Текст книги "Черепашки-ниндзя против Разрушителя"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

  Девушка просто благоговела перед всем, что имело отношение к ХХ веку, а потому умышленно наполняла свою речь присказками и поговорками, которые употребляли люди прошлого. Но, не всегда понимая смысл и значение того, о чем она сама говорила, девушка допускала забавные ошибки, о которых, впрочем, даже и не догадывалась.

  В этот момент машина ее съехала со скоростной трассы и стала двигаться по узким улочкам центра города. Лили была настолько рассержена неудачной книгой, что не заметила поблескивания зеркала перископа, который торчал из травы посреди газона, расположенного напротив небольшого летнего кафе.

  Рядом с перископом из-под земли выехала блестящая металлическая труба с закрепленными сверху вращающимися форсунками, из которых под огромным давлением стали вырываться струи разноцветной краски. Благодаря вращающимся по заданной программе форсункам, краска тут же превратила машину из черно-белого полицейского автомобиля с номером на борту, в чудовищное подобие гигантской черепахи с зеленым в желтые прожилки панцирем.

  Взбешенная девушка дала полный газ, но было уже поздно.

–   Кэтти! Куда же ты смотрела? Черт побери! – закричала разозленная девушка.

–   Автомобиль находится на ручном управлении! Автомобиль находится на ручном управлении! Автомобиль находится на ручном управлении! – бесстрастным голосом ответил бортовой компьютер, давая девушке понять, что ей не следовало заниматься глупостями и обижать недоверием умную машину.

–   Ладно, заткнись! – прикрикнула девушка и затормозила на площадке возле полицейского участка.

  Она мигом выскочила из машины и оглядела ее со всех сторон.

–   О, боже! – плечи Лили передернулись от отвращения.

  То, во что превратился ее автомобиль было даже хуже, чем она могла предположить.

–   Все, хватит! – воскликнула девушка, решительным шагом входя в помещение полицейского участка. – Мне надоели идиотские выходки этих подземных волосатых крыс. Надо принимать решительные действия.

  Лили еще девочкой-подростком обнаружила в себе женскую силу, и хотя красавицей назвать ее было нельзя, мужчины, которые окружали ее, были к ней явно неравнодушны. Даже идиотская форма полицейских – черные ботфорты и черное галифе, стянутый портупеей китель с невообразимым количеством блестящих серебристых жестянок на груди, рукавах и даже спине – не могла повредить привлекательности девушки.

  Сказать, что Лили себя любила, значило бы ничего не сказать. Девушка была просто уверена в своей неотразимости. А где еще женщина может покрасоваться, как не в полицейском участке?

  Даже преступники, хулиганы, нарушители скорости и мелкие воришки, рвущие цветы у здания парламента, которые никак не хотели подчиняться приказам роботов-полицейских, не могли устоять перед прелестным сиянием глаз лейтенанта Хейли и беспрекословно следовали всем ее указаниям.

  Но на этот раз, к удивлению, никто не повернулся на ее громкие слова.

–   Ш-ш... – только послышалось шипение со всех сторон.

  Лили возмущенно вскинула глаза и увидела, что весь личный состав полицейского участка собрался перед огромным экраном.

  И только тут девушка вспомнила, глянув на световое табло, что через минуту должна начаться прямая трансляция из зала, где будет заседать комиссия по проверке на абсолют размороженного, как называли первого кандидата на освобождение из криогенной тюрьмы ее друзья-полицейские.

  Повсюду в зале были видны черные кители с серебристыми наплечниками-крылышками – отличительный признак полицейских срочной линии. Среди мужских стрижек ежиком и тяжелых подбородков, Лили выглядела розой в лягушатнике. Ее длинные каштановые волосы могли свести с ума кого угодно. И попробовал бы кто сказать, что она тут не к месту: именно на этот случай Лили Хейли изучила по старым видеокассетам искусство восточных единоборств.

  Наконец все мониторы под разными углами зрения показали зал заседаний. Полукруглый амфитеатр напомнил Лили старые голливудские фильмы про римских гладиаторов. Разница была лишь в том, что зрители отделялись от зрелища объективами видеокамер.

  Зал заседаний был покрыт стеклянным куполом, и лишь мощные динамики доносили до наблюдавших диалог членов комиссии и человека, которого общество решалось выпустить на поруки.

  Лили с любопытством наблюдала, как инженеры включили системы оживления. Видеокамера приблизила обнаженное тело в барокамере. От быстрого повышения температуры лед растаял и превратился в облако пара. Мокрое тело утратило твердость льда. Ледяная корка искрошилась. Кровь внутри человека проснулась и начала привычное движение по венам и артериям. Сердечные сокращения, ускоряясь, набрали физиологический ритм.

  Из барокамеры откачали криоген и наполнили ее кислородной смесью. Человек чихнул, проснулся и сел, оторопело озираясь, потом ощупал свое тело и попытался встать.

  Полицейские, плотной стеной окружившие экран, заворчали за спиной у девушки. В глубине души Лили понимала, вид голого мужчины – не для глаз юной девушки, но попробовал бы кто об этом сейчас заикнуться.

–   Лили! – окликнул ее кто-то с соседнего кресла. – Ты не находишь, что его волосатые ноги отвратительны!

–   Не более, чем твое идиотское галифе! – с ехидством отрезала Лили.

  Но надменный пронзительный взгляд узких черных глаз размороженного ей действительно не понравился.

  Давние времена, из которых пришел к ним размороженный преступник, в воображении девушки были окутаны тайной и романтикой.

  То, что начиналось сейчас, было совершенно неинтересным. Старый-престарый устав, принятый еще тогда, когда Лили не было на свете, четко определял, что и как должен отвечать человек, чтобы приобрести код личности и соответствовать статусу «гражданин-абсолют».

  Лили также в свое время прошла эту дурацкую процедуру: члены комиссии не сводили глаз с ее стройных ножек.

Глава 3. Замороженное сознание

  Сознание возвращалось с трудом. Мозг, на миг вырвавшийся из небытия, с удивлением обнаружил полное отсутствие тела. Существовать вне привычной оболочке было странно и интересно. Мозг прислушивался к ощущениям.

  Казалось, что вокруг – вселенская пустота. Чуть-чуть позднее пришло ощущение скованности и неудобного положения. Мозг заворочался, как зверь в чужой тесной берлоге, и человек окончательно проснулся.

  Вначале не было ничего. Потом возникло чувство беспомощности, подобное тому, какое мучает человека, провалившегося в полынью...

  Женщина у окна, перебирающая нотные листы, ветер треплет гардины, персиковая ветвь стучит по подоконнику, мохнатые бело-розовые грозди цветов с дурманящим запахом, солнце отражается в черном лаке поднятой крышки рояля...

  Воспоминания были реалистичными, но совершенно чужими...

  Мужчина средних лет в длиннополом плаще и шляпе с обвисшими краями крадется вдоль решетчатой ограды коттеджа. На втором этаже угадывается свет включенного телевизора.

  Дождь заглушает скрежет подбираемого ключа из тяжелой связки. Внезапно из темноты сада бросается маленькая тварь. Тигровый бульдог в броске впивается пришельцу в горло, и оба катятся по дороге, а гравий шуршит.

  Это видение понравилось больше.

  Потом что-то сломалось, как в детском кинопроекторе. Пришло ощущение холода. Тело стало ломким и хрупким, как ледок на осенней лужице. Но тут ослепила вспышка молнии, ударила снова...

  В глубоком и туманном прошлом наверняка существовал мир совсем не похожий на тот, в котором мозг ощущал себя теперь.

  Здесь не было ничего кроме ватной тишины и напряженного покоя. Здесь не было ни культуры, ни промышленности, ничего что придавало бы смысл понятию «цивилизация».

  Были только смутные и скудные зачатки знаний о «государстве», «нации».

  Мозг запутался в неразрешимой дилемме и впал в смутное беспамятство.

  Но тревожные тени и во сне беспокоили человека. Лицо искажала то гримаса гнева, то недоумение и обида.

  Лоб не раз наморщился, сдвинулись угрюмо брови. Изо рта время от времени вырывался крик боли, но все это – видение, не более, потому что тело находилось во льду, оно само превратилось в лед и могло разбиться на тысячи мелких осколков, как хрустальный бокал, нечаянно скинутый со стола.

  И так на протяжении многих лет.

  Тело сквозь лед казалось гипсовой куклой с нелепо разбросанными в стороны конечностями и неестественно вывернутой шеей.

  По идее создателей установки мозг, заключенный в замороженную плоть, тоже должен был заледенеть. Но задуманное порой не исполняется. Преступники, заключенные в прозрачные цилиндры, лишь извне выглядели ледяными куклами.

  Приборы отмечали отсутствие сердечного ритма, сжатые легкие не расправлялись. Осужденных можно было разбить как кусок стекла, но мозг умудрился уцелеть даже в таких необычных для него условиях.

  Если бы об этом знало общество, сколько бы звонков, какой шквал возмущенных писем обрушились бы на ученых: криогенная тюрьма – акт милосердия, твердили пресса, радио и телевидение. Но каким кошмаром на самом деле оказалось существование мозга, лишенного насильственным путем привычного функционирования.

  Общество, лозунгом и догмой которого стало милосердие, пусть невольно, придумало пытку, до которой не додумались бы все дьяволы вселенной. Нет ничего страшнее такого черно-белого кино: твою жизнь, расчленяя и произвольно тасуя события и факты, раз за разом прокручивают перед тобой. А ты бессилен даже умереть.

  Мозг пытался приспособиться к новым условиям, но это удалось лишь тем, кто и в реальности жил в отвлеченном мире, придуманном им же самим.

  Странные фантазии и невероятные видения уже при жизни отделяли творческие натуры от обычных людей. Но как ни странно, жертва, беспомощно скрючившаяся в ледяной колыбели, была связана с реальностью каждой клеткой, каждым нервом.

  И мозг бесился от сознания, что ничего нельзя изменить. А хотелось действовать, хотелось вздохнуть полной грудью. Тело было схвачено льдом и мозг, от нечего делать, возвращал события вспять. Когда это было? 10, 20, 70 лет назад? Все это не имело значения. Мозг в бездне безвременья нащупывал своего владельца и клещом вцеплялся в его «я».

Глава 4. Испытание на моральную зрелость

  Первое, что пришло Шредеру на ум: криогенная установка не сработала и его вытаскивают, чтобы прибегнуть к какой-нибудь менее современной казни.

  Даже люди за стеклом показались ему теми же самыми: мощные ребята в белых комбинезонах. Шредер лежал абсолютно голый на холодном металлическом столе. Кожа его посинела, челюсть колотилась в лихорадочном ознобе. Он с трудом сплюнул и выдрал из волос еще не растаявшую сосульку.

  Дверь барокамеры скользнула в сторону.

–   Привет, ребята! – с трудом прохрипел Шредер невозмутимым инженерам.

  Но ребята, не обращая никакого внимания на его слова, схватили Шредера, натянули на него какой-то белый балахон и швырнули в высокое металлическое кресло на колесиках.

–   Поосторожнее, герои! Не то я... – Шредер попытался напрячь мышцы, но за долгие годы, которые прошли без малейшего движения, они настолько ослабли, что почти не слушались его. Да и тело не успело еще прогреться окончательно.

  Руки Шредера автоматически пристегнулись к подлокотникам широкими металлическими наручниками. Точно так же защелкнулись и его ноги.

  Крепление было настолько прочное, что Шредер не мог и пальцами пошевелить.

–   Эй, я так не играю! – попытался пошутить сдавшийся Шредер.

  Ребята в белых комбинезонах зашушукались. Язык был явно английский, но с весьма заметным и совершенно незнакомым акцентом.

–   Меня что, похитили иностранные шпионы? – снова пошутил Шредер, пытаясь наладить контакт с окружающими его людьми.

  Ему никто не ответил – на него просто не обращали внимания.

–   Эй, вы что думаете, мне приятно болтать языком, когда рядом безмолвные статуи? – Шредер повертел головой и холодная дрожь пробежала по его телу: в помещении явно экономили на обогреве.

  Шредер попытался схватить зубами руку одного из инженеров, который занимался тем, что снимал с его висков металлические датчики-анализаторы. Человек тут же отдернул руку. Но короткого – на долю секунды – прикосновения к его коже хватило, чтобы вызвать дрожь: даже труп был бы теплее, чем этот истукан в белом комбинезоне.

  Шредер усмехнулся и почувствовал, как в груди его собирается тугой кулак – предзнаменование хорошей драки.

  Кисти его рук сжались, но тут сзади что-то заскрипело и задребезжало.

  Шредер попытался обернуться, однако это уже было не нужно. Кресло развернули на колесиках и быстро выкатили на середину какой-то идиотской арены. Здесь Шредер почувствовал себя в дурацкой роли человека в ящике, которого перед толпой зевак распиливает на части иллюзионист.

  Но вокруг никаких зрителей не было. Только широкие линзы объективов смотрели на него со всех сторон с холодным блеском.

  Потом в глубине помещения, сначала тонкой полоской, а затем ярким раструбом, вырос и засиял небесно-голубой свет.

  Шредер скептически усмехнулся. Скорее всего этот эффект задумывался для того, чтобы вызвать благоговейный трепет у него или у всех тех, кто мог оказаться на его месте.

  В самом центре комнаты восседала величественная фигура. И две, менее величественные, находились по бокам от нее.

  Над этой троицей через минуту засиял золотой ореол.

–   Святая троица! Черт бы меня побрал! – хохотнул Шредер.

  Видение приближалось, а если говорить точнее, приближался к нему он.

  Двое здоровенных детин продолжали катить его кресло. По мере приближения свет становился ярче. Наконец Шредера остановили напротив обыкновенной трибуны, на которой сидели три лысых старика.

–   Высочайшая комиссия по выпуску преступников на поруки имеет честь приветствовать мистера Шредера! – провозгласил тот из них, который сидел в центре.

  Шредер мог бы поклясться, что тот говорил не разжимая губ.

–   А что дальше? – буркнул Шредер, поеживаясь от озноба. – Хоть одеться дали бы, черти!

–   Штраф за употребление нецензурных выражений! – тут же пролепетал непорочно чистый голосок, и Шредер обернулся, чтобы взглянуть на его обладательницу.

  На стене висел блестящий металлический куб с решеткой для динамика и прорезью под ней. Из прорези тут же выехала какая-то бумажка.

  Шредер презрительно усмехнулся.

–   Мистер Шредер! – продолжал старческий скрипучий голос. – Если вы так начинаете жизнь в нашем обществе, вам придется достаточно сложно...

–   Что? Что ты сказал, старикан? – удивился Шредер и уставился на членов комиссии.

  Он никак не мог понять, кому же из троих принадлежал этот скрипучий голос. Железяка на столбе завела прежнее: – Штраф за употребление...

–   Да объясните мне, что тут к черту происходит! – взорвался продрогший и очень голодный Шредер, напрягшись всем телом, которое потихоньку начинало слушаться его, и с грохотом тряхнув железной тележкой.

–   Штраф за употребление... – снова раздался идиотский ласковый голос, но на него уже никто не обращал внимание.

–   Здесь происходит заседание высочайшей комиссии...

–   Это я уже слышал! – вспылил Шредер. – Но при чем здесь я?! И почему на мне эта чертова смирительная рубашка?!

–   Штраф за употребление... – из металлического ящика на стене выползла уже целая лента, напоминающая рулон туалетной бумаги.

–   Мистер Шредер, успокойтесь! Вам предстоит пройти экзамен на «абсолют». То есть мы обязаны выяснить, на сколько вы отличаетесь от животного, и пусть вас не смущает ваше одеяние, – один из стариков неопределенно развел руками. – И если вы с успехом выдержите экзамен, вам тут же выдадут нормальную одежду.

  Старик сделал знак и тут же один из истуканов показал сложенную стопкой одежду, которую он держал в руках.

  Шредер даже не успел заметить, откуда она взялась, как будто тот прятал ее в рукаве.

–   Ну ты прямо фокусник! – похвалил его Шредер. Но спорить на этот раз не стал.

–   А обувь? – неожиданно вспомнил он.

–   Это тоже не должно вас беспокоить, мистер Шредер! – снова услышал он старческий голос.

–   Ну, хорошо! – размороженный сдался. – Так ты что-то вякнул насчет того, что я зверь! -пока суть да дело, Шредер успел сориентироваться в обстановке и прокрутил в уме схему побега.

  Одежда и обувь были рядом, дверь выхода находилась слева от трибуны и ему оставалось лишь освободить руки и подобраться к этим старикам.

–   Место, год и время вашего рождения, – пробормотал старик.

–   Что? – огрызнулся Шредер, сделав вид, будто не расслышал.

–   Минус три пункта! – сухо констатировал старик. – Заторможенность реакции. Повторяю: год...

  Шредер не стал ожидать продолжения. Непонятно откуда в его голове постоянно крутилась одна странная фраза и в эту секунду он понял, что настало время ее произнести. Выпалив ее, он услышал, как с металлическим лязгом отлетели в сторону наручники и металлические кольца, державшие его ноги. Напрягшись всем телом, которое теперь беспрекословно подчинялось ему, он рванулся назад, каталка упала, но Шредер, вовремя сделав сальто назад, оказался на ногах.

  Двумя молниеносными ударами в спину, он тут же отключил двоих истуканов, которые с металлическим грохотом повалились на пол.

  Теперь на пути к свободе лежало лишь три метра пластикового покрытия и три старых трухлявых пня. Ближайшего старика он выдернул, как репу, схватил за запястье и потянул на себя. Позади что-то шлепнулось и ойкнуло.

  Старикан, который видно был самый любопытный, оторопело привстал с кресла, шевеля посиневшими от страха губами.

  Удар в челюсть тут же отнял у него дар речи, а заодно и любопытство. Краем глаза Шредер поглядел на ребят, которые валялись на полу. К его полному удивлению, они даже не шевелились.

–   Вот, черт! – прорычал Шредер, все больше и больше распаляясь.

–   Штраф за...

  Можно было в кульбите перескочить через третьего старика, но Шредер решил не отказывать себе в удовольствии. Он сделал два шага в сторону и оказался возле металлического ящика.

–   Я сейчас заткну твою глотку! – прокричал он в сетку динамика и, ухватившись обеими руками за ящик, резким движением отодрал его от стены. Послышался треск короткого замыкания, вспыхнули искры и потянуло дымком от горящей проводки. Шредер расхохотался, и в глазах его появился сумасшедший блеск.

  Одной рукой он схватил стопку одежды и пару ботинок, а другой ухватился за реденькую бородку старичка, который до сих пор сидел безо всякого движения. Шредер притянул к себе старческое морщинистое лицо, с превосходством посмотрел на него и отпустил на секунду. В удар кулака он вложил всю свою ненависть.

  Старичок всхлипнул и пытался прикрыться рукой. Шредер отбросил старика. Тот без стона распластался на полу и бессмысленно шипел, выпучив глаза:

–   Минус сорок пунктов, минус двести двадцать пунктов, минус человек – зверь!

  В старческой немощи проснулся неистовый протест.

–   Зверь?! – зарычал Шредер, скинув с себя белый балахон и быстро натягивая одежду. – Да, я зверь! – в восторге провопил он.

  Откуда-то, нарастая, слышался вой сирены. Шредер еще раз глянул на недвижных истуканов, но в сознании его зародилась полная уверенность, что это не те, с кем стоит терять время.

  Приближающийся глас полиции предупреждал – сейчас Шредеру придется иметь дело с вооруженными стражами порядка. Но злодей был уже возле дверей. Копам придется пошевелиться, чтобы не потерять надежду на встречу с ним. Он понимал: чтобы вся эта дурацкая комедия ни означала и где бы Шредер сейчас ни находился, самое время делать ноги.

  Дверь пропустила Шредера беспрепятственно, благожелательно напутствовав:

–   Желаю всегда и везде поддерживать статус «абсолюта»!

–   И тебе того же! – ответил Шредер, запуская в блестящее око видеокамеры металлическую тележку, и тут же нырнул в густые кусты.

  Еще некоторое время наружные видеокамеры отмечали шевеление листвы, но потом воцарилось полное спокойствие. Шредер будто растворился.

Глава 5. Мания повелителя

  Весь мир, который наблюдал за происходящим в зале заседания высочайшей комиссии, содрогнулся от ужаса и замер в оцепенении.

  И лишь один человек на планете равнодушно щелкнул кнопкой телевизора, переключившись на развлекательную программу.

–   Еще коктейль, мистер Мендер? – кротко проворковала невидимая прислуга, протягивая бокал с напитком.

  Стив Мендер лениво потянулся, хрустнул суставами. Рукав его шелкового халата, расшитого экзотическими мордочками зверюшек из мультфильмов, сполз, обнажив загорелую руку, на которой бугрились крепкие мускулы.

  Стив полюбовался на смазливую девицу, улыбающуюся во всю ширину огромного рта, обнажившую два ряда неестественно белых зубов. Она рассказывала зрителям пошлые анекдоты. Стив отстранил висящий в воздухе стакан:

–   Сейчас не время!

  Халат скользкой змеей сполз на пол, тут же сложившись вчетверо. Спальный гарнитур, дышащий тишиной и прохладой, сложился и убрался в стены; вместо кровати и пуфиков выдвинулись рабочее кресло и стол с шеренгой видеомониторов вдоль него.

  Стив затянул ремень короткой туники. Для своих шестидесяти лет мистер Стив Мендер выглядел очень неплохо, хотя это определение по отношению к нему было весьма и весьма относительно.

  Самому Мистеру Мендеру казалось, что он выглядит никак. Ему было смертельно скучно. В молодости он очень много работал, а еще больше воровал. Потом воровали другие. После того, как мир сошел с ума, и богатство само вползало в руки, Стив захотел и получил новую игрушку – власть. Но с годами все чаще и чаще приходило убеждение, что доставшееся ему наследство не стоит того, чтобы им обладали.

  Ведь тупая покорность толпы приедается так же, как и сладкий пирог на первое, второе и третье. Конечно, вначале, он был словно приподнят на крыльях собственного могущества. Затем он начал сомневаться, а так ли уж он доволен признанием тех, кого не ставил ни в грош? А после... и с этим «после» никогда не сравнится человеческая неистовая натура, злоба, ненависть. Все эти сказки о высоконравственном обществе, созданном благодаря чуткому руководству и непосредственным указаниям мистера Мендера, ему самому уже осточертели хуже оскомины.

  Ему, как глоток свежего воздуха, было необходимо разнообразие. Он пытался найти его повсюду, но не находил нигде. И тогда он понял, что ему нужно. Это было единственное средство избавиться от тоски. Мендер хотел попробовать на вкус убийство. Нет, ни несчастье, ни нелепый случай, когда кто-то утонул в высокой волне морского прибоя, либо погиб в автомобильной катастрофе.

  Ему нужно было убийство, которое он планировал ночами, о котором теперь мечтал каждый день. Но только вся нелепость ситуации заключалась в том, что в целом мире осуществить это было некому.

  Уже много лет Стив Мендер прекрасно знал, кого он хочет и должен убить. Трудность задачи заключалась в том, что он никак не мог найти человека, чьими руками он мог бы это сделать.

  И герой шоу, которое мистер Стив Мендер только что посмотрел на экране телевизора, вполне его устраивал. Оставался пустяк: найти Шредера в миллионном городе и заставить выучить текст, который непременно должна услышать жертва Мендера перед смертью.

  Этот текст Стив Мендер отшлифовал долгими вечерами, пока разномастная толпа жрала и пила за его здоровье.

  В эти слова Стив вложил все свое отвращение к жизни, которую прожил сам.

–   Так кто же все-таки первым подавился маслиной?

  Эти слова относились только к одному человеку в мире, и он единственный на всем белом свете мог их понять.

–   Так кто же все-таки первым подавился маслиной?

  Впервые в жизни Стив попробовал эту фразу на слух. Злая усмешка искривила его губы. Произнесенные вслух, слова эти имели не только частоту и тон, но так же и вкус. Вызванные ими ассоциации рождали во рту резкий вкус необычного, ни на что не похожего плода.

  Мендер был далеко не глуп и прекрасно понимал, что какой-нибудь заурядный психоаналитик попытался бы объяснить истоки его ненависти, которую он питал к близорукому студенту Моррисону, к этому смутному воспоминанию его далекой молодости, чувством необыкновенной неудовлетворенности собой, – в особенности если ты всегда и во всем привык иметь явный перевес над остальными.

  Но даже психоаналитику Мендер не признался бы, что вместе с Моррисоном уйдет чувство страшного стыда, которое усердным червем долгие годы точило основание его души.

  Произошло все это очень давно. Они тогда как раз заканчивали университетский курс, когда в их группу из другого штата перевелся хлипкий юноша с тонкими кистями и вечно сползающими на переносицу очками.

  Он всегда сидел в последнем ряду и отрешенно что-то записывал в толстую тетрадь, лишь время от времени обводя рассеянным взором аудиторию, равнодушно скользя глазами по лицу профессора.

  Над ним все подсмеивались и постоянно строили ему разные козни. Но Моррисон, казалось, не обращал на это никакого внимания. Стив – пышущий здоровьем и силой, высокий, красивый юноша – к Моррисону относился с плохо скрываемым презрением и большей частью вообще не замечал его.

  Все изменилось за один роковой вечер.

  Как и почему он и Моррисон оказались на одной вечеринке, Стив уже не мог вспомнить. Вероятно состоялась одна из случайных тусовок. Девушки, которые всегда старались казаться большими оригиналками, наверное и пригласили Моррисона для разнообразия. Вечеринка удалась так себе.

  Стив больше скучал, чем пил и танцевал. Кто-то из его друзей корчил из себя шута, другие выделывались друг перед другом, пытаясь доказать, что они большие интеллектуалы, чем все остальные.

  Девчонки, которые были чуть навеселе, как всегда шушукались и пронзительно визжали. Стиву было скучно. Он вышел на террасу. В этот поздний вечер невозможно было различить, кто курит в двух шагах от тебя.

  Стив щелкнул зажигалкой и при колеблющемся пламени рассмотрел дохляка Моррисона и светлую головку Мэри рядом с ним.

  Стив усмехнулся. Эта блондинка всегда отличалась странностями и не слылша красавицей, поэтому раньше он никогда на нее внимание не обращал. Но сейчас, встретив их вдвоем, он, сам не понимая почему, почувствовал легкое раздражение.

–   Привет! – Мендер бесцеремонно подошел к ним.

–   Привет! – эхом откликнулась девушка и Стив, сам не ожидая от себя такого, предложил им покататься на новеньком «форде», который недавно подарил ему отец.

  Мэри пожала плечами: Стив и в темноте почувствовал, как нахмурился Моррисон.

  Но Мендер потому и был капитаном футбольной студенческой команды, что умел всегда настоять на своем.

  Они поехали, разгоняя фарами ночной мрак. Остановились у мелководной речки как раз напротив одинокого фонаря, который высвечивал запрещающую купания надпись. Тут Стив и предложил искупаться.

  Он сразу же скинул одежду и бросился в воду, которая оказалась удивительно теплой после ночного холода. Мэри помедлила, запутавшись в мелочах дамского костюма.

–   Холодно! – пожаловалась девушка, пробуя воду пальцами ноги.

–   А ты ныряй сразу! – посоветовал Моррисон из машины.

  Тощий Моррисон остался в плавках. Стив отметил эту деталь разрезая воду мощными взмахами рук.

  Девушка же стала плескаться у берега, по-детски хлопая руками и ногами по воде. Эхо далеко разносило эти звуки.

  Мендер обернулся посмотреть, что делает на берегу Моррисон, и почувствовал как ноги теряют дно. Он и не предполагал, что в этой речушке могут быть омуты. И у него родилась коварная мысль подшутить над девушкой.

  Удерживаясь на поверхности воды при помощи ног, и руками призывно замахал девушке.

–   Эй, Мэри, крошка! Иди сюда. А то ты возле берега всю воду перемутила.

  Мэри охотно побрела на его голос, осторожно ступая по дну. И ничего страшного, ведь впереди призывно протягивал руки Стив Мендер, самый отличный парень из всех знакомых ей ребят. Оставалось сделать еще один шаг.

  Мэри поторопилась. И тут произошло что-то странное. Не понимая, она попыталась нащупать ногой несуществующее дно и ухнула в омут, скрывшись под водой. В первое мгновение Мэндер не понял, что произошло, потом он заволновался, стал озираться по сторонам, в панике ударяя по воде руками и ногами.

  Мэри не появлялась. Он нырнул. Мутная вода совсем не пропускала света. Стив почувствовал, что легкие разрываются из-за недостатка воздуха и вынырнул отфыркиваясь. Нырнул снова и снова мягкий ватный тампон душил его. Тело пронзила дрожь. Девушки не было.

–   Может, она под водой тихонько уплыла к берегу? – в надежде подумал Мендер.

  Он поплыл и через несколько метров стал на ноги. С трудом удерживая трясущиеся колени, побрел на берег.

  Моррисон что-то писал при свете фары, развалившись на траве.

–   А где Мэри? – выдохнул Мендер.

  Моррисон удивленно вскинул голову, видимо не совсем понимая, где он и какого черта тут околачивается это мокрый тип.

–   Где Мэри? – Стив затряс парня, ухватив его плечи. – Где она?

  Моррисон близоруко прищурил глаза.

–   Но она же с тобой купалась, – тихо и удивленно ответил он.

  Стив отпустил Моррисона. Обессилено сел на траву. Тут же жесткое переплетение травинок отпечаталось на теле, кожа зачесалась. Мендер заерзал. Мысли крутились туго, словно плохо смазанный механизм. Но одна наползала на него бесформенным черным пятном, заволакивая глаза: «Она утонула, но этот чудак не видел, что произошло и ничего не знает. Значит я могу спастись, если буду помалкивать! Ведь я же не виноват, не виноват. Я только хотел подшутить».

–   Наверное переплыла на тот берег! – Мендер попытался говорить так, чтобы его слова звучали легко и уверенно.

  Но это ему не удалось, голос дрогнул. Он сделал вид, что закашлялся, пряча лицо в ладонях.

  Полночи они кричали, звали девушку, но лишь легкая рябь на гладкой воде была ответом на их призывы.

–   О, черт! Она, наверное, одна ушла по шоссе! – Мэндер старался изо всех сил выглядеть злым: так было легче прятать свой страх.

–   Голая?! – в упор посмотрел на него Моррисон. Он казалось был также увлечен поисками Мэри, но теперь смотрел колюче и непримиримо. Глаза, его всегда блуждающие, теперь превратились в черные колкие булавки.

–   Значит заплыла так далеко, что не слышит нас. Наверное, она просто заблудилась! – Мендер начинал злиться на этого худого сопляка всерьез.

–   Мэри не умеет плавать! – все также непримиримо в упор глядел на него Моррисон.

–   Что ты имеешь в виду? – взъярился Мендер.

–   Ничего! – огрызнулся Моррисон, подхватил свою одежду и побрел прочь по обочине дороги.

  Его тетрадь так и осталась лежать на траве раскрытой. Стив машинально нагнулся и поднял... «За все в этой жизни надо платить: за любовь и ненависть, за доброту и предательство, за холод и огонь, за все нужно платить. Кому раньше, кому позднее, но всегда официант по имени совесть приносит счет и даже не ждет чаевых. Ты можешь выкручиваться и оправдываться, ты можешь даже подавиться маслиной, но унылый официант, говорящий по-английски будет смотреть на тебя в упор и требовать платы. Еще никому не удавалось увильнуть...»