Текст книги "Да не судимы будете"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)
За всем слежу – много читаю, делаю заметки, все это нужно для жизни.
Был на даче у Н. В. Подгорного, встретились хорошо, вспомнили былые дела. В разговоре с ним подтвердилось мое мнение и заключение, что у нас подслушивание телефонных разговоров установлено на самом высоком уровне и почти за всеми руководителями. Все об этом хорошо знают, но молчат – боятся открыто против этого протестовать. Осуществляют это органы КГБ. Но по чьему указанию все это делается? И даже за нами в нашем теперешнем положении установлена агентурная слежка и во всех местах подслушивание телефонных разговоров и встреч между собой – это позорное явление. Продолжая далее разговор. Подгорный мне рассказал, что как– то он позвонил Мазурову, хотел с ним переговорить, так ему его «служба» сказала, чтобы он по этому телефону не звонил. Как-то, еще в бытность членом Политбюро ЦК КПСС, состоялся разговор Полянского с Брежневым. Последний любил в трудных ситуациях, в особенности, когда с ним начинают по какому-либо вопросу не соглашаться, заявлять, что при такой ситуации он работать не может и что подаст заявление об уходе. Как-то при одном из таких заявлений Брежнева ему прямо в глаза сказал Полянский; «Что ты пугаешь нас своим уходом, уйдешь, другой придет». При этом заявлении Брежнев просто скис. С тех пор он начал преследовать Полянского и своего «добился» – убрал его. Правда, Полянский в свое время всячески старался «угодить» Брежневу, даже посвятил ему свои стихи, в которых он сравнивал Брежнева с Ильичем, а октябрьский Пленум ЦК КПСС, на котором был освобожден Н. С. Хрущев,– с Октябрьской революцией. Это уже явно перехватил Полянский и докатился до такого позорного явления в погоне за «милостью» от Брежнева, но не помогло и это.
Я рассказал Подгорному, что встречался в Железноводске с Семичастным В. Е., бывшим председателем КГБ СССР в период подготовки Пленума ЦК в 1964 году. Семичастный мне рассказал, что ему Брежнев предлагал физически избавиться от Н. С. Хрущева путем устройства аварии самолета, автомобильной катастрофы, отравления или его ареста. Все это Подгорный подтвердил и сказал, что Семичастным и им все эти «варианты» устранения Хрущева были отвергнуты. А Семичастный заверил Брежнева и Подгорного, что он все сделает, чтобы юйска не вмешивались в «конфликт» во время проведения Пленума, для чего он лично вызывал к себе для беседы «особистов» из воинских подразделений МВО. Обо всем этом когда-нибудь станет известно И как в этом свете будет выглядеть «наш вождь»? Подгорный остался очень обижен на Брежнева не за сам факт его освобождения, а за отношение к нему как товаршцу, который столько для Брежнева сделал. Сколько вместе работали, а сейчас остался совсем за бортом, забытый всеми и вся. Написана картина Президиума XXV съезда КПСС. В первом варианте был Подгорный. Сейчас эта картина висит в Третьяковской галерее – Подгорный убран. В заключение беседы Подгорный сказал: «Брежнев находится в плену группы подхалимов, льстецов, нечестных, не партийных людей».
«Невозможно никогда сочетать власть с демократией и философией». «Есть такие «историки», которые, наврав с три короба, боятся взять на себя ответственность за те или иные утверждения – ссылаясь на «авторитетные» источники». Позорно, что «великие» труды – «Малая земля», «Возрождение», а теперь и «Целина» становятся по воле Отдела пропаганды ЦК «настольной» книгой пропагандиста, включаются в школьную программу, изучаются в университетах марксизма-ленинизма (И!). По ним проводятся «теоретические конференции» во всех инстанциях и творческих союзах, даже военных округах. Перед этими «трудами» все «померкло». Нет Сталинграда, блокады Ленинграда, Курско-Орловской дуги, обороны Москвы – все сходится на «Малой земле», кажется, большей битвы и не было за всю Великую Отечественную войну. А Брежнев – основной «герой» всех сражений. Все это миф. Так же как и «Возрождение». Неужели в Донбассе, Харькове, Полтаве, в любом уголке страны, где были разрушения, меньше работали, чем в Запорожье и Днепропетровске под руководством Брежнева? Почему тут не показана роль ни ЦС КПСС, ни тем более ЦК КПУ, который возглавлял тоща Н. С, Хрущев? Какая же это объективность в освещении истории? Обычная самореклама и отсутствие элементарной партийной скромности.
Размышления вслед.
(Из магнитофонных записей 1992—1993 годов.)
У каждого времени свои приметы. Вот, например, в 33-м году у меня родился первый сын Борис. Метрическая запись интересная у моего сына: где родился – на заводе. А почему так? Потому что завод огромный, 35 тысяч рабочих тогда уже работало. Этот завод в Харькове. Весь поселок заводского типа. На заводе Советская власть своя, вот и пишут: где родился, где женился? – На заводе, на заводе...
Удивительный у нас народ. В 41-м году это было, когда уже война началась. Приехала группа молодых ученых. Это были одногодки мои, закончившие физические, химические институты. А тогда уже начали сооружать оборонительные рубежи, копать рвы противотанковые, окопы, дзоты и т.д. – и все это делали тысячи человек. Труд неимоверный! А начали уже бомбить Харьков. Страшно бомбили! Ну пришли эти ребята ко мне и говорят: «Петр Ефимович! У нас есть идея».– «Какая?» – «Нет взрывчатки, чтобы рыть рвы. А если бы заложили взрьгочатку, взорвали, оставалось бы только расчистить».– «Но и у нас нет взрывчатки. Где я вам возьму?» – «У нас есть предложение, как организовать производство взры– чатки».– «Где?» – «На заводе шампанских вин».– «Давайте поедем туда». Поехали туда с ребятами, директору завода рассказали. Тут уже не до шампанских вин. И мы сделали первую партию – 100 кг взрывчатки! За неделю все это сделали. И поехал я с ними на полигон, испытали. Идеально! Как заложили, взорвали – такая канава образовалась! Расчистить, и все. Вот такое «шампанское» пришлось мне с друзьями производить...
я часто возвращаюсь мысленно к событиям 64-го года, когда Никиту Сергеевича устранили, причем недостойным образом. Хотя и я причастен к этому, я каюсь. Каюсь, но эта боль меня не оставляет, хотя главными заговорщиками были Брежнев и Подгорный.
Думаю, читатель разобрался в муках моей памяти. Но оценку к событию, своей роли в них хотел еще раз высказать.
Это мне запомнилось на всю жизнь. На Президиуме ЦК перед октябрьским Пленумом Никита Сергеевич Хрущев сказал: «Я вижу, что все подготовлено. Я бороться с вами не собираюсь. Вы мои единомышленники. Если вы так ставите вопрос, я готов уйти. Но я не буду писать заявление. Напишите заявление – я подпишу».
Он сам даже заявление не писал. Кто писал заявление, я не знаю, не помню просто. Он подписал.
Потом говорит: «Вы мне разрешите сказать пару слов на Пленуме?» Все буквально ошалели. Если Никита Сергеевич на Пленуме скажет «пару слов», он может Пленум повернуть! Ведь что скажет – никто не знал.
Брежнев ответил: «Нет». Суслов просто закричал: «Нет!» А у Никиты Сергеевича на глазах слезы появились. Потекли слезы, понимаете? Вот бывает так, когда человек не плачет, а текут слезы. Бывает... Этого нельзя забыть.
Никита Сергеевич Хрущев достойно себя держал. Очень достойно.
Что это было? Я считаю, что это был заговор. Почему? Да какая же это демократия, когда первый секретарь ЦК жив– здоров и не знает, что собирают Пленум? Ведь без его ведома собрали Пленум! Это уже заговор. За спиной. Самый настоящий политический заговор. Но провели его через Пленум – «демократию» продемонстрировали. Но это самый настоящий заговор. И я, значит, тоже заговорщик...
Он даже не знал, что членов ЦК уже собрали на Пленум. Он и не знал, что будет Пленум! Ему об этом сказали только в тот вечер, когда на 18 часов назначили Пленум... Узнав об этом, он сказал: «Я на Пленум не пойду – решайте без меня». Его начали просить: «Никита Сергеевич, ну надо!»
Я бы на его месте не пошел. Видно, он был уже раздавлен. Он очень добропорядочный человек был. Когда меня освобождали по моему заявлению, я не пошел на Пленум.
Хорошо помню Хрущева в президиуме, за столом. На него жалко было смотреть. Жалко! А как только решили вопрос – он ушел. Уехал.
Он не прощался с членами Президиума. Уехал сразу и больше не появился. Говорят о том, что якобы он подошел к каждому члену Президиума, попрощался, сказал несколько теплых слов и т.д. Нет. Он несколько слов сказал на Президиуме. И все. Чтоб прощаться с каждым – этого не было.
Была ли альтернатива Брежневу? Ситуация была такая: два человека было. Вначале говорили о Подгорном и Косыгине. Но Косыгин сразу отказался, сказал, что он не партийный работник и после Никиты Сергеевича не сможет... И Подгорный тоже сказал, что после Никиты Сергеевича садиться нц его место не имеет морального права.
О Брежневе и речи не было. Его Подгорный назвал...
Как я уходил на пенсию? Поработал я год почти в Москве заместителем Председателя Совета Министров СССР. Началось гонение на моих сыновей.
Мой сын старший, Борис, был полковником, начальником военной кафедры в институте инженеров ГВФ – так его из Киева послали в Ворошиловград начальником отряда дальней авиации, чтобы убрать из Кйева;
Младший сын, Виталий, доктор физико-математических наук, член-корреспондент Академии наук Украины, был заместителем директора Института теоретической физики. А директором был Боголюбов Николай Николаевич, известный ученый. Он в Москве жил, но числился директором в Киеве, а мой младший сын там вел все хозяйство. И вот начали подкапываться, почему он там вместо директора. А директора назначала Москва: ведь институт Мос1(:ве подчинялся! Начали его пресле^ довать за «излишества» при строительстве института. Но он и не корректировал эти «излишества», а выполнял указания из Центра. Вот такие дела пошли. Вот до этого дошли Брежнев и его «команда».
Я им говорил – Брежневу, Суслову: «Что вы делаете?» А мне вместо разговора о сыновьях – про политику. Я выпу– стал книгу на Украине. За эту книгу мне приклеили ярлык «националиста». А книга эта называлась так: «Укра1но наша Радянська» – «Украина наша Советская». Что я там писал? Исторические факты излагал – еще со времен Богдана Хмельницкого, исторические сведения о Запорожской Сечи. Об экономике, о географическом положение Украины, давал описание областей и т.д., какая область чем интересна...
«Почему она вышла на украинском?» – спрашивали меня одни. – «Ты казачество воспеваешь»,– обвиняли меня другие.
«Ты сам ее читал?» – спрашивал я Суслова. – «Нет, не читал»,– говорит. (А что Суслов мог прочитать, если она вышла на украинском языке?) «Мне ее докладывали»,– говорит. Ну, это же совсем другое – докладывать или читать!
Я не был казаком. Мои предки были казаки. Дальние предки мои – дед, прадед были казаки. Я говорю как-то Брежневу: «А ты знаешь, что сделали казаки в Отечественную войну 1812 года?» – «А что?» – «Первые вошли в Париж!» – «Да что ты?» – «Да, да, а ты не знаешь». -
Ну, в общем, такая возня шла. Посмотрел-посмотрел я, а тут и здоровье начало подшаливать... Я и написал заявление
об уходе. Сам написал. У меня копия этого заявления есть. На имя Брежнева. Там сказал и про гонения на сыновей и что это я считаю низостью. Написал, что критика меня за книжку идет недостойная.
А когда написал заявление, мне говорят: «Не надо».– «Нет,– говорю,– надо! На Пленум я не пойду, не в состоянии и не пойду». (У меня действительно был сердечный приступ – до такого состояния довели.)
Мне потом рассказывали, что на Пленуме Брежнев сам зачитал мое заявление, выбросив то, что я написал по поводу сыновей. Многие делегаты были удивлены, но что ж делать, если «сам» подал заявление – и «утвердили». Так я ушел – «по болезни». На пенсию – «по состоянию здоровья», хотя бьш здоровее всех их вместе взятых.
Год я после этого не работал. Потом, думаю – надо пойти куда-то поработать, иначе, грубо говоря, загнешься скоро. Куда я только не ходил, спрашивал о работе (только на заводы ходил!) – все «согласны». Принимали хорошо, а потом: «Петр Ефимович, сейчас, понимаете, мест нет. Ну, подождите. Попозже будет работа». Оказывается, табу было наложено на мое имя. И слежка страшная за мной была установлена такая, что вплоть до того – когда бы и куда бы я ни ехал, у меня «на хвосте» всегда машина «сидела». А водитель у меня был из «органов» тоже. Он говорит; «Петр Ефимович, за нами «хвост» идет». Я говорю: «Ну, Толя, давай где-нибудь сбросим «хвост» этот». – «Ну, сейчас оторвемся. Я же знаю, как это делать». Вот так.
Надоело мне это. Я позвонил Брежневу, говорю: «Что ты делаешь? Я хочу работать». – «Ну, давай, мь1 дадим тебе пост начальника главка». – «Никакого начальника главка. Я хочу идти на завод работать!» – «Да что ты, на завод?»– «Да,– говорю,– на завод. Среди рабочего класса, там истина, а не среди вас». Он говорит: «Ну, ладно, я даю согласие. Как с Устиновым договоритесь, так и будет».
Ну, я Устинову позвонил, зашел к нему: «Мы в Мшшстер– стве обороны подберем тебе хороший завод». Я говорю: «Нет, я в Министерство обороны не пойду. В Министерство авиационной промышленности я пойду, там работал я директором завода, там меня знают». Позвонил он министру, тот подъехал в ЦК и меня уговоривал взять серийный завод, чтобы самолет сериями вьшускать. «Это чтобы ваши мальчики меня били? Нет. Вы мне дайте что-нибудь полегче».– «Ну, директором завода?» – «Нет!» И я пошел начальником опытно-производственного конструкторского бюро.
Там 4,5 тысячи работало людей. Конструкторы заготавливали чертежи, а я делал самолет – опытно-конструкторский образец и отправлял на серийный завод. Так я там проработал
10 лет. Да. И получал я денег «много»... аж 50 рублей! (Смеется.) Потому что 450 у меня пенсия, и я должен был отказаться от зарплаты и получать 450 рублей пенсии или 50 рублей, из зарплаты, потому что «потолок» был поставлен 500 рублей!
И только в 85-м году я закрыл эту «лавочку». И с 1985 года дома. Министр на память оставил удостоверение постоянное, чтобы на любое предприятие Министерства авиационной промышленности я мог без пропуска проходить.
* * *
Национальный вопрос в любой республике никогда не снимался. Что значит национальный вопрос? Национальный вопрос – это быт, уклад, жизнь... Из поколения в поколение передается. И тут хочешь не хочешь, а идешь по стопам исторического развития нации.
Я уже говорил, что я сам украинец и родился на Украине. Так что все мое детство прошло среди украинской «мовы». Потом, когда я был в армии, учился, говорил в основном по– русски. И отец часто разговаривал на украинском языке, только «ломаном». Отец у нас, хоть и был чистокровным украинцем, но разговаривал больше по-русски. Почему? Потому что он 20 лет был в армии, и за 20 лет все это «выветрилось». А мать была истинная такая украинка, только на украинском языке разговаривала. Ну, и старшая сестра и окружение моего возраста тоже на ураинском языке разговаривали.
Что первое я в свое время сделал, когда стал возглавлять партию на Украине? Я встретился с писателями. Писатели особенно чувствительны были к вопросу об украинском языке. Были писатели, которые писали на русском языке, были писатели, которые писали на других языках. Но основная масса писала свои книги на украинском языке.
А как я встретился? Готовился съезд писателей Украины. Мне предложили выступить там. Так я штудировал несколько днец украинский язык, потому что украинский язык он и певучий, и сложный, и у него есть своя специфика, да и подзабыл кое-что.
Ну, а для того, чтобы разговаривать с писателями в форме доступной и откровенной, встречу решил правести на теплоходе. И мы поехали по Днепру, к могиле Шевченко. Разговаривали на украинском языке. Спорили. Там и другие вопросы возникали, не только о языке. Были и такие, что Украину чуть ли не советской колонией называли и так дальше. Ну, тут у меня факты: я же работал во многих местах Украины и России. Информации было достаточно. Тут я оппонентов клал на обе лопатки. Фактами разбивал эти утверждения.
Я уже писал, например, о книге Дзюбы. А получилось, что некоторые писатели, такие, как Гончар Олесь, отказались участвовать в кампании протий этой книги. Но это же дело каждого! Пртотив Гончара выступили мои товарищи по ЦК, хотели его вывести из состава ЦК и т. п. Я поехм тогда в ЦК КПУ посоветоваться с Подгорным. Рассказал ему. Он говорит: «Петро, держись линии такой, какой ты держался. Украина и Россия, если они разделяться, то нет и Союза. Нет Союза! На кого же, как не друг на друга нам равняться?»
В свое время говорили, что, когда я был в Киеве, там проводилась «украинизация». Например, мол, все преподаватели обязаны были говорить только на украин<:ком языке. А как было дело. Рекомендация была такая только тем преподавателям, которые знают украинский язык, и в аудитории, которая понимает украинский язык. В целом же пользоваться украинским и русским языком равноправно.
А сам украинский народ, трудящиеся – рабочие, крестьяне, интеллигенция – в большинстве интернациональный народ.
Национализм – это страшно. Против него государство должно уметь и власть употребить. О массовом национализме в наше время и речи не было. Фактов таких просто не было. Я не мог не знать, потому что разведка работала, КГБ работал. Были свои люди, были завербованные люди. Что ж тут скрывать? Нечего тут скрывать. Были специальные люди, завербованные КГБ как осведомители. Это вполне закономерно. Никакая страна без разведки и контрразведки не может жить. Не может жить! Это – глаза и уши государства.
* * *
Есть у меня такая дурь, «паршивая» привычка: все что происходило за день, записывал в дневник. Эти дневники веду с 1953 года – много их накопилось. На основании их и писал свои записки.
Мои «Дневниковые записки» тоже имеют свою историю. При Брежневе, когда слежка за мной пошла, я их на даче в огороде закопал. Завернул аккуратно в целофан и закопал. Там и хранил до смерти Брежнева...
Да. А совсем недавно, когда перестройка разворачивалась, позвонил мне Соломенцев – он тогда возглавлял Комитет партийного контроля – и говорит: «Хочется встретиться с вами». Я ему: «Михаил Сергеевич, я не провинился». – «Да нет, нет, ничего»,– отвечает. Я поехал к нему. Он мне говорит: «Я с вами веду речь по поручению Михаила Сергеевича», Я говорю: «Михаил Сергеевич по поручению Михаила Сергеевича? Много у вас Михаилов Сергеевичей, оказьюается». Ну, так пошутили, поговорили... Он: «Я вот по какому вопросу; вы пишете воспоминания?» Отвечаю: «Да, пишу». – «Так вот, Михаил Сергеевич просит вас передать ему. У нас нет нигде написанного о том времени, что вы работали с Брежневым». И потом; «На нас и так цепляют вопросов много, а тут и вы еще поддадите в топку «жару».
А я уже человек наученный. «Да,– говорю,– есть у меня кое-что, но незаконченное (а сам уже думаю, ну как оттянуть, чтоб отпечатать и себе оставить). Срочно вам надо?» – «Да, как можно быстрее». – «Хорошо, я посмотрю».
Посмотрел, выбрал, у себя отпечатал и ему сдал. С запиской Горбачеву Михаилу Сергеевичу; «Уважаемый Михаил Сергеевич! По Вашей просьбе передаю Вам то-то и то-то. Прочтите. Вам будет тоже полезно. П. Шелест».
Через какое-то время Соломенцев позвонил и говорит; «Михаилу Сергеевичу я передал». – «И что он?» – «Он при мне положил ее в сейф».
Больше к этому вопросу «верхи» не возвращались. Видимо, не нашли ничего тревожного для себя. А я и не будировал.
История должна говорить сама
Книга дневниковых записей и воспоминаний Петра Ефимовича Шелеста интерес, на наш взгляд, представляет особый. Еще совсем недавно, до перестройки, до разрушения Советского Союза, системы социализма свидетельство одного из высших руководителей правящей партии и, стало быть (как это тогда было), страны имело бы свое значение. И профессиональные историки, и просто читатели прежде всего пытались бы получить новые сведения о святая святых советской политики. Ведь не только личная жизнь «верхов», но и то, как формировалась политика, были «за семью печатями».
Да, нам, живущим на пространствах бывшего СССР, по сей день интересны и тайны кремлевских коридоров, и Старой площади, и тайны политической деятельности на следующем, республиканском уровне. Тем более речь здесь идет о такой республике, как Украина. Но для нас ныне важно многое под углом зрения не любознательности, а с позиций, отмеченных крушением привычного мира, крушением иллюзий и распространением или утверждением новых ориентиров развития. На наших глазах переплетались в судьбах миллионов, в наших судьбах трагедии и надежды, озарения и разочарования.
Мы пытаемся понять, почему и как теряла конкурентноспособность страна, система, сумевшая ко второй половине XX века выйти в мире на убедительные уровни и рубежи. За страной стояли Великая Победа над фашизмом, устойчивое промышленное развитие, впечатляющие достижения науки и культуры, военно-стратегическое равновесие между «нами и ими». А пик деятельности автора книги пришелся именно на переломные годы.
Мы все, называвшие себя советские Люди, по-разному отнр– сясь к системе, социализму, имея различный жизненный опыт, занимая разное положение в обществе, наследовали то, что было начато революцией, приобрело свои черты в годы сталинизма, что менялось при Хрущеве и Брежневе... А теперь мы уже прошли через перестройку. Вошли в постперестроечный период. Нам многое о прошлом стало известно такого, что было скрыто. Мы многое оцениваем иначе. Мы по-новому смотрим сегодня и на нашу писанную и переписанную историю. Но чтобы не поддаться очередной раз соблазну перекрашивания прожитого и пережитого дедами и отцами, надо лучше, много лучше знать о событиях из первых уст.
Данная книга – это в значительной мере не воспоминания, а дневники, реконструированные дневниковые записи. Эта книга – своеобразный исторический документ. Тем она и интересна. Безусловно, суъективен любой автор. Но одно дело оценочный, исследовательский субъективизм, другое – личностный взгляд человека, который активно влиял на большую политику и именно так, как он понимал свое время, потребности страны, счастье народа. Без знания «субъективизма» такого рода эпоху не понять. Хотя при реконструкции дневниковых записей автор не избежал вторжений в историю из нового времени. И читатель увидит и21менение оценок в зависимости от положения автора, его места в политике.
Когда издательство предложило нам выступить научными консультантами этого издания, мы согласились, во-первых, потому, что понимали ценность свидетельств П. Е. Шелеста, исходя именно из отмеченного выше отношения к историческим документам. Во-вторых, мы с самого начала договорились и с автором, и с издательством, что в самой книге не будет наших оценок. Мы взялись только помочь автору Отобрать из тысяч и тысяч написанных им страниц то, что нам представляется наиболее значительным. Никаких конъюнктурных сокращений. Только вынужденный, диктуемый объемом книги отбор материала. В-третьих, мы старались, чтобы в книге не только при разговоре об этапных событиях, но и в деталях (наблюдения, характеристики, сам ритм, стиль жизни руководства, круг обязанностей и увлечений) жило время, действовал сам автор. И, наконец, мы понимали и понимаем, что для историка могут представлять интерес и факты, оценки, оставшиеся в рукописи и не вошедшие в книгу. С ними можно познакомиться в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), куда П. Е. Шелест сдает все свои записи и где они будут со временем включены в научный оборот.
В конце книги – подготовленные нами комментарии. Мы сознательно комментировали не все и упоминаем здесь не всех людей. Подход наш основывался на желании сказать лишь о тех деятелях эпохи, о тех явлениях, без которых время теряет свое лицо, а автор – конкретный, в том числе субъективный контекст, без чего не всегда понятна логика развития. Безусловно, в комментариях заложен наш взгляд на описываемые годы, политические действия. Нам это представляется естественным, так как прятаться за безликую, но распространенную редакторскую формулу, что не со всеми оценками и выводами автора мы согласны, в данном случае не хотелось и по научным, и по этическим соображениям, по принципам нашего отношения к дневникам. Более того, мы изначально не брали на себя редакторские функции. Но у нас тоже есть свое понимание описываемого в книге времени. А осмысливая годы, десятилетия советской эпохи во время работы над книгой, мы не могли не сверять переживания, оценки автора с тем, что выстрадано нашей собственной жизнью.
Научные консультанты:
В. К. Егоров, доктор философских наук, профессор;
Г. А. Юдинкова, научный сотрудник РЦХИДНИ
Комментарии
1. Орден Святого Георгия бьш учрежден в 1769 году, имел четыре степени и предназначался вначале лишь для офицеров и генералов, проявивших особую храбрость в боях. В 1807 году он был введен для солдат и унтер-офицеров, а с 1913 года стал назьшаться Георгиевским крестом. Полный Георгиевский кавалер, имеющий награды всех четырех степеней, был особо почитаем.
2. «Сеятель» – частное издательство Е. В. Высоцкого, работавшее в Петрограде (Ленинграде) в 1922—1930 годах. Ежегодно вьшускало 50—60 изданий научной, научно-популярной, справочной, методической и художественной литературы.
3. Земские школы – школы с 3—4-летним сроком обучения, открывавшиеся земствами в дореволюционной России. Земства (земские учреждения) – выборные органы местного самоуправления, ведавшие просвещением, здравоохранением, дорожным строительством и т. д. Существовали в 1864—1918 годах.
4. Двоевластие – своеобразное переплетение двух властей в России после Февральской революции (1—2 марта – 5 июля
1917 года): буржуазной в лице Временного правительства и революционно-демократической в лице Советов. Поддержка Советами Временного правительства, политика последнего вызывали резкое недовольство масс. Обострение положения привело 4 июля 1917 года к расстрелу мирной демонстрации и к полной передаче Советами власти Временному правительству, что означало конец двоевластия и Мирного этапа развития революции.
5. П^осввта (изба-читальня) – один из видов клубных учреждений в СССР в 20—30-е годы. Играли особую роль в культур– но-просветительской работе в деревне.
6. Товарищества по совместной обработке земли (ТОЗ) – ' форма сельскохозяйственной производственной кооперации * в первые годы Советской власти. Существовали до коллективизации (конец 20-х – начало 30-х годов). ТОЗы – далеко не единс№енные жертвы коллективизации сельского хозяйства'
в СССР. В ходе нее были насильственно ликвидированы традиционный уклад жизни деревни, большинство иных видов кооперации, насаждались внеэкономические отношения в сельхозпро– изводстве, во взаимоотношения города и деревни в целом, погибли и были репрессированы миллионы людей. По основным показателям сельское хозяйство страны после сталинской коллективизации смогло выйти на довоенный (1913 год) и нэповский (вторая половина 20-х годов) рубежи только в конце 30-х годов.
7. Брестский мир – договор, заключенный в Бресте в марте
1918 года между Советской Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с другой, с целью выхода России из войны. При этом Германии отходили Польша, Украина, Прибалтика, часть Белоруссии; Турции – часть Закавказья. Договор был аннулирован Советским правительством в ноябре 1918 года после революции в Германии. Рассматривался в свое время одними как вынужденный дипломатический маневр Советского правительства, другими – как предательство национальных интересов страны.
8. Ъсти особого назначения (ЧОН) – военно-партийные (партии большевизмов) отряды, создававшиеся в 1919—1925 годах для помощи советским органам в борьбе с контрреволюционной деятельностью. Формировались, как правило, из членов РКП(б) и комсомольцев.
9. Всероссийский союз работников земли и леса (Всеработзем– лес) – профессиональный союз сельскохозяйственных и лесных наемных рабочих, созданный в 1920 году. Выступал как организатор и защитник интересов пролетарских и полупролетарских сил в деревне; идеологически и материально поддерживался партийными органами. Существовал до 1930 года, когда разделился на несколько профсоюзов работников различных областей хозяйства.
10. Речь идет о книгах П. Коваленко «Политграмота» и «Хрестоматия политической грамотности. Пособие для школ и кружков», выдержавших несколько изданий в 20-е годы, и брошюре Н. И. Бухарина «Новый курс экономической Политики», изданной в конце 1921 года. Это бьши, пожалуй, наиболее популярные издания для начальной коммунистической подготовки.
11. Маяковский Владимир Владимирович (1893—1930). Выдающийся поэт, реформатор поэтического языка. Его творчество вызьгаало большие споры среди молодежи, среди специалистов. Политическая направленность его стихов часто противопоставлялась произведениям его современника – Есенина Сергея Александровича (1895—1925), одного из крупнейших русских поэтов, певца народной жизни крестьянской Руси. Резкое официальное осуждение творчества этого поэта породило термин «есенинщина», что ассохщировалось с отходом от «социалистического реализма». Травля Есенина вдохновлялась такими высшими политическими руководителями, как Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин. Долгие годы имя Есенина было под запретом. Оба поэта трагически закончили свой путь.
12. Новая экономическая политика (НЭП) была провозглашена и начата В. И. Лениным в 1921 году. Основной смысл – возрождение и развитие экономики на основе ее многоукладности, включая допущение частной собственности, иностранного капитала. Практически была свернута сталинским руководством на рубеже 20—30-х, годов. Самим Лениным в самом общем виде оценивалась как курс «всерьез и надолго», но в то же время характеризовалась как отступление перед капитализмом. В этом противоречии (в том числе) корни ее недооценки и свертывания.
13. Ликвидация неграмотности (ликбез) – массовое обучение населения умению читать и писать. Движение имело особый размах в 20-х – начале 30-х годов. По переписи населения 1897 года в России в возрасте от 9 до 50 лет безграмотных было более 70%. По официальным данным, в кошде 30-х годов уровень г]рамотности стал более 87%. Политика ликвидахщи неграмотности, как и сделанное в области образования вообще,– это наиболее впечатляющие и бесспорные достижения того, что позднее было названо «социалистической культурной революцией». В ней доминировали идеологизация, недооценка традиций, культуры прошлого. По мнению специалистов, В. И. Ленин имел косвенное отношение к разработке теории этой революции. Авторство здесь должно быть отдано Л. Д. Троцкому, Н. И. Бухарину и И. В. Сталину. Их роль в ее теоретическом обосновании может быть оценена именно в такой субординации, а практическое участие в осуществлении – в обратном порядке.
