Текст книги "Премьера убийства"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– А газовую систему тоже меняли?

– Да, – сказал Клем, не глядя на Аллейна. – Она новая.

– И две старые артистические уборные соединили вместе и создали так называемую «оранжерею»?

– Да.

– А вентиляция, таким образом, теперь появилась и в этой комнате?

– Да, – опечалился Клем. – Именно поэтому, я полагаю, Бен и использовал свой плащ…

– Если я правильно понимаю, то была сделана попытка ускорить ход событий, так? – мягко сказал суперинтендент. – Ну что ж, ежели так, то с вами все, мистер Смит. Скажите там людям, что мы выйдем к ним очень скоро, вот только закончим осмотр… Это недолго, уверяю вас. И еще, может быть, я вас попрошу подписать ваши показания, если вы не против…

Инспектор Фокс спрятал свой блокнотик и проводил удрученного Клема в коридор.

* * *

– Здесь и чертям тошно станет, что скажете, мистер Аллейн? – заметил инспектор Фокс. – Я оставлю дверь открытой, а то этот проклятый газ… Похоже, это чистое самоубийство, а?

Аллейн задумчиво потер висок пальцем, как это делают люди умные, но не очень решительные…

– Да, все говорит за самоубийство, – пробормотал он. – Но, учитывая все прочие обстоятельства, мы не можем принять эту версию как единственную. Его тут многие не любили – и это тоже важно… А помните случай в «Юпитере»? Вы тогда были?

– Нет, сэр! – отвечал сержант, отрывая глаза от своего блокнота. – Но ведь то было убийство, которое инсценировали под самоубийство, не так ли, сэр?

– Да, точно так. Однако в то время здание имело совсем другую планировку, и так называемая «оранжерея» раньше представляла собой две комнаты. Так вот, в тех комнатах был проведен газ, и в одной из них кран открыли, а огонь не зажгли. Газ, естественно, потек. В другой, смежной, комнате жертва легла прикорнуть и закурила, а через полчаса взлетела на воздух. Конечно, никто не спорит, бабенка была пьяна в дым, но ведь это вовсе не повод, чтобы отправлять людей прямым ходом на небеса… Нам тогда удалось найти следы грима и пару волосков на кране газовой трубы…

– Да, это было неосторожно со стороны убийцы, – кивнул сержант.

– Погодите. Театр надолго закрылся, года на три-четыре, а потом его принял мистер Пул. Переименовал, перестроил тут все внутри, так, чтобы ничего не напоминаю о случившемся… Странно, что это всего лишь вторая его постановка в этом театре.

– Возможно, прошлая история как-то повлияла на мозги этого шизика Беннингтона и привела его к мистическому самоубийству? – важно изрек Фокс.

– То есть некое наваждение? – вставил сержант.

– Не совсем, – величественно повел головой Фокс. – Но тем не менее нечто подобное, хоть и не столь примитивное… Знаете, Фред, актеры ведь такие суеверные люди. И если у этого господина были причины покончить с собой, он именно из суеверия прибег к такому способу…

– М-да, – протянул Аллейн, – и одновременно он мог насладиться перед смертью предвкушением… странно даже назвать так… ощущением того, что его самоубийство с помощью газа привлечет внимание полиции к его собратьям актерам, которые были с ним, прямо скажем, не в лучших отношениях… А тут еще подвернулась газовая плита. Прямо в гримерной…

– Вот именно, – подтвердил инспектор Фокс.

– Ничего не «вот именно»! – вдруг вспылил Аллейн. – Посмотрите, что произошло! Кларк Беннингтон решает покончить с собой – так почему же хоть предсмертной записки не оставить? А ведь для актера это было бы куда как характерно, правда? И потом, он травится газом, при этом создает смертельную угрозу для своего соседа за стенкой – кто там у нас? Перри Персифаль? Не правда ли, довольно гадкий способ уйти из жизни? Вам это не кажется странным?

– Но мы же еще не знаем всех обстоятельств… – закашлялся инспектор Фокс.

– Да! И это самое печальное! А ведь наверняка все лежит на поверхности, только мы пока не можем схватить это… Джибсон, вы что-нибудь обнаружили?

Сержант перелистал свой блокнотик и стал читать официальным голосом, как зачитывают сообщения о кончине главы государства:

– Итак, обнаружено: гардероб. Высокое зеркало. В буфете – парик, румяна, коробочка с надписью «Крем для носа», семь коробочек с гримом и закрытая коробка с порошком. На полке перед зеркалом лежит полотенце. На полотенце – поднос с шестью помадками грима. Рядом – бутылка со спиртным, наполовину пустая. Еще бутылочка, в ней то, что называют «жидкой пудрой». Одна коробочка с порошком перевернута. Похоже, все это собирались использовать в основном для припудривания…

– Интересное наблюдение, – скрывая улыбку, кивнул Аллейн и заглянул под полку. – Так, там ничего нет… Продолжайте.

– Слева от подноса – пачка с тремя сигаретами и открытая коробка с пятью десятками. Коробок спичек. Пепельница. Полотенце, измазанное в гриме. Фляжка с коньяком, полная примерно на одну шестую, и рюмочка, от которой тоже пахнет спиртным. На полу найден только просыпанный порошок и зола от сожженной бумаги. Судя по всему, бумагу спалили в печке. Первоначальный вид бумаги установить невозможно.

– Дальше! – поторопил Аллейн. – Мне не терпится узнать, прав ли я был…

Фокс и Джибсон удивленно уставились на начальство.

Аллейн помахал рукой:

– А, не обращайте на меня внимания. Я сегодня что-то какой-то не такой. Продолжайте же!

Аллейн вдруг присел на корточки и двумя пальцами приподнял плащ Беннингтона, все еще валявшийся на полу.

– Странно, – заметил он. – Тут тоже все обсыпано этим порошком. Интересно, а где висел плащ до того, как оказался на полу? Наверное, вот на этой дверной вешалке? Надо уточнить у костюмера. Нам понадобится Бейли. И Томпсон! Дьявол! Здесь чертова уйма работы для эксперта-химика…

– Я сейчас позвоню в Скотленд-ярд, – успокоил шефа Фокс и вышел.

Аллейн вытащил из кармана лупу, подышал на стекло, протер и стал рассматривать краны на газовой плите.

– Я вижу отчетливые отпечатки, – забормотал он. – Можно сверить с пальцами Беннингтона. И тут же крупицы того самого порошка…

– Порошок тут, кажись, просто сеяли почем зря! – предположил Джибсон.

– Очень может быть. Но мы не можем продвинуться дальше ни на шаг, пока фотограф и эксперт не сделают свое дело. Вы закончили с протоколом, Джибсон?

– Да. Остались только карманы убитого. Там ничего интересного – старый абонемент на ипподром, чековая книжка, ну и тому подобное. На теле, кстати, тоже ничего не обнаружено. Только нижняя сорочка и кальсоны.

– Ну тогда пошли отсюда. Я уже наглотался этого газа до тошноты.

Выходя, Аллейн вдруг остановился в дверях.

– Нет, хотите режьте меня, хотите жгите, но я не верю, что это был несчастный случай, – сказал суперинтендент, глядя на Джибсона. – Ладно… Пойдем встретимся с экспертами.

* * *

После супа, приготовленного Джейко, всем стало гораздо лучше. Правда, Дорси недовольно заметил, что суп приправлен какими-то подозрительными специями.

Возможно, именно этот насыщенный калориями и загадочными пряностями суп вызвал у Мартины прилив сентиментальности. Хотя не исключено, что она просто устала и перенапряглась. Как бы то ни было, после еды Мартина впервые обдумала произошедшее и поняла, что в принципе никого смерть Беннингтона сильно не опечалила… Боже мой, как же он был одинок, мелькнуло у нее в голове, и на глаза навернулись слезы. Ведь он и при жизни не чувствовал ничьей заботы, а тут вот умер, и снова всем все равно. Какая печальная судьба…

Мартина была просто потрясена, когда эти ее мысли вслух и совершенно не стесняясь повторила сама Элен Гамильтон. С невеселой усмешкой, не глядя в лицо Мартине, жена покойного потрепала ее по плечу:

– Милая девочка, не надо пытаться почувствовать то, чего ты не чувствуешь… Я вот давно уже не пробую, даже на сцене во мне больше эмоций, чем сейчас. Я не любила Бена – что кривить душой? Не будем разыгрывать еще один спектакль после премьеры. Просто мы все устали и… скажем так, неприятно удивлены. Не более того. Не стоит утруждать себя надуманными чувствами – их нет…

– Но я любила его! – вмешалась Гая Гейнсфорд, и Дорси нежно сжал ее руку, успокаивая…

– Неужели? – прищурилась Элен. – Ну наверное, раз уж ты так говоришь теперь… Но тогда лучше скрой свое глубокое горе, поскольку твои страдания никто из нас просто не способен оценить по достоинству.

– Ну почему же, Элли? – устало спросил Пул.

Элен протянула руку и (вот это да! – подумала Мартина) погладила Адама Пула по голове.

– Дорогой мой, я так устала, что нет нужды говорить о чувствах. Так что я говорю проще – именно так, как есть… Может быть, я дурная женщина, мелкая, неспособная на высокую трагедию… Может быть. Во всяком случае, если я и способна на какие-нибудь чувства, то только не на любовь. Увольте.

– Ну что ж, – вежливо сказал Джейко, – твои сценические страсти, вероятно, заменяют то, что обыкновенно называют любовью.

Элен раздраженно тряхнула головой.

– Все, что я хочу сказать, это просто практические вещи. Предлагаю не думать о трауре и подобных глупостях, а пораскинуть мозгами, что нам теперь делать. А ты что скажешь, Адам? О чем нам следует подумать в первую очередь?

Адам Пул сел поодаль, Резерфорд рухнул в глубокое кресло в углу и заговорил:

– Полиция опрашивала Клема в… – Резерфорд осекся. – Короче, они его опрашивали. Там два обычных дурня из Ярда. Сержант считает, что я ничем не могу быть им больше полезен и что им все уже ясно. Так что зачем нам вообще напрягаться, Элли? Зачем разводить мелодраму?

– Нам нужно просто обсудить ситуацию, – заметил Пул. – Именно это и имела в виду Элен, и я с ней согласен.

– Какую такую ситуацию? Для нас? Для Бена? Она ясна, как пробка. Он наглотался сильного анестетика, видимо взамен привычного ему бренди, и отбросил сандалии. Для человека, решившего свести счеты с жизнью, он действовал вполне разумно.

– Ох, не надо этого, – простонала Гая. – Не надо грубостей…

Доктор Резерфорд смерил ее взглядом от прелестного личика до прелестных ножек и обратно, но явно не нашел ничего привлекательного для себя. Он скривился и готов был уже выдать какую-нибудь гадость, как Перри Персифаль осторожно откашлялся, а Адам Пул резко бросил:

– Послушай, Джон, я все-таки попрошу тебя никого из нас не задевать!

Гая Гейнсфорд провыла с рыданиями в голосе:

– В конце концов, он был моим дядей, неужели нельзя уважать мои чувства?

– Кому дядя, кому нет, – сказал Резерфорд, – а вам, милочка, лучше всего хорошенько выплакаться. Говорят, со слезами и мочой из организма дурь выходит… И кроме того, ваш дядюшка сыграл с вами прескверную шутку. Вы же сами это прекрасно понимали. Ну ладно, не стану засорять логикой ваши еще не покрытые морщинами мозги. Может вступать хор. Я немею.

– Хорошо бы ты онемел надолго, – заметил Пул. – Итак, Элли, если хочешь знать мое мнение, то Бен избрал этот путь… этот путь в мир иной по нескольким причинам. Ты ведь хочешь, чтобы я говорил все как есть, и я намерен…

– Да-да, – несколько смешалась Элен Гамильтон, – но только не надо…

Мартина видела, как Элен и Адам смотрят друг другу в глаза, и поймала еле заметное движение – Адам покачал головой…

– Итак, говори все как есть, – постановила Элен, глубоко вздохнув.

– Ну так вот, все мы знаем, что весь прошлый год Бен, и без того не слишком веселый человек, пребывал в депрессии. Мы знаем, что его дурные привычки подтачивали его здоровье, его личность и его актерский талант. Думаю, он и сам это отлично понимал. Он был несчастный человек, которому оставалось только с тоской вспоминать прошлое. Мы все видели, что сегодня на премьере он выкидывал такие штучки, которые актеру такого калибра просто неприличны…

Перри Персифаль встрепенулся:

– И я бы хотел добавить, что… – и тут же стушевался, пробормотав: – О мертвых ничего, кроме хорошего…

– Таким образом, мы все знали, что Бен хронически неустойчив и депрессия стала его второй натурой. Я уверен, рано или поздно он все равно сделал бы это. Но мне очень жаль Это трагедия. Бог ему судья, но Бен много страдал. Не знаю, согласитесь ли вы со мною…

– Все это очень убедительно, – усмехнулся Дорси, пристально взглянув на Элен, – если только не произошло чего-нибудь новенького, что могло стать особым мотивом…

Элен не поднимала головы.

– Думаю, Адам прав, – медленно произнесла она. – Он вдруг осознал степень своего падения и был сражен этим. И увы, в жизни он был очень одинок…

– О Господи, Господи! – Гая Гейнсфорд попробовала заломить руки, и этот жест ей, как ни странно, удался. – Я так виню себя, так виню…

Доктор Резерфорд издал громкий стон, словно у него вырывали зуб, но Гая самозабвенно вела свою роль:

– Я так его подвела! И он так переживал из-за этого! Наверное, это было последней каплей в его страданиях!

– Нет, нужно обладать терпением ангела, чтобы слушать этот бред! – не выдержал Резерфорд и было поднялся, но тут в комнату вошел Клем Смит. Он нехорошим взглядом посмотрел на Элен Гамильтон и процедил:

– Они все еще в его гримёрной. Обещают, что не задержат нас надолго.

– Вот бы хорошо! – мученически воскликнул Перри Персифаль. – Хочется надеяться, формальностей будет немного и мы сможем наконец разойтись по домам!

– Во всяком случае, они сейчас придут сюда! – отрезал Клем.

Он взял миску с супом, удалился в уголок и стал быстро есть. Все молча смотрели на него.

– Ну и о чем они тебя выспрашивали? – вдруг встрепенулся Джейко.

– О том, кто чем занимался в тот момент…

– А еще?

– Ну… Кажется, они проявили интерес к тому, как театр ремонтировался…

– И в особенности как были переделаны уборные артистов?

– Ага, – печально кивнул Клем. – Именно.

Повисла пауза, снова нарушенная Джейко.

– Нет ничего удивительного, – заявил он. – Элен уже продемонстрировала нам свою откровенность, да и Адам толкнул речь. Давайте! Пусть каждый, наконец, выскажется… Я со стороны похож на страуса, это верно, но мне бы не хотелось по страусиному прятать голову в песок. Мы все помним о том случае в «Юпитере»… Когда об этом говорит Гая, у меня возникает ощущение, будто открываешь шкаф, а оттуда выпадает скелет… Понятно, что после того прискорбного случая джентльмены из полиции хотят убедиться, что имело место самоубийство. И поскольку мы все также уверены, что произошло самоубийство, нам просто не надо им мешать. Вот и все.

– Здорово сказано, – вставил Пул.

– Похоже, этот случай получит огласку, – поморщился Дорси. – Театр от этого, чувствуется, не выиграет…

– Боже мой, какая там огласка! – воскликнул Персифаль. – Если давно уже пора лечь у себя дома в постель, время ли думать о какой-то там огласке и всякой прочей мещанской ерунде?! Вопрос в том, будем ли мы продолжать постановку?

– А почему бы и нет? – вздохнул Пул.

– Ну хорошо, а вы что думаете, Джей? Насчет роли Бена? – спросила у Дорси Элен Гамильтон.

– Я мог бы взяться за нее, да поможет мне Бог, – тяжело сказал Дорси. – Но кто будет со мной заниматься?

– Я готова поработать с вами в любое время! – Элен подняла брови.

– Ну что ж, отлично.

Мартина почувствовала, что, как только разговор перешел на профессиональные рельсы, лица актеров разгладились и просветлели. Только один Пул, казалось, никак не мог стряхнуть с себя угрюмость. Глядя на него, Мартина вспомнила его карандашный портрет в «оранжерее» – такой же отстраненный, печальный взгляд…

Завязалась оживленная, почти веселая беседа о перепостановке, с новыми исполнителями. Клем Смит, Джейко и Персифаль увлеченно говорили одновременно – каждый свое, – когда Гая Гейнсфорд, одаренная талантом устраивать сцены в жизни, патетически воскликнула:

– О нет, я не могу этого вынести! Господи, как же вы все ужасны!

Беседа прервалась. Овладев на секунду всеобщим вниманием, Гая поняла, что пора быстренько подводить дело к кульминации. Она удачно воспроизвела один раз уже получившийся прием с заламыванием рук и, держа локти наружу, разразилась долгой жалобной тирадой, все время беря на октаву выше, чем следует:

– Вы сидите и говорите о спектакле так, словно ничего не произошло, ровным счетом ничего! Как вы можете! Когда рядом, за этой дверью, лежит еще не охладевшее, можно сказать, свежее тело вашего собрата, о котором вы забыли скорее, чем он успел умереть… И если вы думаете, что я когда-нибудь еще появлюсь в этом проклятом месте, которое вы называете театром, то говорю вам – меня силком не затащишь сюда, в это отвратительное логово. Надеюсь только, что мне сообщат о времени похорон, ибо я здесь, кажется, единственная его родственница…

Все кинулись успокаивать и разубеждать Гаю, но она величественным жестом звезды экрана остановила соболезнующих.

– Вам не следует обременять себя объяснениями, – горько воскликнула Гая. – Наоборот, я слишком хорошо все понимаю…

Она со своей недосягаемой высоты кинула косой взгляд в сторону Мартины и добавила:

– А вы – вы изо всех сил боролись за эту ничтожную роль, так радуйтесь теперь, что получили ее наконец! Но я считаю вас в немалой степени ответственной за то, что здесь произошло…

– Стоп, Гая, дубль отсняли, – криво и недобро усмехнувшись, сказал Адам Пул. – Второго дубля не надо.

– Нет! Вы не сможете заткнуть мне рот! Это было последней каплей, которая довела моего дядю до ужасного конца, и мне все равно, кто об этом знает, а кто нет!..

Пока Гая договаривала свою вдохновенную речь, на сцене незаметно возник суперинтендент Аллейн.

* * *

Хотя Аллейн, безусловно, слышал каждое слово из этой мелодекламации, он сумел ничем этого не показать.

– Ну-с, так-так, – начал Аллейн. – Видите ли, я собираюсь сообщить вам не совсем, как бы это выразиться, приятные новости. Точнее, совершенно неприятные. Нам, кажется, не удастся справиться с нашей частью работы так легко и просто, как я сперва надеялся. Случай очень неоднозначный. Я понимаю, что вы все уже безумно устали, и прошу меня простить. Но, повторяю, обстоятельства дела намного сложнее, чем вам, возможно, казалось.

У Мартины похолодело в груди. Аллейн повернулся к мисс Гамильтон:

– Вы, естественно, понимаете, что мы не могли обойти вниманием и тот прискорбный случай, который произошел в этом театре несколько лет назад… Думаю, что каждый из вас также сразу же о нем вспомнил.

– Ну конечно, – согласилась Элен бесцветным голосом. – Мы тут уже говорили об этом.

Актеры притихли и посмотрели на нее с неудовольствием, но Аллейн быстро подхватил нить разговора:

– Так я и думал, видите… И мы тоже вспомнили о нем. Наверное, вы, как и мы, гадаете, не мог ли тот давний случай оказать на психику… гм!.. вашего мужа некое влияние?

– Я уверена, что оказал, – быстро ответила Элен. – Мы все так считаем.

В воздухе пронеслись нечленораздельные звуки, по которым можно было понять как то, что все согласны с мисс Гамильтон, так и то, что они абсолютно не согласны с ней… Только Резерфорд промолчал. Мартина с удивлением заметила, что его массивный подбородок опустился на грудь, а глаза прикрыты, словно он спал – он только что не храпел! Резерфорд сидел позади, за спинами актеров, и Аллейну не было его видно.

– У вас есть какие-нибудь доказательства? – спросил суперинтендент.

– Никаких особых доказательств тут быть не может, – пожала плечами Элен. – Я только знаю, что Бен много думал о том страшном случае. И ему не нравился этот театр – то есть, я имею в виду, помещение… Знаете, мистер Аллейн, актеры очень чувствительны к обстановке… Мы всегда говорим о театрах словно о живых существах… Вы понимаете, мистер Аллейн, я говорю «живых» в фигуральном смысле… Так вот, моему супругу никогда не нравилась атмосфера этого театра. И он высказывал это в таких выражениях, что я думаю, он много терзался из-за этого. У нас тут сложилось правило – не вспоминать о том печальном происшествии. Только он один часто заговаривал о нем. То есть не с нами, а с людьми, которые были причастны к тому случаю…

– Так-так, понятно, – проронил Аллейн и подождал, чтобы сержант успел записать сказанное, затем продолжил: – Кто-нибудь еще замечал у мистера Беннингтона предчувствия, суеверия или вообще опасения, связанные с этим зданием?

– О да! – воскликнула Гая с трагическими нотками в голосе, но под холодным взглядом суперинтендента несколько смутилась. – Он говорил об этом со мной, пока не увидел, как меня это расстраивает и пугает. Ведь вы должны понять, что я впервые… то есть я так чувствительна ко всему… Я просто ничего не могу с собой поделать… то есть вы можете смеяться, но для меня это было очень важно! Ведь есть вещи, о которых просто нельзя забыть ночами, когда…

– Ну так что же, – Аллейн попытался направить поток словоблудия в необходимое следствию русло, – что случилось, когда мистер Беннингтон обнаружил, что вас эти разговоры пугают? Что тогда?

– Он прекратил меня мучить. Я ведь его племянница! У нас были прекрасные отношения!

– Ага, значит, он прекратил… – Аллейн задумчиво потер висок. – Следовательно, вы – мисс Гейнсфорд, если я правильно понимаю?

– Да, но моя настоящая фамилия – Беннингтон. Я дочь его единственного брата. Мой отец был убит на войне, и дядя Кларк почувствовал, что… что я ему очень близка… А я увидела, как он одинок, как заброшен, как несчастен…

– Вам не трудно будет объяснить, почему вы решили, что он так заброшен и несчастен?

Дорси быстро вставил:

– Видите ли, я уверен, что это просто своего рода интуитивное чувство, не так ли, Гая?

– Ну, я… – неуверенно начала Гая, но тут заговорила Элен Гамильтон.

– Не думаю, что у кого-нибудь здесь возникают сомнения, отчего это мой супруг был несчастен… Именно перед вашим появлением мы откровенно обсуждали, как крепко он пил и как это разрушало его личность. Я была не в силах ему помочь, и мы больше не могли… – Элен слегка побледнела, но продолжила твердо: – Мы в действительности давно уже не жили как супруги. У нас все равно уже не было никакой семьи. Сегодня вечером он вел себя на сцене совершенно недостойно, подло и даже пошел на то, чтобы расцветить свою роль за счет достоинства других актеров… Это недопустимо в театре, он понимал это, и, возможно, сам ужаснулся после… Он был совершенно пьян сегодня, пил даже у себя в гримерной между выходами на сцену. Вероятно, он вдруг взглянул на себя со стороны и не сумел вынести этого зрелища… Я глубоко понимаю его…

– Еще бы! – воскликнула Гая Гейнсфорд злорадно. – Уж кое-кому стоило бы его понять! Во всяком случае, я всегда…

– Не сомневаюсь, что уж вы его вполне понимали, – вежливо заметил Аллейн. Гая набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить свои обвинения, но Аллейн не дал ей слова. – В любом случае сейчас, чтобы не терять времени, мне хотелось бы, чтобы вы все постарались вспомнить какие-нибудь конкретные признаки того, что мистер Беннингтон собирался с собой что-то сделать.

Мартина услышала собственный голос, который звучал, казалось, совершенно независимо от нее:

– Я полагаю, что он…

Аллейн повернулся к ней с подбадривающей улыбкой:

– Слушаю вас! Впрочем, извините, я еще не знаю вашего имени, мисс… – Он поискал глазами в программке.

– Это мисс Мартина Тарн, – быстро проговорил Адам Пул. – Она была бы у нас героиней сегодняшней премьеры, если бы не эти печальные обстоятельства… Одним словом, мисс Гейнсфорд приболела и мисс Тарн вышла ей на замену, причем решение приняла буквально за полчаса до начала спектакля… И мы все выразили бы ей благодарность, если бы только не…

– О да, вполне понятно, такие жуткие события, – кивнул Аллейн. – Итак, мисс Тарн, что же вы вспомнили?

– Он сказал мне кое-что, когда вышел со сцены в последнем акте.

– То есть ему уже не надо было возвращаться на сцену?

– Ну да.

– Что же он вам сказал?

– Я постараюсь вспомнить поточнее, – осторожно начала Мартина. – Но это не так просто – Беннингтон говорил какими-то рваными фразами, даже не заканчивая их… Он остановил меня на полпути к моей гримерной… то есть гримерной мисс Гейнсфорд, и просто заинтриговал меня… Он говорил примерно так: «Хочу сказать вам, что вы не должны думать, будто я собираюсь сделать это…» – и потом: «Вы не можете догадываться, что же я хочу…» Он говорил очень неуверенно, в расстройстве… В этот момент появился Джейко… то есть мистер Доре, и велел мне идти к себе подправить грим. А мистеру Беннингтону сказал что-то насчет его грима…

– Я заметил Кларку, что он блестит от пота, как тюлень, вылезший из воды, – вставил Джейко. – И он сразу же зашел к себе.

– Один? – спросил Аллейн.

– Ну, я только просунул к нему голову, чтобы он расслышал мои слова… Потом я сразу же пошел в гримерную к девочке…

– Мисс Тарн, вы больше ничего не запомнили из слов мистера Беннингтона?

– Боюсь, что нет. Я и сама, знаете ли, была в каком-то тумане…

– Похоже, для вас это был звездный час?

– Да, – серьезно сказала Мартина. – Мне показалось, он имеет в виду спектакль… Мне, наверное, следует объяснить. Дело в том, что я ведь вышла на замену мисс Гейнсфорд, его племянницы. И тем не менее мистер Беннингтон говорил со мной дружелюбно, и я решила, что он хочет дать мне понять, что не держит на меня зла… Но мне трудно говорить наверняка, его речь была не очень разборчивой по смыслу…

– Хорошо, – кивнул Аллейн. – А вы слышали этот разговор, мистер Доре?

– Ну конечно! – немедленно откликнулся Джейко. – Я уже шел по коридору, а Кларк говорил так громко…

– Как по-вашему, что он мог иметь в виду, когда говорил с мисс Тарн?

– Знаете, я в тот момент был страшно занят, а кроме того, просто любовался этой девочкой. Сейчас даже и не вспомнить. Если я что и подумал тогда, так только то, что он решил закатить сцену из-за того, что у его племянницы как бы отобрали роль и передали другой. У него, знаете ли, чем меньше оставалось таланта играть на сцене, тем больше появлялось таланта устраивать сцены в жизни…

– Как он вам показался, сильно расстроенным?

– О да! Еще бы! Буквально убит наповал!

– То есть просто уничтожен, так?

– Нет больше королевства, нет больше короля! – неожиданно раздался хриплый голос из-за спины Джейко. Это проснулся Резерфорд…

Аллейн сощурился и вытянул шею, пытаясь углядеть доктора в темном углу за спинами Джейко и Дорси. Наконец инспектор разглядел Резерфорда.

– Так вы считаете, что его тщеславие принимало подобные формы? – осведомился Аллейн.

– Ха! – Доктор выпрямился в своем кресле и протер глаза. – Я удивляюсь, как простым полицейским оказываются недоступны столь же простые истины… Я поражен, удивлен, разочарован и не знаю, что сказать!

Резерфорд заправил в нос понюшку табаку и откинулся на спинку кресла в сладостном предвкушении.

– Ради Бога, не обращайте на него внимания! – шепнула Элен, через силу улыбнувшись Аллейну. – Он просто старый чудак и где-то вычитал, что умные люди обязательно цитируют классиков по поводу и без повода…

– Надо сказать, мы сами поощряем в нем эти преступные наклонности, – с мрачной усмешкой вставил Джейко.

– Да, слишком уж мы ему потакаем в его необузданной и неуместной любви к классике! – поддакнул Пул.

– Плевать я хотел на ваше потакание! – ответствовал Резерфорд и оглушительно чихнул.

Перри Персифаль деликатно вздохнул, а Дорси кротко заметил:

– Может быть, продолжим, мистер Аллейн?

Суперинтендент подмигнул Джейко:

– Слушаю вас, мистер Доре.

– Я бы не стал говорить, что Бен был расстроен, – вздохнул Джейко, – но, увы, это состояние угнетенности было у бедняги уже почти постоянным… Он в последнее время бывал либо пьян вдрызг, либо в депрессии, либо одновременно и то и другое – хуже всего… Я вполне могу согласиться с мисс Гамильтон, что он сам себе стал противен… Он решил избрать самый верный путь борьбы с самим собой, не правда ли? Наверное, перед смертью он хотел заверить Мартину, что его решение никоим образом не ложится на ее совесть, вот и все. Во всяком случае, со стороны Бена это было очень мило – позаботиться перед смертью о девочке. Что же делать, если мисс Гейнсфорд провалилась, а мисс Тарн получила все лавры?

– При чем тут «провалилась»? – возразил Дорси. – Гая просто не смогла выйти на сцену!

– Надеюсь, мисс Гейнсфорд уже лучше? – деликатно заметил Аллейн, повернувшись к Гае.

– Лучше? О да… – Гая сделала жест утомленного длительным умиранием лебедя. – Да, пожалуй… Пожалуй, лучше…

И неожиданно Гая протянула руку Дорси, точно так же, как чуть раньше Элен – Адаму Пулу.

«Бог ты мой, – подумала Мартина, – да ведь у Гаи со стариком Дорси, похоже, любовь!»

Аллейн внимательно посмотрел на парочку и обернулся к труппе.

– Итак, господа, – сказал он, – могу вам сообщить некоторые предварительные итоги, которые сложились у меня в голове после нашей душевной беседы. Прежде всего ясно, что никто из вас не удивлен смертью мистера Беннингтона. Мисс Гамильтон поведала нам, что ее муж был суеверен по поводу того случая в «Юпитере». Другие говорят, что он не мог вынести позора своего скверного и недостойного выступления на сиене. Наконец, мисс Гейнсфорд считает, что Беннингтон был просто убит тем, что его племянница не появилась в нескольких мизансценах, в то время как мисс Тарн и мистер Доре, напротив, утверждают, что перед смертью Беннингтон пытался сказать, что его поступок не имеет связи с выходом на сцену мисс Тарн… Итак, вот пока единственное доказательство в пользу самоубийства, которое я имею в данный момент.

Адам Пул поднял голову. Лицо его было бледно, черная прядь спадала на лоб, и Мартине он очень напомнил «Адама» работы Микеланджело…

– Послушайте, суперинтендент, – отрывисто проговорил Пул. – Какие еще доказательства? У вас есть сам факт смерти, не так ли?

Аллейн пожевал губами, потом ответил, тщательно подбирая слова:

– Видите ли, есть некоторый временной интервал между тем моментом, когда мистер Беннингтон еще жил и говорил, и тем моментом, когда был найден мертвым. Что-то около восьми минут.

– Да, но… – вступил Перри Персифаль и как-то сразу осекся. – А, ладно, что бы там ни было, я не желаю этого знать…

– Не бойся, мой маленький, суперинтендент тебя не укусит, – зловеще сказал Резерфорд. – Что же ты замолчал, маленький Перри? Говори уж до конца!

– Да заткнись ты! – фальцетом выкрикнул Перри Персифаль, оборачиваясь. – Ах, как все тут показывали свое беспокойство! Ах, как тут все переживали! Как все хотели выставить напоказ свою честность, открытость! Прямо за живое берет! Ладно, я знаю, что доктор думает обо мне, но со своей стороны я очень сомневаюсь в его способности ставить диагноз кому бы то ни было! Пусть я голубой, пусть! Но если голубой может сочувствовать умершему, может скорбеть, может испытывать дурноту при одной мысли о самоубийстве загнанного человека, то пусть я буду голубым! Плевать мне! Это лучше, чем быть просто импотентом, неспособным на человеческие чувства, вроде нашего доктора!

Повисло тягостное молчание, слышно было только скрипение ручки сержанта, который прилежно стенографировал.

Доктор Резерфорд с некоторым трудом поднялся на ноги и посмотрел на Перри сверху вниз.