Текст книги "Всё возможно, детка"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
БЕН ЭЛТОН
Всё возможно, детка
Дорогой?..
Дорогой.
Дорогой дневник?
Дорогой я? Вот, точно: дорогой Сэм.
Слава богу, с этим вроде бы разобрался. Что дальше?
Вестн этот дневник меня заставляет Люси. Хотя это даже и не дневник. «Книга мыслей». «Письма к самому себе», как говорит Люси. Потому и «дорогой Сэм», которым, конечно же, являюсь я. Люси говорит, что, согласно теории одной из ее подруг (никак не могу запомнить, как ее зовут), такая внутренняя переписка поможет нам успокоиться и разобраться в своих мыслях и чувствах. Суть теории заключается в том, что если мы с Люси будем регулярно записывать свои мысли и чувства, то это позволит нам ощутить себя чем-то более весомым и основательным, чем просто щепками, которые несут течения и шторма в океане судьбы. Лично мне сложно представить, что кому-то удалось убедить Люси в том, что она перестанет на чем-то зацикливаться, если будет посвящать письменным размышлениям на эту тему по полчаса каждый день. Невероятно, но мы имеем то, что имеем. Люси считает, что у нас все могло бы быть намного лучше, если бы я перестал умничать и попытался хоть в чем-то поддержать ее.
С тех пор, как я поставил на этой странице последнюю точку, прошло уже пять минут. Честно говоря, никаких мыслей, с которыми я мог бы «собраться», у меня за это время не появилось. То же самое могу сказать и о чувствах. Похоже, что Люси, как всегда, оказалась права. Я действительно на редкость жалкий, холодный и бездушный экземпляр рода человеческого, который с гораздо большим удовольствием готов прочесть газету, чем предаться какому бы то ни было чувству. А я ведь всегда считал, что Люси здорово преувеличивает.
Дорогая Пенни.
Вот решила написать тебе, Пенни, вспомнив, что в детстве ты была моей самой верной подругой – пусть даже и воображаемой. Потому я и подумала, что смогу быть куда более честной перед самой собой, отождествив часть себя с человеком, к которому я обращаюсь со своими размышлениями. Все это кажется довольно путаным, но надеюсь, что в этой идее присутствует хоть какая-то доля здравого смысла. Для меня это действительно важно, потому что именно сейчас как никогда раньше мне нужно иметь воображаемую подругу – верную, надежную и умеющую хранить секреты. Я хочу поделиться с тобой самым сокровенным: если бы ты только знала, как я хочу иметь ребенка. Помнишь, когда я была маленькой, мы больше всего любили играть в «дочки-матери»? Так вот, по большому счету, ничего с тех пор не изменилось. Разница только в том, что играть в куклы в моем возрасте уже как-то не пристало, а ребенка, на которого я могла бы излить всю накопившуюся нежность, у меня так и нет. Забеременеть – то, что так легко удается большинству женщин и чего они порой всеми силами стараются избежать, – оказалось для меня несбыточной мечтой. Вот уже пять лет мы с Сэмом пытаемся воплотить мою мечту в жизнь, но пока что безуспешно. Надо же было докатиться до такой жизни: раньше мы с ним «занимались любовью», «были вместе», «от души трахались», а теперь, видишь ли, «пытаемся». Ненавижу это слово. Впрочем, как мы ни «пытаемся», а по моим месячным по сей день можно хоть часы проверять. Порой я прихожу от этого в отчаяние. Я вынуждена прилагать немалые усилия для того, чтобы подавить в себе черную зависть к тем женщинам, у которых есть дети. Как бы мне ни хотелось иметь ребенка, нельзя позволять себе опускаться до зависти и ревности. А ведь иногда (господи, об этом и писать-то страшно) я даже завидую женщинам, у которых были выкидыши. Все понимаю: звучит это чудовищно, и меня в жизни не посетила бы такая страшная мысль, если бы со мной случилось такое несчастье. Но… будь у меня за плечами хотя бы и неудачно закончившаяся беременность, я все-таки могла бы утешать себя тем, что не бесплодна, а значит, рано или поздно смогу родить ребенка. А так – я ничего не знаю, ни в чем не уверена. Мое тело, будь оно проклято, просто отказывается реагировать на физическую близость с мужчиной, оставляя меня в неведении о том, сколько еще мне ждать.
Тем не менее одно я знаю наверняка: могу сказать тебе, Пенни, твердо и определенно – я ни за что, повторяю, НИ ЗА ЧТО не допущу, чтобы эта тема стала моей навязчивой идеей. Если, упаси бог, выяснится, что у меня действительно никогда не будет детей, что ж – так тому и быть. Я смирюсь с судьбой и буду достойно нести свой крест. Я ни за что не стану заводить восьмерых собак, двух кошек, одного кролика и – по последней моде – домашнего поросенка. Я ни в коем случае не стану похожей на этих полубезумных бездетных женщин, которые готовы часами шумно обсуждать на званых обедах, каким образом подстрижены кусты у них перед домом и какие цветочки посажены у крыльца. Я никогда не буду недоброжелательной по отношению к тем счастливчикам, у которых есть дети. Я не стану называть их самодовольными мещанами, свихнувшимися на гениальности собственных отпрысков и не способными интересоваться чем-либо, что выходит за рамки того, что связано с воспитанием детей. Я не собираюсь часами воодушевленно рассказывать о прелестях моей замечательной работы (по правде говоря, не такая уж она замечательная, а прелестей в ней раз-два и обчелся), чтобы побольнее уколоть несчастных мамаш, у которых за последние пару лет не было возможности поговорить на нормальном взрослом языке, а уж тем более привести себя в порядок и куда-то выбраться. Кроме того, я ни за что не стану писать письма воображаемым подругам. Надеюсь, Пенни, ты всё Правильно поймешь и не обидишься. В любом случае, это решение принято мной в здравом уме, со всей серьезностью и пересмотру не подлежит. Что бы ни уготовила мне судьба, я твердо намерена оставаться нормальной эмоционально функционирующей женщиной и даже готова хоть сейчас ПОКЛЯСТЬСЯ в том, что не стану реветь, проходя мимо роддома или детской поликлиники по пути в магазин спиртных напитков, как это случилось со мной на прошлой неделе.
Черт ее знает, о чем она умудряется писать столько времени? Я смотрю на нее уже десять минут, и за все это время она не отвлеклась ни на секунду. Даже интересно, чего же она там понаписала?
Знаешь, Пенни, в жизни очень важно не забывать о том, что быть полноценной, нормальной женщиной можно по-разному. Материнство – это лишь одна из форм самореализации женщины. Просто так уж получилось (и ничего ты с этим не поделаешь), что быть матерью – это самое прекрасное и естественное предназначение женщины. Думаю, что именно для этого я и появилась на свет. Вот и все.
Пойми меня правильно: несмотря на то, что я твердо решила не допустить, чтобы желание стать матерью превратилось в навязчивую идею, сдаваться без борьбы я не собираюсь. Неопределенность несколько затянулась. Согласись: пять лет – срок немалый, и я решила обратиться к врачам, если за два ближайших месяца ничего не изменится (что, впрочем, и так ясно, и на самом деле я просто даю нам с Сэмом последнюю отсрочку). Сэму эта идея не очень нравится. Он утверждает, что тут дело в психологии. До сих пор мы могли считать, будто нам просто не везет, но стоит нам обратиться к врачу – и мы официально распишемся в своем бесплодии, а это самым отрицательным образом скажется на нашей внутренней самооценке и уж никак не поможет решению нашей наболевшей проблемы. На самом же деле я прекрасно понимаю, почему он не хочет идти к доктору: он знает, что это будет первый шаг к практически неизбежному в таких случаях мероприятию – рано или поздно ему придется заняться мастурбацией в кабинете донорства спермы Национальной службы здравоохранения. Самое грустное, что я ничем не могу в этом плане его порадовать: ему придется пройти через это, хочет он того или нет. Твою мать, Пенни, до чего мы дожили. Твою мать! Надо же, какое выражение: мать… Господи, Пенни, как же мне плохо…
И зачем я только согласился участвовать в этой идиотской затее? Эта ежевечерняя писанина вгоняет меня в состояние мрачной депрессии.
Подумать только, а ведь когда-то я мечтал стать писателем. Ну что ж, по крайней мере, эти мучительные и бесплодные упражнения в словоблудии разрушат мои последние иллюзии насчет того, что я (как мне когда-то казалось) человек творческий или, выражаясь сегодняшним языком, обладаю развитым креативным мышлением. Если я не могу написать элементарное письмо самому себе, то создание блестящих сценариев или оригинальных, полных новаторских решений сюжетов для телесериалов в так называемом духе времени переходит для меня в разряд абсолютно недостижимого, то есть того, о чем даже мечтать нет смысла.
Слава тебе, господи, вроде бы она закончила.
Вот что я сейчас сделаю: посижу еще немного и сделаю вид, будто продолжаю писать… Что именно – неважно, хотя бы вот это самое предложение… Это же предложение… перепишу еще два-три раза… Главное, чтобы у нее сложилось впечатление, будто я закончил писать, когда внутренне выговорился, а не просто отложил дневник вслед за ней, потому что мне нечего сказать… Так… вот… что бы еще такое написать?.. Что у нас там на завтра запланировано? Ах, да: по-моему, это имеет некоторое отношение к теме этого дневника-в субботу мы собираемся к Джорджу и Мелинде, у которых недавно родился ребенок.
Молодец, Сэм. Хороший мальчик. Дайте ему немедленно Пулитцеровскую премию. Он ее честно заработал. Ну вот и все на сегодня.
Дорогая Пенни.
Должна признаться, что визит к Мелинде и Джорджу дался мне тяжело. Терпеть не могу завидовать кому бы то ни было. Но при этом я ничего не могла с собой поделать. Он такой милый, их малыш, и такой красивый! У него такие чудные темные волосики, и он такой пухленький – в том смысле, что здоровые младенцы такими и должны быть. Ну просто лапочка. Чего стоят одни только эти крохотные пальчики. Нет, младенцы – это просто чудо какое-то.
Дорогой дневник.
Честно говоря, меня не покидает тревожное чувство с тех пор, как я побывал у Джорджа с Мелиндой и увидел их ребенка. Он же страшный, как обезьянья задница. Нет, конечно, вслух я этого не сказал, но, присмотревшись к Джорджу, понял, что и его гложут некоторые сомнения. Джордж называет его Черносливкой. Очень похоже, хотя мне он больше напоминает старый сморщенный член: у него редкие темные волосики, и он весь в кожистых складках; я, например, запросто представил его болтающимся промеж ног какого– нибудь восьмидесятилетнего старикашки, страдающего геморроем и выпадением уретры.
По правде говоря, я понадеялся, что это зрелище – Черносливчик (которого ребята официально, кстати, назвали Катбертом) – наведет Люси на нужные мысли и заставит задуматься о том, насколько рискованным делом может оказаться попытка воспроизведения себе подобных. Может, хоть уяснит себе, что на каждую Ширли Темпл Приходится по крайней мере один Катберт. Одна только мысль, что этот беззубый, ненасытный, вечно хнычущий рот будет тянуться к тебе по пять раз за ночь, должна, по моему мнению, заставить любую женщину пользоваться презервативами при каждом половом акте. Так нет же – все получилось с точностью до наоборот. Она, понимаешь ли, находит этого уродца восхитительным. Потрясающе. Ощущение такое, что нам показывали разных младенцев. Нет, я ничего против Катберта лично не имею. Более того, я даже согласен с тем, что он может вырасти в совершенно нормального человека Все младенцы сначала походят на помидоры, вытащенные из морозилки. Нужно набраться терпения и подождать, чтобы убедиться, что далеко не каждому из них суждено вырасти уродом. Но такие эпитеты, как «миленький», «очаровательный» и «восхитительный», которыми так лихо разбрасывалась Люси в течение всего вечера, это же бред безумной и слепой женщины.
Честно говоря, царь Ирод предстал теперь передо мной в совершенно новом свете.
Мне все больнее и тяжелее, но пока что я держусь и, собрав в кулак всю силу воли, гоню от себя прочь мысль о том, что я бесплодна. Хотя правда, боюсь, заключается в том, что это и есть истинная правда. Странно другое: если даже признание себе самой в бесплодии не способно повергнуть меня в истерику и отчаяние, то что же тогда вообще может вогнать меня в такое состояние? Ну что ж, остается только завидовать тем девчонкам, у которых таких проблем нет. Вот ведь везучие, стервы: их яйцеклетки генетически запрограммированы на то, чтобы быть магнитами для сперматозоидов. Взять хотя бы Роз, мою подружку по колледжу: она, по-моему, может забеременеть, просто позвонив мужу на работу. А если верить газетам, то едва ли не каждая вторая школь – ница в нашей стране становится мамашей, еще не получив аттестата. Но, к сожалению, некоторым женщинам (вроде меня) можно забыть об этой проблеме и сосредоточиться на других делах. Похоже, я столь же плодовита, как его превосхо дительство Главный евнух при дворе императора Маньчжурии. Если вспомнить, в школе у меня ничего не получилось, когда нам дали элементарное задание: вырастить дома побеги кресс-салата. Сколько я ни старалась, но ни единого зеленого ростка на склизком, покрывшемся плесенью кусочке фланели так и не увидела.
Тем не менее, как я уже говорила, у меня есть твердое намерение бодро и с позитивным настроем встретить новый этап моей жизни. Взять, например, эти письма к тебе, Пенни. Их цель, согласно теории моей подруги Шейлы (которая видела программу Опры Уинфри, как раз посвященную этой теме), состоит в том, чтобы мы с Сэмом разобрались в своих чувствах и привели свои эмоции в более или менее пристойное состояние. Мы должны взаимодействовать со своими эмоциями, а не плыть по течению, как две щепки в океане судьбы. Шейла говорит, что по мнению американских экспертов, с которыми Опра беседовала на своем ток-шоу, желание иметь детей является абсолютно естественным и положительным, а следовательно, мы должны испытывать его и быть ему рады вне зависимости от того, бесплодны мы или способны к оплодотворению (ненавижу оба эти слова, они заставляют меня чувствовать себя какой-то племенной телкой).
У самой Шейлы, кстати, пока тоже нет детей, но она, как театральный агент, прекрасно понимает мое желание завести и воспитывать их.
Дорогой дневник.
Ну вот, еще один вечер и еще одна отчаянная попытка придумать хоть что-нибудь, о чем стоило бы писать.
Эх, сейчас бы потрахаться. Душу бы за это отдал. Так ведь нельзя. Мы, понимаешь ли, воздерживаемся, а я ни о чем другом, кроме секса, думать не могу. Люси сидит в двух шагах от меня на диване и выглядит куда аппетитнее, чем целая витрина с пирожными в супермаркете «Сэйнсбери». Более всего она напоминает сейчас картинку, иллюстрирующую в какой-нибудь популярной энциклопедии понятие «объект сексуального вожделения». Она сидит, набросив на себя лишь верхнюю половину пижамы, задрав голые ноги, и очаровательно морщит носик, думая над тем, как лучше описать свои мысли и чувства. Ко всему прочему, она от старания высовывает даже кончик языка, что, само собой, никак не способствует моему спокойствию. Нет, иногда она действительно бывает по-настоящему красива. Эх, сейчас бы… Нет, нельзя. Нельзя просто так подойти и наброситься. Ни в коем случае. Я даже не могу пойти в ванную и на скорую руку приласкать своего несчастного дружка – хотя бы для того, чтобы сбросить напряжение. Мы, понимаешь ли, аккумулируем мою сперму. Такая вот у нас в этом месяце теория. Не могу сказать, что я от нее в восторге.
Дорогая Пенни.
Сэм, похоже, изрядно подавлен и даже сердится на меня – это все из-за того, что его сексуально ограничили. Не отрицаю, мне и самой немного не хватает этого самого. Честно говоря (я ведь понимаю, Пенни, что писать тебе есть смысл только чистую правду), мне даже жаль, что мы сейчас не можем плюнуть на все и… Но нет. Нет, нет, НЕТ! Нельзя, нельзя, нельзя. Давай, Пен, я тебе объясню, в чем дело. Мы с Сэмом проводим МЗС – «Месячник Запрета на Секс». Мы договорились, что он копит сперму, а когда настанет нужный день, то он трижды в течение суток возьмет меня, как я понимаю, от всей души. Таков наш план на этот месяц – дождаться нужного дня и организовать яростный, сконцентрированный, интенсивный и эффективный штурм моих яйцеклеток его сперматозоидами.
Знать бы только, когда настанет этот самый нужный день. Трахаться или не трахаться – вот в чем вопрос.
Когда наступает момент овуляции? Некоторые девчонки говорят, что они его чувствуют, якобы тело посылает особые едва заметные сигналы, но я за собой ничего такого не замчеала. Все, что я слышу, так это: «Пожрать бы чего-нибудь» или в крайнем случае: «Как насчет еще одного джина с тоником?»
Единственный способ определить оптимальный момент для секса состоит в применении сугубо научных методов. К сожалению, в этом я не слишком сильна. Я даже мобильный телефон запрограммировать не могу. В теории все просто. Нужно только считать дни, внимательно рассматривать мочу и постоянно измерять температуру. На самом же деле от всего этого голова идет кругом. Я считаю дни, писаю в разные баночки и на разноцветные полосочки бумаги, измеряю температуру, заношу все эти данные в специальную карту, снова писаю, ставлю очередные красные точки в своем ка– лендаре, который и без того уже сплошь усеян красными отметками. Часть из них зачеркнута, и я вообще перестаю понимать, что к чему относится. Приготовления идут такие, словно мы с Сэмом – пациенты отделения реанимации, которым в порядке эксперимента разрешили заняться любовью. Хуже всего, что не понятно, как считать. С первого дня месячных или с последнего? Джоанна (у нее хорошо обстоят дела с цифрами, она у нас в агентстве бухгалтерией заведует) сказала, что считать нужно как бы с «конца начала», то есть не тогда, когда ты чувствуешь, что они вот-вот начнутся, а когда они уже приходят. А вот Мелинда (у которой уже есть ребенок) говорит, что надо отсчитывать назад от следующих месячных – ну, это вообще какой-то бред, правда? Я помню, что читала в «Эллъ» или каком-то другом журнале, что самый верный расчет можно сделать, оценивая цвет менструальной крови. Вот только этого мне и не хватало.
Теория, которую мы отрабатывали в прошлом месяце, нравилась мне больше. Вот это был кайф! Такие методы мне по душе. Мы действовали согласно правилу «трахаться все время». Теория строится на допущении, что оплодотворение представляет собой абсолютно непредсказуемую лотерею. Полностью согласен.
Люси составила список постулатов, чтобы привести в порядок свои мысли. Ниже я воспроизведу его полностью хотя бы для того, чтобы заполнить текстом какую-то часть страницы, сделав таким образом вид, будто мне есть о чем писать.
Итак, основные принципы теории Люси «Трахайся Сколько Влезет».
1. Никто не знает наверняка, когда именно происходит овуляция.
2. Никто на самом деле не знает точно, в какой момент в период овуляции зачатие наиболее вероятно.
3. Если бы вы даже знали вышеуказанное наверняка, в этом не было бы никакого практического смысла. Просто никто не может сказать ничего определенного по поводу того, сколько времени займет у ленивых или упрямых сперматозоидов путь к конечной точке их путешествия. Я помню, что в школе нам в качестве сравнения приводили такой пример: это все равно что рыбке пиранье проплыть всю Амазонку от истока до устья. Таким образом, даже если бы мы знали, когда именно должна произойти овуляция, нам ни за что не удалось бы вычислить, за какое время до этого момента нам следует заняться тем самым делом.
Проанализировав свои тезисы, Люси сделала из них однозначный вывод: чтобы добиться нужного результата, следует заниматься сексом постоянно. В моем понимании это значит один раз за ночь. А если она будет настаивать и на послеполуденных удовольствиях, мне придется заказать себе кое-каких пилюль по Интернету.
А вообще, это был просто замечательный месяц, если не считать того, что Люси как-то раз ошпарилась. Нет-нет, я тут ни при чем. Дело в том, что она вдруг решила, будто ей совершенно необходимо после секса с полчаса лежать на спине, подсунув под задницу подушку. Делается это якобы для того, чтобы моей сперме было легче стекать куда нужно. Само собой, это не самая удобная поза для того, чтобы пить чай. В общем, нет ничего удивительного, что однажды чашка опрокинулась, облив почти что кипятком Люси и наше пуховое одеяло.
Честно говоря, я тогда подумал, что она это заслужила. Мне очень не понравилось предположение о том, будто мои, видите ли, ленивые, полудохлые, слабо мотивированные сперматозоиды способны добраться до ее яйцеклеток только получив фору – катиться под горку.
Еще в этом «Месячнике Запрета на Секс» мне не нравится вот что: мы с Сэмом теперь не только не занимаемся любовью, но и практически не касаемся друг друга. Сэм и раньше-то не был большим любителем ласк и нежностей, а сейчас ему и вовсе не до этого. Обычно любые ласки он рассматривает лишь как прелюдию перед сексом, а жаль. Мне ужасно хочется, чтобы Сэм хотя бы иногда обнимал меня просто так, от нежности, а не ради демонстрации сексуального влечения. Шейла говорит, что весь ее опыт (а у нее он весьма богатый – в свое время у нее было столько мужиков, что мне и не представить) показывает: стремление к физическому контакту, лишенному сексуальной окраски, не свойственно мужчинам вообще, а уж после того, как вы прожили с мужчиной больше года, об этом практически можно забыть. Так что у меня остается только одна альтернатива: либо забыть об этом, либо стать лесбиянкой.
Дорогой дневник.
Уже четыре дня ничего не писал. Обязательно нужно хоть что-нибудь из себя выцедить, а то Люси подумает, что мне и дела нет до ее переживаний. Вся трудность в деле записей собственных чувств и эмоций заключается в том, чтобы найти в себе вот эти самые проявления, то есть предмет для описания. Помнится, еще в школе я пытался вести дневник. Ничего путного из этой затеи не вышло: более или менее регулярно в дневнике появлялись только сведения о том, что я ел на обед. Я где-то прочел, что для молодого парня очень круто вести записи о своих сексуальных победах, выставляя при этом каждой из них оценку по десятибалльной шкале. В те годы (и еще долго после) никаких сексуальных побед у меня не было, поэтому такая замечательная подсказка осталась невостребованной. Нет, какое-то время я пытался ставить оценки своим визитам к тете Ладошке и ее пятерым замечательным дочкам, но быстро понял, что особого смысла в этом нет. Результат всегда был отменный, и поставить оценку даже на балл ниже максимальной у меня просто рука не поднималась.
Люси тем временем строчит страницу за страницей, и это, похоже, доставляет ей истинное удовольствие. Хотя тоже мне сюрприз. Этого следовало ожидать. Сейчас мы с ней сидим в спальне в нескольких шагах друг от друга. Она, само собой, расположилась на кровати, оставив в моем распоряжении только уголок туалетного столика, который я не без труда расчистил от тюбиков и флакончиков со всяческой увлажняющей хренью. Интересно, сколько разных увлажняющих средств нужно одной женщине? Господи помилуй, у меня просто в голове не укладывается, насколько увлажненной она может стать. По– моему, еще немножко, и уже смогу налить немного Люси в стакан и выпить ее.
Блин, знать бы еще, о чем она пишет. Спросить, что ли? Так нет же, с самого начала мы с ней условились, что этого делать нельзя. Что ж, логике в такой постановке вопроса не откажешь. Как только мы покажем друг другу хотя бы часть написанного, то со следующего дня начнем писать не для себя, а друг для друга. Цель же всего этого «творчества» совершенно другая – не объяснить что-то друг другу, а разобраться в самом себе.
Чует мое сердце, Люси сейчас пишет о том, какой я, по ее мнению, эмоционально заторможенный урод. Уверен, именно таким она меня и считает. Она никак не может простить, что я, в отличие от нее, не схожу с ума от того, есть у нас дети или нет. И по-моему, она считает, что такое безразличное отношение к этому вопросу с моей стороны оказало негативное воздействие на мои сперматозоиды, подавило их активность. Она думает, что их нежелание мчаться, подобно нерестящимся лососям, по реке ее плодородия и отказ пробивать лбом дыры в стенках ее вожделеющих яйцеклеток коренится в моем собственном отношении к этому делу. Люси представляет их себе такими лентяями, безответственными разгильдяями, которые, не желая трудиться, мирно погружаются в тихие омуты ее внутриматочного секрета, приговаривая при этом: «В конце концов, если самому боссу нет никакого дела до детей, то нам-то с какой стати корячиться и суетиться?»
Дорогая Пенни.
По-моему, Сэму моя затея совсем не по душе. У меня сейчас есть возможность тайно понаблюдать за ним. Вот он сгорбился над своим ноутбуком и всем телом, каждой своей клеточкой выражает недовольство. Если языком тела можно выразить такую отвлеченную мысль, как: «Ну и задолбали же меня все эти новомодные примочки», то именно в данный момент Сэму это удается в лучшем виде. Честно говоря, я не совсем понимаю, почему он так негативно отнесся к моему предложению. Наверное, все дело в том, что, садясь в очередной раз за дневник, он каждый вечер вынужден сталкиваться с собственной внутренней пустотой. В конце концов, наверное, действительно нелегко разбираться в собственных чувствах, когда на самом деле тебе никакого дела нет до того, что ты чувствуешь. Думаю, спроси я Сэма, хочет ли он иметь детей, и он совершенно искренне не найдет, что ответить. Кстати, нужно будет его об этом спросить. По-моему, я никогда еще не задавала ему этот вопрос прямо и откровенно.
Люси только что оторвалась от своего дневника и ни с того ни с сего в миллионный уже, наверное, раз спросила, хочу ли я вообще иметь детей, потому что ей, видите ли, кажется, что не хочу. Господи, да сколько же можно. Наверное, пора уже записать один такой разговор на пленку и по мере необходимости включать кассету. Ну сколько раз ей можно объяснять: я не могу не хотеть иметь детей – что уж я, совсем урод какой-то? Просто я считаю, что имею право хотеть в жизни еще чего-то, кроме детей. Вот и сейчас я осмелился ска зать Люси, что по моему мнению, когда Бог создавал меня, он придавал моему существованию какой-то смысл, надеюсь, несколько выходящий за рамки того, чтобы посвятить всю жизнь одному только воспроизводству себе подобных. Тут Люси на меня взъярилась и заявила, что в один день со мной Бог создал еще миллион других людей, так что вряд ли он теперь вспомнит даже, как меня зовут, не говоря уже о том, какую цель он преследовал при моем создании. Честно говоря, ей удалось задеть меня за живое. Впрочем, в долгу я не остался и высказал предположение, что если уж мое присутствие на этой планете значит так мало, то нет и никаких причин, которые могли бы оправдать стремление такого ничтожества к самовоспроизводству. Да и вообще мне скорее всего следовало бы застрелиться, чтобы таким образом сэкономить для нашей и без того перенаселенной планеты хоть капельку ее драгоценных ресурсов. В ответ Люси заявила, что я – самовлюбленный идиот и, кроме того, весьма неприятный в общении тип, а в заключение еще и вознамерилась заплакать. Лично я считаю это самым легким и абсолютно нечестным способом победить в любом споре. Иногда мне и вправду приходит на ум, что зря я не умер в юности. Таким образом мне бы удалось избежать осознания собственной ничтожности и неспособности реализовать то, что во мне было изначально заложено.
То, что он выдает за неуверенность в себе, на самом деле является скрытой формой завышенной внутренней самооценки. Тоску же и уныние на него нагоняет лишь тот факт, что он совсем перестал писать. Но неужели ему непонятно, что эта мысль становится самосбывающимся пророчеством? Он говорит, что писать не может, а потому – вполне естественно – и не пишет. Это же проще простого. Я ему постоянно говорю, что он куда успешнее реализовал бы себя как писатель, если бы меньше хныкал и больше времени уделял писательскому ремеслу. Он же возражает, что с большим удовольствием последовал бы этому совету, но я, видите ли, заставляю его тратить все свободное время на написание какой-то идиотской книги писем самому себе. Но это же просто смешно. По крайней мере, по моему настоянию он пишет хоть что-то, в отличие от «ничегонеписания», которым занимается в остальное время. Более того, я считаю, что ему как писателю пойдет только на пользу хотя бы время от времени копаться в своих чувствах. У себя в Би-би-си он числится принимающим редактором. Его работа заключается в том, чтобы требовать от других писать все более дурацкие, примитивные и плоские шутки. Хочешь не хочешь, а на такой работе забудешь о каком бы то ни было творчестве.
Ну вот, на это он не стал возражать. И то верно: к чему спорить, если тебя критикуют абсо лютно справедливо. Вот только непонятно, зачем было до этого брюзжать и напускать на себя вид несправедливо оскорбленной творческой натуры.
Ей-то хорошо. Только и знает повторять: пиши да пиши. А мне не пишется. Не могу выдавить из себя ни строчки. «Территория, свободная от любых проявлений творческой активности». Из всего, что как-то со мной связано, менее бесплодным, чем мое воображение, являются только мои яйца. И все-таки Люси абсолютно неверно оценивает мое отношение к детям. Нет, я, конечно, хочу иметь детей. Ну, по крайней мере думаю, что хочу. Точнее всего я могу выразить эту мысль так: если я и хочу иметь детей, то только потому, что люблю Люси. И рассматривать эту проблему я готов лишь под таким углом зрения. Как только я начинаю думать о детях абстрактно, мне тотчас же представляются многомесячные недосыпания и заблеванный (ну, может быть, заплеванный кашей) мой любимый музыкальный центр. Появление детей представляется мне концом привычной жизни, а мне, между прочим, нравится жить так, как я привык. Мне нравится моя работа, я люблю выпить когда мне хочется, спать по ночам, не просыпаясь по чьему-то требованию. Мне, в конце концов, нравится, что моя одежда всегда опрятна, а мебель у нас в доме не поломана, не исцарапана и, простите, не загажена Если попытаться быть абсолютно объективным, то, пожалуй, я не мог бы сказать о себе, что сгораю от желания обзавестись детьми, и кстати, я не намерен обманывать Люси, пытаясь доказать ей обратное. Пусть считает меня бездушной циничной скотиной – это ее право. Но врать и оправдываться я не собираюсь.
С другой стороны, дети как часть Люси, как продолжение и материальное воплощение нашей любви меня нисколько не пугают. Наоборот, если бы у нас появился ребенок, я бы, наверное, только обрадовался. Да нет, что там – обрадовался: я был бы просто на седьмом небе от счастья. Это было бы самым радостным событием во всей моей жизни, но если этого не случится – что ж, значит, так тому и быть. Вот так я себе представляю это дело. Если у нас будут дети, они станут частью нас самих, частью нашей любви. Если детей у нас не будет – что ж, по крайней мере, друг у друга останемся мы. И наша любовь от этого не ослабеет и не станет неполноценной. Вот, пожалуй, и все. Разводить лишние сантименты на эту тему я не считаю нужным.