Текст книги "Премьера убийства"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 10
Подведение итогов

Аллейн нашел Элен Гамильтон в ее гримерной. Обстановка там была весьма экзотической. Везде стояли цветы. От их густого запаха, смешанного с табачным дымом и ароматом духов, было тяжело дышать. Элен сидела в глубоком кресле спиной к двери и курила, но как только Аллейн показался в дверях, она, не поворачивая головы, сказала: «Входите, суперинтендент!» таким нежным и приветливым голосом, словно принимать у себя полицейских следователей было ее любимым занятием с раннего детства.

Но, присев напротив нее, Аллейн про себя удивился, как страшно изменилось ее потемневшее от усталости лицо…

Словно прочитав его мысли, Элен прикрыла ладонью глаза и негромко вздохнула:

– Ночь была не из легких, мистер Аллейн…

– Надеюсь, по крайней мере для вас все скоро закончится, – заверил ее Аллейн. – Я пришел к вам сообщить, что мы готовимся забрать тело.

– То есть… Что от меня требуется? Мне, наверное, надо… Надо взглянуть на него?

– Только если вы пожелаете. Лично я не вижу в этом… гм!.. настоятельной необходимости.

– Я не хочу… – покачала головой Элен. – Не люблю притворяться. Я не чувствую особого горя. И не люблю смотреть на покойников. Это зрелище меня только испугает.

Суперинтендент вышел в коридор, где ждали его распоряжений Фокс и сержант Джибсон. Аллейн отрицательно помотал головой, полицейские развернулись и потопали по направлению к подвалу.

Аллейн вернулся к мисс Гамильтон. Она подняла на инспектора усталые глаза:

– Что-нибудь еще?

– Да, буквально пара вопросов. Вы знаете или, может, слышали о человеке по имени Отто Брод?

Элен удивилась.

– Что за странный вопрос! – воскликнула она. – Отто Брод? Ну конечно! Он интеллектуал, писатель, только вот не помню, чех или австриец… Мы встречались с ним во время нашего турне по Европе. Он накатал какую-то пьеску и дал моему мужу прочесть… Хотел знать его мнение. Но знания немецкого у Бена хватало только на то, чтобы заказать двойную порцию шнапса в кафе, но не читать пьесы. И поэтому Брод, собственно, просил Бена найти в Англии кого-нибудь, хорошо знающего немецкий, и попросить оценить его опус. Бен обещал. Но поскольку он не имел вредной привычки держать свое слово, думаю, пьеса все еще не прочитана…

– А вы не в курсе, они переписывались?

– Вы знаете, странное дело, но всего несколько дней назад Бен сказал мне, что получил письмо от Брода. Наверное, бедняжка Брод время от времени спрашивал насчет своей злополучной пьесы, но я не уверена, что Бен ему отвечал… – Элен прижала ладони к вискам, чуть морщась от боли. – Если хотите увидеть это письмо, оно у него в кармане.

– То есть? – переспросил Аллейн. – В пиджаке или в плаще?

– В пиджаке. Он вечно прихватывал мой портсигар вместо своего и перед самым отъездом в театр вернул мне портсигар, и в том же кармане у него было письмо. Он его вынул вместе с портсигаром. Бен пришел в страшное возбуждение от этого письма…

– Что именно он говорил? – спросил Аллейн.

Тут было что-то неладное. Слова Элен совпадали с показаниями Мартины – та тоже заметила особое отношение Беннингтона к письму Брода…

– Бен так обращался с конвертом, словно это была драгоценность. Или козырной туз. Он радовался письму как-то очень неприятно, недобро… Не могу объяснить точно, потому что не знаю, в чем тут дело… Одним слоном, я взяла свой портсигар, а письмо он засунул обратно в карман пиджака.

– А вам не показалось, что этот козырь был припасен против кого-нибудь конкретно?

– Ну, пожалуй, могло быть и так. Вполне.

– А у вас нет соображений, против кого?

Элен снова обхватила виски и наклонилась вперед в кресле.

– Ну, это могла быть я. Или Адам. В принципе Бен мог угрожать нам обоим. Во всяком случае, его слова прозвучали зловеще… – Она пристально посмотрела на Аллейна. – Но ведь у меня и у Адама есть алиби, не так ли? Если это, конечно, было убийство…

– У вас, мисс Гамильтон, алиби есть, – со значением ответил Аллейн, и лицо у Элен дрогнуло. – А разве вы приехали в театр не вместе с мужем?

– Нет. Он оклемался раньше. И в любом случае… – Примадонна махнула рукой и замолчала.

Аллейн кашлянул:

– Прошу прощения, но я должен сообщить вам, что мне стали известны некоторые подробности происшедшего у вас дома в тот день…

Кровь отхлынула с лица мисс Гамильтон, и, еле двигая побелевшими губами, женщина прошептала:

– Откуда вы это знаете? Вы не можете знать…

Она вдруг насторожилась. Из-за тоненькой перегородки, казалось, доносилось напряженное дыхание Пула. Элен продолжила погромче:

– Это сказал вам Джейко? Нет, нет, не может быть…

– Ваш муж сам… – начал Аллейн, и Элен подхватила:

– Ах да, как я не догадалась! Бен мог – он мог рассказать кому угодно. Дорси. Или еще кому-нибудь. А может быть, своей племяннице? Кому же?

– Вы понимаете, что я не могу разглашать подобные сведения, – мягко заметил Аллейн. – А скажите, вам нравился Отто Брод?

Элен солнечно улыбнулась и выпрямилась в кресле.

– Ах, он мне запомнился как вспышка, – сказала она мечтательно. – И надо сказать, Отто был везучий человек…

– Везучий?

– О да, ему удалось завоевать мою любовь – правда, на очень, очень короткое время…

– Действительно, вот уж удача так удача! – с серьезной миной кивнул Аллейн. – А вы не усматриваете связи между полученным от Брода письмом и тем, что муж хотел вас шантажировать?

Элен покачала головой:

– О нет. Наш роман с Бродом был слишком стремительным, как удар молнии… И сразу наступило охлаждение.

– С обеих сторон?

– Пожалуй, нет, – лукаво улыбнулась она. – Отто еще так молод, так горяч и доверчив… Не смотрите на меня так, мистер Аллейн, вы меня что, осуждаете?

– Нет, я просто теряюсь… Теряюсь, когда вижу перед собой роковых женщин, – суховато бросил Аллейн не то с горечью, не то с издевкой.

– Надеюсь, это комплимент? – спросила Элен, но ответа не получила. – Ну тогда… Ну тогда нельзя ли узнать, почему вы считаете, что это – не самоубийство?

– Я вам скажу, – согласился Аллейн. – Последнее действие Беннингтона в гримерной опровергает версию самоубийства. Он пудрился явно перед выходом на сцену.

– Это очень проницательно подмечено, – скривила губы Элен. – Но я все же уверена, что он покончил с собой. Поймите, у него не было будущего, а в прошлом остались одни печальные воспоминания.

– Как, например, вчерашняя премьера? Отчего же?

– Ну, вдобавок ко всему остальному. И потом, взять хотя бы известную вам смену в составе исполнителей. Это его просто убило. Понимаете, только вчера Бен думал, что окончательно пресек нападки нашего Джона Резерфорда на Гаю, и вдруг – все насмарку… И к тому же его собственное поведение, его деградация… Понимаете, я просто другого слова не могу подобрать – деградация… Все тут сыграло роль! Поверьте мне, мистер Аллейн, я очень давно знаю Бена, и вы убедитесь, что я права!

– Хотелось бы надеяться, что вы правы, – ответил Аллейн. – Думаю, на сегодня достаточно. Если позволите, я пойду работать дальше.

– Ну конечно, пожалуйста! – удивленно протянула примадонна.

Аллейн вышел из комнаты. Идя по коридору, он гадал, изменилось ли выражение лица Элен теперь, в одиночестве…

* * *

Адам Пул кивнул Аллейну так, словно изо всех сил сдерживал нетерпение. Пул был уже одет для выхода, и, похоже, до появления суперинтендента он совершал бесконечную прогулку взад и вперед по комнате.

– Ну, – спросил Пул, – что же? К чему вы пришли? Если мне позволено спросить, конечно.

– Я довольно далеко продвинулся, – отвечал Аллейн. – Теперь я хотел бы поговорить с вами и с мистером Доре. И только потом – сообщить вам что-нибудь. Тогда мы поймем, к чему же мы пришли.

– Значит, вы уверены, что Беннингтона кто-то убил?

– Да, уж в этом я совершенно уверен.

– Хотел бы я знать, почему, черт возьми?!

– Еще до утренней зари, говоря поэтическим языком, я расскажу вам.

– Не могу поверить, – фыркнул Пул, – что кто-нибудь из нас мог… Это невероятно. – Он глянул на тонкую перегородку, отделявшую его гримерную от комнаты Элен. – Знаете, до меня долетел ваш разговор, там… С ней все в порядке?

– Мисс Гамильтон, во всяком случае, выглядит очень собранной.

– Мне только странно, с чего это вы решили вообще говорить с Элен?

– Я затронул ровно три темы. Я спросил мисс Гамильтон, хочет ли она видеть тело своего мужа. Это раз. Резонный вопрос, не правда ли? Она отказалась. Затем я сказал ей, что знаю о вчерашнем… гм!.. происшествии.

– Каком таком происшествии? – резко переспросил Пул.

– Я имею в виду… гм!.. теплую встречу мисс Гамильтон с ее супругом…

– Черт побери! Откуда вам это известно?

– Очевидно, вы и сами вскоре узнали…

– Ладно, – сказал Пул. – Положим, я действительно знал.

И тут до него словно дошел смысл сказанного Аллейном. Пул вытаращил глаза:

– Постойте, вы что, решили, что это мотив? Для меня? По-моему, это просто издевательская мысль! Вы, возможно, даже неспособны себе представить, насколько эта версия смешна и несостоятельна!

– Но я же еще не сказал, что она мне нравится, – хладнокровно заметил инспектор.

– А меня бы не удивило, если бы вы стали ее разрабатывать! В конце концов, теоретически можно предположить, что я стремглав промчался в комнату Бена, уложил его, бережно укутал голову плащом и включил газ! А он оставался смирно лежать и дышать… Вы хоть помните, с какой репликой мне следовало в последний раз появиться на сцене?

– Нет.

– Я выхожу на сцену, закрываю за собой дверь и говорю Элен: «Но ты ведь догадывалась, не так ли? Он наконец выбрал единственный путь, ведущий отсюда прочь… А нам остается только быть свободными…». Не правда ли, все получилось как в жизни? Только вот для нас с Элен эта пьеса длилась год с лишним… – Пул исподлобья взглянул на Аллейна. – Не знаю, зачем я с вами обо всем этом говорю… Но… я чувствовал, что события последних дней подводят какую-то черту – подо всем. А теперь – что мне делать с театром? Что мне делать с постановкой? С труппой? И что теперь станется с…

Тут Пул осекся, посмотрел на картонную стену, отделявшую его гримерную от комнаты, где сидела Мартина, помолчал и заговорил другим тоном:

– Вы, конечно, наслышаны о нашей личной жизни. То есть моей и Элен. Проклятье нашей профессии в том, что самое тайное всегда происходит при свете прожекторов…

Аллейн сказал:

– Ну да, бремя, так сказать, славы…

– Боюсь, что ничего похожего. Послушайте, Аллейн. Существуют женщины, которых никак не впихнуть в имеющиеся моральные стандарты или как это там называется… И Элен Терри была такой. И даже не в том дело, что эти женщины выше тех грязных сплетен, которые разводят обыватели. Они просто по ту сторону их! И в искусственном гриме они выглядят совершенно естественно! Они актрисы! А когда привязанности проходят, все заканчивается совершенно безболезненно. И что удивительно, для обеих сторон… Вы согласны, суперинтендент?

– С чем? Что такие женщины существуют в природе? Согласен.

– Так вот, Элен – одна из них. И я хочу вас предупредить, что вы ее очень глубоко обидите, если станете искать причину произошедшего с Беном в ее связях с кем-нибудь на стороне… Не знаю, что вы говорили остальным, но только к ней прошу не использовать такой подход…

– Кстати, в-третьих, я попросил ее рассказать мне про Отто Брода, – кротко заметил Аллейн.

Реакция Пула была неожиданно взрывной.

– Ну вот! – громко простонал он. – Именно против этого я вас и предостерегал! Вы все испортили! Отто Брод! Совершенно легкомысленная интрижка, под влиянием всяких там венских вальсов, венских кафе и в особенности – венского шнапса… Я-то Брода никогда не видал, но думаю, это юный бледный интеллектуал, без гроша в кармане и с сомнительным даром писать символические трагедии из жизни умственных дистрофиков! Зачем, зачем вы его припутали сюда?

Аллейн спокойно объяснил, что Беннингтон приехал в театр, имея в кармане письмо от Брода, на что Пул сердито заметил:

– Ну и что? Почему бы, собственно, и нет?

– Странно то, что письмо это мы так и не нашли.

– Господи боже мой! Да он мог выкинуть его, сжечь, или еще что! – вскричал Пул.

– Это вряд ли, – так же размеренно отвечал инспектор. – Дело в том, что Беннингтон хвалился мисс Гамильтон, что это письмо – его козырь.

Адам Пул замолк, пошарил по карманам, достал сигарету и закурил.

– Будь я проклят, если понимаю, что вы имеете в виду под «козырем», – наконец пробормотал он.

– Верите ли, я и сам очень страдаю оттого, что пока не знаю этого, – улыбнулся Аллейн одними губами.

Пул нервно вздохнул.

– Я бы предложил вам выпить, – сказал он. – Но в гримерной я спиртного не держу. Разве что в конторе…

– Я выпил бы с огромным удовольствием, но увы, в рабочее время нам это запрещено, напомнил Аллейн.

– Ах да, ну конечно… Глупое предложение… Ну что ж, остается только надеяться, что мой менеджер Грантли хорошо развлекает гостей на банкете по случаю премьеры… – невесело изрек Пул.

– Не беспокоитесь, он недавно звонил, говорил с нашими людьми по поводу дела… Вам он ничего не передавал, так что, я думаю, все в порядке. Но мне кажется, что вы сами хотите мне кое-что высказать. Можете говорить. Как видите, свидетелей тут нет. Но если вы захотите оформить свои слова как показания, я приглашу свидетелей и мы все запишем. А если нет – ваши слова никакой огласки не получат.

– Вы очень сообразительны, суперинтендент. Я сам удивляюсь, с чего это я решил с вами откровенничать, но так уж вышло… Понимаете, тут с обеих сторон этой комнаты за тонюсенькими перегородками сидят две женщины. О моих отношениях с одной из них вам, кажется, уже известно. Думаю, мало кто этого не знает. Но, видите ли, наша связь была цветком, который рано или поздно завянет и опадет, это мы оба понимали. И постепенно лепестки эти опадали, день за днем… Уже пару недель назад Элен сама сказала мне, что между нами, скорее всего, все кончено. Это не означало конца дружеским отношениям, нет. Вообще для нее постель и дружба никогда не были прочно связаны – напротив. Так вот, когда Элен позвонила мне вчера и рассказала об этом происшествии с Беном, я ощутил досаду, негодование, жалость к ней – то есть все те чувства, которые нормальный человек может испытывать к своей знакомой в подобной ситуации. Но более ничего. Ничегошеньки! А теперь, когда Бена убили, я просто не способен испытывать приличествующие случаю чувства…

– Мы все – общественные животные, если можно так выразиться, и потому обычно стремимся, чтобы даже наши страдания соответствовали принятым в обществе условностям, – туманно заметил в ответ Аллейн.

– Это даже не страдания, это… – Адам Пул осекся и продолжил уже в другом ключе: – Да, я ведь еще не видел Мартину, после того как вы с ней говорили. Как она, в порядке? Надеюсь, она вам рассказала свою невероятную историю?

– О да, история захватывающая…

– Аллейн, я хочу видеть ее. Она там сидит одна. Она боится. Эх, боюсь, вы меня ни черта не понимаете…

– Почему же не понимаю? Она говорила мне насчет вашего с ней родства…

– Родства? Да нет, я не о том… – начал Пул.

– Если вы родственники, неудивительно, что вы о ней беспокоитесь, – продолжал Аллейн.

Адам Пул свысока глянул на инспектора.

– Мой милый друг, я на восемнадцать лет ее старше и люблю ее если не как дочь, то просто как юное существо, называйте как хотите!

– Ну, в этом случае вы как раз испытываете вполне подходящие чувства, – усмехнулся Аллейн.

Он дружески похлопал Пула по плечу, встал и вместе с Фоксом проследовал к своему последнему «клиенту» – мистеру Жаку Доре.

* * *

Доктор Резерфорд ненадолго удалился в контору, чтобы, как он заявил инспектору Фоксу, «привести свой туалет в состояние минимальной гармонии»… Все актеры сидели по своим гримерным, а Клема Смита разбудили, допросили еще раз, после чего с миром отпустили домой.

Так что Джейко сидел на сцене в одиночестве, среди собственноручно изготовленных причудливых декораций.

– Ну, и о чем мы с вами будем разговаривать? – осведомился француз, разминая пальцами сигарету.

– Прежде всего я сообщаю вам, что мы всех обыскиваем, но, хотя мы и не имеем на это специального ордера, пока что никто не высказал нам особых возражений.

– То есть этого вы ждете и от меня? Ну ладно, валяйте.

Фокс прошелся по карманам Джейко, извлек оттуда множество разнообразных предметов – мелки, огрызки карандашей, ластик, скальпель в чехольчике (Джейко объяснил, что использует его для резьбы по дереву), бумажник с деньгами, фотографию Элен Гамильтон, разнокалиберные листки и листочки с карикатурами, а также пустой флакончик из-под эфира. Эфир Джейко использовал для очистки одежды актеров от мазков грима.

– Если вам нужно пошарить в моем пальто, оно висит в проходной комнате. Но там практически ничего нет – только вот берегитесь, Фокс, в левом кармане очень сопливый носовой платок…

Аллейн перебрал вещицы, вернул Джейко кошелек, карандашики и бумажки, а остальное сгреб перед собой в кучку Фокс и стал записывать…

– Далее я хотел бы наконец выяснить, какова ваша официальная должность в театре, мистер Доре. В программке тут написано – ассистент режиссера, – продолжил допрос Аллейн.

– В театральных программках все пишется иносказательно, – объяснил Джейко с легкой улыбкой. – Но с другой стороны – разве я не ассистент Адама Пула? А кроме того – почетный гвардеец при театре «Вулкан». Главный постельничий Ее Королевского Высочества мисс Гамильтон… Кстати, я и в самом деле вечером работал в качестве ее костюмера… И еще – всеобщий дядюшка. Одним словом, как Людовик Четырнадцатый считал себя Францией, я могу считать себя театром «Вулкан» или даже всей театральной Англией.

– Не сомневаюсь, – вежливо заверил его Аллейн, – Однако ваша связь с труппой, насколько мне известно, простирается далеко в прошлое, если выражаться поэтически? То есть задолго до образования театра «Вулкан»…

– Да-с, двадцать лет, – протянул Джейко. – Вот уже двадцать лет я валяю ваньку для этих ребят. Образ дурака – это мое амплуа, если угодно. Ну а вам-то я чем могу помочь? Чем рассмешить?

– Скажите, вы все еще думаете, что Беннингтон покончил с собой? – спросил Аллейн.

– Фу, как скучно! Ну конечно! Напрасно вы тратите свое время…

– А он был тщеславен?

– Необычайно. И к тому же он понимал, что как артист он кончился.

– Обожал собой любоваться?

– Ну конечно! – воскликнул Джейко и тут же спохватился: – То есть как любоваться? Что вы имеете в виду?

– Мне интересно, он не возражал против того грима, в котором выходил на сцену? Ему нарисовали довольно отталкивающую физиономию, сказать вам откровенно…

– Да, он был не в восторге от этого. Он всегда жаждал быть красавцем, как в молодости… Слава Богу, Адам сумел настоять на таком гриме…

– Помнится, вы мне говорили, что заметили обильный пот на его лице – когда видели его в последний раз перед дверью в гримерную.

– Да, верно.

– И вы ему настоятельно посоветовали поработать над этим, так? Припудриться. Вы даже заглянули к нему в комнату, чтобы он вас наверняка расслышал, так?

– Все верно, – кивнул Джейко, подумав. – Так оно и было.

– Получается, после ваших слов он присел к зеркалу, тщательно напудрился и подмазался, сделал себя покрасивше, чтобы выйти на поклоны, а после этого спокойненько накинул на голову плащ и отравился газом?

– Ну, может быть, он поддался внезапному порыву… – Джейко выпустил струнку дыма, задумчиво прикрыв глаза. – Вот послушайте… Он поправил свой грим… Он собирается встать и идти на сцену. Но тут он вдруг смотрит пристально в зеркало и видит безобразные развалины на месте своего прекрасного лица. Прыщи на носу и полное утомление в глазах. Когда-то он и вправду был очень хорош, Бен… Ну так вот, он думает: «Господи, во что я превратился, зачем мне такая жизнь?» Он впадает в неистовство, и у него мало времени. Он мечется по гримерной, опрокидывает баночки, коробочки, потом набрасывает на голову плащ, ложится под газовую горелку и поворачивает ручку. Вот и все.

– Откуда вы знаете, в каком положении он был найден?

– Клем мне рассказал. Я все представил как наяву. Бен и так был в трансе от спиртного. И ему не понадобилось много времени, чтобы уйти в мир иной.

– Здорово вы мне все описали, словно сами режиссировали эту сцену, – без особого одобрения в голосе произнес Аллейн. – И по-вашему, его разочарование в себе – единственно возможный мотив? А как же его ссоры со всеми вокруг? Скандалы с женой? Наконец, эта замена в последний момент? Ведь Беннингтона очень задело отстранение его племянницы от спектакля, не так ли?

Джейко сгорбился, как неуклюжий зверек, и примостился на стул.

– Дело в том, что в конце концов он все понял и принял. Он даже сделал шаг навстречу мисс Тарн. Я думаю, мы все придавали неприлично большое значение этому вопросу – кто у нас будет играть девицу. На самом деле не это подкосило Бена. Он просто осознал распад своей личности, свою деградацию…

Аллейн пристально посмотрел на Джейко, но в глаза заглянуть не сумел.

– В этом пункте, мистер Доре, мы с вами расходимся, – жестко заметил Аллейн. – Я считаю замену в составе самой важной причиной, прямо или косвенно приведшей к смерти Беннингтона. Именно тут – ключ к разгадке.

– Извините, но я не могу с вами согласиться, – дипломатично ответил Джейко.

Аллейн посидел еще немного, спокойно, расслабленно, а потом вдруг задал вопрос в лоб:

– Вы знаете что-нибудь о некоем Отто Броде?

Повисло молчание. Джейко курил, склонившись так низко, что голова его почти касалась колен.

– Я слышал о нем, – наконец откликнулся он.

– Вы были с ним знакомы?

– Нет, мы не встречались.

– А может, вы читали его работы?

Джейко молчал.

– Kannen sie Deutsch lesen?[3]3
  Умеете ли вы читать по-немецки? (нем.).


[Закрыть] – резко спросил Аллейн.

Фокс поднял глаза от своих записей с выражением живейшего удивления на лице. Он не знал, что его шеф владеет еще и немецким. В тишине стало слышно, как к театру по аллее подрулила машина. Хлопнула дверца.

– Яволь, – наконец неохотно ответил Джейко.

Дверь, ведущая в подвал, распахнулась. Послышались гулкие голоса внизу и шорох шагов по цементному полу. Заскрипели канаты, жалобно запела лебедка, и Кларк Беннингтон совершил свой последний выход из театра «Вулкан»… Тело погрузили в катафалк и увезли.

Догоревшая сигарета опалила пальцы Джейко. Он бросил окурок под ноги и со сдавленными проклятиями примял его каблуком.

– Ну что ж, ловко вы меня подсекли, – с неприятной усмешкой сказал он.

– Тогда ответьте мне еще на один вопрос: Беннингтон хвастался вам, как он собирается использовать своего козырного туза?

– Только когда все уже было решено.

– Но вы поняли, в чем тут дело?

– Естественно.

Аллейн кивнул Фоксу, который тут же захлопнул свой блокнот, снял очки и вышел со сцены – во мрак лабиринта задворок театра.

– Ну и что теперь? – спросил Джейко.

– Трубим общий сбор. Сейчас будет финальная сцена.

Кажется, инспектор Аллейн успел здорово усвоить актерскую терминологию, хотя и был не таким уж заядлым театралом…

* * *

Миног обошел все гримерные, созвал актеров и скромно удалился. Все вышли на пустую сцену, словно неё еще ждущую последнего акта. Наверное, по инерции, подумала Мартина, все они заняли свои места согласно расписанию мизансцены. Мисс Гамильтон сидела, далеко откинувшись, в глубоком кресле. У ног ее примостился Джейко (Элен ненароком тронула его щеку, и тот, словно верный пес, нежно и печально прикоснулся к ее руке губами). «Уж не заболел ли Джейко?» – подумала про себя Мартина. Но вот на лице его появилось обычное клоунское выражение, гримаска Пьеро, и Мартина с облегчением поняла – нет, кривляется, как обычно.

Дорси и Гая Гейнсфорд сели рядышком на козетке, а Перри Персифаль – в кресло напротив. В дальнем углу, как декорация, возлежал на софе величественный животастый доктор Джон Резерфорд, прикрыв брюхо газетой до самого лица. Бумага нежно трепетала у его носа.

Мартина села на свое старое место у суфлерской будки, а Адам Пул занял место в самой середине, лицом ко всем сразу. «Нас выманили из наших норок, как кроликов», – подумала Мартина. Ей стало не по себе. В непроглядной тьме коридоров она видела колеблющуюся, словно силуэт ночного хищника, тень Баджера.

Суперинтендент Аллейн обратился к своим подчиненным, стоящим за ним плотной группкой:

– Итак, Фокс, проверьте, все ли на месте?

Фокс пробежал глазами программку, зыркнул на Мартину, которой не было в списке, после чего доложил:

– Так точно, сэр. Все в наличии!

– Итак, это крайне необычный случай! – провозгласил Аллейн, явно наслаждаясь своей ролью актера – перед актерами. – Давайте попробуем подвести итоги…

Мартина услыхала в отдалении звуки шагов, мягкие, почти неслышные, но сразу же поняла, что театр берут в оцепление, незримое, но оттого еще более страшное. Полиция явно взяла «Вулкан» в клещи.

Все уставились на Аллейна, только Джейко невозмутимо разминал сигарету между пальцами. Даже непробиваемый Резерфорд очнулся от своей дремы, приподнялся на софе, промычал нечто нечленораздельное (но явно из Шекспира), после чего снова ухнул в забытьё.

Аллейн оглядел труппу, и Мартине показалось, что теперь инспектор отбросил всяческие формальности и в нем горит некая страсть. Наверное, страсть сыщика при запахе близкой добычи, с некоторым отвращением подумала Мартина.

– Приглашая вас всех сюда одновременно, я весьма существенно отступил от нашей обычной практики, – начал Аллейн. – Но надеюсь, мы закончим минут за десять. Так что на меня не очень обидятся те из вас, кто мог бы уйти домой прямо сейчас… Прежде всего хочу заявить вам, что ваш товарищ был убит. Вы должны понимать, что мы абсолютно уверены в этом, и прежде всего потому, что мне сразу показалось подозрительным поведение Беннингтона. Оно нетипично для человека, собирающегося покончить с собой. Он поправил грим, причем довольно тщательно. Это, по моему разумению, совершенно не согласуется с самоубийством, зато прекрасно соответствует версии убийства. Но есть и еще более убедительное доказательство. Позвольте мне рассказать вам о нем.

Итак, Беннингтон припудрил лицо перед смертью. Его костюмер еще во время второго акта убрал использованные тампоны я поставил пудреницу со свежей ватой. А тем не менее после гибели Беннингтона нигде в комнате не найдено использованных ваток. А на плите обнаружено свежее пятно, явно оставшееся от сжигания там использованного тампона. На полочке у зеркала был перевернут коробок с пудрой, и весь этот угол комнаты щедро усыпан ею же. Как вы знаете, голова и плечи погибшего были прикрыты его плащом. На этом плаще и на отпечатках пальцев на плите – тоже порошок. Но до этого плащ висел на вешалке у двери, и, следовательно, пудра залететь на него просто не могла. Значит, пудру рассыпали уже после того, как Беннингтон отравился газом. Если, конечно, он умер от отравления газом, а не был убит еще до того…

Пул и Дорси одновременно издали удивленное хрюканье. Все выглядели страшно ошарашенными, только доктор продолжал спокойно храпеть под своей газетой.

– Конечно, от чего именно умер Беннингтон, установит судебно-медицинская экспертиза. Но это будет нескоро. А пока ясно, что костюмер Кларка Беннингтона не появлялся в комнате после того, как Беннингтон вошел туда со сцены. Кроме того, установлено, что костюмер оставил комнату в образцовом порядке.

Точно известно, что жестянку с пудрой не могли опрокинуть и люди, вытащившие тело Беннингтона из комнаты. Это сделал кто-то, кто находился в комнате уже после того, как на голову Беннингтона был наброшен плащ, а ручка газовой плиты – повернута. Именно этот человек, по нашему мнению, и убил Беннингтона. Встает вопрос – каким образом Беннингтон впал в то беспомощное или бессознательное состояние, которое позволило убийце уложить его, накрыть голову плащом и подсунуть к лицу газовый шланг?

Интересно отметить, что во фляжке у Беннингтона оставалось еще достаточно бренди – примерно пятая часть. То есть он был еще не настолько пьян, ведь он сумел аккуратно припудрить себе лицо. Кроме того, когда он говорил с мисс Тарн, он все-таки стоял на ногах.

Во время второго антракта мистер Дорси ударил его в скулу, отчего образовался синяк, и я склонен думать, что убийца стукнул его в то же место, поскольку второго синяка не обнаружено… Когда мы более тщательно исследуем гематому, мы установим, так ли это. Тогда убийце понадобилось бы только один раз зайти в комнату Беннингтона, сбить его с ног, оглушить и инсценировать отравление газом в результате самоубийства. Хотя, с другой стороны, Беннингтон мог быть отравлен и каким-нибудь препаратом, подмешанным, например, в бренди.

Аллейн перевел дыхание. И тут заговорила Элен Гамильтон:

– Не верю я всему этому. То есть я не хочу сказать, что вы ошибаетесь, мистер Аллейн, просто все это звучит как-то неестественно. Как в газетном репортаже… Извините, что перебила вас.

– Думаю, каждый из вас имеет право прерывать меня, чтобы поделиться своими соображениями, – заметил Аллейн. – Итак, по поводу отравленного бренди. Мы, конечно, исследуем жидкость на содержание яда. Если там и был яд, то его должны были подсыпать или подлить в то время, пока Беннингтон находился на сцене. Кроме того, мы сделаем также анализ его сигарет, грима и косметики. Но, честно сказать, я не уверен, много ли все это даст.

Фокс легонько кашлянул, все обернулись на него, затем снова переключили внимание на Аллейна.

– Исходя из этой гипотезы, убийце необходимо было зайти в комнату к Беннингтону два раза: первый раз во время последнего акта и второй раз – когда Беннингтон вышел со сцены и ожидал финального занавеса. Но прежде, чем мистер Персифаль почувствовал запах газа…

– Я так и знал, что без меня не обойдется! – тонким голосом простонал Перри. Гая Гейнсфорд поглядела на него с ужасом. – Не бойтесь, бесценная Гая, и не надо фантастических предположений, – замахал на нее рукой Персифаль.

– Так вот, – продолжал Аллейн, – мистер Персифаль почувствовал запах газа, еще когда находился в своей гримерной, через стенку от комнаты Беннингтона. И, помня случай в театре «Юпитер», он привернул кран газовой трубы. Если убийца и в самом деле хотел создать видимость повторения случая в театре «Юпитер», он не собирался никого подставлять, и реакции мистера Персифаля на запах газа он не предусмотрел. Совершенно естественно, что отпечатки пальцев мистера Персифаля остались на газовом вентиле!

– Именно, милая Гая, именно естественно! – раздраженно вставил Перри Персифаль.

– Да, мы столкнулись с неким вариантом произошедшего в «Юпитере», – заметил Аллейн. – Однако в данном случае тот, кто планировал преступление, не предусмотрел реакции мистера Персифаля на запах газа. И мы, конечно, не можем отвергать напрочь той мысли, что убийцей мистера Беннингтона был… сам мистер Беннингтон.