Текст книги "Исландские саги. Ирландский эпос"

Автор книги: Автор Неизвестен

Один богатый улад жил в горах, в пустынной местности. Крунху, сын Агномана, звали его. Богатство его сильно возросло, и много сыновей было у него. Но жена, мать его детей, умерла. Долгое время он жил, не имея жены.

Однажды, когда он лежал в своем доме, он увидел, как вошла прекрасная юная женщина; дивно хороши были облик, одежда и движения ее. Маха [354]354
  Маха – имя древней богини войны, превращенной затем в силу.


[Закрыть]было имя женщины, как говорят люди знающие. Она села на скамью у очага и развела огонь. До самого конца дня оставалась она в доме, никому не говоря ни единого слова. Она достала квашню и решето и стала готовить и прибирать все в доме. Когда наступили сумерки, они, никого не спрашивая, взяла ведро и выдоила коров. Войдя опять в дом, она повернулась [355]355
  … они повернулась вправо… – Поворот вправо предвещал, по кельтским верованиям, счастье, влево – несчастье.


[Закрыть]вправо, прошла на кухню, распорядилась по хозяйству и затем села на скамью возле Крунху.

Когда все ушли спать, она осталась у очага и потом притушила огонь. Затем она повернулась вправо, подошла к Крунху, легла под его плащ и обняла его рукой. Так и зажили они вместе, и она зачала от него. Теперь еще больше возросло его богатство; для нее же было радостью, что он здоров и хорошо обряжен.

В те времена у уладов было в обычае устраивать частые собрания воинов и празднества. На одно из таких празднеств стеклись все улады [356]356
  На одно из таких празднеств стеклись все улады… – Подробное описание такого празднества см. в начале саги «Болезнь Кухулина».


[Закрыть], мужчины и женщины, кто только мог.

– Я тоже пойду на праздник, как все другие, – сказал Крунху жене.

– Не ходи туда, – сказала она, – чтобы не подвергнуться искушению рассказать о нас. Знай, что нашей совместной жизни конец, если ты кому-нибудь расскажешь о ней.

– Я буду молчать на празднике, – отвечал Крунху.

Все улады собрались на праздник. Пришел и Крунху вместе с другими. Сборище блистало людьми, конями, одеждами. Были состязания в беге колесниц, в метании копий и выжимании тяжестей. К концу праздника в состязании приняла участие колесница короля, и его кони превзошли всех своим бегом. Тогда собрались все певцы, чтобы восславить короля и королеву, его филидов и друидов, слуг и воинов, а также все собрание.

– Никогда еще, – говорили они, – не видели мы коней, подобных белым коням короля. Поистине нет более быстрых коней по всей Ирландии!

– Моя жена бегает быстрее этих белых коней, – сказал Крунху.

– Схватить этого человека, – воскликнул король, – и не отпускать до тех пор, пока его жена не явится на состязание!

Его схватили, а король послал людей за женщиной. Она приветствовала посланцев и спросила, зачем они пришли.

– Мы посланы за тобой, – отвечали они, – чтобы ты выкупила своего господина, которого король велел схватить. Ибо он сказал, что ты бегаешь быстрее, чем белые кони короля.

– Плохое дело! – сказала она. – Он не должен был говорить так. Но у меня есть справедливый отвод: я ношу в своем чреве младенца, и уже близок час моего разрешения.

– Нет отвода! – воскликнули посланцы. – Твой муж должен умереть, если ты не придешь.

– Приходится мне согласиться, – сказала она.

И она пошла вместе с ними на праздник. Все собрались, чтобы посмотреть на нее.

– Непристойно, – сказала она, – чтобы все так смотрели на меня. Для чего привели меня сюда?

– Чтобы ты состязалась в беге с белыми конями короля, – был ей ответ.

– У меня есть отвод, – сказала она, – близятся мои родовые муки.

– Занесите меч над ее мужем! – воскликнул король.

– Дайте мне хоть небольшую отсрочку, пока я разрешусь от бремени.

– Нет отсрочки, – сказал король.

– Стыд вам поистине, что даже отсрочки мне не дали, – сказала женщина. – Это покроет вас великим позором. Пускайте же вскачь коней.

Так и было сделано. И к концу бега она оказалась впереди коней. Тут испустила она крик и разрешилась от бремени. В муках родила она двойню – мальчика Фиару и девочку Фиал. Когда собравшиеся мужчины услышали крик этой женщины, они почувствовали, что силы в них не больше, чем в женщине, рожающей ребенка.

– Это пятно позора навсегда останется на вас, – сказала им женщина, – за то, что вы подвергли стыду мою честь. Всякий раз как вашему народу придется тяжко, на всех вас, сколько ни есть, вас в королевстве, будет нападать болезнь, подобная родовым мукам. И сколько времени женщина мучится родами, столько же будет длиться и ваше страдание: пять дней и четыре ночи, или пять ночей и четыре дня, – итак целых девять поколений.

И это оказалось правдой. Такая напасть тяготело над уладами со времени Крунху до царствования Фергуса, сына Домнала.

Был у лагенов знаменитый король по имени Месройда, прозванный Мак-Дато. У него был пес [357]357
  У него был пес… – Сторожевые и боевые псы славились в ирландском эпосе.


[Закрыть], который охранял весь Лаген; звали его Айльбе, и вся Ирландия была полна славы о нем.

Однажды явились посланцы от Айлиля и Медб просить Мак-Дато, чтобы он уступил им этого пса. И в тот же самый день и час пришли посланцы от Конхобара просить его о том же. Приветствовали и тех и других и провели в замок [358]358
  …провели в замок… – Здесь имеется в виду, собственно, укрепленный дом; замки в подлинном смысле появились в Ирландии позднее, лишь после прихода скандинавов (IX–X вв.).


[Закрыть]Мак-Дато.

В те времена было только шесть замков во всей Ирландии. Замок Мак-Дато имел семь ворот, к которым вели семь дорог. Внутри его было семь очагов с семью котлами на них, и в каждом котле варились бычачина и соленая свинина. Всякий, кто приходил по одной из дорог, опускал вилку в котел. Если он попадал с одного удара в кусок мяса, то и съедал его: если же не попадал с первого раза, то не получал ничего.

Итак, привели посланцев к ложу Мак-Дато, чтобы они рассказали ему, зачем пришли, до начала пира. Они изложили ему свое дело.

– Мы пришли, – сказали посланцы из Коннахта, – просить у тебя твоего пса для Айлиля и Медб. Ты за него получишь немедленно шесть тысяч дойных коров и колесницу с двумя конями, лучшими, какие есть в Коннахте, и через год – ровно столько же еще.

– И мы пришли, – сказали посланцы из Улада, – просить о том же для Конхобара. Дружба его для тебя значит не меньше. И он готов дать тебе столько же скота и еще столько же через год, да еще свою добрую дружбу в придачу.

Мак-Дато погрузился в великое молчание и провел так много часов, не принимая пищи и питья и только ворочаясь с боку на бок. Наконец жена спросила его:

– Что это за долгий пост? Пища пред тобой, а ты ничего не ешь. Что с тобой?

Он не отвечал. Тогда она заговорила снова:

 
– Посетила злая бессонница
Мак-Дато в его доме.
Совет ему, видно, надобен,
Но ни с кем он не заговаривает.
К стене от меня отворачивается
Воин геройский, славный подвигами.
Тревожится жена разумная,
Почему у супруга бессонница.
 

Мак-Дато

 
Слово мудрое молвил Кримтан Ниа-Найр:
Не поверяй своей тайны женщине.
Плохо тайна хранится женщиной.
Сокровище рабу не вверяется.
 

Жена

 
Коль жене ты о деле поведаешь,
Разве станет хуже от этого?
Раз совет самому на ум нейдет,
Может статься, она поможет тебе.
 

Мак-Дато

 
На горе нам пса у Месройды Мак-Дато
Пришли сегодня просить для себя.
Много падет воинов прекрасных
Из-за этого пса, виновника распри.
Если не отдам я Конхобару его,
Нападет он на нас неминуемо;
Ни скоту моему, ни земле моей
Пощады не будет от войска его.
Если ж Айлилю отказать я решусь,
Обрушится он на страну мою.
Всех настигнет нас Кет, сын Матаха,
В пепел обратит дома наши.
 

Жена

 
Дам я тебе разумный совет.
К благу твоему клонится он.
Соглашайся пса им обоим отдать,
Пусть они меж собой спор боем решат.
Мак-Дато
Добрый совет дала ты мне,
Он вывел меня из смущения.
Не знаю, как пес попал ко мне, —
Так и знать не хочу, кто возьмет его.
 

Встал Мак-Дато и встряхнулся.

– Ну, теперь повеселимся с гостями, что пришли к нам.

Три дня и три ночи провели посланцы в его доме.

После этого он сначала позвал к себе пришедших из Коннахта.

– Я был в большом затруднении и долго колебался, – сказал он им. – Но вот я принял решение. Отдаю моего пса Айлилю и Медб. Пусть приходят они торжественно за ним сами, чтобы увести с собой. Будут им угощение и напитки обильные, и они получат пса. Добро пожаловать!

Довольны остались коннахтские послы этим ответом. Тогда он отправился к пришедшим из Улада и сказал им:

– После долгих колебаний я принял решение отдать пса Конхобару. Да будет он горд этим! Пусть знатнейшие из уладов приходят за псом. Будут им дары и добрый прием от меня.

Довольны остались уладские послы.

Один и тот же день назначил Мак-Дато и уладам и коннахтам, чтобы пришли за псом. И никто не пропустил этого дня. Воины двух королевств Ирландии явились в одно время к воротам замка Мак-Дато. Он сам вышел навстречу и приветствовал их.

– Хоть и не вполне я приготовился к приему, – сказал он, – добро пожаловать! Заходите во двор замка.

Они все вошли в замок: в одной половине его расположились коннахты, в другой – улады. Немал был поистине этот дом. Семь ворот было в нем, и между каждыми двумя воротами было по пятидесяти полатей. Но неласковы были лица сошедшихся на пир: между многими из них бывали уже схватки раньше. Со времен за триста лет до рождества Христова шла распря между уладамн и коннахтами.

Для гостей был заколот кабан Мак-Дато, который семь лет кормился молоком шестидесяти коров. Видно, ядом вскормили его, ибо великое побоище между мужами Ирландии произошло из-за него.

Итак, подали им кабана, обложенного кругом сорока быками, не считая всякой другой снеди кроме того. Сам Мак-Дато распоряжался пиршеством.

– Даю слово, – сказал он, – других таких быков и кабанов не найти во всем Лагепе. Если всего этого вам окажется сегодня мало, то завтра мы заколем для вас еще новых.

– Добрый кабан, – сказал Конхобар.

– Поистине добрый, – сказал Айлиль. – Но кто будет его делить, о Конхобар?

– Чего проще! – воскликнул Брикрен [359]359
  Брикрен – известный пересмешник и сеятель раздоров, Терсит уладского цикла.


[Закрыть], сын Карбада, со своего верхнего ложа [360]360
  …со своего верхнего ложа. – Полати (ложа) в этом доме шли вокруг стен в два яруса.


[Закрыть]. – Раз здесь собрались славнейшие воины Ирландии, то, конечно, каждый должен получить долю по своим подвигам и победам. Ведь каждый нанес уже не один удар кому-нибудь по носу.

– Пусть будет так, – сказал Айлиль.

– Прекрасно, – сказал Конхобар. – Тут у нас немало молодцов, погулявших на рубеже.

– Нынче вечером они тебе очень пригодятся, о Конхобар! – воскликнул Сенлайх Арад из тростниковой заросли Конолад, что в Коннахте. – Не раз оставляли они в моих руках жирных коров, когда я угонял их скот на дороге в тростники Дедаха.

– Ты оставил у нас быка пожирнее, – отвечали ему улады, – своего брата Круахнена, сына Руадлома, с холмов Конолада.

– Лучше того было, – сказал Лугайд, сын Курои, – когда вы оставили в руках у Эхбела, сына Дедада, в Темре Тростниковой, вашего Лота Великого, сына Фергуса, сына Лете.

– А что, если я напомню вам, как убил я Конганкнеса, сына Дедада, сняв с него голову?

Долго бесчестили они так друг друга, пока из всех мужей Ирландии не выдвинулся один, Кет, сын Матаха из Коннахта. Он поднял свое оружие выше всех других. Взяв в руку нож, он подсел к кабану.

– Пусть найдется, – воскликнул он, – средь мужей Ирландии тот, кто посмеет оспаривать у меня право делить кабана!

Погрузились в молчание улады.

– Эй, Лойгайре! – сказал Конхобар.

Лойгайре поднялся и воскликнул:

– Не бывать тому, чтобы Кет делил кабана перед нашим лицом!

– Погоди, Лойгайре, – отвечал Кет. – Я тебе кое-что скажу. У вас, уладов, есть обычай, что каждый юноша, получив оружие, должен испробовать его в первый раз на нашей меже. Пошел и ты к нашему рубежу, и мы встретились там. Пришлось тебе на меже оставить и колесницу и коней, а самому спасаться, получив рану копьем. Не тебе подступать к кабану!

И Лойгайре сел на свое место.

– Н, бывать тому, – воскликнул другой прекрасный, рослый воин из уладов, вставая со своего ложа, – чтобы Кет делил кабана перед нашим лицом!

– Что это за воин? – спросил Кет.

– Лучший, чем ты, – был ему ответ. – Это Ангус, сын Руки в Беде, из Улада.

– А почему прозвали твоего отца Рукой в Беде? – спросил Кет.

– Почему же?

– Мне то известно, – сказал Кет. – Однажды выехал я на уладов. Пошла кутерьма. Все сбежались, в том числе и твой отец. Он метнул громадное копье в меня. Я подхватил его и пустил в него обратно; копье отшибло ему одну руку так, что она упала на землю. Не его сыну спорить со мной.

И Ангус сел на свое место.

– Выходите дальше, – сказал Кет, – или я примусь делить кабана.

– Не бывать тому, чтобы Кет делил кабана перед нашим лицом! – сказал другой прекрасный, видный воин из уладов.

– Что это за воин? – спросил Кет.

– Эоган, сын Дуртахта. – сказали ему, – король Ферманага.

– Я тебя однажды уже встречал, – сказал Кет.

– Где же это было? – спросил тот.

– Это было перед твоим домом, когда я угонял твой скот. Поднялся крик кругом, и ты прибежал на него. Ты метнул в меня копье, которое я отразил щитом. Затем я поднял его и пустил в тебя: оно попало тебе в голову и выбило глаз. Все мужи Ирландии видят, каков ты, одноглазый. Это я выбил тебе другой глаз.

И Эоган сел на свое место.

– Эй, улады. – крикнул Кет, – выходите дальше!

– Не будешь ты делить кабана! – крикнул Мунремур, сын Гергена.

– Уж не Мунремур ли это? – спросил Кет. – Так знай же, Мунремур, что я, наконец, уплатил тебе долг. Не прошло и половины дня с того часа, как я снял голову с троих людей, и один из них – твой старший сын.

И Мунремур сел на свое место.

– Выходите дальше! – вскричал Кет.

– Выходим! – сказал Менд, сын Салхолкана.

– Это кто такой? – спросил Кет.

– Менд, – отвечали ему.

– Эге, – воскликнул Кет, – все славные имена выступают против меня! Ведь через меня твой отец получил свое прозвище. Я отрубил ему мечом пятку, и он спасся от меня, прыгая на одной ноге. Сыну ли Одноногого спорить со мной?

Тот сел на свое место.

– Выходите дальше! – крикнул Кет.

– Выходим! – воскликнул громадный седой воин из уладов, страшный на вид.

– Кто это? – спросил Кет.

– Кельтхайр, сын Утехайра, – отвечали ему.

– Погоди немного, Кельтхайр, прежде чем сокрушать меня, – сказал Кет. – Случилось однажды, что я подкрался к твоему дому. Поднялся крик кругом. Все сбежались, и ты в том числе. Но это плохо для тебя кончилось. Ты метнул в меня копье. Я тоже метнул копье в тебя, и оно пронзило тебе ляжку и ранило чуть повыше. С тех пор болит твоя рана, и нe было у тебя больше ни сыновей, ни дочерей. И ты хочешь состязаться со мной?

Кельтхайр сел на свое место.

– Выходите дальше! – крикнул Кет.

– Изволь! – заявил Кускрайд Заика из Махи, сын Конхобара.

– Это кто такой? – спросил Кет.

– Это Кускрайд, – отвечали ему. – Поистине лицо у него королевское.

– Невежлив ты, что не узнаешь меня, – сказал юноша.

– Ладно, – ответил Кет. – Первый свой боевой выезд, юноша, ты совершил против нас. На рубеже мы встретились с тобой. Ты оставил там треть людей, что были с тобой, и сам, помнится, ушел с дротиком в горле. Потому-то и не можешь ты вымолвить слова как следует, ибо мой удар порвал тебе связки в горле. С тех пор и зовут тебя Кускрайд Заика.

И так, одного за другим, обесчестил Кет всех воинов Улада.

В то время как он, с ножом в руке, уже готов был приняться за кабана, все увидели Конала Победоносного, входящего в дом. Одним прыжком очутился он среди собравшихся. Великим приветом встретили его улады. Сам Конхобар снял венец со своей головы и взмахнул им.

– Хотел бы и я получить свою долю! – воскликнул Конал. – Кто производит дележ?

– Пришлось уступить тому, кто делит сейчас, – сказал Конхобар, – Кету, сыну Матаха.

– Правда ли, – воскликнул Конал, – что ты, Кет, делишь кабана?

Запел Кет:

 
– Привет тебе, Конал! Сердце из камня!
Дикое пламя! Сверканье кристалла!
Ярая кровь кипит в груди героя,
Покрытого ранами, победоносного!
Ты можешь, сын Финдхойм [361]361
  Финдхойм – сестра Конхобара. Здесь опять – именование по матери, а не по отцу.


[Закрыть], состязаться со мной!
 

В ответ запел Конал:

 
 Привет тебе, Кет, первенец Матаха!
Облик героя! Сердце из кристалла!
Лебединые перья! Воитель в битве!
Бурное море! Ярый бык прекрасный!
Все увидят, как мы сойдемся,
Все увидят, как разойдемся.
Пастух о битве нашей расскажет,
И простой работник не раз о ней вспомнит.
Выходят герои на схватку львиную.
Кто кого нынче в этом доме повалит?
 

– Эй, отойди от кабана! – воскликнул Конал.

– А у тебя какое право на него? – спросил Кет.

– У тебя есть право вызвать меня на поединок, – сказал Конал. – Я готов сразиться с тобой, Кет! Клянусь клятвой моего народа, с тех пор как я взял копье в свою руку, не проходило дня, чтобы я не убил хоть одного из коннахтов, не проходило ночи, чтобы я не сделал набега на землю их, и ни разу не спал я, не подложив под колено головы коннахта.

– Это правда, – сказал Кет. – Ты лучший боец, чем я. Будь Анлуан здесь, он вызвал бы тебя на единоборство. Жаль, что его нет в доме.

– Он здесь, вот он! – воскликнул Конал, вынимая голову Анлуана из-за своего пояса.

И он метнул ее в грудь Кета с такой силой, что у того кровь хлынула горлом. Отступил Кет от кабана, и Конал занял его место.

– Пусть поспорят теперь со мной! – воскликнул он.

Ни один из воинов Коннахта не дерзнул выступить против него. Но улады сомкнули вокруг него щиты наподобие большой бочки, ибо у плохих людей в этом доме был скверный обычай тайком поражать в спину.

Конал принялся делить кабана. Но прежде всего он сам впился зубами в его хвост. Девять человек нужно было, чтобы поднять этот хвост; и, однако же, Конал быстро съел его весь без остатка.

Коннахтам при дележе Конал дал лишь две передние ноги. Мала показалась им эта доля. Они вскочили с мест, улады тоже, и все набросились друг на друга. Началось такое побоище, что груда трупов посреди дома достигла высоты стен. Ручьи крови хлынули через порог.

Затем вся толпа ринулась наружу. С великим криком стали они там резаться. Поток крови, лившейся во дворе, мог бы привести в движение мельницу. Все избивали друг друга. Фергус вырвал дуб, росший посреди двора, вместе с корнями, и вымел им врагов за ограду двора. Побоище продолжалось за воротами.

Тогда вышел наружу Мак-Дато, держа рукой своего пса. Он спустил его, чтобы посмотреть, чью сторону примет пес своим песьим разумом. Пес принял сторону уладов и накинулся вместе с ними на коннахтов, которые, вконец разбитые, обратились в бегство.

Рассказывают, что на Полях Айльбе, через которые отступали Айлиль и Медб, пес вцепился зубами в дышло их колесницы. Тогда Ферлога, возница Айлиля и Медб, так хватил его мечом по шее, что туловище его отвалилось; голова же осталась вцепившейся зубами в дышло. Оттого-то, по имени пса Айльбе, и прозвали это место Полями Айльбе.

Однажды, когда Конхобар вместе со своими самыми знатными воинами находился в Эмайн-Махе, случилось вот что. Налетели на окрестные поля птицы неведомой породы и стали пожирать все плоды, злаки, траву, всю зелень до самого корня, так что остались после них лишь сухая земля да голые камни. Великая печаль охватила уладов при виде того, как погибает от этих птиц все пропитание их. И они решили снарядить девять колесниц, запрягши в них самых быстрых коней, какие только были в Уладе, чтобы пуститься в охоту на птиц. Выехал на охоту и сам Конхобар, и сестра его Дехтире с ним; она в ту пору была уже взрослой девушкой и служила ему возницей. Выехали также и другие герои и возницы уладов, в том числе Брикрен, сын Карбада.

Тогда птицы, улетая от них, устремились в сторону горы Фуат и равнины Муртемне, к Эдман, к равнине Брега. Прекрасна была стая, улетевшая от уладов. Во главе ее как вожак неслась большая птица, величайшая, прекраснейшая в мире. Девятью двадцать было число всех птиц: они разделялись на пары, каждая из которых была соединена цепочкой из светлого золота. Двадцать же птиц прекрасной раскраски летели впереди других при каждой переправе, и каждая пара их была соединена цепочкой из красного золота.

Затем птицы исчезли из глаз уладов, и никто не знал, куда они девались, кроме трех птиц, которые полетели на юг. Улады устремились вслед за ними, но тут настигла их ночь, так что и эти три птицы скрылись от них.

– Распряжем наших коней и поставим вместе колесницы, – сказал Конхобар. – Пусть кто-нибудь пойдет на разведку, поискать, не найдется ли какого-нибудь жилья или пристанища для нас на эту ночь.

Пошли Конал Победоносный и Брикрен на разведку. Недолго пришлось им бродить: вскоре заметили они одиноко стоящий дом, не очень большой, с виду недавно построенный и крытый белыми птичьими перьями. Он был внутри вовсе не отделай и ничем не убран; не было в нем даже полатей и одеял. Только задний угол был приспособлен под кухню. Не было видно в доме никаких ценных вещей и даже ничего съестного. Двое хозяев, муж и жена, сидевшие в доме, ласково приветствовали вошедших.

Конал Победоносный и Брикрен вернулись к Конхобару и другим уладам и рассказали им все, что видели и разузнали.

– Какая польза нам идти в этот дом? Нет там ничего путного, даже пищи никакой. Да и мал он, чтобы приютить нас всех.

Всё же улады решили направиться в этот дом. Они вошли в него все, сколько их было, поместились в нем со всеми своими конями и колесницами, и оказалось, что все это заняло очень мало места в доме. И они нашли там вдоволь пищи и одеял, всякого удобства и приятности; никогда еще не случалось им лучше проводить ночь.

После того как они с удобством там расположились, они увидели в дверях мужа, с виду юного, необычайно высокого роста, с прекраснейшим в мире лицом. Он сказал им:

– Если вы считаете, что уже пришло время для ужина, то он будет вам сейчас подан. Ибо то, что вы ели раньше, было только закуской.

– Время как раз подходящее, – ответил Брикрен.

И тогда им были поданы всякие кушанья и напитки, по вкусу и желанию каждого, после чего они, насытившись, захмелели и развеселились.

Тогда тот же муж им сказал:

– Моя жена лежит сейчас в соседней комнате и мучится, рожая. Хорошо было бы, если б эта девушки с белой грудью, что с вами, пошла помочь ей.

– Пусть идет, – сказал Конхобар.

Дехтире вошла в комнату, где рожала женщина. Вскоре та произвела на свет мальчика. В это же самое время статная кобыла, что была при доме, принесла двух жеребят, и юный муж подарил младенцу этих жеребят на зубок.

Когда улады утром проснулись, не было больше ни дома, ни хозяев, ни птиц, а одна лишь пустая равнина вокруг них. И они вернулись в великую Эмайн-Маху, захватив с собой новорожденного мальчика, кобылу и двух жеребят, которые остались подле них. Мальчик воспитывался при Дехтире, пока не подрос и не стал юношей. Тогда напала на него болезнь, и он от нее умер. Сильно оплакивали его все в Эмайн-Махе.

Больше всех печалилась Дехтире о смерти своего приемного сына. Три дня она ничего не ела и не пила. Затем, после такой тяжкой скорби, ею овладела сильнейшая жажда. Подали ей чашку с питьем. Когда она поднесла ее к губам, ей показалось, что какой-то крошечный зверек хочет прыгнуть ей в рот из чашки. Она дунула, чтобы отогнать его. Посмотрели все: никакого зверька не было больше видно. Снова подали ей чашку, чтобы она глотнула. И в то время, как она пила, зверек проскользнул ей в рот и пробрался внутрь ее.

Тотчас же она впала в сон, длившийся до следующего дня. Во сне ей предстал некий муж и возвестил, что ныне она зачала от него.

– Это я создал птиц, – сказал он ей. – Я побудил вас гнаться за птицами до того места, где я создал дом, приютивший вас. Я создал и женщину, мучившуюся родами; я же принял облик мальчика, который там родился, и меня воспитала ты; это меня оплакивали в Эмайн-Махе, когда мальчик умер. Но теперь я снова вернулся, проникнув в твое тело в виде маленького зверька, который был в питье. Я – Луг Длинной Руки, сын Этлена, и от меня родится сын, ныне заключенный в тебе. Сетанта будет имя его.

После этого Дехтире забеременела. Пошли от этого меж уладов споры и ссоры, ибо никто не мог понять, от кого зачала она. Говорили даже, что виновник этого – сам Конхобар; ибо она часто спала возле него, так как он был к ней очень привязан.

После этого к Дехтире посватался Суалтам, сын Ройга. И Конхобар отдал ему сестру в жены. Она очень стыдилась взойти на его ложе, будучи уже беременной. Она подошла к столбу, оперлась на него плечом и стала бить себя по спине и бедрам, пока – как ей показалось – не освободилась от плода. И сразу же она обрела вновь свою девственность.

После этого она взошла на ложе Суалтама и родила ему сына. Величиной с трехлетнего ребенка был младенец. Приемным отцом его стал Кулан-Кузнец. Сетантой назвали мальчика, и имя это он носил до тех пор, пока не убил пса Кулана и не отслужил ему за это: с той поры стали звать его Кухулином.