Текст книги "Сыновья алых лун (СИ)"

Автор книги: Наташа Михлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Еле слышный стон долетел до Риэ. Он ощущал ткань своего плаща так остро и больно, словно она состояла из мелких игл. Струящийся поток прижимал материю к телу, которое уже с трудом подчинялось командам разума. Лучше не думать о том, что будет, если кто-то задумается, отчего так сильно и громко бьется сердце Риэ, и заговорит с ним сейчас. Если заглянет под капюшон и увидит ползущие по коже темные линии.

Риэ бросил косой взгляд на Туа. Под кровавым балахоном на ней не было ничего. От этой мысли по телу прошла еще одна сбивающая дыхание волна. Он скользнул вверх от ее запястья, потом вниз, осторожно ведя по линиям даау, рисовал знаки на трепещущей ладони. Медленно раздвинул ее пальцы… Она сама наделась на него, лаская собой, Риэ тихо застонал сквозь плотно сомкнутые губы.

Блики в воде множились, сливались в яркие образы. Если бы Туа принадлежала ему… Он бы прикоснулся к этим узким нежным пальцам языком, открытыми ладонями гладил, ласкал бы каждую перепонку, каждый завиток узора страсти на ее руках, на ее горячем теле, пока она не потерялась бы в желании, умоляя взять ее, наполнить потоком жизни, сделать своей – окончательно и навечно.

Туа судорожно вдохнула, словно услышав его мысли, и крепко стиснула руку Риэ. Он огромным усилием воли вернулся в настоящее, разорвал невыносимо тесный контакт и успокаивающе погладил по тыльной стороне ее ладони – не такой чувствительной, как внутренняя. Хотя его рассудка едва хватило на это…

Ступени храма приближались, вода поднялась выше пояса, она вибрировала, накатывала частыми тугими волнами. Еще чуть – и он утратит контроль над собой, просто потеряет опору и рухнет, захлебываясь в этой белой воде, и тогда настанет полный и окончательный конец – всему.

Риэ жестко стиснул запястье Туа и отодвинул ее от себя. Потом зачерпнул воды и умылся. Капли скользили по разгоряченной коже, словно кусочки льда. Дыхание срывалось почти так же, как если бы он плакал. Риэ постарался выровнять его. А когда оглянулся, девушки уже не было рядом.

Праздничная иллюминация превратила ночь в день. По улицам летала, ходила и плавала развеселая молодежь. На всех площадях и островах каналов выступали танцоры и гимнасты, показывающие чудеса гибкости на летающих кольцах и невесомых конструкциях из прозрачных планок, воды покрывали цветные светящиеся игрушки и венки. Из дверей и окон едален неслась музыка, столица, да и вся планета, гуляла всю праздничную ночь, воздавая хвалу Тиосу Плодородному. Хотя особо шумных горожан, перебравших стимуляторов, быстро успокаивала стража, старики досадливо морщились, жалуясь на галдеж, приличествующий животным, но уж никак не разумным сиуэ.

Дед Камоир ушел на гулянье еще днем и с тех пор не возвращался. Риэ мерил шагами комнату. Его бросало то в жар, то в озноб, и ломило все мышцы. Еще в первый поток в Академии медик предупреждал, что сиуэ платит дорого за такие игры с собственным организмом, слишком сложные процессы запускаются в нем при выбросе гормонов… Но это мало волновало Риэ. Не выдержав, он торопливо накинул куртку, взял уми и запрыгнув на него, направил вертикально вверх. Все пять лун поднялись из-за горизонта, окрашивая мир в багряный. Риэ летел, нарушая правила, высоко над путаными улицами прибрежного района, прямо к океану. И плевать, что любой порыв ветра мог сбросить его на острые ребра городских крыш.

Вода приняла Риэ. Как обычно, окутала прохладой, гладила по лицу, рукам, по спине. Марай милосердная. Водяная богиня, что не осуждает даже тех, кто сам себя осуждает…

Он обязан рассказать Даро. И пусть Наследник решает, что делать со спасенным братом, самым близким другом, который предал его. Который недостоин простой смерти за содеянное, потому что совершил предательство дважды: чести своего сюзерена и доверия своего друга. И совершит в третий раз, когда поставит Даро перед таким выбором.

Перед глазами ярко встала казнь отца. Голографическая печать службы городской стражи, на миг мелькнувшее лезвие, почти незаметное, если не знать, куда смотреть. Кровь. Море крови, которую смывает уличный чистильщик. И тело, превратившееся в бесформенный сгусток протоплазмы, сбрасывают в бак для утилизации.

Риэ Зунн. Преступник, сын преступника.

«Ни за что. Только не так, как он!»

Улететь прочь, через горы в жаркую степь, где спускаются с холмов пылевые смерчи. Лечь и позволить раскаленному песку содрать шкуру, а солнцу – сжечь остатки. Убивать себя стыдно. Но – небольшая поломка двигателя джета, и никто не сумеет понять, в чем было дело. Дед Камоир не будет опозорен. А тела не найдут: пустыня всасывает все, что в нее попадает, и никогда не отдает назад.

Он был слаб и умрет как слабак. Как донный червь. Но перед этим обязан признаться Даро и взять вину на себя. Даже капли позора не должно коснуться Туа. От ее имени, что мягким выдохом легло на губы, в груди стало больно. Его имя тенью уйдет в прошлое, покроется песком, как и тело, а она – она должна жить.

***

Правителю не пристало быть суеверным. Кровь врагов добавляет земле плодородия, но лишь если она пролита не на алые луны. Это дурной знак для любого дела, а для брака – особенно. Об этом говорили жестами, не решаясь сказать вслух. Об этом молчали, когда Наследник или его невеста проходили по дворцовым галереям. Все было алым в это шестидневье – и кровь предателей, и луны над городом, и глаза чужой любимой. Когда-нибудь у Даро родится сын, снова прольется кровь. Он вырастет и, как любой Правитель, узнает ее на вкус.

Когда родится второй Наследник, давление на Даро уменьшится. Не сразу, но в довольно скором будущем, через девятку-другую оборотов. Во всяком случае, так мечталось. Но одно оставалось неизменным: в течение трех пятилуний с момента помолвки свободные представители наивысшей знати Паур и Пяти Планет возраста трех потоков и выше, но не более трех девяток оборотов, обязаны вступить в брак. Нельзя отложить свадьбу на две девятки оборотов, да Даро и не желал бы младшему брату такой участи. Хотя кто знает, что произойдет на Ронн в то время и каким испытаниям подвергнется младший Наследник… Но всегда остается надежда, что будущее поколение проживет более счастливую жизнь. Только чудо могло помочь Даро. Всем им.

Найя вошла в кабинет брата и остановилась на пороге. Даро работал за столом, многоцветье голоэкранов и открытых документов наслаивалось друг на друга, даже у Найи зарябило в глазах. Она поджала губы. Даро лучше бы отложить все это и лечь спать… Но завтра на неоконченные дела наслоятся новые.

Найя потянула носом воздух. Запаха кайон не было слышно, во всяком случае, пока. Медицинские препараты работали не менее эффективно, чем древний наркотик, но отходить от них приходилось дольше. Единственная проблема со смолой кайон – это ее цена, а доза повышается довольно медленно и относительно безопасно, если, конечно, не брать эту гадость в рот. Но Найя видела достаточно сиуэ, что вообще не были способны ни уснуть, ни проснуться без черных блестящих гранул… Брату до такого еще далеко, но Найя все равно не одобряла его баловства со стимуляторами.

Даро сидел над длинными лентами донесений и прошений из провинции Ука. После войны вассалы заново делили перепаханные снарядами земли и прокладывали русла засыпанных рек. Работы на закатном континенте, казалось, не убудет никогда, а ведь отец вернулся оттуда совсем недавно, решив большинство важных вопросов.

Наследник, конечно, услышал ее, хотя показал это, лишь когда Найя подошла и положила руки ему на плечи. Даро накрыл ее ладонь в тонкой кружевной перчатке своей, откинулся назад, на мгновение прижавшись к платью Найи затылком. Его руки всегда были теплыми, даже сквозь чуть шершавую кожу ирау, которую он предпочитал прочим материалам. Найя вздохнула, вгляделась в его лицо. Он выглядел смертельно уставшим, и она пожалела, что не подождала с новостями до утра.

«Что случилось?» – спросил Даро жестом.

– Пришли результаты, – тихо ответила Найя. – Из центральной генетической базы…

Даро все понял по ее тону, закусил губы и опустил голову, потер ладонями лицо. Найя обошла кресло, порывисто прижала брата к себе, но он убрал ее руки.

– Уходи, уходи, Найя, – прошептал он, – мне нужно закончить работу…

Он просто не хотел показывать ей свою слабость. Найя быстро добежала до своих покоев, позволила служанке раздеть себя и расплести волосы, а после отослала ее. Все равно уснуть не удастся: Найя чувствовала, что ответственна за возложенную на нее задачу, пусть даже решение здесь кажется невозможным. Но отец учил ее, что во вселенной практически не существует невозможных задач, нужно просто посмотреть на вопрос под иным углом. Необходимо найти способ помочь брату. И Найя отыщет этот проклятый способ, не будь она дочерью Итари Онья.

***

Даро не разделял пренебрежения Риэ к религии, да и подозревал, что оно во многом наиграно. Об этом они старались не говорить, все равно не сошлись бы во мнениях. Даро не мог не думать, что своим поступком тогда, в маленькой гостиной для важных послов, нарушил так много устоев, раз и навсегда утвержденных богами, что вряд ли успеет расплатиться за это при жизни. Неприкосновенность супружеского ложа, целомудрие – как душевное, так и физическое… Пусть Туа еще не была его женой, но он признал ее своей невестой перед глазами богов и сиуэ. Даро провел много печатей в храме Марай, умоляя о милосердии. К себе, к другу, к паури, будь она неладна.

Когда покушение на их род было пресечено и наказано, Даро позволил себе роскошь считать, что боги все же не прокляли его. В конце концов, и тогда – ничего непоправимого не произошло, боги видели сердца насквозь и должны… Должны? Сама эта мысль была грехом. Как можно обязывать Творцов Мира к чему-то?!

Если взять гранулу под язык, то она подействует гораздо сильнее и быстрее. Другое дело, что потом никак нельзя будет избавиться от вкуса во рту, которым на пару дней окрасится вся еда и питье. Однако на фоне того, что Даро и так испытывал, эта горечь была каплей в континентальном ливне. Приятная расслабленность и блокировка тяжелых мыслей – истинное благословение. Побочный эффект кайон – это трудность в сдерживании эмоций. Однако Даро все же сумел собраться, когда услышал, как дверь спальни приоткрылась. Аэ, Найя будет злиться, увидев его таким, валяющимся на постели прямо в одежде… Даро фыркнул. Сейчас это веселило.

Но в комнату вошла вовсе не Найя, и улыбка застыла на губах Даро. Туа на мгновение замерла на пороге, потом подошла к постели, с которой Наследник так и не успел встать, и грациозно опустилась на колени, темно-лиловое одеяние растеклось по полу. Туа плавным движением потянулась к поясу Даро, вынула из ножен короткий нож, подала на вытянутых руках и опустила лицо.

– Вы властны над моей водой и жизнью, господин, – певуче сказала паури. – Но над своим сердцем не властна я сама. Я заслуживаю смерти за то, что совершила.

Колоссальным усилием воли Даро удалось вернуть себе ясность рассудка. Ее слова пугали. Заметив его колебания, Туа подняла глаза.

– Так будет лучше для всех…

– Что ты сделала? – сглотнув, хрипло спросил Даро.

Паури не опускала взгляда, в котором плескалась поистине страшная решимость, граничащая с одержимостью.

– Я тайно касалась его руки, господин.

Даро вскочил, едва не опрокинув Майко на пол. Услышанное ошеломило его, тело не сразу сумело осознать смену положения, Даро пришлось схватиться за столбик кровати, чтобы не упасть.

– А… он? – наконец, выдавил Даро.

Кайон обостряет ощущения, на которых сосредотачиваешься. Сейчас больно было дышать. Риэ не мог. Он не мог послать к аатским хвостам честь лучшего друга ради… ради этой… ради кого угодно.

– Он касался моей. Но я была первой, – твердо сказала Майко.

Даро ощущал, как кромсает внутренности безмолвно распускающийся в груди ледяной цветок.

– Господин, – напомнила Туа, вновь протягивая нож.

Когда-то для этого их и использовали. Мгновенно карать неповиновение или предательство. С тех пор минули сотни оборотов, но в Паур время текло медленнее.

– Господин…

Даро резко повернулся к ней, и паури невольно отшатнулась от его взгляда.

– Положи нож. Иди к себе.

Челюсти сводило, губы едва слушались.

– Но…

– Я отдал… тебе приказ, – сумел выговорить Даро.

Туа растерянно уронила руки, лезвие чиркнуло по камню. Теперь, когда решимость Майко распалась, стало видно, насколько ей страшно. Паури дрожащими руками подобрала пышные юбки, поднялась и выбежала из комнаты.

Даро уже давно не чувствовал своей руки, все так же сжимающей столбик кровати. Подсветка узорных плиток пола, реагирующая на движение, померкла. Спустя бессчетные печати черноты из окон пролился рассвет. Плиты посерели, окрасились голубым, оранжевым. Даро оторвал от них вазгляд и поднял голову, услышав шаги, но не стал оборачиваться.

– Я предал твое доверие.

– Я знаю, – ровно сказал Даро.

Риэ судорожно вдохнул.

– Это полностью моя вина… прошу, дай мне…

– Замолчи, – рявкнул Даро, поворачиваясь к нему. – Думаешь, если я не позволил тебе улететь, так позволю уйти туда, откуда не возвращаются?!

Риэ побледнел, его взгляд упал на все еще валяющийся на полу нож.

– Твоя паури жива и здорова, – криво усмехнулся Даро.

Риэ выдохнул, даже не пытаясь скрыть облегчение.

– Но такое не прощают…

– Кто ты, чтобы решать за меня?! – с яростью прорычал Наследник.

Риэ хотел сказать еще что-то, но Даро резко мотнул головой:

– Оставь меня одного!

Стоило двери закрыться, как Даро подхватил со столика хрупкий алоосовый кувшин и с размаху швырнул его в стену.

***

Найя уже давно не открывала файлы из безымянной папки браслета. Запрещала себе даже вспоминать о них, хотя все еще не могла удалить. Однако теперь любое средство было хорошо, чтобы успокоиться и хоть немного привести себя в равновесие. То, что творилось с Даро, перестало огорчать ее и начало пугать. Отец тоже не мог не замечать перемен в Наследнике, но, видимо, прожил слишком долго и видел слишком много, чтобы придавать временному кризису столько значения, сколько придавало ему младшее поколение Онья. Для тех, кто наблюдал сотни тысяч рассветов и закатов, любая трудность и волнение – лишь песчинка, которую унесет вода. Хотя Итари и проводил время с ней и с Даро, Найя постоянно ощущала, что взгляд отца устремлен сквозь них – в вечность, которую им обоим только предстояло постичь. Тогда сиюминутные беды прекратят таковыми быть и брат с сестрой станут другими… если доживут.

Она открыла голографию наугад, попав на одну из последних. Там Риэ все еще носил фиксатор на плече, а в вырезе туники виднелись острые края заживающих шрамов. Найя задумчиво провела пальцем по его лицу, глядя, как мерцающие точки нарушают свой четкий строй под ее прикосновением. Отец говорил: на любую проблему можно посмотреть под другим углом. Пора показать, на что способна Найя Лейя Онья. В голову ей пришла ошеломительная в своей простоте и гениальности мысль… Но радоваться было рано. Необходимо все проверить. Найя вызвала экран встреч отца, быстро просмотрела списки и, узнав, когда нужный ей советник будет во дворце, отправила запрос на консультацию.

***

Теплые струйки стекали по лицу, по шее, и дальше, под тунику. Скользили по рукам. Дождь пах яркими и острыми цветами аланга, чья пыльца пропитывала воду, а широкие листья нависали сверху и лопотали, стукаясь друг о друга, когда на них падали тяжелые капли. Домашняя туника и штаны набрякли, ладонь ощущала мокрую землю с вкраплениями нанесенного ветрами песка.

– Даро.

Он открыл глаза. Перед ним стояла прабабушка.

«Встань».

Он послушался. И пошел за ней.

У Шуа в покоях, выходящих огромными окнами в сад, уже все было готово: сухая чистая одежда из мягкого уэна, еда, питье и ворох подушек в углублении пола. Все совсем так, как было много оборотов назад, когда маленький Даро, набегавшись в саду, приходил к прабабушке и порой даже засыпал на этих подушках под шелест листьев.

Даро безучастно стоял, пока слуги раздевали его, сушили и снова одевали. Шуа не спускала с правнука глаз, а потом жестом отослала всех и села на подушку, показав Даро на соседнюю. Он сел.

«Так не может длиться и дальше, Даро».

Ему нечего было ответить.

«Я прожила слишком долго, чтобы остаться слепой и глухой. Чтобы не понять, что происходит. Мне важна честь рода. Но твое счастье и жизнь важнее этой чести».

Даро удивленно взглянул на Шуа. Она улыбнулась и коснулась его предплечья своей сухой рукой.

«Всем нам».

– Что это значит? – тихо спросил Даро.

Шуа провела по его лицу, на миг задержавшись у пробитой брови с родовым знаком.

– Этот брак для тебя – мука. Если ты не найдешь в себе сил решить проблему… То можешь бросить все. Сложить ответственность. Перестать быть тем, кто ты есть. Но начать жизнь кем-то иным – не значит умереть.

Даро не верил своим глазам и ушам. Не верил, что прабабушка действительно говорит ему это.

– Жить без рода возможно, – продолжала Шуа. – Но эта жизнь не для всех. Вселенная большая, гораздо больше, чем казалось мне в детстве. Тебе решать.

Даро сглотнул, во рту пересохло.

«Но отец…»

– Итари знает, что я говорю с тобой, Наследник. Не обо всем, конечно, – добавила прабабушка, – но он поймет и примет, я сумею убедить его.

У Даро кончились слова и жесты. Он молча сидел и смотрел на бокал со сладким ягодным отваром, который Шуа вложила ему в руки. Пытался переосмыслить всю свою жизнь, все, за что держался и что держало его самого. Это было слишком объемно, слишком монументально – словно руками перевернуть планету. Прабабушка не мешала, просто сидела рядом и смотрела в сад, в котором солнце уже выглядывало сквозь дождь. Даро медленно выпил отвар, и он разлился внутри мягкой волной тепла.

Невозможно вырвать из себя сердце и уйти живым, пусть и навстречу целой вселенной. Нельзя перестать дышать, потому что так решил. Нельзя… Но слова Шуа Онья освободили нечто, сидевшее глубоко внутри Даро. Открылся какой-то неведомый источник сил. Он ощущал себя так, словно тело вдруг потеряло вес, как на тренировках боя в космосе в Академии. Даро моргнул и понял, что едва смог открыть глаза. Руки прабабушки забрали у него бокал, потом она потянула его в сторону, укладывая на свои колени. По плечу скользнуло пуховое покрывало. Это последнее, что Даро успел почувствовать, прежде чем заснул.

_________________________

Теперь можно и посмеяться немного. Вот прикол со 100% попаданием в сюжет:

https://sun9-72.userapi.com/c857428/v857428455/1717ef/TxQs0PzdWc4.jpg

А вот мое видение ситуации:

https://sun9-39.userapi.com/c855028/v855028236/1e2ed7/OIlP-fGtfNA.jpg

========== 15. Отмеченный Марай ==========

Нельзя было молить о прощении. Нельзя даже просто позволить себе поговорить с ним. Риэ сотню раз за последние дни ловил себя на том, что открывал контакт Даро в браслете и пялился на переливчатый знак соединения.

Риэ было плохо. Не просто плохо без Даро, но оттого, что причинил ему боль. Он, Риэ Зунн, облажался по-крупному. И ради чего? Что принесла ему любовь, кроме бед? Всем им? Только боль, горечь и разочарование. А значит, необходимо выбить, выжечь, вытеснить это чувство из себя.

Ночной дом пах ароматизаторами, дымом кайон, порошком эрхану и потом – этот запах порочной страсти, неотличимый от запаха болезни, нельзя было полностью заглушить никакими средствами.

Раньше удовлетворение телесного голода одновременно приносило удовлетворение любопытства: каждый раз выяснялось что-нибудь новое, ведь все девушки отличались друг от друга. Было приятно, иногда – опасно, если у партнерши оказывался строгий отец или старший брат. Это не останавливало, лишь добавляло азарта. В короткие свидания любовники давали друг другу то, что хотели отдать, и забирали то, в чем нуждались. Малую толику нежности, помощь в преодолении неловкости. Улыбку, утоление желаний, десяток жестов.

Сейчас он смотрел на мерно двигающееся под ним тело с едва проступившим на плечах даау, на тонкую талию, крутые бедра и ощущал лишь пустоту и страх потерять равновесие. Упасть, прижаться к чужой коже, которая и так чересчур остро контактирует с его собственной. Увязнуть в прозрачных клейких каплях пота, стекающих по девичьей спине на одноразовую постель.

Туа… нет, не надо, нельзя думать о ней.

Нужно преодолеть страх, пойти навстречу нарастающему напряжению, которое все глубже затягивает в водоворот горячечного бреда. Словно в детстве, когда Риэ метался по кровати в маленьком доме на краю деревни и уже знал, что мама умерла: слышал сквозь испепелявшую его лихорадку.

Нужно перехватить, поднять выше, ощутить ладонью обычно сокрытое от глаз, и лишь потому – запретное, манящее… Зажмуриться, не помнить, не слышать, не чувствовать.

– Господин доволен?.. Господину угодно выкупаться перед сном?

Шорох простыней и холод, поднимающийся от кончиков пальцев, медленно охватывающий все тело, как миг до того – жар.

– Господин так щедр… Я могу принести ему вина. Или спеть песню.

Риэ резко сел на постели.

– Что?!

Желтоглазая низшая испугалась и отпрянула от его дикого взгляда. Путаясь в одежде и собственных длинных волосах, поклонилась и выскочила за дверь, прихватив со стола пластинки.

Когда Риэ проснулся, то ощутил влажную мерзость прилипших к телу простыней. Воздух в комнате был нестерпимо горячим – видимо, вышел из строя климат-контроль. Риэ прислушался к себе и не обнаружил ничего, кроме отвращения и прежней тоски, теперь отчетливее окрасившейся горечью.

Он дурак, если думал, что все получится вот так сразу. Вообще дурак – безо всяких «если». Что с этим делать, он не знал. И снова закрыл глаза.

***

Сильные гребки бросали тело вперед и вглубь, затем, когда кончался воздух – опять наверх. Клубящаяся черно-белая мгла над океаном расползалась во все стороны, как пульсирующая ядовитая медуза. Шторм родился на островах восхода, обогнул планету и накрыл собой прибрежные воды столицы. Даро плыл, чувствуя густеющий воздух, слыша то и дело взрывающийся в вышине туч грохот с ослепительными вспышками небесных мечей.

Иногда молнии били прямо в воду. Даро ощущал, в какой стороне это случится, и успевал переждать удар на глубине, достаточной, чтобы не получить разряд, но все равно сердце замирало от священного ужаса перед разбушевавшейся стихией. Почти сражение… Не с ней, так с самим собой. Но шторм не был хаосом, он подчинялся законам, обладал ритмом, ясным любому настоящему сиуэ. А предельное напряжение и невозможность думать ни о чем, кроме следующего движения хорошо помогала вытеснить хаос изнутри, растворить его в этих черно-белых сияющих глыбах волн, разметать, как ветер – пену с гребней.

Даро вынырнул, и тут небесное полотно треснуло прямо совсем рядом. Он закусил губы, с силой оттолкнулся и выбросил себя из воды. Оглушительный грохот, вспышка вонзившегося в плоть океана чудовищного меча… И почти безвольное падение в воду, что еще хранит в себе отголосок удара, жжет кожу. Сердце вновь замирает от сладкого риска пережитого мига. Если бы он задержался в воде, то не спас бы и нырок – грохот взрыва убил бы его сразу или заставил потерять сознание, что немногим лучше.

Но он успел, хоть в ушах еще звенит, в глазах чуть двоится, а руки подрагивают. Даро улыбнулся, развернулся и вновь слился с возносящейся стеной воды. Позволил поднять себя, оттолкнулся и без всплеска вошел в следующую. Морская глубина однажды примет его тело навечно, но не сегодня.

Для стороннего наблюдателя буря, должно быть, выглядела страшно. Если кто рассмотрел бы в ней маленькую, перелетающую с волны в волну фигурку – подумал бы, что пловец находится в опасности. Но Даро, ощущающий раскаты грома и движение пенных валов каждой клеточкой, знал: океан не враг ему. Даро – часть этой воды, этой земли, этой планеты. Океан наигрался с Наследником и теперь несет его к берегу. Потому что знает: соль его волн останется с Даро и там.

Уйти из рода – это не вариант, во всяком случае, не для Даро. Однако хорошо знать, что такая возможность все же есть, и никогда ею не воспользоваться.

Очередной раскат грома достал его, несмотря на глубокий нырок. Мышцы на мгновение словно превратились в кисель. Вода вокруг вспыхивала и гасла.

Имперцы во время восстания лаймери использовали звуковое оружие, которое не причиняло вреда им самим: субсенсорная зона сиуэ намного уже человеческой. Означает ли это, что люди более эмоционально устойчивы? Полукровки тоже? Утром по всем каналам системы передавали съемки со свадебного торжества на Оанс. Вэлиан Энсо не выглядел несчастным. Впрочем, на то он и Наследник Пяти Планет, чтобы в совершенстве владеть собою. А может, ему просто повезло больше.

Море успокоилось, едва он пересек границу волнорезов. Среди белых гребней показались высокие колонны обители Марай Милосердной и Исцеляющей – центрального храма водной богини, выстроенного на отдельном острове в прямой видимости столицы. Каменное обрамление лестниц напоминало схематичное изображение сложенных рук. Служка в голубом облачении вышел Даро навстречу.

«Я должен встретиться с Верховным».

Служка почтительно поклонился, узнав Наследника, и сделал ему знак следовать за собой.

Внутри мерно и тихо покачивалась заливающая храм вода – отголосок бушующей за его стенами стихии. Прихожан было немного: мало кто рискнул выйти в океан, когда Тиос снизошел к своей младшей жене, чтобы наполнить ее воды жизнью и смертью.

Физические недуги были отданы на откуп медикам, но душевные болезни оставались в руках жрецов. Врачи лечат механизмы тела, но кто ведает духом, если не боги? Однако многие боялись обращаться в храмы Марай Исцеляющей, потому что знали: назад пути нет. Исцеленные не горели желанием рассказывать о пережитом. Пришедший в поисках лечения либо выходил здоровым, либо не выходил вообще: покалеченному духу нужно вернуться к богам, чтобы обрести покой и цельность, после родившись в новой плоти.

Центральный зал заливал зеленоватый свет узорных панелей, в воде лениво шевелили плавниками светящиеся голубые ванао, задевая пышными хвостами молящихся. Статую Марай облекала голограмма. Полные слез глаза обращались к каждому, кто встречался с ними взором, то ли жалея грешника, то ли умоляя не вставать на путь греха.

Верховный жрец Марай провел Даро сквозь несколько залов и остановился в одной из боковых комнат, предназначенных для уединенной молитвы. Он был стар, а звенья цепи на его шее достигали толщины пальца в местах, где их еще не разъела ржа. Сиуэ живут долго, но на самом деле не так уж много тех, кто оставил позади более пяти сотен оборотов. И еще меньше родившихся до скачка технического прогресса и Первой Космической Войны. Кто сполна вкусил последствий Великого Очищения, позже названного Великой Ошибкой. Даро не опустил глаз, хотя взгляд жреца, казалось, проник в него до костей, и это было куда ощутимее, чем иллюзия взора богини.

– Я слушаю тебя, ищущий помощи Марай Исцеляющей.

Даро глубоко вдохнул.

– Я не способен взять эту рождающую. Ее русло не наполнится от моей страсти. Я сражался и убивал ее родичей. Для меня она – одна из них, и никогда не будет иначе.

Жрец смотрел на него, не мигая. Казалось, он не удивился. Хотя что может удивить того, кто видел сотни тысяч проходящих мимо жизней?

– Знаешь ли ты, о чем просишь? Готов ли ты встать на путь исцеления и отдать дух в руки богини и ее слуг?

– Я должен исполнить свой долг, но не могу, – ответил Даро. – Этому противится мой дух и тело. Я готов ко всему.

– Да будет вода твоя чиста, а ветра послушны, Наследник. Ты вернешься сюда через двадцать печатей. Отныне ты не принадлежишь никому, кроме Марай Исцеляющей.

Нужно было закончить несколько мелких дел. Даро занимался именно этим, когда в его кабинет вбежала сестра. Гневно раздувая ноздри, остановилась у стола, вцепившись в край пальцами.

– Что ты делаешь, Даро? – срывающимся голосом спросила она. – Зачем?

Он продолжал наносить знаки на голограмму, едва взглянув в сторону Найи. Сестра шумно вздохнула, прижала ладонь к губам.

– Что произошло? Умоляю, скажи мне!

Даро слышал ее дрожащий голос и понимал, что Найя вот-вот заплачет. Это не трогало его, лишь доставляло неудобство.

– Может быть, я смогла бы помочь! Я кое-что нашла, и уже начала исследовать вопрос, зачем же ты…

Даро прикрыл глаза и вздохнул.

– «Может быть». «Бы». Я так устал от всего этого. У кого мне еще просить помощи как не у богов?

– У меня!

Найя бросилась к нему и обхватила руками. Даро грустно усмехнулся. Найя правда хотела бы помочь. Она любила его так сильно, как только могла.

– Ты моя маленькая светлая саэлин[1]… – он провел рукой по ее вздрагивающей спине. – Просто… пусть все кончится. Как угодно, но кончится.

Най оторвалась от него, поспешно промокнула лицо рукавом и взглянула в глаза.

– Скажи мне, что случилось. Не молчи…

У Даро внутри расстилался гладкий океан, волнение сестры пускало по нему едва заметную рябь. А ценой восстановления покоя была всего горстка слов.

***

Найя задыхалась от ярости. Галерея до женского крыла казалась бесконечной, как назло, там собрались полюбоваться закатом гости дворца, и с каждым необходимо обменяться вежливым жестом.

В комнате отдыха у покоев прабабушки было тихо. Длинные легкие занавеси трепал ветер, за ними виднелась стройная фигура, сидящая у резной каменной решетки окна.

Найя схватила занавеску, отбросила в сторону и подошла вплотную к паури. Та обернулась, степенно встала и поклонилась сестре Наследника. Найя поймала ее за подбородок и вздернула вверх.

– Как ты посмела?.. Тварь… – Найя едва удерживалась, чтобы не запустить ногти в гладкую кожу на лице Майко. – Как ты могла… так опозорить своего жениха?! Тех, кто дал тебе приют?!

– Я просила у Наследника смерти, госпожа, – тихо ответила паури. – Он не позволил мне…

– Зачем ты рассказала ему, глупая девка?!

От удивления глаза Туа стали огромными. Найя отпустила ее, брезгливо отерев пальцы о край юбки.

– Ты не способна понять, что наделала! Из-за тебя он теперь…

Горло у Найи перехватило спазмом, она отвернулась от Майко.

– Я не отрицаю своей вины. Я думала… что, может быть, вижу Риэ в последний раз. Жизнь хрупка, боги безжалостны, а время жестоко.

Найя нервно теребила браслет на запястье. Имя Зунна, произнесенное с такой дерзостью, заставило ее стиснуть пальцы до боли.

– Я осознала, что наделала, лишь потом. И не могла молчать, не имела права, – Майко говорила так, словно беседовала с собой, озвучивала постылые, горькие мысли. – Проступок должен быть наказан. Я… – впервые за все время Найя услышала, как этот красивый голос ломается, обернувшись, впервые увидела, как лицо паури искажается горем. – Я хотела спасти Риэ. У нас за неверность умерщвляют соблазнителя, – она прерывисто вздохнула, пытаясь справиться с собой. – У вас… не так. Но боги везде одни. Если бы Элай возжелала жертвы – она бы ее получила. Моя кровь смыла бы и проступок Риэ перед его покровителем, которого он называет другом…