Текст книги "Всё возможно, детка"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Такую психоаналитическую казуистику Джордж ненавидит больше всего.

– Ну так заткни тогда свой фонтан и пей вместе с нами, твою мать! – сказал он, причем так громко, что посетители за соседними столами отвлеклись от еды и разговоров и дружно повернули головы в нашу сторону.

В этот момент я уже собрался было перевести разговор на волнующую меня тему сперматозоидов, причем не только из личного интереса, но и для того, чтобы разрядить обстановку. Помешал мне в этом опять-таки Джордж. Сорвав злость на Треворе с его навязчивой идеей алкоголизма, он посчитал, что теперь имеет полное право сесть на своего любимого конька. На свет были извлечены и продемонстрированы нам очередные изображения малютки Катберта. Я всегда полагал, что таскать с собой пачку фотографий своего ребенка и показывать их каждому встречному и поперечному – это чисто женское занятие, а вести себя так в сугубо мужской компании означает ломать естественный ход вещей и нарушать все писаные и неписаные тендерные законы. Но, видимо, я все-таки здорово отстал от жизни и не уследил за тем, с какого именно момента все мы, мужики, превратились в нянек и кормилиц. Терпеть не могу популярные в восьмидесятые годы плакаты, на которых изображались мускулистые мужские торсы и сильные руки, нежно баюкающие младенцев. Мне они всегда казались омерзительно слащавыми и идиотски сентиментальными. Впрочем, это мнение я старался держать при себе; может, предполагал я, это всего лишь неправильная реакция в силу неразвитости собственных эмоций?

Что же касается фотографий малютки Катберта, то не могу не признать, что он мало-помалу становится похожим на человека. По крайней мере, столь ярко выраженная в первые месяцы жизни членообразность уходит безвозвратно. В облагораживание его облика вносят свою лепту и шикарные шмотки из «Бэби Гэп». Джордж пожаловался, что одежка для Катберта стоит дороже, чем его собственная. При всей любви к сыну он находит это некоторым перегибом и излишеством. Я-то вообще не понимаю, на кой черт маленьким детям, а тем более младенцам, покупают дорогую дизайнерскую одежду от модных домов. Дети блюют на нее, валяются в грязи, а если говорить о младенцах, то они в эти шмотки еще и писают, и какают. Маразм, причем глубокий и массовый. Даже Джорджа это проняло настолько, что он пообещал серьезно поговорить на эту тему с Мелиндой. Тревор, в свою очередь (а он у нас парень весьма элегантный), сказал, что мы с Джорджем просто серые мещане и обыватели и что он был бы счастлив, если бы его бойфренд обладал хотя бы половиной того вкуса и умения носить хорошие вещи, какие присущи малютке Катберту. На это Джордж возразил, что Тревору-то легко рассуждать с чисто теоретической точки зрения. Он, как «голубой», едва ли когда-нибудь столкнется лицом к лицу с этой проблемой и испытает, насколько разорительно для семейного бюджета рождение ребенка. Тревор заявил, что Джордж зря говорит так безапелляционно: с нашим лейбористским правительством никогда не знаешь, в какой стране проснешься завтра. Вполне возможно, что дело скоро дойдет и до радикального изменения закона об усыновлении.

О господи. Это же ужас какой-то. Вполне возможно, что даже Тревор обзаведется детьми раньше, чем я. И это при том, что он педик.

Моя дорогая Пенни!

Прошу прощения, что не писала тебе последние несколько дней. Настроение у меня совсем испортилось, и я не могла заставить себя даже сесть за дневник.

Помнишь, я уже писала тебе, что Сэм не слишком тактичен и заботлив? Ну, я-то полагала, это из-за того, что сексуальная сторона нашей жизни приобрела в последнее время несколько медицинский оттенок. Я могу понять, что моя постоянная озабоченность тем, как бы наконец забеременеть, может охладить его чувства ко мне и даже в какой-то момент оттолкнуть от желания близости. Ну, я и решила с ним объясниться начистоту. Я даже попросила прощения за то, что в последнее время наши сексуальные отношения стали более напряженными, и призналась, что виновата в этом только я, потому что слишком много внимания уделяю своей главной проблеме. Кроме того, я заверила Сэма в том, что по-прежнему считаю его желанным и привлекательным, и как только мы выберемся из нынешней ситуации, я сразу же начну приставать к нему с настойчивыми и недвусмысленными намеками с одной только целью – ради получения взаимного удовольствия. Отреагировал он на эти признания и обещания довольно безразлично, чем меня обескуражил. Ласково чмокнув меня в нос, он вдруг возьми и заяви: я, мол, зря беспокоюсь – по его мнению, у нас все обстоит абсолютно нормально. По правде говоря, я ожидала несколько иной реакции.

Я прекрасно знаю, что Сэм по-прежнему меня любит. Вот только вспомнить бы, когда он в последний раз меня обнимал. Нет, время от времени я, конечно, оказываюсь в его объятиях (я имею в виду те случаи, когда он сам того хочет, а не когда я его к этому принуждаю), но это происходит только, когда мы занимаемся сексом. А секс у нас, как я уже говорила, далеко не тот, что был раньше. Лично мне кажется, что нам нужна большая степень физическою контакта, выходящая за рамки сугубо сексуальных ощущений. Ну что я могу с собой поделать? Мне на самом деле иногда хочется, чтобы меня поцеловали и приласкали и при этом ничего не требовали взамен, кроме ответной нежности. А Сэм никак не хочет этого понять. Он не видит смысла в том, чтобы тратить время и силы на какие-то ласки, если они не являются прелюдией к сексу.

Есть, кстати, одно исключение из этой закономерности. Я имею в виду дни, когда Сэм крепко напивается. Тогда все происходит с точностью до наоборот: он так и лезет ласкаться, но ни на что большее я рассчитывать не могу.

В пьяном виде он только знай себе бормочет: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Честное слово, дорогая, я так тебя люблю».

Он твердит эту ахинею с таким упорством, будто я его об этом прошу. Еще чего не хватало! Можно подумать, нам, женщинам, очень приятно, когда перед нами рассыпается в нежностях бурдюк с пивом, который к тому же еще мучается от газов.

На самом же деле ласки и нежности мне действительно не хватает, несмотря на все пьяные излияния Сэма. Вот и сегодня вечером я совершила ошибку, попытавшись сунуться к нему, когда он смотрел новости по Четвертому каналу. Чувства подвели меня, и я совсем забыла, что когда Сэм пялится в телевизор, он на самом деле его смотрит. И в этот момент отвлекать его не позволено никому, в особенности мне. Причем даже во время рекламы. Нет, это просто потрясающе! Он, видите, сосредоточенно наблюдает за тем, как на рыбных палочках во время жарки появляется золотистая корочка, или вкушает обещанное удовольствие от вождения «фиата-уно» по извилистой мокрой дороге, и тут уж никто не имеет права вмешиваться во весь этот идиотизм. Если только я осмелюсь его обнять или положить голову ему на плечо, от него таким холодом повеет, что ни о каких нежностях и думать не захочется. А уж попросить его совместить бездумное сидение перед ящиком с чем-нибудь полезным – не дай бог! Например, если я попрошу помассировать мне ноги, он отреагирует так, будто я требую от него пожертвовать жизнью ради моего мелкого каприза. Наверное, мне пора уже смириться с тем, что он вряд ли когда-нибудь изменится в лучшую сторону и что особых нежностей от него ждать не приходится. Видимо, мужчины так устроены. По крайней мере, большинство из них. Мне просто хотелось верить, что Сэм не такой.

Вчера снова сходила на занятия по визуализации. Добровольно я бы ни за что не пошла, но Друзилла меня практически заставила. Она сказала, что сходить на одно занятие – просто абсурд, и если я не пойду хотя бы еще один раз, то считай, что вообще туда не ходила. В общем, я решила попробовать еще раз, но в итоге пришла к выводу, что эта система разработана явно не для меня. На сей раз предполагалось, что мы уже довольно хорошо знаем друг друга, а потому наша американская леди позволила себе перейти к более вольным упражнениям. Началось все с каких-то, как она выразилась, «очищающих ролевых игр». Очищение выразилось в том, что она потребовала, чтобы мы плакали и кричали, как младенцы. Ну, а теперь, Пенни, представь себе это зрелище: десять взрослых теток сидят кружком и все как одна орут, хнычут и ноют. Судя по тому, что нам рассказала ведущая, целью этого упражнения было «физикализировать» и наглядно выразить наше желание иметь ребенка, а также заставить нас больше не воспринимать его как какую-то постыдную тайну. Может, в теории оно все и правильно, но мне от этого не стало ни легче, ни спокойнее. Наоборот, вместо запланированного повышения внутренней самооценки я почувствовала себя полной дурой. Ну, а потом и начался полный дурдом. От нас потребовали броситься в объятия друг другу и начать утешать товарок по несчастью) чтобы разделить боль каждой из нас и осознать, что мы не одиноки. Я честно попыталась внести свою лепту в коллективное взаимопонимание, но меня это сильно достало. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, оказался запах псины, который исходил от очередной изрядных габаритов бабы, прижавшей меня к своей груди (по всей видимости, она уже перешла ту грань, когда женщина, отчаявшись родить ребенка, заводит себе собаку). В общем, больше я туда – ни ногой. И вообще, только законченная идиотка могла поверить в то, что весь этот бред способен принести хоть какую-то пользу. Меня оправдывает лишь то отчаянное положение, в котором я сейчас нахожусь. Не могу не упомянуть здесь об одной странной детали: уже ближе к концу занятий нам было предложено помедитировать (выражалось это все в том же сидении кружком и в клевании носом). И вдруг я поймала себя на том, что думаю не о ком ином, как об этом самовлюбленном снобе Карле Фиппсе – ну, Пенни, ты помнишь, я уже писала тебе об этом АКЗС с работы. Интересно, с чего бы это мне о нем думать? Он не то что мне самой не нравится, но я вообще не понимаю, как кто-то может находить его привлекательным. Хотя нет: улыбка у него, пожалуй, очень даже милая, особенно когда он снисходит до того, чтобы одарить ею такое ничтожество, как я.

Дорогой дневник.

Сегодня играл с Тревором в сквош. Бог ты мой! Выяснилось, что сказать, будто я не в форме, было бы еще комплиментом. Меня замучила одышка, а уж взмок я так, словно не по мячу лупил, а с головой окунулся в какой-нибудь пруд прямо в одежде. В последнее время я почти не курю, зато выпить всегда готов. Нужно будет подумать над этим вопросом и, может быть, постараться переключиться на какие-нибудь совсем легкие напитки – коктейли или там джин-тоники. Питье пи ва, особенно темного, явно не оказывает на меня положительного действия.

В общем, дело не в этом. Я наконец-то поговорил с Тревом о предстоящем анализе спермы. Мы с ним пришли к выводу, что это ни в коей мере не является проверкой, насколько меня можно считать мужчиной. Никакой, даже самый отрицательный результат, полученный путем размазывания по стеклу той субстанции, что будет выдавлена из моего мужского достоинства, никак не может считаться свидетельством моей неполноценности. Тревор напомнил мне, что я всегда гордился тем, что свободен от стереотипов и предрассудков, одним из которых является стремление каждого мужчины изображать из себя крутого мачо и быка– производителя. В общем, Тревор был предельно тактичен и любезен. Чтобы убедить меня в правильности выстроенной нами системы аргументов, он спросил, стал бы я считать его в меньшей степени полноценным мужчиной, если бы думал, что в том двойном кожаном мешочке, который висит у него между ног, перекатывается какая-то хрень, не приспособленная для того, для чего создавала ее природа. В ответ я, конечно же, заверил Тревора, что его репутация настоящего мужчины ни в коей мере не померкла бы в моих глазах.

Но ведь это же неправда! Я-то знаю, что неправда. На словах я бы, конечно, стал твердить то же самое, а подумал бы вот что: «Эх, жаль старину Тревора! Не повезло бедняге с этим делом. Какой же он мужик, если его сперма не может оплодотворить женщину».

Вот-вот, именно так он и будет думать обо мне, когда выяснится, что проблема нашей с Люси бездетности кроется в моих неправильных сперматозоидах.

Я честно рассказал Люси о своих страхах и сомнениях, и в ответ (вот ведь забавная история) она разрыдалась. Этого я никак не ожидал. Ей-то чего реветь? В конце концов, на данный момент подозрение в гормональной дисфункции ложится на меня. То есть не ее, а меня, вполне возможно, объявят виновным в том, что у нас нет детей.

Я ей так и сказал: «Ну брось ты. Это ведь ко мне относится. Вдруг окажется, что это у меня пустые яйца, – значит, я и виноват!»

Что тут началось! Как она не накинулась на меня с кулаками, я не понимаю. Сквозь слезы и вопли мне с трудом удалось разобрать, что же ее так возмутило. Оказывается, все дело в том, что я позволил себе подумать о нашей проблеме в терминах «виновности и невиновности», а это абсолютно деструктивно и достойно всяческого осуждения. Кроме того, она заявила, что проблема, скорее всего заключается в ней, а не во мне, потому что маточные трубы и остальные органы, участвующие в процессе с женской стороны, куда как сложнее и уязвимее, чем какие-то дурацкие маленькие шарики, и потому, если параметры моей спермы будут признаны пригодными, то, выхо дит, я буду считать ее «виноватой» и начну постоянно напоминать ей о ее неполноценности! Разумеется, это более чем спорное логическое заключение привело к новому потоку слез, всхлипов и рыданий.

«Ну, знаешь! – сказал я. – Во-первых, для меня не так уж и важно, будут у нас дети или нет…»

До «во-вторых» я уже не дошел, потому что, огласив первый пункт своего списка, совершил непростительную ошибку. Люси назвала меня бесчувственной скотиной, а потом, разревевшись еще сильнее, выскочила из комнаты.

Терпеть не могу, когда она плачет. Мне действительно сразу становится ее жалко, и я начинаю думать, в чем же был неправ. С другой стороны, на этот раз она, по-моему, несколько перегнула палку. Неужели я не имею права беспокоиться о качестве собственных сперматозоидов без того, чтобы Люси перевернула все с ног на голову и объявила меня безжалостным, не имеющим к ней никакого сочувствия истуканом? Впрочем, послушав ее жалобы, сдобренные слезами, я начал сомневаться, что вопрос этого самого качества вообще касается меня. Или это опять перегиб?

Ну да ладно, в конце концов жизнь продолжается. В ней есть место не только моим половым органам, хотя я уже стал об этом забывать ввиду предстоящего анализа собственной спермы. Тем не менее попробуем обратиться к другим темам. Я тут поразмыслил на досуге над тем, как мы с Джорджем и Тревором обсуждали в «Кварке» названия наших должностей. Долгая цепочка логических рассуждений привела меня к интересной мысли: а не пора ли мне сваливать с родимой Би-би-си? В конце концов, кругом полно независимых студий и телекомпаний, которые довольно успешно выпускают на экраны свою продукцию. Мне кажется, при таком опыте работы в государственной вещательной корпорации на мои услуги должен быть очень неплохой спрос. Да что там – я буду просто нарасхват. Сознаюсь, что порой сплю и вижу зарплату в виде неучтенной налички в конверте, как это принято на независимых студиях. У нас такого хрен дождешься. Да что там! Видел я ребят из молодых да ранних, которые зашибают раз в пять побольше моего самым элементарным способом, арендовав три квадратных фута на Дин-стрит, наняв секретаршу посимпатичнее, имеющую привычку одеваться как можно скромнее (в смысле количества одежды на теле), и снимая при этом всякую белиберду, например, тысячный, с позволения сказать, комедийно ориентированный документальный фильм о девушках из богатеньких семей, впервые встающих на горные лыжи, или еще что-нибудь столь же банальное. Вот смеху-то! Впрочем, чего мне не следует делать – так это завидовать и злиться. Надо просто поднапрячься и оторвать свою задницу от дивана.

На самом деле я, разумеется, больше всего хотел бы сам писать сценарии действительно хороших комедийных сериалов. Но с тех пор, как эта идея оформилась у меня в голове, прошло достаточно времени, чтобы убедиться, что такая задача выходит за рамки достижимого при моих творческих способностях. Остается разобраться в том, что мне доступно. И тут я прихожу к выводу, что мне просто стоит честно выполнять ту работу, которая у меня (как говорят) неплохо выходит, но получать за нее достойные деньги, а это значит – пора переходить на частный канал или в независимую компанию.

Между прочим, до Большого Испытания осталась всего неделя плюс один день (итого восемь). Время подходит, а я нисколько не нервничаю по этому поводу. Мне нет никакого дела до этого анализа, хотя, если быть точным, до него осталось семь дней и тринадцать часов. Но это я так, для справки. А вообще-то мне глубоко наплевать, в какой день и час состоится это мероприятие, совершенно не заслуживающее моего внимания.

Дорогая Пенни.

Нет, это просто немыслимо! Сэм, оказывается, совершенно зациклился на предстоящем анализе спермы. Какого, спрашивается, черта он так психует? Насколько я представляю себе его отрочество и юность, он столько занимался мастурбацией, что мог бы получить научную степень по этой части. А уж звание почетного онаниста могло бы присуждаться ему практически ежегодно! Да судя по некоторым обрывочным фразам, которые слетают у него с языка по пьяной лавочке, его шаловливые ручонки не знали ни минуты покоя, и даже сейчас он иногда пользуется этим способом снятия сексуального напряжения, когда меня нет рядом.

В общем, по всякому выходит, что мастурбация – это любимое хобби Сэма. И в то же время я наблюдаю, как он мается и бьется головой об стену, будто его приговорили к смертной казни путем повешения за собственный член.

Мало того, ему, оказывается, жизненно важно получить на этом экзамене хорошую отметку или хотя бы проходной балл! Он, видите ли, ужасно боится, что анализ обнаружит какие-то дефекты по количеству или качеству его сперматозоидов. Я просто поверить в это не могу. Надо же быть таким эгоистом! Выходит, больше всего он хочет не столько подтвердить собственное (неправильно понимаемое) мужское достоинство, сколько доказать, что это в моем организме что– то не так. По-моему, это просто очевидно. Вот и получается: когда Сэм молит всех богов, чтобы с его яйцами все оказалось в порядке, он фактически просит их о том, чтобы они ниспослали на меня непроходимость маточных труб, или дисфункцию яичников, или закупорку фолликулов, или… как там еще это называется… в общем, что-то не менее противное и трудно поддающееся лечению. Надо быть честными и признаться друг другу: проблема либо в нем, либо во мне. Мы уже не мо жем во всем обвинять Маргарет Тэтчер, на которую сваливали все свои неприятности, когда были молоды. Теперь это бессмысленно.

Вот в этом-то все и дело. «Что-то не так» с мужчиной может означать только одно: ИКС – Недостаточное Количество (или качество, что в данном случае равносильно) Сперматозоидов. Вот, собственно, и все. Как только тебе об этом сообщают, ты можешь действовать по принципу «предупрежден – значит, вооружен». То есть можно приступать к лечению. Почему-то я уверена, что сложных процедур тут не потребуется. Дело ограничится, скажем, специальными мазями или витаминными добавками в пишу.

Женщина – это совсем другое дело! Я имею в виду, что женская половая сфера – это как… я даже не знаю, с чем сравнить. Нужно подыскать что-то в равной мере сложное, непостижимое и настолько же прекрасное. Например, свод Сикстинской капеллы или альбом Пола Саймона «Грейсленд». В этой системе полно всяких хрупких деталей, и в случае какого-либо сбоя проверять следует практически все, одну за другой. И каждое такое обследование требует от врачей оборудования, по сложности едва ли уступающего тем хреновинам, при помощи которых прорыли туннель под Ла-Маншем! Такого врагу не пожелаешь. А Сэм, оказывается, ждет не дождется, когда меня начнут резать на куски и препарировать.

Сегодня по телевизору показывали фильм о детях, оставшихся сиротами в результате военных действий.

Мне захотелось усыновить их всех.

Всех до единого – здоровых, инвалидов, полумертвых… Там показывали одну девочку, у которой нет ни мамы, ни папы, ни дома. У нее нет ног. Я готова стать ей матерью в любой момент. Интересно только, является ли это желание выражением эгоистичных и покровительственных стремлений западного империалиста, стремящегося вырвать ребенка из его родной культуры лишь для того, чтобы удовлетворить свою собственную жажду материнства? Вполне возможно, но мне на это наплевать. Если выяснится, что у нас с Сэмом не может быть детей (о господи, я, кажется, опять начинаю плакать), я, наверное, перейду работать в какую-нибудь благотворительную организацию, помогающую детям. Не так давно я перевела сто фунтов в Фонд помощи детям войны, но Сэму, впрочем, об этом не сказала. У нас ведь уже есть постоянный договор с одним благотворительным фондом, куда мы переводим деньги с каждой зарплаты. Поэтому, зная за собой некоторую сентиментальность, мы договорились не поддаваться на сиюминутные душевные порывы и делать любые благотворительные взносы только после обсуждения на семейном совете.

Дорогой я.

Я уже успокоился насчет анализа спермы.

Подумав, я пришел к выводу, что так психовать и постыдно переживать по поводу того, что может оказаться всего лишь ошибкой природы, будет попросту неполиткорректно. В конце концов, разве стал бы я считать того, кто родился с плохо функционирующими ногами или руками, человеком неполноценным? Да ни за что на свете. Так что хватит этих идиотских мыслей. Анализ спермы нужно встретить, как подобает мужчине, и если выяснится, что там что-то не так, – что ж, так тому и быть. Если окажется, что все содержимое моих яиц спеклось или прокисло, я на судьбу не обижусь. Я только пожму плечами с высокомерно безразличным видом. C'est la vie будет написано на моем гордом лице. Да, точно, именно гордость за себя, за то, каким меня создал Бог, заставит меня достойно встретить любые тяжелые известия.

«Тут недавно выяснилось, что у меня сперма жидковата, – непринужденно заявлю я где– нибудь за обеденным столом. – Никто из присутствующих, кстати, ничем подобным не страдает? Может, кто-нибудь даст совет?»

Несмотря на то что на этот анализ мне наплевать, я все же решил немного потренироваться перед ним, в порядке подготовки. Его результаты для меня, конечно, ничего не значат, но если есть возможность их улучшить без больших усилий, то глупо было бы этого не сделать. А от скуки и безразличия можно и вовсе попытаться добиться эякуляции высочайшего качества – выстрелить в десятку, попасть в яблочко, ну и так далее. (А что, занятная получается связка зрительного и вербального образов; можно будет подарить кому-нибудь из наших шутников-юмористов – пусть отрабатывают остроумие.) В общем, я решил на оставшиеся до анализа дни отказаться от спиртного и есть побольше фруктов. Джордж сказал, что в таком случае вроде бы не помешает, если в моем организме будет побольше цинка. Я, недолго думая, купил в аптеке упаковку в 500 таблеток, выбрав из всех минеральных комплексов тот, где содержание цинка наибольшее. Заодно я прикупил поливитамины, целую упаковку какого-то энергетического напитка для спортсменов и американскую книжку под названием «Познай свои тестикулы». Да, кстати, несмотря на то что я купил все вышеперечисленное, хочу подчеркнуть, что меня нисколько, ну ни капельки не волнует результат моего анализа.

Перехожу к другим темам, потому что, как уже упоминалось, жизнь не исчерпывается предстоящим мне испытанием. Так вот, сегодня на работе я занимался нехорошими делишками. За счет Би-би-си и в оплаченное компанией рабочее время я осуществил осторожную попытку начать поиски другой работы. Выразилось это в том, что я написал письмо Саймону Томкинсу по прозвищу Мудозвон, с которым мы вместе учились в кол ледже. В последнее время дела у старины Мудозвона явно пошли в гору. Он стал едва ли не монополистом, буквально завалившим Би-би-си программами, ориентированными на типичных представителей преуспевающего среднего класса, считающих себя интеллектуалами и при этом являющихся воплощением обывательской серости. Четко высчитав или просто угадав, что именно нужно толпе, Мудозвон со своими партнерами добился немалых успехов на поприще всякого рода телевикторин (ориентированных на типичных представителей преуспевающего среднего класса, считающих себя интеллектуалами и являющихся при этом воплощением обывательской серости), ток-шоу (ориентированных на типичных представителей преуспевающего среднего класса, считающих себя интеллектуалами и являющихся при этом воплощением обывательской серости), а также фильмов о путешествиях в дальние страны (разумеется, ориентированных на типичных представителей преуспевающего среднего класса, считающих себя интеллектуалами и являющихся при этом воплощением обывательской серости). Должен признать, что все эти программы были в своем роде весьма недурны. Впрочем, не могу не добавить, что во многом их успех был предопределен тем, что эти ребята практически во всем следовали канонам, разработанным для данных жанров на старой доброй Би-би-си в те времена, когда еще и телевидения-то почти не было и люди слушали в основном радио. Впрочем, не так важно, чьих заслуг тут больше. Важно другое: не так давно Мудозвон выбросил акции своей компании на биржу и обнародовал ее общую капитализацию. Оказалось, что его лавочка стоит как минимум семь миллионов фунтов! Сумма просто фантастическая, особенно если вспомнить, как на студенческой вечеринке по поводу майских праздников Мудозвон на спор засунул себе в задницу четыре не самых маленьких редиски. Я сам был свидетелем этого подвига. Вот вам и успешный продюсер. В общем, послал я ему по старой дружбе записочку, ясное дело, не без намека:

«Здорово, Мудозвон. У нас тут на Би-би-си дела совсем хреновые. Впрочем, ты, наверное, в курсе. Что ни программа, то очередное сборище каких-то молокососов, клянущихся в своей любви к футболу. Насмотревшись на все это, я решил попробовать пуститься в самостоятельное плавание, то есть другим курсом. Что скажешь, старина?»

Подписался я так: «Сэм Белл, главный исполнительный выпускающий редактор, Всемирная служба Би-би-си». Эту должность я, конечно, придумал на ходу, но Мудозвон должен пребывать в полной уверенности, что к нему обратилась достаточно важная птица.

Разумеется, себя не переделаешь, и, запечатав конверт, я крепко задумался над тем, правильно ли я поступаю. Правильно, а главное, порядочно ли? Я вдруг почувствовал себя виноватым, и мне даже показалось, что все мосты между мною и родной Би-би-си сожжены. А что, если мои нечестивые мысли уже проявляются в моем поведении и в том, как я работаю? Не хотелось бы вот так, ни за что, растратить весь кредит доверия, заработанный мною в телецентре, по крайней мере до тех пор, пока я не подобрал себе новую работу. Чтобы уравновесить дурное дело благим поступком, я тотчас же набросал и отослал новому контролеру– координатору канала записку с предложением заглянуть на ужин. Все равно вероятность того, что он примет приглашение, невелика; я ведь вроде бы уже упоминал о том, что этот парень младше меня и вращается совершенно в других кругах – среди поп-звезд и прочей богемы. Поэтому я особо не рискую, демонстрируя этим приглашением свою любезность. Немного грамотно организованного подхалимажа, пусть даже в форме откровенного лизания задницы, никогда не повредит. Оба письма я отправил через почтовую службу Би-би-си. Да, на деньги налогоплательщиков. В конце концов, я им отдал лучшие годы своей жизни.

Дорогая подруга по переписке!

Вчера во время ланча я заглянула в женскую консультацию, специализирующуюся на альтернативных методах диагностики и лечения. Я тебе уже писала, что вообще-то все эти новомодные штучки не для меня. Но, с другой стороны, если они оказываются под рукой и стоят недорого, то почему бы не попробовать. Само собой, не успела я туда войти, как наткнулась на Друзиллу. Она как раз выходила из кабинета ароматерапии после очередного сеанса, и от нее за версту разило апельсинами и лакричным маслом. Эти запахи тотчас же воскресили в моей памяти школьный буфет. Только этих воспоминаний мне и не хватало! Я, естественно, сразу же вспомнила всех наших девчонок и, подумав о том, как сложилась их судьба, поняла, что кем бы они ни стали, у них всех наверняка есть дети. По дюжине у каждой, как минимум. Нет, это, конечно, замечательно, и я за них только рада… хотя это не совсем честно: по отношению к своим бывшим одноклассницам я испытываю не только радость, но и другие, не столь благоприятные чувства. От этого, Пенни, как ты понимаешь, мне становится еще более грустно.

Предаться долгим и печальным размышлениям мне не позволила Друзилла (она, по-моему, озабочена моим бесплодием не меньше меня). Так вот, она вдруг ни с того, ни с сего решила выяснить, давно ли мы с Сэмом живем в Хайгейте.

«Пять лет», – ответила я, на что Друзилла отреагировала громким визгом. Затем она сбивчиво объяснила мне, что в этом-то как раз собака и зарыта. Я, конечно, сказала, чтобы она перестала молоть чушь, но все же попросила рассказать мне об этом поподробнее (а чем черт не шутит? Знания никогда не бывают лишними). Так вот, оказывается, давным-давно известно, что прямо через Хэмпстед и Хайгейт проходит некая энергетическая линия, доставшаяся нам в наследство от какой-то древней цивилизации, проложившей по этому маршруту караванную тропу. Эта самая энергетическая линия на редкость отрицательно влияет на детородную функцию. В ответ на мое замечание, что другим людям, живущим в Хайгейте, эта энергетическая линия, то есть караванная тропа, никак не мешает обзаводиться потомством, Друзилла уверенно заявила, что антропогенные энергетические линии действуют весьма избирательно и влияют на людей по– разному. Для одних они могут быть настоящим генератором плодовитости, а для других – сущим душителем не появившихся на свет и даже не зачатых детей. Итак, Друзилла убеждена, что наша проблема имеет географическое происхождение и может быть решена только соответствующим образом. Она заверила меня в том, что самая мощная линия позитивной энергии, доставшаяся нам от каких-то далеких, почти мифических предков, проходит аккурат через вершину Примроуз-Хилла! Как только Друзилла произнесла эту фразу, я стала догадываться, к чему она клонит. Тем не менее, будучи озвученным, ее предложение повергло меня в шок. Она твердо уверена, что самым верным для нас с Сэмом способом зачать ребенка будет секс на вершине Примроуз-Хилла!

На вершине, понимаете ли! А еще, как я понимаю, в полночь и непременно в полнолуние.

Ну уж нет. Ни за какие коврижки. Это даже не обсуждается. Мне такое и в кошмарном сне не приснится. Просто чушь какая-то. В конце концов, это смешно. Интересно, что она еще придумает? Может, в следующий раз она посоветует мне сделать Сэму минет прямо в центре Стоунхенджа? Настроение после этой беседы у меня здорово испортилось, и, естественно, я сорвала зло на том, кто первым подвернулся под руку. Этим кем– то, естественно, оказался Карл Фиппс. Я чуть было не наорала на этого самовлюбленного болвана. Сдержалась в последний момент. Дело было так: в офисе я сидела одна, а он заглянул в агентство, чтобы забрать поступившие на его имя факсы с предложениями работы. Посниматься ему, кстати, предлагает не кто-нибудь, а один очень крупный американский продюсер. Выглядел наш «суперстар», надо признать, неплохо. Темно– бордовый вельветовый костюм сидел на нем как влитой. Ну, я возьми и скажи: «Карл, вы сегодня отлично выглядите». А этот наглец в ответ небрежно так брякнул: «Стараемся, стараемся». Ты только представь себе, Пенни, насколько самовлюбленным нужно быть, чтобы так ответить! С таким же успехом он мог сказать что-то вроде: «Да, я просто великолепен. А что, вы разве в этом сомневались?» А вот как раз насчет великолепия я бы, пожалуй, и промолчала. Ничего такою особенного в нем нет. Но дело даже не в этом. Знаешь, Пенни, какой любезностью он ответил мне? При сев на край моего письменного стола, он улыбнулся и сказал: «А вы, Люси, сегодня выглядите прямо– таки чертовски сексуальной штучкой. Нет, на самом деле вам это очень идет, но такая женщина на рабочем месте – это просто провокация». Ума не приложу, чего он до меня докопался. Все неправда, каждое его слово. Ничего такого особенного надето на мне не было. Ну, разве что немного легкомысленная мини-юбка. Ах, да, еще сапоги – такие высокие, кожаные, как будто бы из секс– шопа, для садомазохистов. Вот вроде бы и все. Топик на мне был самый обыкновенный, такие сейчас все носят. Мне, кстати, он очень нравится – коротенький такой, обтягивающий. А вообще выглядела я сегодня ужасно, так что с его стороны было откровенным жлобством и глупостью говорить комплименты, делая вид, что он этого не замечает. А вот зрителям – им Карл нравится. Его популярность растет на глазах. В нашем агентстве он теперь, пожалуй, самый важный клиент. После того костюмно-исторического фильма, снимавшегося по заказу Би-би-си, на его имя до сих пор приходят пачки писем от поклонников (в основном, полагаю, все же от поклонниц). Ума не приложу, что только люди в нем находят.

Дорогой дневник.