Текст книги "Сказания и легенды"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Мифы. Легенды. Эпос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Будь проклят тот мир, где ты амиранствовал:
На голову надевал шлем, а на тело кольчугу!
Не женское это дело – не то легко бы с тобой справилась:
Хлестнула б кончиком хлыста и на край неба отшвырнула!
Свидетель бог, мой Амирани, с Амбри равняться ты не мог;
Не мог равняться ни в еде, ни в питье, ни в схватке боевой;
Он мертвый одолел тебя живого, мог ли помериться ты с живым!
Коли на большее не способен, как мог ты с Амбри тягаться?
Коли ты таков, как мог с моим сыном враждовать?!
– И ты, сын Дареджан – Амирани, рассчитывая на свои силы, вызывал на бой Амбри; не имея силы, думал схватиться с ним? – продолжала мать Амбри.
Амирани стало стыдно, загрустил он; он бы предпочел, чтобы под ним разверзлась земля и поглотила его. Он стыдился и солнца и людей и считал себя погибшим. Подобного не случалось с Амирани! Сердце сжималось от боли, горе и печаль омрачали ему солнечный день, он проклинал жизнь и жаждал благородной смерти.
Амирани в горе на свет белый смотреть не хочет, ноги под себя поджав, сидит в темноте.
– Если так я ничтожен, чего ж под солнцем мне таскаться!
Засел Амирани в глубокую темную яму, стали для него одинаковы дни и ночи, и не видел он ни человека и ничего живого, – никого не подпускал к себе. Тогда бог прибавил Амирани силу трех рек в половодье, мощь и стремительность трех горных снежных обвалов.
Амирани, силу тебе прибавляя, мне нечего больше тебя жалеть,
Не удержать тебя по эту сторону моря, и за море ринешься ты!
– Знаю, что не используешь этой силы, как должно, – во зло используешь ее и еще больше опозоришься, – сказал Амирани бог.
Приумножив силы, Амирани вновь принялся показывать свою удаль, все чаще стал пускать в ход свою силу. Теперь уже никто не мог одолеть его. Возгордился Амирани, возомнил о себе и наконец сказал:
– Хотел бы я помериться с моим крестным, который прибавил мне силы, хочу проверить – что он за молодец.
Однажды с Амирани повстречался Христос; Амирани сказал ему:
– Крестный, ты дал мне такую силу, что никто на свете не может устоять против меня; будь что будет, – давай поборемся.
– Амирани, – ответил ему Христос, – ты же умный человек и неужели не знаешь, что нельзя бороться со своим крестным отцом?
– Нет, ты должен бороться со мной, – настаивал Амирани.
– Так хорошо же, – ответил Христос, – я воткну в землю палку, которую держу в руке, и если ты ее вытащишь из земли, будешь победителем.
– Идет! – согласился Амирани. – Но с этой палкой даже возиться не стоит.
Христос воткнул палку в землю. Подошел к ней Амирани, потянул и легко вытащил. Второй раз воткнул Христос палку в землю, и Амирани вновь легко вытащил ее.
– Эх, да что же ты играешь со мной! – сказал он Христу. – Если хочешь, поборемся, а если не хочешь, оставь меня!
Тогда Христос поднял свою палку, воткнул в землю и приказал ей прорасти так, чтобы корни ее опоясали весь мир и концами могли дотянуться до неба. Потом Христос повелел Амирани вытащить эту палку. Начал тянуть палку Амирани, но тщетно, – даже чуточку не сдвинул с места. Тогда проклял бог Амирани и приковал его к этой палке, а сверху обрушил на него покрытые снегом и льдами Гергети {30}и гору Казбек, чтобы Амирани больше не видел неба и земли, лишился света и радости. С тех пор Амирани прикован там. На пропитание бог посылает ему на день ковригу хлеба и меру вина, которые доставляет ему ворон. У Амирани есть одна Гошиа {31}, рожденная вороном; она день и ночь гложет и утончает обомшелую и проржавевшую цепь Амирани. Вот-вот, кажется, цепь готова прорваться; радостно вздрагивает сердце Амирани, появляется надежда на освобождение, но в это время, в великий четверг, проклятый кузнец ударяет молотом по наковальне, и готовая порваться цепь снова толстеет, становится страшной, отдаляет Амирани от жизни и смерти, превращается в границу света и тьмы, в ненадежный мостик между свободой и рабством. Там же, неподалеку, лежит и короткий меч Амирани, но он изъеден ржавчиной, засыпан землей и бесполезен для своего хозяина. Меч плачет по своему хозяину, а Амирани – по своему мечу.
Раз в год Гергетская гора раскрывает перед Амирани врата мрака, раз в год открывается герою выход на свет, но он избегает сияния дня: вид земли пробуждает в его сердце утихшие страсти и бередит сердечные раны…
На Гергетской горе окаменел один убитый гвелвешапи {32}, который был врагом Амирани. Узнав, что Амирани прикован, этот гвелвешапи пришел пожрать его, но Христос проклял гвелвешапи и превратил его в камень. С тех пор он так и лежит там, и некуда ему бежать от гнева господа бога; ни огонь, ни солнце не сжигают его, ни ветер, ни снежные обвалы не сталкивают его в бездну, ни небо, ни земля не приемлют его. На то место, где лежит окаменевший гвелвешапи, не падает снег, там не появляется лед; это место чернеет даже в то время, когда вся гора Гергети покрыта облаками и туманом. И дождь и ветерок равно избегают этого места. Горные туры и козлы не хотят укрываться в этих местах даже во время снежных буранов. Все живое бежит из этих мест… кругом царят проклятье, смерть и безмолвие.
Одному охотнику удалось увидеть прикованного Амирани. Оказывается, тот охотник охотился в окрестностях Гергети на туров; выстрелив в тура, он ранил его, но раненый тур убежал и укрылся в расщелине, не имевшей никаких выходов. Охотник ниоткуда не смог подойти, чтобы пристрелить добычу. Да если бы ему и удалось убить тура, он все равно не смог бы воспользоваться ни мясом его, ни шкурой. В хлопотах охотник не заметил, как зашло солнце и наступили сумерки. Он бросился в одну сторону, в другую, но уже не мог найти дороги, чтобы спуститься вниз. Приходилось заночевать там же, но две опасности угрожали ему: если двинется – обязательно полетит в бездну и разобьется насмерть, если останется на месте – умрет от холода. Долго раздумывал охотник и наконец решил идти, предпочитая гибель в дороге смерти от холода на месте. Он долго карабкался по скалам, вырубал в них ступени своим кинжалом, цеплялся за каждый выступ и наконец добрался до скалы, у которой решил отдохнуть. Вдруг он услышал страшные стоны и вздохи. Охотник испугался: сначала он решил, что встретился с чертями или каджами, и приготовился бежать, но бежать было некуда; затем он подумал, что, может быть, кого-нибудь увлекла за собой снежная лавина, или кто-нибудь разбился на льдах, или охотник погнался за турами и загнал их в тупик, а туры своими рогами пригвоздили его к скале. И он решил пойти и разузнать, кто там стонет и что с ним приключилось.
Охотник отправился в ту сторону, откуда слышались стоны, и вошел в пещеру. Там он увидел, что к скале цепями прикован огромный человек, подобный великану; борода и волосы у него на голове так отросли, что служат узнику постелью. Рядом с ним сидит собака Гошиа и гложет цепь. Охотник испугался и хотел бежать, но прикованный герой крикнул ему:
– Если ты христианин, не убегай, подойди ко мне, я прикован и не причиню тебе никакого вреда.
Охотник осмелел и подошел ближе. Герой тихо сказал ему:
– Я Амирани, не пугайся. Иди и принеси мне мой меч, который лежит там и плачет по мне, а затем я уж знаю, что делать.
Охотник подошел к мечу, понатужился изо всех сил, но не смог даже сдвинуть его с места. Увидя это, Амирани так застонал, что в горах загрохотали обвалы.
– Хоть настолько подтащи меч ко мне, чтобы я мог дотянуться до него рукой, – крикнул охотнику Амирани.
Охотник еще раз потянул меч, но безуспешно. Тогда Амирани приказал ему:
– Ложись на землю, схвати руками меч, а я возьму тебя за ноги и потяну, ты же потянешь меч, и, может быть, подтащим его. – Охотник лег на землю и ухватился руками за меч, а Амирани взял его за ноги. Потянул его Амирани, но охотник стал кричать, что он разрывается на части. Амирани выпустил из рук его ноги и сказал с сожалением:
– Иди и постарайся достать ремень и цепь для подвешивания котла и принеси их сюда так, чтобы никто не видел, а если кто-нибудь и увидит, ничего не говори и не оглядывайся назад.
Охотник вышел из пещеры. Уже рассветало. Он добрался до дома, взял ремень и цепь для подвешивания котла и отправился к Амирани. Это увидела жена его и погналась за ним:
– Слушай, для чего ты забираешь ремень и очажную цепь и куда ты их несешь?
Сначала охотник воздержался от ответа и не повернул головы к глупой жене, но когда она привязалась к нему, он повернулся и хорошенько поколотил ее, а затем отправился к Амирани. Он подошел к тому месту, где предполагал найти Амирани, но нигде не было видно больше ни пещеры, ни Амирани.
«Вот, если бы Амирани порвал свои цепи, он уж показал бы себя…»
Говорить надо такое, в чем нет ни капли лжи.
Должен бога помянуть герой, чтобы победить другого.
Звени, звени, моя пандури, вторь мне!
Ты выточена из можжевельника, а не из черешки,
Ведь ты подсказываешь мне стих, и вполовину ты в них повинна!
Сказание об Этери
( Сказитель не отмечен. Напечатано в сборнике грузинских легенд (см. Гульбат [14]14
Гульбат —литературный псевдоним Ольги Ильиничны Грузинской (1846–1912).
[Закрыть], «Сборник грузинских легенд», М., 1889 г.))
В бедной сакле сидел крестьянин Фарнаоз и качал плачущего младенца. Молодой отец плакал и над своей неловкостью, и над ребенком, и над горем, его поразившим так неожиданно, так внезапно. Давно ли во всей деревне не было четы счастливее и дружнее Фарнаоза и Этери, и как они радовались надежде иметь ребенка, как нетерпеливо ждали своего первенца, а теперь каждый крик маленькой дочери, которую он назвал Этери, вызывал перед его воображением образ другой Этери, красивой, цветущей здоровьем, с похорон которой он только что вернулся. Теперь сакля его казалась ему еще мрачнее, чем в день рождения маленькой Этери, когда стоны ее матери перешли в пред смертную агонию и он впервые сознал, что пришла минута расстаться с любимой женой. Через несколько дней он понял, что ему не выходить ребенка; расстаться же с ним, отдав его на воспитание кормилице, он ни за что не хотел И вот Фарнаоз переходит из сакли в саклю, из селения в селение, ища кормилицу, которая пошла бы жить к нему, но никто не шел к молодому вдовцу, и необходимость заставила его подумать о женитьбе.
Мысль взять другую жену так скоро после смерти любящей и любимой Этери, воспоминание о которой всюду его преследовало, возмущала его. Любовь к умершей жене и любовь к новорожденной дочери наполняли его сердце, но мало-помалу привязанность к живой Этери усиливалась и наконец вытеснила образ умершей матери. В его селении жила молодая и красивая крестьянка Мариам, при всякой встрече с ним заботливо его расспрашивающая о маленькой Этери.
«Чего же я жду? – подумал Фарнаоз. – Вот будет настоящая мать для моей бедной крошки», – и женился.
Но Мариам была столь же лукава и зла, сколько прекрасна. Под видом страстной любви к падчерице она скрывала полнейшее равнодушие, перешедшее в ненависть, когда у нее родился сын Темурхан.
Ежедневные ссоры между мужем и женой воцарились там, где при первой жене слышны были только слова любви и счастья. Добросердечный Фарнаоз кручинился о дочери и ежечасно проклинал свою непроницательность, а Мариам все более и более ожесточалась и наконец беспрерывный рядом огорчений свела Фарнаоза в могилу. Тогда бедная Этери осталась уже совсем беззащитною в ее власти. Желая извести ребенка, Мариам посылала ее пасти коров, давая ей один «кути» {33}(непропеченный маленький хлебец) к большой клубок пряжи с веретеном. Только пересучив всю эту пряжу в нитки, смела являться Этери за новым запасом кути. Семилетняя девочка беспрекословно исполняла жестокие приказания мачехи.
Напрасно злая мачеха прибавляла клубки и уменьшала кути. Скудное пропитание вполне насыщало юную труженицу. Она росла и расцветала в прекрасную, цветущую здоровьем и силой девицу. Так прошло пять лет. Ненависть мачехи не уменьшалась, а при виде дружбы Темурхана и Этери еще пуще возгоралась. Этери же все росла и хорошела, неуязвимая никакими ухищрениями. Почти в то же время у царя той страны родились сын и дочь, которую звали Марех. Она была почти одних лет с Этери, а брат ее Абесалом несколько старше. Такая же нежная дружба соединяла брата и сестру. Но царь, потеряв жену, не женился вторично, а поручил надзор за детьми одному знатному и богатому вельможе по имени Мурман. Многие находили весьма странным, что выбор царя пал на молодого и холостого человека, и так много и долго об этом рассуждали, что слухи эти дошли до царя.
«Мурман мой лучший друг, – сказал царь, – жены и детей у него нет, и, любя меня так искренне, он всем сердцем привяжется к моим детям, которых мои царские обязанности лишают моего пристального надзора».
Казалось, сама мудрость вещала устами царя. Мурман отказался от брака и совершенно отдался возложенным на него обязанностям. Когда Марех исполнилось двенадцать лет, отец ее почувствовал приближение смерти. Он позвал Абесалома и Мурмана. При всех вельможах, окружавших его смертный одр, благодарил он последнего и сказал сыну, что теперь роли их переменятся и что, приняв престол по смерти отца, Абесалом должен принять на свое царское попечение как сестру, так и верного слугу своего отца и своего воспитателя. Много дней Абесалом и Марех провели в слезах и рыданиях, наконец по совету Мурмана юный царь пошел искать развлечения на охоте и забрел в тот лес, куда от жары укрывалась ежедневно Этери со своим стадом.
Дело было к вечеру. Лес оканчивался долиной, которую с противоположной стороны окаймляли горы. Основания этих гор казались высеченными из сапфира, между тем как верхушки под лучами заходящего солнца горели нежно-розовым огнем, который ниже переходил в бледно-лиловый, сгущаясь постепенно в темно-фиолетовый и сливаясь наконец с густою синевою подножия. А над всем этим золотое небо сыпало искры и ослепляло своим великолепием. Абесалом залюбовался прелестным видом, который вскоре стал оживляться появлением красивых коров. Они выходили одна за другою из леса и ложились на сочной траве, располагаясь на ночлег. За ними появилась молодая девушка с большим клубком недосученных ниток. Она бросила изорванную бурку на плоский камень, видневшийся среди долины, и села на него.
Перекрестясь, она усердно принялась оканчивать работу. И юный царь, не замеченный ею, долго любовался на нее, и цветы, которыми изобиловала долина, издавали свое опьяняющее благоухание, и вечерняя роса бриллиантами висела на них, а угасающие лучи солнца серебром и золотом играли в каплях; царь все смотрел и пьянел от восторга. Окончив работу, Этери помолилась богу, завернулась в лохмотья бурки и легла спать на том камне, на котором за минуту перед тем работала и молилась. Рядом с камнем росло развесистое дерево, ветви которого составляли шатер над лежащею. Перед сном Этери проговорила:
«Боже, прикажи, чтобы этот лиственный кров, силою твоею, покрывал меня от всякого зла!».
И с этими словами она заснула. Царь осторожно при близился.
Пораженный ангельским выражением ее лица, он опустился на колени и долго не сводил с нее восхищенного взора, и любовь окончательно завладела его сердцем. Этери открыла глаза и быстро вскочила.
«Не бойся, красавица, – сказал царь. – Я не обижу тебя, я царь твой Абесалом и хочу сделать тебя царицею».
Этери опустила глаза, и яркий румянец вспыхнул на ее щеках.
– Прости меня, государь, – ответила она, – не мне учить тебя, но подумай о том, что ты могущественный царь, а я нищая крестьянка! Не гожусь я тебе в жены, а если ты смеешься надо мною, то пусть накажет тебя бог!
И с этими словами она быстро удалилась. Когда она достигла дома, мачеха уже спала, она тихонько пробралась к Темурхану и рассказала ему о всем случившемся.
Брат и сестра решили соединить свои усилия, чтобы убедить мачеху не посылать молодую девушку в стадо. Но мачеха не одобрила этого решения. Чем свет поднялась она и, увидев нитки ссученными, дала новый клубок пряхи и кути падчерице и приказала идти, по обыкновению, в стадо.
– Уволь меня сегодня, матушка, я нездорова, – сказала трепещущая Этери.
Как взрыв вулкана, полилась ядовитая речь Мариам. Напрасно Темурхан, разбуженный криком, старался успокоить мать. Никакие убеждения не действовали. Оскорбительные упреки, незаслуженные подозрения ядовитым потоком льются из разъяренных уст ее, и в то время, когда она уже поднимала руку на детей, внезапно является царь.
Смущенная Мариам скрывается, а царь, в присутствии Темурхана, повторяет свою просьбу и уверения.
Как песнь, звучат эти уверения и устах влюбленного юноши:
«Если с неба посыплются на меня огненные стрелы, сжигая меня, я не отрекусь от тебя, Этери!»
«Если во время сражения невидимою силой поднятая шашка моя опустится в ножны по рукоятку, оставив меня беззащитного, я не отрекусь от тебя, красавица!»
«Если на скачущем коне расстегнется подпруга и меня окружат враги, я не изменю тебе, девица!»
«Если море иссякнет и я буду погибать от жажды в безводном пространстве, я не забуду тебя, царица!»
«Если у меня истощится провиант во время долгого семилетнего странствования, я умру голодом, благословляя тебя, невеста!»
Этими словами он убеждает ее и, удаляясь, вручает ей свой охотничий нож в защиту от мачехи. Но последняя не успела еще опомниться от всего происшедшего, как явились жены и дочери вельмож с драгоценными венчальными одеждами, в которые собственноручно облекли Этери, и увезли с собою.
Кто опишет пышность брачного пира и бесчисленное множество дорогих подарков, полученных Этери от царя и приближенных: красивые рабыни, сильные негры, крошечные карлицы, арабские кони, заморские птички, драгоценные камни и редкие ткани сыпались к ее ногам. Мурман, как старший из вельмож, имел право поднести скатерть для царского стола и воспользовался этим правом, чтобы показать свое несметное богатство. Из чистого золота были ссучены нити, послужившие для ткани, а бахрома снизана из жемчуга и драгоценных камней. Царь, желая почтить своего воспитателя, посадил его во главе стола, так что он пришелся напротив царицы, дивная красота которой затмевала все окружающие ее сокровища. Едва взглянул на нее Мурман и вздрогнул. Под предлогом нездоровья поспешно оставил он брачный пир и, придя к матери своей, бросился на пол, стал кататься, метаться из угла в угол, произносить невнятные слова и стонать. Мать, испуганная столь необычайными действиями, думала сначала, что он лишился рассудка, но, разобрав из слов его, что он безнадежно влюблен в царицу, приказала ему идти на поиски за лекарством любви.
Как безумный, встал Мурман и пошел неведома куда. Скоро встретился с ним дьявол в виде странствующего врача. Он нес корзину, покрытую пестрой скатертью, и предлагал всякие лекарства прохожим. Мурман остановил его во просом, нет ли у него лекарства любви.
– Есть, – ответил лекарь, – но я не возьму за него никакой платы, кроме души твоей матери {34}.
Испуганный неожиданностью предложения, Мурман вернулся домой, где любящая мать не остановилась перед подобной жертвой для спасения своего детища, а сын, обезумевший от любви, злоупотребил ее привязанностью и великодушием и совершил постыдный торг. Дьявол вручил ему чашу проса.
«Осыпь этим Этери, и она будет твоею», – сказал он.
Долго искал Мурман удобного случая, но он все не представлялся. Наконец царица из своих рук пожелала накормить заморских птичек, распевавших в золотых клетках. Мурман поспешил поднести просо в дьявольской чаше и, как бы споткнувшись, осыпал им Этери, которая к вечеру с головы до ног покрылась вшами. Не зная, чему приписать столь внезапный недуг, Абесалом созвал всех знахарей своего царства, но никто не облегчил страданий царицы. Пышные посольства были отправлены в соседние царства с просьбой выслать лучших врачей. Отовсюду стали стекаться знаменитейшие знахари, но и их искусство оказалось бессильным. Глашатаи объявили по всем городам и весям, что царь не пожалеет никакой награды тому, кто исцелит царицу, но никто не откликнулся на призыв царский. А между тем злые насекомые источили нежную кожу Этери и покрыли тело ее ранами.
Истощалось терпение царя, он решился расстаться с супругою, но ему не хотелось оскорбить ее, он послал за своим воспитателем и просил его совета. Хитрый ученик дьявола уверил царя, что он не остановится ни перед какою жертвою для его спокойствия. Чтобы смягчить удар для любящего сердца Этери, он видит только одно средство – царь должен не просто удалить ее, а отдать в супруги Мурману.
«Быть может, ее женское самолюбие найдет некоторое утешение в том, что не все ею брезгуют!» – завершил воспитатель.
Царь согласился. Едва Этери переступила порог Мурмана, как вши исчезли и тело ее стало быстро заживать. Прошло две недели, в течение которых Абесалом тосковал непомерно, и наконец по совету знахарей решил прокатиться верхом.
Невольно направил он коня к дому Мурмана, где выздоровевшая Этери не осушала глаз. Услыхав топот его коня, она быстро выбежала к двери, и из уст ее вылилась чудная песнь, полная тоски, любви и укора. Абесалом вернулся печальнее, чем выехал. Пришел Мурман, царь не выдержал и спросил, как поживает Этери.
«Хотя не следует хвалиться своею женою, – ответил наглец, – но я скажу, что Этери гордо сидит в высокой башне. Талия ее тонка, как стебель нежной розы; плечи широки, как крылья лебединой матки; бедра ниспадают, как пышная шерсть диких коз; лоб широк, как светлая луна; брови дугообразны, как радуга; а виски так красивы, что заставляют биться самые нечувствительные сердца! На золотой самопрялке прядет она шелк-сырец.
Девять золовок робко ей прислуживают, свекровь покорно сидит за ее спиною и плетет ее длинные черные косы; девять деверей с алмазными глазами стерегут ее дверь, а свекор лежит на крыше, готовый сразиться с людьми, зверьми и драконами!»
Абесалом затосковал пуще прежнего, но, несмотря на все его могущество, ему и в голову не приходило нарушить свое царское слово и отнять любящую и любимую женщину. Ревность снедала его, он слег в постель, и жизнь его угасала. Придворные, под видом заботы о здоровье царском, а в сущности, чтобы угодить его страстям, собрали совет и решили, что одному из них следует отправиться на добычу живой воды для царя. Жребий искусно вынули на Мурмана. Извещенный об этом, Мурман провел всю ночь в напрасных стараниях склонить к себе сердце Этери, но она ни разу не улыбнулась Мурману и не переставала плакать об Абесаломе. На рассвете Мурман отправился в путь.
Надо было обойти горы Коджорские {35}и подняться на такую высоту, где витают орлы. А между тем сестра царя Марех и брат Этери Темурхан составили свой заговор. Тотчас по уходе Мурмана Марех явилась к Этери с приглашением вместе посетить Темурхана, чтобы полюбоваться на редкий атлас, полученный им из Индии. По дороге царевна убедила Этери зайти на минутку к Абесалому, чтобы исцелить его своим взглядом. Этери согласилась. Марех бросилась вперед, чтобы обрадовать умирающего. Но он уже услыхал шаги Этери и приказал привести своего лучшего коня с седлом и уздою, обсыпанными бриллиантами.
– Благодарю за приход, – сказал царь, – но теперь уже ничто не может спасти меня от могилы. Да будет воля господня! Возьми того коня, на котором ты видела меня в последний раз, на память обо мне!
– Не нужен мне ни конь, ни седло драгоценное! – ответила Этери. – Есть у меня твой подарок, который мне дороже и полезнее всего этого. Это – острый нож, подаренный мне тобою в доме мачехи; его вонжу я по рукоятку в свою левую грудь, чтобы умереть с тобою и разделить твою могилу!
Абесалом умер с счастливою улыбкою на устах, а Этери немедленно исполнила свое намерение, и их вместе погребли у проезжей дороги. На их могиле выросли роза и фиалка, утренняя и вечерняя роса освежала их, из могилы вытекал ручей чистой прозрачной воды, в котором плавала золотая чаша. Путники отдыхали у освежающего источника, утоляли свою жажду из золотой чаши, любовались на прекрасные цветы и наслаждались их благоуханием, каждый благословлял умерших и завидовал их участи.
Когда Мурман вернулся и узнал о случившемся, им овладело не раскаяние, а какое-то остервенение.
Он зарыл себя живым в землю возле могилы царской. На могиле самоубийцы вырос терн, из-под которого народились щенята, и в то время когда фиалка и роза наклонялись друг к другу для поцелуя, терн всеми силами тянулся к ним, чтобы разъединить их, злые щенята наполняли воздух зловонием и кусали путников, терн рвал их одежды, и проклятия сыпались на могилу ученика дьявола, отдавшего душу матери на мученье для удовлетворения своих страстей.