Текст книги "Сказки народов СССР"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Тут Иван-царевич так озлобился, что никого и слушать не стал; приказал позвать палача и немедленно казнить Булата-молодца.

«Ах, Иван-царевич! Коли ты хочешь меня палачом казнить, так лучше я сам помру. Позволь только три речи сказать…» Рассказал Булат-молодец про первую ночь, как в чистом поле прилетали двенадцать голубиц и что ему говорили – и тотчас окаменел по колена; рассказал про другую ночь – и окаменел по пояс. Тут Иван-царевич начал его упрашивать, чтоб до конца не договаривал. Отвечает Булат-молодец: «Теперь всё равно – наполовину окаменел, так не стоит жить!» Рассказал про третью ночь и оборотился весь в камень. Иван-царевич поставил его в особой палате и каждый день стал ходить туда с Василисой Кирбитьевной да горько плакаться.

Много прошло годов; раз как-то плачется Иван-царевич над каменным Булатом-молодцом и слышит – из камня голос раздаётся: «Что ты плачешь? Мне и так тяжело!» – «Как мне не плакать? Ведь я тебя загубил». – «Если хочешь, можешь меня спасти: у тебя есть двое детей – сын да дочь, возьми их – зарежь, нацеди крови и той кровью помажь камень». Иван-царевич рассказал про то Василисе Кирбитьевне, потужили они, погоревали и решились зарезать своих детей. Взяли их – зарезали, нацедили крови и только помазали камень – как Булат-молодец ожил. Спрашивает он у царевича и его жены: «Что, вам жалко своих деток?» – «Жалко, Булат-молодец!» – «Ну, пойдёмте в их комнатку». Пришли, смотрят, – а дети живы» Отец с матерью обрадовались и на радостях задали пир на весь мир. На том пиру и я был, мед и пиво пил, по усам текло, в рот не попало, на душе пьяно и сытно стало.

ОДНОГЛАЗКА, ДВУГЛАЗКА И ТРИГЛАЗКА

Жили-были муж с женой.

Была у них дочь – Крошечка-Хаврошечка. Пожили-пожили муж с женой и померли. Осталась Крошечка-Хаврошечка круглой сиротой. Взяла её соседка, и стала Крошечка-Хаврошечка у неё работницей. Работает с утра до ночи, всё подаёт, прибирает и за всех и за всё отвечает.

А были у её хозяйки три дочери: старшую звали Одноглазка, среднюю – Двуглазка, а меньшую – Триглазка. Они только и знали, что у ворот сидели, на улицу глядели, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала.

Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шею и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:

– Коровушка, матушка, меня бьют, ругают, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов полотна напрясть, наткать, набелить, в трубы покатать!

А коровушка ей в ответ:

– Красная девица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – всё будет сработано.

Влезет Крошечка-Хаврошечка в одно ушко, вылезет из другого, а уж всё готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесёт полотно хозяйке, та поглядит, спрячет в сундук, а ей ещё больше работы задаст.

Крошечка-Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, из другого вылезет и готовенькое возьмет – домой принесёт. Дивится хозяйка, зовёт Одноглазку: – Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Вызнай, кто сироте помогает: и ткёт, и прядёт, и в трубы катает?

Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла материно приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке, а Крошечка-Хаврошечка приговаривает:

– Спи, глазок, спи, глазок!

Глазок заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка и наткала полотна и побелила. Ничего хозяйка не дозналась, послала Двуглазку.

Двуглазка на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, материно приказанье забыла и глазки закрыла, а Крошечка-Хаврошечка баюкает:

– Спи, глазок, спи другой!

Глазки и заснули.

А коровушка наткала, набелила, в трубы покатала, а Двуглазка всё ещё спала. Вернулась домой – ничего рассказать не могла. Рассердилась старуха и на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как её старшие сёстры, попрыгала-попрыгала и на травушку легла. А Крошечка-Хаврошечка поёт:

– Спи, глазок, спи, другой!

А о третьем забыла. Два глаза заснули, а третий глядит и видит всё: как красна девица в одно ушко коровушке влезла, из другого вылезла и готовые холсты подобрала.

Вернулась Триглазка домой и всё, что видела, матери рассказала. Обрадовалась старуха, на другой же день пришла к мужу.

– Режь рябую корову!

Старик и так и сяк:

– Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!

– Режь, да и только!

Наточил старик ножик… Побежала Крошечка-Хаврошечка к коровушке:

– Коровушка-матушка! Тебя хотят резать!

– А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их посади и никогда меня не забывай – каждое утро водой их поливай!

Крошечка-Хаврошечка всё сделала, как ей коровушка велела: голодом голодала, а мяса ее в рот не брала; косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, кудрявая да красивая. Яблочки на ней висят наливные, листики шумят золотые, веточки гнутся серебряные; кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается.

Случилось раз – девушки гуляли по саду; на ту пору ехал мимо царевич – кудреватый, красивый, молоденький. Увидел яблочки и говорит девушкам:

– Девицы-красавицы, – говорит он, – которая из вас мне яблочко поднесёт, ту за себя замуж возьму!

Бросились Одноглазка, Двуглазка и Триглазка к яблоньке. А яблочки – то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сёстры хотели их сбить – листья глаза засыпают; хотели сорвать – сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались – руки изодрали, а достать не могли.

Подошла Крошечка-Хаврошечка – веточки приклонились, и яблочки опустились. Сорвала золотое яблочко и поднесла его молодому царевичу. Царевич увёз её в свой дворец, женился на ней, и стали они жить-поживать, добра наживать.

ПУЗЫРЬ, СОЛОМИНКА И ЛАПОТЬ

Жили-были пузырь, соломинка и лапоть.

Пошли они в лес дрова рубить, дошли до реки, не знают: как через реку перейти? Лапоть говорит пузырю::

– Пузырь, давай на тебе переплывём!

– Нет, лапоть! Пусть лучше соломинка перетянется с берега на берег, а мы перейдём по ней.

Соломинка перетянулась с берега на берег. Лапоть пошёл по ней, она и переломилась.

Лапоть упал в воду, а пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул!

ИВАН НАЙДА

Однажды шла женщина с ребёнком на базар, скажем, так вот, как в Житомир из Левкова ходят, и несла в корзинке дитя. Идёт с базара, видит – прыгает перед ней красивая птичка. Поставила она корзинку с ребёнком, а сама за птичкою побежала, хотела её поймать, чтобы дитя позабавить. Отбежала от корзины гона три.

А птичка взлетела на дерево и говорит:

– Оглянись, женщина, где твоё дитятко?

Та оглянулась, видит – нет дитяти, вернулась его искать. Искала-искала – не нашла. Потом заплакала… да и пошла домой.

А жил в лесу дед – волшебник, который всё знал, что на свете делается, поглядел он в свои волшебные книги и узнал, что сидит на такой-то дороге дитя в корзинке. Он пошёл, взял его, принёс к себе домой, нанял ему мамку, вырастил его и назвал его Иван Найда.

Как исполнилось мальчику пятнадцать лет, стал он на охоту проситься; вышел, видит – большое болото, начал осматриваться – нет ли где какой дичи, а тут – летят три уточки. Он собрался их бить, глядь – спустились они вниз, сбросили с себя крылышки и обернулись девушками. Старшие красивые, а младшею нельзя и налюбоваться! Только он заметил, что они в воду полезли, схватил платье – и айда домой!

Вылезли они из воды, начали одеваться, а одна видит – нету её платья и говорит:

– Это Найда взял, я уже знаю!

И кинулась за ним в погоню! Догнала, подошла; просила-просила – никак не отдаёт.

Рассердилась она на него, рванула своё бельё и как ударит его по лицу. А он явором стал, да таким высоким, кучерявым, широким. А дед ждал-ждал – нету его. Посмотрел в свои книги:

– Э-э, вот оно где Найда! – Топор на плечи и пошёл к нему. (Он уже знал, что тот явором сделался, и узнал, в каком он месте стоит.).

– Э-эх, – говорит, – и явор-то ты красивый; а ежели срубить, выйдет хорошая основа на хату. – Потом говорит: – А не ты ли это, сынок?

И стал перед ним Найда, как и был прежде.

– Я, – говорит, – тату!

– Вишь, – говорит, – я ж тебе, сынок, говорил: не трогай никого. – И привёл его домой.

На другой день снова просится Найда на охоту, а дед не пускает:

– Да куда ты пойдёшь, ещё кого-нибудь затронешь?

– Нет, тату, пойду, без неё не могу жить, сильно мне она понравилась.

– Ну, сынок, раз ты так хочешь, то ступай, – и отпустил его. – Как подойдёшь ты к озеру, сядь там под самый маленький ракитовый кустик; они прилетят, будут тебя искать. А когда они разденутся и будут в воду входить, ты хватай платье и беги во весь дух! Ежели она тебя по дороге нагонит, то пропал ты тогда; а если добежишь хотя бы до порога, то я поймаю вас обоих, когда она на тебя накинется, я буду за хатой дрова рубить.

Сел Найда под ракитовым кустиком, они прилетели, искали его – не нашли. Сбросили платья, полезли в воду! А он хвать за платье, за крылышки – и бегом!..

Купались они, купались, глядь – тех платья есть, а той нету. Она и говорит:

– Это опять Найда взял! – И опять за ним в погоню. Вот догоняет она его – ему уже и недалече до своей хаты – и просит его. Он сильно разогнался и упал как раз на пороге – она на него и накинулась. А дед вышел из-за дома, поймал их и поднял обоих.

– Ну, теперь, – говорит, – будешь его женою, а он тебе мужем!

Обвенчались они, справили свадьбу и живут у деда.

Спустя несколько лет дед и говорит:

– Ну, Иван Найда, езжай теперь к своей матери.

– Куда ж мне ехать – я не знаю, где я родился, где же мне её искать?

Дал им дед пару коней, запряг в коляску и говорит:

– Помни: как минуешь две деревни и будешь въезжать в третью, то скажи первой женщине, которую встретишь: «Здравствуй, мама!» А она тебя спросит: «Какая ж я тебе мать?» А ты скажи ей: «А ты разве не помнишь, как на базар ходила да на дороге в корзинке меня бросила и потеряла?» Она вспомнит тебя, но не узнает. И будет жена с тобой до той поры, пока кто-нибудь у неё крыльев не украдёт, а ты их прицепи у себя под мышкой.

Поехали они с женою. Въезжают в третью деревню, и вправду идёт навстречу им женщина – за водой вышла. Он ей и говорит:

– Здравствуй, мама!

Та стала и глаза вытаращила:

– Какая я тебе мать?

Тот и рассказал. Вернулась она с ними, больно уж обрадовалась. А потом, как, бывало, уйдёт сын куда, мать на невестку всё смотрит, глаз с неё не сводит. Очень уж была она красивая.

Выехал раз Найда на охоту, а невестка и говорит:

– Чего вы, мама, всё на меня смотрите?

– Да я, – говорит, – никак на тебя не нагляжусь, такая ты красавица!

А она говорит:

– Ох, мама, как надела бы я на себя крылышки, стала бы ещё краше. Они, мои крылышки, у Ивана слева под мышкой.

Вот приехал он с охоты, подходит время к ночи, стали ложиться спать, а мать всё норовит, как бы это у него крылья отобрать, – хочет поглядеть, как она будет в крыльях. Легли спать, а мать подкралась и отцепила у него, сонного, крылья.

Утром встали, а он и не заметил, что крыльев-то нету. Позавтракал и поехал на охоту.

Дала мать крылья невестке, та нацепила их на себя и выпорхнула в окошко! Да и села на гребне крыши.

Мать стоит, смотрит: «Что за наважденье такое? Только дала ей крылья, а она и улетела?!»

Выбежала мать на двор и всё смотрит на невестку. А та и говорит:

– Мама, пускай меня Иван нигде не ищет, a пycкай, – говорит, – найдёт Воловью гору-Шелковую траву… – да и полетела.

Приехал Иван Найда с охоты и к жене, а жены-то и нету!.. Спрашивает у матери, а та говорит:

– Дала я ей крылья, а она у тебя то ли сатана, или что?.. Взяла да и улетела!..

– Эх, – говорит, – не была ты матерью и не будешь!..

А мать говорит:

– Когда твоя жена улетала, то сказала, чтоб ты её нигде не искал, а искал бы Воловью гору-Шелковую траву, только там её и найдёшь.

Взял он себе хлеба на дорогу и пошёл. Идёт и идёт, видит – лес дремучий, на опушке – хатка; смотрит – в хатке огонёк мерцает. Заходит в хатку, а там одна только старушка. Он и говорит:

– Здравствуй, старушка!

– Здравствуй, Найда, – отвечает та. – Куда, – спрашивает, – идёшь?

– Иду искать Воловью гору-Шелковую траву.

А она:

– Эх, и много я по свету полетала, да не знаю, где эта Воловья гора-Шелковая трава. Ступай, – говорит, – там среди лесу живёт моя сестра помладше, может, она знает.

И оставляет она его ночевать. Он ночевать не остался, а пошёл.

Всё идёт да идёт, видит – в лесу хатка, огонёк мерцает. Заходит он, видит – там старуха сидит.

– Здравствуй, старушка!

– Здравствуй, – говорит, – Иван Найда. Куда идёшь, Иван Найда?

– Иду искать Воловью гору-Шелковую траву.

– Эх, – говорит, – много я по свету полетала, но Воловьей горы-Шелковой травы не знаю, иди-ка ты дальше – там живёт наша самая меньшая сестра: уж если она не скажет, то никто тебе не скажет.

Он ночевать не стал и пошёл. А лес такой густой – деревья разрослись и перепутались, ему и не видать: день ли теперь, или ночь. Ничего не видно!

Лезет рак и говорит:

– Здравствуй, Иван Найда!

Тот удивляется, что оно такое: где ни покажется что живое, всякое Найду знает?

Рак и говорит ему:

– Не сердись, Иван Найда, я тебя в беде выручу, – и дал ему свисточек.

– Возьми, – говорит, – ежели туго тебе придётся, свистни в него.

Идёт он дальше, встречает борзую, а та говорит:

– Здравствуй, Иван Найда!

– Здравствуй, борзая!

Дала ему борзая волосинку.

– На тебе, Иван Найда, коль плохо тебе придётся, ты её прижги.

Идёт дальше, встречает волка, говорит ему волк:

– Здравствуй, Иван Найда, куда ты идёшь?

– Иду искать Воловью. гору-Шелковую траву.

– Ну, коль трудно тебе придётся, свистни в свисточек, который дал тебе рак, я мигом явлюсь.

Пошёл Иван Найда, видит – на опушке хатка виднеется. Заходит он в хатку, поздоровался со старушкою.

– Ну, Иван Найда, коль попасёшь мне, – говорит, – три ночи трёх кобылиц, дам я тебе такого коня, который вынесет тебя на ту гору, а не попасёшь, я тебе голову отрублю. Вон висят у меня тридцать четыре головы тех, которые брались пасти да не выпасли, а твоя тридцать пятая будет.

Испекла она ему пирожочек, снаряжает его на пастбище, а кошечка всё ходит за ним, мяукает. Отломил он кусочек пирожка и дал кошечке. Взяла кошечка и говорит ему:

– Э, да это такой пирожок, что ты лучше его закинь, а то как съешь, так на двое суток и заснёшь и будешь спать без просыпу.

Отдал он пирожок кошечке.

Кошечка съела и спать улеглась, а Найда погнал кобылиц пастись. Пас он всю ночь, глядел, глядел, а перед рассветом разбежались они, нет возле него ни одной. Вспомнил он про борзую, прижёг волосинку – является к нему борзая, спрашивает:

– Зачем звал меня, Иван Найда?

Тот рассказал.

– Ну, смотри, как будешь гнать кобылиц, то лови переднюю, а не поймаешь – пропало твоё дело.

Кликнула борзая свору собак, – и как начали всюду искать! Согнали кобылиц. А Найда стоит, переднюю дожидает. Ухватил её за гриву и едет домой. Приезжает домой, а волшебница начала бить кобылиц за то, что они от него не спрятались.

Погнал он на другую ночь, глядел, глядел – перед рассветом разбежались они, ни одной нету. Как их загнать? Смекнул. Засвистел в свисток. Является волк.

– Чего тебе надо?

Рассказал Найда про своё горе.

Созвал волк всех волков и сказал, чтоб Найда ловил переднюю кобылу. Согнали. Он поймал, едет домой. А волшебница поймала кобылиц да как начала их бить!.. И сказала им, чтоб на третью ночь они разбежались и спрятались в море, обернулись бы рыбами.

Пошёл он на третью ночь пасти… Глядел, глядел, а они как кинутся (норовят хоть бы на третью ночь спрятаться, а не то беда будет!). Обернулись они рыбами и бросились в море.

Он видит, что беда, и засвистел в свисточек. Является к нему рак.

– Эх, – говорит, – братец, выручи, а то как не выпасу эту ночь кобылиц, отрубит мне волшебница голову!

Вот рак и полез назад в море. Созвал всех морских чудищ – морских свиней, котов морских – и приказывает:

– Лезьте, где какую рыбу увидите – кусайте её, выгоняйте!

Кинулись они всюду, раки щиплют, а морские коты хвостами режут!

А Найда над морем стоит; поймал переднюю, сел на неё, едет домой, а она и говорит:

– Гляди, Иван Найда, как будет тебе волшебница давать какую-нибудь из нас, ты не бери, а скажи: «Дайте мне того жеребёночка, что у вас в конюшне, на котором шерсти нету…» И есть у нашей хозяйки под изголовьем сапоги-иноходцы и шапка-невидимка, такая, что тебя никто в ней не увидит.

Приехал. Она видит, что надо обещание выполнить, и говорит:

– Выбирай себе какую хочешь.

А он говорит:

– Я ничего не хочу, дайте мне жеребёночка в конюшне, на котором и шерсти-то нету – такого паршивого.

Долго она не соглашалась, а потом отдала. Вскочил Иван Найда в хату, выхватил у неё из-под подушки сапоги-иноходцы и шапку-невидимку! Не успел Найда и оглянуться, стал конь такой, что кругом засияло.

Спрашивает конь:

– Как же тебя, Иван Найда, нести, повыше дерева или пониже?

– Неси повыше дерева.

Долетают они к Воловьей горе-Шелковой траве, глядь – а на горе дворец такой, что и сказать невозможно!

Слез Найда с коня, пустил его травушки пощипать, а сам пошёл во дворец… Смотрит, кругом дворца львы на цепях, один от другого на четверть привязаны и зубами щёлкают, никого не подпускают. Тут вспомнил Иван Найда про сапоги-иноходцы и шапку-невидимку и подумал: «Авось проскочу – может, жену увижу, а не проскочу – съедят меня львы».

Надел сапоги и шапку – так проскочил, что и не заметили. Вошёл в комнаты, видит – она перед зеркалом причёсывается. Он её и окликнул. Она услыхала его голос, обернулась, а не видит его.

– Эх, – говорит, – отзовись, Иван Найда, больно я по тебе соскучилась.

Он снял шапку. Увидела она его, обняла за шею, поцеловала.

И живут они, поживают, хлеба и до сей поры не покупают.

ПРО БЕДНОГО ПАРУБКА И ЦАРЕВНУ

Была в лесу хатка, и жила в этой хатке женщина с сыном. Земли у них не было, кругом был лес дремучий, и хлеб они покупали. Не стало у них хлеба, вот и посылает женщина своего сына за хлебом.

– На тебе, – говорит, – сынок, денег, поди хлеба купи.

Взял сын деньги и пошёл. Идёт и идёт, вдруг смотрит – ведёт человек собаку вешать.

– Здорово, дядько!

– Здорово!

– Куда это ты собаку ведёшь?

– Отведу, – говорит, – в лес да повешу, а то она уже стара стала, ни на что не годится.

– Не вешай её, лучше продай мне!

– Купи!

– Что же ты за неё хочешь?

– А что дашь?

Отдал он деньги, что дала ему мать на хлеб, взял собаку и повёл домой. Приходит домой, а мать его и спрашивает:

– А что, сынок, купил хлеба?

– Нет, мама, не купил.

– Почему ж не купил?

– Да шёл я, вдруг вижу, ведёт человек собаку вешать, вот взял я да и купил её.

Дала ему мать денег и послала опять за хлебом. Пошёл он, вдруг видит – несёт человек кота.

– Здорово, дядько!

– Здорово!

– Куда ты, дядько, идёшь?

– Несу кота в лес.

– А зачем ты его в лес несёшь?

– Повешу. Нельзя из-за него ничего в хате держать: что ни поставишь, ни положишь, всё тащит.

– А ты бы, – говорит, – мне его продал!

– Купи!

– Что ж тебе за него дать?

– Я торговаться не стану: что дашь, за то и продам.

Отдал он деньги, что дала ему мать на хлеб, взял кота и пошёл домой. Приходит, а мать его спрашивает:

– А куда ж ты хлеб девал?

– Да я и не покупал.

– Почему ж ты не купил? Куда ты деньги дел? Может, ещё какого чёрта купил?

– Купил, – говорит.

– А зачем же ты купил?

– Нёс мужик кота в лес, хотел его повесить, а мне жалко его стало, я взял да и купил.

– На тебе ещё денег, да смотри ничего не покупай: в доме уже краюшки хлеба нету.

Пошёл он. Идёт и идёт, вдруг видит: бьет человек змею.

– Зачем ты, – говорит, – змею бьёшь? Ты лучше бы мне её продал!

– Купи, – говорит, – я продам.

– Что ж. тебе дать?

– Что дашь, то и будет.

Отдал он ему все деньги. Взял их мужик, пошёл себе дальше, а змея и говорит:

– Спасибо тебе, добрый человек, что спас меня от смерти. На тебе перстень; если тебе что понадобится, перекинь его с руки на руку, и вмиг к тебе слуги прибегут. Что им прикажешь, всё для тебя сделают.

Взял он этот перстень и пошёл домой. Подходит к хате, перекинул с руки на руку – и явилось слуг такое множество, что прямо страшно.

– Чтобы мне, – говорит он им, – был хлеб.

Только он это сказал, а уж тут и нанесли ему хлеба столько, что прямо-таки страшно! Вошёл он в хату и говорит:

– Ну, мама, уж теперь-то мы не будем ходить хлеб покупать; дала мне змея такой перстень, что стоит только его с руки на руку перекинуть, и вмиг прибегут слуги, и что бы я им ни сказал, что бы ни наказал – всё сделают.

– За что ж она тебе дала его?

– За то, что я её от смерти спас. Хотел её мужик убить, а я её у него купил за те деньги, что вы мне на хлеб дали.

Вот так они и живут, и собачка и кот с ними. И только ему чего-нибудь захочется – перекинет он с руки на руку перстень, и вмиг прибегут слуги и сделают, что надо.

Вот захотелось ему жениться. Он и говорит своей матери:

– Ступайте, матушка, да посватайте за меня царевну.

Пошла она к царевне, рассказала, с чем пришла, а царевна и говорит:

– Коль сошьёт твой сын такие черевички, что как раз по ноге мне придутся, то выйду за него замуж.

Пришла она домой и говорит сыну:

– Сказала царевна, что как сошьёшь ей такие черевички, чтобы на ногу ей пришлись, то выйдет за тебя замуж.

– Ладно, – говорит, – сошью.

Вечером вышел он во двор, перекинул с руки на руку перстень – вмиг сбежались слуги. Вот он и говорит им:

– Чтобы были мне к утру черевички, золотом шитые, серебром подбитые, и чтоб те черевички как раз пришлись царевне по ноге.

На другой день встаёт он – стоят уже черевички готовые. Взяла мать черевички, понесла царевне.

Та примерила – как раз впору. Вот она и говорит:

– Скажи своему сыну, чтобы сшил мне в одну ночь платье подвенечное, да чтобы платье было не длинно, не коротко, не тесно, не широко, чтобы как раз на меня пришлось.

Приходит женщина домой, да и говорит:

– Сказала царевна, чтобы ты за ночь сшил ей платье подвенечное и чтобы это платье было не длинно, не коротко, не тесно, не широко, чтобы в самый раз на неё пришлось.

– Хорошо, – говорит, – мама, ложитесь вы спать, – я всё выполню, что бы она мне ни загадала.

Легли спать; а он вышел во двор, перекинул с руки на руку перстень – вмиг явилось слуг столько, что прямо страшно.

– Чтобы мне, – говорит, – было к утру платье из такой материи, что сияет, как солнце, и чтобы платье это пришлось как раз впору царевне.

– Хорошо, всё будет сделано.

Лёг он спать. На другой день подымается и говорит матери:

– Ну, идите, мама, к царевне, несите ей платье. Что-то она ещё скажет?

– Что же я, – спрашивает, – сынок, понесу? Где же это платье?

Подошёл он к столу, поднял платок – так в хате и засияло, будто солнце взошло.

– Вот, мама, платье на столе лежит, под платочком, несите его.

Взяла она платье и понесла. Приходит к царевне, а та и спрашивает:

– Ну, что скажешь, голубушка?

– Принесла, – говорит, – вам платье к венцу.

Как развернула она платье, так в палатах всё и засияло. Надела его царевна, стала перед зеркалом, погляделась – так и подскочила: уж так обрадовалась, что такой красавицей сделалась. Прошла она раз по светлице, прошла другой раз, ну прямо как солнышко: так от неё и сияет.

– Ну, – говорит, – голубушка, пускай он мне ещё мост построит от дворца моего прямо к церкви, где будем венчаться, и чтобы был тот мост из серебра и золота сделан. Как будет мост готов, так и пойдём к венцу.

Приходит женщина домой, говорит сыну:

– Сказала царевна, чтобы был мост от дворца, где она живёт, до церкви. И велела, чтобы мост тот был, из золота да серебра сделан.

– Хорошо, – говорит, – а теперь ложитесь вы, мама, отдыхать.

Легли они вечером спать, а он вышел во двор, перекинул с руки на руку перстень – и такая их сила сбежалась, что и двор тесен. Вот он им и говорит:

– Чтобы к утру мне был сделан мост из серебра и золота от царевниного дворца до церкви, я там буду венчаться; да когда буду я туда с царевной ехать, чтобы по обеим сторонам цвели яблоньки, груши, вишни, черешни, а когда назад буду возвращаться, чтобы всё уже поспевало.

– Хорошо, – говорят, – к утру будет всё по вашему желанию.

На другой день встаёт он, вышел из хаты, видит – стоит мост, а по бокам сады растут. Вернулся он в хату и говорит матери:

– Ступайте, мама, да скажите царевне, что Мост уже готов, пускай едет к венцу.

Пошла мать к царевне, сказала ей, а та и говорит:

– Я мост уже видела – очень красивый мост. Скажи своему сыну, пускай приезжает венчаться.

Пришла женщина домой, говорит сыну:

– Сказала царевна, чтобы ты завтра венчаться ехал.

Вот построил он себе за ночь дворец, а на другой день в церковь поехал; обвенчались с царевной и назад возвращаются, а на мосту уже всё поспевает: яблоки и груши, вишни и черешни и всякие-всякие плоды, какие только на свете бывают.

Приехали они во дворец, отгуляли свадьбу, да и живут себе. И собачка и котик с ними. Прожили они так какое-то время, и вот однажды царевна спрашивает у своего мужа:

– Скажи, сердце моё, как ты мне черевички да платье сшил: ты ведь мерки с меня не снимал? Как ты за ночь такой мост построил и где ты столько золота и серебра набрал?

– Есть у меня, – говорит, – такой перстень; как перекину я его с руки на руку, вмиг сбежится ко мне слуг полон двор. И что я им ни загадаю – всё сделают. Это они пошили и черевички, и платье, и мост построили и этот дворец, где мы живём, – всё они мне делают.

Вот дождалась она, пока он крепко уснул, сняла потихоньку у него перстень, перекинула с руки на руку, и явилось их такое множество, что прямо страшно и глянуть.

Вот она и говорит им:

– Чтобы были немедля здесь кони и рыдван, – я поеду к себе во дворец, а из этого дворца сделайте такой столб, чтобы можно было моему мужу только стоять и лежать и чтобы перенесли этот столб немедля на море. Но смотрите не разбудите его, чтобы он проснулся уже в столбе.

– Хорошо, – говорят, – будет всё так, как велено.

Вышла она – стоит рыдван. Села и поехала. А дворец вмиг столбом сделался, так его слуги и потащили через море.

На другой день просыпается утром царевнин муж, глядь – нет ни жены, ни дворца, ни перстня – ничего нету, только один столб стоит. Хотел выйти – дверей нету. Он пощупал одну стену, пощупал другую – нельзя выбраться, только маленькое оконце проделано. Живёт он, бедный, там – никто ему есть не даёт. Там бы он и пропал, если бы не собачка да кот, они в столбе остались, и можно им в это оконце вылезать. Вот побежит собачка в поле, украдёт у какого-нибудь хлебороба из торбы кусок хлеба, да и притащит, а котик возьмёт в зубы: пролезет в оконце и подаст ему. Вот собрали немного хлеба, а собачка и говорит коту:

– Что ж, – говорит, – у нашего хозяина хлеб теперь есть, пойдём мы за море, может, как-нибудь и перстень добудем.

– Пойдём! – говорит кот.

Вот и пошли. Бегут и бегут, прибегают к морю. Сел котик собаке на спину, и поплыли. Долго они плыли, а всё же добрались до берега. Вышли на берег, обсушились маленько на солнце, а котик и говорит:

– Ты, – говорит, – оставайся у моря, а я во дворец побегу. Если добуду перстень, побегу сюда изо всех сил, чтобы назад поскорее вернуться, а то как бы нас ещё не догнали!

– Ладно, – говорит собачка. – Ступай во дворец!

Вот котик и побежал. Бежит и бежит, бежит и бежит, не отдыхает, а всё бежит. Вдруг видит – стоит дворец и возле него стража. Прошмыгнул котик во двор и бегает. Подошла царевна к окну, смотрит, а кот по двору ходит. Она и впустила его в светлицу. Разгуливает котик по всем светлицам да всё приглядывается, где царевна перстень прячет. А как высмотрел, дождался, пока все спать улеглись, схватил перстень и побежал. Прибегает к морю и уж так торопится – вскочил собаке на спину, бросилась собака в воду, поплыли.

Вот почти уже и море переплыли, скоро и берег, – и спрашивает собака котика:

– Ну что, держишь ты перстень?

Молчит кот, ведь перстень-то у него во рту. А собака всё к нему пристаёт:

– Скажи, спрашиваю я тебя, держишь ты перстень? А не скажешь, так сброшу тебя в море.

Молчит кот, а собака как рассердилась:

– Ну, не скажешь, так бросаю!

Испугался кот и:

– Держу-у-у!

А перстень – бултых в море! Молчит тогда кот, ничего уже не говорит.

Переплыли через море, вышли, – и накинулся кот на собаку.

– Ах ты, такая-сякая! Из-за тебя я перстень упустил! Зачем меня спрашивала? Теперь лезь в море, ищи его! Как хочешь, а полезай!

Полезла собака, бродила-бродила, болталась-болталась – нету. Стали они с котиком больно ссориться. А потом и говорят:

– Давай у моря ходить да спрашивать, может найдётся, кто нам его из моря достанет.

Вот погрелись они маленько на солнце, да и пошли. Кого ни встретят, кого ни увидят, всё спрашивают, не может ли тот достать из моря перстень, или не знает ли кого, кто бы мог это сделать. Никого такого не находится. Кот и говорит:

– Знаешь что? Пойдём берегом да поспросим лягушек и раков.

– Хорошо, – говорит собачка, – пойдём!

Вот пошли они. Как найдут где лягушку, спрашивают:

– А не достанешь ли нам из моря перстень? Достань, а не то убьём.

Какую ни поймают, а та им отвечает:

– Я знаю, где перстень ваш. Пустите меня, я вам его и принесу.

Пустят её, она и поплывёт, а про перстень и не думает. Поначалу лягушки их боялись, а потом и бояться перестали. Какая ни попадётся, сразу говорит: «Принесу, мол, перстень», они её и отпустят. Вот идут они вечером вдоль берега моря, вдруг видят – лягушонок скачет. Поймали его, спрашивают:

– А не знаешь ли, где в море перстень лежит?

– Не знаю… ква-ква!

– А не знаешь, так мы тебя убьём!

И начали они лягушонка того душить. Увидала это старая лягушка, вылезла из воды, и такая она огромная, как ведро, и говорит:

– Не убивайте моё дитятко, я вам из моря перстень добуду!

– Ладно, – говорят, – а мы лягушонка будем держать, пока ты нам не принесёшь; а как принесёшь, пустим.

Нырнула лягушка в море, нашла перстень, отдала им. Взяли они перстень, отпустили лягушонка и побежали к столбу. Пришли к своему хозяину, а он уже весь хлеб поел; два дня уже и крошки во рту не было, – такой худой сделался, как щепка. Полез котик поскорее в оконце, отдал ему перстень. Он перекинул с руки на руку – и явились вмиг слуги. Он им и говорит:

– Перенесите этот столб назад, туда, где он был, и чтоб стал он опять дворцом, а в нём – моя жена и мать.

Только он это сказал – так всё и сделалось. А жену он прогнал и. живёт там один с матерью, с котиком и собачкой.

ПОЧЁМ ДУРНИ

Когда-то в стародавние времена ездил один мужик на панских лошадях с фурами всюду, – пану деньги зарабатывал. Немало всяких чудес этот человек повидал.

Вот приехал он раз домой, а пан отобрал у него заработанные денежки да решил ещё над ним посмеяться.