Текст книги "Премьера убийства"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Я тут слышал, – продолжил Миног, крутя пуговицы своего форменного френча, – что вы из Новой Зеландии. Меня туда возили как-то раз, еще в детстве.

– Правда?

– У нас там был дом в горах. Да, помню, это место так и называлось – Серебряная Гора. Это вам ни о чем не говорит?

В памяти у Мартины промелькнуло несколько десятков разных «Гор», из них около дюжины – «Серебряных»… Но постой – и в самом деле что-то припоминается…

– О да, – ответила Мартина, сама удивляясь. – Кажется, припоминаю теперь…

– Я и не сомневался, – улыбнулся Майк. – Молва о нашем семействе, видно, прожила дольше, чем мы пробыли на островах… Мы вернулись оттуда в Англию, когда мне было лет восемь, и вскоре после этого мой дядя был убит в нашей собственной квартире – представляете? И как раз мистер Аллейн вел это дело. Именно тогда у меня возникла мысль пойти работать в полицию, и, как видите, эта идея задержалась у меня в голове… Ну ладно, что я все о себе рассказываю… Пойдемте, суперинтендент Аллейн, наверное, уже ждет.

Он провел Мартину по коридору до дверей «оранжереи», где важно, словно гвардеец на часах, стоял сержант Джибсон. Однако Майк Миног ввел Мартину совершенно непринужденно, словно в комнату, где идет вечеринка и дым стоит коромыслом.

Со своей стороны суперинтендент Аллейн приветствовал Мартину со зловещей любезностью, как встречают своих пациентов онкологи.

– Проходите, проходите, мисс Тарн, – воскликнул он, вставая. – Кажется, у вас есть что нам поведать об этом прискорбном случае… Пожалуйста, садитесь, и начнем…

Мартина присела на душераздирающе заскрипевший стул, спиной к столу и лицом к лампе-бра. Констебль Миног, заметила она боковым зрением, тоже сел и достал свой блокнот для записей.

– Итак, в чем состоит наше открытие? – спросил Аллейн.

– Ну, в сущности, ничего особенного, – начала Мартина. – Наверное, вам мои слова покажутся ерундой. Мне очень неловко, что я вас побеспокоила… Но я подумала, что в подобных случаях всякое свидетельство…

– …имеет большое значение! – закончил за нее Аллейн. – И вы были безусловно правы, дорогая! И уж будьте покойны, мы никому об этом не расскажем… Ну так давайте, я вас слушаю.

– В свое первое утро в театре, – опять начала Мартина, – а было это только позавчера, я…

– Позавчера? То есть во вторник? – опять перебил ее суперинтендент.

– Да-да, во вторник утром… Я зашла в комнату мистера Беннингтона в поисках сигарет мисс Гамильтон. И мистер Беннингтон как-то… как-то очень странно себя держал – тогда мне показалось, что он просто уловил мое сходство с мистером Пулом… Одним словом, он не смог сразу найти портсигар. Он стал выворачивать карманы своего пиджака, и оттуда вывалился на пол конверт. Я его подняла и подала ему, а он – он глядел на меня в полном восторге, прямо как на чемпиона по водному поло! Он спросил меня что-то насчет автографов – дескать, не собираю ли я их. И показал мне письмо – на нем была иностранная марка. Он сказал, что за это письмо кое-кто отдал бы полмира, или что-то в этом роде. Примерно так.

– Вы рассмотрели конверт?

– Да. Письмо было адресовано ему, и помимо иностранной марки, почерк был такой странноватый, словно писал иностранец. Знаете, очень разборчиво, четко выписанными буквами… Но я положила это письмо адресом вниз к нему на полочку, а он снова заговорил об этом письме. Отправитель вообще-то был указан на обороте конверта.

– Вы помните фамилию?

– Да, потому что мистер Беннингтон был так настойчив…

– Птичка вы моя! – воскликнул Аллейн.

– Фамилия была что-то вроде Отто Брод, а адрес – какой-то театр в Праге. Боюсь, что ни названия театра, ни улицы, где он находится, я не припомню… Впрочем, театр я могла бы вспомнить, он звучал как-то на французский манер – начинался с «Тьятр де…» – понимаете? Нет, наверное, не вспомню…

– Ну что ж, дорогая, и это уже много. А в концерте что-нибудь было?

– Да. Но что-то тоненькое. Наверное, просто листочек бумаги.

– И мистер Беннингтон был в восторге от этого письма?

– Да. И как-то неумеренно. Он, правда, как раз пил – по-моему, бренди, у него перед зеркалом стоял стаканчик… И так пахло…

– Ну хорошо, а не могли бы вы припомнить еще что-нибудь странное из вашей беседы?

Мартина напрягла память. В комнате сидел еще седовласый Дорси. Беннингтон искал портсигар… Да, вспомнила!

– Он сказал пару слов насчет того, что портсигар подарил жене не он, – сказала Мартина.

– А он упомянул, кто подарил? – быстро спросил Аллейн.

– Нет, – задумчиво покачала головой девушка. – Я уверена, что об этом мистер Беннингтон даже не заикался при мне.

– Он снова говорил с той же странной интонацией?

– Мне сейчас кажется, что у него вообще были пренеприятные манеры. Но выглядел он явно очень несчастным.

– И тем не менее вы применили слово «восторг»?

– Бывают триумфы и у неудачников, не правда ли?

– Это да. Но скажите мне еще одну вещь… Как вы связываете между собой две темы беседы с покойным? То есть я имею в виду, не было ли связи между темой портсигара, подаренного кем-то его жене, и темой письма?

– Не знаю, сэр. Но думаю, никакой связи. Я ее, во всяком случае, не заметила.

– Господи Боже! – Аллейн вдруг вскочил на ноги. – Вы все записали, Майк?

– Все в точности, сэр! – застенчиво гаркнул Миног, точнее, попытался гаркнуть, но вышло застенчиво…

– Тогда пока займитесь расшифровкой стенограммы, и пусть мисс Тарн посмотрит, все ли верно записано с ее слов. Вас не затруднит подождать пару минут, мисс Тарн?

– Ну конечно, – пролепетала Мартина, представления которой о грубости и бесцеремонности полиции именно в этот момент переживали подлинную революцию.

– Насколько я понял, вы из Новой Зеландии? – продолжал суперинтендент Аллейн. – И кажется, вы попали с корабля на бал – что-то в этом роде, так? Давно ли вы тут, в «Вулкане», мисс Тарн?

– Три дня.

– Ого! И за это время вы превратились из простой костюмерши в сценическую звезду средней величины? Неплохая карьера, по правде говоря!

– Да, но… – Мартина осеклась. Ей все-таки казалось неприличным выворачивать душу наизнанку перед полицейским офицером. – Но все это получилось так невероятно… Я приехала в Англию только две недели назад, и в порту у меня украли все деньги и рекомендательные письма, так что мне очень срочно пришлось искать работу…

– Вы сообщили о краже в полицию?

– Пыталась, но дежурный следователь сказал мне, что от этого никакой пользы не будет.

Аллейн переглянулся с Майком.

– Неплохая заявочка, – возмутился Аллейн, – особенно для полицейского чиновника…

– Не переживайте за честь мундира, – бросила Мартина с некоторым сарказмом. – Не думаю, что со мной обошлись иначе, чем с другими… Наверное, это просто такая манера вести расследование краж – не начинать его вовсе. Очень удобно – для полицейских, конечно.

– Боюсь, что вы правы, – вздохнул Аллейн. – Но меня утешает, что вас все-таки выручил ваш кузен – или кем там вам приходится мистер Пул…

– Но… – Мартина зарделась. – Я этого вовсе от него не хотела, поймите… Совсем наоборот! Он даже не знал о моем существовании! И не догадывался о нашем родстве.

В арсенал профессиональных талантов суперинтендента Аллейна входило и умение вызывать к себе доверие. Без этой способности он до сих пор бы «расследовал» потасовки в пивных барах. Инспектор Фокс как-то сказал о своем шефе, что тот может вытянуть подробный рассказ о личной жизни даже у головоногого моллюска.

Аллейн выслушал историю Мартины с таким неподдельным интересом и сочувствием, что девушка просто расцвела. Она как раз описывала свою беседу с Бобом Грантли в «Вулкане», когда в дверь постучал сержант Джибсон.

– Извините, сэр, но тут пришел ночной сторож. Он просто рвется с вами поговорить.

Фред Баджер, не дожидаясь разрешения, просунул в комнату свою патлатую голову.

– Ага! – воскликнул он удовлетворенно, глядя на Аллейна. – Так вы и есть тут командир?

– Да, – холодно ответил Аллейн.

– Ну тогда смотрите сюда. Вы можете сразу отпустить девушку, ясно? Она тут совершенно ни при чем, ясно? Короче, я не знаю, какие у вас там понаписаны законы, но девчонку чтоб отпустили, ясно? Сейчас моя ночная смена, и я в театре главный, ясно?

Аллейн удивленно приподнялся со стула:

– Но, послушайте, милейший…

– Сидеть! – рявкнул Баджер. – Поймите своей дурьей башкой, что кое-кто приставал к девушке! А она защищалась! Что, еще не усекли? Убийство по непреду… неосто… как оно там называется… Короче, пришили мужика не нарочно, а просто чтоб не лез, ясно вам, господа хорошие? И нечего девчонку терзать!

– Бог мой, кто это? О чем это он? – в изумлении обернулся к Мартине суперинтендент Аллейн. – Что это за чудо природы?

– Это сторож, – пояснила Мартина. – И говорит он так потому, что я провела первую ночь в театре… В сущности, мне просто было некуда идти… И мистер Баджер оказался так добр, что не выгнал меня…

– Ну хорошо, это, конечно, делает ему честь, хотя и не дает права разговаривать с офицером Скотленд-Ярда подобным тоном… Так где же вы спали?

– А прямо здесь. Вот в этом кресле.

– Прямо как Исусик, свернулась в кресле и заснула! – придавая хриплому голосу оттенок нежности, заметил Баджер, хотя его никто не спрашивал. – Я обходил здание, как по моим обязанностям положено, толкнул дверь, гляжу – кемарит бедняжка. Невинная, как сто чертей, то есть я хочу сказать, как ангел во плоти. И если вам кто-то нагавкает про нее что-то другое, он будет иметь дело со мной, ясно? Я – Баджер!

– Чувствуется, мистер Баджер, у вас есть веские причины гордиться своей, безусловно, древней фамилией. Впрочем, эти причины пока скрыты от нашего понимания, – уклончиво заметил Аллейн.

– Так вот! – Баджер громыхнул, как пустой медный таз, в который уронили гранату с выдернутым предохранителем. – Ежели я ее допустил в театр, так это мое дело! Ночью я тут хозяин и могу вам заявить, что никто не смеет обвинять милое дитя в убийстве! Подумаешь, я оставил ее тут поваляться в кресле! Буду я присматривать ночь напролет за этаким чертенком, то есть я хотел сказать, – ангелочком! У меня, знаете, тут и без того занятия найдутся!

Аллейн явно не знал, что ответить. Однако, как настоящий англичанин и джентльмен, он нашел самое тонкое решение.

– Спасибо вам, мистер Баджер, за помощь следствию, – торжественно объявил он.

После этой ошеломляющей своим глубоким смыслом фразы сержанту наконец удалось вытолкать в коридор деморализованного сторожа.

Придя в себя, Аллейн снова обернулся к Мартине:

– А теперь объясните мне, ради Бога, что означало появление этого чудища? И что это за странные намеки он изрыгал?

У Мартины пересохло в горле.

– Ну, понимаете, – начала она неуверенно, – он имел в виду, скорее всего, ту первую ночь, когда оставил меня ночевать тут, и боится теперь попасть в неприятную историю из-за этого. Он ведь не знает, что именно произошло. И еще он боится из-за того, что показал мне тогда же – и весьма натурально, – как было совершено убийство пять лет назад, когда здесь был театр «Юпитер»…

– Эге, это выглядит слишком далеким расчетом для такого… гм!.. прямолинейного парня.

– Вам это может показаться глупым, но все так! – быстро проговорила Мартина. – Дело в том… Дело в том, что мистера Беннингтона очень расстраивало мое появление в театре и все дальнейшее, и… Это все видели. Рабочие могли насплетничать Баджеру, и вот он явился сюда, думая, что вы можете усмотреть…

– Усмотреть для вас мотив в убийстве Беннингтона?

– Да, – выдохнула Мартина.

– А мистер Беннингтон вам угрожал?

– Я не могу точно передать его слова… Но все его поведение было угрожающим, это точно. И ему удалось меня здорово напугать.

– Где это происходило?

– Ну, например, за кулисами, во время первой костюмированной репетиции…

– Кто-нибудь был свидетелем этого разговора?

Мартина сразу же вспомнила Адама Пула.

– Ну, там были вокруг люди, – ответила она уклончиво. – Как раз сменялись декорации. То есть это была не частная беседа, во всяком случае…

Аллейн задумчиво смотрел на нее, и Мартине стало любопытно – не побледнело ли у нее лицо?

– И этот разговор состоялся до того, как вас поставили играть в спектакле – спросил наконец Аллейн.

– Ну конечно, до! Ведь это было решено всего за полчаса до начала премьеры!

– Так. А что сделал Беннингтон, узнав о таком решении? Снова пришел вам угрожать?

– Нет. Он со мной не заговаривал почти до самого конца спектакля… И, понимая, как здорово он задет, я была ему благодарна за такую сдержанность.

– Кажется, вы не слишком торопились рассказать мне об этом, мисс Тарн, – мягко заметил наконец Аллейн.

Мартина проглотила комок в горле.

– Я решилась только из-за Баджера, только из-за него.

– Ну понятно, – поднял брови Аллейн. – Конечно, разве можно ожидать полной откровенности от молоденьких девушек? Впрочем, как и от девушек более преклонного возраста…

Он улыбнулся и кинул через плечо констеблю:

– Ну что там, Майк, стенограмма готова?

– Да, сэр. Надеюсь, мисс Тарн разберет мой почерк…

Констебль протянул Мартине листки, и она приняла их дрожащей рукой. Там было только точное изложение эпизода с письмом из Праги.

– Все верно, – сказала Мартина. – Мне нужно тут где-то подписать?

– Уж будьте так любезны. Это ваши показания. Другие актеры тоже подпишут свои попозже, но ваши – такие короткие, что, я думаю, вы можете прямо сейчас все заверить – и быть свободны.

Аллейн протянул ей ручку, и Мартина, усилием воли заставив свою руку не дрожать, вывела внизу подпись.

– Ну что ж, спасибо, мисс Тарн, – расшаркался Аллейн. – Вы живете далеко отсюда?

– Не очень… Примерно минут пятнадцать-двадцать пешком…

– Понимаете, я бы вас с удовольствием отпустил домой, только… Я подумал, что показания кого-нибудь из актеров могут потребовать вашего подтверждения…

– Моего? Как это понимать?

– Как хотите, так и понимайте… Пока у вас есть время сменить свои показания.

Миног распахнул дверь, и Мартина вышла.

* * *

Оставшись наедине со своими сотрудниками, Аллейн задумчиво протянул:

– Что скажете, Майк? Что вам говорит ваше чутье?

– Она прелестная девушка! – немедленно отозвался молодой констебль.

Инспектор Фокс проснулся и шумно крякнул из своего угла.

– Если отбросить в сторону очарование, она вам показалась достойной доверия?

– Пожалуй, да, сэр, на мой взгляд…

– А что скажете вы, сонный Лис? Поясните свою позицию, которая так долго заглушалась вашим собственным всхрапыванием…

Фокс встал, потянулся, надел очки, потом снял их и наконец молвил:

– Есть что-то загадочное в том, зачем покойный заговорил с нею после спектакля.

– Ну конечно! То есть вы хотите сказать, она не то чтобы солгала, а просто опустила кое-какие детали в своем рассказе, так?

– Да, а именно то, кто конкретно был свидетелем их беседы.

– Она то и дело глядела на этот вот портрет… На мистера Пула… Чтоб мне пропасть, если это не Пул подошел и отбил ее у кровожадного Беннингтона.

– Вполне возможно, сэр, – кивнул Фокс. – Он явно положил глаз на девушку. Уж я-то видел… Да и она к нему неравнодушна – уж будьте покойны…

– Господи спаси! – взвизгнул юный Миног, сгорая от необоснованной ревности. – Да ведь ему лет восемьдесят!

Фокс уже открыл было рот, чтобы остудить констебля, но Аллейн мягко сказал:

– Идите-ка вы лучше на сцену, Майк, разбудите доктора Резерфорда и ведите его сюда. Меня немного утомили актеры. Нам надо пообщаться с более серьезным человеком…

* * *

Доктор Резерфорд, возникший вскоре в дверях «оранжереи», представлял собою поистине причудливое зрелище. Поскольку его наиболее сильным желанием было просто выспаться, он безо всякого смущения выпустил свою накрахмаленную рубашку из брюк, и она опускалась почти до колен наподобие греческой туники. Хотя это была хитрая небрежность. Как догадался Аллейн, полы рубашки прикрывали расстегнутые пуговицы на брюках доктора…

Вместо пиджака доктор набросил поверх рубашки плащ. Ворот рубашки был распахнут, и узел галстука располагался чуть ли не на уровне пупка Описание взъерошенной шевелюры доктора Резерфорда было достойно отдельной драмы в трех частях…

Доктор постоял в дверях, подождав, пока констебль представит его, после чего сделал рукой пренебрежительный воздушный салют в адрес Аллейна и Фокса.

– Явившись к вам сюда, джентльмены, в одной рубашечке ночной, оставил спящую красотку я в сеновале за корчмой! – продекламировал Резерфорд, тяжело сопя и оглядывая полицейских с видом крайнего неудовольствия. – Итак, на каком огне вы собираетесь меня поджаривать – на медленном или на быстром?

Если бы он был актером, ему здорово подошла бы роль Фальстафа, подумал Аллейн.

– Так говорите же! Я весь – одно огромное ухо! Изрекайте!

– Боюсь, мне нечего изрекать, – заметил Аллейн. – напротив, хотелось бы кое-что услышать от вас. Не будете ли вы столь любезны присесть?

Резерфорд грузно шмякнулся в кресло. Дерево затрещало, но выдержало… Величественным жестом он обернул широкие полы своей сорочки поплотнее вокруг бедер, ворчливо заметив:

– Прошу простить меня, джентльмены, я несколько устал и предавался неге, а потому пуговицы у меня застегнуты не все…

– Пуговицы – дело наживное, – рассмеялся Аллейн и тут же посуровел: – А скажите, как вы думаете, Беннингтон был убит?

Резерфорд высоко вздернул брови, поудобнее уложил сплетенные руки на животе, покрутил большими пальцами и сказал:

– Нет.

– Нет? А мы думаем обратное…

– Почему?

– Это я буду знать точно, когда выясню все с вами.

– Так я что же – подозреваемый?

– Нет, если вы сумеете доказать свою непричастность.

– Гм! Да если бы я только рассчитывал выйти сухим из воды, я наверняка пристрелил бы его! А еще лучше – предал его колесованию по полной программе! Он был невообразимый негодяй, этот Бен…

– В каком смысле?

– Во всех возможных смыслах, клянусь Юпитером и кольцами Сатурна! Алкаш! Обидчик прекрасных дам! Эксгибиционист! Дебошир! А самое главное, – тут Резерфорд повысил голос, – самое главное – мерзкий пачкун чужих творений! И официально заявляю вам, что если бы я, сидя в своей ложе, мог упросить Господа поразить Бена молнией, то я бы сделал это! С любовью и удовольствием!

– М-да, – протянул Аллейн, – о молнии как об орудии убийства мы как-то не подумали, это наша промашка… Попытаюсь исправиться… Но скажите мне, будьте так любезны, где вы находились с того момента, как покинули свою ложу, и до того, когда вышли на сцену?

– Пожалуйста Сначала – вышел из ложи. Потом – на лестнице. Потом – за сценой. И на сцене. Проще пареной репы.

– Можете ли вы назвать точное время выхода из ложи?

– Когда наши лицедеи только начали кланяться публике и делать веселые морды.

– Вы никого не встретили по пути, не заметили чего-нибудь необычного?

– Даже тень не пролетала!

– Значит, вы только спустились с лестницы и оказались на площадке прямо за кулисами, перед самой сценой – так?

– Именно.

– Есть свидетели, которые могут это подтвердить?

– Насколько я понимаю, нет. В такие моменты актеры к автору пьесы не более внимательны, чем невеста в первую брачную ночь к портрету своего прадедушки.

– Но, доктор, ведь в зале была публика – никак не меньше тысячи человек! Уж зрители наверняка поглядывали в сторону вашей ложи, не правда ли?

– Я все-таки надеюсь, что, несмотря на жалкие потуги парочки актеров испоганить ее, моя пьеса – вот что притягивало внимание зрителей! – величаво заявил Резерфорд, поддергивая рубашку.

– Ну хорошо, а к вам в ложу разве никто не заходил?

– После первого акта – никто. Я специально, в качестве меры предосторожности, заперся изнутри. Терпеть не могу, когда невежды заводят со мной глубокомысленные разговоры о моих пьесах.

– Вы заходили в служебные помещения во время спектакля?

– Да. Я спускался вниз в обоих антрактах. Сперва – повидать эту прелестную малышку…

– Мисс Тарн? – переспросил Аллейн.

– Ну да. Такая чудная девчушка, и актриса из нее получится прекрасная. Если она только не станет участвовать в склоках, на которых держится кровля этого ничтожного балагана…

– Хорошо, а в гримерные вы заходили во время антрактов?

– Я заходил в такой небольшой кабинетик в конце коридора, если можно, конечно, назвать его гримерной…

– Понятно. И когда же вы вернулись в свою ложу?

– Как только я сделал в этом кабинетике все свои дела и стали поднимать занавес.

– Хорошо… – протянул Аллейн задумчиво и добавил: – А вы знаете человека по имени Отто Брод?

Глаза доктора стали вдруг расширяться, брови поползли вверх, ноздри превратились в лунные кратеры, и стало ясно, что, если суперинтендент Аллейн не отойдет на пару шагов, его просто может снести мощным чихом. Платка у доктора Резерфорда не оказалось, и он использовал вместо него подол своей необъятной сорочки. Под задранной рубахой обнажился весьма пикантный беспорядок…

Полицейские попытались укрыться за мебелью, и от порыва ветра погасли две настенные лампы.

– Отто Брод? – переспросил Резерфорд, утираясь. – Никогда не слышал о таком.

– А его корреспонденция, кажется, представляет некоторый интерес, – заметил Аллейн загадочно, но доктор только пожал плечами:

– Не знаю. На что вы намекаете?

Аллейн решил оставить Отто Брода в покое.

– А знаете, доктор, я успел уже выяснить массу интересных подробностей о событиях последних двух дней в театре, – сказал инспектор. – Во всяком случае, касательно двух генеральных репетиций и съемки.

– Неужели? То есть вы узнали о том, что между мной и Беном проскакивали искры? Что ж, если вы ищете мотивы, вы их найдете у меня… – доктор Резерфорд невесело усмехнулся. – Мы друг друга ненавидели, я и Бен. Просто лютой ненавистью. Хотя, если смотреть в лицо фактам, он всегда был более склонен к насильственным действиям, нежели я…

– Вражда между вами возникла из-за участия его племянницы в спектакле?

– Ну, антипатия между нами была изначально, по определению… А к этому потом добавилось его хамское искажение моей пьесы, а также экстренная необходимость замены его умственно отсталой племянницы на более-менее сносную актрису. Хотя бы на эту девчонку, мисс Тарн… Мы сталкивались с Беном лбами на каждой репетиции…

– И в конце концов вы одержали верх?

Доктор сделал пренебрежительный взмах рукой, как будто его победа над Беном была однозначно угодна всем возможным богам и просто не подлежала сомнению.

Суперинтендент Аллейн с подозрением изучал жуткий беспорядок в одежде доктора.

– Простите, доктор Резерфорд, вы не будете возражать, если вас обыщут? – с сомнением спросил инспектор.

– Что?! – взревел Резерфорд, взвиваясь.

Фокс, шедший к нему, остановился.

– А кстати, вы, как медик, скажите – мог ли удар в скулу, который получил Беннингтон, чуть позже обусловить кратковременную потерю сознания? Учитывая его общее, так сказать, затемненное состояние? – отвел готовую разразиться бурю Аллейн.

– А почему вы решили, что его били по морде? – переспросил Резерфорд недоверчиво. – Чего вы от меня хотите?

Последняя фраза была обращена к Фоксу, который все-таки не оставлял надежды обыскать доктора.

– Выньте, пожалуйста, руки из карманов, – попросил Фокс.

– Ну что ж, не будем портить свое реноме в глазах нашего покойного товарища, – насмешливо протянул Резерфорд и вытащил руки.

Ему удалось сделать это так ловко, что карманы вывернулись наизнанку и на пол вывалилось множество разнообразных предметов – карандаши, клочки бумаги, программки, коробочка с порошками, табакерка, блокнот, недоеденная плитка шоколада со следами огромных зубищ… И надо всем этим повисло легкое облачко разлетевшегося нюхательного табака…

Фокс издал горестный стон и, кряхтя, присел на корточки. Но сразу же после этого, вдохнув табаку, Фокс зашелся в приступе кашля, перемежающегося чиханием. Доктор злорадно захохотал и, протопав по своим вещичкам, как Кинг-Конг по Нью-Йорку, прошел к креслу и рухнул туда, сломав один из подлокотников.

– Доктор Резерфорд! – Аллейн пытался говорить спокойно. – Перестаньте вести себя как ребенок, давайте-ка посерьезнее… И не пытайтесь трогать эти вещи.

Доктор откинулся в кресле, задрал ногу и с интересом стал рассматривать слипшуюся массу из шоколада и раздавленной коробочки порошков на подошве ботинка.

– М-да, черт вас всех раздери, целая унция прекрасного табаку… – вздохнул он. – Мой недельный рацион!

Фокс, отдуваясь и отплевываясь, собирал с пола разбросанные и примятые жестокими ногами доктора вещи. Сложив предметы в кучку, Фокс намел горку нюхательного табаку и завернул его в бумажку, а бумажку сунул в конверт…

– Напрасно, легавый, напрасно, этот табак мне недешево обошелся! – прогремел доктор, наблюдая за действиями Фокса. – Хотите нюхнуть, как только окажетесь дома?

Аллейн потемнел.

– Хватит, доктор! – бросил он резко. – Порезвились – и будет!

Доктор только скривился, словно у него от слов Аллейна заболел зуб.

– Вы разыгрываете какой-то спектакль, доктор, – продолжал Аллейн. – Но ваша игра, простите за отзыв, совершенно неубедительна… Я точно знаю, что Беннингтона ударили в скулу. Я точно знаю, когда это произошло. Я также знаю, что кровоподтек был тщательно закамуфлирован толстым слоем пудры. Я прошу вас пройти со мной и понаблюдать, как я буду снимать сейчас эту пудру. Где ваш пиджак?

– Подайте мантию мою, подайте мне корону! Душа предчувствием полна, безумной жаждой трона… – запел Резерфорд, почесывая под рубашкой свой огромный живот.

Фокс вышел и вскоре вернулся с пиджаком доктора.

– В карманах ничего нет, сэр, – мрачно сообщил он Аллейну.

Аллейн кивнул, принял пиджак и передал его Резерфорду. В молчании они все втроем проследовали в подвал, где находилось тело Беннингтона.

* * *

За эти несколько часов с момента смерти труп успел заметно окоченеть. На лице актера даже под грубым гримом можно было увидеть выражение причастности к некоей высшей тайне, которое часто встречается у покойников… Аллейн принялся скребком снимать грим с правой щеки и складывать на картонку. Движения его напоминали работу художника у мольберта…

– Ну вот, взгляните, – сказал Аллейн, отходя в сторонку.

Резерфорд поглядел.

– Да, удар мастерский, если это только был удар… Так кто же его так разукрасил?

Аллейн молчал.

– Но мысль о том, что от этого удара Беннингтон мог отбросить коньки или получить сотрясение мозга, просто нелепа, – продолжал доктор. – Ведь вы же сами сказали, что между маленьким сеансом бокса и смертью прошло какое-то время? Нет, невозможно, невозможно.

Фокс подал Аллейну полотенце, и тот стал оттирать со щеки покойного последние следы грима.

– Ну зачем вы меня маринуете здесь? – взвыл Резерфорд. – Хотели услышать мое мнение – получили.

Аллейн спокойно поглядел на него.

– Вы полагаете, его жена захочет взглянуть на него?

– Не думаю. Однако она, вероятно, решит, что обязана это сделать. Ну ладно, у всех свои прибамбасы. Я на ее месте не стал бы расстраиваться из-за такого музейного уродца… Почему бы вам попросту не отпустить ее домой? И меня заодно? Мне безумно надоела компания Бена, даже когда он так чертовски молчалив…

– Подождите немного – на сцене, со всеми, или в конторе. Контора, по-моему, открыта…

– А могу я получить назад свой табачок? – с неожиданно заискивающей интонацией спросил Резерфорд, словно мальчишка, выпрашивающий у отца леденцы.

– Думаю, да, – кивнул Аллейн. – Фокс, передайте доктору его табакерку – у вас ведь остается для анализа тот рассыпанный табак?

Фокс кивнул и протянул Резерфорду коробочку. Доктор сунул ее в карман и пошел к двери с несколько несвойственной ему неуверенностью. Там он обернулся.

– Послушайте, Аллейн, а если я скажу вам, что это я врезал Бену по харе, что тогда?

– Да ничего, – холодно улыбнулся Аллейн, пожимая плечами. – Я ведь не обязан всему верить.