучит! – заметил Володя, – Прямо как стихи!

– Почему «как»? Это и есть стихи, – ответил я ему, – Велтур же у меня на даче рассказывал нам, что у турдетан все их законы в стихах.

– Ага, вспомнил – это когда ты его нашим законом Архимеда уел. А вообще – молодцы, умно придумали – легко запоминать. А один кто-то забудет, так другие напомнят.

– Точно! И прикинь, это же на хрен не нужна целая орава адвокатов с юристами и всеми прочими ивристами, которые обдерут тебя как липку по любому пустяковейшему вопросу. Знаешь анекдот про адвокатов – отца и сына?

– Ну-ка, рассказывай!

– Ну, короче, адвокат-отец уехал в отпуск, а дела своей конторы поручил вести взрослому сыну-компаньону. Возвращается с отдыха, а сынуля ему гордо докладывает: «Папа, я тот бракоразводный процесс, что ты двадцать лет ведёшь, в два дня разрулил!» А папаша – задумчиво так, с расстановочкой: «Экий ты у меня быстрый, сынок! Я на этом процессе наш дом построил, все наши машины дважды сменил и тебя, бестолочь, выучил!»

Спецназеру пришлось отвернуться, дабы его смех не был слишком уж заметен окружающим, да и менту тоже – а то хрен их знает, аборигенов этих, какие у них тут санкции предусмотрены за неуважение к суду. Потом Васкес заметил:

– Всё-таки нехорошо как-то. Обвиняемый должен иметь право на защиту.

– Брось, Хренио! При простых и понятных всем законах обвиняемый вполне может защищаться и сам, и не нужно ему для этого никакого адвоката, – эти западники прямо-таки зациклены на своей сложной и навороченной юриспруденции, с которой в натуре без профессионала хрен обойдёшься. Хотя – что греха таить? У нас, что ли, с этим так уж сильно лучше? Догнали Запад, млять, того и гляди – перегоним на хрен!

– Но ведь они же иностранцы! Я не вижу, чтобы им кто-то переводил!

– Да понимают они. Взгляни, вон тот крайний слева, постарше который, уж больно внимательно вслушивается. Знает он турдетанский, просто на допросе дурака включал. Да и оба других хоть с пятого на десятое, да понимают – слов ведь общих не так уж и мало. Ты ведь понял тогда, в самом начале, Акобала – с трудом, не сразу, не всё, но суть понял. Хотя, сам ведь прекрасно знаешь, что твой баскский здорово от турдетанского отличается. Вот и они точно так же. Ну и не может же такого быть, чтобы все их предшественники ходили в набеги удачно. Кто-то, да попадался, кого-то, да вздёрнули – должны были знать, на что идут.

– Ну, может, ты и прав. Хотя… Они ведь даже не участники нападения на нас – так, пособники, лошадей сторожили. А их судят как настоящих бандитов.

– Сегодня эти сторожили, а те нападали, а завтра поменялись бы – какая разница? Да и простые тут законы, Хренио. Состоял в разбойничьей шайке, участвовал в разбойничьем набеге – значит, разбойник. А раз разбойник – повесить «высоко и коротко».

– У нас это тоже так формулируется – «высоко и коротко», – машинально подметил испанец.

– Это стандартная латинская формулировка, я как раз её и передразнил.

И тут мы все втроём едва не прыснули в кулаки. Пока мы обсуждали вполголоса по-русски турдетанское судилище, оно уже закончилось, и Рузир торжественно огласил приговор:

– Негодяев, виновных в разбое, повесить высоко и коротко! – ага, мы и сами в осадок выпали, именно так и сформулировал – «высоко и коротко»!

– Ты, кажется, только что говорил, что это латинская формулировка? – хмыкнул Володя, – Тогда она должна быть римской, а не местной, а что мы слышим в реале?

– Я тоже прихренел не меньше твоего, – заверил я спецназера, – Хотя – кажется, понял – вроде, логично вырисовывается…

– А чего понял-то и чего вырисовывается?

– Ну, у римлян традиционное повешение, кажется, не в ходу. Появится только в имперские времена, и ближе к поздним, а пока у них повешение – это одно из неофициальных названий распятия на кресте. Удушение верёвкой им известно, но именно удушение, без виселицы. А настоящее повешение – не ихнее, у кого-то переняли. Может, у германцев, может – у кельтов…

– Скорее, у кельтов, если не исходно испанское – уточнил Васькин, – Германцы далеко, кельты близко, а турдетанам эта казнь, как видите, прекрасно известна.

– Однозначно, – развёл я руками, – И тогда получается, что и формулировка «высоко и коротко» – либо испанско-иберийская, либо кельтская, а римляне её, выходит, просто собезьянничали у кого-то из них, да на латынь перевели.

– Получается так, – пожал плечами Володя.

Не знаю, как с этим обстоит дело у цивилизованных греков с римлянами, а в иберийской Испании приговорённых долгим ожиданием казни не мурыжат. Могут, конечно, отложить до утра, если есть где держать под замком и стражей, а суд только вечером закончился, но у нас-то указанное действо происходило среди бела дня и не затягивалось излишней бюрократической волокитой. А в силу самоочевидности ожидаемого приговора подходящие для его исполнения деревья с крепкими сучьями были присмотрены и выбраны заранее. Выбирали их с таким расчётом, чтобы казнённые висели не рядом, но и не слишком далеко друг от друга. Нужно было, чтобы всех троих было хорошо видно отовсюду с той стороны. Ведь в чём главный смысл виселицы, как и финикийско-римского креста? В наглядности. Чтобы вороны не разоряли огород, вокруг него развешивают убитых ворон. И с обезьянами надо точно так же – чтобы бандиты призадумались, стоит ли им лезть туда, куда их никто не приглашал, на их пути должны висеть казнённые бандиты.

В полном соответствии с этим принципом назидательной наглядности трёх лузитанских разбойников и вздёрнули – ага, высоко и коротко. Кстати – никто, надеюсь, пищу не принимает? А то, если кто не в курсах, организм в момент гибели утрачивает способность контролировать некоторые из своих функций…

– Могли бы и сводить их просраться напоследок! – буркнул Володя, когда мы отошли, дабы не наблюдать этих физиологических подробностей и не нюхать сопутствующего им кумара.

– Да, зрелище – на очень сильного любителя, – поддержал Хренио.

– Так я ж разве спорю, господа? – хмыкнул я, – Но в этом-то ведь и главный воспитательный смысл. Просто убить в бою – это война, которая всё спишет. Прирезать после боя, пускай даже и с особым садизмом – это беспредел, который тоже война спишет. А вот так вот – спокойно, вдумчиво и наглядно – это правовое государство. Мы ведь, надеюсь, правовое государство собираемся на этих землях строить?

Тут-то и проявилась нагляднейшая разница между русским и западноевропейским менталитетом. Испанец глубокомысленно покачал головой, хотя перед этим тоже характерно хмыкнул, а спецназер и вовсе заржал, схватившись за живот, да и я ведь сам не без труда сдерживал смех. Сам ржал точно так же, когда при мне в первый раз так пошутили. Хотя – как говорится, в каждой шутке есть доля шутки…

– Но вот так-то зачем – в говне-то? – поинтересовался Володя, отсмеявшись, – Я всё понимаю, но это уж перебор.

– Ну, не скажи – для кого как. Для нормальных людей – может и перебор, а для дикарей нужен наглядный урок. Умереть красиво и героически – это одно, и этим их не проймёшь, а вот так, обоссавшимся и обосравшимся – совсем другое. Ссутся и срутся ещё и от сильного страха, и это тоже прописано в обезьяньей подкорке. И совершенно не вяжется с героической разбойной романтикой, скажем так. Долго они, конечно, не провисят – не удивлюсь, если уже этой ночью соплеменнички и товарищи по банде подъедут, снимут их и захоронят как положено по обычаю. Но пока будут снимать – и нанюхаются, и извозюкаются – ага, в этом самом. И со всеми сопутствующими ассоциациями. И чем конструктивнее они поразмышляют об этом – потом, как-нибудь на досуге – тем лучше.

– Это всё понятно, – проговорил Васкес, – Но я вот пытаюсь взглянуть на нас как бы со стороны, и меня не радует то, что я вижу. Смотрите, что получается. У нас на глазах судят и приговаривают к смерти людей – пусть преступников, пусть достойных своей участи – но людей, таких же, как и мы сами – а мы с вами шутим и смеёмся. Их вешают – а нам снова весело. Даже местные серьёзны, а мы ведь с вами – цивилизованные люди…

– Ага, были в прежней жизни. Я – в Подмосковье, ты – в Кадисе. А здесь нам – не тут, Хренио. Здесь античный мир, и даже в нём мы сейчас не в Афинах, не в Александрии и не в Карфагене.

– Мы на войне, и это нормальное военное озверение, – добавил Володя, – Тут так и надо – с юмором, пускай даже и с таким, а не то – крыша запросто съедет на хрен. Это местные привычны, всю жизнь так и живут, а нам – только так и надо.

– Да, с волками жить – сам шерстью обрастёшь. Мы на лузитанской границе. А она – довольно-таки оживлённое и беспокойное местечко, – резюмировал я.

3. Римский порядок

– Ну, Нирул! – и мы снова сложились пополам от хохота, – Ну, отчебучил! Римского центуриона! – и опять мы ржали, схватившись за животы, а глядя на нас, невольно заразился весельем и хозяин дома – отец виновника нашего веселья. Хотя, ему-то как раз теперь не очень-то до смеха – будь ты хоть тысячу раз прав в конфликте по делу, в итоге прав окажется тот, у кого больше прав. А права римлян здесь с некоторых пор неоспоримы – не поздоровится тому, кто вздумает их оспаривать. Римский порядок, млять…

– Да они пьяны были в хлам! – возразил парень, – Протрезвеют – и помнить ничего не будут!

– На твоём месте я бы на такое везение не рассчитывал, – наставительно заметил Фуфлунс, – Хоть один из троих, да мог оказаться покрепче приятелей. И если узнает тебя или её…

– Так что же я должен был делать по-твоему?! Стоять и наблюдать, как они мою жену лапают?!

– Зря ты горячишься – не о том речь. Если бы ты позвал на помощь пару крепких соседей, вы бы справились с ними и голыми руками – сам ведь говоришь, что они были «в хлам». И тогда это было бы простое дело, которое нетрудно замять. А ты на них с фалькатой набросился, да ещё и сзади. Это же запросто можно повернуть как разбойное нападение на римских солдат…

– Так плашмя же!

– Это двоих плашмя, а третьего, да ещё и центуриона…

– Тупым обушком, не лезвием!

– Радуйся, что хоть на это у тебя ума хватило! Не хватало ещё только лезвием! Если бы ты убил его – римляне уже всю Кордубу перевернули бы вверх дном! Но ты и обушком отделал его так, что он валяется в лекарской палатке. Спасибо хоть – голову не пробил, а только контузил, но приятного мало и в этом. Римский гражданин – это тебе не союзник из вспомогательных войск, а центурион – ещё и не рядовой легионер. Этого римляне так не оставят. И что теперь с вами делать? Тебя-то – ладно, на рудник переправим, там искать вряд ли догадаются, а её?

– Так со мной же на рудник!

– Вдвоём вы слишком приметная пара. Кто-то из встречных запомнит, да и проболтается знакомым, а римляне ведь будут искать людей, похожих на вас…

– И чем же это мы так приметны? Пара как пара…

– Да не вы вдвоём, а она! – разжевал ему уже я, – На таких обычно обращают внимание.

– В плащи завернёмся и капюшоны на головы оденем…

– Ага, по тёплой и бездождливой погоде! Это всё равно, что сообщать всякому встречному о том, что вы скрываетесь и не хотите быть узнанными. Разве так ведут себя люди, которым нечего бояться?

– У вас родня какая-нибудь подальше от Кордубы есть? – спросил его Володя.

– Да нет, только в Кордубе и ближайших окрестностях…

– Забирать их отсюда надо, и чем скорее – тем лучше, – уверенно заявил Васькин, – Её – в первую очередь. Куда – не знаю, но надо поскорее.

– Ну, Нирул! Ну, отчебучил! – констатировал я уже безо всякого смеха.

Римский центурион – не хрен собачий, и проблемы своей необдуманной выходкой наш молодой и горячий мастер доставил себе и нам нешуточные. Откровенно говоря – ну их на хрен, такие проблемы. Но и его понять тоже можно. Эссельта, его молодая супружница, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, явно того стоила. Среди юных турдетанок немало симпатичных, но и на их фоне избраннице Нирула ну никак не грозило затеряться. Будь я так сексуально озабочен, как тогда, в начале наших испанских приключений – сам бы на неё слюну пустил, и правильно парень сделал, что не показал мне её тогда. Теперь-то – при такой жене как Велия и такой наложнице как Софониба – с ума сходить, конечно, уже не стану, но понять парня – очень даже могу…

Выручать их надо так или иначе. Во-первых, Нирул – наш мастер по драгоценной чёрной бронзе, дающей клану Тарквиниев немалую часть его доходов. Хоть и не единственный уже с некоторых пор, на отобранном у Митонидов руднике ещё один есть, но и один из двух – ценный кадр, которыми умные люди не разбрасываются. Во-вторых, в своё время парень нам здорово помог – в перевооружении, а мне – так ещё и в «первоначальном накоплении капитала». Как-никак, те самоцветы, что я прихомячил тогда, подстраховывая меня, помогли мне преодолеть жабу и сделать немало весьма полезных приобретений, на которые я, не имея их в загашнике, едва ли решился бы. А в некоторых случаях – так ещё и банально купилок не хватило бы. Так что, хоть и не потрачена ещё и до сих пор их основная часть, вклад в мой «выход в люди» они – самим своим наличием – внесли немалый. Надо быть совсем уж неблагодарным скотом, чтобы сбросить такое со счёта. А в-третьих – мы в ответе за тех, кого приручили, как говорится. Нирул – мой вольноотпущенник, да ещё и мой первый раб, с владения которым началась моя местная рабовладельческая карьера, и такое тоже не забывается. Испания – не Греция и не Рим, и патронажно-клиентских отношений, обязывающих бывшего раба по прежнему зависеть от бывшего господина, в ней пока ещё как-то не завелось. Освободил – значит, освободил, и этим всё сказано. Но это, если по законам, а если по «понятиям», то и я вправе обратиться за помощью к нему, и он – ко мне. Кто же ещё окажет покровительство бывшему рабу, как не его бывший господин?

– Раз уж римляне обосновались здесь, то рано или поздно они приберут к своим загребущим рукам всё, что приносит ощутимую прибыль, – заявил Фуфлунс, – Досточтимый Волний не намерен дожидаться этого момента. Он решил перенести выплавку чёрной бронзы подальше от Кордубы и поближе к Гадесу, где о ней не так скоро пронюхают жадные римские шакалы. Ты, Нирул, так или иначе будешь переведён на новое место, и твоя жена всё равно переедет туда вместе с тобой. И пожалуй, раз уж тут творятся такие дела, её следовало бы увезти отсюда заранее. Тебя-то спрятать легче, а вот твоя красавица слишком приметна, и не стоит ей мозолить глаза римским соглядатаям. Тут ещё и вывезти-то её надо суметь как-нибудь понезаметнее. А как её – ТАКУЮ – вывезешь так, чтоб никто внимания не обратил? Тоже задачка не из лёгких…

У Володи, да и у Хренио тоже, имелось на сей счёт мнение, в корне отличное от мнения нашего бывшего «бригадира», и я его разгадал, переглянувшись с ними. Но разгадав, а затем взглянув на Эссельту и прикинув хрен к носу – понял, что их мнение – неправильное. Ну как ты убедишь и заставишь традиционную до мозга костей бабу, да ещё и по праву гордящуюся своей внешностью, по собственной воле испортить её, перевоплотившись в дурнушку? Да разве ж согласится она остричь свои роскошные волосы и извазюкать смазливую мордашку в саже? Вот моих баб если к примеру взять, так Велия ещё поняла бы – аристократка, образованная, из весьма непростой семьи, где умеют и любят мыслить нетривиально. Но и её при таком раскладе убедить – если по хорошему, не прибегая к прямому приказу – пришлось бы потрудиться. А вот Софонибе, которая хоть и тоже неглупа, но всё-же интеллектуально попроще – скорее всего, пришлось бы однозначно приказывать, и обида была бы практически гарантирована. Вот и нируловская супружница тоже – ага, вышла родом из народа, со всеми вытекающими. В принципе-то античные бабы всё-таки феминизмом современным ещё не испорчены и мужиков своих слушаться приучены, и если Нирул ей прикажет – обиду включит однозначно, но сцепит зубы и сделает, как велено. Да только хрен ведь прикажет он ей ТАКОЕ! Парень ведь без ума от её внешности, а по всем традиционным канонам ей полагается быть писаной красавицей, а ему – героическим защитником, и это обсуждению не подлежит. Священный обезьяний обычай предков, млять, и хрен чего с ним поделаешь! Нет, тут надо как-то иначе – попроще, но одновременно и похитрожопее. Ох и задал же мне задачку мой бывший раб… Млять! Эврика!

– Так, Нирул! У вас с отцом медь в мастерской сейчас есть?

– Есть, конечно. Что нужно сделать?

– Помнишь одну табличку с надписью на цепочке? Вот как раз такая же примерно и нужна.

– Ты хочешь купить себе ещё одного раба?

– Не раба, а рабыню. И не купить, а СДЕЛАТЬ ВИД, что купил. В Кордубе рабы гораздо дешевле, чем в Гадесе, а я – приезжий из Гадеса, и такое моё «приобретение» никого здесь не удивит. А кто станет внимательно приглядываться к какой-то рабыне, когда разыскивают СВОБОДНУЮ?

– Понял! Не надо ничего делать, я ведь и ТУ сохранил.

– Я думал, ты её давно переплавил. Ты же, кажется, собирался?

– Собирался, но потом передумал. У тебя мне хорошо служилось, и напоминание о ТАКОМ рабстве мне настроения не портит. Эссельта! Ты поняла, что мы с моим бывшим господином задумали?

Судя по её гримаске, она всё поняла, и в восторг её это, конечно, не привело.

– Я был НАСТОЯЩИМ рабом у этого человека, и как видишь, ничего со мной в рабстве у него не случилось. А тебе придётся только ИЗОБРАЗИТЬ рабыню на какие-то несколько дней! – урезонил её Нирул.

– Я поняла. Но не знаю… Дико как-то… Я, конечно, видела рабынь на рынке, но чтоб самой изобразить… Не знаю, сумею ли я не вызвать подозрений…

– У меня есть НАСТОЯЩАЯ рабыня, которая научит тебя, как правильно держаться, – успокоил я её, – Она через это прошла…

Самому Нирулу, напавшему на чрезмерно увлёкшихся римских охальников сзади и вырубившему их практически сразу же, опасность грозила куда меньшая, поскольку разглядеть его римляне толком не успели и едва ли смогли бы описать узнаваемо. Поэтому с решением вопроса о способе эвакуации его супружницы проблема разруливалась сама собой. Увы, проблема с нашими квалифицированными металлургическими кадрами была не только не единственной, но даже и не самой основной.

Римляне обосновались у Кордубы всерьёз. Если их прежний лагерь, разграбленный и сожжённый Кулхасом, выглядел легкомысленной времянкой, то новый был выстроен солидно и основательно. И вал повыше, да ещё и камнем выложен, и стена посерьёзнее – не просто забор чуть ли не из «вагонки», а настоящая стена с зубчатым парапетом. До стен самой Кордубы лагерной ограде римлян, конечно, ещё далеко, но по затраченному труду видно, что лагерь это не временный, а постоянный, и со временем наверняка обрастёт италийскими колонистами и преобразуется в конце концов в настоящий римский город. И это значит, что и в окрестностях Кордубы римляне наведут свой римский порядок куда быстрее, чем можно было бы ожидать. И не надо быть гениальным провидцем, чтобы понять, с чего они начнут. Естественно, с рудников. Как ни богаты сельскохозяйственные угодья турдетанской Бетики, главное её богатство – металлы.

Прежде всего это, конечно, серебряные рудники, один из которых принадлежит клану Тарквиниев. Хвала богам, не он приносит им наибольшую из всей кордубской собственности прибыль, но о чёрной бронзе и в Кордубе мало кто знает, и пока-что римлянам пронюхать о ней неоткуда, а вот серебро – очевидный лакомый кусок, который они постараются прибрать к рукам в первую очередь. Племянник главы клана, «досточтимый» Ремд, представляющий здесь интересы Тарквиниев, уже получил от дяди указание подыскать на этот рудник покупателя. А легко ли его найти, того покупателя, когда всем кордубцам, кто при деньгах, давно уже понятно, к чему дело клонится? И приходится – скрипя сердцем и прочими потрохами – учитывать и вероятность того, что продать рудник придётся в конце концов кому-нибудь из понаехавших из Рима «деловых» – естественно, практически за бесценок. Поэтому параллельно с поисками покупателя Ремд приказал забросить бедные жилы и сосредоточить все усилия на разработке богатых, дающих наибольшую отдачу. Зачем, спрашивается, дарить их римлянам?

Но за первой очередью рано или поздно наступит и вторая, а это – медь. И дожидаться этой второй очереди тоже совершенно незачем. Пока другие надеются ещё пересидеть и откупиться, «досточтимый» Волний решил перестраховаться и эвакуировать сверхприбыльное производство чёрной бронзы из мест, становящихся опасными. Сама медь – хрен с ней, ни разу не дефицит она в Испании. Вынудят продать рудник – жалко, но не сильно, удастся отбрыкаться – ещё лучше, но зависеть от столь непредсказуемой удачи клан Тарквиниев не собирался.

Железа же в Испании, тем более, хватает. И, судя по заявляёмому большому содержанию металла в руде, речь может идти – по мнению Серёги, которому как геологу уж всяко виднее нас, дилетантов – только о магнитном железняке. Собственно, практически только он и разрабатывается. Кто ж станет заморачиваться бедными рудами, когда богатые есть? Тоже, конечно, лакомый кусочек для Рима, уже выработавшего наиболее богатые месторождения Этрурии и Корсики, но в Испании таких полно. В том числе и рядом с Новым Карфагеном, из которого в Италию наиболее удобный вывоз, так что кордубские железные рудники заинтересуют римлян ещё нескоро, не говоря уже об ещё более отдалённых. Не месторождениями ограничены новые хозяева страны, а рабочей силой для их разработки…

Рабов на свои рудники римляне добывают всеми правдами и неправдами. Тот же Катон, например, при всей своей честности и справедливости в самом Риме, заморские провинции считает собственностью римского народа, которыми тот вправе распоряжаться исключительно в своих интересах, не считаясь с интересами покорённых варваров. Явного беспредела консул, конечно, не допускает, даже откупщиков всевозможных с ростовщиками гонит поганой метлой, но политику проводит – ну, скажем, неоднозначную. Шутка ли – заставить испанских иберов сдать оружие! Да они уже через пару-тройку месяцев новое накуют, но нанесённое им этим разоружением оскорбление – хрен забудут! Первый же пустяковый повод – и новый вооружённый мятеж практически гарантирован. Что это, дурость? Да нет, сдаётся мне, что тут как раз продуманная политика. Разоружают ведь не всех подряд, а только некоторые поселения. Соответственно, и бунты получаются локальные, которые подавить нетрудно. А подавив, продать уцелевших бунтовщиков в рабство – ага, на те же самые рудники, например. Кто не бунтовал, могут не беспокоиться – у римлян ведь порядок – пока им на их рудники новые рабы не понадобятся.

По дороге мы уже видели бредущие к римскому лагерю вереницы конвоируемых рабов, которые стягивались отовсюду. И это здесь, возле Кордубы, рудники которой ещё толком к рукам не прибраны. Что же тогда творится близ давно и хорошо освоенного Нового Карфагена! А у ворот лагеря – несколько висящих на крестах зачинщиков подавленных римлянами мятежей. Парочка из них была, кажется, ещё жива, когда мы проходили к воротам. Не самое эстетичное зрелище, скажем прямо, даже для нас, бывшей наёмной солдатни как-никак, но здесь не мы решаем, что эстетично, а что нет, здесь это решают римляне, а у них своеобразный вкус. А нам не до эстетики, у нас в римском лагере дело. Вообще говоря, его вполне мог разрулить и «досточтимый» Ремд, который как член городского совета испанской Кордубы запросто получил бы аудиенцию у самого претора Дальней Испании и решил бы с ним вопрос напрямую. Так вышло бы, скорее всего, и быстрее, и проще, но тут играл роль и кое-какой политический фактор. Дело было связано с вождём Миликоном, которому после переселения на лузитанскую границу предстояло взаимодействовать с нами, а не с Ремдом, и поэтому требовалось, чтобы именно нам он был обязан разрешением своих проблем. Вот почему «досточтимый» решил пойти другим путём, более сложным и медленным, зато политически правильным. Он выхлопотал для нас встречу не с самим Аппием Клавдием Нероном, человеком занятым и важным, целым сенатором как-никак, для которого мы рылом не вышли, а с сошкой помельче, не такой важной в оккупационной администрации провинции.

Гней Марций Септим, римский всадник, был младшим братом Луция Марция Септима, возглавившего римлян, уцелевших после разгрома братьев Сципионов – отца и дяди будущего Африканского, отличившегося с ними в сражении при Ибере и вошедшего в командный состав испанской армии самого будущего победителя Баркидов. В общем – «того самого» Луция Марция. На беду героя, в Риме мало быть «тем самым», чтобы выйти в люди, надо быть ещё и «своим» для отцов-сенаторов, весьма косо смотрящих на безвестных выскочек. А Луций – мало того, что не получил официального назначения, а был избран солдатами «на безрыбье», так ещё и, не зная броду, подписался под письмом-докладом сенату как пропретор. Без всякой задней мысли, просто по факту исполнения обязанностей и осуществления полномочий, но в сенате это сочли вопиющей наглостью. Наказать, конечно, не наказали, герой как-никак, но и в должности не утвердили, и так и сгинул бы он в безвестности, не прославившись больше ничем, если бы не был отмечен и приближен к себе только что прибывшим в Испанию молодым «тем самым» Сципионом. Надо ли удивляться тому, что малозначительные всадники-плебеи Марции вошли в число клиентов могущественного патрицианского рода Корнелиев Сципионов? Вот в качестве такового клиента и Гней, брат Луция, получил по протекции влиятельного патрона назначение квестором – не легионным, а провинциальной администрации – к претору прошлого года Квинту Фабию Бутеону, тоже из числа сципионовских друзей, да так и остался проквестором в администрации нового претора, не привёзшего ему замены. Связи с ним у кордубского представителя Тарквиниев установились за прошлый год хорошие и плодотворные, и грех было бы ими не воспользоваться.

Не зная пароля, которого нам как «людям с улицы» знать и не полагалось, так вот запросто в римский лагерь не войдёшь. Но нам и не требовалось запросто, нам было назначено. Услыхав названное нами имя преторского проквестора, начальник привратной стражи послал к тому солдата за подтверждением, и вскоре наш «бригадир», представившись по запросу, получил «добро» на проход себе и сопровождению, то бишь нам. И хвала богам. Не то, чтобы нас так уж тянуло пообщаться с римским начальством, наверняка заносчивым до омерзительности, но ждать не пойми чего вблизи от крестов с распятыми приятного ещё меньше. Тем более, что скучающая привратная стража развлекалась как могла, а могла она не так уж и много – сымитировать замах пилумом или дротиком для броска или прицеливание из лука для выстрела в ожидающего у ворот туземного просителя. Учитывая бесправие местных по сравнению с любым римлянином и то, что часовой всегда прав, не так-то легко было воспринимать эти незамысловатые солдатские шутки с тем же чувством юмора, с которым воспринимала их сама развлекающаяся римская солдатня. А останься мы ожидать Фуфлунса у ворот – это означало бы, что мы – как раз та шелупонь, с которой можно шутить таким манером совершенно безнаказанно…

Пройдя гуськом в слегка приоткрытую для нас створку ворот, мы последовали за легионером-сопровождающим по главной улице лагеря к его административному центру – преторию. И – вот что значит ВИП-статус нашей делегации – никто и не подумал разоружить нас у ворот. Это потом уже, в самом центре лагеря, за линией палаток военных трибунов, охранявшие преторий триарии попросили – не потребовали приказным тоном, а именно вежливо попросили – сдать оружие, и мы отстегнули свои мечи и кинжалы, с которыми перед этим прошли через половину лагеря. Впрочем, много ли мы навоевали бы четырьмя мечами среди пяти тысяч вооружённых римлян и их союзников? И снова – в который уже раз в этом мире – мы переглянулись меж собой, едва сдерживая ухмылки, да и наш бывший «бригадир» недалеко от нас в этом смысле ушёл. О многозарядном современном пистолете Васькина он, конечно, не был в курсе, но уж о наших пружинных пистолях знал и помнил прекрасно. Видел их в деле как-то пару раз – в Гадесе и его окрестностях, помнится. Как и все прежние «разоружальщики», римская стража вполне удовольствовалась отстёгнутыми и сданными ей на хранение мечами и кинжалами, даже не подумав о возможном наличии припрятанного оружия. Типа, соблюли установленный чисто ритуальный порядок – и прекрасно. Другое дело, что в этот раз мы своих смертоносных агрегатов с собой не прихватили, но ведь могли бы, запросто могли. Счастье высокопоставленного римлянина, к которому мы идём, заключается в двух немаловажных нюансах. Во-первых, мы идём к нему не за этим, а во-вторых – мы ни разу не самоубийцы-ассасины. Хоть и при деле подавляющее большинство лагерной солдатни, но помимо караулов снуют по лагерным улочкам и многочисленные вооружённые патрули, мимо которых хрен прошмыгнёшь, если тревога подымется. Нет уж, как говорится – на хрен, на хрен…