Текст книги "Сыновья алых лун (СИ)"

Автор книги: Наташа Михлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Риэ вздохнул. Первый раз он рассказывал об этом кому-то. Скорее всего, Высший забудет ночной разговор уже завтра, когда вернется в семью, и весь этот побег покажется ему неприятным сном. Поэтому можно говорить что угодно.

– Я уже взрослый. Мог работать с отцом. Дед считал, в деревне мне больше нечего делать, тем более после…

– А кто твой отец?

– Тока Зунн, старьевщик, был казнен за торговлю краденым полтора оборота назад, – с тяжелой ненавистью проговорил Риэ, словно впечатывая кулак в каждое слово. И перевел взгляд на Высшего.

Даро широко раскрыл глаза, но смолчал. И даже не отодвинулся. Надо же, все-таки умеет владеть собой, если припрет.

– Ты говорил про дедушку. Он… жив? – спросил Даро.

Риэ перевернулся на живот и положил голову на локти.

– Дед болеет. Это не сухой мор, иначе он бы уже умер… Но что именно – мы не знаем. Он… – у него вырвался прерывистый вздох, – даже не заходит в океан в последнее время… Я думал, Элай заберет его, но она решила иначе, – со злостью сказал Риэ. – Лучше бы забрала отца до того, как он стал преступником! Или взяла меня, еще тогда, вместе с мамой!

– Ты хочешь умереть?! – с ужасом прошептал Даро.

– Иногда, – неохотно признался Риэ. – Но это все глупости.

– Это великий грех, – с потешной строгостью сказал мальчишка.

Риэ рассмеялся, уткнувшись в сумку лицом.

– Я не верю в богов. Уже давно – нет.

Даро разглядывал его, словно какое-то редкое животное на ярмарке. Потом улегся рядом и так же положил голову на руки.

– Если дедушка болеет, значит… Ты работаешь?

– Нет.

– А как же тогда?! – снова пришел в ужас Высший. – Неужели… ты… – он не мог выговорить очевидное вслух.

– А ты как думал? – резко бросил Риэ, садясь. – Считаешь, в столице много тех, кто захочет взять на работу сына казненного?

– Я не знаю, – Даро смутился и тоже сел. – Ведь нет закона, который это запрещает! Даже наоборот… Давно запрещено судить детей за проступки родителей!

– Кто это сказал? – фыркнул Риэ.

– Айно Лиэстир Энсо! – гордо вскинул подбородок Высший. – Повелитель Пяти Планет!

Риэ изумленно покачал головой, глядя на него.

– Думаешь, раз какой-то Высший сказал, так все сразу бегут исполнять? А потом сидят и боятся, как бы чего не нарушить?

Даро молча таращился в ответ. Риэ не выдержал и неприлично громко захохотал. Отсмеявшись, спросил:

– Мы сейчас где сидим?

– Не знаю, – оглянулся вокруг Даро. – На крыше?

– Да, на крыше. Чьего-то чужого склада… Сидим и нарушаем закон.

Даро в ужасе вскочил на ноги. Это было так комично, что Риэ снова упал на спину, корчась от смеха. Давно он так не смеялся… И давно на душе не было так легко.

***

Даро вернулся домой ко второй дневной печати. С непроницаемым видом прошагал мимо гвардейцев на главных воротах, поднялся по широким голубоватым ступеням, миновал коридор и вошел в тронный зал. По дороге он вспоминал все уроки самовнушения, чтобы не терять внутреннего спокойствия и на этот раз ни в коем случае не опозориться. Однако отчего-то лучше всего помогало воспоминание о мальчике с длинными волосами, Риэ Зунне. Он был низшим, однако владел собою куда лучше Даро… Вот бы ему так уметь! А еще Риэ ничего не боялся. Это чувствовалось в каждом движении и слове. Может, оттого, что жил в постоянном ожидании чего-то плохого и просто отучился бояться? Приобрел иммунитет, как к той болезни, от которой умерли его родные.

Увидев наследника, Итари Алин Онья ни на миг не прервал обмен жестами с сиуэ в форме торгового межгалактического флота. У стены стояли еще несколько космических купцов. Даро смиренно встал в стороне, ожидая окончания аудиенции. Волнение снова нахлынуло, но Даро решительно отогнал его подальше. Ему было что сказать отцу про законы. И про то, как их «соблюдают»!

Слух разбежался быстро – всего через дюжину капель рядом появилась мать, по обыкновению, тихая и молчаливая, и Найя, сходу сбивчиво что-то зашептавшая брату в ухо.

«После, Найя», – поморщился Даро.

Он старался не растерять свою собранность. Интересно, отец отправит его в покои или заставит отвечать прямо тут, перед всеми лэрами и министрами? И за что именно станет наказывать? Ведь формально Даро ничего не нарушил.

Когда представители торгового флота откланялись, Итари поднялся и подозвал глашатая. Через несколько мгновений зал был пуст, за последними посетителями гулко закрылись высокие двери. Внутри остались лишь члены семьи Онья и наставник мальчиков.

– Отец… Я должен поговорить с тобой, – шагнул вперед Даро.

«А этот разговор достоин того, чтобы я тратил свои слова?» – на миг прищурился правитель.

Глядя в глаза сыну, медленно спустился по ступеням. Даро переборол желание отступить, почувствовать спиной холодную опору каменной колонны.

«Ты, наследник, ушел ночью, без сопровождения. Без браслета. Подверг опасности не себя, но будущее этой планеты. Ты…»

– Итари.

Внезапно зазвучавший голос прабабушки ошеломил всех. Шуа Онья редко появлялась на семейных собраниях в последние полвека, предпочитая общению с сиуэ свой сад с экзотическими растениями. Более пяти сотен оборотов тому назад, во время гражданских волнений, она, носящая в себе наследника, правила Ронн от имени своего умирающего супруга. Она не позволила лэрам Ронн растащить земли по клокам и бесстрашно противостояла на планетарном совете спесивым мужам сиуэ. Жену правителя защищал древний закон неприкосновенности, хоть никто и не ожидал, что его используют таким образом. А ребенок в ее чреве давал надежду на будущее Ронн, и эта надежда впоследствии полностью оправдалась.

Теперь многое изменилось, Альянс сильно повлиял на Королевство с его патриархальными законами. Но это теперь. А тогда правление Шуа Онья держали в страшной тайне от народа, потому что сиуэ не признали бы над собой власть правительницы, и вместо шаткого мира вновь вспыхнула бы война. Шуа не посрамила своего благородного супруга и правила твердо и справедливо, пока, достигнув половой зрелости[1], на трон не взошел ее сын.

Все, кроме Даро, помнили о том, каким несгибаемым характером обладает эта сиуэйтка, но поскольку она давно оставила дела, никто не думал, что Шуа не только придет в тронный зал, но и вмешается.

– Итари, ты второй раз не позволяешь сыну говорить.

Правитель сделал глубокий вдох и повернулся к ней.

– Бабушка, не ты ли сама учила меня, что поступки имеют вес гораздо больший, нежели слова?

Старая сиуэйтка покачала головой, звякнули золотые кольца в ушах, улыбка обрисовала сеть морщин на лице.

– Не ты ли, Итари, отвечал мне, что именно слова помогают понять причины поступков? Для чего иначе они дарованы нам богами?

Итари перевел взгляд на собственного отца, который стоял рядом с наставником мальчиков. Оба синхронно показали жест согласия.

– Время пришло, повелитель, – негромко сказал наставник. – Характер ребенка складывается к совершеннолетию. Мы дали наследнику все, что могли. Дальше он пойдет сам, а мы можем лишь наблюдать и молиться богам.

Правитель рассматривал своего сына, словно подмечая некие перемены, которых не видел раньше.

– Да будет так, – ответил он после долгого молчания. – Скажи мне то, что должен, Даро.

Мальчик растерянно взглянул на отца, на родных. Итари чуть улыбнулся:

– Идем в сад. Сегодня солнечно.

***

Тихий щебет, запах сладких духов и эхо звона колокольчиков наполняли верхний ярус коридоров в золотистом закатном крыле. У Найи во дворце было несколько подружек, Даро знал их лишь по именам. Мальчики посещали иные уроки – им делали упор на историю, точные науки и политику, а девочки в основном учились правилам этикета, тому, как вести большой дом, и искусствам, в соответствии с талантами и склонностями. Мальчики встречались с девочками лишь на уроках танцев, под строгим надзором наставников и учителей. Связи между ними не приветствовались.

Даро часто завидовал сестре: у него самого не случилось друзей. Лишь приятели и партнеры по занятиям на тренировочном дворе. Но среди сыновей лэров не было никого, с кем можно просто поболтать или пошептаться о чем-то в укромном уголке. Майнеш, после того, как Даро спас ему жизнь, мог считаться «спасенным братом» Даро и его семья выражала Наследнику благодарность при каждом удобном случае. Но и для правнука казначея Даро был, прежде всего, наследником Ронн, сыном Итари Онья, и это ощущалось в каждом жесте. Даро боги осчастливили тем, что у него по крайней мере была Найя, хоть с девчонкой и не получалось играть и дружить так, как с мальчишкой. Далеко не всем сказочно везло, как сыновьям Энсо, которые неразлучны с материнской утробы. Им-то всегда было с кем обсудить свои мысли и поиграть…

Даро видел, как ведут себя остальные мальчики: сверстники болтали друг с другом не затыкаясь, младшие играли все вместе, старшие парни разбивались на пары и тройки. Но никто не уходил с тренировок один, кроме Даро Онья. Отец говорил, что это участь любого наследника, у деда и у него самого дело обстояло так же. Первые друзья у отца появились только в академии, где Итари пять оборотов учился на отделении политики и внегалактических связей. Вне стен дворцов строгий этикет смягчался, общение и знакомства давались проще. Вернувшись домой, можно было поддерживать связь с друзьями по тахиосвязи, а главным спасением от одиночества становилась семья… Только когда она еще появится у Даро, эта семья?

Даро разведал по карте расположение портовых складов с белыми крышами. Место оказалось почти на другом конце столицы, а квартал Техников, где его чуть не избили, и вовсе у самой границы Ронн. Видно, он ничего не соображал тогда, если удрал в такую даль…

Ночь, проведенная в городе, стала самым жутким и прекрасным, что случилось с Даро за всю его жизнь. Спустя два шестидневья он решил попробовать выйти на улицы снова. И, быть может, встретить Риэ. В этот раз он подготовился: заказал себе неброскую темную одежду, положил в кошелек несколько мелких монет. Ненавистный браслет сунул в нагрудный карман – не так сильно мешает, и в случае чего помощь окажется рядом в течение тридцати капель. Еще Даро захватил с собой уми. Раньше на досках летали только над водой, но теперь разрешили использовать и в городах, если не превышать половины аш в две капли[2]. Новые уми делали такими компактными и легкими, чтобы можно было удобно носить за спиной.

Первое время Даро исследовал кварталы рядом с домом: район купцов Короны, Офицерский, разноцветный столичный базар – остров на пересечении двух крупнейших каналов – и возвращался пьяным от впечатлений. Впрочем, на учебу это не влияло: Даро осознавал, что малейший промах может стоить разрешения покидать дворец.

На третий день он добрался до порта. Там было много мальчишек из бедного сословия. Они бегали по поручениям, помогали рыбакам разделывать скользкие туши желтых морских роэгов, чье сердце было тем дороже, чем меньше времени проходило со смерти твари, или просто слонялись по берегу в надежде найти оброненную кем-то с верхней набережной монетку. Но Риэ Зунна среди них не было…

Полосатый забор, окружающий склады, оказался высоким, а ворота запертыми. Сильные порывы холодного ветра носили по пустырю у ограды мусор. Днем все выглядело совсем по-другому. Даро обошел ограждение по периметру и отыскал маленькую лазейку между двух погнутых прутьев. В ту ночь он не запомнил, как они попали внутрь, но других путей не увидел. Дождавшись сумерек, осторожно вошел, попытался сообразить, какой именно полукруглый купол стал пристанищем им с Риэ.

За углом послышался шорох, Даро замер, вжавшись в стену, и задержал дыхание. Робот-сторож подозрительно повел усиками, но, выждав несколько капель, все же отправился восвояси. Даро подпрыгнул и, уцепившись за нижнюю ступень лестницы, влез наверх.

Он приходил туда еще много раз, наизусть выучил маршруты гусеничных сторожей. Лежа на белой чешуе, смотрел в небо, на трассирующие следы космических кораблей, то и дело перекрываемые густыми рваными тучами. В один из самых холодных вечеров, когда с неба сыпалась мелкая ледяная крупа и с шуршанием катилась по энерговпитывателям, он услышал шорох на лестнице. Через мгновение рядом растянулся Риэ. Даро приложил ладонь к груди, приветствуя его, изо всех сил стараясь сдержать неожиданно острую радость. Риэ прижался к крыше, ловя тепло.

– Я тоже сюда заглядывал, – улыбнулся он, повернув голову, – думал: вдруг ты придешь. – Зардевшись, добавил: – Ну, мало ли… Захочешь, чтобы с тебя на этот раз уж точно шкуру в переулке спустили.

– Не спустят, – ухмыльнулся Даро, показывая пристегнутый к поясу раздвижной тонкий прут из упругого металла.

– Ого! – вскочил Риэ. – Дай попробовать!

– Тогда дай мне твой шест.

Вдоволь напрыгавшись по крыше, они свалились на белую чешую. От частого дыхания в воздухе расплывались облачка пара.

– Пить охота. Давай слезать.

Утолив жажду в уличном фонтане, мальчики оторвались от каменной чаши и встретившись глазами, отпрянули друг от друга и смутились.

– И часто гуляешь? – спросил Риэ после неловкой паузы. – Мне показалось, ты домашняя зверушка.

– Я недавно стал, – не обижаясь, возразил Даро. – Город интересный. Не всегда красивый или понятный, но… мне нравится.

– Ну если что, я часто бываю на закатном рынке электроники, – сказал Риэ. – Иногда получается кое-что продать… Приходи.

***

Риэ не спрашивал у своего нового приятеля о его семье. И дураку было бы ясно: между ними – пропасть. Незачем делать ее еще больше. Риэ и так наболтал о себе Высшему больше, чем нужно. То, что приговор отца не отпугнул Даро, до сих пор казалось Риэ чудом. Те, кто узнавал об этом, обычно делились на две категории: одни начинали заискивать перед Риэ, словно он перенял от Тока все его преступные связи, другие – бояться и ненавидеть, как больного пятнистой болезнью.

Риэ знал только пять-шесть районов вокруг порта и мелкие островки вблизи берега – дальше заходить было не нужно и особо не тянуло. На кой-ляд ему пялиться на то, как живут богатенькие? Еще угодишь стражнику под горячую руку… Но скоро оказалось, что исследовать город вдвоем – очень интересно. Даро брал Риэ с собой гулять по центральным кварталам. Находясь рядом с Даро, Риэ не вызывал у блюстителей порядка желания придраться и спросить, что парень, одетый как житель портовых трущоб, делает на богатой улице.

Уми выдерживала двоих, только стоять на ней нужно было вплотную, обняв ведущего за пояс. Первые пробы кончались падением в канал: Риэ напрягался и не наклонялся на повороте, следуя за Даро, а начинал паниковать и цепляться за ускользающее равновесие. Но позже мальчики научились взаимодействовать, Даро даже позволял Риэ вести уми самому. Он любил разгоняться до предельной скорости и взлетать высоко над волнами залива. Тогда Даро включал музыку с коммуникационного браслета, который носил в кармане, на полную громкость, волосы Риэ хлестали Даро по лицу, отчего тот смеялся и угрожал обрить приятеля наголо, едва они сядут на берег.

Риэ наотрез отказывался входить с проголодавшимся Даро в двери едален. Но если тот приносил с собой на прогулку сверток с жареными океанскими зой-зой и хрустящим красным хлебом, Риэ делил с ним трапезу. Это было как-то проще, не ощущалось милостыней. Иногда он сам угощал Даро свежими ягодами или фруктами, доставая их из глубоких карманов и смущенно стряхивая прилипшие крошки. Даро не спрашивал, откуда они, хотя, конечно, догадывался. Он пристально следил за каждым движением Риэ, когда впервые привез его на большой базар на острове. Если бы Риэ бродил один, то еще можно было рискнуть и стянуть что-нибудь с прилавка, но приятеля он не собирался подставлять.

Даро по первости явно смущала манера Риэ внезапно соскакивать с доски при виде мусорных контейнеров со значком разорванного провода и увлеченно рыться в ворохе выброшенных деталей и мелких устройств, шепча под нос. Потом он привык и, пока Риэ набивал сумку сокровищами, стоял на стреме, готовый подать знак при приближении дрона-наблюдателя или стражника.

Когда сезон Бурь подошел к концу и океан успокоился, они стали плавать к песчаным островам, где можно было всласть поохотиться на рыбу, пригнанную штормами к берегам. Даро, конечно, понимал, что этот лов – не просто развлечение, и поэтому старался добыть побольше жирных олу и зубастых эрских плавунчиков, их можно было быстро закоптить и потом есть не одно пятилуние.

– Теперь сможешь всегда меня найти.

Риэ с гордостью закатал рукав, показывая Даро коммуникационный браслет, под который был пристроен кусочек мягкого пластилена. Экран перечеркивала широкая трещина, залитая жидким фиксатором.

– Он человеческий, – смущенно пояснил Риэ.

Даро с интересом потрогал сенсоры, соблюдая приличия и не касаясь кожи друга.

– Я не знаю, как они выдерживают такую вибрацию, – поморщился Риэ. – Больно же. – И добавил, понизив голос: – Они здороваются друг с другом за руки! Даже без перчаток! Я видел.

Даро покраснел.

– Знаю. Но в этом нет ничего… такого. Просто они устроены иначе. Имперцы не чувствуют так, как мы. Не слышат воду и ветер, и кожа у них грубая, как у болотного мегруна. А руки – особенно. В общем, все наоборот!

– А еще они лижут друг другу губы, – заговорчески ухмыльнулся Риэ, заставив Даро окончательно залиться краской.

– Так они выражают любовь. Это обычай.

– Ты тоже видел? – жадно спросил Риэ.

– Нет. То есть, не вживую.

Сбросив одежду, Риэ взглянул на друга и заметил, что узор даау[3] на левой лопатке Даро нарушен.

– Ты все же не такой уж тихоня, а? – шутливо спросил он, указывая на шрам.

– Это старая царапина, – отмахнулся Даро. – Мечом прилетело на тренировке, случайно.

– В твоей школе что, дураки? – расширил глаза Риэ. – Давать ученикам настоящие мечи…

Мимо пробежала ярко-розовая муо. Риэ враз забыл о вопросе, подобравшись, стал следить за животным, которое кружило возле их с Даро сваленных на песке вещей. Верткая пучеглазая тварь с девятью щупальцами-ножками могла легко стащить что-нибудь мелкое, а догнать ее ой как непросто, и на суше, и в воде. Когда муо скрылась за рюкзаком Даро, Риэ поднялся и бесшумно стал красться по следу щупалец на песке. Но муо заметила охотника и мгновенно исчезла в волнах. Риэ с разочарованным вздохом плюхнулся на песок. Муо жили на мелководье, в период гнездования собирали блестящие камни и мусор, складывая в гнездо-убежище под водой. Гнезда хорошо маскировались, но если отыскать такое – можно было найти в нем оброненные пловцами драгоценности и монеты.

Даро взял острогу и вошел в волны, несколько раз глубоко вдохнул и нырнул. Риэ подобрал с песка свою и последовал за ним. Под водой всегда казалось, что весь мир отодвигается далеко-далеко. Словно сам Риэ, перерождаясь, возвращается к прошлому народов сиуэ, становится доисторическим морским охотником, что выходят на сушу лишь раз в оборот. Погружаясь в темную прохладную глубину, ощущал себя частью океана, а в жилах вместо крови начинала течь соленая вода. Движения стихии отзывались не только в ладонях, которыми сиуэ испокон веков улавливали течения и читали послания рек и морей. Каждая клеточка ловила отзвук настроения океана, и душа наполнялась восторгом от сознания причастности к чему-то столь могучему.

***

Сложив на берегу десяток жирных рыб, мальчики легли на песок, греясь на щедром солнце сезона Урожая.

– Знаешь, я скоро улечу… – грустно сказал Даро.

Риэ повернулся и подпер рукой голову, глядя на него.

– Мне нужно поступать в академию Пяти Планет. Она далеко… на орбите Оанс.

– Ого, – старательно пряча эмоции, восхитился Риэ. – Прям в столице системы… Ну, зато там неверное, красивые девчонки, – попытался улыбнуться он.

Даро улыбнулся в ответ и открыл глаза.

– Это еще не сейчас. После сезона Ветров. А девчонки… мне сестры хватает.

– У тебя есть сестра? – удивился Риэ.

Даро потянулся за курткой и достал из кармана браслет. В воздухе повисла голография: на фоне грозового неба стояла девочка с темными волосами, за спиной развевалась какая-то белая ткань, создавая эффект крыльев.

– Очень красивая, – сказал Риэ.

– Она тоже так считает, – фыркнул Даро. – Я бы умер столько думать об одежде или духах! Или с ума бы сошел.

Он тревожно взглянул на Риэ, очевидно, вспомнив, что у того тоже были сестры.

Были.

Риэ сглотнул и торопливо попросил:

– Покажи еще что-нибудь.

– Вот запись с праздника Урожая, сестра выступает.

Даро переключился на другую голографию. На широкой террасе танцевали девушки-Высшие в цветных мантиях, с замысловатыми прическами… Чем больше Риэ смотрел, тем больше удивлялся. Опознать сестру Даро среди них не представлялось возможным.

– Слушай, как вы различаете своих баб? Они же все одинаковые! – разочарованно протянул Риэ.

Даро заливисто рассмеялся.

– Главное, при встрече с сестрой этого не ляпни.

– А ты что, ее со мной познакомишь? – улыбнулся Риэ.

– Может, и познакомлю, – задумчиво ответил друг.

***

Белый песок скрипнул, Даро подпрыгнул высоко вверх, чтобы нанести противнику серию ударов. Приземлившись там, где мгновение назад была грудь Майнеша, перехватил его кулак, но вместо того, чтобы, как учил наставник, нырнуть под локоть и дернуть, опрокидывая наземь, сделал обманный замах и подсечку. Майнеш, не ожидавший такого, упал на спину, клацнув зубами, но тут же вскочил, готовый продолжать бой.

– Аэ!

Резкий окрик наставника заставил обоих замереть. Быстрые шаги прошуршали по песку за спиной.

«Даро, откуда ты взял этот прием?»

Даро выпрямился и взглянул на наставника.

«Увидел в городе».

Отговорка была откровенно слабой. Драка на какой-нибудь центральной улице была бы сразу пресечена стражей. О том, что заходит дальше «приличных» районов, Даро никому не говорил. Он не сомневался: семья вряд ли одобрит его прогулки у берега и, тем более, дружбу с низшим.

«Покажи еще раз», – потребовал наставник.

Даро послушался. Наставник молча посмотрел и больше не стал расспрашивать. Даро бы отдал все, чтобы узнать, о чем он думает, но по безмятежному лицу истинного Высшего понять это не представлялось возможным.

________________________________

[1] Замечу, что совершеннолетие и зрелость наступают у сиуэ в разное время. Точно так же обстоит дело, например, у иудеев – бар/бат мицва празднуется в 12 или 13 лет, тогда как полную самостоятельность ребенок получает только по достижении физической зрелости.

[2] Выходит около 32 км/ч

[3] Даау – личный, неповторимый узор на коже сиуэ. В обычном состоянии виден на спине, в период гормональной активности становится ярче и проявляется по всему телу.

========== 4. Друзья ==========

Очищенные от пыльцы каменные плиты садовых дорожек словно светились, текущая по ярким узорам вода сливалась в желобки. Тихое журчание и скользящие по коже капли умиротворяли. Так странно, что имперцы и лароны предпочитают прятаться от ливня под силовыми полями… Даро снял перчатки, сунул за пояс и теперь шел по саду, пальцами стряхивая воду с жестких листьев айм. Голубой кустарник выделял сладкий секрет во время дождя. В детстве Найя умудрилась им отравиться и три дня провела в медицинском крыле. Она никогда не знала меры в сладком. Даро улыбнулся и облизнул руку. Свернув на другую дорожку, миновал терпко пахнущие кусты и подставил обе ладони дождю, смывая сок.

Теперь Найя редко приходила к нему. Сестра упрекала Даро в том, что он отдалился от нее и ничего не рассказывает. Это было правдой, но Даро не смел поделиться с Найей первой настоящей тайной в его жизни. А рассказывать, что видел, тщательно избегая упоминаний о Риэ, было неприятно: врать сестре Даро не хотел. О том, чтобы взять Найю с собой в город, Даро даже не думал: дочери правителя там не место, а обычаи запрещали юным лэрнен выходить на улицу без почетного сопровождения. Теперь он смотрел на жизнь во дворце с иной стороны и порой жалел Найю за то, что та родилась девочкой. Судьбы высокородных предопределены еще до их рождения, особенно судьбы девушек…

Даро часто вспоминал разговор с отцом, произошедший после его первой ночной отлучки. Тогда они тоже бродили по каменным узорам в дворцовом саду, а Даро от волнения едва видел, куда идет, и напоминал себе дышать ровнее. Он высказал все, узнанное за несколько печатей, которые пробыл вне дома. Умолчал лишь о том, что большую часть времени провел, общаясь с Риэ. И теперь не знал, как ответит на это отец. От напряженного ожидания внутри все замирало, но властитель Ронн не стал порицать сына, как не стал и удивляться услышанному.

– Не думай, что правитель живет в вакууме, Даро, – усмехнулся Итари, глядя на него. – Мне не нужно бродить по улицам, чтобы знать все о моем народе. То, что этого до сих пор не знаешь ты – лишь твой выбор. Если бы ты интересовался своей планетой чуть больше, чем военными искусствами, то не изумлялся бы так теперь.

Итари вздохнул.

– В этом есть и моя вина. Возможно, наставник прав и мы чрезмерно опекаем тебя.

Даро распахнул глаза и чуть было не споткнулся о ступеньку, отделяющую верхнюю часть сада от нижней. Он и раньше знал от наставника, да и от отца, что признать свою вину может лишь храбрый. Однако вправду слышать такое от правителя… В любом случае, сам Даро виновен гораздо больше! Мальчик не знал, что и думать, и уж тем более – что сказать. Оставалось положиться на этикет. Даро почтительно опустил глаза и постарался сосредоточиться на том, чтобы шагать в ногу с отцом. Тот долго молчал, и Даро, наконец, решился спросить:

– Законы… устанавливает власть, но они для народов. Почему же сами сиуэ их не соблюдают? И если мы знаем об этом, то почему ничего не делаем?

Итари чуть улыбнулся и остановился, внимательно глядя в лицо сыну.

– Мир многогранен. Сиуэ – не роботы. Они могут не принять новое в силу привычки к старому, пусть даже проиграв. Обычай сторониться запятнавших себя мудр, это может удержать от преступления кого-то другого.

Итари отвернулся и продолжил идти. Помолчав, добавил:

– Обычаи мудры, но не всегда справедливы. Порой нарушение древней традиции – единственно правильный выбор.

Даро представил, что сказал бы его учитель истории на такие слова. Если бы сухопарый черноглазый сиуэ услышал их от самого Даро, то точно скривил бы рот и окатил несмышленого мальчишку-наследника презрением… Может, это такая проверка – прорвешь ли скорлупу сухих правил и примешь многоцветную, но столь опасную реальность? Даро вспомнил голодные, озлобленные взгляды парней в темном переулке. Они не просто хотели содрать с него дорогую одежду. Они готовы были его убить… И никакие традиции и законы не помогли бы Даро тогда. А помог тот, кто сам с легкостью нарушал и то, и другое.

– А… родственники преступников? – нерешительно начал Даро. – Можно же, например, давать тем, кто их нанимает, какие-нибудь льготы. И запретить выгонять таких рабочих, – поспешно добавил он.

Правитель вновь улыбнулся, на этот раз – грустно.

– Подумай сам.

Даро нахмурил брови и уставился поверх кустов, просчитывая варианты. Наконец, он посмотрел на отца и сказал:

– Тогда их перестанут нанимать вовсе.

Итари кивнул одними глазами и молча положил ладонь ему на плечо.

– Но как же тогда?.. – прошептал Даро.

– Катастрофа сиуэ была не только в угрозе вымирания, Даро. Не вмешайся Империя, Королевство навечно застыло бы во времени. Но, хвала богам, теперь у нас есть надежда. Это вы, наши дети, – вздохнул правитель. – Вы растете в ином мире и сможете принять то, что многие из нас – уже неспособны.

***

Дома, в деревне, Риэ часто мастерил что-нибудь для младших сестер, вытачивая из дерева и всяких железок игрушечных зверьков. Некоторые даже могли пройти на веревочке пару шагов, хоть и быстро ломались. В первые три пятилуния своей жизни в городе Риэ почти не выходил из дому, проводя все время с отцом в мастерской. Тока не был настоящим техником, скорее любителем-самоучкой. Простые починки ему еще давались, а сложные приборы он разбирал на запчасти и потом продавал на вес. Старьевщик обучал сына и принимал его помощь без особого восторга. Другой на месте мальчика обиделся бы, но во-первых обижаются только на близких, а близким Тока Зунна Риэ бы точно не назвал. Во-вторых, сидеть без дела было непривычно и скучно: в деревне день был наполнен трудом с раннего утра до поздней ночи. Смотреть передачи по тахиосвязи надоедало, а проектора голограмм, чтобы читать книги, у Зунна не было. Да и потом, язык сиуэ плохо годился для чтения глазами, а шариков-книг у Тока не водилось, разве несколько старых инструкций по ремонту.

Днем в лавку старьевщика приносили разные мелкие приборы или вещи на починку. По ночам там происходило совсем другое, но об этом Риэ тогда не знал. Тока спал прямо на топчане в мастерской и каждый вечер запирал дверь на лестницу, ведущую в верхнюю комнату, где обитали Риэ с дедом. Это не слишком удивляло Риэ – мало ли какие привычки и обычаи у городских… Может, отец просто не доверял им, так же как и сам Риэ не доверял Тока. Увидев отца вживую, он с облегчением убедился, что мать была неправа: Риэ походил на отца разве цветом волос.

Сначала Риэ просто повторял за Тока, потом стал вникать в устройство электронных штучек. Он быстро наловчился не только чинить небольшие поломки, но и делать разные фигурки из ненужных частей, которые Тока свозил на свалку в конце каждого пятилуния. У него получилось создать модель той бескрылой птицы, встреченной в первый день в городе. Теперь Риэ уже знал, что они называются туйси и живут в солончаках на другом берегу залива. Местные использовали туйси как гужевой транспорт – птицы были выносливы и неприхотливы в уходе, а их яйца с крепкой скорлупой годились для разных поделок.

Эту модель Риэ думал продать в один из торговых дней, когда ездил с Тока на рынок, однако в итоге все четыре печати боялся, что ее кто-нибудь купит, и испытал огромное облегчение, когда этого не случилось. После он делал гораздо более проработанные фигурки – героев сказаний, животных и птиц, морских тварей, но расставался с ними легко. А та, первая туйси так и стояла на полочке у лежанки.

Столичные врачи брали дорого, но даже к бесплатным медикам, что периодически дежурили в районе, дед отказывался идти. Привычными ему средствами здесь не лечили. А при виде мерцающих цветными огоньками капсул диагностов, в которые укладывали выстоявших длинную очередь посетителей, Камоир тихо ругался и делал жест для отвода зла.

Дед Камоир старался помочь Риэ по мере сил хотя бы в сборе металла, но с каждым пятилунием ему было все труднее выходить из дома и даже спускаться по лестнице, встречая редких теперь посетителей. Он принимал это с присущим старикам внешним безразличием. Риэ также не показывал ему своего отчаяния, так что их совместные вечера были, по большей части, наполнены безмолвием. Ощущая, как руки деда ласково перебирают и расчесывают его волосы, Риэ чувствовал, что без того неподъемный камень в груди становится еще тяжелее. Ведь очень скоро у Риэ не будет и этой малости. Скоро. Может, даже завтра… После смерти деда он останется совсем один. С другой стороны, Риэ молод и здоров, а Камоир мучается приступами жара чуть не каждые двенадцать дней и, верно, еле сдерживает себя, чтобы не просить Элай о милосердном скором конце…